Великая революция в Питкэрне (Твен; Львова)

Великая революция в Питкэрне
автор Марк Твен (1835—1910), пер. Т. П. Львова

Собрание сочинений Марка Твена (1896—1899)

Оригинал: англ. The Great Revolution in Pitcairn. — Перевод опубл.: 1879 (оригинал), 1896 (перевод). Источник: Собрание сочинений Марка Твена. — СПб.: Типография бр. Пантелеевых, 1898. — Т. 8.

Великая революция в Питкэрне

---

Позвольте мне несколько освежить память читателя.

Лет сто тому назад экипаж британского судна «Благость» взбунтовался, спустил капитана и офицеров в открытое море, овладел кораблем и направился к югу. Они добыли себе жен с острова Таити, затем пристали к маленькому уединенному утесу, среди Тихого Океана, называемому остров Питкэрн, разобрали корабль, сняли с него всё, что могло быть полезным для новой колонии и поселились на берегу.

Питкэрн лежит так далеко от торгового пути, что прошло много лет, прежде чем другой корабль пристал к нему. Он всегда считался необитаемым островом, так что, когда корабль, наконец, бросил там якорь в 1808 г., капитан был очень удивлен увидеть там население.

Мятежники сначала ссорились между собой и убивали друг друга, так что от прежней линии осталось человека два-три. Трагедии эти, однако, происходили уже после рождения известного количества детей, так что в 1808 г. население острова доходило до двадцати семи человек. Джон Адамс, главный мятежник, был еще жив и собирался прожить еще долго; он считался губернатором и патриархом острова и из мятежника и убийцы превратился в христианина и проповедника; народ его — 22 человека, были также теперь набожнейшими и достойнейшими христианами. Адамс давно уже вывесил британский флаг и отдал свой остров под покровительство Британского королевства.

В настоящее время народонаселение возросло до девяносто человек: шестнадцать мужчин и девятнадцать женщин, двадцать пять мальчиков и тридцать девочек. Все они потомки мятежников, все носят их фамилии и все говорят по-английски и только по-английски. Остров высоко поднимается над морем; берега его круты и скалисты. В нём около трех четвертей мили длины и в некоторых местах почти полмили ширины. Вся имеющаяся на нём пахотная земля держится различными семьями, согласно разделению, сделанному много лет тому назад. Там есть живые твари: козы, свиньи, куры и кошки, но нет собак и нет крупных животных. Там есть одна церковь, играющая также роль внутренней крепости, школы и публичной библиотеки. Титул губернатора в течение одного или двух поколений следующий: «Начальник и главный правитель, подвластный её императорскому величеству, королеве Великобританской». Его обязанностью было настолько же составление законов, насколько применение их. Должность его была избирательная. Всякий, достигший семнадцатилетнего возраста, без различия полов, имел голос.

Обыкновенным занятием населения было рыболовство и земледелие, обыкновенным развлечением — церковная служба. На острове никогда не было ни одной лавки, никогда не было денег. Привычки и одежда народа были весьма первобытны и законы его просты до ребячества. Они жили в глубоком субботнем спокойствии, вдали от мира и его вожделений и тревог, не зная и не заботясь о том, что делается в могущественных государствах, лежащих за их безграничным морским уединением. Раз в три-четыре года приставал к ним корабль, волновал их старыми известиями о битвах и опустошительных эпидемиях, о павших тронах, свергнутых династиях, обменивал у них фланель и мыло на хлебное дерево и ямовый корень и уплывал дальше, оставляя их снова углубляться в их мирные сны и набожные развлечения.

8 сентября текущего года адмирал де-Горсей, главнокомандующий британским флотом Тихого океана, посетил остров Питкэрн и следующим образом выражается о нем в своем официальном докладе адмиралтейству:

«У них есть бобы, морковь, капуста, репа и немного маису, ананасы, фиги, апельсины, лимоны и кокосовые орехи. Одежда добывается только с кораблей, пристающих за запасами. На острове нет источников, но так как там обыкновенно раз в месяц идет дождь, то у них множество воды, хотя в прежние годы они несколько раз страдали от засухи. Никаких спиртных напитков, кроме лекарственных, не употребляется и пьянство у них неизвестно.

Каковы необходимые для островитян вещи определяется теми, которые мы доставляем им кораблями, приходящими за провизией, а именно фланель, саржа, нитки, башмаки, гребни, табак и мыло. Они также очень нуждаются в картах и грифельных досках для своей школы, а также и в разнообразъных орудиях. По моему настоянию, они снабжены национальным флагом, чтобы развертывать его при появлении кораблей, и маленькой пилой, в которой они очень нуждались. Надеюсь, что это встретить одобрение их милостей. Если бы английский народ мог только знать о нуждах этой весьма достойной маленькой колонии, они бы не терпели более ни в чём недостатка.

Богослужение отправляется каждое воскресенье в 10 ч. 30 м. по полун. и в 3 ч. по полуд. в здании, построенном для этой цели Джоном Адамсом и употреблявшемся им вплоть до самой его смерти в 1829 г. Оно совершается в точном соглашении с литургией англиканской церкви мистером Симоном Юнгом, их избранным пастором, пользующимся у них большим почетом и уважением. Урок Библии дается, причём кому приличествует — присутствуют. В первую пятницу каждого месяца также бывают молитвенные собрания. В каждом доме утром прежде всего читается семейная молитва и вечером молитвою же заканчивается день. Пища никогда не принимается без благословения Божия и по окончании её возносятся благодарения. Нельзя говорить иначе, как с глубоким уважением о религиозных обрядах островитян. Народ, для которого величайшее счастье и радость — сообщение с Богом своим, пение Ему хвалебных гимнов, народ, вместе с тем, прилежный, веселый и, по всей вероятности, менее порочный, чем всякое другое общество, не нуждается в священнике».

Тут я дошел до одной фразы в докладе адмирала, которую он, без сомнения, беззаботно настрочил, ни мало не задумавшись над этим делом. Он и представить себе не мог, что за трагическое предсказание содержала в себе она. Вот эта фраза:

«Остров сделал сомнительное приобретение в лице одного иностранца, американца».

Приобретение действительно сомнительное! Капитан Ормеби, командир американского судна «Горнет», пришел к Питкэрну месяца через четыре после посещения адмирала и всё, касающееся этого американца, известно нам из собранных им фактов. Изложим эти факты в историческом порядке. Американца звали Бётеруорт Стэвели. Познакомившись со всеми жителями, на что потребовалось лишь несколько дней, он начал всеми способами приобретать их расположение. Он сделался чрезвычайно популярен и пользовался высоким уважением. Первою его заботою было бросить светский образ жизни и посвятить все свои силы религии. Он постоянно читал Библию или молился, или пел гимны, или просил благословения. Никто не мог сравниться с ним в «свободе» молитвы, никто не мог молиться так долго и так хорошо.

Наконец, когда он решил, что время настало, он начал тайно посевать раздор среди народа. С самого начала его зрело обдуманною целью было ниспровергнуть управление, но он держал эти мысли при себе. С разными личностями он употреблял разные способы. В одном доме он возбуждал неудовольствие по поводу слишком короткой воскресной службы; он уверял, что в воскресенье должно быть три трехчасовых службы вместо двух только. Многие и раньше втайне держались этого мнения; теперь они частным образом сплотились в партию, чтобы добиться этого. Он объяснил некоторым женщинам, что они пользуются недостаточным правом голоса на молитвенных собраниях, и образовалась другая партия. Он не пренебрегал ни одним оружием, снизошел даже до детей и поднял неудовольствие в их душе, внушив им, что им недостаточно одной воскресной школы. Это создало третью партию.

Как глава всех этих партий, он оказался величайшею силою в общине. Тогда он приступил к дальнейшим действиям — не более не менее, как обвинению главного начальника Джэмса Русселя Никой, человека прекрасной репутации и с хорошим состоянием, то есть собственным домом, с гостиной, тремя акрами с половиной ямого поля и единственной в Питкэрне лодкой — китоловной шлюпкой. К несчастью, предлог к этому обвинению представился как раз в надлежащее время. Одним из давнейших и драгоценнейших законов страны был межевой закон. Он соблюдался с большим почтением и считался оплотом свободы граждан. В течение тридцати лет, важное дело против этого закона разбиралось по следующему поводу: цыпленок, принадлежащий Елизавете Юнг (дочери Джона Мила, одного из мятежников «Благости», ей в то время было уже 58 лет) зашел на землю Четверга Октября Христиана (правнука другого мятежника Флетчера Христиана, 29-ти лет от роду). Христитан убил цыпленка. По закону он мог оставить у себя цыпленка или, если предпочитал, мог возвратить труп его владелице и получить вознаграждение, в размере, равном убыткам, причиненным нарушителем пределов. Суд постановил, чтобы: «Вышепоименованный Христиан возвратил труп сказанной Елизавете Юнг и потребовал с неё один четверик яму, в вознаграждение за протыри и убытки». Но Елизавета Юнг сочла это требование чрезмерным и стороны не могли придти к соглашению. Христиан подал иск. Он проиграл дело в мировом суде, плата за убытки была понижена до полчетверика, что он счел недостаточным. Он апеллировал, дело затянулось в высших инстанциях на несколько лет и всякий раз прежний вердикт подтверждался. Наконец, дело попало в верховный суд и там пролежало двадцать лет. Но прошлым летом даже верховный суд пришел, наконец, к решению и подтвердил опять таки первый приговор. Тогда Христиан сказал, что он удовлетворен; но Стэвели присутствовал при этом и шепнул ему и его адвокату: «С одним условием», чтобы ему был показан закон и чтобы он мог убедиться, что он существует. Это была странная мысль, но весьма изобретательная. Заявление было сделано. Послали в дом начальника; посланный вернулся, что закон исчез из государственных архивов.

Суд признал свое последнее решение недействительным, так как оно было сделано по несуществующему закону. Произошло сильное возбуждение. По всему острову разошлась весть, что палладиум общественной свободы утерян, — вероятно, изменнически уничтожен. Через полчаса всё население было в здании суда, т. е. в церкви. Последовало свержение губернатора по проискам Стэвели. Осужденный переносил свое несчастье с достоинством, приличным его важному сану. Он не просил, не рассуждал даже, он просто заявил в свою защиту, что не дотрагивался до пропавшего закона, что держал государственные книги в том самом свечном ящике, который с самого начала употреблялся для его сохранения и, что он был невинен в уничтожении потерянного документа. Но ничто не могло спасти его. Он был обвинен в необъявлении измены, отрешен от должности и всё имущество его конфисковано.

Самой слабой стороной всего этого позорного дела была причина, которою они объясняли похищение им закона; он сделал это в пользу Христиана, так как Христиан был его кузеном! Дело в том, что один только Стэвели не был его кузеном. Читатель, вероятно, помнит, что все эти люди были потомками шести человек, что первые дети их переженились между собой и произвели на свет внуков-мятежников; внуки в свою очередь переженились и произвели на свет правнуков, затем переженились правнуки, праправнуки и т. д., так что теперь все они между собой находятся в кровном родстве. И кроме того родство это удивительно перемешано и сложно. Например, один иностранец сказал островитянину:

— Вы говорите, что эта молодая женщина ваша кузина; минуту перед тем вы назвали ее теткой?

— Потому что она мне и тетка и кузина. Она также моя сводная сестра, моя племянница, моя четвероюродная сестра, моя тридцатиюродная сестра, моя сорокадвуюродная бабушка, моя невестка по первому браку и, наконец, на будущей неделе будет моей женой!

Таким образом обвинение в родственной поблажке было слабо; но всё равно, слабое или сильное, оно подходило для Стэвели. Последний был немедленно выбран на вакантную должность губернатора и начал усердно трудиться, извергая реформу за реформой из каждой поры своего тела. В короткое время богослужения начали совершаться везде и беспрерывно. По его приказанию вторая молитва утренней воскресной службы, длившаяся прежде не более тридцати пяти — сорока минуть и состоявшая из молений о всём мире, о континенте, и затем следовали некоторые национальные и родовые подробности, теперь длилась полтора часа и в ней молились о всех народах и о всех планетах. Всё это очень понравилось; все сказали: «Вот теперь это на что-нибудь похоже!» Приказано было удвоить обыкновенную двухчасовую службу. Вся нация пришла, in corpore, выразить свою благодарность новому начальнику. Прежний закон, запрещавший готовить в субботу кушанье, распространился и на еду их. Приказано было открыть воскресную школу на всю неделю. Радость всех классов была полная. В один какой-нибудь месяц новый губернатор сделался идолом народа.

Опять пришло время действовать этому человеку. Он начал осторожно возбуждать умы против Англии. Он по одиночке отводил в сторону главных граждан и говорил с ними в этом духе. Затем он стал смелее и стал говорить открыто. Он говорил, что нация обязана перед самой собой, перед своей честью, перед своими великими традициями восстать во всём своем могуществе и сбросить с себя «это оскорбительное английское иго».

Простодушные островитяне отвечали:

— Мы не замечали, что оно оскорбительно. Чем оно может оскорбить нас? Через каждые три, четыре года Англия присылает к нам корабль с одеждой, мылом и другими вещами, в которых мы так нуждаемся и которые получаем с такою благодарностью. Она никогда нас не тревожит, предоставляя нас самим себе.

— Она предоставляет вас самим себе! Так всегда говорили рабы, во все века! Эти речи показывают, как вы пали, как вы сделались низки, как животны, под тяжестью тирании. Как! Неужели вы забыли всякую человеческую гордость? Свобода для вас ничто! Или вы довольны зависимостью от чужеземной и ненавистной власти, тогда как должны восстать и занять настоящее место среди священной семьи народов! Великое место, свободное, просвещенное, независимое, не как слуга коронованного владыки, а как свободные распорядители своей судьбы, имеющие голос и власть среди своих братьев, властителей мира?

Мало-помалу подобные речи произвели впечатление. Граждане начали ощущать на себе английское иго. Они не знали хорошенько, как и в чём оно чувствуется, но были совершенно уверены, что чувствуется. Они начали роптать и сердиться на свои цепи и толковать о спокойствии и отдыхе. Они почувствовали, что ненавидят английский флаг, этот знак и символ их национального унижения. Они перестали смотреть на него, проходя мимо капитолия, отводили от него глаза и скрежетали зубами, и когда однажды утром он был найден затоптанным в грязь, у подножия шпиля, то ни один из них не протянул руки, чтобы поставить его на место. Случилось, наконец, то, что рано или поздно должно было случиться. Несколько главных граждан явились ночью к начальнику и сказали:

— Мы больше не в состоянии переносить эту ненавистную тиранию. Каким образом нам избавиться от неё?

— Нужно устроить coup-d’état.

— Как?

— Coup-d’état. Это вот что такое: всё уже готово и в назначенную минуту я, как официальный глава нации, публично и торжественно провозглашаю её независимость и освобождаю ее от всякой принадлежности к какой бы то ни было власти.

— Это очень легко и просто. Мы можем хоть сейчас это сделать. А затем, что будет нужно?

— Захватить всю оборону и общественную собственность всех родов, установить военные законы, поставить войско и флот на военное положение и провозгласить империю!

Такая красивая программа соблазнила этих невинных. Они сказали:

— Это великолепно, это высоко, но не воспротивится ли Англия?

— Пусть ее, этот утес всё равно, что Гибралтар.

— Верно. Но относительно империи: нуждаемся ли мы в императоре?

— Вы нуждаетесь, друзья мои, в объединении. Посмотрите на Германию, посмотрите на Италию — они объединены. В объединении вся суть. Оно возвышает цену имуществу, а это обеспечивает прогресс. У нас должно быть постоянное войско и флот. Затем следуют налоги, само собою разумеется. Всё это вместе составляет величие. С объединением и величием, чего вам еще желать? Прекрасно, но только империя может дать все эти благодеяния.

Таким образом, 8 декабря остров Питкэрн был провозглашен свободным и независимым государством. В тот же день совершилась торжественная коронация Бутерфорта I, императора Питкэрнского, сопровождавшаяся большими празднествами и увеселениями. Весь народ, за исключением четырнадцати человек (по большей части грудных детей), прошел мимо трона по одному человеку в ряд, со знаменами и музыкой. Вся процессия растянулась на девяносто футов, и говорят, что в три четверти минуты они проходили каждый данный пункт. До сих пор ничего подобного не случалось в истории острова. Народному восторгу не было границ.

Немедленно начались имперские реформы. Были учреждены дворянское сословие и титулы, назначен морской министр и китоловная лодка спущена на воду, назначен военный министр и приказано немедленно приступить к образованию постоянного войска. Выбран главный канцлер и приказано составить проект налогов, а также открыть переговоры о политике оборонительной, наступательной и торговой с иностранными государствами. Назначены генералы и адмиралы, камергеры и шталмейстеры и камер-юнкеры.

Этот весь материал был исчерпан. Военный министр, великий князь Галилейский, заявил, что все шестнадцать уроженцев империи получили высшие должности и следовательно не согласятся служить в рядах армии; поэтому набор постоянного войска был приостановлен. Морской министр, граф Араратский, заявил подобную же жалобу. Он сказал, что готов самолично управлять китоловной лодкой, но что необходимо снабдить ее людьми.

Император сделал, что мог. Он взял всех мальчиков свыше десятилетнего возраста от их матерей и отдал их в военную службу, составив из них отряд из семнадцати рядовых, под командой одного генерал-лейтенанта и двух генерал-майоров. Это удовлетворило военного министра, но возбудило ненависть всех матерей на острове; они говорили, что их дорогие дети найдут кровавую смерть на поле битвы и что он ответит за это. Некоторые из самых неутешных и огорченных постоянно подстерегали императора и бросали в него ямом, не обращая внимания на телохранителей.

В виду крайней скудости материала оказалось необходимым потребовать от генерал-почтмейстера, герцога Вифанского, грести веслами во флоте, а затем поставить дворянина низшего разряда, некоего виконта Ханаанского назначить верховным судьей по гражданским делам. Это возбудило открытое недовольство герцога Вифанского и превратило его в тайного заговорщика. Император предвидел это, но предотвратить не мог.

Дело шло всё хуже и хуже. В один прекрасный день император возвел Нанси Питера в сан перессы и женился на ней в следующий, несмотря на то, что, по государственным причинам, кабинет советовал ему жениться на Эммалине, старшей дочери архиепископа Вифлеемского. Это произвело волнение в могущественной партии — в церкви. Новая императрица укрепила за собой дружбу и поддержку двух третей из тридцати взрослых женщин, приняв их в число статс-дам и фрейлин, но тем же самым нажила себе смертельных врагов в остальных двенадцати. Скоро семейства статс-дам начали бунтоваться, так как дома некому было хозяйничать. Двенадцать обойденных женщин отказались поступить в императорскую кухню, в качестве служанок, так что императрице пришлось потребовать, чтобы графиня Иерихонская и другие знатные придворные дамы носили воду, мели дворец и вообще исполняли всякую мелкую и черную работу. Это поселило неудовольствие в этом ведомстве.

Всякий чувствовал, что подати, назначенные для содержания армии, флота и всех остальных имперских установлений, были необыкновенно обременительны и приводили население к нищенству. Ответ императора: «Посмотрите на Германию, посмотрите на Италию! Чем вы лучше их? Разве у вас нет объединения», не удовлетворял их. Они сказали: «Объединение есть нельзя, а мы умираем с голоду. Земледелие заброшено; всё — во флоте, все — в войске, все на общественной службе, все в мундирах; нечего есть, нечего делать и некому обрабатывать поля!»

— Взгляните на Германию, взгляните на Италию. Везде то же самое. Таково объединение и другого способа установить его нет, нет другого способа удержать его, раз оно установлено, — отвечал всегда бедный император.

Но ворчуны повторяли:

— Мы не можем вынести налогов, не можем!

К довершению всего кабинет донес о национальном долге, доходящем почти до сорока пяти долларов, то есть по пол-доллару на человека. Они предложили учредить фонды. Они слышали, что это всегда делается в таких случаях. Они предложили наложить пошлину на ввоз и вывоз. Желали также выпустить облигации и бумажные деньги, размениваемые ямом и капустой, через пятьдесят лет. Они сказали, что плата войску и флоту и всей правительственной механике сильно задержана и необходимо что-нибудь предпринять и предпринять немедленно, иначе произойдет народная несостоятельность и, может быть, мятеж и революция. Император сейчас же решился на крайнюю меру, притом на такую, о какой никогда еще не слышали на острове Питкэрне. Он отправился в воскресенье утром в церковь, с войском по пятам, и приказал государственному канцлеру сделать сбор. Это переполнило чашу. Один за другим граждане вставали и отказывались подчиниться этому неслыханному оскорблению и каждый отказ сопровождался конфискацией имущества недовольного. Это скоро прекратило отказы, и сбор продолжался среди мрачного и зловещего молчания. Выходя из церкви с войском, император сказал:

— Я покажу вам, кто здесь хозяин!

Несколько человек крикнуло в ответ:

— К чёрту объединение!

Они тотчас же были арестованы и вырваны из объятий своих рыдающих друзей солдатами.

Но в это время, как мог бы предвидеть заранее всякий пророк, проявился социал-демократ. Когда император вступил в императорскую позолоченную колесницу, поданную к церковным дверям, социал-демократ раз пятнадцать, шестнадцать пырнул его гарпуном, но, к счастью, с такою, свойственною социал-демократам, неверностью руки, что не причинил ему никакого вреда.

В ту же ночь разыгрался бунт. Народ поднялся, как один человек, хотя сорок девять революционеров принадлежали к слабому полу. Пехота бросила вилы, артиллерия откинула кокосовые орехи, флот возмутился; император был схвачен, связан и заперт во дворце. Он был очень огорчен; он сказал:

— Я освободил вас от жестокой тирании, я поднял вас из вашего унижения, я сделал вас народом, среди народов, я дал вам сильное, сплоченное управление и, кроме всего этого, я дал вам высшее благо — объединение! Я сделал всё это и вот в награду мне — оскорбления, ненависть и эти узы. Возьмите меня. Делайте со мной, что хотите. Я слагаю с себя корону и все свои достоинства и с радостью освобождаюсь от их тяжелого бремени. Для вашей пользы я принял их, для вашей пользы отдаю вам их обратно. Императорских регалий более не существует. Теперь разрушайте и оскверняйте, если хотите, бесполезные установления.

Единством голосов, народ приговорил императора и социал-демократа к вечному лишению церковного богослужения или, если они предпочитают, к вечным работам на галерах, в китоловной лодке.

На следующий день народ опять собрался, снова вывесил британский флаг, признал британскую тиранию, разжаловал дворян в простолюдинов и тотчас же принялся за обработку заброшенных ямовых полей, за прежние, полезные ремесла и спасительные и утешительные молитвы. Экс-император возвратил пропавший межевой закон и сознался, что он похитил его не с тем, чтобы обидеть кого-нибудь, но чтобы способствовать достижению своих политических целей. Тогда народ возвратил прежнему губернатору его место, а также отобранное у него имущество.

По некотором размышлении, экс-император и социал-демократ предпочли вечное лишение церковного богослужения, вечным галерным работам «с вечным богослужением», как они выражались.

Народ решил, что эти несчастные потеряли рассудок от волнения, и счел за лучшее на время посадить их в заключение, что и было сделано.

Такова история Питкэрнского «сомнительного приобретения».

• пер. В. О. Т.