Вешние воды (Тургенев)/31
Санин проснулся очень рано на следующий день. Он находился на высшей степени человеческого благополучия; но не это мешало ему спать; вопрос, жизненный, роковой вопрос: каким образом он продаст своё имение как можно скорее и как можно выгоднее — тревожил его покой. В голове его скрещивались различнейшие планы, но ничего пока ещё не выяснилось. Он вышел из дому, чтобы проветриться, освежиться. С готовым проектом — не иначе — хотел он предстать перед Джеммой.
Что это за фигура, достаточно грузная и толстоногая, впрочем, прилично одетая, идёт перед ним, слегка переваливаясь и ковыляя? Где видел он этот затылок, поросший белобрысыми вихрами, эту голову, как бы насаженную прямо на плечи, эту мягкую, жирную спину, эти пухлые отвислые руки? Неужели это — Полозов, его старинный пансионский товарищ, которого он уже вот пять лет, как потерял из виду? Санин обогнал шедшую перед ним фигуру, обернулся… Широкое желтоватое лицо, маленькие свиные глазки с белыми ресницами и бровями, короткий, плоский нос, крупные, словно склеенные губы, круглый, безволосый подбородок — и это выражение всего лица, кислое, ленивое и недоверчивое — да точно: это он, это Ипполит Полозов!
«Уж не опять ли моя звезда действует?» — мелькнуло в мыслях Санина.
— Полозов! Ипполит Сидорыч! Это ты?
Фигура остановилась, подняла свои крохотные глаза, подождала немного — и, расклеив, наконец, свои губы, проговорила сиповатой фистулой:
— Дмитрий Санин?
— Он самый и есть! — воскликнул Санин и пожал одну из рук Полозова; облечённые в тесные лайковые перчатки серо-пепельного цвета, они по-прежнему безжизненно висели вдоль его выпуклых ляжек. — Давно ли ты здесь? Откуда приехал? Где остановился?
— Я приехал вчера из Висбадена, — отвечал, не спеша, Полозов, — за покупками для жены и сегодня же возвращаюсь в Висбаден.
— Ах, да! Ведь ты женат — и, говорят, на такой красавице!
Полозов повёл в сторону глазами.
— Да, говорят.
Санин засмеялся.
— Я вижу, ты все такой же… флегматик, каким ты был в пансионе.
— На что я буду меняться?
— И говорят, — прибавил Санин с особым ударением на слово «говорят», — что твоя жена очень богата.
— Говорят и это.
— А тебе самому, Ипполит Сидорыч, разве это неизвестно?
— Я, брат, Дмитрий… Павлович? — да, Павлович! в женины дела не мешаюсь.
— Не мешаешься? Ни в какие дела?
Полозов опять повёл глазами.
— Ни в какие, брат. Она — сама по себе… ну и я — сам по себе.
— Куда же ты теперь идёшь? — спросил Санин.
— Теперь я никуда не иду; стою на улице и с тобой беседую; а вот как мы с тобой покончим, отправлюсь к себе в гостиницу и буду завтракать.
— Меня в товарищи — хочешь?
— То есть это ты насчёт завтрака?
— Да.
— Сделай одолжение, есть вдвоём гораздо веселее. Ты ведь не говорун?
— Не думаю.
— Ну и ладно.
Полозов двинулся вперёд, Санин отправился с ним рядом. И думалось Санину — губы Полозова опять склеились, он сопел и переваливался молча, — думалось Санину: каким образом удалось этому чурбану подцепить красивую и богатую жену? Сам он ни богат, ни знатен, ни умён; в пансионе слыл за вялого и тупого мальчика, за соню и обжору — и прозвище носил «слюняя». Чудеса!
«Но если жена его очень богата — сказывают, она дочь какого-то откупщика, — то не купит ли она моё имение? Хотя он и говорит, что ни в какие женины дела не входит, но ведь этому веры дать нельзя! Притом же и цену я назначу сходную, выгодную цену! Отчего не попытаться? Быть может, это все моя звезда действует… Решено! Попытаюсь!»
Полозов привёл Санина в одну из лучших гостиниц Франкфурта, в которой занимал уже, конечно, лучший номер. На столах и стульях громоздились картоны, ящики, свёртки… «Все, брат, покупки для Марьи Николаевны!» (так звали жену Ипполита Сидорыча). Полозов опустился в кресло, простонал: «Эка жара!» — и развязал галстук. Потом позвонил обер-кельнера и тщательно заказал ему обильнейший завтрак. «А в час чтобы карета была готова! Слышите, ровно в час!»
Обер-кельнер подобострастно наклонился и рабски исчез.
Полозов расстегнул жилет. По одному тому, как он приподнимал брови, отдувался и морщил нос, можно было видеть, что говорить будет для него большою тягостью и что он не без некоторой тревоги ожидал, заставит ли его Санин ворочать языком или сам возьмёт на себя труд вести беседу?
Санин понял настроение своего приятеля и потому не стал обременять его вопросами; ограничился лишь самым необходимым; узнал, что он два года состоял на службе (в уланах! то-то, чай, хорош был в коротком-то мундирчике!), три года тому назад женился — и вот уже второй год находится за границей с женой, «которая теперь от чего-то лечится в Висбадене», — а там отправляется в Париж. С своей стороны, Санин также мало распространялся о своей прошедшей жизни, о своих планах; он прямо приступил к главному — то есть заговорил о своём намерении продать имение.
Полозов слушал его молча, лишь изредка взглядывая на дверь, откуда должен был явиться завтрак. Завтрак явился наконец. Обер-кельнер, в сопровождении двух других слуг, принёс несколько блюд под серебряными колпаками.
— Это в Тульской губернии имение? — промолвил Полозов, садясь за стол и затыкая салфетку за ворот рубашки.
— В Тульской.
— Ефремовского уезда… Знаю.
— Ты мою Алексеевку знаешь? — спросил Санин, тоже садясь за стол.
— Знаю, как же. — Полозов запихал себе в рот кусок яичницы с трюфелями. — У Марьи Николаевны — жены моей — по соседству есть имение… Откупорьте эту бутылку, кельнер! Земля порядочная — только мужики у тебя лес вырубили. Ты зачем же продаёшь?
— Деньги нужны, брат. Я бы дёшево продал. Вот бы тебе купить… Кстати.
Полозов проглотил стакан вина, упёрся салфеткой и опять принялся жевать — медленно и шумно.
— Н-да, — проговорил он наконец… — Я имений не покупаю: капиталов нет. Пододвинь-ка масло. Разве вот жена купит. Ты с ней поговори. Коли дорого не запросишь — она этим не брезгает… Экие, однако, эти немцы — ослы! Не умеют рыбу сварить. Чего, кажется, проще? А ещё толкуют: фатерланд, мол, объединить следует. Кельнер, примите эту мерзость!
— Неужели же твоя жена сама распоряжается… по хозяйству? — спросил Санин.
— Сама. Вот котлеты — хороши. Рекомендую. Я сказал тебе, Дмитрий Павлович, что ни в какие женины дела я не вхожу, и теперь тебе то же повторяю
Полозов продолжал чавкать
— Гм… Но как я с ней переговорить могу. Ипполит Сидорыч?
— А очень просто, Дмитрий Павлович. Отправляйся в Висбаден. Отсюда недалече. Кельнер, нет ли у вас английской горчицы? Нет? Скоты! Только времени не теряй. Мы послезавтра уезжаем. Позволь, я тебе налью рюмку: с букетом вино — не кислятина. Лицо Полозова оживилось и покраснело; оно и оживлялось только тогда, когда он ел… или пил.
— Право же… я не знаю, как это сделать? — пробормотал Санин.
— Да что тебе так вдруг приспичило?
— То-то и есть, что приспичило, брат.
— И большая сумма нужна?
— Большая. Я… как бы это тебе сказать? я затеял… жениться.
Полозов поставил на стол рюмку, которую поднёс было к губам.
— Жениться! — промолвил он хриплым, от изумления хриплым, голосом и сложил свои пухлые руки на желудке. — Так скоропостижно?
— Да… скоро.
— Невеста — в России, разумеется?
— Нет, не в России.
— Где же?
— Здесь, во Франкфурте.
— И кто она?
— Немка; то есть нет — итальянка. Здешняя жительница.
— С капиталом?
— Без капитала.
— Стало быть, любовь уж очень сильная?
— Какой ты смешной! Да, сильная.
— И для этого тебе деньги нужны?
— Ну да… да, да.
Полозов проглотил вино, выполоскал себе рот и руки вымыл, старательно вытер их о салфетку, достал и закурил сигару. Санин молча глядел на него.
— Одно средство, — промычал наконец Полозов, закидывая назад голову и выпуская дым тонкой струйкой. — Ступай к жене. Она, коли захочет всю беду твою руками разведёт.
— Да как я её увижу, жену твою? Ты говоришь, вы послезавтра уезжаете? Полозов закрыл глаза.
— Знаешь, что я тебе скажу, — проговорил он наконец, вертя губами сигару и вздыхая. — Ступай-ка домой, снарядись попроворнее да приходи сюда. В час я выезжаю, карета у меня просторная — я тебя с собой возьму. Этак всего лучше. А теперь я посплю. Я, брат, как поем, непременно поспать должен. Натура требует — и я не противлюсь. И ты не мешай мне.
Санин подумал, подумал — и внезапно поднял голову: он решился!
— Ну хорошо, согласен — и благодарю тебя. В половине первого здесь — и мы отправимся вместе в Висбаден. Я надеюсь, жена твоя не рассердится…
Но Полозов уже сопел. Пролепетал: «Не мешай!» — поболтал ногами и заснул, как младенец.
Санин ещё раз окинул взором его грузную фигуру, его голову, шею, его высоко поднятый, круглый, как яблоко, подбородок — и, выйдя из гостиницы проворными шагами направился к кондитерской Розелли. Надо было предварить Джемму.
|
Это произведение перешло в общественное достояние в России согласно ст. 1281 ГК РФ, и в странах, где срок охраны авторского права действует на протяжении жизни автора плюс 70 лет или менее.
Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода. |