Взор на прошедший год (Карамзин)

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Взор на прошедший год
автор Николай Михайлович Карамзин
Опубл.: 1803. Источник: az.lib.ru

Взор на прошедший год[править]

1802 год был мирный для Европы, но важный своими великими государственными феноменами. Амьенский трактат, столь удивительный — преобразование Чизальпинской республики (эпоха достопамятная, ежели сия республика будет существовать в мире, и не есть одна театральная декорация, или дом, на песке построенный) — великие перемены во Франции: уничтожение последних знаков так называемой свободы, основание решительного, твердого самовластия до смерти консула; амнистия для эмигрантов с единственным исключением тех, которые лично ему неприятны; мудрые законы для народного учения во Франции; в Англии — любопытные парламентские споры, смешение партий, начало новой оппозиции, малочисленной, но сильной талантом двух ораторов; уничтожение славного налога на доходы, восстановление закона личной безопасности; два сейма в Европе: в Сицилии и в Венгрии, из которых первый оказал более усердия к своему двору, нежели второй, только отчасти исполнивший желание и надежду римского императора; в Германии новое разделение властей и земель, предложенное Россией и Францией; в Баварии (где доныне царствовал самый ревностный католицизм) церковные реформы и перемены в духе Иосифа; бедствия Швейцарии и совершенная утрата ее независимости; в Турции мир султана с Пасваном; в России новое мудрое образование министерства и новые права, данные сенату: вот великие предметы для будущего историка! Поле обширное для ума и суждений его! — Не забудем и короля, сказавшего с мудрым Соломоном: суета сует! и сложившего с себя корону, правда, не весьма тяжелую своим величием. Явление русских войск в Ионической республике есть также любопытное действие новых, доныне беспримерных политических связей, сношений и видов.

Главный исторический характер нашего времени, Наполеон Бонапарт, в течение сего года вышел из сомнительных теней надежды и страха, и явился в полном свете истины; к стыду романических голов, которые в наше время мечтали о Тимолеонах. Наполеон лучше их знает дым славы. Он думает без сомнения:

Несчастный! что тебе до мнения потомков?
Среди могил, костей и гробовых обломков
Не будешь чувствовать, что скажут о тебе!
Безумен славы раб! безумен, кто судьбе
За сей кимвальный звон отдаст из доброй воли
Утехи пышности, блаженство царской доли!

Между тем мы должны изъясниться, и сказать, чего сии забавные романисты ожидали от консула. Они думали, что Наполеон, сильной рукой своего гения остановив бурное стремление Революции, воспользуется опытами веков, всеми лучшими идеями философов; что он даст Франции почти совершенное (монархическое или республиканское) правление, сделает власть могущей, но только благотворной и спасительной, подобной не грозной реке, которая беспрестанно может выливаться из плоских берегов своих, но тихой и мирной, текущей без всякого помешательства среди высоких стен, утвержденных мудрым искусством. Они думали, что он, совершив великое творение, сложит с себя все знаки диктаторского достоинства, оставит на голове своей один венок лавровый, уступит консульский трон закону и успокоится, накануне бессмертия, среди народа благодарного в объятиях славы, под кровом хижины, в сообществе одних великих мужей Плутарховых: ибо мы, современники, не осмелились бы тогда к нему приблизиться, и только издали удивлялись бы его величию. — Надобно признаться, что сей роман стоит Морусовой Утопии!

Хотя мы никак не осуждаем Бонапарта, однако историческая справедливость заставляет нас приметить, что число ревностных обожателей Наполеона весьма уменьшилось в Европе, если верить английским и немецким журналистам. Предсказание добродушного Лафатера может сбыться: он говорил, что Бонапарт переживет славу свою. Такова неблагодарность смертных: кто однажды удивил нас и еще остается на сцене, от того мы не перестаем требовать новых чудес, и в случае отказа готовы освистать славного актера. Напрасно друзья Наполеона: секретарь Бурьен, цензор Баррер, советник д’Анжели, доказывают в своих периодических листах, что Бонапарт следует примеру какого-то мидийского царя — шумная, безрассудная публика кричит: это старая Геродотова сказка! Нам надобно великого человека! Одним словом, всего досаднее иметь дело с партером Европы, и Бонапарт поступил весьма благоразумно, заключившись в высоких палатах Сен-Клу, где он слышит только оклик часовых, умные приветствия сенаторов и версальские фразы шевалье Жокура.

Если же мы, престав на минуту быть эхом иностранных крикунов, называемых журналистами, должны объявить собственное мнение о консуле, то скажем, что он, умертвив чудовище Революции, заслужил вечную благодарность Франции и даже Европы. В сем отношении будем всегда с удовольствием хвалить его, как великого медика, излечившего головы от опасного кружения. Пожалеем, если он не имеет законодательной мудрости Солона и чистой добродетели Ликурга, который, образовав Спарту, сам себя навеки изгнал из отечества!.. Вот дело героическое, перед которым все Лоди и Маренго исчезают! Через 2700 лет оно еще воспаляет ум, и добрый юноша, читая Ликургову жизнь, плачет от восторга… Видно, что быть искусным генералом и хитрым политиком гораздо легче, нежели великим, то есть героически-добродетельным человеком.

Мы не принадлежим к числу тех людей, которые имеют страсть во всех феноменах времени находить чрезвычайность; однако физические явления 1802 года кажутся и нам необыкновенными. Зимой страшные наводнения, весной холод и морозы в самых южных землях, летом засухи и жара ужасные грозы и бури, а осенью землетрясения в Европе и на берегах африканских были доказательством какой-то расстройки в физическом мире. Северные земли менее других потерпели; однако и в России засухи были чрезвычайны. Волга, царица наших рек, удивительным образом обмелела прошедшим летом в самых глубоких местах: под Сызраном и Симбирском. Люди могли переходить через нее, как пишут. Однако лето было в России весьма плодородно, особенно в некоторых губерниях.


[Карамзин Н. М.] Взор на прошедший год: [Ст. о полит. событиях 1802 г.] // Вестн. Европы. — 1803. — Ч. 7, N 1. — С. 75-80.