Антон КРАЙНИЙ <З. H. ГИППИУС>[править]
Белая стрела[править]
Андрей Белый: pro et contra
СПб.: РХГИ, 2004. — (Русский путь).
О, немая, суровая мать!
Мгла. И ныне
Славит
Бога Душа моя...
Шелк и стекло — непроницаемы для молний. Земля, напротив, глотает их; металлическая струна, — проволока, — трепетно покорна им.
Есть и люди такие: шелковые, стеклянные… хрустальные (чтобы их сразу не обидеть), непроницаемые для нездешних, огненных стрел. И другие — которых легко и беспощадно прорезывает небесная молния когда захочет, когда случится.
Можно сказать: «талантливый человек»; нельзя сказать «гениальный человек», ибо такого не существует. Талант есть то, чем обладает человек: гений — то, что обладает человеком. Человек может растить, холить, развивать, даже изменять, волей, свой талант: но дрожащая струна безвластна над внезапно пронизавшей ее молнией, нехрустальный человек ничего не может сделать с белой иглой гениальности, когда она проходит сквозь него. Талант может быть мал, велик и огромен; гений — всегда одинаков, острота иглы одинакова, и притупляется или не притупляется лишь в зависимости от свойств данной среды. Огромный талант смешивают с гениальностью: но это два разные порядка, две разные природы. Конечно, и талантливый человек может быть проницаем для гения; но это случается редко. Талантливый человек активен; человек обжигаемый молниями — пассивен. Первый — делает; со вторым — делается. Талант всегда, самый дисгармоничный и порывистый, — гармоничен, хотя бы таинственно; всегда какие-то концы он сводит с концами; светит, или греет, или даже сияет, почти до ослепительности, — хотя непременно почти; прорвавшаяся молния гениальности мгновенно потрясает не сплошь стеклянных и шелковых людей, вблизи стоящих, а затем может оставить их в прежнем мраке и хаосе. В хаосе, мраке, плоскости может пребывать, — между двумя разорванными молниями, — и тот, через кого они прошли.
Конечно, мои слова неверны, — неточны; это теория, то есть линии определенные, а в жизни всё — оттенки. Нет ни большого, ни малого, а лишь более да менее. Нет ни сплошь хрустальных или шелковых людей, нет и вполне, всегда проницаемого для гениальности человека, цельного, как металлическая струна. Более — менее, более — менее… Один из таких «более», самый характерный из «проницаемых», какого я сейчас знаю, — это известный поэт (?) Андрей Белый — Борис Бугаев.
Заметьте: я не устанавливаю ценностей, я не говорю, что лучше: гений или талант (или что хуже). Я ничего ровно не доказываю, а лишь рассказываю и показываю.
Поэт ли Андрей Белый? Может быть, отчасти… Мыслитель, критик? Затрудняюсь сказать «да». Талантлив ли он, наконец? Возможно: талантливых людей у нас стало очень много в последнее время. Но все эти определения для него не важны, мало его касаются. Я знаю одно, вижу ясно: это человек в высшей степени проницаемый для падающих откуда-то молний. Легко и остро режет его, обжигая, белая стрела, проходит насквозь, — уходит в землю, обжигая по пути и тех, кто чуток и близок. Он, сам, безволен принять, безволен не принять; прошла стрела, канула — и он такой, как все, только никнет ниже от обжога и оставшегося пепла в душе.
«Пепел», книга его, только что вышедшая, — равна другим его книгам и, вероятно, другим его делам, равна ему самому. Все, что могут о ней сказать наиболее стеклянные люди (или «бумажные», так как для того электричества, о котором я говорю, бумага самая непроницаемая среда) — все верно, все правда: книга пухла, однообразна, дика, сыра, хаотична. Вот уж не «сияет» -то! Если бы у Буренина не выпали последние зубы, то даже и Буренин нашел бы тут для себя поживу. Праведно будет негодовать всякий, праведно любящий красивые и гладкие дороги: в этом «Пепле» очень можно завязнуть, задохнуться, провалиться и сломать себе ногу — без малейшей пользы. И все-таки книга полна тем, чего нет во многих самых прекрасных книгах самых талантливых поэтов: она прорезана белой стрелой гения.
Над страной моей родною
Встала Смерть1.
Только это, больше ничего. Это слабое, словесное, протокольное определение сущности данной огненной стрелы. Тот, кто не чувствует ее ожога со строк, между строками, в обрывистых словах, странных, порою грубых, порою метких и едких, диких и беспомощных, кто самого дыхания огня оттуда не слышит, самой «Вставшей» не чует — тот, конечно, и меня не поймет… да и не надо ему понимать. Еще не знает он, ни что такое «родина», ни «смерть», ни «встала».
Это «над страной родною встала Смерть» — сказано, крикнуто оттуда — сюда через человека. Нам нечего верить или не верить этому человеку. Верят талантливым писателям, поэтам, проповедникам. А тут просто: у кого есть способность видеть — увидит. У кого это спало в душе (но было) — оно проснется. Когда Блок нежно, лирично, проникновенно поет нам о России:
Ты и во сне необычайна.
Твоей одежды не коснусь…
……….тайна…
……….Русь…2 —
мы верим или не верим, мы думаем о душе поэта, о глубине его переживания… А тут — сама Россия и вставшая над нею смерть, сегодня, сейчас, вдруг вставшая.
Довольно: не жди, не надейся,
Рассейся, мой бедный народ!
В пространство пади и разбейся
За годом мучительный год!
Века нищеты и безволья…
. . . . . . . . . . . . . .
…Где по полю Оторопь рыщет…
. . . . . . . . . . . . . .
…Где в душу мне смотрят из ночи,
Поднявшись над сетью бугров,
Жестокие, желтые очи
Безумных твоих кабаков, —
. . . . . . . . . . . . . .
…Где смертей и болезней
Лихая прошла колея…
Исчезни в пространство, исчезни,
Россия, Россия моя!
Это «отчаянье», — это огненная стрела, это то, что есть. Само оно. Судить, думать, гадать, надеяться, действовать, молиться — всё будем потом. А теперь надо почувствовать ожог, познать внутренно, что
Над страной моей родною
Встала Смерть.
И многие из способных почувствовать — конечно, почувствуют через книгу «Пепел». Не благодаря «таланту поэта» узнают что-то для них новое, а посредством Андрея Белого ярче ощутят свое — и сущее.
Вот эта стрела — «Россия, Смерть», — может быть, единственная, подлинная, белая стрела Божия во всей книге. Но не довольно ли и ее? Может быть, есть другие, но слишком жжет эта, не вижу других. Божьи грозы не случайны, не вне времен. Наша грозовая туча нависла сейчас над нами, ее молнии нужны нам. Андрей Белый открыт их первой остроте. Это страшный дар, — но это Божий дар. Бог, человек и смерть сначала, — а ведь уж после начинается поэзия, литература, искусство, красота, дела, сборники… Плоской нелюбовностью кажется мне, — нелюбовностью даже к человечеству человека — критические усмешечки над такой книгой, как «Пепел», и над многими другими книгами А. Белого. Воистину смеются над собой, над собственной стеклянностью и бумажностью: человека же, спаленного молнией, близко стоящих и чувствующих огонь, и самих Божьих стрел — стеклянные смешки не коснутся.
Те же возгласы ветер доносит;
Те же стаи несытых смертей
Над откосами косами косят,
Над откосами косят людей.
Роковая страна, ледяная,
Проклятая железной судьбой, —
Мать-Россия, о, родина злая,
Кто же так подшутил над тобой?..3
Впрочем — не надо цитат. Прочтите, потрудитесь, всю книгу. Прочли? Что же вы там увидали? Декадентские перепевы старого Некрасова? Однообразный, утомительный стихотворный хаос? Смешные оборотики? И только?
Ну, так извините меня, господин стеклянный человек: вы не только стеклянны, но вы, к тому же, и не мой современник. Ни мне, ни Андрею Белому, ни всем нам, живым, до вас нет никакого дела. У меня есть родина, у меня есть мое человеческое сердце, мой сегодняшний час, моя жизнь, моя смерть, наша жизнь, наша смерть… А вам, конечно, в голову никогда не приходило, что есть жизнь, есть смерть. Тем лучше для вас.
Dixi.
КОММЕНТАРИИ[править]
Впервые: Речь. 1908. № 320, 29 декабря. С. 3. Опубликовано в рубрике «Литературная неделя».
Зинаида Николаевна Гиппиус (в замужестве Мережковская; 1869—1945) — поэтесса, прозаик, драматург, критик, публицист. Литературно-критические и публицистические статьи публиковала, как правило, под псевдонимом Антон Крайний. Познакомилась с Андреем Белым в декабре 1901 г., на протяжении 1900-х гг. была связана с ним тесными доверительными отношениями, состояла в интенсивной переписке.
Статья «Белая стрела» представляет собою отклик на рецензию на книгу Андрея Белого «Пепел», опубликованную в газете «Речь» (1908. № 315, 22 декабря. С. 3. Рубрика «Новые книги») за подписью: Поэт XIX столетия. Рецензент, приведя ряд цитат из «Пепла» с ироническими характеристиками, заключал: «Судьба „Пепла“ предчувствуется печальной. Если о „Кубке метелей“ кто-нибудь мог сказать, что это „забавный парадокс“ <…>, то об этой новой книге никто не скажет даже этого. Ни в каком отношении она не забавна. Она назойлива и скучна, она рябит перед глазами и бубнит в уши. Бедные слова в бедных сочетаниях. Невыносимое однообразие и этих слов и этих сочетаний. Целые циклы выдержаны в одинаковом размере. Порою чудится, будто едешь в скверном тарантасе по новине, а Белый звенит под дугой. Может быть, этого эффекта и добивался автор — но это жестоко!»
Полемическую реплику на «Белую стрелу» содержит статья Н. А. Бердяева «Преодоление декадентства» (Московский еженедельник. 1909. № 19. 16 мая. С. 49—58), в которой «восхваление А. Белого», предпринятое Антоном Крайним, уподоблено «кружковой рекламе», а пробуждение у Андрея Белого общественного сознания и «гражданских чувств» расценено как «событие, быть может, важное в жизни А. Белого, но не особенно важное в жизни России». См.: Бердяев Николай. Философия творчества, культуры и искусства: В 2 т. М., 1994. Т. 2. С. 343—344.
1 Заключительные строки стихотворения «Веселье на Руси» («Как несли за флягой флягу…», 1906). См.: Белый Андрей. Пепел. СПб., 1909. С. 44.
2 1-я строфа стихотворения «Русь» (1906); строки 3—4 у Блока: «Дремлю — и за дремотой тайна, / И в тайне — ты почиешь, Русь» (Блок А. А. Полн. собр. соч. и писем: В 20 т. М., 1997. Т. 2. С. 79).
3 Заключительные строфы стихотворения «Родина» («Те же росы, откосы, туманы…», 1908). См.: Белый Андрей. Пепел. С. 67.