Наша первая стратегическая операция на маньчжурском театр военных действий, называемая Ляоянской, от которой зависела дальнейшая участь кампании, а, следовательно, имеющая первостепенное политическое и стратегическое значение, закончилась поражением Маньчжурской армии под Ляояном — под предводительством генерал-адъютанта Куропаткина.
Обыкновенно принято считать, что разбитые на поле сражения войска носят уже до столкновения с противником в самих себе зародыш поражения, т. е. причину последнего следует искать не только в неумении полководца командовать — управлять, другими словами в отсутствии победного искусства, но и в отсутствии упорства в командуемой живой силе, проявляемого, как во время самого боя, так и задолго до начала его, еще во время подготовительных операций. Настоящей запиской я постараюсь доказать, что живая сила, т. е. русская армия, стоит вне какого-либо упрека.
Подготовительные операции, предшествовавшие генеральному сражению под Ляояном, обнимают весь период, с минуты начала военных действий (считаю с 1 февраля) до 7-ми часов утра 11 августа, когда авангард маршала Куроки дал первый залп у д. Тунсинпу по передовому отряду 3-го Сибирского корпуса, оберегавшему правый фланг ляндясань-анпинской позиции.
Прежде всего, подготовка должна была состоять в том, чтобы сосредоточить на театре военных действий достаточное количество сил; выполнение нами этой задачи, конечно, подлежит весьма интересной административной критике, но не буду ее касаться по той простой причине, что к началу генерального сражения под Ляояном России удалось поставить под начальство избранного ею полководца вполне достаточное количество войск: японцы атаковали г-на Куропаткина не превосходными, а равными силами (а по некоторым данным — даже меньшими силами).
Следующая задача состояла в том, чтобы поставить армию в наиболее выгодное стратегическое положение. В этом отношении, скажу смело, задача была разрешена нами совершенно неудовлетворительно, что произошло, прежде всего, потому, что у командующего армией не было никакого заранее предрешенного до его прибытия на театр войны, и затем даже предначертанного им во время командования Маньчжурской армией, плана действий. Ляоянское сражение явилось для него такой же случайностью, как Тюренчен, Вафангоу, Янзелин, Долин и другие частные поражения отдельных корпусов и отрядов армии. Все эти бои имеют совершенно одинаковое стратегическое значение.
Японцы с самого начала войны поставили себе одновременно две цели действий: ускоренная атака крепости Порт-Артур и разбитие Маньчжурской армии; отделив для выполнения первой задачи нужное, как им казалось, количество сил под начальством г-на Ноги, Ояма направил остальные войска по двум направлениям: с юго-востока — из Кореи, от р. Ялу, и с юга — вдоль железной дороги, имея конечной точкой движения Ляоян, где он рассчитывал не только нанести поражение русской армии, но и уничтожить.
Таким образом, с минуты обнаружения обоих направлений армий противника, Маньчжурская армия получила центральное положение по отношению к войскам Оямы, и, следовательно, ей приходилось решить задачу, называемую в стратегии: «Действия по внутренним операционным линиям». Задача состоит в том, чтобы, пользуясь разброской сил противника, бить его по частям, направляя достаточные для этого силы против одной из групп войск противника; конечно, по мере приближения последнего, т. е. уменьшения длины операционных линий, возможность успеха таких действий постепенно уменьшается и, наконец, совсем исчезает. В данном случае, например, можно было надеяться разбить или Куроки, стоявшего у Фынхуанчена, или Оку, бывшего у Вафандяна; это было гораздо труднее, когда они подошли к Янзелину и Гайчжоу. Такие действия требуют, во-первых, искусного решительного руководства и, во-вторых, подвижности войск, т. е. как раз именно того, что отсутствовало в Маньчжурской армии. Г-н Куропаткин страдал отсутствием всякой решимости, стремясь избегать прежде всего малейшего риска; войска, не имевшие вьючных артиллерии и обоза, стеснялись в своей деятельности гористой местностью и, кроме того, вообще не знали горной тактики. Впрочем нельзя не заметить, что отсутствие подвижности в наших войсках не составляло еще главнейшей данной, парализовавшей их деятельность; этому недостатку усиленно потакали, с ним хотели считаться, и как бы его узаконивали, внедряли в войска; полагаю, что Скобелев сумел бы достигнуть и подвижности, и быстроты… но его не было с нами; наконец, ведь отступали мы очень быстро, превозмогая всякие препятствия в виде гор, перевалов и грязи.
Операция Вафангоу является единственной попыткой применить стратегическое искусство в смысле действий по внутренним операционным линиям; правда, она окончилась неудачным боем и немедленным отступлением, т. е. имеет только отрицательный результат: если даже и нулевой в смысле стратегическом, так как японцы не развили своего успеха, то во всяком случае тяжелый в моральном отношении, как проигрыш сражения, как лишнее поражение. Тем не менее, многие утверждают, что от Вафангоу зависело всё, т. е. участь всей камлании, а Вафангоу было кем-то навязано Маньчжурской армии, что без приказа свыше не было бы Вафангоу, а тогда Ляоян мог бы быть победой, вместо поражения.
Посмотрим же, справедливо ли такое мнение, и можно ли считать виновным за результаты Вафангоу кого-либо другого, кроме командной власти армии. Не имея никакого плана действий, Куропаткин занял центральное по отношению к войскам Оямы положение в Ляояне и начал подготовлять свою будущую победу.
Я не считаю планом идею «терпеть», т. е. отступать и выжидать до момента какого-то колоссального превосходства сил, потому что, тем не менее, мы ткнулись в Ляоян, где возможность сосредоточения сил русской армии зависела совсем не от нас, а исключительно от японцев, которые и предоставили нам любезно эту возможность; к сожалению, такая капитальная ошибка стратегии нашего противника не была нами использована.
Заметим, что, отправляясь на войну, Куропаткин согласился подчиниться наместнику, т. е. тогдашнему главнокомандующему. Последнему приходилось руководить и Артуром и армией; он был готов утилизировать силы полевых войск для помощи крепости, прикрывавшей тихоокеанскую эскадру. Куропаткин же преследовал лишь одну цель — сбережение до более удобного момента своей армии.
С самого начала военных действий г-н Куропаткин проявляет полную пассивность личного руководства войсками: он посылает г-на Засулича на берега р. Ялу и, дав ему весьма неопределенные указания, не заботится о препятствии наступлению Куроки; позволяет Восточному отряду отступить одним махом, без всякого на то принуждения противником, к Ляншаньгуань, а затем и еще далее, уступая без выстрела укрепленные позиции и разработанный готовый стратегический путь наступления. В отношении воспрепятствования высадке японцев у Бицзыво Куропаткин проявляет полную пассивность, ибо ограничивается каким-то намеком, в виде высылки к станции Пуландян отряда г.-м. Зыкова (4 бтл., 6 эск., 8 орд. и части погран. стражи), результаты чего определяются им такими словами: «Уже при первых известиях о высадке японцев у Бицзыво, я был озабочен мыслью выяснить значение этой операции и размер высадившихся сил, и с этой целью выслал к стороне Пуландяна отряд г-на Зыкова. Отряд этот продвинулся до Вафандяна и помог нам, как выяснить размеры самой высадки, так и поддержать несколько дней сообщение с П.-Артуром, причем удалось продвинуть в П.-Артур поезд со снарядами особой важности».
Всем известно, как выяснял этот отряд размеры высадки (даже не видел ее); поезд со снарядами был проведен в Артур только благодаря находчивости подполковника Спиридонова; утверждаю, что если бы г-н Зыков и не был в Вафандяне, то это ничуть не изменило бы ход событий на театре военных действий.
Несмотря на уже определившиеся высадкой у Бицзыво намерения противника и имение в руках точных сведений о полной безопасности западного побережья Ляодунского залива, продолжается разбрасывание войск (1-й Сибирский корпус) по этому берегу; мало того, беспокоясь за территорию вдоль р. Ляохэ, ожидая не только наступления японцев, но и нарушения нейтралитета Китаем, Куропаткин создает стратегической важности Ляохейский отряд, вверяя его генералу Косоговскому, особенно способному видеть во сне и наяву стратегические и тактические окружения врагом. Отряд г-на Зыкова продолжает оставаться в Вафандяне и тогда, когда сообщение с Артуром было прервано. Конечно, столь выдвинутое положение ничтожных сил было опасно; вот почему весьма естественно, после печального опыта Тюренчена, 28 апреля из С.‑Петербурга, было преподано указание, дающее замечательно верную оценку тогдашнего положения дел:
«После отступления нашего от Ялу и высадки японцев у Бицзыво, стратегическое положение значительно изменилось. Дальнейшее охранение железной дороги между армией и П.‑Артуром и занятие Инкоу излишни. Следует избегать разброски сил. Положение отряда г-на Зыкова опасно. Единственное средство улучшить наше стратегическое положение заключается в быстром и возможно полном сосредоточении армии, которая, при данном условии, будет в состоянии бороться даже с двумя японскими армиями.»
Если вообще стратегия признает вредным стеснение полномочий полководца какими-нибудь указаниями свыше, то, в данном случае, наоборот, именно свыше давались самые полезные и рациональные напоминания, которые только надлежало исполнить: «Прежде всего, сосредоточить армию, дабы не подвергать войска частным поражениям, и уже, по сосредоточении, дать отпор противнику». Что можно сказать против столь здравой и простой идеи?
Посмотрим, каков последовал ответ Куропаткина на спокойное и твердое выражение высшей власти. Он испугался, что его считают уже достаточно сильным для борьбы с врагом, а потому на всякий случай предупреждает (телеграммой от 30 апреля) о возможности своего отступления:
«Озабочен исполнением указанной первой задачи — сосредоточения армии из достаточных сил, но, при полном желании удержать Ляоян и Мукден, предвижу возможность отступления, если Китай нарушит нейтралитет, или японцы высадятся близ Инкоу. Единственным выходом тогда — отступление армии за Телин. Особенно важно удержать Китай от нарушения нейтралитета.»
На это последовал 3 мая весьма определенный ответ наместника: «Хотя в феврале и было поставлено первой задачей сосредоточение в надлежащих силах, но 28 апреля последовали новые указания, по коим силы армии признаются достаточными для сдержания наступления двух японских армий. Скоро силы армии (нашей) превзойдут 100 батальонов, и тогда едва ли представится надобность в отступлении. Наступление еще одной японской армии с запада к Синминтину и Мукдену, если бы и последовало, непосредственной опасности не представляет. Между тем, 28 апреля вам ставится вопрос о выручке Артура, который едва ли продержится более двух-трех месяцев. При отступлении на север возможность его выручки отдаляется. Полагаю вполне возможным дать ныне неприятелю возможный отпор».
Итак, 3 мая уже был окончательно решен и в С.‑Петербурге и в Мукдене вопрос о необходимости наступления на юг для выручки Артура. Казалось бы, командующему армией оставалось только исполнить приказание наместника, если он находил это возможным и выполнимым, или же категорически заявить, что подобный способ действий не соответствует данной обстановке и должен быть исключен, как разрушающий расчеты плана военных действий. Однако, Куропаткин не решается ни на то, ни на другое. Поэтому наместник в своем письме от 3 мая, очерчивая обстановку на театре военных действий (нерешительность действий японской армии под Фынхуанченом, направление значительных сил противника на Ляодунский полуостров, возможность активных действий с нашей стороны ввиду вероятного превосходства сил Маньчжурской армии над японской, расположенной в Южной Маньчжурии), рекомендует два способа действий:
1) оставив на юге достаточный заслон, на случай появления с этой стороны новой неприятельской армии, двинуться с большей частью сил на Фынхуанчен, с целью разбить и отбросить за Ялу расположенную там японскую армию; ввиду полного превосходства сил Муньчжурской армии над японской, расположенной в Южной Маньчжурии, такая операция не представляет никакой опасности и обещает успех;
2) выставив на перевалах вполне обеспечивающий нашу коммуникационную линию заслон против расположенной у Фынхуанчена японской армии и оставив резерв у Хайчена, двинуться с частью сил на помощь Артуру.
11 мая, т. е. через восемь дней после получения категорического указания «выручить Артур», Куропаткин вновь телеграфирует наместнику о возможности своего отступления за Телин:
«Со времени приезда в армию готовлюсь дать решительный отпор. Для этого на Восточном фронте приняты должные меры, но необходимость охранять длинную линию Феньшуйлинского хребта — наша слабость. Против высадки у Инкоу и Гайчжоу готовимся бороться активно. Переход в наступление против Куроки, по отсутствию сведений о направлении двух третей японских сил, признаем несвоевременным. Этому мешают также соображения административного свойства. В худшем случае, предусмотренном в депеше от 30 апреля, надо готовиться к отступлению за Телин. Наше положение будет также затруднительно, если неприятель направит значительные силы от Ялу на Мукден. Если японцы будут медлить, то армия займет положение, дающее возможность бороться против высадки в районе Инкоу—Гайчжоу. С прибытием новых подкреплений и в зависимости от действий противника, определятся наши дальнейшие мероприятия.»
Содержание телеграммы в высшей степени неопределенно и необстоятельно; в сущности, это просто признание, что «хожу, мол, в потемках и не знаю, что предпринять, ибо всё будет зависеть от действий противника, намерения которого проникнуть я не в состоянии». Однако, вместе с тем такой ответ, на категорическое указание «выручить Порт-Артур», являлся и документом — оправданием на случай будущей неудачи при действиях в этом направлении: «Ведь предупреждал же я такой-то депешей, что наступать несвоевременно».
Куропаткин не ограничился этим ответом, а 14 мая послал наместнику длиннейшее письмо, в котором так оценивает обстановку в отношении вероятных действий противника:
«Для принятия каких-либо определенных решений у нас не достает главных данных, где будут находиться главные силы японцев, и какой окончательный план они примут. Таких планов может быть два:
Японцы могут направить против Маньчжурской армии 3 армии, причем из 2-й армии против цзыньчжоуской позиции оставляется только одна дивизия, а остальные двигаются на север на соединение с войсками высадившимися у Догушаня, или с теми, которые высадятся в Сюниочене, Гайчжоу или Инкоу (передовые части 2-й армии уже находятся близ ст. Вафандян, а от этой станции до Гайчжоу меньше, нежели от Догушаня).
Если японцы задались действительно целью вытеснить Маньчжурскую армию из занятого ею расположения, то в этом случае переход войск Маньчжурской армии к активным действиям несвоевременен, и, по моему мнению, нам надлежит, задерживая по возможности наступление противника, дать ему на подготовительных позициях в ляоянском районе самый решительный отпор. Если при этом мы одержим успех, то восстановление связи с П.-Артуром явится одним из ближайших следствий успеха.
Если же японцы примут новый план, а именно, решатся, как ваше в‑во полагаете, направить главные силы с целью овладения Порт-Артуром, то я, совершенно согласно с вашим мнением, признаю, что войска Маньчжурской армии должны проявить энергичные активные действия в одном из указанных вами в письме направлений.»
Таким образом, казалось бы, г-н Куропаткин соглашался на переход к активным действиям вверенной ему армии, но сейчас же следует и ослабление этого решения замечанием:
«В интересах армии всякий переход к активным действиям желателен только лишь после сосредоточения большей части ее сил (спрашивается, как это понимать? что и когда считать сосредоточением большей части сил?), с тем, чтобы действия армии могли носить самый решительный характер, а наступление могло быть исполнено безусловно не только до, но и в пределах Кореи (какая вдруг открылась широкая задача! и главное, ведь только что говорилось о необходимости отступать за Телин!).»
Указав, что частные неудачи, подобные понесенной Восточным отрядом под Тюренченом, вообще вредны для армии, Куропаткин делает разбор наступательной операции к р. Ялу, представляет все затруднения к ее выполнению и совершенно отказывается от этого проекта: «При настоящей сложной стратегической обстановке нашей армии, при недостаточной обеспеченности ее сосредоточения, ибо возможен перерыв подвоза по железной дороге по тем или другим причинам (странно: ведь всегда бывают всякие причины!), по необезпеченности фланга и даже тыла армии против удара главных сил со стороны Инкоу или Гайчжоу, переход в наступление ныне к Ялу частью наших сил, представляя известные преимущества, в то же время имеет столь серьезные невыгоды при тех силах, которыми мы располагаем ныне, что от него надлежало бы отказаться».
Оценивая операцию наступления на юг, для непосредственной выручки Артура, Куропаткин говорит, что «ее можно выполнить в ближайшее время всего одним корпусом, который будет поставлен в очень рискованное положение, но, по сравнении обоих способов действий, т. е. операции наступления на Ялу и операции наступления к Квантуну, он должен, несмотря на все опасные стороны, отдать предпочтение наступлению частью сил в направлении на Квантун».
На заявление наместника о том, что крепость способна держаться всего два-три месяца, г-н Куропаткин отвечает, что это является для него совершенно новой данной, так как считалось, что «Артур может оказать сопротивление превосходным силам противника, насколько хватит его жизненных припасов, а запасы эти заготовлены в годичной пропорции».
Перечислив меры, принятые для обороны побережья и Феншуйлинского хребта, командующий армией заключает так:
«Принятые и принимаемые меры, при не выяснившейся еще ныне обстановке положения и сил противника, отвечают требованиям обороны на случай наступления против нас превосходных сил, и в то же время, если бы 3-я японская армия была направлена на Квантун; эти меры являются подготовительными для быстрого наступления движения корпусов войск в южном направлении“.
И это письмо в своем содержании совсем не заключает решительного возражения против наступления для выручки Артура; оно лишь представляет из себя новый оправдательный документ военачальника на случай возможных неудач; другими словами, предоставляя решение вопроса высшему начальству, Куропаткин говорил так: «Я слагаю с себя всякую ответственность за последствия попытки наступать к Артуру, но если бы Артур пал, то ведь я никогда не отказывал вам в наступлении для его выручки».
Как раз в это время пала оборона цзыньчжоуской позиции, т. е. обстановка именно оправдывала решение немедленного наступления для выручки Артура. Комбинацию одновременности двух операций японцами, — и против Артура, и против Ляояна, ни Алексеев, ни Куропаткин тогда еще не предвидели. Японцы между тем играли нам в руку — делали эту ошибку, и, конечно, если бы наступление на юг было предпринято немедленно, то оно имело бы огромное значение; а если бы оно было выполнено в начале мая, то неизвестно, достался ли бы так легко Цзиньчжоуский перешеек нашим врагам, ибо при атаке его японцы очутились бы между двух огней.
Совершенно естественно озабоченный участью нашего флота в Артуре, на который, к сожалению, еще надеялись, и не получив от Куропаткина категорического отказа от наступления для выручки крепости, наместник 16 мая телеграфировал ему, что представляет на благовоззрение в С.‑Петербург вопрос о немедленном наступлении на помощь Артуру и просит принять меры к подготовке такого наступления в настоящее время корпусом силой в 24—32 батальона, к Квантуну, что он уже принял некоторые меры к его подготовке и лишь отложил окончательное решение вопроса до той минуты, когда подтвердится движение главных сил неприятеля к П.‑Артуру; с своей стороны наместник полагал, что взятием цзиньчжоуской позиции намерения японцев уже достаточно обнаружены.
На следующий день были санкционированы соображения наместника, и поэтому 18 мая последний телеграфировал Куропаткину: «Предположение о наступлении на выручку П.‑Артура одобрено, согласно плану, изложенному в письме от 14 мая. Прошу приступить к выполнению этой операции, которую полагаю необходимым произвести безотлагательно. Для успеха наступления признавал бы соответственным при первой возможности доведение назначенных для сего сил до 4-х дивизий».
Этой телеграммой наместник передавал командующему армией свое приказание наступать немедленно, но г-н Куропаткин, во-первых, и не подумал его исполнять, а, во-вторых, только 20 мая, т. е. через два дня, телеграфировал начальнику полевого штаба наместника о новых затруднениях для выполнения операции, которые, однако, не только сейчас, но и тогда могли показаться странными (теперь это подтверждают пережитые события, но уже тогда намерения японцев были довольно прозрачны; конечно, только не для тех, кои желали видеть везде их миллионные армии), а именно:
«Несомненно передвижение значительных японских сил на северо-восток по Ялу с горной артиллерией, в связи с упорно подтверждаемыми сведениями из Парижа полковника Лазарева о готовящемся обходе нашего левого фланга двумя дивизиями с горной артиллерией, приводят меня к убеждению в необходимости усиления мер по обеспечению левого фланга расположения армии.» Итак, Куропаткин верит в такое наступление по донесениям из Парижа, а между тем как раз в эту минуту японцы даже очистили Саймацзы (на нашем крайнем левом фланге). Замечательно, что в отношении этой наиболее реальной данной сообщено так: «Это движение (обход нашего левого фланга), судя по очищению японцами Саймацзы, еще подготовляется и, вероятнее всего, будет выполнено в связи с общим переходом в наступление от Ялу против нас всех японских войск».
Становясь затем на ту точку зрения, что именно такая операция противника для нас наиболее желательна, Куропаткин вдруг заявляет, что, в случае же нашего наступления частью сил к Артуру «получится небывалый из русских и японцев как бы слоеный пирог по линии Порт-Артур — Мукден, а именно: русские, японцы, японцы, опять русские. Если японцам обходом левого фланга удастся прорваться к железной дороге (вероятно, севернее Мукдена!), то прибавятся еще два новых слоя: японцы и русские; принимаю все меры, чтобы избежать такой небывалой в истории войны чрезполосицы». После таких строго научных и образных стратегических измышлений, полководец обращается уже к реальным мерам осуществления своих предначертаний, что выражается в просьбе «направить из Мукдена в Синзинтин[ВТ 1] один батальон (это против 2-х дивизий Парижского полковника Лазарева!); туда же предназначить один полк из бригады оренбургских казаков, предназначавшихся ранее генералу Линевичу (в Уссурийский край), и доложить содержание депеши наместнику».
Эта телеграмма представляет из себя один из самых видных документов по несостоятельности Куропаткина, как лица ответственного по серьезному делу вообще, а не только по такому страшному и государственному, как война:
1) он не желает решиться на операцию наступления, но и не хочет сказать, что отказывается от нее, причем пишет не своему прямому начальнику, а состоящему при нем;
2) что за надобность осуждать, или вернее насмехаться над планом прямого начальника, обращаясь к его же подчиненному, ибо этот план назван «слоеным пирогом»;
3) можно ли так подтасовывать данные обстановки для оправдания своей нерешительности, чтобы утверждать о вероятном наступлении противника на основании его отступления — очищения Саймацзы.
Ясно, что бессодержательная телеграмма командующего армией не могла поколебать решение наместника, т. е. главнокомандующего, прийти на помощь Артуру, тем более, что полученные им 31 мая депеши г-на Стесселя от 15 мая указывали на критическое положение крепости. Г.-а. Алексеев совершенно определенно высказался в телеграмме от 22 мая;
«Полагаю, что наше положение у Ляояна настолько прочно, что без особого риска возможно теперь же направить на выручку Артура не менее 48 батальонов, и тем более, что 3-я Сибирская дивизия уже подошла в район сосредоточения. Вместе с сим признаю необходимым беспромедлительный переход в наступление разом достаточными силами. Я считаю особым долгом вновь обратиться к в‑у в‑ву по вопросу о выручке его (Артура) и просить об этом вашего отзыва.»
Вместе с тем наместник донес 22 мая в С.‑Петербург о критическом положении Артура и о своем намерении двинуть для безотлагательной помощи ему 48 батальонов, а также о том, что Куропаткин предполагает ограничиться всего 30-ю батальонами, за которыми двинуть подкрепление, по прибытии к Ляояну новых войск из России. На это было телеграфировано, что «определение средств и способов для отвлечения удара от Артура принадлежит власти главнокомандующего, но переход Маньчжурской армии к активной деятельности является вполне назревшим; ответственность за участь Артура возлагается на Куропаткина».
23 мая эта телеграмма была передана Куропаткину, но только 25-го он телеграфировал наместнику: «Назначено для наступления 24 бтл. 1-го Сибирского корпуса и 8 бтл. 35-й дивизии, т. е. всего 32 бтл.; при них 88 полев., 12 кон. орудий, 22 сотни и эскадр. Для обороны побережья Инкоу—Гайчжоу—Сюниочен — 8 бтл. (бригада 3-й Сибирской дивизии); в резерв этих войск предназначена бригада 31-й дивизии; всего[1] на направлении Вафандян—Гайчжоу собрано 48 бтл., 120 полев., 12 кон. оруд., 22 эск. и сот. Против Куроки оставалось 40 бтл., 82 пеш. и горн. оруд., 52 сотни. В общем резерве в Ляояне оставалась 5-я стрелковая дивизия и в Хайчене бригада 3-й Сибирской дивизии.
Донеся об исполненном, г-н Куропаткин не преминул и высказать свое сетование на могущие быть последствия: «Нельзя не признать, что резерв, при растянутости линии обороны по Феньшуйлинскому хребту на 140 верст, весьма слаб; наш противник, даже не имея превосходства в силах, но действуя сосредоточенно, может без особых усилий прорвать этот кордон в любом месте. В настоящее время Маньчжурская армия занимает по линии железной дороги от Вафандяна до Ляояна свыше 200 верст».
Итак, Куропаткин не исполнил никаких мер по подготовке наступательной операции для выручки Артура: а) рассыпал даже единственную предназначенную им с этою целью часть — 1-й Сибир. корпус, ибо еще 28 мая в 7 часов 5 мин. вечера он сам телеграфировал барону Штакельберг: «Требуется, прежде всего, сосредоточение войск корпуса, ныне растянутого от Гайчжоу до Вафангоу на 80 верст». Кроме того, 8 бтл. были в Ляояне, а 8 еще ехали из Харбина. в) Всё остальное из войск Маньчжурской Армии было, по собственному выражению ее командующего, настолько разбросано, что «противник, даже не имея превосходства в силах, мог легко разбить нас по частям».
Но лучше всего то, что, разбросав таким образом вверенную ему армию, г-н Куропаткин сам же восклицает: «Она занимает по линии жел. дороги свыше 200 верст (при этом как бы нарочно считает от головы передового конного дозора, дабы прибавить пространства)».
Тем не менее Куропаткин не высказывает наместнику решительно, что он не согласен наступать, а повествует ему в общем в таком смысле: «В первую очередь (значит, предполагаются какие-то очереди!) получите 32 бтл. и посылайте их; положение их будет такое-то, но, конечно, сказать наверное, что противник воспользуется им, нельзя, а, с прибытием подкреплений, я дам вам еще 10-й армейский корпус (точно нельзя было в ожидании его скорого прибытия продвинуть другие части вперед)».
Наместник остался недоволен таким исполнением подготовительных мер операции наступления и совершенно справедливо сделал следующие замечания: 1) назначено слишком недостаточное число батальонов (всего 32, с резервом 8 бтл. в 60 верстах расстояния), 2) назначено недостаточно кавалерии, 3) не выполнено сосредоточение частей, 4) необходимо спешить производством операции именно теперь, пока база неприятеля находится еще в Бицзыво, ибо устройству ее в Дальнем препятствует японцам необходимость предварительно очистить бухту от многочисленных мин.
Кроме того, нельзя не признать выдающимся по своей простоте, реальности и вместе с тем меткости следующее указание г.-а. Алексеева:
«Вполне разделяя мнение ваше, что необходимость оказания помощи П.-Артуру заставляет нас с некоторым риском выдвинуться вперед и растянуть наше расположение, я, однако, не могу не обратить внимание на то, что и неприятельская армия, весьма немного превосходящая нас численностью, растянута на 400 верст, от Куаньдянсаня до П.-Артура, вследствие чего переход ее в наступление в каком-либо направлении едва ли может быть произведен значительными силами, и оставленные нами заслоны с их резервами, постоянно пополняемыми прибывающими по железной дороге войсками, будут в состоянии дать надлежащий отпор такому наступлению противника».
На это последнее категорическое приказание наместника (от 28 мая) последовал по телеграфу ответ командующего армией — официальный, который и представляет из себя окончательное согласие г-на Куропаткина на исполнение операции Вафангоу. Приводим его дословно и предлагаем надлежащее к нему освещение:
Спрашивается, почему сосредоточение произведено лишь 29—30 мая, когда его можно было выполнить двумя—тремя неделями ранее? Почему нельзя было сменить 9-ю дивизию войсками из резерва, на место которых поставить прибывавшие части Сибирской дивизии? |
Корпус войск, назначенный для движения к югу, сосредотачивается с возможной быстротой: пехотные части авангарда в короткое время передвинулись из Хайчена к Вафандяну; сосредоточение 9-й стрелковой дивизии замедлилось необходимостью сменить ее на побережье частями 3-й Сибирской дивизии; для ускорения сосредоточения часть войск перевозится по железной дороге. |
Значит наступление наше абсурдно и безнадежно, так как назначено слишком мало сил, а, почему мало, ответ следует ниже: |
По последнему донесению Стесселя против П.‑Артура в настоящее время расположены только 2 японские дивизии; остальные части 2-й и 3-й японских армий расположены к северу от цзиньжоуской позиции. Таким образом, против отряда Штакельберга может действовать примерно 4 японских дивизии, и притом на укрепленной позиции; положение благоприятное для Артура, но указывающее на недостаточность сил нами направляемых на юг. |
…Потому что, может быть, я ошибся в расчетах и слишком разбросал свои войска. Прошу помочь мне и взять на себя ответственность за обеспечение моих флангов и тыла. Другими словами, Куропаткин хотел не только сложить с себя ответственность за идею операции наступления, но хотел, чтобы и ее выполнение, в смысле назначения войск, также было принято на себя наместником — главнокомандующим, т. е. ему было бы предписано послать не столько-то батальонов, а именно такие-то. Только по этим словам Куропаткина наместник имел право донести в С.‑Петербург следующее: «Командующий Маньчжурской армией совершенно не отдает себе отчета в том, что ему нужно делать, а, следовательно, не в состоянии командовать не только армией, но вообще войсками». |
В бытность г-на Жилинского в Ляояне я просил его взять на себя труд по проверке принятого нами расположения войск на перевалах, в частных к ним резервах и в общем резерве против армии Куроки. Быть может, Мы (кто же это Мы? Куропаткин с Сахаровым, Харкевичем и комп.? и почему не Я?) слишком много отделили для этого войск, и со стороны (может быть, не только из Мукдена, но и из С.‑Петербурга, наконец, из Парижа, где ведь тоже сидел вполне ориентированный полководец и стратег генерального штаба полковник Лазарев) легче будет указать (мне и компании), какие именно войска можно будет снять с того и другого направления и двинуть к Штакельбергу. Очень буду обязан за такое указание. |
Все эти опасения были изложены предусмотрительным полководцем гораздо ранее. Нового было лишь то, что японцы уже занимали Сюянь и, следовательно, приблизились к Гайчжоу, но это и показывает, что если время для наступления к Артуру еще не было совсем упущено, то во всяком случае наиболее благоприятные для него дни уже прошли. Однако, вероятность решительного наступления японцев на Гайчжоу и против Восточного отряда всё также была слишком мала, ибо они не были еще к ним готовы; они выполнили это лишь в августе, а пока только запугивали Куропаткина на нашем Восточном фронте[2]. |
Необходимо принять во внимание и прикрытие направления Сюянь—Гайчжоу, которое до сих пор ничем не охранялось, но ныне, с занятием японцами Сюяня и с выдвижением значительных японских сил к северу от перешейка, приобретает большое значение. У Сюяня, по наблюдению генерала Мищенко, уже находились части гвардейской и 10-й дивизий; направив сюда еще одну дивизию, Куроки может, в связи с наступлением 4-х японских дивизий с юга, двинуть к Гайчжоу 3 дивизии, дабы разорвать расположение нашей армии на две части и нанести поражение корпусу Штакельберга. |
Таким образом, Восточный отряд графа Келлера, действоваший на направлении Ляоян—Фынхуанчен, сделался теперь неожиданно уже центром, а не левым флангом нашего расположения. Разве это не натяжка или подтасовка элементов обстановки (стремление показать ее наиболее сложной и опасной). И какие вдруг появились точные сведения о роде и количестве японских войск в составе армии Куроки! |
Против перехода в наступление центра нашего расположения, а именно войск Восточного отряда, Куроки укрепил Фынхуанчен и вверит, вероятно, оборону его резервным войскам и 12-й дивизии. |
А если она необходима, то, значит, следовало наступать на выручку, и значит командующий армией был одинакового мнения и убеждения с главнокомандующим, т. е. наместником, и, следовательно, операция наступления на юг, для выручки крепости, в своей идее принадлежит Куропаткину на одинаковых с высшими над ним начальниками основаниях. |
Порт Артуру небходима выручка. |
Эти слова нельзя понять иначе, как следующим образом: наступать совершенно невозможно, ибо, при неуспехе Штакельберга, будет нехорошо для Артура, а, в случае его успеха, погибнет вся Маньчжурская армия. |
Если войска корпуса Штакельберга потерпят неудачу, то это не улучшит, а только ухудшит положение П.-Артура; если бы Штакельберг, усиленный сверх наших сил — за счет безопасности своей связи с остальными частями Маньчжурской армии, и одержал бы успех, то сомкнутый удар Куроки на ослабленную, стоящую кордоном нашу оборону имел бы успех, и Куроки стал бы на сообщениях со Штакельбергом, положение Маньчжурской армии сделалось бы весьма опасным; |
На самом деле, это был мираж; Куроки лишь обозначал наступление. Что же касается до оставления в стратегическом резерве Маньчжурской армии всего 12 бтл., то это лишь показывает, что все силы были чрезмерно разбросаны; впрочем, и дальше мы действовали всегда исключительно отрядами, кордонами, но никогда кулаком. В этом и заключается одна из главнейших причин наших поражений. |
я предвижу, что начало действий к югу Штакельберга совпадет с началом энергичного наступления Куроки; готовлюсь дать самым упорным образом отпор, но имею в общем резерве только 12 батальонов. |
Телеграмма заканчивается следующими словами: «С прибытием головы 10-го корпуса можно будет усиливать войска, двинутые к югу, войсками 10-го корпуса». Эта фраза представляет из себя пустые слова, ибо когда еще могли прибыть войска 10-го корпуса и попасть к Штакельбергу; и без того время для наступления было уже упущено. Но зато слова имеют огромное значение, как заключение исторического документа. Действительно, всё предшествующее, в нем сказанное, клонит к тому, чтобы признать задуманную операцию наступления абсурдной, ненужной, даже слишком рискованной, по той простой причине, что и у Штакельберга было слишком мало сил для нанесения решительного удара, и у самого Куропаткина их оставалось слишком мало для обеспечения операции… Следовательно, наместник, пожалуй, мог принять такую депешу за решительный отказ наступать, но это никак не входило в планы Куропаткина, ибо он мог рисковать следующим: вдруг погибнет Артур, и тогда ответственность за его участь, уже возложенная на Куропаткина, будет поставлена ему на счет. Так вот это обещание усилить Штакельберга войсками 10-го корпуса и уничтожало отказ наступать: «Я был готов выручать Артур, для чего сосредоточил всё, что мог, и имел в виду сосредоточить еще».
Казалось бы, за глаза достаточно этого официального, так сказать, командного документа г-на Куропаткина, чтобы выяснить его роль по организации и по выполнению операции наступления на юг отряда барона фон Штакельберга, с целью выручки Порт-Артура: не отказываясь от операции, обрисовываемой им самим невыполнимой, он тем не менее признает ее необходимость и старается лишь, на случай неудачи, заранее сложить с себя всякую ответственность; в то же время медлит, упускает благоприятное время, производя наступление на две недели позднее, чем это ему было указано, и, наконец, ограничивается назначением слишком малых сил, имея полную возможность воспользоваться еще, по крайней мере, силами одной дивизии.
Но интересно рассмотреть еще два тоже официальных документа за подписью Куропаткина, только не столь командные, а именно: его писем наместнику от 26 и 29 мая. Содержание их, в сущности, одно и то же; первое гораздо пространнее, а потому ограничиваюсь приведением здесь дословного содержания второго, которое вместе с тем является ответом на полученное командующим Маньчжурской армией сообщение, что на него возлагается ответственность за участь Артура.
Я не виноват в том, что еще до войны был составлен какой-то план военных действий. Однако, этот план был утвержден и, следовательно, признан мной в качестве военного министра — администратора в С.‑Петербурге, но, конечно, я не ожидал, что мне же и придется считаться с ним в качестве полководца на маньчжурском театре военных действий. |
Сосредоточение производилось по плану, согласно которому считалось, что главная опасность угрожала не к стороне П.‑Артура, а со стороны высадки у Инкоу и Гайчжоу. Поэтому было отклонено и представление об усилении гарнизона. В апреле армия не готова была еще к активным действиям, т. к. было неизвестно, куда японцы направят большую часть своих сил. |
Виноват флот и вероятно Засулич, который, однако, как это ни странно, продолжал командовать войсками. |
Неудача флота 31 марта и переправа противника через Ялу отразились крайне невыгодно на нашем положении. |
Опять виноват флот и вероятно г-н Зыков, посланный к Вафандяну помешать высадке, но даже не взглянувший на это интересное упражнение. Я не виноват в том, что всё еще предполагал выполнять некий существовавший на бумаге план действий, по которому следовало действовать и японцам, но они не оказались для этого достаточно джентльменами. |
22 апреля началась высадка у Бицзыво, но флот ей не препятствовал. Армия, несмотря на некоторые принятые меры, также не могла помешать высадке. Последняя еще не давала вполне точных указаний о дальнейших планах японцев. Концентрическое наступление трех армий представлялось возможным. |
Я не виноват в том, что мне давали всё кавалерию, которая в горах бесполезна, а мне была так нужна пехота… Но ведь, собираясь на войну, я не мог не знать, как военный министр, какие войска мне будут присылать. |
Между тем с 29 марта по 1 мая последовал перерыв в подвозе пехотных частей армии, которая заключала в себе 78 батальонов. |
Я не виноват, что тотчас по прибытии своем в Ляоян, я немедленно занялся установлением и развитием своих престижа и величия, для чего потребовалось создать тысячный, стоивший миллионы рублей, штаб… Я сидел в Ляояне и ничего не ведал о противнике, а между тем ожидал его со всех сторон… даже нашествия китайцев-хунхузов из долины Ляохэ, в полной возможности чего меня уверил храбрый стратегический генерал Косоговский. |
Необходимость заблаговременно выяснить направление противника повела к разброске армии, которую депешей от 28 апреля приказано было устранить. |
Ведь и я думал иногда о возможности активных действий, так как им обучают в военных академиях, и в своих письмах начальству я не раз академически рассуждал о таковых. |
В мае армия усилилась, и было приступлено к разработке планов наступления, как против Куроки, так и на юг, что совпало с письмом 8 мая. |
Я не виноват, что японцы решили действовать несогласно с каким-то планом, созданным и мной утвержденным до войны. А только что — за 10—12 дней — Куропаткин решительно отклонил этот способ действий и признал во всех отношениях более удобным наступать на юг, и с необходимостью немедленной поддержки Артура вполне согласился. |
Тем временем выяснилось, но всё еще не вполне, что главным объектом действий японцы избрали П.‑Артур. Ныне силы Маньчжурской армии дают основание рассчитывать на успех против Куроки, что было бы наиболее соответствующим решением, если бы не опасение, что П.‑Артур не может продержаться продолжительное время. Между тем, в депеше от 22 мая значится, что Артуру нужна сильная и безотлагательная помощь. |
Нельзя же, однако, быть везде сильнее противника. Искусство полководца и состоит в том, чтобы сосредоточить свои силы в решительном пункте, ослабляя их на второстепенных, или даже совсем оттягивая их с последних (так постоянно и делали японцы, оперируя против Куропаткина). |
При таком условии мы ослабим себя на Восточном фронте, что не соответствует указаниям письма 8 мая, а также преподанным мне указаниям 19 мая. |
Во-первых, значительных сил Куропаткиным, вопреки указаниям наместника, назначено не было, а, во-вторых, никаких указаний ему свыше по обеспечению операции не давалось. |
Только надежда на прибытие 10-го корпуса дозволила отступить от полученных указаний назначением значительных сил для выручки П.-Артура. |
Да, трудной, но невозможной, по крайней мере, такой ее признает этими же словами сам исполнитель. Опять и в третий раз виноват флот, но, спрашивается, кто из здравомыслящих людей мог рассчитывать на русский флот после взятия японцами цзинчжоуской позиции? И какой это был строго определенный план? Применять план наместника, утвержденный военным министром еще до войны, уже было абсурдно, так как он не соответствовал обстановке. Значит, можно думать, что у Куропаткина был уже создан в Ляояне какой-нибудь план… Но оттуда доносили только: всё зависит от действий противника; неизвестно, что он будет делать; где находятся его две трети, где его большая половина сил? куда он нанесет главный удар? ожидаем атаки от Ялу, от Дагушаня, от Вафандяна, от Инкоу, из долины Ляохэ, от Синминтина, от Саймацзы — словом со всех сторон. |
Тем не менее задача эта, возникшая почти внезапно, вследствие перемены взгляда на обороноспособность П.‑Артура, является выдающейся по своей трудности. Таким образом армия действовала до сего времени по строго определенному плану, в основание которого была положена вера в силу сопротивления Артура и в содействие флота. Действительность не оправдала ожиданий: главный удар противника направляется на П.‑Артур, но флот бездействует, а вера в силу Артура исчезла. |
Письмо заканчивается такими словами: «Я мнения этого не разделяю, но, какая бы судьба Артур ни ожидала, командующий Маньчжурской армией, как видно из вышеизложенного, не может быть ответственным за его участь».
Это заключение письма представляет из себя собственное признание г-на Куропаткина в основном принципе всей своей боевой деятельности на маньчжурском театре военных действий: «Не до́лжно быть ответственным ни за что, ни за какие неудачи, и поэтому, прежде чем на что-нибудь решиться, надо принять меры к своему оправданию, сложить с себя ответственность на кого-нибудь, или даже на что-нибудь». В данном случае она складывалась на главнокомандующего, т. е. на наместника.
В том же заключении стоит фраза: «Я этого мнения не разделяю», т. е. я не потерял еще веру в обороноспособность Артура; кроме того, всё письмо Куропаткина от 26 мая написано, главным образом, с целью доказать несостоятельность мнения о слабости Артура, и приведены весьма серьезные доводы:
1) В течение последних трех месяцев гарнизон крепости значительно увеличился и состоит из 27 стрелковых батальонов, имеющих сверхкомплект нижних чинов, и 3 запасных батальонов очень сильного состава, т. е. всего одной пехоты до 30.000, а, с моряками и крепостной артиллерией, сила гарнизона значительно превысит 40.000 человек.
2) Конструктивная сила укреплений значительно и непрерывно увеличивалась.
3) 17-го февраля наместник доносил, что, если отдельная операция против Артура обещала неприятелю серьезные выгоды только в случае, если ему удастся овладеть крепостью одним ударом, то время для этого было уже упущено, так как сухопутный фронт крепости с каждым днем усиливался, а укрепления его, хотя и не оконченные, были приведены в готовность (поставлено вновь 200 орудий); продовольственные запасы пополнялись; за оборону ручалась историческая стойкость войск при защите укрепленных мест.
Столь резкую перемену во взгляде на крепость г-н Куропаткин объяснял временными неудачами первых наших действий против японцев, как флота, так и сухопутной армии, которые весьма приподняли дух японцев и принизили наш; от преувеличенного умаления сил японцев мы перешли к преувеличенной оценке их могущества и достоинств; не остались без влияния и хвастливые заявления наших противников о том, что они возьмут П.‑Артур в двухнедельный и даже в недельный срок.
Вообще, Куропаткин отказывался признавать, что положение Артура могло в данное время вызвать особую тревогу, ибо, пишет он, «если бы г-н Стессель и войска были вполне готовы встретить врага грудью и исполнить свой долг безтрепетно до конца, с верой, что русские войска в тех условиях, в которых они ныне находятся в П.‑Артуре, нельзя победить, несмотря ни на какие жертвы, на которые готовы японцы». Однако, эти последние слова показывают, что он одинаково с Г. А. Алексеевым опасался за участь Артура; он заканчивает так: «Совсем иначе представляется вопрос, если г-н Стессель (а, судя по донесениям последнего от 15 мая, по-видимому, это можно было заключить) сам потерял веру в возможность отстоять со славой вверенный ему русский оплот на Дальнем Востоке и успел сообщить войскам свои сомнения и подорвать их мужество и энергию. Тогда мы действительно должны ожидать относительно Порт-Артура самых тяжелых неожиданностей».
Итак, где же уверенность в незыблемости русского оплота, когда г-н Куропаткин не верит тому, кому поручена его оборона, и сам же говорит, что если вера в возможность отстоять твердыню исчезла из сердца начальника, если недоверие к своим силам и преувеличенное мнение о силе противника сообщилось от начальника войскам, то эта твердыня не может устоять против храброго и энергичного противника. Поэтому и слова его в письме 29 мая: «Не разделяю мнения о критическом положении Артура», — не имеют никакого значения и, конечно, не могли убедить главнокомандуюшего, т. е. наместника.
Письмо 26 мая заканчивается так:
«Дабы освободить Порт-Артур требуется продвинуться от района сосредоточения свыше 300 верст, и, главное, требуется взять цзинчжоускую позицию, защищаемую не только сухопутными войсками, но и флотом. Движение к П.‑Артуру, растягивая расположение Маньчжурской армии по линии железной дороги до 300 верст, причем на фланге этой линии расположена армия Куроки, численностью не менее 70—90 тысяч, представляет большие затруднения и опасность. Поэтому, как значится в письме Вашем 8 мая, это движение должно быть надежно обеспечено оставлением сильного заслона против армии Куроки с резервами в Ляояне и Хайчене».
Эти слова указывают на неудобовыполнимость операции, но сейчас же следуют и совершенно другие:
«Но если П.-Артур будет держаться сообразно со своей силой гарнизона и запасами, а главное и с исторической доблестью русских войск, то все трудности, каких бы то жертв ни потребовало, будут преодолены, и мы выручим славный гарнизон его.»
В письме же от 14 мая говорится весьма определенно о подготовке наступления на юг: «С прибытием в Гайчжоу Сибирской казачьей бригады, согласно с предположением барона Штакельберга, будет произведена обширная разведка конным отрядом, составленным из Приморского драгунского полка, бригады казаков и нескольких сотен Пограничной стражи. Разведка эта будет поддержана ротами Пограничной стражи ныне собираемыми в Сюниочене. С высадкой японцев у Бицзыво, при оставлении нами линии железной дороги, мной были даны несколько раз повторенные определенные указания ничего не разрушать и лишь лишать японцев возможности пользоваться дорогой, для чего разрешалось: снимать стрелки, прекращать действие водоснабжения, снимать телефонные аппараты и увозить подвижной состав. При этих условиях восстановление линии может быть произведено быстро. В настоящее время на подполковника Спиридонова уже возложена задача восстановления движения на участке до Сюниочена и далее к станции Ванцзялин, насколько то будет допустимо действиями противника. Выдвигаемая вперед конница быть может позволит восстановить движение до Вафангоу».
Опровержением намеков Куропаткина, что он верит в силу Артура служат и следующие факты: если он был так уверен в незыблемости крепости, то почему же складывал с себя ответственность за ее участь; наоборот, не выгоднее ли ему было, именно приняв таковую на себя, решительно и твердо отказаться от навязываемой ему операции наступления для выручки Артура; ничего подобного он, однако, не сделал, а, исписав множество страниц бумаги своими письмами и депешами, предоставил решение участи Артура и осуществление идеи его выручки старшему над собой, благо такой имелся налицо, и таковым можно было прикрываться: будет успех — я им воспользуюсь, будет неудача — я в ней неповинен. Ведь именно в этом и заключался главный принцип командования Маньчжурской армией.
Из всего вышеизложенного заключаем, что г-н Куропаткин не может никоим образом сложить с себя ответственность за осуществление идеи наступления отряда Штакельберга, и никакие фолианты его письменных оправданий, составленных исключительно ради этой цели, не могут и не должны иметь значения; наоборот, они-то и служат обвинением, ибо ярко обрисовывают неудовлетворительность деятельности Куропаткина: если не хочешь нести ответственности, то и не бери власти; раз же она принята, то уже нельзя уклоняться от ответственности.
В отношении организации самой операции, предоставленной главнокомандующим (наместником) командующему армией, уже было сказано, что именно исключительно благодаря Куропаткину она была предпринята на две-три недели позднее, нежели это было возможно, и этого желал наместник; кроме того, не были использованы в достаточном количестве силы. Нам остается только выяснить вопрос о том, кто должен был принять на себя непосредственное ближайшее — боевое руководство операцией.
Идея операции сама по себе очень широка: 1) переход к активным действиям Маньчжурской армии, 2) задача выручки крепости Порт-Артура, имевшей огромное политическое и стратегическое значение, и 3) нанесение решительного удара врагу, уже одержавшему столько успехов и на море, и на суше.
Так как в ту минуту операция была не только важнейшей, но и единственной, на всем театре военных действий полевой армии, а деятельность всех остальных частей последней сводилась лишь к наблюдению, пассивной обороне и демонстрациям, то естественно непосредственное руководство должно было принадлежать самому командующему армией. Полагаю, что не ошибусь, если скажу, что г-н Куропаткин вполне сознавал это, ибо доказательством тому служит следующее его заявление в письме к наместнику от 14 мая, заканчиваемое так: «С первыми подкреплениями я предполагаю усиливать выдвинутые к Квантуну войска. С прибытием 3-й Сибирской дивизии голова 2-го Сибирского корпуса (бригада 35-й дивизии) двинется на юг, а, по мере прибытия войск 10-го корпуса, передвинется на юг и весь 2-й Сибирский корпус, причем, в зависимости от действий армии Куроки, я останусь в Ляояне, или с частью полевого штаба отправлюсь на юг, дабы лично руководить действиями 1-го и 2-го Сибирских корпусов.»
Однако, это намерение личного руководства не было приведено в исполнение, вероятно, на том основании, что операция была возложена только на один корпус с приданной ему сперва одной, а позднее, уже в минуту определившейся неудачи боя под Вафангоу, еще другой бригадой. Нельзя не отметить, что такое решение Куропаткина предоставить всю ответственность за выполнение операции барону Штакельбергу более чем неправильно и может быть объяснено исключительно обычным принципом боевой деятельности нашего командующего армией, а именно, стремлением во что бы то ни стало сложить с себя ответственность на случай неудачи.
Вот как ориентировал г-н Куропаткин исполнителя операции наступления на юг, т. е. барона Штакельберга.
1) Телеграмма из Ляояна 27 мая, 12 ч. 50 мин. пополудни.
«Выдвижение японских войск к Пуландяну и далее, если бы подтвердилось, что японцы отошли от Порт-Артура и ограничиваются блокадой его, может служить признаком, что целью действий всех 3-х японских армий ставится ныне Маньчжурская армия. Предположение это ныне маловероятно; вернее, что японцы еще нуждаются в местности севернее Цзиньчжоу, примерно до линии Пуландян—Бицзыво, не успели убрать своих запасов и устроить новую базу в Талиенване или Дальнем. Во всяком случае, с вашей стороны требуется сделать все усилия, дабы ранее принятия боя знать, с какими силами вы будете иметь дело. Со стороны армии Куроки началось движение вперед. Саймацзы занято вчера японцами; находившиеся там 2½ бтл. с боем отступили в полном порядке. Против Келлера тоже началось движение. Наши передовые части отошли несколько назад. По донесению Мищенко, японцы собрали довольно значительные силы вблизи Сюяня и, вероятно, на этих днях займут этот пункт; наконец, замечено движение небольшой колонны японцев от Догушаня береговой дорогой по направлению на Бицзыво. Последние сведения требуют подтверждения. Телеграфируйте о ваших распоряжениях по сосредоточению частей 1-го Сибирского корпуса к Вафангоу. Требуется не терять ни одного дня времени.»
Из содержания этой депеши ясно видно, что время для наступления уже было упущено, и командующий армией не имеет никакой надежды на успех. Тем не менее, он все-таки посылает на верную неудачу несчастного командира корпуса, не желая взять на себя ответственность за гибель Артура.
2) Телеграмма из Ляояна 28 мая 7 ч. 5 м. вечера.
«Депешей № 4735 указывалась задача для энергичного выдвижения вверенного вам корпуса к югу; поэтому требуется, прежде всего, сосредоточение войск корпуса, ныне растянутого от Гайчжоу до Вафангоу на 80 верст. Выдвижение авангарда к Вафангоу еще более увеличивает разброску корпуса. Необходимо принятие мер, дабы бригада у Вафангоу не была атакована превосходными силами, и вверенные вам войска не потерпели поражения по частям. С занятием японцами Сюяня, возможно выдвижение их сил в направлении Сюянь—Гайчжоу. В бою Мищенко у Сюяня замечены гвардейские части и части армейской пехоты, — вероятно, 10-й дивизии. Мищенко отошел в направлении на Далин и поддержанный пехотой расположился у Вандзяпуцзы.
Эта телеграмма говорит о совершенной невозможности наступать, т. е. должна была подорвать всякую энергию исполнителя операции.
3) Телеграмма из Ляояна 29 мая 5 ч. дня.
«Генерал Стессель от 23 мая доносит, что японцы на Квантуне держатся против Артура восточнее линии Иньченцзы и до Сяосиндао передовыми частями. У Наньгуалина расположена дивизия, в Дальнем два полка, в Талиенване полк. Кроме того, занята киньчжоуская позиция. Севернее перешейка у Самсона до 40.000 и много артиллерии. Севернее горы Самсона, у Годзялина, укрепляется позиция. Наш флот собирается через несколько дней выйти в море для действия на сообщения и для содействия армии. Из этого сообщения можно сделать следующие соображения: если японцы высадили на Квантуне 6 дивизий, то из них 2 расположены против Артура и 2 дивизии действуют против вас, а 2 расположены в резерве у горы Самсона. Эти дивизии, с движением вашим вперед, могут усилить передовые дивизии. Необходимо задержать главные японские силы возможно дальше к северу от перешейка. Теперь, вероятно, японцам выгодно овладеть участком к югу от линии Пуландян—Бицзыво. Но, когда они перенесут базу в Дальний и Талиенван и приступят к решительным действиям против Артура, они быстро уйдут за перешеек. Нельзя допустить уйти спокойно. Преследуя по пятам, мы может быть можем овладеть частью орудий и обозов. Если бы счастье покровительствовало нашему флоту, и флот японский потерпел бы поражение, то со стороны сухопутных войск потребуются чрезвычайно энергичные меры использовать победу флота. Ожидаю ваших предположений о предстоящих вверенным вам войскам действиях.»
Эта телеграмма противоречит предыдущим, указывая на полную возможность активных решительных действий, правда, довольно проблематичных, если не сказать основанных на каких-то фантазиях, явившихся «соображениями» по поводу донесения Стеселя. Однако, эти фантастические намеки, делаемые командующим армией командиру 1-го корпуса, опять-таки представляют из себя образец политики: «Ведь я же не отказывался от наступательного образа действий и даже предлагал барону Штакельбергу преследовать японцев по пятам, забирая их орудия и обозы».
На основании всего выше изложенного нельзя не прийти к твердому, единственному справедливому заключению, что печальные стратегические результаты операции под Вафангоу всецело должны быть поставлены исключительно в вину Куропаткину, а не кому-либо другому, на следующих основаниях:
1) Вокреки настояниям свыше, он, не давая ни положительного, ни отрицательного ответа, упустил благоприятное время для выполнения операции.
2) Вопреки указаниям свыше, он не назначил достаточных сил; наоборот, бесцельно разбросал их на огромном пространстве. 3) Вопреки указаниям свыше, он не сосредоточил войска своевременно и тем поставил в крайне затруднительное положение исполнителя операции, т. е. барона Штакельберга. 4) Куропаткин поступил неправильно, отказавшись от непосредственного руководства операцией, возложив за нее ответственность на одного из корпусных командиров. 5) Куропаткин не только не ориентировал исполнителя операции, но даже затемнил ему обстановку какими-то несбыточными фантазиями, основанными на вздорном донесении Стесселя, причем неосновательность последнего была вполне очевидна.
Вообще, в этой же первой операции вполне выяснился характер командной деятельности г-на Куропаткина, а именно: никогда не отдавать категорических ясных приказаний; никогда не отвечать в высшие инстанции «да» или «нет», а избегать этих неприятных отчетных слов; никогда не брать на себя ответственности ни в чем, стараясь слагать ее на других; возможно больше отписываться и писать исключительно так, чтобы каждый документ мог всегда быть истолкован в пользу его написавшего. Словом, дальнейшее командование русской армией определилось такими словами: отсутствие твердости, решительности, но зато в полной мере колебание и политика. На первом плане должно было стать мелкое самолюбие, стремление во что бы то ни стало оградить свою репутацию от предвидимых, вернее, инстинктивно предчувствуемых, неудач. Интересы отечества и армии были принесены в жертву личности. Таким проявил себя наш вождь в дни Вафангоу и таким остался вплоть до мукденской катастрофы, после которой он должен был, наконец, оставить армию, но сумел вымолить разрешение оставаться в ее рядах и, следовательно, продолжать рисковать интересами государства и жизнью его сынов, не имея, однако, на то права уже только потому, что его авторитет был окончательно и безвозвратно потерян. Вести войска в бой может только начальник, имеющий над ними авторитет, что — основная данная для возможности победы.
Харбин, Владивосток. Апрель 1906 г.
Примечания[править]
- ↑ 25 мая эти войска были расположены так: 1-я дивизия у Вафангоу, 9-я — в районе Инкоу—Ташичао—Гайчжоу, Семипалатинский полк в Гайчжоу, Тобольский п. на пути от Харбина на юг. Бригада 35-й дивизии выступала из Хайчена в Гайчжоу; бригада 31-й дивизии в Ляояне; у Вафандяна 11 эскадронов и сотен.
- ↑ З и 4 июня граф Келлер во главе 7¾ батальонов, почти без артиллерии, произвел наступление к г. Фынхуанчену и совершенно беспрепятственно занял Сейлючжан, находившийся всего в 25 верстах от Фынхуанчена; все передовые японские части уходили без выстрела. Следовательно, армия Куроки еще не была готова к активным действиям.
Примечания редакторов Викитеки
- ↑ В книгах встречается «Синцзинтинъ», на карте «Синзинтинъ», на карте на стр. 2 — «Син-Цзин-Тинъ». Это старый Синцзин 兴京, позже рядом с ним основали Синьбиньское укрепление, а сейчас это Синьбинь 新宾. Как пишется окончание «-тинъ» по-китайски — пока не найдено, скорее всего нужно смотреть японские карты.
%D0%A1%D0%9F%D0%B1,1910.jpg){kind=link}