Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений в пятнадцати томах
Том XVI (Дополнительный). Статьи, рецензии, письма и другие материалы (1843—1889)
ГИХЛ, «Москва», 1953
Библиотека иностранной поэзии. Переводы и подражания Н. В. Берга. Издание Н. В. Гербеля. Санктпетербург 1860 г. Выпуск первый 1.[править]
Быть поэтом с посредственным дарованием — самая плачевная участь. Историк или публицист, не получивший от природы редкого гения, может достигать значительного и заслуженного уважения; даже романист может пользоваться почетною известностью, не имея необыкновенного таланта. Участь поэтов обыкновенно не такова. Если человек, печатающий стихи, не Пушкин, Лермонтов или Кольцов, он обыкновенно становится предметом насмешки. Счастье ему, если он уйдет от этой участи, хотя на несколько лет после появления своих первых произведений, если публика вздумает ждать, не разовьется ли в нем гениальность. Но только это ожидание и заставляет ее быть снисходительною, а как скоро ожидание оказывается напрасным, все начинают издеваться над человеком, избравшим себе такую деятельность, в которой нет места сносному, посредственному, порядочному или хотя бы даже просто хорошему, а существует только или превосходное, или совершенно дрянное; возможны только две крайности, великого успеха или совершенной неудачи, и невозможно ничто среднее между ними. Нельзя порицать начинающего стихотворца за то,, что он испытывает перед публикой свои силы. Почему знать, быть может на его долю выпал один из очень немногих выигрышей лотереи, в которой на один выигрыш приходится сто тысяч пустых билетов. Почему каждому не попытать счастья? Но если опыт нескольких лет уже показал, что человек не рожден стать первоклассным поэтом, то рассудок должен бы заставить такого человека сойти со сцены, на которой бывают закидываемы гнилыми яблоками все те, которые не бывают осыпаемы букетами. Если поэты с второстепенными дарованиями не следуют столь ясному внушению рассудка, это надобно приписать трудности совершенно заглушить в себе природную способность, хотя бы и не имеющую громадного размера. Напрасно было бы и советовать таким людям слушаться рассудка, когда бы не было средства найти для этой способности употребление. Мы вовсе не о том и. говорим, чтобы человек с второстепенным талантом вовсе отказывался от стихотворной деятельности, — мы только говорим, что напрасно ему мучить себя и смешить других в роли самостоятельного поэта и что следует ему поискать другого пути к получению почета за свой талант, недостаточный для доставления ему блестящей славы. Таксе средство есть: оно состоит в том, чтобы быть переводчиком. Посмотрите на Жуковского… Таланта у него было так мало, что, пиши он только стихи своего собственного изделия, он не дожил бы и до такой известности, какую имеют Языков, Дельвиг, Козлов, — известности вовсе не завидной. У него было меньше таланта, чем у каждого из этих людей. У него было гораздо меньше и ума, чем у каждого очень обыкновенного человека 2. При таких данных, кажется, невозможно было занять первого места в литературе своей эпохи, а между тем Жуковскому удалось это, и почему удалось? Потому, что он был человек благоразумный: он сделал следующее соображение: «Сам я ничего порядочного написать не могу по недостатку умственных способностей и поэтического гения, а стихом владею очень ловко: употреблю же я свою небольшую способность на то, к чему она пригодна. Своих мыслей у меня нет, своих картин я не могу рисовать, буду я передавать чужие мысли, копировать чужие картины». Как человек расчетливый, он, разумеется, поостерегся знакомить с таким своим рассуждением кого-нибудь другого, кроме себя, но вся его литературная жизнь показывает, что он руководился этим секретным расчетом. Припомните же, к какому успеху привел его этот расчет: лет сорок Жуковский пользовался репутациею первоклассного поэта. Давно были осмеяны, а потом даже забыты все его сверстники, потом осмеяны и забыты второстепенные поэты следующего поколения, сверстники Пушкина, а Жуковский продолжал себе наслаждаться поэтической славой. И надобно еще сказать, что он даже не совсем искусно трудился над избранною им задачею. Сам он, по недостаточности умственных сил, не умел быть разборчивым, а советников, которые могли бы удерживать его от ошибок, у него не было, потому он переводил все, что попадется под глаза, и хорошее, и посредственное, и жалкое. Он перевел «Торжество победителей» и «Плач Цереры» из Шиллера; но из того же Шиллера он перевел «Ивиковых журавлей»; он переводил нелепые баллады Саути и разную дрянь из разных других поэтов. Три четверти переведенных им пьес не заслуживали перевода, а половина томов его наполнены его собственными плохими произведениями; это сильно вредило ему. А все-таки он приобрел большую славу благодаря тому, что среди множества ничтожных пустяков перевел несколько хороших пьес. Что же было бы, если б он был хотя немного поумнее, если б он вовсе перестал писать оригинальные стихотворения и умел выбирать пьесы для перевода 3.
Мы советовали бы нынешним нашим поэтам, не имеющим особенно больших дарований, подумать об этом. Разумеется, совет обращен далеко не ко всем из них. Чтобы заслужить славу переводами, все-таки нужно отлично владеть стихом, иметь порядочную дозу вкуса и, наконец, иметь настолько собственного ума, чтобы понимать, какие вещи надобно переводить, или хотя настолько благоразумия, чтобы найти себе хороших руководителей в выборе. Не думаем, чтобы нашлось из нынешних второстепенных поэтов хотя пять человек, владеющих этими условиями, но человека два нашлось бы.
Г. Берг еще с гораздо меньшим дарованием, чем Жуковский, пошел по той же дороге и тоже стал человеком несколько полезным литературе, — разумеется, насколько дозволяет чрезвычайная ограниченность его стихотворных средств. Мы не думаем, чтобы самый плохой из стихотворцев, хотя изредка удостаивающихся счастья видеть свои стихи напечатанными хотя в самом неразборчивом журнале, владел стихом хуже г. Берга; но смеются над людьми гораздо более даровитыми, чем г. Берг, а его деятельность все-таки приобрела ему некоторое уважение. Он даже пользовался бы еще гораздо большею репутациею, если бы и у него не было опять такого же неуменья распоряжаться своим трудом, как у Жуковского. Он решительно не знает, что ему переводить: какая пьеса попалась под руку, та и перекладывается им в русские стихи; набралось таких пьес достаточное количество, он сшивает их в одну книгу, и дело кончено. Зато и книги его представляют самый странный винегрет: откуда не понадергано в них клочков и каких клочков не понадергано! И ничего складного, ничего путного не выходит из этой неразборчивой смеси. Вот хотя бы книжка, изданная теперь. Тут есть украинская песня, два испанские романса, три ново-греческие песни, несколько клочков, переведенных с санскритского, четверостишие, переведенное с арабского, три песни из Анакреона, по одному стихотворению из Горация и Тибулла, сонет Петрарки, клочок из «Фауста», два стихотворения из шведского поэта Руниберга, — мы перечислили пьесы, занимающие только половину второго отдела его книжки, стало быть довольно клочков найдется в ней и кроме высчитанных нами. Г. Берг как будто хочет показать, что умеет перевести с какого угодно языка всякие стишки, какие попадутся ему под глаза. К чему все это? Может быть, Руниберг очень милый поэт; может быть, шведская поэзия заслуживает внимания; но какое понятие о шведской поэзии или о Руниберге дают "ам две песенки, вовсе не дурные и вовсе не замечательные? Мы вовсе не жалеем, что г. Берг тратит свой труд таким нерасчетливым образом: его талант так мал, что и при самом благоразумном употреблении не доставил бы нашей литературе никаких порядочных приобретений. Но если бы кто-нибудь из стихотворцев более даровитых захотел воспользоваться указываемым нами средством, чтобы заслужить себе хорошую и прочную известность, мы посоветовали бы ему не разбрасываться по клочкам, как делает г. Берг. Возьмите поэзию известного народа и выберите из нее столько вещей, чтобы собрание ваших переводов давало бы довольно полное понятие о ее характере. Для этого составьте небольшую антологию простонародных песен, если они хорошо сохранились у избранного вами народа, потом составьте такие же антологии из лирических произведений тех поэтов, которые наиболее замечательны в последующей поэзии народа; если ваших сил достаточно на труд более обширного размера, не ограничивайтесь лирическими стихотворениями, переводите поэмы, драматические пьесы, — это будет тем лучше; но достаточно будет и того, если вы займетесь одним лирическим отделом. Кончив одно дело, можете приниматься за другое, если у вас достанет времени. Но и поэзия одного народа доставит вам довольно много материалов, когда вы изберете для своего труда поэзию того или другого народа не по прихоти, не из желания щегольнуть знанием малоизвестного языка, а по разумному сознанию важного значения этой поэзии в ряду исторических явлений.
ПРИМЕЧАНИЯ[править]
Публикуется впервые с рукописи, написанной рукою секретаря Чернышевского М. А. Воронова. Рукопись: на трех листах писчего формата, все обороты листов заняты текстом. В тексте вставки рукою Н. Г. Чернышевского. Из писем Чернышевского к отцу 1859—1860 гг. явствует, что Воронов работал с ним в качестве его домашнего секретаря с 1859 г. по октябрь 1860 (наст. изд., т. XIV, стр. 376 и 411). Данная статья датируется как раз 1860 г. Рукопись находится в ЦГЛА (№ 4207).
1 В данной рецензии Чернышевский не впервые выступает против Н. В. Берга. Ср. его рецензии в «Современнике», 1854, № 11 и в «Отечественных записках», 1854, декабрь (наст. изд., т. II, стр. 291 и 362).
2 Отрицательное отношение к реакционным сторонам романтизма Жуковского нашло отражение в таких крупных работах Чернышевского, как «Эстетические отношения искусства к действительности», «Об искренности в критике», «Сочинения Пушкина» и др. (наст. изд., т. II, стр. 11, 255—256, 474—553).
3 Ср. в статье «Сочинения Пушкина»: "Жуковский перевел Шиллера. Поняли ль его? Оценили ль сколько-нибудь? Нет, эффект производил не «Кубок», не «Торжество победителей», а пустые «Людмила» или «Ленора» и нелепые баллады Соути «О том, как старушка ехала на коне, а кто ехал с нею» (наст. изд., т. II, стр. 474).