Чем богаты[править]
— НИКОГО еще нет? — шепотом спросил Виктор в сенях и обдал горячую Груню свежим воздухом от шинели.
— Никого еще. Подсучи рукав, — Груня держала на отлете масленые руки и подставляла Виктору локоть — красный, довольный, веселый локоть. — Там наставлено! — Груня мотнула головой на дверь и пустилась по коридорчику в кухню.
В столовой на блестящей скатерти хором сияли стаканы, рюмочки, новые ножички. Расчесанная селедка и аккуратной цепочкой кружочки луку. Маринованные грибки, как полированные, крепко глядели из хрустальной мисочки.
Виктор залюбовался. Потушил электричество, зажмурился и снова зажег, чтобы сразу и заново глянуть. Обошел стол, подровнял ножички, вилочки, поправил один грибок, чтоб головкой вверх. Он шатал головой, чтоб блеск бегал, переливался по стеклу, по блюдечкам. Догадался, качнул над столом лампу: он смотрел, а блеск перебегал волной, играл приливом-отливом.
Придвинутые стулья ждали гостей.
Позвонили. Виктор торопливой рукой остановил лампу, побежал встречать.
В дверях стоял молодой человек с красным лицом в форменной почтовой фуражке. Фроська, распахнув дверь, держалась за ручку мокрым мизинцем.
— Можно? — и молодой человек лукаво смеялся.
— Пошла, — шепнул Виктор Фроське. — Прошу, — крикнул Виктор и пригласил рукой.
— Проходи, Жуйкин! — крикнул голос сзади, и Жуйкин, споткнувшись о порог, влетел в сени. Другой чиновник, постарше, с поднятым воротником, тщательно закрывал дверь на французский замок. Он запотелыми очками глядел на Вавича.
— Здоровиссимо! Ничего не бачу, хучь дивлюся кризь окуляры! — поднял брови на рябом лице.
— И чего хохлит? — смеялся Жуйкин. — Фамилия Попов, а после кружки пива начинает заламывать.
— Зачем же по дороге-то заходить, господа! — Вавич качал головой. — Ей-богу, обидно, — и стаскивал с гостей пальто. — Пожалуйте, — Виктор едва сдерживал улыбку ожидания.
Попов протирал синим носовым платком очки и щурился на стол:
— Нет, побачь, каких Лукуллов понаставил!
Виктору улыбка рвала губы.
— Чем богаты.
Жуйкин потирал руки и кланялся спиной: столу, стенам. Рыжие волосы редким бобриком блестели от помады, блестел тугой воротничок и пуговки на форменной тужурке.
— А где же изволит хозяюшка? — и Жуйкин опять поклонился и шаркнул слегка.
— Аграфена Петровна просит прощенья, сию минуту, — и Виктор тоже кивнул спиной, как Жуйкин.
Попов теперь уж через очки разглядывал стол, потом пощупал печку, вертел головой, осматривал стены.
— Ты что же, как кредитор, углы обшариваешь? — и Жуйкин фыркнул, как будто вспомнил анекдот.
— Бачу, часов не было, — и Попов тыкал в воздухе пальцем на новые часы. — Ось! ось! — тыкал Попов и слегка приседал в коленях с каждым тыком.
— Простите, момент! — Виктор шаркнул и выскочил в двери. Слышно было из коридора, как он говорил громким шепотом: — Грунюшка, Груня! Пришли ведь. Водку-то хоть сюда подай.
Виктор вернулся с запотевшим графинчиком. Лимонные корочки желтыми мушками плавали поверху.
— Пожалуйста, господа! — и Виктор отодвинул стулья.
— Нет, уж как же без хозяйки, — сказал Жуйкин.
В это время за дверью по коридору легко, торопливо пробежали Грунины шаги. И гости, и Виктор улыбнулись в одну улыбку.
— Пока нет дам, — вдруг оживился Попов, — господа, пока без дам, вот один случай; ей-богу, не анекдот.
Все сдвинулись в кучку.
— Понимаете, приходит к доктору один еврей…
Виктор оглянулся на дверь. Попов понизил голос.
— Приходит и, понимаете, говорит: гашпадин доктор! У моей зыны…
Жуйкин хихикнул.
— У моей зыны, — совсем шепотом сказал Попов, — гашпадин доктор, у моей зыны такое…
В это время затопали Грунины каблучки.
— Ну, потом, — замахал рукой Попов, и все расскочились в стороны, глядели на дверь, запрятав плутовство.
Груня прошла мимо.
— Так он говорит, — зашептал со своего места Попов, — у моей говорит, зыны такое, знаете, бывает… — и потряс кулаком, — такое бывает…
И снова Грунины шаги, и распахнулись двери, и красная, запыхавшаяся, в розовом платье с алым бантом, вошла Груня.