Неизвестная биография А. П. Ермолова / Публ. [вступ. ст. и примеч.] В. М. Безотосного // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 1996. — С. 191—201. — [Т.] VII.
http://feb-web.ru/feb/rosarc/ra7/ra7-191-.htm
В фонде А. П. Ермолова в РГВИА хранится рукописная биография Алексея Петровича Ермолова, героя Отечественной войны 1812 г. и покорения Кавказа (Ф. 217. Оп. 1. Д. 15. Л. 1—12). В научном описании, составленном сотрудниками архива, отсутствует характеристика этого документа, не указано время его поступления в фонд; время написания биографии отнесено к последней четверти XIX в. и предположительно указан автор Н. Ф. Дубровин[1].
Имя военного историка, публикатора документов, российского академика Николая Федоровича Дубровина хорошо известно в литературе. Он оставил богатое научное наследие. Но среди публикаций Дубровина отсутствует биографический очерк, идентичный хранящемуся в фонде Ермолова[2].
Сопоставление статьи Дубровина «Алексей Петрович Ермолов при его назначении на Кавказ»[3] с хранящимся в архиве текстом дает возможность предполагать, что именно этот очерк использовал академик при написании своей работы. Архивная биография Ермолова написана (или переписана) хорошим писарским почерком, часть текста зачеркнута и другой рукой внесена редакторская правка. В статье Дубровина при повторении им текста, заимствованного из архивной биографии, зачеркивания, как правило, восстановлены. В очерке имеется упоминание о смерти Ермолова в 1861 г., а Дубровин отрывки из рукописи вставил в свою работу в 1869 г., эти даты и определяют время написания биографии как 60-е гг. XIX столетия. Рукопись анонима, хранящаяся в архиве, несомненно представляет научный интерес как одна из первых посмертных биографий Ермолова. Текст публикуется с сохранением всех особенностей языка документа. Зачеркивания воспроизводятся в угловых скобках.
А. П. Ермолов был бесспорно выдающимся деятелем в царствование Императора Александра I и принадлежал к числу лиц, пользовавшихся наибольшею симпатиею современников. Эту симпатию <Алексей Петрович> он сохранил до своей кончины, и с именем Ермолова потомки связывают образ вполне русского человека, одареннаго блестящими способностями.
Алексей Петрович родился в Москве 24 мая 1777 года. Отец его помещик Орловской губернии, <был председателем гражданской палаты, а затем> управлял канцеляриею генерал-прокурора графа Самойлова1. Мать А. П. Мария Денисовна Давыдова была родная тетка известнаго партизана-поэта Д. В. Давыдова2. Она была женщина очень умная, отличавшаяся остротою ума и резкостью выражений. По словам современника, <близко ее знавшаго> Марья Денисовна до глубокой старости была «бичем всех гордецов, взяточников, пролазов всякаго рода, занимавших почетныя места в провинциальной администрации»3. Оба ея сына с молоком матери всосали наклонность к остротам, и Алексей Петрович был в этом отношении почти безпощаден4.
Как большая часть дворян того времени он получил первое образование от двороваго человека по имени Алексея. Водя по букварю резною указкою, Алексей учил грамоте своего тезку не подозревая, конечно, что в будущем ученик его будет проконсулом Кавказа, как называл Ермолова в своих письмах Великий Князь Константин Павлович. Для продолжения воспитания, молодой Ермолов был отдан сначала в семейство своего родственника орловского наместника Щербинина, а потом <в дом Левина и затем> отправлен в Москву в университетский благородный пансион5.
Древняя русская столица, по выражению Алексея Петровича, была через-чур гостеприимна. Длинным обедам не было конца и они бывали так часто, что многие не знали <домашних хлопот об этом, не знали> других обедов кроме званых. На таких пирах Москва <критиковала многия распоряжения, бранила прежде всего Петербург, но смотрела на него с завистью и> соблюдала <на обедах> чинопочитание более чем «в австрийских войсках». Шампанское подавалось гостям только до известнаго чина: в одном доме угощали им только превосходительных, в другом, где хозяин был побогаче, этой чести удостаивались чины высокоблагородные и ассесоры. Младшие не обижались таким предпочтением и скромно ожидали повышения в чине, дававший им право на бокал шампанскаго6.
«Москва не годится в главнокомандующие, — говаривал Ермолов: она перепутает всякое приказание»7, но Москва была всегда русским городом в самом обширном значении этого слова. Молодое поколение получало хотя и необширное научное образование, но воспитывалось так, что охотно несло свою жизнь и знания на пользу родины. Отечественная война показала что в состоянии была сделать и что сделала Москва для России в трудную годину испытания.
Под впечатлением жизни и обстановки складываются наши привычки, вырабатывается характер и неудивительно, что Ермолов вынес из Москвы неподкупную любовь к родине и уважение к <старшим и> заслугам. Гостеприимная Москва сделала его радушным хозяином, приучила его к острому слову и при случае к едкой насмешке.
С этими качествами Алексей Петрович явился в Петербург в чине сержанта Преображенскаго полка. Ограниченныя средства не дозволяли ему оставаться в гвардии, офицеры которой вели роскошную жизнь, держали собственный экипаж и огромное число прислуги в передней8. Пятнадцатилетний юноша стал искать себе иной род службы и первая служебная деятельность Ермолова связана с тем полком, слава котораго гремела в последствии на Кавказе в течение полувека. 1-го января 1791 г. Алексей Петрович был переведен капитаном в Нижегородский драгунский полк, шефом котораго был граф Самойлов, а командиром родной племянник графа, двадцатилетний юноша Н. Н. Раевский, один из знаменитых деятелей 1812 года.
Ермолов отправился в Молдавию, где стоял <тогда> полк, но оставался там очень недолго и был назначен адъютантом к графу Самойлову. Петербург снова принял с распростертыми объятиями молодаго и красиваго адъютанта. Одаренный от природы необыкновенною физическою силою, крепким здоровьем и замечательным ростом, Ермолов своею красивою наружностью обращал на себя всеобщее внимание. Его большая голова, с лежащими в безпорядке волосами, проницательные и быстрые глаза делали его похожим на льва.
Взгляд его, в особенности во время гнева, был необыкновенно суров. Горцы впоследствие говорили о Ермолове, что горы дрожат от его гнева, а взор его разсекает как молния. Острый, находчивый Алексей Петрович был желанным гостем высшаго общества, но оно не удовлетворяло его, и жажда к занятиям не дозволяла ему предаваться исключительно праздной светской жизни и удовольствиям. Переименованный по личной просьбе в капитаны 2-го бомбардирскаго батальона, Ермолов был зачислен 9 октября 1793 г. в артиллерийский шляхетский корпус, где и принялся с полным жаром за изучение военных наук.
Возстание в Польше в 1794 г. отозвало его от ученых занятий. За штурм Праги Алексей Петрович был награжден орденом Св. Георгия9 и в следующем году отправлен в Италию, где прикомандированный к главной квартире австрийскаго главнокомандующаго, был участником войны австрийцов с французами10. Едва только он вернулся в Россию, как в 1796 году принял участие в персидском походе графа Зубова11.
Репутация замечательнаго по способностям и отличнаго боеваго офицера, сулила Ермолову блестящую будущность, но обстоятельства временно сложились несколько иначе. По донесению Смоленскаго губернатора, брат Ермолова по матери Каховский был взят, а вместе с ним был взят и Алексей Петрович, посажен в Петропавловскую крепость, а затем отправлен в Кострому. Там он нашел другаго изгнаника, М. И. Платова, впоследствии графа и знаменитаго атамана войска Донскаго. Одинаковость участи сблизила их и они до смерти остались друзьями, не смотря на разность характеров. В Костроме Ермолов и Платов оставались три года и были освобождены со вступлением на престол Императора Александра I12. Приехав в Петербург, Алексей Петрович более двух месяцев ежедневно являлся в военной коллегии, «наскучив, как он выражался, всему миру секретарей и писцов»13. Наконец в июне 1801 г. Ермолов был принят <тем же чином> на службу в 8-й артиллерийский полк и получил роту, расположенную в Вильно. Он деятельно занялся службою и в приезд Императора через Вильну обратил на себя особенное внимание <и получил благодарность> «за скорую стрельбу и проворство движений».
Наступившия затем безпрестанныя войны выдвинули вперед Ермолова и с лихвою вознаградили потерянное. Принимая участие во всех кампаниях, Алексей Петрович быстро шел вперед и скоро стал лично известен Императору. Самою блистательною деятельностью его, эпохою популярности и известности, был, конечно, 1812 г. В <самый> короткий промежуток времени он достиг до звания начальника дивизии, был начальником штаба армии, потом начальником всей артиллерии и наконец командиром гвардейскаго корпуса. <В Отечественную войну характер, способности и сила воли Ермолова развернулись во всем величии>. Пройдя школу под руководством Суворова и Кутузова, имея отличное военное образование, здравый ум, увлекательный дар слова и рыцарскую храбрость14, Алексей Петрович завладевал всеми и внушал к себе неограниченное доверие. <"Напрасно француз порет горячку, говорили солдаты, Ермолов за себя постоит".>
Часто те, которым приписана была слава успехов, действовали по совету Ермолова. При отступлении от Пирны к Кульму князь Шаховской посылал своих адъютантов за приказаниями к принцу Евгению, который отправлял их к Остерману, а последний к Ермолову: «почему для сокращения времени, говорит Шаховской, я стал прямо посылать их к нему и ни разу в том не раскаялся».
Сравнительно редко упоминаемый в реляциях Ермолов скоро стал любимцем войск и кумиром для молодых офицеров <и рыцарем без страха для народа>. Кутузов отдавал ему в этом должную справедливость, любил его и посылал часто туда, где горячее. Однажды, окруженный своим штабом, Кутузов смотрел с высоты на отступление французов. Глядя на Ермолова, который, по выражению современника, как гнев небесный мчался за неприятелем, фельдмаршал не без удовольствия указал на него окружающим.
— Этому орлу я еще полета не даю, проговорил старик.
Подвиги Алексея Петровича стали достоянием устных разсказов и молва сделала <для него гораздо более, чем бы официальныя реляции и похвала главнокомандующего. Редко упоминаемый в донесениях Ермолов являлся как бы преследуемый несправедливостью и вместе с тем> его представителем славы русскаго народа. <Когда многие обратились к отцу Ермолова выслать портрет сына, то старик удивился этому. «Подвигов героя вашего, писал он одному из желавших иметь портрет, не видал я ни разу ни в реляциях, ни в газетах, которыя наполнены генералами Винцингероде, Тетенбарном, Бенкендорфом и проч., не надеюсь что бы много было охотников разбирать оные портреты»>15.
Если с одной стороны Ермолов был популярен в армии и имел поклонников, то с другой высшее командование недолюбливало его за язык, неудержимый до колкости16. Сам Алексей Петрович сознавал свой недостаток. Главнокомандующий17, говорит он, <часто> терпеливо выслушивал мое возражение, но я заметил, что он часто удивлялся, как я, дожив до лет моих, не перестал быть Кандитом18. <Он высказывал малое сочувствие к партии, во главе которой стояли Барклай, Витгенштейн и многие другие.> Характеризуя в начале войны штаб Барклая, Ермолов говорил: «здесь все немцы, один русский, да и тот Безродный»19.
Однажды, во время Отечественной войны, Ермолову, как начальнику штаба, пришлось сформировать легкий отряд. Он назначил генерала Шевича начальником отряда, в состав котораго вошли казаки, бывшие под начальством генерала Краснова. Шевич оказался моложе Краснова20, и атаман Платов, вступаясь за своего подчиненнаго, просил Ермолова разъяснить ему: давно ли старшаго отдают под команду младшаго и притом в чужия войска? Как чужия? спрашивал Ермолов. Разве вы казаки считаете себя только союзниками русскаго царя, а не его подданными? Казаки обиделись, и правитель дел атамана предлагал21 возражать Ермолову.
«Оставь его в покое, отвечал Платов, ты его не знаешь: он в состоянии с нами сделать то, что приведет наших казаков в сокрушение»22.
Правда, что казакам тягаться с Ермоловым было не под силу. Будучи тверд в своем слове и неизменен в решении, он всегда доводил начатое им дело до конца. Император Александр, сроднившийся с своею победною армиею, знал Ермолова со всеми его достоинствами и недостатками. Оценив вполне высокие его качества, Император избрал его главнокомандующим на Кавказ и послал в Персию. Назначение это вполне удовлетворяло самолюбию Ермолова. «Достиг я моей цели, пишет он в одном из своих писем, и мог ли я предвидеть, что таково будет по службе моей назначение?» И действительно на 39-м году, в лучшую пору жизни, он был призван к самостоятельной деятельности и мог развернуть свои силы и способности23.
Значительныя территориальныя приобретения, сделанныя Россиею по Гюлистанскому трактату 12 октября 1813 г., требовали энергичной деятельности по устройству вновь присоединеннаго края и сохранения дружественных отношений с Персиею, принужденною силою обстоятельств уступить России часть своих владений. Подписывая трактат, шах не терял еще надежды, что при предстоявшем разграничении Император Александр, по своему великодушию согласится возвратить Персии часть потеряннаго. Государь предоставил решение этого вопроса Ермолову, но предупреждал, что поступки и поведение его должны клониться к тому только, чтобы укрепить дружбу между двумя державами и ни в каком случае не нарушить ея. Зная заносчивость персиян и характер Ермолова, Император советовал ему строго следовать персидскому этикету.
«В азиатском церемониале, писал Государь, заключается много таких вещей, которыя по своей необыкновенности часто кажутся для европейцев неприличными; в таковых случаях будте вообще сговорчивы, ибо не трудно различить то, что относится просто к обычаям, от таких вещей, кои можно почесть за унижение».
Ермолов не вполне последовал воле Императора, хотя и остался победителем персидских претензий и требований. Первый вопрос, который встретил Ермолова по прибытии в Тавриз, был вопрос о красных чулках, без которых <до сих пор> не обходилась ни одна аудиенция у наследника персидскаго престола. По обычаю, в комнату наследника нельзя было войти в сапогах, но необходимо было снимать их и надевать красные чулки. Этикету этому следовали беспрекословно все послы европейских держав, но Ермолов не соглашался надевать чулки. Ему заметили что еще недавно посланный Наполеоном генерал Гардан25 исполнил это требование. «После красного колпака вольности26, отвечал Ермолов, ему не трудно было надевать и красные чулки».
Видя несговорчивость русского посла и в то же время не желая нарушать установившагося придворнаго этикета, Аббас-Мирза27 решился принять посла не у себя в комнате, а перед домом на каменном помосте внутренняго двора. Посольству28 пришлось пройти несколько узких и темных корридоров и грязных дворов, прежде чем явиться перед наследником. При приближении к месту аудиенции, шедшие впереди церемониймейстеры и адъютанты принца, начали постепенно снимать свои туфли и кланяться почти до земли. «Не останавливаясь, говорит Ермолов, продолжили мы идти далее, на средине двора они догнали нас и опять начали поклоны, но уже не столь продолжительные, ибо сняв туфли, нет уже обыкновения снимать что-либо более <знатнейшия туфли могут, однако же, доходить до средины двора, но ни одна предела сего не переступает>».
Аудиенция заключалась в простой передаче грамоты, в которой Император Александр выражал желание сохранить дружбу с Персиею. Из Тавриза Ермолов думал ехать как можно скорее в Тегеран для представления шаху, но его задерживали на каждом шагу. Нежелание русскаго посла подчиняться этикету и незнание данных ему полномочий, ставило персидское правительство в затруднительное положение. Все еще надеясь выговорить уступку хотя части потерянных владений, тегеранский двор подсылал к Ермолову разных лиц, чтобы выведать мысли посла и полномочия, ему данныя. Из всех переговоров персияне должны были заключить, что Россия не согласится ни на какия уступки, и тогда они решили не задерживать посла и предложили ему прибыть в Султанию29, куда с наступлением жаров шах обыкновенно приезжал и проводил лето.
<"По изъявлении вам множества приветствий, писал визирь садри-Азам30 Ермолову, и по отправлении о вашем благополучии тысячи молитв, я рукою искренности снимаю фату с ланиты красавицы цели. После долгаго приковывания ока надежды к дороге ожидания, я денно и нощно не переставал мечтать о радостном с вами свидании, как вдруг пришла благая весть о приближающемся блаженстве вашего присутствия".>
Прибыв в Султанию в начале июля, Алексей Петрович до 20 числа ожидал там шаха, потом в течение целой недели переговаривался о церемониале, и наконец только 31 июля состоялась аудиенция. Через несколько дней, и именно 3-го августа, были поднесены шаху подарки31, причем «убежище мира и средоточение вселенной» был особенно поражен хрустальными вещами и огромных размеров зеркалами. Долго и неподвижно всматривался шах в себя и в обливавшие его алмазы и бриллианты в безчисленных сияниях отражавшиеся в глубине волшебнаго трюмо. Но вот как-бы очнувшись, он думал было обратиться к другим вещам, но какая-то неведомая сила снова приковала его к месту. Прошло несколько минут, наконец, превозмогая себя, шах сделал легкое движение в сторону … и очарование самим собою исчезло. «Мне было несравненно легче, произнес он, приобрести миллионы, чем этот подарок русского венценосца, который не променяю ни на какие сокровища в мире»32.
Подметив слабую сторону, Ермолов, при помощи лести, нашел теплый уголок в сердце средоточия мира. «Не раз случалось, писал он Закревскому, что я выхваляя редкия и высокия качества шаха и уверяя сколько я <ему предан и> тронут его совершенствами, призывал слезу на мои глаза и так и таял от умиления. На другой день только и говорено было обо мне, что не было такого человека под солнцем. После чего не смел никто говорить против меня, и я с министрами поступал самовластным образом». Шах помирился с мыслью о невозможности возвратить и пяди уступленной по трактату земли и обещал назначить коммисию для разграничения. Алексей Петрович покинул Персию и 10-го октября возвратился в Тифлис33.
Познакомившись с краем, он прежде всего обратил внимание на защиту жителей Кавказской линии. Признавая, что существовавшие крепости и посты не удовлетворяют своему назначению, главнокомандующий стал теснить горцев в глубину гор и с этою целью перенес часть линии с Терека на Сунжу, построил несколько новых укреплений и довел их до р. Сулака. Горцы хотя и уступили место, но пользуясь густо и трудно проходимыми лесами, упорно сопротивлялись. Тогда Ермолов решил приступить к рубке лесов и к проложению просек.
Смотря на уничтожение вековых деревьев и их естественной защиты, горцы сознали, что не ружье и пушка, а русский топор покорит их34. Так оно было в действительности. Употребленный Ермоловым способ действий привел к тому, что он имел возможность с весьма незначительными силами держать в страхе всю Чечню и Дагестан. С другой стороны, господство наше в Закавказье возрастало по мере уничтожения ханской власти и введения русскаго управления. Для этой цели главнокомандующий пользовался каждым предлогом. Так, когда 24-го июля 1819 г. скончался Измаил хан Шекинский, то Алексей Петрович, не обращая внимания на наследников35, объявил, что ханство уничтожается и оное называется Шекинскою областью. «Я займусь, писал он, исправлением погрешностей прежняго злодейскаго управления, а народ, отдохнув от неистовств онаго, будет благословлять благотворительнейшаго из монархов».
Уничтожение ханства Шекинскаго было громовым ударом для всех остальных ханов. «Я давно знал, что так будет, говорил Мустафа хан Ширванский».
Человек умный и наблюдательный Мустафа скоро оценил цель действий Ермолова и 19 августа 1820 г. добровольно ушел в Персию, отправив туда заранее все свое имущество и часть гарема36. Жителям объявлено, что Мустафа лишен навсегда ханскаго достоинства и ханство принимается в российское управление. Примеру хана Ширванскаго последовал и хан Карабагский37, который 21 ноября 1822 г. также бежал в Персию. Власть хана в Карабаге объявлена уничтоженною и жители приняли это известие с большою радостью. «Обозрев прелестныя наши мусульманския области, писал Ермолов, сказать откровенно могу, что восхищался мыслию, сколько введение в них управления российскаго послужит в короткое время к их улучшению. Введение нашего управления есть дело, мне нераздельно принадлежащее и меня утешает польза, правительству принесенная». В этом отношении заслуга Ермолова действительно велика: удалив ханов, он ввел единство в управление и дал возможность сплотить ханства в одно целое, нераздельно связанное с составом Империи. Тегеранский двор неприязненно смотрел на деятельность Ермолова и подстрекаемый бежавшими ханами становился к нам в более и более неприязненныя отношения. В течение десяти лет вопрос о разграничении не двигался далее дипломатической переписки и граница между государствами не проводилась. По мере усиления неприязни, персияне становились более требовательными и наконец в 1826 г. вторглись в наши пределы. С началом персидской войны Ермолов был отозван с Кавказа38, и служебная деятельность его прекратилась навсегда39. <Сначала> он поселился в Орле, потом переехал в Москву где и жил до своей кончины, последовавшей 12 апреля 1861 года40.
ПРИМЕЧАНИЯ
[править]1 Самойлов Александр Николаевич (1744—1814), граф, генерал-поручик, камергер, генерал-прокурор Правительствующего Сената. Племянник генерал-фельдмаршала Г. А. Потемкина. Отошел от дел в правление Императора Павла I. Ермолову Самойлов также приходился дальним родственником.
2 Род Ермоловых имел родственные связи с Давыдовыми, Раевскими, Самойловыми, Потемкиными, Щербиниными.
3 Эта фраза почти полностью заимствована из работы В. Ф. Ратча (Сведения об Алексее Петровиче Ермолове // Артиллерийский журнал. 1861. № 11. С. 636). Причем у Н. Ф. Дубровина она приводится более точно и с соответствующей отсылкой на автора (см.: Военный сборник. 1869. № 11. С. 21).
4 Даже Денис Давыдов, прочитав письмо А. П. Ермолова, наполненное язвительными колкостями и резкими выражениями о разных лицах, в ответе не удержался написать: «… во что обмакиваете вы перо ваше, потому что с него стекают не чернила, а желчь» (Погодин М. Алексей Петрович Ермолов // Русский Вестник. 1863. Т. 46. № 8. С. 671).
5 Автор ошибочно называет университетский пансион пенсионом. Эта неточность вкралась из-за некритического прочтения сноски В. Ф. Ратча. Вспоминая о рассказах Ермолова о своем любимом учителе профессоре Иване Андреевиче Гейме, Ратч привел следующую фразу: «Кажется, А. П. говорил, что он содержал пенсион, который назывался университетским, но за достоверность не ручаюсь» (Артиллерийский журнал. 1861. № 11. С. 643). Примечательно, что Н. Ф. Дубровин не сделал подобной ошибки и написал, что «неопределенность положения Ермолова среди родственников заставила отца его отправить сына в Москву, в университетский благородный пансион…» (Военный сборник. 1869. № 11. С. 22).
6 У В. Ф. Ратча мы находим следующее описание: «Москва была не только гостеприимна, но и обжорлива. Бесконечных обедов, из припасов, навозимых из подмосковных, было столько, что многие не знали других обедов, кроме званых. На этих пирах было чинопочитание даже более, чем в австрийских войсках. На торжественных обедах подавалось шампанское гостям до известнаго ранга, по средствам хозяина; в иных домах им угощали только превосходительных, в других до чинов ассесорских. Военные штаб офицеры, хотя бы и секунд-майоры, пользовались все правами коллежских советников. Другие не обижались ничуть этим предпочтением и в ожидании производства в чины, дававшие права на шампанское, пили шампанское в 30 копеек за бутылку» (Артиллерийский журнал. 1861. № 11. С. 641). Дубровин, описывая эти сюжеты, приводит почти дословно текст публикуемой нами биографии Ермолова (см.: Военный сборник. 1869. № 11. С. 22—23).
7 Источником этой фразы являются сообщенные В. Ф. Ратчем слова Ермолова: «Москва не годится в главнокомандующие: она перепутает всякое приказание; я никогда не спрашиваю, что говорят в городе, а что врут в городе. Зато московские басни правдивее петербургской правды, как из Вальтер-Скоттовскаго романа мы лучше узнаем средние века, чем из многих историй» (Артиллерийский журнал. 1861. № 11. С. 638). Дубровин цитирует, правда с искажениями, эту фразу с соответствующей отсылкой
(Военный сборник. 1869. № 11. С. 23).
8 За отцом Ермолова числилось 100 душ крепостных крестьян.
9 Ермолов был награжден орденом Св. Георгия 4-го класса. При штурме Праги он командовал шестью орудиями.
10 В 1795 г. Ермолов находился в Северной Италии при командующем австрийскими войсками Девисе и был причислен к кроатским (хорватским) частям.
11 За боевые действия в 1796 г. Ермолов был награжден орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом.
12 М. И. Платова вернули из ссылки еще при жизни Павла I. Он был назначен командовать казачьими полками, участвовавшими в походе из Оренбурга в Среднюю Азию для поиска пути в Индию.
13 Задержка с принятием на службу объяснялась тем, что в военном ведомстве долго не могли найти формулярный список Ермолова.
14 Дубровин заимствовал эту фразу и поместил в своей статье, но перечислив фамилии Суворова и Кутузова, он добавил к этому ряду Барклая де Толли (Военный сборник. 1869. № 11. С. 34).
15 Неточная цитата из письма отца Ермолова к А. В. Казадоеву. Дубровин более точно приводит текст письма, в частности, при перечислении после Тетенборна, он упоминает фамилию Чернышева (Военный сборник. 1869. № 11. С. 37).
16 В 1815 г. А. А. Аракчеев говорил Императору Александру Г. «Армия наша… нуждается в хорошем военном министре: я могу указать Вашему Величеству на двух генералов, кои могли бы в особенности занять это место с большою пользою: графа Воронцова и Ермолова. Назначению перваго, имеющаго большия связи и богатства, всегда любезнаго и приятнаго в обществе и не лишеннаго деятельности и тонкаго ума, возрадовались бы все: но Ваше Величество вскоре усмотрели бы в нем недостаток энергии и бережливости, какия нам в настоящее время необходимы. Назначение Ермолова было бы для многих весьма неприятно, потому что он начнет с того, что перегрызется со всеми; но его деятельность, ум, твердость характера, бескорыстие и бережливость его бы вполне впоследствии оправдали» (Глиноецкий Н. Краткая биография генерала от артиллерии Ермолова // Военный сборник. 1861. № 5. С. 252).
17 Барклай де Толли.
18 Кандит, герой философского романа Вольтера «Кандид, или оптимизм» (1758). Кандид — то есть простодушный, искренний, наивный человек.
19 Имелся в виду генерал-майор Василий Кириллович Безродный.
20 То есть позднее был произведен в генерал-майоры и в генеральских списках по старшинству стоял ниже.
21 По смыслу в тексте надо читать — «продолжал».
22 Здесь приведен эпизод, рассказанный Д. В. Давыдовым. (см.: Давыдов Д. Военные записки. М. 1940. С. 204).
23 Ермолов сам добивался назначения на Кавказ и просил в 1816 г. А. А. Закревского через П. М. Волконского помочь получить это место (см.: Сб. РИО. Т. 73. СПб. 1890. С. 193; Давыдов М. А. Оппозиция Его Величества: Дворянство и реформы в начале XIX века. М. 1994. С. 53—54).
24 О пребывании Ермолова в Персии см.: Ермолов А. А. П. Ермолов в Персии // Русская Старина. 1909. № 5—6.
25 Гардан Клод Матье (1766—1818), французский генерал и дипломат. С декабря 1807 по февраль 1809 г. был послом Франции в Персии.
26 Красный колпак, традиционый головной убор санкюлотов (радикальное крыло революционеров во Франции в конце XVIII века).
27 Аббас-Мирза (1782—1833), третий сын персидского шаха (Фатх Али-шаха), с 1816 г. — наиб-султан (наследник престола).
28 Штат посольства состоял более чем из 200 человек.
29 Султания, древняя столица Персии.
30 Садри-Азам, название должности первого визиря персидского шаха.
31 Подарки были преподнесены шаху, его супруге, сыновьям и высшим сановникам. Подарки шаху состояли: «Перо бриллиантовое с сапфирами, кинжал в золотой оправе, осыпанный бриллиантами и сапфирами с двумя жемчужными кистями на золотых шнурах; кальян хрустальный, оправленный богато золотом; часы бронзовые, изображающие слона, осыпанные каменьями и жемчугом; парча; бархат; меха собольи и горностаевые; фарфоровый десертный и столовый сервиз; чайный сервиз; стеклянный сервиз столовый и десертный; два больших зеркала; ящик, в котором находились сабля, ружье и пара пистолетов» (Ермолов А. А. П. Ермолов в Персии // Русская Старина. 1909. № 6. С. 479).
32 В октябре 1817 г. Ермолов в письме к К. В. Нессельроде сообщил о просьбе шаха подарить ему зеркала, фарфоровые и хрустальные изделия из России (см.: Акты, собранные Кавказскою археографическою комиссиею. Т. VI. Ч. II. Тифлис. 1875. С. 182). Просьба шаха была удовлетворена, и в октябре 1820 г. новые подарки были вручены (см.: Внешняя политика России XIX и начала XX века. Серия II. Т. III. М. 1979. С. 603—607).
33 Повествование о пребывании Ермолова в Персии написано автором на основе «Журнала посольства в Персию генерала А. П. Ермолова в 1817 т.» (РГВИА. Ф. 217. Оп. 1. Д. 13).
34 Мысль прорубить леса принадлежала генерал-майору А. А. Вельяминову. Для этой работы употребляли местных жителей, которые под надзором русских войск прорубали просеки собственными топорами (см.: Карцев П. П. К истории покорения Кавказа // Русская Старина. 1884. Т. 43. № 7. С. 213).
35 После смерти Измаил-шаха члены его семьи были отправлены в г. Елисаветполь.
36 Мустафа-хан Ширванский бежал за границу внезапно, после того как русские власти раскрыли его связи с Персией и ханами, поднявшими оружие против русских войск. Его уход был поспешным, это доказывает то, что он не успел взять с собой двух дочерей.
37 Мехти-Кули-хан (умер в 1845 г.). Его сестра была замужем за персидским шахом, а брат Абуль-Фетх занимал высокие посты в шахской администрации. В 1827 г. Мехти-Кули-хан вернулся в Россию.
38 Приказ об увольнении был вручен Ермолову 24 марта 1827 г. (см.: Военный сборник. 1868. № 11. Отд. III. С. 6—7).
39 Не совсем верно. С 1831 по 1839 г. Ермолов состоял на службе, являясь членом Государственного Совета, в 1855 г. согласился возглавить Московское ополчение.
40 Большинство биографов указывают дату смерти Ермолова — 11 апреля 1861 г. Эта дата была выбита и на могильной плите в г. Орле (см.: Русская Старина. 1872. Т. 6. С. 492).
- ↑ См.: РГВИА. Опись фонда 217.
- ↑ См.: Ермолов А. Библиографический указатель сочинений, журнальных статей и заметок об А. П. Ермолове. СПб. 1911; Рудаков В. Е. Учено-литературная деятельность Н. Ф. Дубровина // Исторический вестник. 1904. Т. 47. № 8.
- ↑ Дубровин Н. Ф. Алексей Петрович Ермолов при его назначении на Кавказ // Военный сборник. 1869. № 11. С. 19—45.