Вопросы чувств.
2. Женское сердце[править]
Очевидно, «Вопросы чувств» интересует наших читательниц: число корреспондентов увеличивается с каждым разом.
На этот раз, из 253 писем, большинство оказывается против мадам Фонтенваль.
Вот что пишет «Amor».
"Меня очень возмутил поступок баронессы. Что это за женщина и за христианка! Непонятен мне ее патриотизм. Тут было больше лицемерия и черствости, чем патриотизма. Она разговаривает с лейтенантом без малейшего оттенка вражды со своей стороны, даже принимает как бы участие в нем, узнает, что он женат, имеет детей, тоскует об своей семье; все это баронесса выслушивает и… предательски губит лейтенанта. Это ужасно поистине! Как лицемерна и жалка была ее просьба к лейтенанту поцеловать ее сына. Если бы я имела несчастие поступать подобно ей, то после сцены поцелуя и слов: «это не солдат, а отец поцеловал вашего ребенка» я бы не выдержала и спасла жизнь лейтенанту. И забыла бы, что передо мною неприятель. Я видела бы только отца и вспомнив отца моих детей, не погубила бы бедного офицера.
Баронесса же, будучи сама матерью и тоскуя об любимом муже, могла убить человека, бывшего отцом и тоскующего по детям и по любимой жене. Что же за мать была баронесса, если она своим материнским сердцем не поняла сердца отца в лейтенанте! Узнав же, что она его убила, баронесса лучше бы вскричала с раскаянием: "потому что я бессердечная я нечеловеколюбивая женщина! "
Такого же мнения и «Маленькая барышня»:
«Вот мое мнение о последнем рассказе, помещенном в журнале. Я вполне соглашаюсь с солдатом, крикнувшим молодой женщине, что она убийца его начальника, но при этом я прибавляю, что она не только убийца, но не честно проиграла всю трогательную сцену наверное зная, что через несколько времени этот симпатичный офицер будет мертвым. Если у нее патриотизм был развит настолько, что она считала своим долгом не ответить ему чистосердечно на его вопрос, то, я нахожу, что она должна была избегнуть всякого разговора с врагом ее отчизны, и во всяком случае не разыгрывать трогательной сцены. Я уверена, что если бы она услыхала, что ее муж умер также, как она косвенно убила немца, она бы в ужасе воскликнула: О, изверги, варвары, на такое бессердечие способны только немцы».
Так-же строго, как и «Amor» осуждает М-м де-Фонтенваль подписчица 3-го изд. Г-жа Ч--на:
«Мадам Фонтенваль поступила очень несправедливо и не обдуманно. Причин на это много.
Во-первых, лейтенант не только не причинил ей ни какого вреда, но даже, видя детей баронессы, вспомнил о своих оставшихся в Германии.
Одно это уже могло расположить к нему всякую женщину, а тем более мать. Затем мадам Фонтенваль верно не звала, убит ли ее муж, или нет? Может быть, он был жив, здоров и храбро сражался. Следовательно, она этим не могла руководствоваться. Опять, лейтенант спрашивал о стрелках баронессу не как врага, но как женщину-мать, ибо весьма глупо было бы спрашивать врага о его же войске.
Но мадам Фонтенваль упустила это из вида и, руководясь исключительно патриотическими чувствами, сделалась убийцей офицера-отца. Она совершенно забыла, что лейтенант — отец, что она мать и что офицер мог тоже убить ее и ее детей, но он был крайне великодушен, обошедшись так со своею неприятельницею (?!)
Баронесса, по моему мнению, должна была отговорится незнанием. Тогда бы она, не изменяя отечеству и оставаясь „француженкой“, не сделалась бы несправедливой убийцею».
Другие наши корреспондентки, несколько снисходительней к мадам Фонтенваль.
Б--ва К--ая пишет:
"Баронесса Фонтенваль не на поле битвы. Она должна была пощадить его как отца. Как мать она знает, как дороги родители для детей и дети для родителей. Да! она должна была предупредить его об опасности, тем более он приехал не разорять, не убивать и так откровенно высказал цель своего появления в парке.
Мнения «Inséparables» и Ю. Ф. кратки и категоричны: Первые пишут:
«По нашему баронесса де-Фонтенваль поддалась влиянию разума, а не сердца, и поступок ее жесток.»
А Г-жа Ю. Ф. выражает общее суждение о деятельности женщины:
«Про рассказ „Женское сердце“ ногу сказать только: Не женщинам спасать отечество и не спасение его заключалось в сохранении жизни одного человека (потому что ведь многие воротились): она должна была воротить и его.»
Другие наши читательницы — сторонницы мадам де Фонтенваль. Г-жа М. Е. Г. пишет:
«Мадам де-Фонтенваль не должна и не могла иначе поступить даже при мысли, что с ее мужем могли точно так же обойтись.
Если б в наш век было бы побольше таких мужественных особ как мадам де-Фонтенваль, то мужчины не рассчитывали б на женское сердце для своих удовольствий и выгод».
Того же мнения и «Оля из Царского Села».
«Я поступила бы также как m-me Фонтенваль, как истая патриотка я бы не предала врагу своих соотечественников, но я осуждаю ее: зачем она дала поцеловать своего сына, зачем она вселила в сердце своего врага надежду, предавая его».
В заключение идут корреспондентки, мнения которых двойственны: они и оправдывают и обвиняют Баронессу. Так «Аня» пишет:
«Последние слова баронессы вполне оправдывают ее поступок. Как ревностная патриотка, как женщина, любящая свое отечество, стоящая за его славу, гордящаяся победами своего народа, она не могла и не должна была поступить иначе. В противном случае она достойна была бы вполне заслуженного ею названия изменницы и лицемерки. Но глядя на нее просто как на женщину, одаренную мягким сердцем, как на любящую мать и нежную и верную супругу, — скажешь иное. Давая отрицательный ответ, она подставила голову лейтенанта под пулю, она была его убийцей. Она его обманула; она лишила целое семейство отца, жену--мужа, и таким образом совершила три преступления».
Г-жа Б. Р--к не решается высказаться категорически, но говорит:
"Можем ли мы назвать поступок М-me Фонтенваль бессердечным и безнравственным? Нет! доколе человечество не дойдет до сознания, что война является бесконечным, страшным злом, что она не гармонирует с высокими идеалами нравственности, — до тех пор поступок М-me Ф. будет называться «геройским». Как следовало поступить, руководствуясь общечеловеческим идеалом нравственности, это знала и М-me Ф., это она чувствовала своим женским сердцем, когда она вернула офицера и заставила его поцеловать своего Гастона. Но страшная картина полей сражения, кучи окровавленных тел французских граждан, позор славного французского оружия, позор любимой родины, — все это не допустило М-me Ф. поступить так, как ей подсказывало сердце: она превозмогла себя, мужественно «поборола» свои чувства (какая ирония над благородством взаимных отношений человечества!), и обманно погубила симпатичного ей человека «потому, что она француженка».
«Одна из подписчиц» восстает против баронессы, хотя и готова пожертвовать всем для родины.
"Я уже старая женщина — пишет она — и патриотка до глубины моей души: не задумываясь отдала бы мою жизнь, если бы звала, что доставлю этим пользу моей родине. Если бы пришлось сражаться с врагами отечества я рубила бы без пощады направо и налево не разбирая как и кого; одним словом вынужденная принять участие в войне уничтожала бы тысячи жизней, тем пли другим способом. Но так изменнически предать человека (хотя и врага), доверившего свою жизнь, благо своей семьи, да еще заставить свое невинное дитя дать чудный поцелуй посылаемому на смерть человеку… ведь это мало назвать подлостью. Дикие народы и те уважают жизнь, вверенную их чести и совести. Едва ли кто иначе отнесется к поступку m-me де Фонтенваль.
Г-жа М-ва не решаясь прямо обвинять баронессу, хочет мотивировать и тем оправдать поступок ее.
"Рассказом этим еще раз подтверждается, что женское сердце не совсем понято и разгадано, да и не одно только женское, а вообще человеческое сердце не изучено настолько, чтобы можно было решить вопрос об этом поступке более или менее удовлетворительно. Здесь боролись два чувства; любовь к родине и свое личное горе, и в минуту душевных потрясений трудно настолько сохранить присутствие духа, чтобы не совершить известного поступка не соображаясь с последствиями, проистекающими из него.
Среди наших читательниц оказался и один читатель (из Уфы), и мы помещаем его письмо pour la bonne bouche целиком:
"На вопрос Редакции, права ли французская баронесса Фонтенваль, не устранившая от пуль защитников ее отечества, — германского офицера, во время войны между этими государствами, я нахожу, что М-м Фонтенваль поступила довольно снисходительно с прусским лейтенантом, который в военное время в враждебной стране ехал со взводом солдат, впереди своей армия, осматривая для нее дорогу, выслеживая стрелков-охотников, защищавших свое отечество, на любезную просьбу офицера дозволит отдохнуть ему со взводом и лошадьми, сказав, что она не имеет права отказать ему в такой простой просьбе. Я думаю, что скорее она не имела права дать приют военным разведчикам, шпионам противной армии, а сказала так потому, что не имела силы сопротивляться прусскому взводу, который на гостеприимство никак не мог рассчитывать.
Как ни был любезен прусский офицер, но в военное время, пронюхивая, что делается в отечестве и даже в имении баронессы, не мог быть ей другом, все, что баронесса могла сделать из человеколюбия — это позволила лейтенанту приласкать дитя свое в воспоминание о его семье и детях. Если баронесса и сказала дважды, что здесь нет стрелков, так ее могла же она сказать, что стрелки готовятся выпроводить враждебный им взвод, и что вы мол спасайтесь — это была бы измена своему отечеству. Унтер- офицер прусский сказал баронессе, что вы убийца лейтенанта. Нет она его не убивала и никакой подготовки к этому не предпринимала, а только не находила нужным укрыть офицера враждебной нападающей армии, который отправляясь в путь, знал, что его не будут принимать как гостя, а следовательно и знал, что его ожидает на каждом шагу.
К сожалению, найдутся дамы, которые защитили бы красивого молодого и любезного лейтенанта, но дамы, преданные отечеству, помнящие свой долг гражданки, иначе не могли поступить, как поступила баронесса Фонтенваль.
Дозволено цензурою. С.-Петербург, 6 Июля 1891 г.
Источник текста: журнал «Вестник моды», 1891, № 28. С. 271—272.