Какъ-то разъ въ одномъ мѣстечкѣ,
(На какой рѣкѣ иль рѣчкѣ—
Мы не станемъ пояснять:
Не „разводъ» вѣдь намъ писать)
Вдругъ раздался голосъ вѣщій
(Въ старину такія вещи
Совершались, говорятъ,
И не разъ, а многократъ):
„—Встань, возлюбленное чадо!
Больше слезъ и мукъ не надо,
Ни печалей, ни заботь;
Встань, пророкъ Илья грядетъ,
А за нимъ, съ привѣтомъ нѣжнымъ
На конѣ на бѣлоснѣжномъ
И съ архангельской трубой
Ѣдетъ самъ Мошіахъ твой»!..
Ну, не трудно, несомнѣнно
Вамъ понять, въ какой мгновенно
Все и вся пришло экстазъ.
День базарный былъ какъ разъ,—
День, когда покоренъ власти
Роковой какой-то страсти,
Весь остатокъ прежнихъ силъ,
Все, что чудомъ сохранилъ
Онъ отъ вѣчнаго скитанья,
Всѣ тревоги, упованья,
Горечь думъ и ядъ заботъ
Сынъ Израиля несетъ
На толкучки, на развалы,
Чтобъ, голодный и усталый,
Все испробовавъ чредой,
Жалкій грошъ принесть домой.
Но, услыша гласъ могучій,
Всѣ, покинувъ вмигъ „толкучій»,
Устремились по домамъ,
И пошла работа тамъ…
Что-то дивное свершилось;
Сразу все преобразилось;
Шумъ и гамъ со вс ѣхъ сторонъ,
Изъ дверей и изъ оконъ.
Сборы въ путь идутъ повсюду,
Тутъ пасхальную посуду,
Второпяхъ изъ сундука
Вынувъ, тащутъ съ чердака;
Тамъ перины и подушки,
Табуретки и кадушки,
И подсвѣчникъ, и ухватъ
Въ кучу всѣ въ одну летятъ;
Тутъ старуха, присѣдая,
На бичевкѣ изъ сарая
Тянетъ тельную козу,
А коза, какъ-бы въ грозу,
Бьется, мечется съ испуга;
Тамъ дѣвченка гонитъ съ луга
Двухъ телятъ, а тѣ назадъ.
И повсюду сущій адъ.
Пискъ цыплятъ и крикъ насѣдок;
Крикъ и пискъ у двухъ сосѣдок
Изъ-за спорнаго горшка»…
Цѣлый день прошелъ, пока
Продолжались эти сборы;
Между тѣмъ и разговоры
Кое-гдѣ ужъ мирно шли:
Два меламеда вели
Разсужденье:
„—А? Ребъ Борухъ,
Какъ тамъ будетъ?—„Э, ребъ Зорухъ,
Что тутъ долго разсуждать!
И младенцу вѣдь понять»…
„—Да… но мы напрасно споримъ:
Я вѣдь лишь насчетъ „Хедоримъ»—
Такъ-же-ль строго будетъ тамъ?
А платить какъ будутъ намъ:
По семестрамъ, иль иначе?»…
На разбитой, старой клячѣ
Ѣхаль Хаимъ за водой,
Разсуждая самъ съ собой:
„—Нѣтъ, теперь ужъ, братецъ, баста;
Будетъ отдыхъ и для насъ-то;
Ѣшъ весь день и спи всю ночь;
Водовозню къ чорту прочь:
Вѣдь возить тамъ будутъ воду
Іудейскому народу
Гаваонцы, какъ давно
Тамъ Навиномъ рѣшено»…
„—Ну, жена, скорѣй въ дорогу!
Полно хныкать… Слава Богу,
Мы покончили съ нуждой,—
Такъ, мѣстечковый портной,
Разсуждалъ Рахміель „Kojhen».—
За себя ужъ я спокоенъ.
Знаешь ты, какой тамъ ждетъ
Насъ съ тобою, братъ, почетъ?
Какъ потомокъ Аарона—
Я во храмѣ Соломона
Буду мѣсто занимать,
Что рукой и не достать:
Я, въ ефодѣ изъ виссона
И въ кидарѣ, благосклонно
Отпущенія даю;
Разъ по семьдесятъ на дню
Принимаю отъ народа
Жертвы всякаго тамъ рода:
Голубей быковъ, овновъ,
Ладанъ, смирну всѣх сортовъ;
Первой стрижки шерсть—во славу
Іеговы и по праву,
Какъ святой законъ гласить —
Мнѣ-же вся принадлежитъ;
Отелилась гдѣ корова
Въ первый разъ, нажива снова;
Съ полнымъ правомъ ты ступай
И теленка забирай.
Дальше—„трума», „майсеръ»…. Словомъ,
Въ положенья нашемъ новомъ
Станетъ раемъ Божій міръ…
А нашъ халфенъ, нашъ банкиръ
Ребъ Авромце, что съ такою
Нынѣ спѣсью предо мною
Можетъ носъ свой задирать,—
Не угодно-ль мнѣ сливать
Воду на руки смиренно:
Изъ Левіина колѣна
Сей банкиръ и, стало быть,
Долженъ Kojhen’y служить…
Такъ-то Гнеся, такъ-то женка,
Все устроится претонко,
И сидѣть весь вѣкъ съ тобой,
Окруженные семьей,
Будемъ мы въ тѣни прохладной
Подъ лозою виноградной
И смоковницей своей—
На подобіе князей»…
Лейзеръ-шустеръ (и понынѣ
Первый пьяница въ общинѣ:
Пива онъ второй стаканъ
Выпьетъ и мертвецки пьянъ)
Говорилъ женѣ, сбирая
Инструменты: „Смирно, Хая!
Смирно! Цыцъ! ни звука тутъ!..
Въ Палестину насъ ведутъ…
Въ Палестинѣ мастерскую
Я устрою, да такую,
Что самъ мудрый Соломонъ
Былъ-бы прямо восхищенъ;
И, открывъ при этомъ лавку,
На всю армію поставку
Я возьму, — и шей, братъ, тамъ
И по днямъ, и по ночамъ…
Конкуренты?—Въ лужу сядетъ
Кто-бъ ни сунулся. Мой прадѣд,
Дѣдъ, отецъ и родъ нашъ весь
Отъ Адама и поднесь—
Всѣ сапожниками были,
И „работу» ихъ носили
Всѣ „клейкойдешъ», весь кагалъ,
Старъ и младъ, великъ и малъ;
Стало быть, и въ Палестинѣ?,
По означенной причинѣ,
Сапоги на всѣх тачать
Мнѣ должны „хазоко» дать»…
Николаевецъ маститый
И вояка знаменитый,
Потерявшій на войнѣ
Ногу лѣвую вполнѣ,
А другую—по колѣно
Но, какъ прежде, неизмѣенно
Смѣлъ и храбръ и выпить радъ—
Хаимъ-Шлойме „деръ солдатъ»
Заявилъ предъ всѣм кагаломъ,
Что готовь быть генераломъ:
Хоть Мошіахъ и придетъ
И въ Сіонъ насъ поведетъ,
Хоть и „дома» будемъ, все-же
„Хаилъ» нуженъ будетъ тоже:
Ужъ безъ хаила нельзя.
Ну, такъ вотъ, готовъ, друзья,
Онъ надъ племенемъ іудейскимъ
Быть инструкторомъ армейскимъ
И, стрѣлков составивъ рать,
Командиромъ главнымъ стать…
А цирюльникъ, „ройфе» мѣстный
Янкель Кацъ, хирургъ извѣстный,
Всенародно клятву тутъ
Произнесъ: когда придутъ
Въ Палестину, всѣм безплатно,
И не разъ, а многократно,
Зубы дергать, кровь пускать,
Брить и пейсы завивать…
Такъ судили и рядили;
А когда совсѣм ужъ были
Въ путь готовы, вдругъ возникъ
Инцидентъ. Изъ клойзы крикъ
Услыхали. Что такое
Приключилось? Это двое
Оремъ-бохуримъ большой
Споръ вели между собой;
Споръ серьезный, безъ сомнѣнья;
„Nusach» тамъ въ богослуженьи,
Въ Палестину какъ придутъ,
„S’fard», иль „Aschkenas» введутъ?…
И до драки тутъ со злобы
Непремѣнно ужъ дошло-бы,
Если-бъ маленькій сынокъ
Ицки Зака не привлекъ
Мигомъ всѣхъ къ себѣ вниманье.
Это хрупкое созданье,
Все изъ кожи и костей—
Типъ израильскихъ дѣтей —
Обратилось вдругъ къ раввину,
Говоря:
„Мы въ Палестину
Собираемся; а вотъ,
Какъ Мошіахъ къ намъ придетъ
Онъ и скажетъ: „Братья, что вы?!
Вы совсѣм вѣдь не готовы»…
„ —Не готовы? Вотъ смѣшно,—
Молвилъ ребе,—все давно,
И посуду, и перины,
Уложили… Гдѣ жъ причины
Для задержки?.. Въ чемъ, сынокъ,
Затруднится тутъ пророкъ?»
„—Въ чемъ? Эхъ, ребе, очень просто:
А бумага гдѣ для моста?
Вы забыли? Вѣдь въ пути
Черезъ море намъ идти
Предстоитъ, и, какъ извѣстно
Всѣмъ младенцамъ повсѣместно,
Мостъ построенъ долженъ быть
Изъ бумаги. Стало быть,
Вмѣсте всѣмъ собравшись дружно,
Напередъ бумаги нужно
Приготовить, чтобъ, прійдя,
Могъ сейчасъ пророкъ Илья
Приступить къ постройкѣ»…
Разомъ,
Новымъ полные экстазомъ,
Зашумѣли всѣ кругомъ:
„Что? Бумагу? Только въ томъ
Дѣло? Такъ чего-жъ молчали,—
Напередъ намъ не сказали?
Принесемъ сего добра
Горы съ каждаго двора:
„Schalos-tschuwos» и контракты,
Закладныя, письма, акты,
„Tnoim» „get», приходъ, расходъ…
Слава Богу, нашъ народъ
Пишетъ издавна прекрасно…
За бумагой—это ясно—
Остановки, значить, нѣтъ»…
И, собравшись на советъ,
Представители кагала, «
Выпивъ „tikun» тутъ не мало,
Стали дѣло обсуждать,
Какъ бумажный сборъ начать.
На дворѣ синагогальномъ,
Гдѣ на озерѣ зеркальномъ
Гуси съ утками галдятъ;
Гдѣ тончайшій ароматъ,
И въ морозы не слабѣя,
Услаждаетъ носъ еврея
Лучше райскихъ всѣх усладъ,
Порѣшили сдѣлать складъ.
И пошла за грудой груда
Тутъ бумага—просто чудо.
Торопясь, сбиваясь съ ногъ,»
Приносилъ кто сколько могъ…
Первымъ былъ (и не случайно)
Шлойме Кишкесъ, чрезвычайно
Интересный господинъ,—
Въ этомъ родѣ лишь одинъ.
Деликатную натуру
Получивъ, литературу
Онъ профессіей избралъ.
Перевелъ иль написалъ
Онъ когда-то, что-то, гдѣ-то,
Что погибло-бы для свѣта,
Если-бъ путь онъ, такъ сказать,
Не нашелъ безсмертнымъ стать.
И безсмертья въ самомъ дѣле
Онъ достигъ, для этой цѣли
Посвятивъ, однако, всю
Мудрость рѣдкую свою.
Дѣло въ томъ, что, взявъ подъ мышку
Сочиненную имъ книжку,
Путешествовать пошелъ.
Никогда-бы не привелъ
Я къ концу повѣствованье,
Если-бъ вздумалъ тутъ названья
Городовъ всѣх сосчитать,
Гдѣ успѣлъ онъ побывать.
Всѣ открыты были тракты:
Ѣздилъ въ Кіевъ „на контракты»,
Въ Питеръ, въ Нижній и въ Москву.
На коварную молву
Нуль вниманья обращая
(Ибо—что молва людская!)
Онъ къ „пріѣзжим» заходилъ
И свой „трудъ» имъ подносилъ,
Но не просто, а съ подробнымъ
Спискомъ всѣмъ тѣмъ безподобнымъ
Сочиненьямъ (сотенъ пять),
Что намѣренъ впредь издать,
Коль, конечно, „меценаты»
Не скупясь покроютъ траты
По изданью, хоть слегка,
И авансъ дадутъ пока…
Примѣняясь, для эффекта,
Къ нравамъ даннаго субъекта
(Всюду нуженъ тактъ и умъ),
Выбиралъ онъ свой костюмъ:
Тутъ являлся онъ во фракѣ?,
Тамъ—въ длиннѣйшем лапсердакѣ
И ермолку надѣвал,—
Меценатъ-бы лишь „давалъ»
Меценаты принимали
Подношенья и давали,
Хоть и разно тутъ и тамъ:
Гдѣ—рубли, — гдѣ по шеямъ…
Охъ, писательская доля,
Скорбью вспаханное поле
Сколько терній и волчцовъ
На тебѣ со всѣх концовъ!…
Ни привѣта, ни отвѣта…
И испытывалъ все это,
Безъ сомнѣнья, какъ на грѣх,
Шлойме Кишкесъ больше всѣх…
Даже было съ нимъ такое
Приключенье роковое
(Хоть о томъ, должно сказать,
Не любилъ онъ вспоминать):
Какъ-то номеромъ въ отелѣ
Разъ ошибся онъ; на дѣлѣ
Въ этомъ былъ, какъ говорить,
Корридорный виноватъ;
И, по милости лакея,
Вмѣсто добраго еврея,
Гдѣ-бъ, „авансъ» онъ получилъ,
Бѣдный Кишкесъ наскочилъ
На помѣщика степного,
Свиновода изъ Тамбова;
Свиноводъ-же въ эти дни,
Кончивъ всѣ дѣла свои,
Полнымъ пользуясь покоемъ,
Третьи сутки пилъ запоемъ
И, увидя предъ собой
Шлойме съ черной бородой,
Принялъ вмигъ его за чорта,
И опаснѣйшаго сорта,—
Одного изъ тѣхъ чертей,
Что порой въ зеленыхъ змѣей
Превращаются… И ужасъ
Обуялъ его… Натужась,
„Караулъ!» онъ завопилъ:
„Рѣжутъ! Душатъ!..» Стулъ схватилъ
И что только было силъ…
Но сего повѣствованья
Роковое окончанье
Допишу, друзья, для васъ
Какъ нибудь въ другой ужъ разъ,
Разсказавъ еще къ тому-же
О прекрасномъ этомъ мужѣ
Эпизодовъ пять иль шесть,
Тоже дѣлающихъ честь
Благородству и принципамъ,
Свойственнымъ подобнымъ типамъ.
Безъ сомнѣнія, друзья,
Имъ завидовать нельзя.
Фактъ, однако, тотъ, что славный
Шлойме Кишкесъ преисправно
Двадцать лѣтъ уже никакъ,
Продолжаетъ дѣло такъ.
Собирая понемногу,
Третью дочку, слава Богу,
Нынче замужъ выдаетъ
И приданое даетъ…
Прихожанинъ безпорочный—
Мѣсто у стѣны восточной
Занимаетъ; рѣчь зайдетъ
О печати, разнесетъ
Мигомъ всю литературу:
„Пишутъ, молъ, теперь всѣ съдуру;
Довидъ Фишманъ лучше всѣхъ,
Такъ и тотъ—одинъ лишь грѣхъ:
Ни фантазіи, ни слога»..
Судить Шлойме крайне строго.
Объ Ильѣ-же услыхавъ
И сперва не разобравъ
Въ чемъ тутъ дѣло, мигомъ книжку,
По привычкѣ, хвать подъ мышку
И бѣгомъ, что было силъ,
Къ „меценату» поспѣшилъ…
На ненамазанной телѣгѣ,
Запряженной клячей пѣгой,
Притащился „жаргонистъ» —
Драматургъ и романистъ;
Тоже очень крупный номеръ:
Знаменитый Шмерка Чомеръ.
Сколько Шмерка написалъ,
Ябъ и въ годъ не сосчиталъ.
И новеллы, и романы,
Гдѣ описывались страны,
Города, поля, лѣса,
Рѣки, степи, небеса,
О какихъ, друзья, едвали
Даже въ сказкахъ вы слыхали.
Величайшихъ тьмы чудесъ
Прямо падали съ небесъ.
Чтобъ о немъ дать представленье,
Упомянемъ: „Приключенье
Бенци Хляги». Вотъ какъ разъ,
Интереснѣйшій разсказъ:
—Изъ Бердичева въ Чикаго
Уѣзжалъ Бенціонъ Хляга.
Сиротой онъ круглымъ былъ
И въ бегельферахъ служилъ;
Былъ курносымъ и заикой,
Но, по милости великой
Романиста и небесъ,
Натворилъ мильонъ чудесъ:
Такъ, въ Одессѣ у вокзала
Спасъ онъ дочку генерала,
Самъ чуть-чуть не угодивъ
Прямо подъ локомотивъ.
Генералъ, его отвагѣ
Удивясь, рѣшилъ, что Хлягѣ
Офицеромъ надо стать
И крещеніе принять.
Но Бенціонъ твердъ былъ въ вѣрѣ,—
Какъ гранитъ, по крайней мѣрѣ,—
Іегову не забылъ,
Офицерство отклонилъ;
Прихвативъ у генерала
Лишь деньжатъ,—но, впрочемъ, мало,—
Пароходный взялъ билетъ
И уѣхалъ въ Новый Свѣтъ.
На безбрежномъ океанѣ
Пароходъ въ густомъ туманѣ
Вдругъ на камень налѣтелъ
И крушенье потерпѣлъ.
Бенцю вынесло водою
Къ дикимъ, чащею лѣсною
Окаймленнымъ берегамъ.
Людоѣды жили тамъ.
И пришлосьбы Бенцѣ скверно—
Сѣли-бъ тамъ его навѣрно,
Если-бъ дочка ихъ царя,
Къ Бенцѣ страстью возгоря,
Не спасла его отъ смерти:
„Прочь, обжорливые черти!—
Крикнула царевна всѣмъ:—
Прочь! Его сама я съѣмъ!»…
И въ шатеръ свой златотканный,
Гдѣ смолы благоуханной
Было сладостнымъ дымкомъ
Все окурено кругомъ,
Увела его съ собою…
Перспективою такою
Не плѣнившись, Бенця мой,
Выждавъ полночи глухой,
Ласкъ царевны не извѣдавъ,
Тягу далъ отъ людоѣдовъ
II попалъ нежданно онъ
За рѣку Самбатіонъ,
Въ ту страну, гдѣ полной чашей
Вѣчно пьютъ блаженство наши
Братья, „красные жидки»
За чертой святой рѣки.
Не хватило-бы бумаги,
Если-бъ все, что Бенцѣ Хлягѣ
Тамъ пришлося увидать,
Я бы вздумалъ описать.
Только нашему герою
Долгожданнаго покою
Не пришлось и тамъ вкусить:
Въ баню лишь успѣлъ сходить;
Дали выспаться, покушать,
Дали кантора послушать,
Заявивъ, чтобы домой
Нашъ отправился герой
Иль въ Америку, пожалуй,
Гдѣ всегда просторъ немалый
Для своихъ и для чужихъ,—
Не осталсябъ лишь у нихъ:
Люди здѣсь иного склада—
Имъ бегельферовъ не надо,
Да къ тому-жъ и хедеровъ
Нѣтъ у нихъ споконъ вѣковъ:
А шинки, всѣ, тутъ ихъ сколько,
Арендуютъ „гоимъ» только,
Очевидно, для него
Нѣтъ тутъ ровно ничего…
Но зато ужъ на прощанье,
Излечивъ отъ заиканья
И придѣлавъ новый носъ
(Носъ въ одинъ моментъ приросъ),
Дали Бенцѣ два мильона
Изъ казны Самбатіона.
Бенця былъ, конечно, радъ
И отправился назадъ.
Но въ „ахсаньѣ» на разсвѣтѣ
Спавшій съ деньгами въ каретѣ
Бенця хвать—недостаетъ
Милліонъ и девятьсотъ
Девяносто тысячъ ровно
(Отсчитали воры словно)…
Бѣдный Бенця мой вздохнулъ,
Но затѣмъ рукой махнулъ
И въ Бердичевъ возвратился,
Черезъ мѣсяцъ тамъ женился
На красавицѣ съ такой
Удивительной косой,
Что никакъ не описать-бы,
И дисконтомъ послѣ свадьбы
Заниматься Бенця сталъ.
Тутъ роману и финалъ.
И такихъ романовъ груду
Написалъ нашъ Шмерка; всюду
Рѣчь о рѣдкихъ чудесахъ,—
О разбойникахъ въ лѣсахъ,
О чертогахъ золоченыхъ,
О наслѣдствахъ милліонныхъ
Водовозовъ и портныхъ,
О красавицахъ такихъ,
Что султана-бы плѣнили,—
И въ такомъ все это стилѣ,
Что, вполнѣ что-бъ смаковать,
„Балагулой» надо стать…
Вслѣдъ за нимъ „казенный раввинъ»
(Въ Элоквенціи былъ равенъ
Цицерону онъ) привезъ
„Поученій» цѣлый возъ.
Хоть до третяго лишь класса
Онъ дошелъ, но знаній масса
Обрѣталась у него—
Понемножку изъ всего:
Въ проферансъ игралъ отлично,
Анекдоты прекомично
Онъ разсказывать умѣелъ,
Водку пилъ и раки ѣлъ…
Человѣкомъ либеральнымъ
Былъ, хотя и къ идеальнымъ
Нравамъ древности сѣдой
Склонность чувствовалъ порой.
Такъ, онъ въ „Братствѣ Погребальномъ
Находилъ все идеальнымъ,
Хоть грѣшки и были тамъ,
Злымъ коль вѣрить языкамъ;
Хоть бывалъ тамъ шамесъ каждый
Пьянъ мертвецки на день дважды;
При продажѣ «мѣст» порой
Шелъ вполнѣ грабежъ дневной,
А заборъ весь у погоста
Былъ обрушенъ лѣтъ ужъ со сто
(Но къ чему заборы тутъ?
Мертвецы не убѣгутъ)…
Провѣрять отчетъ построже
Находилъ онъ лишнимъ тоже
(И совсѣмъ не потому,
Что былъ габэ тесть ему).
Въ интересахъ безпристрастья
Принимать любилъ участье
Онъ въ раздачаѣ бѣднякамъ
„Моэсъ-хитинъ»; лично самъ
Неимущимъ „на топливо»
Собиралъ и особливо
За „нисторимъ» хлопоталъ,
О которыхъ онъ лишь зналъ…
Передъ выборами въ домѣ
У него ужъ, какъ въ Содомѣ,
Коромысломъ дымъ стоялъ:
Цехъ портняжный пировалъ
Съ коноводами своими—
Тоже мѣстными портными,
Изъ которыхъ ПІлемка Шмикъ
Былъ поистинѣ великъ.
Шмикъ, безграмотный и грубый,
При всей дикости сугубой, .
Стать вершителемъ умѣлъ
Большинства общинныхъ дѣлъ.
Новый канторъ-ли хоральный,
Соловей синагогальный,
Къ нимъ являлся на дебютъ,—
Шлемка Шмикъ ужъ тутъ какъ тутъ:
„Kdischa» „kesser», „halliluja»
Безпощадно критикуя,
Онъ одинъ умѣлъ рѣшать—
Пригласить, иль отказать;
„Говорилъ» ли магидъ новый,
Отзывъ строгій и суровый
Ждалъ его: и тутъ портной
Компетентнымъ былъ судьей;
А въ средѣ „оффиціальной»
Былъ ходатай идеальный:
На исправничиху шилъ,
Съ приставами пиво пилъ…
Что-жъ до выборовъ раввінскихъ,
Тутъ въ размѣрахъ исполинскихъ
Мощь свою онъ проявлялъ—
Цѣлымъ цехомъ управлялъ:
„—Пейте, братцы!—прямо, громко
Говорилъ, бывало, Шлемка:—
Эти выборы для насъ
Самый выгодный „заказъ»:
Нѣтъ ни кройки, ни примѣрки,
По одной все шьется меркѣ,
И у каждаго изъ насъ
„Jtur» добрый про запасъ…
Пейте-жъ, братцы! Праздникъ скоро,
Это наша „Симхасъ-Тора»…
Удивительный шутникъ
Былъ онъ, этотъ Шлемка Шмикъ.
И съ утра до поздней ночи
Пили всѣ, что было мочи,
И, конечно, счетъ „шарамъ»
Былъ впередъ извѣстенъ тамъ.
Ну, само собою, раввинъ
Былъ за то вполнѣ исправенъ:
Результата что-бъ достичь,
Выдавалъ на магарычъ…
Если-жъ кто другой тамъ съдуру
Заявлялъ кандидатуру,—
При оказіи такой
Способъ былъ весьма простой:
Становиха съ головихой
Повести умѣли лихо
Дѣло такъ, что сей „нахалъ»
Въ „вольтерьянцы» попадалъ…
И сходило все, какъ надо.
Пасъ по прежнему онъ стадо,
Снова „метрики» писалъ,
Въ око, въ преферансъ игралъ,
Моэсъ-хитинъ и топливо
Раздавалъ трудолюбиво
И вѣечалъ, и разводилъ,
И крестилъ, и хоронилъ,
Въ дружбѣ жилъ съ портняжнымъ цехомъ
И раввинствовалъ съ успѣхомъ;
„Поученія» свои
Онъ въ торжественные дни,
Призывая къ нравамъ строгимъ,
Говорилъ высокимъ слогомъ,
Не стѣсняясь между тѣмъ
Въ русской грамотѣ ничѣмъ…
Объ Ильѣ-же о желанномъ
Услыхавъ,—хоть и нежданномъ,—
Все онъ вмигъ сообразилъ
И съ „рѣчами» поспѣшилъ:
Можетъ быть, и въ Палестинѣ
Будетъ надобность въ раввинѣ,—
О себѣ тутъ заявить
Не мѣшаетъ, стало быть…
___________________________________
Жилъ-былъ докторъ Шолэмъ Ляпа,
Жрецъ великій Эскулапа…
Юность милая моя,
Предо мной ты встала вся.
Двадцать лѣтъ тогда мнѣ было…
Сколько жизни, сколько пыла,
Сколько дивной красоты
Легкомысленной мечты,
Сколько грезъ безумнострастныхъ,
Сколько шалостей прекрасныхъ,
Да нашъ Ляпа—экземпляръ,
Чрезвычайно тонкій—въ даръ
Прямо богомъ смѣха данный
Нашей юности туманной…
Храбръ и смѣлъ сей докторъ былъ,
Лишь ужасно не любилъ,
Если сельтерской бутылку
Открывали: по затылку
Или по носу хватить
Можетъ пробка, ушибить
Спину, либо что другое—
Глазъ, високъ, что хуже вдвое.
Осторожность, господа,
Не мѣшаетъ никогда…
Получивъ дипломъ ученый
И наукой умудренный,
Года три онъ дни считалъ—
Первой практики все ждалъ.
И дождался онъ момента,
Но такого паціента,
Что чутьчуть со страху онъ
Самъ не умеръ. И резонъ:
Заболѣ отъ „несваренья»
(Послѣ „чолента») старикъ
Лѣтъ подъ семьдесятъ. Постигъ
Ляпа мигомъ все значенье
Рокового положенья:
Можетъ быть, лишь онъ придетъ,
Какъ старикъ сейчасъ умретъ
(Чтожъ, съ людьми въ такія лѣта
Вѣдь бываетъ часто это),
А родные сгоряча
Заподзорятъ вдругъ врача.
И пускайся въ объясненья,
Что совсѣмъ тутъ не лѣченье
Виновато; что больной
Взялъ и умеръ самъ собой…
Нѣтъ, Богъ съ нимъ! Пускай другого
Позовутъ лѣчить больного.
И, больнымъ сказавшись, онъ
Такъ отъ риска былъ спасенъ
Лѣтъ семь-восемь миновало.
Вдругъ о нашемъ Ляпѣ стало
Намъ извѣстно, что въ большомъ
Южномъ городѣ одномъ
Ляпа практику имѣетъ
И едваль не богатѣетъ;
Гинекологомъ онъ сталъ
И извѣстность тамъ стяжалъ.
Что за чары? Что за чудо?
Нашъ-то Ляпа! Но — откуда?
Сталъ я справки про него
Наводить кой у кого
Изъ приѣзжихъ (эта почта
Преисправная), и вотъ что
Наконецъ о немъ узналъ:
Долго думалъ и гадалъ
Онъ, что дѣлать, и нежданно
Осѣнило Ляпу… Странно,
Какъ объ этомъ онъ давно
Не подумалъ? Вѣдь оно
Просто такъ
Вблизи, въ мѣстечкѣ,
Цадикъ жилъ. Къ нему овечки,
„Цонъ-кедошимъ», на поклонъ
Шли и шли со всѣхъ сторонъ:
Этотъ—взять „подрядъ» желая,
Тотъ—одышкою страдая;
Кто—чтобъ далъ Господь женѣ
Роды легкіе вполнѣ;
Кто—чтобъ дочку выдать замужъ
За „ученаго», (а тамъ ужъ
Пусть пойдутъ дѣтей рожать,
Чтобъ болѣть и голодать);
Кто—съ чахоткой, кто—съ сухоткой,
Кто—торгуя тайно водкой,
„Пидьонъ» цадику давалъ:
Чтобъ акцизный не узналъ…
И къ нему пришелъ сторонкой
Ляпа мой и планъ претонкій
Предложилъ:
„—Какъ ни слѣпа,
Ни дика еще толпа,
Но становится все ниже,
Ниже мнѣнье о престижѣ?
Чудодѣевъ тутъ и тамъ:
Ходятъ больше все къ врачамъ
И безплодныя еврейки
Стали новыя идейки
Выражать и къ вамъ нейдутъ:
Что, молъ, цадикъ значить тутъ!..
Такъ больныхъ, во имя неба,
Посылайте лучше, ребе,
Вы сперва ко мнѣ, а тамъ—
Посылать ихъ буду къ вамъ.
Нервныхъ дамъ теперь не мало;
Имъ лѣчиться и пристало
Не аптечной ерундой,
А молитвою святой»…
Цадикъ понялъ. И у Ляпы,—
Точно цѣлые этапы
Назначались на постой,—
Дамъ толпился пестрый рой;
Отовсюду приходили
И Реввеки, и Рахили…
Но о Ляпѣ услыхать
Вновь пришлось лѣтъ чрезъ пять.
И сіе подобно чуду!—
Онъ о чемъто „по Талмуду»
Сталъ въ печати выступать
И кому-то возражать
Что-то о туберкулозахъ
На коровахъ или козахъ—
Хорошо не помню я… . А узнавъ, что Илія
Собирается въ мѣстечко,
Ляпа кротко, какъ овечка,
Поспѣшилъ туда прійти
И принесть „статьи» свои.
Хоть особенной причины
Добиваться Палестины
Онъ въ сѣбе не ощущалъ,
Но резонно разсуждалъ:
„Вѣдь и тамъ еврейскимъ дамамъ
По болѣзнямъ тѣмъ-же самымъ
Нуженъ будетъ врачъ; такъ вотъ,
Пусть тамъ знаютъ напередъ,
Что есть докторъ Шолэмъ Ляпа,
Жрецъ великій Эскулапа,
Гинекологъ и къ тому-жъ
Глубоко-ученый мужъ»…
Тутъ ужъ прямо изъ общины
Короба, мѣшки, корзины
Стали люди всѣхъ сортовъ
Приносить со всѣхъ дворовъ.
Габэ главной синагоги,
Погребальные взявъ дроги,
Весь архивъ свой нагрузилъ
И на Schul’hoff притащилъ:
Были тутъ счета и смѣты,
И годичные бюджеты,
И бюджеты на пять лѣтъ
(Денегъ лишь простылъ и слѣдъ).
И отчетъ былъ тутъ о дѣлѣ,
Волновавшемъ двѣ недѣли
Всю общину. Дѣло въ томъ,
Что, служа въ мѣчтечкѣ томъ
Лѣтъ двѣнадцать, два раввина
Ни единаго алтына
Получить тутъ не могли
И судомъ „искать» пошли.
Что за мерзость! Ужъ вы сами
Разсудите,—между нами…
Ну, положимъ, спора нѣтъ,
За двѣнадцать этихъ лѣтъ
Вдоволь горя похлебали
И ужъ такъ поголодали,
Что хватило-бъ чѣловекъ
На двадцать на цѣлый вѣкъ.
Это все, конечно, вѣрно,
Но вѣдь этожъ безпримѣрно
Для раввиновъ, такъ сказать,
Сань духовный свой марать.
А къ томуже и напрасно:
Вѣдь у нихъ съ общиной—ясно—
Не формальный договоръ;
Стало быть, все это вздоръ…
И отъ прочихъ учрежденій
Стало разныхъ „сочиненій»
Тоже вдоволь поступать.
Ну, хотябъ къ примѣру взять:
Миква свой отчетъ прислала
Съ объясненьями—воняла
Безъ ремонта сколько лѣтъ,
Заражая цѣлый свѣтъ;
И уставъ свой—„Талмудъ-Тора»
Подъ девизомъ „Moro-schchora»,
Съ указаньемъ по мѣстамъ,
Сколько въ крышѣ дырокъ тамъ,
Сколько учится тамъ дѣтокъ,
И при этомъ рядъ замѣтокъ,
Сколько именно притомъ
Вѣчно ходить босикомъ;
Отъ „мѣнялъ» для братьи нищей—
Цѣлый возъ бумаги писчей,
Въ общемъ добрыхъ триста стопъ,
Съ точнымъ спискомъ, сколько въ гробъ
До сихъ поръ они вогнали
Бѣдняковъ, что „Wocher» брали
(Изъ „негласныхъ» же „мѣнялъ»
Ни единый не прислалъ)…
И коробкосодержатель
(О, прости ему, Создатель!)
Свой контрактъ принесъ сейчасъ,
Гдѣ буквально, безъ прикрасъ,
Говорится прямо, ясно:
„Симъ кондиціямъ согласно,
Помня выгоды свои,
Ты семь шкуръ съ народа рви»…
Отъ меламедовъ общины —
Обстоятельный и длинный
Списокъ: сколько есть средьнихъ
И горбатыхъ, и слѣпыхъ;
У кого жена въ чахоткѣ;
Сколько тамъ дерущихъ глотки,
Въ каждой грязной конурѣ,
При тропической жарѣ,
Задыхается малютокъ
Чуть-ли не двѣ трети сутокъ,
И какой тамъ ароматъ
Отъ насѣдокъ и телятъ…
„Lomdim» мѣчтные прислали
Комментаріи (едвали
Не вполнѣ на цѣлый мостъ):
Почему въ „Вайзосо» хвостъ
Буква „Вовъ» имѣетъ длинный
(Невозможно-жъ безъ причины);
Какъ „Zapichis» понимать,
„Sclmej schodaich» толковать;
Что за тайный смыслъ таится
Въ „Simon na’ros» и „Meziza»
И—премудрости вѣнецъ—
Толковапье „Mukasez»…
Кромѣ этихъ сочиненій,
Занимавшихъ три сажени,
Отъ исправника привезъ
Сотскій—цѣлый съ верхомъ возъ
Разныхъ маленькихъ доносовъ—
Все касательно вопросовъ
Мѣстной жизни, заявивъ
Основательный мотивъ:
Разъ Мессія всю общину
Забираетъ въ Палестину,
То доносы лишни тутъ,—
Тамъ ужъ пусть ихъ разберутъ»…
Не шаржируя нисколько,—
Тутъ бумаги всякой столько
Накопилось чередой,
Что мостовъ хоть двадцать строй.
И, покончивъ съ этимъ, стали
Ждать Мессію. Долго ждали,—
Мѣсяцъ добрый такъ прошелъ,
Но… Мессія не пришелъ
И Илью-пророка тоже
Не прислалъ…
Однако, что же
Задержало ихъ приходъ?
Объясняли эпизодъ
Вмѣсте всѣ и въ одиночку:
„—Турокъ попросилъ отсрочку,—
Дескать, какъ ни торопи,
Не могу сейчасъ уйти»…
Самъ султанъ—ходили слухи—
Даже высказался въ духѣ
Симпатичномъ намъ при томъ,—
Приблизительно въ такомъ:
„—Съ Палестиною, признаться,
Не охота мнѣ разстаться,
Но, конечно, коль оно
Свыше такъ ужъ рѣшено,
То пріятно въ тоже время,
Что израильское племя,
А не кто нибудь другой,
Будетъ жить въ землѣ святой»…
(Такъ—разсказывали— будто,
Похваливъ султанскій умъ,
Сообщалъ въ письмѣ кому-то
Изъ Одессы Ландышблюмъ)…
Но другіе возражали,—
Дѣло просто объясняли:
„Задержало что нибудь,—
Вѣдь, поди, не близкій путь,
Можетъ быть, черезъ границу
Не пустили… Можетъ быть,
Не спѣша, сперва столицу
Порѣшилъ онъ посѣтить
Въ основательной надеждѣ—
Посовѣтовавшись прежде
Тамъ съ „бюро», кой-что узнать,
Справки нужныя собрать»…
И никто лишь изъ общины
Тутъ искать не сталъ причины
Въ томъ, что, можетъ быть—какъ знать?
Та бумага, что собрать
Поспѣшили всенародно,
Для Мессіи непригодна;
Что построить намъ, друзья,
Изъ нея совсѣмъ нельзя
Мостъ великій, мостъ желанный,
По которому дойдетъ
До земли обѣтованной
Нашъ скитальческій народъ…
