На креслах штофных с бахромою
Разнежившись сидел Еней;
И хвастать начал он собою
Перед Дидоною своей.
Вдруг все замолкли, занишкнули,
К рассказам уши протянули,
И слушали разинув рот.
Еней то видя восхищался,
Как можно больше лгать старался
Весь надседая свой живот.
Хоть сон его и очень плотно
И не на шутку уж клонил
И он уж очень неохотно
В такие розсказни входил;
Но чтоб к Дидоне прислужиться,
И неучтивцем не явиться,
Напойку табачку хватил;
Прочхался и протерезвился,
Как будто вновь переродился,
И речь свою к ней обратил.
Нас греки десять лет в осаде
Держали будто пастухи;
Мы были так как овцы в стаде,
Не шевелились ни крохи.
Однако ж после ободрились,
Исправились, приосамились,
Трезвона дали им самим.
Что было делать нам от скуки:
Сидеть нельзя поджавши руки!
Пошли на вылазку мы к ним.
И как они ни храбры были,
Но также струсили потом;
И скоро лыжи навострили,
Как будто не было ни в чём;
Оставили осаду Трои;
И все их бойкие герои
От нас бежать пустились прочь
Тогда нам веселее стало;
Все горе вдруг от нас пропало;
А то терпеть пришло не в мочь.
Оставя город и осаду
Не даром отошли от нас;
За претерпенье нам в награду
Залог оставили для нас;
Чтоб мы о них не забывали
И чаще бы напоминали,
Как будто старых нам друзей,
Как прежде презирали нами,
Так после сделались друзьями.
Дивились мы премене сей.
В том месте, где они стояли
Под городом в своих шатрах,
И где щелчки нам раздавали,
Дрались на копьях, кулаках;
Где мы друг с другом храбровали
Друг друга плотно тасовали,
Тузили сильно по вискам,
Расквашивали с рылом губы,
И с корнем выбивали зубы
Стуча друг друга по носкам,
В том самом месте сработали
Они коня в гостинец нам;
И в город к нам тотчас послали
Сказать Приаму и жрецам;
Что в знак у нас своей надсады,
И горемычной той осады
На память сделали сие
И просят нас не погнушаться
И от того не отбиваться,
Но в город взять так как свое.
Но что за конь тот был ужасный!
Сказать никак то не могу;
Весь труд мой будет в том напрасный;
Поверь, Царица! Я не лгу.
Он с башню был величиною,
А в брюхо с копну толщиною,
И весь наполнен был людьми;
Натискали и надавили,
И брюхо всё так уложили,
Как будто бочку в торг сельдьми.
Лишь только греки откачнулись
От Трои нашей далеко,
И мы от страха очунулись,
И стало нам уже легко;
Забыли то как горевали;
Ни в чем как будто не бывали;
Прошло как с гоголя вода,
Пошло веселье за весельем;
Гналось похмелье за похмельем;
Не приходила в ум беда.
И в Трое люди любопытны,
Так как и в прочих городах,
И к новизне все ненасытны
Иметь ее в своих глазах.
Вздурились все, перебесились,
Смотреть коня того пустились
Все в запуски на перерыв;
Пошли из города толпами,
Как будто свиньи в луг стадами;
Никто тут не был в нас ленив.
В торговой тесной будто бане,
Или как кашица в горшке,
В пивном как бродит гуща чане,
Или как муравьи в мешке;
Так люди тесно там толпились,
Дрались, теснились, копошились,
Стараяся вперед попасть.
За теснотой уж не ходили,
Друг друга на себе носили;
Зерну там негде было пасть.
Вокруг коня того обставши
Смотрели все разинув рот;
Никак ни мало не уставши
Зевать все ради целый год.
Потом довольно наглядевшись,
Пыхтя, потея и зардевшись
Всяк в разговоры тут вошел,
Заспорили и закричали,
Шептали, кашляли, жужжали,
Как новый рой сердитых пчел.
Заумничали все отменно,
Судил тут всяк по своему;
Что завсегда обыкновенно
В большом случается шуму.
О нем все разно рассуждали,
Но в цель нимало не попали,
И всякой только что лишь врал;
Свое всяк утверждал неложным,
А все чужое невозможным;
Но там всю правду прозевал.
Одна из женщин Царска рода[1]
И нам троянцам всем родня,
Смотревши с нами на урода
Велела принести огня,
И сжечь его как поросенка;
Чтобы он вместо жеребенка
Из брюха не родил людей,
Безумною ее считали,
Тот слов ее не уважали,
Ни в чем не доверяли ей.
Меж тем пред нами тут явился
Почтенный старец, родом грек;
Троянцам всем он поклонился,
И бороду разгладя рек:
Что греки много чтя Палладу,
Состроили сие в награду
В Троянский храм богини сей;
Дабы она им помогала,
И их в пути не оставляла,
К земле управя их своей.
Все люди громко закричали:
Коня потребно в город взять;
Что греки в храм Палладе дали,
То долженствует там стоять.
Но в город так ввести не можно,
То непременно будет должно
Ворота выше проломать;
Иль вновь хотя пробить всю стену,
Чтоб в свете вещь сию отменну
Во Трою как-нибудь достать.
Все стену вдруг ломать пустились,
Все чистили в той стороне;
И заодно все торопились
Работать дружно на стене.
Нашлось тут много рукодельных;
Снастей сыскали корабельных,
Ломов, канатов, рычагов;
Кругом всю лошадь обмотали,
Опутали и обвязали,
И всяк был сам тащить готов.
Потом все в лямки запряглися,
На Волге будто бурлаки;
Тянуть коня все принялися,
Как будто тоню рыбаки.
Ай! ай! ао! кричали разом!
Людей всех не окинешь глазом,
Что начали его тащить.
Кто в лямку не поспел запрячься,
Старался как-нибудь продраться,
Чтобы кушак хоть прицепить.
Троянски малые все дети,
Старушки все и старички,
Взмостились на заборы, клети;
И выпуча глаза в очки
На чудо новое зевали,
И в удивленьи утопали,
Не веря в том своим глазам.
Меж тем народ с конем трудился,
Тянул коня, а конь тащился
К Троянским городским стенам.
Коня как в город притащили,
Настала празднична гульба;
У всех стаканы зазвонили,
Пошла бутылошна пальба.
С конем друг друга поздравляли,
Друг другу рюмки наливали,
И выпивали их до дна;
И лишь одну как осушали,
Другою тотчас погоняли,
Чтоб не осталась ни одна.
Иной на четвереньках бродя
Почасту носом грязь клевал;
Иной бодрился, но сам ходя
Мыслете по грязи писал;
Иной бурлил, другой прокудил,
Иль сидя носом рыбу удил,
Или выпучивал глаза;
Иной разинув пьяну глотку,
И думая запеть молодку,
Блеял как давлена коза.
Вот такова была вся Троя
На радостном веселье том;
Всяк сидя, лежа или стоя,
Обременился пьяным сном.
Кто где сидел, там и остался;
Кто где лежал, там и валялся,
Мычал, храпел, ревел как зверь.
Непьяным старец лишь остался,
В попойку нашу не мешался
И был так трезв, как я теперь.
А между тем уж темно стало,
Почти не видно было стен;
Не трогался никто не мало,
И спал как в воду опущен.
Проклятый старец не ленился,
К коню немедленно пустился,
И брюхо в нем спешил раскрыть.
Посыпались оттуда греки
Как овцы в жаркий день на реки,
Чтоб лишний зной скорей запить.
Другие также не дремали
И дожидались ясака;
В щелях запрятаны стояли
Смотря на них издалека.
Когда ж по шороху узнали
Коня что греки опростали,
Тогда и те пристали к ним.
Пустились в город все толпами,
Хотели нас поесть зубами,
И разом проглотить одним.
Пошла такая тут потеха,
Какой век не было нигде;
Пришло троянцам не до смеха,
Узрели как себя в беде.
Троянцы все как зюзи спали;
Которы ж на часах стояли,
Дремали также на заказ;
С похмелья делать что не знали;
На силу на ногах стояли,
Продрать не могши пьяных глаз.
Я в самое то злое время
С Креузою сном крепким спал.
Мне снилось, будто греков племя
Я как свиней дубиной гнал;
И подле небольшого леса
Трезвонил в рыло Ахиллеса,
И задал таску не одну,
Но вдруг услышавши тревогу,
Не знал куда найти дорогу,
И бросился скорей к окну.
Не редко вдруг когда случалось
Вам блох у вас когда искать,
И что под пальчик попадалось
Скорей ловить и убивать.
Вообразите же, как блохи
Без всякой сильной суматохи
Все в рост с припрыжкою бегут;
Так точно все мы повскакали,
Тулились, прятались, бежали,
Но по пятам и греки тут.
Я видя то взмутился духом,
Как будто кто щелчка мне дал;
И как за мухою с обухом
На драку тут же побежал.
Спешил скорей помочь троянцам,
И робким сим с похмелья зайцам
Хотел пример подать собой.
Но образумясь возвратился,
Скорей одеться торопился,
В рубашке был тогда одной.
Но вдруг троянцев жаль мне стало,
Пошел опять на драку к ним;
Мнил: «В платье нужды нет нимало
«И драться надобно не им;
«Была бы сабля повострее,
«И сам немножко посмелее,
«То все на свете трын трава.»
Пустился в сильную к ним схватку;
Всех бил, сказать всю правду матку,
Как удалая голова.
Из греков кто ни попадался
Ко мне в жару том на глаза,
В крови своей тотчас купался;
Я всякому давал туза.
Бросал туда сюда всех в угол,
Как будто шариков, иль кукол;
Кроил их многих пополам.
И мстя за все Троянско племя,
Был сколько храбр в то злое время
Не надивлюсь тому и сам.
Всегда народа целы тучи
Сбираются вокруг глупца;
Так на войне героев кучи
Толпятся подле храбреца.
Меня троянцы лишь узнали,
Толпами вкруг тотчас обстали,
Пошли на греков напролом;
Что ни попалось, все топтали,
Рубили, били, прогоняли;
Пощады не было ни в ком.
Но лучши чтоб иметь успехи,
То мы смигнувшись меж собой
Надели гречески доспехи,
И так пустились в свальный бой.
Но греки тотчас догадались.
Никак в обман к нам не попались,
И начали нас всех рубить.
Я видя то, отшел в сторонку,
И от сраженья потихоньку
Решился лыжи навострить.
Лил пот тогда с меня ручьями,
Как будто в бане на полку;
И я несчастными судьбами
Попал из поломя в реку.
Когда и где ни обернуся,
Везде все грекам попадуся;
Нигде нет наших никого.
А кои мне и попадались,
Изранены, как стен шатались;
А молодца ни одного.
Троянцы кучами лежали,
Как с барок у реки дрова;
В крови друг друга потопляли.
«Пропала бедна голова!»
Я мнил так о себе в то время;
«Свалится ли с меня то бремя?
«И я дойду ли до своих?»
Меж тем к воротам добирался;
Дойти туда скорей старался,
Чтоб выдти в поле через них.
Но городские все ворота
У греков были уж в руках;
Стояла их там цела рота
На карауле, на часах.
Урядник был у них повеса
Сын молодого Ахиллеса,
Отважный Пирр, боец лихой;
Копье его длиною с башню,
А толщиной с артельну квашню;
Но он играл им, как лозой,
Доспехи все его и латы
Черны печное как чело;
На шлеме перья все мохнаты
Торчали будто помело.
Глаза горели так как уголь,
А брови как в пшенице куколь;
Лицо ж зардевши как снигирь.
Ему никто не попадайся,
Иль вовсе с головой прощайся.
Такой был хватский богатырь!
Сей хват незваный и без спросу
Вбежал к Приаму во дворец,
Чтобы и там задать всем чосу
И перебить всех как овец.
Толпу с собою вел буянов,
Головорезов и нахалов;
Все жег, топтал, валял и бил,
Весь двор того никак не зная
И сей беды не ожидая
В одной еще рубашке был.
Пошел крик, вопль; и все завыли
Там девки приведенны в страх;
Плачевным голосом вопили,
Как будто на похоронах.
А храбры гречески пролазы
Узрели многия проказы
Туда вошедши невзначай.
Чего б и в ум не приходило,
То там на самом деле было.
Пожалуй ты людей узнай!
Смотритель старый над пажами
С красоткою обнявшись спал;
Хоть часто иногда лозами
За волокитство их щунял.
А барска барыня Царицы,
У коей были все девицы
В присмотре строгом завсегда,
Раскинувшись, простоволоса,
Покоила молокососа
На ручке у себя тогда.
Иной, примером постоянства
И трезвости у всех что был,
При людях ненавидел пьянства,
Одну лишь только воду пил;
Сидел о стол клюнувшись носом,
Держал схвативши над подносом
Не допитой в руке стакан;
Но как прошло уж много ночи;
То пить его не стало мочи;
Толико был он плотно пьян.
В опочивальной же палате,
С Гекубой где Приам наш спал,
В одном лишь тоненьком халате
Вскоча от страха он стоял;
Забыл спросонья и одеться
Но, как? досуг ли осмотреться,
Когда злодеи на носу?
Схватил со стопки саблю в руки;
«Вот я вас всех, навозны жуки!
«В пирожны крошки разнесу!»
Но не укрался ж от Гекубы
Приам, чтобы идти на бой.
Вскочила вдруг оскаля зубы,
И подняла по-бабьи вой.
«Куда ты, старый чорт тащишься?
«Не впрямь ли смерти не боишься.
«И вздумал также воевать?
«С твоей ли дряхлой головою,
«И с поседелой бородою?
«Подлезь-ка лучше под кровать.»
Ея последовать совету
Приам решился в тот же час.
«Так право, места лучше нету,
«И безопаснее для нас.»
И уж совсем было собрался;
И лезть под ложе нагибался;
Но с шумом отворилась дверь.
Влетел тут Пирр и с молодцами,
На старика щелкал зубами
Как на быка голодный зверь.
«Постой, кричал, седая крыса!
«Постой, теперь уж не уйдешь;
«Со мной не так, как у Улисса,
«Не расплатясь не отойдешь.»
Сказав сие схватил за глотку;
И треснул оземь как молодку
Рассерженный с похмелья муж;
И растяня его как кошку,
Снес голову с него как плошку.
Весь вышел дух в минуту ту ж.
А я беду ту неминучу
Увидевши, скорей бежать,
Чтобы в такую грозну тучу
И мне с другими не пристать.
Я был тогда не без догадки;
Резвее зайца без оглядки
Лишь пятки вверх вбежал во храм;
Стараясь прятаться за стену,
Нашел красавицу Елену
Прижавшись в уголочке там,
«Ты здесь, и мне попалась в руки»,
Сказал я разъярившись ей,
«Тобой все греческие штуки
«Состроились в сторонке сей.
«Теперь, сказать всю правду матку,
«Изволь-ка учинить расплатку
«За то своею головой;
«Чтобы и прочи наши жены
«Боялись жечь Троянски стены,
«Пример я покажу тобой.
«Твою смазливую я душу
«Своей рукою погублю;
«Всю отрясу тебя как грушу,
«И в мелки щепки изрублю,
«За наши все тебя напасти
«Как тушу раскрою на части
«И разошлю по городам;
«Чтоб все троянцы то узнали,
«Что здесь от бабы погибали,
«И впредь не верили женам.»
Я мнил; хотя и непристойно
Герою женщину убить;
Но уж давно ее достойно
Скорей из света истребить.
Сорвя негодную крапиву,
Чтобы не заглушала ниву,
Другим я травам дам простор;
Чтоб жены не трясли губами,
Язык держали за зубами,
Из изб не выносили сор,
Уж вытащил до половины
Свою шпажицу из ножен,
До самой чтоб ее средины
Рубнуть, как позавялый клен.
Но вдруг Венера подскочила,
С рукою меч мой ухватила,
Сказала мне: «Постой, сынок!
«На что теперь так расходился,
«Над бабой столько расхрабрился?
«К чему некстати так жесток?
«Убавь хоть малу крошку грома
«На бабу сабли не востри;
«И то, что делается дома,
«Гораздо лучше посмотри.
«В чужое не вступайся дело,
«Не харабрись о нем так смело;
«Но уплетай скорей домой.
«Твоя Креуза и парнишка
«И мой любовник старичишка [2]
«Забудут грусть свою с тобой.»
Потом как будто подлипале
В десницу мне дала лорнет,
И сквозь него гораздо дале
Смотреть велела в горний свет.
Я пялил все глаза как плошки,
Но не видал в него ни крошки;
Затем что сроду не смотрел.
Поверья не было меж нами,
Чтоб быть слепым, хоть кто с глазами,
В очки ни разу не глядел.
Однако ж после понемножку
К нему по нужде тут привык.
И подошедши с ним к окошку
К глазам приставивши приник.
К Олимпу обратил я взоры
Сквозь рощи облака и горы;
Зевеса там с женой узрел.
Юнона мужа обнимала,
А глазок и губки целовала.
За то что нас он не жалел.
Сверх нашего ж Троянска града,
Который весь пылал в огнях,
С Нептуном ездила Паллада
В казачью рысь на облаках;
А чтоб в дороге не дремали
В запас они с собой набрали
Куски канатов смоляных,
Которы обливали варом,
Смолою, нефтью, скипидаром,
И в город к нам бросали их.
Простяся с матушкой родимой
Пошел домой скорей к своим,
Чтобы как щит непобедимый
От греков наглых был я им
Но естьли б мать моя забыла
И тут меня не защитила,
Пропал бы уж наверно я;
Обжарен был бы как теленок,
И опален как поросенок,
Или сгорел как головня.
Увидел ясно, сколь полезно
Богининым чтоб сыном быть;
И с радости рыдая слезно
Венеру стал благодарить,
С моим что старичком слюбилась
И в свет меня пустить потщилась
Не смертной женщины сынком.
Но и отец мой знать детина,
Был самый хватской молодчина,
Еще как не был стариком.
Какое ж было удивленье
Как я к себе домой пришел!
Всех в страхе, вопле и смущенье
Моих домашних тут нашел.
Отец мой в шубы завернувшись
И в три погибели свернувшись
Запрятался в большой сундук.
Аскания нашел за печкой
Жена ж прикрывшись епанечкой
От глаз не отнимала рук.
«Не бойтесь все и не робейте!
«Я здесь, вам полно уж тужить;
«Скорее только лишь успейте
«Помягче что-нибудь схватить.
«Со мной Венера говорила,
«Мне нову землю посулила
«Где мед и молоко текут.
«Оставим обгорелу Трою;
«Ступайте все скорей за мною
«Туда где сласти все растут.»
Асканий видя то вздурился,
Запрыгал вдруг и заплясал,
Коверкался, шутил, резвился,
Шумел, ревел и хохотал.
«Ах! там не будет нам уж скуки!»
Кричал он мне целуя руки;
«Вот там-то я всего поем!
«Всего уж будет там довольно,
«Всегда досыта брюхо полно
«И весело нам будет всем.
Креуза хоть со слез надселась,
Щемило с плача ее грудь;
Но по-дорожному оделась
На скору руку как-нибудь.
А я чтоб не было мне хуже,
Набил свой черезок потуже,
И ближе к телу обвязал.
Потом людей своих призвавши,
Где нас дождаться, приказал.
Горела сильно наша Троя
И все валилось по кускам
Троянцы все по-волчьи воя
Шатались как безумны там.
Пожар никак не унимался,
Но от часу все прибавлялся,
И чуть-чуть не дошел до нас.
«Пойдем, сказал я, поскорее!
«Со мной вам будет посмелее,
«Отбросим Трою всю из глаз.»
Потом свои оконча речи,
Часы нам были коротки;
Отца взвалил себе на плечи
В езду как будто в городки,
Или как малого ребенка
Иль на продажу как теленка
Понес кряхтя я на спине.
Аскания же вел рукою;
Креуза вместе шла со мною
За нами тут же в стороне.
Свои как помню лета детски
Не видел робости такой;
А тут дрожал по-молодецки
Как будто на снегу зимой.
Не о себе я опасался,
Но ношу потерять боялся
В той суетливой тесноте.
За мной которые бежали,
Кричал им, чтобы не отстали
И не пропали в темноте.
Отшедши несколько саженей
Из дворниц на широкий двор,
И уж спустившись со ступеней
Хотел подлазить под забор.
Но вдруг Анхиз вскричал: Ай! Греки!
Я струся пролил слезны реки,
Прибавя шагу, ну бежать;
Тащил мальчишку за собою,
Но отбежавши, глядь, за мною
Моей Креузы не видать.
Вздурился я и взбеленился,
И сбросил с плеч Анхиза прочь;
Тем следом взад бежать пустился,
Как добра лошадь во всю мочь;
По всем углам везде совался,
Как угорелый кот метался,
Не мог ее нигде найти.
Но потерявши уж Креузу,
Оставшу чтоб сыскать обузу
Хотел уже назад идти.
Как лед холодною рукою
Не знаю кто меня схватил;
Ни зги не видя пред собою,
Не мог подумать, кто б то был;
На мне поднялся дыбом волос,
Но вдруг услышал томный голос:
«Не бось! не бось! ведь это я!
«Окончились мои все лета,
«Пришла к тебе с того я света;
«Мертва Креуза уж твоя.»
По голосу тотчас узнавши,
Что то была моя жена,
Мнил удержать ее обнявши,
Чтоб не ушла опять она
И не умножила мне муки.
Но только лишь расставил руки,
Чтобы ее схватить скорей;
О пень ногою спотыкнулся;
И в грязь так рожею клюнулся,
Что мне уж стало не до ней.
Потом вскочил, и отряхнувшись
К Анхизу я назад побрел;
Щекою на руку корнувшись
Унывну песенку запел;
Однако же не так как бабы,
На вой и слезы кои слабы;
Но потихохоньку ворчал,
Как жил с Креузою согласно;
Но после вздумал, что напрасно
О ней я столько горевал.
Не только места, что в лукошке
В себе я после размышлял
Не только света, что в окошке
И белый свет у нас не мал.
Хотя с женою и расстался,
Но я в живых еще остался.
Неужто не найду другой?
Была бы только лишь охота,
Найдешь, пожалуй, доброхота
Весь ныне свет уж стал такой.
Потом к своей пришедши шайке,
Всю грусть и скуку я забыл
И севши в роще на лужайке
Стаканчик водочки хватил.
Тут стал я несколько смелее,
Пошло по сердцу веселее.
«Пойдем, робята! я сказал
«Оставим здешнее мы горе
«И пустимся мы в сине море,
«Лишь бы попутный ветер стал.
«Куда вас поведу с собою
«Не будете уж там тужить;
«Найдем мы там другую Трою
«И припевая будем жить.
«Венера то мне обещала,
«Она ж ни разу ведь не лгала,
«Моя хоть и родная мать.
«Построим крепкие мы стены,
«Там будет пиво, мед и жены
«И станем жить да поживать.»
«Пойдем с тобою! - все кричали
«И не отстанем ни на час;
«Забудем наши все печали
«Лишь ты люби пожалуй нас.
«Теперь, сказал я, вы устали
«И больно все оголодали,
«Не худо ль нам перехватить,
«Чтобы на брюхе не ворчало;
«Говели вы и так немало
«Начнем зубами молотить!
«К тому ж и в темноте не видно
«О важном деле рассуждать;
«Чтоб после не было нам стыдно
«Свою ошибку поправлять.
«По утру будет веселее,
«Ведь утро ночи мудренее,
«Дождемся-ка мы лучше дня.
«Теперь пока сие оставим:
«Ко сну глаза наши направим,
«А клонит сон давно меня.»
