В. В. Розанов
Ближайшие задачи учебного ведомства[править]
Как мало требует особенных справок и работы подготовительных комиссий повышение содержания учителям и воспитателям, так не нуждается в кропотливом подготовлении и некоторая выправка учебных программ. В полной их переработке нет нужды уже потому, что не без разума же установились основные шаблоны преподавания при реформе гимназий в 1870 −1871 году, а, самое главное, для умственного развития и умственной дисциплины учащихся не так важен вопрос о том, что преподается, как вопрос о том, как оно преподается. Как и во всяком искусстве, как во всякой обработке и, между прочим, в обработке душевных сил человека, юноши, отрока — важнее всего вопрос о методе, вопрос о качественной стороне преподавания, а не о том, какой именно предмет преподается и в каком объеме. Между тем, как это ни странно, вопрос — «от каких пор до каких пор» проходит предмет, т.е, в сущности, знаменитое дьячковское задавание уроков «от сих до сих», составлял всю душу или, вернее, все бездушие министерской работы над программами учебных заведений и выбора самых предметов преподавания. Все было сведено к количеству материала, без вопроса о качестве его усвоения. Точнее, и в самое качество входила только «твердость знания». Это направление министерства и направление ученого комитета при нем привели всю Россию, все русское юношество к той мертвой зубрячке учебников, какая никак не могла воодушевить юношество любовью к науке, привить ему вдохновение к знанию. «Упорный труд», о котором упоминает в своей речи новый министр народного просвещения, может быть трудом каторжника ученика, трудом выколоченным, подневольным, вымученным, — чему долгий и самый плачевный пример мы имели в долгом министерстве гр. Д. А. Толстого. Не дай Бог России увидеть повторение этого примера и избави Бог г. Шварца ступить на этот горький «испытанный» путь: все министерство его не даст тогда плода. Есть другая форма «упорного труда», которая рождается из вдохновения, из увлечения преподаванием и предметом. Наше министерство всегда бегало и даже пугалось упоминания об этой форме трудолюбия учеников, потому что оно было всегда бездарно и бездеятельно, как министерство, как организация, а для такого одушевления нужно иметь талант самому министерству, ему надо перейти от канцелярской и департаментской рутины к живому наставничеству, живому воспитанию, к благоговейному собственному отношению к науке и ученым. Настоящий момент особенно удобен для разработки и установки этого истинного «трудолюбия». Многолетний период «забастовочного ученья» выделил во всех университетах «академическую группу» студентов, а известно, что дух и «душок» университетов незримыми путями доходит и до гимназий, определяет и там «дух» и строй. Вот этим и следует воспользоваться. Министерству не следует входить в учебное дело, в распущенное и дезорганизованное учебное дело, какою-то новою бьющею палкою, наводящею «строгость»; вовсе нет, отнюдь нет. Ему следует, как великой культурной силе и как мудрости старых, дать простой перевес этим самостоятельно и, следовательно, сильно возникшим «академическим течениям», культу науки, уважению к занятости наукою. «Строгость», и острая, твердая, должна быть направлена только против всяческих обстоятельств, всяческих течений, которые мешали «академизму» появляться и выражаться свободно, безопасно, спокойно, беспечально. Наконец, что касается средних учебных заведений, министерству следует с большим прилежанием выправить учебные программы. Давно отмечено было, что в некоторых случаях ознакомление с формами древних языков, например, со строем таких и иных придаточных предложений, предшествовало знакомству учеников со строем этих предложений на уроках русского языка. Об этом говорили, об этом писали. И министерство осталось глухо. Оно «не выучило своего урока», как самый ленивый, упрямый и беспечный ученик. Предоставляем всякому решить, чем являлась «строгость» со стороны этого министерства, еще в пору Толстого — Делянова, которое, не ударяя само палец о палец для выправки дела, требовало необыкновенного «прилежания» и исполнительности от учеников.
Далее министерству предстоит произвести кропотливую и мелочную, но необходимую работу по согласованию учебных часов, отпускаемых на прохождение данного курса, точнее сказать, данного учебника, с силами учеников данного возраста. Широковещательные «объяснительные записки» к программам министерства следуют за точными перечнями почти параграфов, глав и вообще рубрик учебника, которые неукоснительно должны быть пройдены и обыкновенно просто переписываются в экзаменационную программу. Это есть нечто безусловное для учителя и ученика. И так как в министерстве никогда не был произведен, с карандашом в руке, точный расчет по страницам учебника и по встречающимся на них, напр., собственным именам и годам, сколько именно приходится в среднем усвоить ученику к годовому уроку, за вычетом пасхальных и рождественских каникул, экзаменационного и репетиционного времени и наших обильных «праздников», то учителям и пришлось втискивать, если позволительно так выразиться, больший объем содержания, учебной материи, в меньший объем времени, числа уроков. Уроков меньше, чем сколько указано учебника; и так как ни учебника укоротить нельзя, ни уроков прибавить нельзя, то учителям и приходилось жертвовать «повторением» пройденного, о котором педагогика имеет древний афоризм-аксиому, что «repetitio est mater studiorum», т. е. что «повторение есть мать всякого основательного изучения». Все изучение предметов в гимназиях сделалось «неосновательным» оттого, что едва хватало у учителей времени проходить предмет даже при задавании все «вперед» и «вперед», без оглядки назад, без припоминания прежнего. Преподавание вынуждено было бросить, как балласт, «принципы» объяснительных записок, как совершенно несогласованные с исчисленными в программах же рубриками, и превратиться в торопливую скачку «карьером» по теоремам геометрии, по рассказам Св. Писания, по странам географии и по высям истории, производя в душах и умах учеников такую толчею всего этого, которую можно сравнить только с недостроенною и вечно рассыпавшеюся Вавилонскою башнею. Сведения вечно рассыпались в уме учеников, и они переходили из гимназий в университет с такими жалкими обрывками знаний и вместе с таким отвращением к науке и к учебным занятиям, о которых вспомнить печально и позорно. Происходило это от той простой причины, что ученики не помнили ничего из пройденного и не помнили они по той еще более основательной и совершенно невинной причине, что всякую часть предмета они проходили гадко, небрежно, торопливо, наскоро, без «repetitio -mater studiorum» и без всякой вдумчивости, на которую не было простора и времени ни у учеников, ни у учителя. Нельзя не заметить, что самый «академизм» мог развиться у нас не только в отпор «политикам», но он развился и благодаря тому, что вследствие временной как бы приостановки ученья везде являлся простор времени, которым даровитые учителя и ученики и воспользовались для оглядки на себя и для более глубокого взгляда на предметы преподавания. В пору Толстого и Делянова, т. е. самой ускоренной «скачки» по предметам, «академического течения» не могло бы возникнуть ни в каком случае, ни по каким поводам, ни по каким мотивам.
В гимназиях наших скверно учатся, скверно все проходится, и это — не четыре года, а тридцать пять лет. И не столько в силу лености учеников, которая есть, но которая исправима, сколько от того, что вся организация учебного дела поставлена несносно, — и это зависело единственно от министерства, от центральных петербургских его органов, точнее — от деятельности ученого комитета министерства народного просвещения, который может быть и состоял из очень «ученых» членов и председателя, но членов поистине «не просвещенных» и уж особенно совершенно неосведомленных о том, что делается под его ферулу во всей России. Он не устроил, внимательно и скрупулезно, того, что в министерстве народного просвещения аналогично «расписанию поездов» в другом министерстве — путей сообщения. Гимназические и вообще учебные «поезды» пускались с невероятной скоростью, с требованием «поспеть» и без расчета сил паровозов с числом проходимых верст, равным образом без запаса дров, воды и угля. От этого они не только не приходили «очень скоро» куда ехали, но и вовсе не доезжали до своего места, трясли пассажиров и ломали им кости. В педагогическом мире это слишком знакомые всем вещи, известные под именем «малого процента оканчивающих», множества «исключенных» и «неуспевающих», а особенно — повальное и черное невежество безусых юнцов, являющихся каждый год на первый курс наших 8 университетов. «По программе» все это какие-то всеобъемлющие аристотелики, всему учившиеся и учившиеся в громадном количестве, с огромным «упорством» учебной системы и своим; а на деле это — мальчики-Митрофанушки, если взять русские сравнения, а неопытно-дикие Анахарсисы, ничего не видавшие и всему дивящиеся, если взять сравнения древние.
Впервые опубликовано: «Новое Время». 1908. 12 февр. N 11466..
Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/rozanov/rozanov_blij_zadachi.html.