Коровин К. А. «То было давно… там… в России…»: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 1. «Моя жизнь»: Мемуары; Рассказы (1929—1935)
Велес[править]
Ранняя Пасха, весна…
Я уезжал из Москвы по Ярославской железной дороге на станцию Итларь, к охотнику Герасиму Дементьевичу, крестьянину деревни Буково.
У окраины большого леса, на высохшей прогалине, стою я на тяге, неподалеку от Герасима. Весенний вечер, солнце закатилось за еловый лес, который кажется на погасающей заре каким-то острым большим гребнем. Ровно идет мелколесье, смутно сливаясь с землей, белеют пятна тающего снега. Как завороженные, в сумраке стоят весенние леса и дышат. Как грустно пение птиц! Вспоминаются чьи-то милые лица, и дружба, и всегда неразгаданная прекрасная любовь… Уже темнеет, темнеет, и ветки осин узором выделяются предо мной на потухающей заре.
— Чу, — сказал Герасим.
И я слышу, как вдали от меня, хрипя, протянул вальдшнеп. А вот влево другой. Герасим выстрелил. Уже темно.
Я слышу, как Герасим ходит и ищет убитую птицу. Внезапно невдалеке, в лесу пронесся тягостный крик — «А-а-ы-ы-а-а-а…»
Странно и жутко.
Герасим идет ко мне и говорит:
— Пойдем.
— Пойдем. А кто это воет? — спрашиваю я.
— Чего воет: пугает! — отвечает Герасим.
Сзади нас, в лесу, кто-то будто пробежал — та-та-та-та-та… Я снова спрашиваю на ходу:
— А ты разве веришь, что пугает?
— Верь, не верь, а вот это… это, брат, Бука.
— Какой бука?
— Бука какой? А такой… Жил здесь допрежь, давно, Бука, сын князя киевского Володимера… И жил он здесь в полоне у хана Итларя Половецкого. И жил он один в лесу, в своем терему, и ни с кем, нелюдимец, не знался. Его и прозвали Букой. А ведался он с ведьмами и колдунами, что в Сохотском болоте жили, где мы были с тобой за куропатками. Еще, помнишь, заблудились дюже… Ох, сказать тебе по правде, — напугался я тады, только не говорил тебе… Боярин и люди княжевы пришли ночью к хану Итларю, разобрали крышу и убили его стрелой, стало быть, сонного… Вот где станция теперь стоит, и убили… И сильно жалел князь Бука, что ни за что убили хана, супротя его воли. И перестал князь кланяться Велесу, тому Велесу, что у озера Неро стоял, на Крестовой горе. Называлось то место — Чертово городище. Князь уехал к брату своему Мстиславу в Ростов и крестился, взял себе имя Святослав… До чего, говорят, ведьмы выли на болоте, когда он крест Христов на горе, на погосте, ставил!.. Вот и теперь кой-когда попугивают ведьмы… как было нас с тобой… А я так однова и видал их. Постой, — перебил вдруг самого себя Герасим. — Да ведь мы не туда идем…
Мы стали. Над темным лесом светилось весеннее тайное небо, в нем острым серпом четко сиял месяц. В молчании, во мраке темных кустов заливался дрозд, восхищенный весенней ночью.
— Неужели ты веришь, Герасим Дементьич, что ведьмы есть?
— Вестимо, есть. Да неужто ты не видал?
— Нет, — говорю, — не видал.
— Они, ведьмы эти, вначале как все, и притом такие прелюбезные, а уж к старости в своем болоте выть зачинают. У меня друг был, охотник, тоже московский, как ты… Эх, сердяга, пропал через ведьму, помер… И вот горя принял, страсть.
— Да что же он не послал ее к черту? — говорю я.
— Пошли-ка, ведь она жена ему была.
— Но почему ведьма? Может, просто не любила его…
— А нет… Колдовка была… Не говори… Много их, — и велесова, стало быть, толка… Ну и хороши бывают смолоду, эх, хороши… Вот хоть бы разок с ней поиграть, а потом хошь помереть, все равно… Во какие! Все отдашь. Голову потеряешь.
Герасим смотрел на меня и, оскалив зубы, засмеялся.
— Ну и ведьмы. Таких-то ведьм кто не видал, — ответил я со смехом.
— А которые в болоте, — говорю, — те страшны — серые, вот как мох. Я видел. Сидят, качаются и воют. А глазищи у них серые и глядят на меня. Ну, я — «Да воскресни», да бегом…
— Ерунда, Герасим, выдумки. Показалось тебе…
— Ну, нет! — убежденно тряхнул головой Герасим. — Есть такие колдуны. Он всю жисть тебе испортить может. Злой человек есть, укройся от него… Все это от Белеса осталось.
— А какой же Белее был, не слыхал ли?
— Слыхал… Во какой агромадный… Голова золотая с рогами, а в ней жрецы, что ли, сидели, а главного Кича звали… А ночью у него изо рта пламя шло и глаза горели. Далече видать было. Наша деревня, Буково, потому зовется, как князь Бука жил здесь. Детей-то пугают: бука, бука… Это от нас.
Мы вышли на дорогу.
Показались дремавшие в ночи высокие сараи, запахло дымком деревни.
У дома Герасима залаяла собака и, узнав нас, с радостным визгом запрыгала около. Хорошо прийти домой из лесной чащобы.
Ночью вернулись от заутрени жена и дочь Герасима, привезли освященные куличи, пасху и крашеные красные яйца. Бабы накрыли стол чистой скатертью и хлопотали у печи до утра: пекли оладьи и пироги.
А когда я проснулся — никого в избе не было: все уехали к ранней обедне. На столе — полно угощенья.
Вернулись от обедни все принаряженные. Дочь Герасима, Анна, в черную косу вплела большие пунцовые ленты. Пришли гости: железнодорожный мастер, портной и Василий Иванович Батранов, чудной мужик, из Итлари. Про Батранова идет слава: колдун.
Похристосовались, сели за стол.
В окно льется солнце, видны ветви с распускающимися почками, трава на дороге радостно зеленеет. Красные яйца и белая скатерть, налитые рюмки с водкой блестят, залитые солнцем. Пахнет хлебом и ветчиной. Отрадно на душе.
— Василий Иванович, — говорю я чудному мужику Батранову, — выпьем за Белеса… Про тебя поговаривают, ты — колдун. Вот вечор, в лесу, нас что-то пугало, и Герасим слышал… Должно быть, это — ведьмы твои.
Батранов хитро посмотрел на меня.
— Да, бывает, пуганет, — нехотя ответил он. Герасим, посмеиваясь, сказал о Батранове:
— На свадьбе, он, Василий Иваныч, главный, его в красный угол сажают, пироги, вино ему первому подносят. Колдун, потому. Испортить всю свадьбу может, жениха и невесту, жисть всю. Ну и боятся его, все кланяются, потчуют…
Убояхся зело,
Чтобы в наше село
Сила вражья не вступила,
Меня в плен не повлечех,
— смеясь, пропел Герасим Дементьич.
— Смешно, а все же есть дело колдовое, — сказал Батранов задумчиво. — Оно в самой жисти заложено. Вот посмотри, весна, краса живая, на землю спускается, все оживает. Отходит печаль и горе. Но не все горя делимы. Неверная дружба и притворная любовь неделимы. И злодей в весне мрачен, не любит весны, красы живой. Молчит, не гремит бубнами слов своих лживых. Злодею не переспорить весны, солнца, земли. В весне — мать-земля пришла родить, добром кормить детей своих, людев, и платы не просит… Смотри — по оврагу к реке Нерли расцветет черемуха, шиповник, краса какая и запах райский. Встану я там и чему-то молюсь, не знаю. А может, то и Велесу молюсь. И так хорошо в душе… Не колдовство ли это, скажите?.. Вот еще, вспомнил я, было дело малое, пустое. Тоже по весне. В колдуны меня барин произвел. Под Питером поступил я на тоню — невод большой заводили, у стрелки на реке Неве, что в залив входит. Подошел барин и глядит. А хозяин наш, рыбак, у которого мы в поключниках жили, и говорит ему:
— Барин, прикажите, за пятерку невод заведем. Может, на счастье ваше, лосося возьмем. Бывает…
— Ладно, — говорит, — да только вы, мошенники, ничего не поймаете, сжулите. Обидно мне стало. За что, думаю, он нас так хаит? А барин дает пять рублей и говорит:
— Закидывай на любовь мою, Надюшу, мою звезду вечернюю.
А над берегом, верно, низко так звезда горела. Ночи-то там светлы, в Питере. Ярко так горела, приветливо.
Тянем, смотрим, а в мотне три семги, да какие — по пуду. Прямо редкость. Ну и счастье ему привалило! Связали мы тяжелую рыбу и отдаем ему с поклоном.
— Тащи, — говорит мне барин, — до дому пойдем вместе. Моя звезда гуляет по лесу, вот тут, недалече. Не встретим ли ее?
А я ему и говорю, сам не знаю, с чего:
— Когда, барин, вашу звезду ищете, то на звезду надо идти прямо. Так и придем на вашу звезду-то.
Так и пошли мы прямо, на звезду. Прошли малость, а из кустов-то и выскочили двое — молодая его барыня, а с нею баринок.
Мой барин-то как закричит… Это звезда-то его с полюбовником… Барин и семгу бросил, и меня…
А месяца через два пришел к нам на тоню тот барин и спрашивает у меня:
— Почему ты знал, где Надя была, и повел меня на этакое дело?
— Не знал я, — говорю, — но почудилось мне, когда вы нас зря мошенниками обозвали, что ждет вас лихо.
— Колдун ты чертов, — сказал мне барин. — Пущай она обманывала — а теперь что? Места себе не найду — жалею ее…
Тайное лихо, что и не думалось, мне видать было по звезде. По звезде много узнать можно.
— Верно то, — помолчавши, сказал Герасим, — колдова, верно, что есть… А вот ты мне про то скажи, почто зло на свете живо? Вот на это никем ответа не дадено…
ПРИМЕЧАНИЯ[править]
Велес — Впервые: Возрождение. 1932. 5 июня. Печатается по газетному тексту. Велес — бог у древних славян, владыка лесов и животных.
«Да воскресни» — см. выше, прим. к с. 132.
поступил… на тоню — тоня — поморское название рыбачьего стана на берегах Белого моря с комплексом разнообразных построек и сооружений; рыбный промысел.