Перейти к содержанию

БСЭ1/Антанта

Материал из Викитеки — свободной библиотеки

АНТАНТА (фр. Entente — «Согласие»), или «Тройственное Согласие» (Triple Entente), так называется союз Англии, Франции и России, возникший между 1904—1907, но не оформленный каким-либо специальным договором до сент. 1914, и просуществовавший до 1917—19, когда он распался в связи с русской революцией и окончанием империалистской войны (см.). Возникновение последней было делом, гл. обр., А., сыгравшей роль решающего фактора в мировой политике начала 20 в. Внешним образом А. образовалась путем присоединения Англии к существовавшему с 1892 совершенно формально русско - французскому союзу (см.). Но А. отнюдь не была простым расширением этого последнего. Рус.-франц. союз, сам по себе, еще не вел обязательно к мировой войне и в глазах русского правительства не имел даже своим непременным последствием разрыв и войну с Германией. С конца 19 в. между этой последней и Россией возникает тесное сотрудничество в области дальне-восточных захватов, при чем при первом выступлении России на этом поприще, ее вмешательстве в китайско-японскую войну в 1895, Россию поддерживали одновременно и Германия, и Франция, хотя и та и другая довольно вяло (см. Симоносекский мир). Позднее, после занятия по обоюдному соглашению Германией Киао-Чау, а Россией Порт-Артура (1897—98), поддержка Германии стала гораздо более энергичной, и ко времени русскояпонской войны (см.) можно было говорить о чем-то вроде «русско-германского согласия», к-рое Вильгельм II пытался закрепить в 1905 формальным договором, с участием и Франции (см. Бьоркэ). Неудача попытки объясняется, гл. обр., тем, что Франция в это время была уже связана соглашением с Англией. До этого соглашения рус.франц. союз мог повернуться и против последней: в рус.-франц. военную конвенцию 1900 была включена статья, предусматривавшая сосредоточение русской армии на границах Афганистана в случае столкновения Франции с Англией (одно такое столкновение, на почве африканской колониальной политики Франции, незадолго перед этим произошло, см. Фашода). И впоследствии, внутри А., рус.-фраиц. союз сохранял известную самостоятельность, что выражалось, напр., во время империалистской войны, в частных соглашениях Франции и России, иногда за спиною Англии.

Только присоединение последней сделало А. тем, чем она была—антигерманской коалицией, неизбежно ведшей к мировой войне. Сущность А., т. о., в англо-германском конфликте, а сущность этого конфликта — в морском соперничестве Англии и Германии. Это вполне отчетливо сознавалось обеими сторонами. Английский министр Ч. Гардинг говорил Извольскому (см.) во время ревельского свидания Эдуарда VII с Николаем II, в 1908: «Нельзя закрывать глаза на то, что если Германия будет продолжать увеличивать тем же напряженным темпом свои морские вооружения, то через 7 или 8 лет в Европе может наступить весьма тревожное и натянутое положение». Годом позже, глава англ. министерства иностр. дел, Грей, говорил рус. послу Бенкендорфу, что немцы, выполнив свою судостроительную программу, обладали бы в ближайшем соседстве с берегами Великобритании 33 дредноутами, или флотом, невиданным до того времени по своей силе. Это налагает на Англию обязанность перестроить весь свой флот и сделать его самым могущественным на свете. Разговор заканчивался весьма определенной угрозой по адресу Германии: «Англия не может примириться с господством на континенте одного какого-нибудь государства, к-рое диктовало бы Англии свою политику». Со своей стороны руководители германской политики не видели никакой возможности отказаться от своей морской программы. «К мировому могуществу, кроме постройки флота, для нас иного пути не существовало... Морская сила была естественной и необходимой функцией нашего народного хозяйства, к-рое в смысле мирового влияния спорило из-за первенства с Англией и Америкой, а все остальные народы уже опередило. Подобное положение таит в себе опасность; оно становится невыносимым, если налицо не имеется внушительной морской силы, к-рая делает для конкурента рискованной всякую попытку поразить насмерть своего преуспевающего соперника»(адмирал Тирпиц). Экономической основой, т. о., было здесь соперничество из-за монополии океанского транспорта, к-рая, в свою очередь, была необходимым условием монополии на мировом рынке. Это подводит англо-германское соперничество под общую формулу империалистских противоречий (см. Империализм), хотя в первые годы 20 в. мировой рынок сам по себе был еще достаточно емок, и на нем пока находилось место для всех трех империалистских колоссов, как Германии, так и Англии и Америки.

Это последнее обстоятельство, естественным образом, вызывало у дипломатов обеих сторон попытки столковаться, обойтись, хотя бы до поры до времени, без войны, возможные роковые последствия к-рой вполне сознавались. В период англо-бурской войны (см.) 1899—1901 более тяжелым было положение Англии — поэтому первые попытки соглашения исходили от нее. Уже в конце 1899 тогдашний руководитель англ. политики, Чемберлен, выступил с проектом «Нового Тройственного Союза» [намек на Тройственный Союз (см.) Германии, Австрии и Италии 1879—82, противостоявший Антанте]: Англии, Соед. Штатов и Германии. Конкретною целью было противодействие русским захватническим планам на Дальнем Востоке, к-рые на самом деле были рус.-герман. планами. При таких условиях переговоры, тянувшиеся до 1901, ни к чему привести не могли, дав лишь возможность Вильгельму, на почве их, шантажировать своих противников, а подчас и своего союзника Николая II. Когда в Лондоне поняли игру герм. императора, там круто и решительно повернули в другую сторону. В январе 1902 был заключен англо-японский союз (к к-рому неформально примкнули и Соед. Штаты), направленный открыто против России, а поскольку за нею на Дальнем Востоке стояла Германия,—и против последней. А затем Англия окончательно выходит из своего «блестящего одиночества» (splendid isolation—термин, к-рым характеризовали политику Англии во 2-ой половине 19 в., когда она сознательно избегала связывать себя континентальными союзами), заключив 8 апр. 1904 с Францией, до тех пор ее колониальной соперницей, соглашение по всем колониальным вопросам, специально по вопросу о Марокко, очередном предмете франц. колониальных вожделений. Русско-японская война (с февраля этого же года), на время лишившая всякого военного смысла рус.-франц. союз, поскольку и рус. армия и рус. флот были прочно заклинены на Дальнем Востоке, очень облегчило Англии эту операцию, т. к. Франция чувствовала себя в эту минуту совершенно беззащитной.

С англо-французского соглашения 1904 можно датировать начало А. Разгром России на Дальнем Востоке облегчил дальнейшее развитие антигерманской коалиции. К концу 1905 Николай II был на краю банкротства. Новый заем был необходим до зарезу, а его можно было получить только в Париже. Между тем, в Париже Витте, ехавший на переговоры с японцами в Америку, получил категорическое заявление, что Россия не получит ни сантима, пока 1) не заключит мира с Японией, 2) не станет в вопросе о Марокко решительно на сторону Франции против Германии, к-рая тоже предъявляла в это время на Марокко свои «права» (см. Алжесирасская конференция и Марокко)- последнее нужно было, гл. обр., как явное доказательство разрыва России с Германией: реальной поддержки Франции Россия оказать в эту минуту, конечно, не могла, да Франция, имея за спиною Англию, в этой поддержке и не нуждалась. Исполнив эти два условия, Николай II получил 2Vs миллиарда франков, к-рые помогли ему ликвидировать первую русскую революцию. Подписанный в Бьоркэ (июль 1905) русско-германский договор остался мертвой буквой, реальностью оказалась новая рус.-франц. военная конвенция (1906), заостренная уже прямо против Германии; два другие члена Тройственного Союза, Австрия и Италия, обычно принимавшиеся во внимание в подобных случаях, на этот раз были оставлены в стороне, при чем если относительно Италии к этому было полное основание, поскольку Италия секретным соглашением 1902 обязалась не участвовать в войне против Франции, то игнорирование Австрии могло значить лишь, что Франция шла теперь всецело по английскому фарватеру, избегая вводить в игру Балканы, театр русско-австрийского конфликта. Скоро царское правительство должно было в этом убедиться воочию. Тем временем и очень скоро оно само попало в тот же английский фарватер. Уже осенью 1906 начались рус.-англ. переговоры, закончившиеся в авг. 1907 конвенцией, где Англия размежевалась с Россией по азиатским делам почти так же четко, как в 1904 с Францией по африканским. Россия получила, в качестве «сферы влияния», северную Персию, отказавшись от всякого вмешательства в дела Афганистана. Двумя месяцами ранее был окончательно улажен русско-японской конвенцией дальне-восточный кризис. От Черного м. до Тихого океана англо-русский конфликт, тянувшийся три четверти столетия, был снят. А в 1908 в рус.-франц. военную конвенцию министр иностр. дел Извольский предложил включить пункт, предусматривавший мобилизацию русской армии в случае столкновения Германии с Англией.

Если верить показаниям военно-морских специалистов (адм. Колчак и ген. Поливанов), с этого времени без перерывов и чрезвычайно активно ведется подготовка русскогерманской войны 1914. На самом деле, дорога А. далеко не была такой гладкой, «согласие» на первых порах было столь мало полным, что у рус. дипломатов бывали минуты отчаяния, и иногда им казалось, что самое существование А. не более доказано, нежели «существование морской змеи». Первый же ухаб на дороге А. встретила очень скоро, в 1908—09. Англо-рус. соглашение 1907 оставляло под вопросом один пункт, но как раз для рус. правительства самый важный: вопрос о будущей судьбе Константинополя и прилегающих к нему проливов, ведущих из Черного м. в Средиземное. Обладание, тем или иным путем, этими проливами составляло неизбежную внешне - политическую сторону столыпинщины. Поскольку последняя ставила своей задачей создание в России буржуазного землевладения в подкрепление дворянскому, обеспечение свободного выхода помещичьему и кулацкому хлебу на мировой рынок было одним из непременных условий ее успеха. В 1906—08 89% рус. хлебного экспорта шло из Черноморских портов, т.-е. через «проливы». Любой соперник, повлияв на формально владевшую «проливами» Турцию, мог закрыть этот канал и тем сорвать весь рус. хлебный вывоз. Право контроля над проливами было, т. обр., для столыпинской России важнее, чем все Афганистаны, Персии и даже Манчжурии. А рус.-англ. соглашение об этом молчало. Надеясь на помощь А., Извольский (см. выше) вошел в соглашение с Австрией и, обеспечив последней аннексию Боснии и Герцеговины [«временно оккупированных» Австрией в 1878 по Берлинскому трактату (см.) и фактически давным-давно ставших австрийскими провинциями; в 1881 Россия и формально согласилась на аннексию], потребовал, в виде взятки, поддержки Австрии в вопросе об открытии проливов для рус. военных судов. Австр. министр иностр. дел Эренталь провел Извольского: Австрия объявила Боснию и Герцеговину составной частью империи, к величайшему негодованию сербов, к-рые считали эти области своими, а когда Россия потребовала своего «могарыча», Эренталь пригрозил опубликовать секретные переговоры с Извольским, что грозило России потерей всякого престижа среди балканских славян. Извольский бросился к новым союзникам. Но тут выяснилось, что сочувствие Франции в этом вопросе всецело на стороне Австрии, а не России: оторвав от Германии Италию, Франция не теряла надежды достигнуть того же и с Австрией, мысль же об участии в войне из-за балканских дел была еще в это время совершенно чужда правительству третьей республики — нужен был ряд лет, чтобы оно к этой мысли привыкло. С Англией оказалось еще хуже. Она, во-первых, заранее заявила, что может оказать России только «дипломатическую» (т.-е. чисто словесную) поддержку, а затем условием и этой поддержки ставила открытие проливов не для русских только, а для всех и всяких военных судов. Вместо возможности выхода рус. черноморского флота в Средиземное м., получалась возможность входа английского — или даже германского — флота в Черное м., т.-е. получалось прямо противоположное тому, к чему стремился Извольский. А. явно дала трещину. Россия начинает теперь добиваться своего обходными путями, помимо А. В ноябре 1909 заключается договор с Италией в Ракониджи, обеспечивающий взаимно права Италии на Триполи и России на проливы. В декабре того же года заключается секретная военная конвенция с Болгарией, начинающая собою длинный ряд тайных махинаций рус. правительства на Балканах, заканчивающихся заключением секретного сербско-болгарского договора февр. 1912 и такой же военной конвенции апреля этого года, направленных одинаково и против Турции, и против Австрии. Одновременно началось нечто вроде возрождения русскогерманского «доброго согласия» первых лет столетия. Вильгельм, к удивлению рус. дипломатов, оказался в вопросе о проливах более внимательным к интересам России, чем ее союзники. В предложенном им проекте соглашения (1909) России предоставлялось то,к чему стремился Извольский,—но под одним непременным условием: разрыва с Англией. Так далеко назад после всего совершившегося Николай пойти не мог, и проект соглашения 1909 не дошел даже до стадии Бьоркского договора—остался неподписанным. Это не помешало тому, что в окт. следующего 1910 в Потсдаме произошло свидание Вильгельма с Николаем, результатом какового явилось русско-германское соглашение по вопросу о ж. д. в Передней Азии, в частности о постройке ветви от Багдадской ж. д., к-рую строил «Немецкий Банк», к персидской границе (см. Багдадская железная дорога). Багдадская ж. д., не будучи корнем англо-германских разногласий, все же была очень неприятна Англии, подводя чужую рельсовую колею подозрительно близко к Египту, Суэцкому каналу и к Индии—местам, где Англия предпочитала быть одна,—тем более, что шовинистическая германская пресса не скрывала именно стратегического значения этой колеи. Английские политические деятели открыто угрожали вооруженным конфликтом, если немцы осмелятся ступить на берег Персидского залива, обещаясь «пустить в ход все свои средства, чтобы удержать в неприкосновенности нашу (т.-е. английскую) позицию» в этих местах (Грей, в марте 1911). Соглашение России с Германией именно по ж.-д. вопросу (подписанное в окончательной форме в авг. 1911) должно было сильно взволновать английское общественное мнение, а за ним, отчасти по сочувствию, отчасти встревоженные симптомами возрождающейся русско-германской дружбы, заволновались и французы. Последние уже давно были связаны с Англией почти столь же формально, как и с Россией. Связь эта была так формулирована Пуанкаре в разговоре с преемником Извольского, Сазоновым (в авг. 1912): «Хотя между Францией и Англией не существует никакого писанного договора, тем не менее как сухопутные, так и морские генеральные штабы обоих государств находятся между собою в тесном общении и непрерывно сообщают друг другу с полной откровенностью все могущие их интересовать сведения. Этот постоянный обмен мыслей имел своим последствием заключение между франц. и англ. правительствами устного соглашения, в силу к-рого Англия выразила готовность оказать Франции, в случае нападения со стороны Германии, помощь как морскими, так и сухопутными силами.На суше Англия обещала поддержать Францию посылкою стотысячного отряда на бельгийскую границу для отражения ожидаемого франц. генеральным штабом вторжения герман. армии во Францию через Бельгию» (изложение Сазонова).

Перелом во внутренних отношениях А., точнее говоря, превращение ее из «морской змеи» во вполне реальное существо, связан с приходом к власти во Франции Пуанкаре, сначала в качестве премьера (янв. 1912), потом в качестве президента республики (янв. 1913). В лице Пуанкаре победила правая французского парламента: говоря экономически, тяжелая индустрия и синдицированная промышленность вообще взяли верх над финансовой буржуазией старого типа, поддерживавшей радикалов и во внешней политике очень осторожной, хотя бы из страха за огромные капиталы, помещенные франц. банками за границей, в том числе и в Германии. С падением радикалов и переходом власти к правым всякая осторожность была отброшена. Радикалы и думать не хотели о возможности для Франции впутаться в балканскую политику России — Пуанкаре начал свои разговоры с рус. послом (Извольским) с жалобы, что русские недостаточно посвящают Францию в свои балканские дела. Первое время он только оговаривался, что воевать Франция из-за этих дел непосредственно все же не станет, но и этот остаток былой осторожности скоро исчез. Радикалы всячески старались избегать острых конфликтов с Германией, и когда последняя, в ответ на саботаж франц. правительством прежних соглашений по поводу Марокко, послала летом 1911 свое военное судно в одну из мароккских гаваней, тогдашний радикальный премьер Кайо (см.) не поднял перчатки и, несмотря на открытую поддержку Англии, добился улажения конфликта (см. Агадир, Марокко). Пуанкаре, оправдывая свое будущее прозвище («Пуанкаре-Война»), искал конфликтов. Когда сфабрикованный Россией сербско-болгарский договор дал свои плоды, когда началась война балканских славян и Греции против Турции (см. Балканские войны 1912—1913), и после никем не ожидавшихся блестящих побед сербов обеспокоенная Австрия начала вмешиваться в дело, угрожая своей маленькой, но быстро росшей сопернице, Сербии, — франц. правительство оказалось воинственнее русского. Извольский писал из Парижа: «Тогда как до сих пор Франция заявляла нам, что местные, так сказать, чисто балканские, события могут вызвать с ее стороны лишь дипломатические, а отнюдь не активные действия, ныне она как бы признает, что территориальный захват со стороны Австрии затрагивает общее европейское равновесие, а потому—и собственные интересы Франции. Я не преминул заметить г. Пуанкаре, что, предлагая обсудить совместно с нами и Англиею способы предотвратить подобный захват, он этим самым ставит вопрос о практических последствиях предположенного им соглашения; из его ответа я мог заключить, что он вполне отдает себе отчет в том, что Франция может быть вовлечена на этой почве в военные действия» (письмо от 25-го октября—7 ноября 1912). А франц. воен. министр Мильеран спрашивал русского военного агента—неужели Россия, в ответ на австрийскую мобилизацию не предпримет никаких решительных действий? Россия же в эту минуту больше всего была занята мыслью—как бы болгары, блестящих побед к-рых тоже никто Hй ожидал, не завладели Константинополем. А так как Германия во время удержала Австрию от дальнейших выступлений, то конфликт разрешился мирно, к нек-рому разочарованию франц. реакционеров.

Воинственный задор последних, по крайней мере отчасти, несомненно подстрекался резким обострением англо-германских отношений в том же 1912. В феврале этого года Германия выступила с самой грандиозной из своих морских программ. Последний раз была сделана попытка добиться англо-германского соглашения по вопросу о флотах (соглашение о Багдадской дороге уже состоялось в 1911). Англ. воен. министр Хольден приехал в Берлин, по приглашению Вильгельма, но торг кончился ничем—англичане стояли на своей традиционной формуле: «два киля против одного», немцы предлагали соотношение 2:3. Соглашение не было достигнуто, и в Англии господствовало такое раздражение против Германии, как никогда. Осенью 1912 рус. министр, иностр. дел Сазонов был в Англии, и Грей говорил ему о готовности англ. правительства «употребить все усилия, чтобы нанести самый чувствительный удар германскому морскому могуществу», а Георг V пообещал даже «пускать ко дну всякое германское торговое судно, к-рое попадется в руки» англичан. При этом англичане, со своей стороны, посвятили Сазонова в секрет своей военной конвенции с Францией, о чем Сазонов знал уже от Пуанкаре.

Это доверие ясно показывало, что Россия окончательно принята в А. и что на нее возлагаются большие надежды. А. была вполне готова, и «старшие» ее члены спешили оборудовать «младшего» для предстоявшей ему роли. При этом, совершенно естественно, Франция заботилась о сухопутном театре предстоящей войны, Англия же о морском. Когда России понадобился новый заем и она обратилась, по обыкновению, в Париж, оттуда заговорили таким же твердым тоном, как в 1905, но содержание слов было иное. Соглашались, в течение 3 лет, дать еще 1½ миллиарда фр., под двумя непременными условиями: 1) усиления численного состава рус. армии и 2) постройки в России сети стратегических ж. д. На том же усиленно настаивал и приехавший в Россию ген. Жоффр, будущий главнокомандующий империалистской войны, требовавший в особенности, чтобы стратегич. дороги строились возможно скорее. Приехавшего в Париж за займом рус. премьера Коковцова шантажировали слухами, что иначе Франция даст денег кому угодно—Сербии, Румынии, Турции, Болгарии и даже Австрии, но не России. Сербию, впрочем, и фактически субсидировали весьма щедро—повидимому, роль, к-рую должно было сыграть это маленькое государство в качестве непосредственного зачинщика войны, была уже предусмотрена (первый проект убийства Франца-Фердинанда относится еще к декабрю 1913, см. Империалистская война). Русское официальное правительство, в лице Коковцова, было настроено миролюбиво, и наивно искало признаков такого же миролюбия у французов. Но военная партия, в лице Сазонова и Сухомлинова, была уже вполне готова, и дни Коковцова, как премьера, были сочтены. С апреля 1914, при посредстве Франции, начинаются переговоры об англорусской военно-морской конвенции. В Петербурге очень боялись появления грозного германского флота перед Кронштадтом и герм, высадки на рус. берегах—английский флот брал на себя задачу оттянуть герм. морские силы к Северному м. На заговаривания о непосредственной помощи англ. флота русскому в Балтийском м. еще Грей в 1912 разъяснил Сазонову, что если англ, флоту и нетрудно было бы войти в Балт. м., то зато почти невозможно оттуда выйти. Зато русские настаивали на сосредоточении в рус. портах Балтийского м. большого количества англ. торговых пароходов, что дало бы возможность угрожать Германии высадкой в Померании. Англорусскую морскую конвенцию не удалось подписать, т. к. вспыхнула война, по инициативе, несомненно, А., но было ли это результатом обдуманного плана, или же случайно раньше времени взорвалась мина, подготовленная на более долгий срок, при теперешнем состоянии нашей осведомленности сказать трудно. Нек-рые разоблачения из англ. источников делают более правдоподобным первое предположение, но данные слишком отрывочны.

Война превратила А. в форменный союз: сентябрьским соглашением 1914 страны А. обязались вести войну до конца вместе и отнюдь не заключать сепаратного мира (слухи об оговорках по этому пункту никакими документами пока не подтверждены). Соглашение было вызвано попыткой Германии заключить мир через посредство Соед. Штатов, к чему категорически отрицательно отнеслись Англия и Россия, и более «мягко» Франция, военное положение к-рой в это время было наиболее критическим. Это была не первая и не последняя трещина в А. уже военного времени. Россия вступила в войну, не имея формальной гарантии по наиболее интересовавшему ее вопросу—о проливах. Ей пришлось добиваться этой гарантии уже в процессе войны, опираясь на Францию против Англии, до конца относившейся крайне несочувственно к мысли о занятии русскими Константинополя. Мартовское соглашение 1915 о проливах было подписано Англией со столь явной неохотой, что в реальность этого соглашения рус. дипломаты никогда вполне не верили: отсюда попытки закрепить его сепаратной сделкой с Францией, гарантируя последней левый берег Рейна в обмен за Дарданеллы. Последнее такое соглашение имело место почти накануне Февральской революции. Русская революция нанесла первый формальный удар «Тройственному Согласию»: благодаря выходу России из войны оно перестало быть «тройственным». Фактически, соглашения европейских участников антигерманской коалиции уже с февраля 1917 отошли на второй план, поскольку в войну вступили Соед. Штаты, очень скоро ставшие настоящим хозяином положения. С этого момента, а особенно со времени разгрома Германии и Версальского мира, державы ориентируются по линии: с Америкой или против нее,—старые же антантовские связи настолько ослабевают, что Англия почти открыто поддерживает на Ближнем Востоке восстания туземного населения против Франции, к-рая, в свою очередь, пользуясь покровительством Америки, позволяет себе шаги, явно враждебные Англии (напр., занятие Рурского бассейна в 1923). Поэтому, хотя у нас и в этот период продолжают говорить, по старой памяти, об А., но это слово становится просто символом для обозначения капиталистического окружения Советского Союза.

Лит.: Сборник секретных документов из архива б. Мин. Ин. Дел, изд. НКИД, 6 в., Л., 1917—18; Материалы к истории франко-русских отношений 1910—14, изд. НКИД, 1922; Раздел Европейской Турции, изд. НКИД, под ред. Е. Адамова, M., 1924; Константинополь и проливы, изд. НКИД под ред. Е. Адамова, т. I, M., 1925; Русско-Германские Отношения 1873—1914, изд. Центрархива, M., 1922; Витте, С. Ю., Воспоминания, ГИЗ, M., 1922; Извольский, А., Воспоминания, перев. с англ., М., 1924 (The Memoirs of A. Iswolsky, 1920); D. Grosse, Politik d. Europдischen Kabinette 1871—1914, Sammlung d. Diplomatischen Akten d. Auswдrtigen Amtes, печ. по поручению герм. мин. ин. дел; вышло 33 тт. (1871—1912), изд. продолжается; В. Siebert, Diplomatische Aktenstücke zur Geschichte d. Ententepolitik d. Vorkriegsjahre, 1921; Schwertfäger, Zur Europäischen Politik 1897—1914, 5 В., 1919; Belgische Aktenstücke 1905—1914; K. Hellferiсh, Der Weltkrieg, 3 B-de, 1919; А. Tirpitz, Erinnerungen, 1919—20 (есть рус. перев.); M. Вogitschewitsch, Kriegsursachen, 1919; Windelband, Die auswдrtige Politik der Grossmдchte in d. Neuzeit, 1922 (обзор эпохи 1494—1914); «Documents Diplomatiques», изд. франц. мин. ин. дел; Les Affaires Balkaniques 1912—14, 3 v.; L’Alliance Franco-Russe, 1 v.; Un livre noir, Diplomatie d’Avant-Guerre d’après les documents des Archives russes, 2 v., 1923; R. Pоinсaré, Les origines de la Grande Guerre (есть рус. перев., M., 1924); Debidоur, Histoire diplomatique de l’Europe, 1916; Pribram, Die politischen Geheimverträge Oesterreich-Ungarns 1872—1914, 2 v.; Diplomatische Aktenstücke zur Vorgeschichte des Krieges 1914, изд. австр. мин. ин. дел, 3 т.,1920; Ward and Gоосh, The Cambridge history of British Foreign Policy 1783—1919, 3 v.; Bernadotte E. Schmitt, Triple Alliance and Triple Entente, 1902—14 (The American Historical Review, April, 1924); 3айончконский, А. М., Подготовка России к мировой войне в международном отношении (печатается). Е. Brandenburg, Von Bismark zum Weltkriege, В., 1925.