Лица[править]
Чебоксарова.
Лидия.
Васильков.
Кучумов.
Телятев.
Глумов.
Андрей.
Горничная.
Явление первое[править]
Надежда Антоновна. Что, не был?
Лидия. Нет еще.
Надежда Антоновна. Я совершенно потеряла голову. Что нам делать! Кучумов неделю тому назад, вместо того, что обещал привезти на новоселье, дал мне только шестьсот тринадцать рублей, и то с такими гримасами, с такими ужимками, как будто он делает Бог знает какое одолжение. У нас опять накопилась пропасть долгов. Не забудь, вся мебель — новая, та продана твоим злодеем.
Лидия. Он обещал непременно привезти сегодня. Ему не верить стыдно, когда он сделал такое одолжение отцу.
Надежда Антоновна. Да сделал ли, я что-то сомневаюсь. Вот я сегодня получила письмо от мужа; он пишет, что никаких денег не получал, что имение его продано, а сам он теперь живет у своего приятеля. Он мне пишет, что после продажи, за удовлетворением долга, ему остается очень незначительная сумма, и что на нее он хочет с каким-то татарином или башкиром завести кумыс.
Лидия. Теперь я понимаю. Знаете, кто купил имение?
Надежда Антоновна. Кто?
Лидия. Кучумов. Он обещал купить и подарить его мне.
Надежда Антоновна. Едва ли. Твой отец пишет, что на торгах дал самую большую сумму какой-то Ермолаев, поверенный Василькова. Уж не он ли? (Показывает на окно.)
Лидия. Смешно! Где ему — Вы сами видели, что он занимал деньги у Телятева и обещал большие проценты; а большие проценты дают только в нужде. Да он и слишком глуп для такого дела. Не упоминать о нем будет гораздо покойнее.
Надежда Антоновна. Уж конечно.
Лидия. Я считаю себя опозоренной, что вышла за него. Мне надо, чтоб всякая память о нем изгладилась из моего воображения. Я бросила бы ему все его подарки, если б они не были так драгоценны. Я их велела все переделать, чтоб они не имели прежней формы.
Надежда Антоновна. Я пойду спрошу, привезли ли коляску. Я ухитрилась взять в долг у одного каретника и гербы велела сделать. Лошадей будем брать извозчичьих, а своей коляски не иметь нельзя. Извозчичий экипаж всегда заметен. (Уходит.)
Лидия. Да, опытность — великое дело. Я все еще очень доверчива. А с доверчивостью можно сделать ошибку неисправимую.
Андрей. Господин Кучумов.
Лидия. Проси!
Явление второе[править]
Кучумов (становясь на колена и целуя руку Лидии). Il segretto per esser felice[1].
Лидия. Что за шалости! Садитесь, мне нужно поговорить с вами.
Кучумов. Какая холодность! Что за тон, дитя мое?
Лидия. Э! Полно! Довольно шутить! Послушайте! Вы меня заставили переехать от мужа; мы должаем, мне стыдно напоминать вам о деньгах, точно я у вас на содержании, вы сами навязались с деньгами.
Кучумов (садится). Вам меня надо или убивать или прощать за мою рассеянность. Сейчас отсчитывал деньги в бумажник, чтобы взять с собой, вошла вдруг жена, я его кинул в стол и запер. Заболтался с ней, так и позабыл, Я вам привезу деньги через полчаса.
Лидия. А кто купил имение отца?
Кучумов. Разумеется, я.
Лидия. Отец пишет, что купил поверенный Василькова.
Кучумов. Иначе и быть не может, я дал доверенность Василькову, одному знакомому купцу. Я у него сына крестил. Он законов не знает и передоверил от себя другому. Какое он мне уморительное письмо прислал! Я вам привезу его через десять минут. (Встает и оглядывает комнату. Поет.) Io son rico! tu sei bella![2] Вот это мило и это недурно. Какой у вас вкус! Тут надо зелени. Я пришлю большую пальму и тропических растений. Здесь под пальмой будет место наших интимных разговоров. Я это сегодня же пришлю (Садится подле Лидии.)
Лидия (отодвигаясь). Ну вот, когда вы привезете нам деньги, я вас опять буду звать папашей и, может быть, полюблю.
Кучумов (поет). Io son rico! tu sei bella! Так как в моей честности сомнения быть не может, то любви своей вам откладывать нечего, мое блаженство.
Лидия. Вы думаете? Я сегодня в дурном расположении духа, мне не до любви. Я уж сколько времени только и слышу о богатстве; у мужа золотые прииски, у вас золотые горы, Телятев чуть не миллионщик, и Глумов, говорят, вдруг богат стал. Все мои поклонники прославляют мою красоту, все сулят меня золотом осыпать, а ни муж мой, ни мои обожатели не хотят ссудить меня на время ничтожной суммой на булавки. Мне не в чем выехать; я езжу в извозчичьей коляске на клячах.
Кучумов. Это ужасно! Но ведь через полчаса все будет поправлено. Я виноват, я признаюсь, я один виноват.
Лидия. Я живу без мужа, вы ко мне ездите каждый день в известный час; что подумают, что будут говорить?
Кучумов. Пища для разговора дана, следовательно, разговор будет, как вы строго себя ни ведите. По-моему, уж если переносить осуждения, так лучше недаром; терпеть напраслину дело ужасное, idol mio[3]. Ведь я вам говорю, через полчаса... ну... могут там встретиться обстоятельства: необходимые взносы; в конторе вдруг столько денег нет; ну через день, два... в крайнем случае, через неделю вы будете иметь все, больше чего желать невозможно.
Лидия (встает). Через неделю? Через десять минут чтобы все было! Слышите, что я говорю! Иначе я вас пускать не велю.
Кучумов. Десять минут? Я не Меркурий, чтобы так быстро летать. Меня могут задержать дела.
Лидия. Никто вас не может задержать: деньги у вас в ящике, письмо, вероятно, в другом. До свидания.
Кучумов. Я себя оправдаю в ваших глазах; но я вам долго-долго (грозит пальцем) не прощу такого обращения со мной. (Уходит.)
Лидия. Вот когда моя самоуверенность колебаться начинает. Какой-то холод пробегает по мне. Кучумов обманывает меня или нет? (Решительно.) Обманывает. Он еще не исполнил ни одного своего обещания. Затем что ж у меня? Отчаяние и самоубийство или... тоже самоубийство, только медленное и мучительное...
Андрей. Господин Телятев.
Лидия (задумчиво). Проси.
Явление третье[править]
Лидия. Что вас давно не видать? Где вы пропадаете?
Телятев. У человека, которому делать нечего, всегда дел много! Что вы так серьезны? Ай, ай, ай! (Смотрит на нее пристально.)
Лидия. Что вы? Что с вами?
Телятев. Морщинка, вот тут, на лбу; маленькая-маленькая, но морщинка.
Лидия (с испугом). Не может быть.
Телятев. Посмотрите в зеркало! Ай, ай, ай! В ваши-то лета. Стыдно!
Лидия (перед зеркалом). Не говорите лучше! Надоели.
Телятев. Думать не надобно, Лидия Юрьевна; больше всего думать остерегайтесь. Боже вас сохрани! У нас женщины тем и сохраняют красоту, что никогда ничего не думают.
Лидия. Ах, Иван Петрович, на моем месте поседеть легко. Как мне не думать! Кто ж за меня думать будет?
Телятев. Да чего же вам лучше? Ваше положение солидное: вы живете одни, в великолепной квартире, совершенно свободны, вы богаты, что я сам от вас слышал, поклонников у вас много, муж для вас не существует.
Лидия (с радостью). Он застрелился?
Телятев. Нет, раздумал.
Лидия. Жаль. Можно вам поверить тайну?
Телятев. Очень можно.
Лидия. Вы умеете их беречь?
Телятев. Нет, не умею. Зато я умею их терять сейчас же, это лучше. Скажите мне в одно ухо, у меня в ту же минуту вылетит в другое; а через час, хоть убейте, никакой тайны не вспомню.
Лидия. Наши дела очень плохи, нам просто жить нечем.
Телятев. В редком семействе не найдется такой тайны.
Лидия. Слушайте! Вы несносны. Я переехала от мужа потому... Нет, мне стыдно.
Телятев. Ах, что вы! Продолжайте! Меня-то стыдно? Я уж такой особенный человек, что меня никогда ни одна женщина не стыдилась.
Лидия. Ну, так и мне вас не стыдно. Я переехала от мужа в надежде на Кучумова; он мне обещал дать взаймы сорок тысяч.
Телятев. Ах, он чудак! Да отчего ж не восемьдесят?
Лидия. А он может и восемьдесят?
Телятев. Еще бы! Он и двести может, то есть обещать, а заплатить где же! У него редко и десять рублей найти в кармане можно.
Лидия. Вы лжете на него. Он выкупил отцово имение, оно стоит больших денег; я сама видела, как он дал моей maman шестьсот рублей.
Телятев. Насчет имения я сказать ничего не могу; а откуда у него шестьсот рублей, я знаю. Он пять дней бегал по Москве, искал их, насилу ему дали на месяц и взяли вексель в две тысячи рублей. Я думал, что он ищет денег для вашего мужа, которому он уже давно проиграл в клубе эту сумму и не заплатил.
Лидия (в отчаянии). Вы меня убиваете!
Телятев. Чем? Он человек очень хороший. Вы не беспокойтесь. Мы все его любим; только он забывчив очень. У него точно было большое состояние, но он часто забывает, что все прожито. Да ему легко и забыть: у него теперь и обеды, и балы, и ужины, и великолепные экипажи, только все это женино, и все еще при жизни отдано племянницам. А ему собственно выдается деньгами не более десяти рублей на клуб. В именины и в праздники дают ему пятьдесят, а иногда сто рублей. Ну, вот тогда и посмотрите на него! Приедет в клуб, садится в конце стола, тут у него и трюфели, и шампанское, и устрицы; а как разборчив! Прислугу всю с ног собьет, человек пять так и бегают около него. А уж что достается бедным поварам!
Лидия (бледнея). Что мне делать? Я столько задолжала.
Телятев. Есть отчего в отчаянье прийти! Кто нынче не должен!
Лидия. Телятев! У вас огромное состояние, пожалейте меня! Не дайте мне погибнуть!
Телятев, поддержите честь нашей фамилии! Я могу полюбить вас! Вы добрый, милый.
Jean, я гибну! Спасите меня! Если вы мне поможете в этой беде, я ваша. (Кладет ему обе руки на плечи и склоняется головой.)
Телятев. Все это очень мило с вашей стороны, и я был бы совершенно счастлив; но, Лидия Юрьевна, я сам-то теперь не свой.
Лидия (смотрит на него во все глаза). Как? Вы женитесь или женаты?
Телятев. Не женюсь и не женат, а должно быть, завтра свезут меня к Воскресенским воротам.
Лидия. Как к Воскресенским воротам?
Телятев. Так, привезут с квартальным и опустят.
Лидия. Не может быть! Где же ваши деньги? Я знаю, что вы давали мужу взаймы.
Телятев. Ну, что ж из этого! Разве мне чужих-то жалко?
Лидия. А своих у вас нет?
Телятев. Я уж и не помню, когда они были. Я вчера узнал, что я должен тысяч до трехсот. Все, что вы у меня видели когда-нибудь, все чужое: лошади, экипажи, квартира, платье. За все это денег не плачено, за все это писали счеты на меня, потом векселя, потом подали ко взысканию, потом получили исполнительные листы. Деньгами взято у ростовщиков видимо-невидимо. Все кредиторы завтра явятся ко мне; картина будет поразительная. Мебель, ковры, зеркала, картины взяты напрокат и нынче же отобраны. Коляска и лошади от Ваханского; платье портной возьмет завтра чем свет! Я уверен, что кредиторы насмеются досыта. Я их приму, разумеется, в халате, это единственная моя собственность; предложу им по сигаре, у меня еще с десяток осталось. Посмотрят они на меня да на пустые стены и скажут: «Гуляй, Иван Петрович, по белому свету!» Один за жену сердит; этот, пожалуй, продержит месяца два в яме, пока не надоест кормовые платить. Ну, а там и выпустят, и опять я свободен, и опять кредит будет, потому что я добрый малый, и у меня еще живы одиннадцать теток и бабушек, и всем им я наследник. Что я гербовой бумаги извел на векселя, вы не поверите. Если ее с пуда продавать, так больше возьмешь, чем с меня.
Лидия. И вы так покойны?
Телятев. Что ж мне беспокоиться-то? Совесть моя так же чиста, как и карманы. Кредиторы мои давно получили с меня втрое, а взыскивают, только чтоб форму соблюсти.
Лидия. Где ж мне денег взять, то есть больших денег, много денег? Неужели нет ни у кого?
Телятев. Есть, как не быть!
Лидия. У кого же они?
Телятев. У деловых людей, которые их даром не бросают.
Лидия. Не бросают? Жаль!
Телятев. Еще как жаль-то! Теперь и деньги-то умней стали, все к деловым людям идут, а не к нам. А прежде деньги глупей были. Вот именно такие деньги вам и нужны.
Лидия. Какие?
Телятев. Бешеные. Вот и мне доставались все бешеные, никак их в кармане не удержишь. Знаете ли, я недавно догадался, отчего у нас с вами бешеные деньги? Оттого, что не мы сами их наживали. Деньги, нажитые трудом, — деньги умные. Они лежат смирно. Мы их маним к себе, а они нейдут; говорят: «Мы знаем, какие вам деньги нужны, мы к вам не пойдем». И уж как их ни проси, не пойдут. Что обидно-то, знакомства с нами не хотят иметь.
Лидия. Я в актрисы пойду.
Телятев. Талант нужен, Лидия Юрьевна.
Лидия. Я в провинцию.
Телятев. Что за расчет! Увлечете какого-нибудь мушника Тулумбасова или уж много-много средней руки помещика. Что за карьера!
Лидия. Телятев, помогите, мне нужны деньги!
Телятев. А вот, пожалуйте сюда! (Подводит ее к окну.) Видите? У ворот стоит Домик-крошечка; Он на всех глядит. В три окошечка. Вот где деньги.
Лидия. У мужа?
Телятев. Да, у него. Он не только богаче всех нас, но так богат, что подумаешь — так голова закружится. Нынче не тот богат, у кого денег много, а тот, кто их добывать умеет. Если у вашего мужа теперь наличных тысяч триста, так можно поручиться, что через год будет мильон, а через пять — пять.
Лидия. Не может быть. Я не верю вам. Подите прочь. Это он вас подослал ко мне.
Телятев. А вот послушайте. Когда вы его оставили, поехали мы обедать в Троицкий. Сидит, на свет не глядит, ни ухи не ест, ни вина не пьет. Подходили к нему какие-то странные личности, шептались что-то, он как будто стал поживее. Потом вдруг несут ему телеграмму, прочел ее, и глаза засияли. «Нет, говорит, глупо стреляться. Покутим, говорит, нынешний день, поздравь меня». Ну, я его поздравил, поцеловались, и поехали, и поехали. Познакомил я его кое с кем из старых своих знакомых, то есть не из старых, а из прежних, а они еще молоденькие.
Лидия (глядя в окно). Погодите! Что это за коляска? Кружева! Неужели это maman взяла для меня? Какая прелесть, какая роскошь!
Телятев. Нет, вы ошиблись. Это коляска, которую он подарил моей знакомой, и с лошадьми, и кучера нанял такого, что в Зоологическом саду показывать можно. Вот она едет от него, блондиночка, а глаза — васильки.
Лидия. Ай! Я упаду в обморок. Это не коляска, это мечта. Можно задохнуться от счастья сидеть в этой коляске. Что со мною? Я его ненавижу и как будто ревную. Я бы убила эту блондинку. Нос у нее и так невелик, а она его еще вздергивает.
Телятев. Это не ревность, а зависть.
Лидия. Он ее любит?
Телятев. Что? Коляску?
Лидия. Нет, блондинку.
Телятев. Зачем же? И любить да и деньги давать, уж слишком много расходу будет. Хотите слушать, что ваш муж мне рассказал про себя?
Лидия. Говорите!
Телятев. Учился он много, чему — уж не помню. Разные есть науки, Лидия Юрьевна, про которые мы с вами и не слыхали.
Лидия. Говорите, говорите!
Телятев. Поехал за границу, посмотрел, как ведут железные дороги, вернулся в Россию и снял у подрядчика небольшой участок. Сам с рабочими и жил в бараках, да Василий Иваныч с ним. Знаете Василия Иваныча? Золото, а не человек.
Лидия. Ах, подите вы!
Телятев. Первый подряд удался, он взял побольше, потом еще побольше. Теперь получил какую-то телеграмму. «Ну, говорит, Вася, ближе мильона не помирюсь». А я говорю: «И не мирись». Что ж, мне ведь все равно, убытку не будет.
Лидия. Я умираю.
Телятев. Что с вами?
Лидия (ложится на диван). Позовите maman! Позовите скорей!
Телятев (в дверях). Надежда Антоновна!
Явление четвёртое[править]
Лидия. Maman, ради бога!
Надежда Антоновна. Что с тобой, Лидия? Что с тобой, дитя мое?
Лидия. Ради бога, maman! Подите к моему мужу, позовите его сюда, скажите, что я умираю.
Телятев. Берите моих лошадей, Надежда Антоновна, и поезжайте скорее!
Надежда Антоновна (всматривается в дочь). Да, да, я вижу, ты в самом деле нехороша. Я сейчас еду. (Уходит.)
Андрей. Господин Глумов.
Лидия (привстав). Принимать его или нет? Еще муж придет или нет, неизвестно. Утопающий хватается за соломинку. (Андрею.) Проси!
Явление пятое[править]
Глумов. Что с вами?
Лидия. Немного нездорова. А с вами что? Я слышала, что вы разбогатели.
Глумов. Еще нет, а надеюсь. Очень выгодную должность занял.
Телятев. И совершенно по способностям.
Глумов. Счастливый случай, больше ничего. Одна пожилая дама долго искала не то, чтоб управляющего, а как бы это назвать...
Лидия. Un secretaire intime?[4]
Глумов. Oui, madam! Ей нужно было честного человека, которому бы она могла доверить...
Телятев. И себя, и свое состояние?
Глумов. Почти так. У ней дома, имения, куча дел: где же ей управляться! С наследниками она в ссоре. Я стараюсь все обратить в капитал, на что имею полную доверенность, и пользуюсь значительными процентами за комиссию.
Телятев. Благородная, доверчивая женщина. Признайся, Глумов, ведь немного найдешь таких?
Глумов. Да, должно быть, одна только осталась; я наперечет всех знаю.
Телятев. Мы сейчас только говорили о бешеных деньгах, что они перевелись, а ты счастливей нас, ты их нашел.
Глумов. Зато как долго и прилежно я искал их.
Лидия. Значит, у вас теперь денег много?
Глумов. «Много» — ведь это понятие относительное. Для Ротшильда было бы мало, а для меня довольно.
Лидия. Дайте мне взаймы тысяч двадцать.
Глумов. Молоденьким, хорошеньким женщинам взаймы денег не дают, потому что неделикатно им напоминать, когда они забудут о долге, а взыскивать еще неделикатнее. Им или учтиво отказывают, или дарят.
Лидия. Ну, как хотите, только дайте.
Глумов. Теперь не могу, извините. Помните, вы сказали, что мне никогда вашей руки не целовать? Я злопамятен.
Лидия. Целуйте.
Глумов. Теперь уж поздно, или, лучше сказать, рано. Подождите меня год, я приеду целовать ваши ручки. Я завтра отправляюсь со своей доверительницей в Париж; она не знает счета ни на рубли, ни на франки, я буду ее кассиром. Она страдает одышкой и общим ожирением; ей и здесь-то доктора больше года жизни не дают, а в Париже с переездами на воды и с помощью усовершенствованной медицины она умрет скорее. Вы видите, что мне некогда, год я должен сердобольно ухаживать за больной, а потом могу пожинать плоды трудов своих, могу и проживать довольно много, пожалуй, при вашем содействии, если вам будет угодно.
Лидия. Вы злой, злой человек!
Глумов. Прежде вам эта черта во мне нравилась; мы с этой стороны похожи друг на друга.
Лидия. Да, пока вы не переходили границ, а теперь прощайте.
Глумов. Прощайте! Я уезжаю со сладкою надеждой, что в год вы обо мне соскучитесь, что вы меня оцените и мы, вероятно, встретимся, как родные.
Лидия. Довольно, довольно!
Глумов. До свиданья.
Телятев. Прощай, Глумов. Счастливого пути! Вспомни обо мне в Париже: там на каждом перекрестке еще блуждает моя тень.
Глумов. Прощай, Телятев. (Уходит.)
Явление шестое[править]
Надежда Антоновна. Тебе надо лечь, Лидия, непременно. Напрасно ты себя, мой друг, утомляешь! По лицу твоему видно, что ты ужасно страдаешь. Я так и мужу сказала. Он сейчас придет. Вот твой спирт и капли, которые тебе всегда помогали.
Лидия (ложится на подушки). Как он вас принял?
Надежда Антоновна. Очень вежливо, хотя довольно холодно. Он спросил, серьезно ли ты больна; я отвечала, что очень. Что вы, Иван Петрович, смеетесь?
Телятев. Мне равнодушно нельзя оставаться: надо либо плакать, либо смеяться.
Надежда Антоновна. Вы не знаете ни натуры, ни сложения Лидии; она такая нервная, такая нервная... Это у нее с детства.
Телятев. Извините, я действительно не знаю сложения Лидии Юрьевны, это для меня тайна.
Лидия. Иван Петрович, вы такой болтун, вы меня рассмешите.
Надежда Антоновна. Да вы, пожалуй, в самом деле, рассмешите, а он войдет.
Телятев. Скрыться прикажете?
Лидия (томно). Нет, останьтесь! Мне так приятно видеть вас, вы мне даете силу.
Телятев. Если вам приятно, то я не только не уйду, а, как привинченный, буду стоять против вас. Смотрите на меня, сколько вам угодно. Только позвольте мне в этой комедии быть лицом без речей.
Андрей. Господин Васильков.
Лидия (слабым голосом). Проси!
Явление седьмое[править]
Васильков (сделав общий поклон). Вы меня звали?
Лидия. Я умираю.
Васильков. В таком случае нужен или доктор, или священник; я ни то, ни другое.
Лидия. Вы нас покинули.
Васильков. Не я, а вы меня, и не простившись даже как следует.
Лидия. Так надо проститься?
Васильков. Если вам угодно.
Лидия. По-русски проститься — значит попросить прощенья.
Васильков. Просите.
Лидия. Я виновата только в том, что оставила вас, не сообразя своих средств; в остальном вы виноваты.
Васильков. Мы поквитались: я был виноват, вы меня оставили. О чем же больше говорить! Прощайте!
Лидия. Ах, нет, постойте!
Васильков. Что вам угодно?
Лидия. Вы за свою вину ничем не платите, а я могу поплатиться жестоко. Я кругом в долгу, меня посадят вместе с мещанками в Московскую яму.
Васильков. А! Вы вот чего боитесь? Вот какое бесчестье вам страшно? Не бойтесь! В яму попадают и честные люди, из ямы есть выход. Бояться Московской ямы хорошо, но больше надо бояться той бездонной ямы, которая называется развратом, в которой гибнет и имя, и честь, и благообразие женщины. Ты боишься ямы, а не боишься той пропасти, из которой уж нет возврата на честную дорогу?
Лидия. Кто вам позволил говорить здесь такие слова?
Васильков. А кто позволяет зрячему вывести на дорогу слепого, кто позволяет умному остеречь неразумного, кто позволяет ученому учить неученого?
Лидия. Вы не имеете права учить меня.
Васильков. Нет, имею. Это право — сострадание.
Лидия. Вам ли говорить о сострадании! Вы видите жену в таком положении и не хотите заплатить за нее ничтожного долга.
Васильков. Я даром денег не бросаю. Ни боже мой!
Надежда Антоновна. Я не понимаю вашей философии. Все это для меня какая-то новость, принесенная с луны. Разве платить за жену — значит бросать даром?
Васильков. Какая же она мне жена! Да она ж сама сказала, что у нее денег больше, чем у меня.
Надежда Антоновна. «Сказала». Мало ли что может сказать женщина в раздражении! Как бы жена ни оскорбила мужа, все-таки надо жалеть жену больше, чем мужа. Мы так слабы, так нервны, нам всякая ссора так дорого обходится. Горячая женщина скоро сделает глупость, скоро и одумается.
Васильков. Да она же не говорит, что одумалась.
Лидия. Я одумалась и раскаиваюсь в своем поступке.
Васильков. Не поздно ли?
Надежда Антоновна. Ах, нет! Она может увлечься, но до падения себя не допустит.
Васильков. Я знаю, что не допустила: ваша прислуга гораздо больше получала от меня, чем от вас. Но я не знаю, что спасло ее от падения — честь, или недостаток денег у Кучумова. (Лидии.) Чего же вам угодно?
Лидия. Я бы хотела жить опять вместе с вами.
Васильков. Невозможно. Вы так быстро меняете свои решения, что, пожалуй, завтра же захотите уехать от меня. Для меня одного позора довольно, я двух не хочу.
Лидия. Но вы должны меня спасти.
Васильков. Как я вас спасу? Есть только одно средство; я вам предложу честную работу и за нее вознаграждение.
Лидия. Какую работу и какое вознаграждение?
Васильков. Подите ко мне в экономки, я вам дам тысячу рублей в год.
Лидия (встает с дивана). Ступайте вон!
Телятев (отнимая платок от глаз). Теперь вы выздоровели, я могу перестать плакать.
Лидия. Ах, теперь не до шуток! Бегите, догоните, воротите его, во что бы то ни стало.
Надежда Антоновна. Ах, какой он упрямый! Какой несносный! Человек из порядочного общества так поступать не может, он скорее убьет жену, а такого предложения не сделает.
Лидия. Вы меня извините, я не поняла вас. Объясните мне, что значит слово «экономка» и какие ее обязанности?
Васильков. Извольте, объясню; но если вы не примете моего предложения, я больше не вернусь к вам. Экономка — значит женщина, которая занимается хозяйством. Это ни для кого не унизительно. А вот обязанности: у меня в деревне маменька-старушка, хозяйка отличная, вы поступите к ней под начальство — она вас выучит: грибы солить, наливки делать, варенья варить, передаст вам ключи от кладовой, от подвала, а сама будет только наблюдать за вами. Мне такая женщина нужна, я постоянно бываю в отъезде.
Лидия. Ужасно, ужасно!
Васильков. Прикажете кончить?
Лидия. Продолжайте!
Васильков. Когда вы изучите в совершенстве хозяйство, я вас возьму в свой губернский город, где вы должны ослепить губернских дам своим туалетом и манерами. Я на это денег не пожалею, но из бюджета не выйду. Мне тоже, по моим обширным делам, нужно такую жену. Потом, если вы будете со мною любезны, я свезу вас в Петербург, Патти послушаем, тысячу рублей за ложу не пожалею. У меня в Петербурге, по моим делам, есть связи с очень большими людьми; сам я мешковат и неуклюж; мне нужно такую жену, чтоб можно было завести салон, в котором даже и министра принять не стыдно. У вас все есть для этого, только вам надо будет отучиться от некоторых манер, которые вы переняли от Телятева и прочих.
Телятев. Но разве я знал, что Лидии Юрьевне предстоит такая блестящая перспектива от деревенского подвала до петербургского салона.
Васильков (глядя на часы). Согласны вы на мое предложение или нет? Только помните, что прежде всего вы будете экономкой и довольно долго.
Лидия. Пожалейте меня, пожалейте мою гордость! Я дама, дама с головы до ног. Сделайте мне какую-нибудь уступку.
Васильков. Никакой! Мне ли жалеть вашу гордость, когда вы не жалели моей простоты, моей доброты сердечной! Я и теперь предлагаю вам звание экономки, любя вас.
Лидия. Ну, хоть слово измените, оно жестоко для моего нежного уха.
Васильков. Нет, это слово хорошее.
Лидия. Я должна подумать.
Васильков. Думайте.
Телятев. Ах, кабы меня кто взял в экономки!
Андрей. Следственный пристав желает описать имущество.
Лидия и Надежда Антоновна. Ах, ах! Ай, ай! (Лидия прячется в подушки.)
Телятев. Что вы испугались? Утешьтесь! Вчера описали мебель у двух моих знакомых, сегодня у вас, завтра у меня, послезавтра у вашего Кучумова. Это нынче такое поветрие.
Лидия (мужу). Спасите меня от стыда! Я на все согласна! Что делать? Я хотела блистать неугасающей звездой, а вы хотите сделать меня метеором, который блестит на минуту и погаснет в болоте. Но я согласна, согласна. Умоляю вас, спасите меня.
Андрей. Господин Кучумов.
Лидия. Я думаю принять его.
Телятев. Примите.
Лидия (Андрею). Проси!
Явление восьмое[править]
Кучумов (напевая). Io son rico... Что с вами?
Лидия. У меня описывают имущество, привезли вы сорок тысяч?
Кучумов. Io son rico... Нет, вы представьте себе, какое со мной несчастье.
Мой человек, которого я любил, как сына, обокрал меня совершенно и убежал, должно быть, в Америку.
Телятев. Очень жаль мне твоего человека! С тем, что у тебя можно украсть, не только до Америки, но и до Звенигорода не доедешь.
Кучумов. Не шути, я не люблю. Я разослал телеграммы по всем трактам; вероятно, его скоро схватят, отберут деньги, и тогда я вам, дитя мое, доставлю их.
Телятев. Не все же он украл, ведь осталось же что-нибудь.
Кучумов. Как не остаться! Я без тысячи рублей из дому не выезжаю.
Васильков. Так отдайте мне шестьсот рублей, которые должны по картам.
Кучумов. А! Вы здесь! И очень хорошо. Я давно хотел с вами расчесться. Карточный долг для меня первое дело. (Вынимает бумажник.) Что за вздор такой? Вероятно, я как-нибудь обложился, положил в левый карман. Ах, да я не тот сюртук надел. Впрочем, вы можете получить эти деньги с Надежды Антоновны.
Васильков. Хорошо, я получу. Лидия Юрьевна, я ваш долг заплатил. Вам нужно ехать в деревню.
Лидия. Когда хотите.
Васильков. Я еду завтра, будьте готовы!
Лидия (подает мужу руку). Благодарю вас, что на целый день вы даете волю моим слезам. Мне нужно о многом поплакать! О погибших мечтах всей моей жизни, о моей ошибке, о моем унижении. Мне надо поплакать о том, чего воротить нельзя. Моя богиня беззаботного счастия валится со своего пьедестала, на ее место становится грубый идол труда и промышленности, которому имя бюджет. Ах, как мне жаль бедных, нежных созданий, этих милых, веселеньких девушек! Им не видать больше изящных, нерасчетливых мужей! Эфирные существа, бросьте мечты о несбыточном счастье, бросьте думать о тех, которые изящно проматывают, и выходите за тех, которые грубо наживают и называют себя деловыми людьми.
Телятев. Каково это слушать нам, бездельникам!
Кучумов (поет). Io son rico...
Телятев. Неправда. Noi siamo poveri[5].
Лидия. Вот другая жертва, которую я приношу вам.
Васильков. Жертв не надо.
Лидия. Я вижу, что нашла коса на камень. Извольте, я признаюсь. Я принимаю ваше предложение, потому что нахожу его выгодным.
Васильков. Но знайте, что я из бюджета не выйду.
Лидия. Ох, уж мне этот бюджет!
Васильков. Только бешеные деньги не знают бюджета.
Телятев. Ты говоришь святую истину; скажу более, что ты повторяешь мои слова.
Васильков (Телятеву). Прощай, друг, мне тебя от души жаль. Ты завтра будешь без крова и без пищи.
Телятев. Ты не хочешь ли мне денег дать взаймы? Не давай, не надо. Пропадут, ей-богу, пропадут. Москва, Савва, такой город, что мы, Телятевы да Кучумовы, в ней не погибнем. Мы и без копейки будем иметь и почет, и кредит. Долго еще каждый купчик будет за счастье считать, что мы ужинаем и пьем шампанское на его счет. Вот портные — от тех уважения мало. Но и старую шинель, и старую шляпу можно носить с таким достоинством, что издали дают тебе дорогу. Прощай, друг Савва. Не жалей нас. И в рубище почтенна добродетель. (Обнимаются с Кучумовым.)
