Розанов В. В. Собрание сочинений. Признаки времени (Статьи и очерки 1912 г.)
М.: Республика, Алгоритм, 2006.
ВОЗДУХА И СВЕТА…[править]
Уже тот проект преобразования церковного управления, который накидан еп. Сергием, обещает нечто лучшее русской церкви, нежели что есть теперь. Едва пробежишь глазом, видишь, что это — что-то более величественное широкое, свободное. Все власти лучше поставлены в отношении друг друга, независимее и уважительнее. Ах, как нужно Церкви уважение, само-уважение… Поглядишь: все в ризах, в золоте, серебре, парче… Но вот она снята: какие маленькие человечки, и как они боятся друг друга, боятся и ненавидят, боятся и завидуют. Вы думаете, самое страшное событие за полвека — землетрясение в Мессине? Нет, самое страшное было событие, когда Владимир Карлович не приехал на завтрак, хотя обещал, к владыке тверскому, Савве: он в своих «Записках» (в «Богосл. Вестн.») так и пишет. Померк свет в глазах архипастыря. Не преступления, не тюрьмы, не потеря веры в народе его тревожат: а "откушает ли у него «Владимир 1-й степени» (телеграмма Илиодора). Скажите, если они сами так боятся, кто же поможет их свободе? — «Слава Богу, — Василий Михайлович (Скворцов) был», — сказал «большой владыка», когда неожиданно вошел (к вечернему чаю) Победоносцев, который весело и мило проговорил тут же за чаем с полчаса с 5-6 литераторами. Победоносцев и не хотел пугать: а уж «владыка» испугался. И если бы вы знали, как они милы все в этом нелепом страхе, страшном, удивительном, преувеличенном, конечно совершенно безосновательном. Что же Победоносцев стал бы «живыми есть живых людей»? Но им всем чудится шпионство, подглядыванье, подслушиванье, донос, наговоры… Какая-то детская сказка, состоящая из невероятной чепухи. Так же трепещут священники архиереев. Как-то я «сам-друг» поехал в час дня к милому и талантливому, ныне «на покое», епископу Антонину: не сообразил, что в 2 часа дня «владыки» обедают и затем, конечно, «почивают». Приезжаю полчаса второго, предобеденное время: и у него сидят в «предвкушении» еще два архиерея и один архимандрит. Я больше молчал, — а они продолжали разговор, рассказывали, недоумевали; «вопрошали» о затруднительных случаях. Так прошло с час. Когда мы поехали домой, то «друг с другом» в один голос заговорили…
До чего они все (четверо) милы, прекрасны, чуть-чуть наивны, и даже много наивны, и главное — правдивы и благородны, не «злопыхательны». Еп. Антонин рассказывал, как с ним злоупотребляли при посещении нарвской епархии, а еп. Иннокентий указывал, как ему следовало выходить из затруднений. Это был прелестный сюжет для самого прелестного рассказа Тургенева или Лескова. Еп. Антонина я «совсем знал»: сколько ума, остроумия, таланта; какой дар речи и глубокомыслия. А «натуры» — на Илью Муромца хватит: «вашему преосвященству быть на месте Пересвета и Ос-- лаби» (в Куликовской битве). Но вот этот же еп. Антонин вышел перед сонм священников: у тех начинают «ноги трястись». Уверен, что все это какая-то «русская чепуха», не имеющая никаких оснований в душе и никаких оснований теперь, а сложившаяся исключительно на почве мрачных традиций, мрачных воспоминаний и таких «порядков», тоже исстари поведшихся, где все люди были, как колодники, «прикованы ногой друг к другу»: и все — рабы, и каждый — ненавидит соседа, ибо к нему «прикован», без всякой, однако, душевной вины этого соседа…
Помню дальновидное слово, выраженное лет 7 назад на мое такое недоумение:
— Да они прекрасны… с вами, потому что вы от них независимы. Но священник…
Тут, вероятно, и объяснение, почему Саблер не поехал завтракать к Савве: не чтобы его обидеть, а потому, что был в тот же час позван обедать к людям независимым, к предводителю дворянства или богатой «благотворительнице-помещице». Савва же был «хорошо отмечен по службе»: но как был зависим-то какой же с ним разговор, общество и беседа? Он будет все кланяться и улыбаться. Это скучно и для Саблера.
Зависимость, тягостная для подчиненного, еще тягостнее для подчиняющего. Там — страх, но здесь — безмерная скука, форма и обездушенность; глубокое одиночество того, от кого зависимы и кого боятся. Тюремщик так же одинок, как и узник. И не менее несчастен, чем он.
Так кроме таких «линий» и «фронтов», как линия войск, где естественно царит «команда»; таких организаций, как фабрика, где все живет «по свистку» — и не должно быть вообще испуганных зависимостей, а уважаемые авторитеты, все уважаемые и всеми уважаемые, которые говорят, уравновешивают мнения, судятся не «начальством», а равными, в порядке действительно судебном, а не начальнического усмотрения; и, наконец, «управляются» системою порядков и авторитетов, где все контролируются всеми, но контролируются глазом и умом, а не окриком и расправою. Священник может быть абсолютно независим от епископа, насколько он прав; а едва потерял правоту — становится зависим не только от епископа, но и от своего прихожанина. Вот дело! Если бы Савва мог опротестовать циркуляр обер-прокурора перед сонмом епископа, у него бы и не тряслись ноги перед Влад. Карловичем: а он тогда уж наверное поехал бы к нему завтракать. Ибо Савва вдруг вырос бы для него в интереснейшего человека, в интересный ум, интересный характер, в интересного и великого деятеля! Церковь и должна быть организована так, чтобы из нее вовсе исчез страх человеческий; дабы открыть место страху Божию, которому теперь в ней не находится никакого места! Да, уж где «Бога не боятся» — так особенно здесь… В консисториях, в канцеляриях… «Даже и на ум не приходит».
Но мы все «проектируем» и ничего не делаем. Созыв церковного собора есть условие для всеобщей «вентиляции» церковных порядков или, вернее сказать, беспорядка; «продует пыль» вековых старых стен… С момента же созыва почувствуется та чистота и свежесть воздуха, в недостатке которых все дело. Перестанут все задыхаться в страхе, в подозрительности, в подглядыванье, подслушиванье, клевете и злословии: тех «семи смертных грехах», которые ей-ей и составляли всю нашу официальную церковную историю за два последних века. «Событий» не было, а были только «сплетни». И души хорошие были: но они умерли в сплетне. Все задавила пыль, сор. Правда и святость и жила только в «хибарочках» старцев: где их никто не контролировал, не учил, за ними не подсматривал. И вольною душою они сотворили и подвиг Серафима Саровского, и мудрость Амвросия Оптинского.
Души в церкви много: но она подавлена. А сколько готовности понести подвига и жертв для церкви, для православного люда — об этом удивительно иногда послушать.
КОММЕНТАРИИ[править]
НВ. 1912. 18 июня. № 13026.
…в своих «Записках»… — Многотомная «Хроника моей жизни. Автобиографические записки Высокопреосвященного Саввы, Архиепископа Тверского и Кашинского (сконч. в 1896 г.)» под ред. Г. Ф. Виноградова и К. М. Попова печаталась в «Богословском Вестнике» в 1900—1911 гг. из номера в номер.