Восточная война 1853—1856 годов.[править]
Том третий[править]
Публикуется по изданию: Восточная война 1853—1856 годов. Сочинение члена Русского императорского Общества генерал-лейтенанта М. И. Богдановича. В 4-х томах. Издание второе, исправленное, дополненное. С-Петербург, Типография М. Стасюлевича, Вас. Остр., 2 лин., 7. 1877
Исходник здесь: http://www.adjudant.ru/crimea/bogdan00.htm
Глава XX.
Высадка Союзной армии и сражение на Алме.[править]
Для первоначальной высадки в Крым были назначены со стороны Французов 4 пехотные дивизии, в составе 40 батальонов, и два эскадрона всего около 30 тысяч человек, с 68-ю полевыми орудиями (1) а со стороны Англичан: 5 пехотных дивизий и часть кавалерийской дивизии, в составе 32-х батальонов и 10-ти эскадронов, и в числе 18,000 чел. пехоты и 2.000 кавалерии, всего 22,000 чел. с 54-мя полевыми орудиями (2); кроме того, турецкая дивизия, в числе до 7,000 чел. пехоты с 12-ю полевыми орудиями. Вообще же союзная армия, вместе с прислугою артиллерии и инженерным корпусом, простиралась до 60,000 челов. с 134-мя полевыми и 73-мя осадными орудиями (3).
До того времени, теория, основанная на примерах прежних высадок, не допускала возможности подобных предприятий в значительных силах, и смелое предположение Наполеона — произвести высадку полутораста-тысячной армии на берега Англии, не будучи приведено в исполнение, нисколько не поколебало убеждения военных людей в трудности высадок свыше тридцатитысячного корпуса. Да едва ли бы и могла быть исполнена высадка Наполеона в Англию, судя по сложности условий, которые требовались для успеха этой экспедиции. Но развитие пароходства, сделав морские экспедиции несравненно менее зависимыми от направления и силы ветров, способствовало двум могущественным морским державам предпринять и совершить с успехом одновременно высадку 60-ти тысяч человек, со всею находившеюся при них материальною частью. Кроме полевой артиллерии и парков, артиллерийского и инженерного, Союзная армия имела при себе 11 тысяч туров, 9,600 фашин, 180 тыс. земляных мешков, 30 тыс. кирпичей, 50 мантелетов и 21,600 штук шанцевого инструмента. Французское интендантство, приняв на себя обязанность продовольствовать, как свои войска, так и турецкую дивизию, заготовило 1,000,000 рационов муки, сухарей и соли; 1,500,000 рису, кофе и сахара, 240,000 говядины, 450,000 сала, 800,000 вина, 300,000 водки, а также значительное количество дров и угля. Французы также озаботились облегчением участи своих больных и раненых: число военных медицинских чинов было увеличено; при каждой дивизии находились: походный госпиталь и часть легкого госпиталя, прибывшего из Алжирии, 50 пар носилок и лазаретные фуры, а также госпитальные палатки, материалы для постройки большего барака, тюфяки и все нужное белье. Обоз госпитальной части вообще состоял из 40 повозок и 350 вьючных мулов. Английские войска были снабжены всеми запасами хуже французских и вовсе не имели обоза, а снаряжение и снабжение турецких войск были весьма неудовлетворительны (4).
Перевозка в Крым французских войск, со всеми находившимися при них запасами и обозами, потребовала 172-х морских судов разной величины (5), а перевозка английских войск — до полутораста паровых и парусных транспортов. Турецкая же дивизия была посажена на 9-ти турецких кораблях, присоединившихся к англо-французскому флоту (6).
В продолжении 1-го (13-го) сентября, Союзники были заняты сбором отставших судов у Евпатории и приготовлениями к высадке. В тот же день, около полудня, пароходы Карадок, под парламентерским флагом, Симпсон и Фридланд подошли к городу, а 36-ти-пушечный винтовый фрегат Трибун, став еще ближе к берегу, готовился открыть огонь по городским строениям. Исправлявший должность коменданта, майор Браницкий, с командою слабосильных Тарутинского егерского полка, в числе до 200 человек, отступил по дороге на Симферополь. Неприятель, заняв город отрядом в 3 тысячи человек с 12-ю орудиями, оставил для поддержания их несколько судов. В городе найдено Союзниками 60 тысяч четвертей пшеницы, принадлежавшей местному купечеству (7). Таким образом, неприятельская армия была обеспечена этим провиантом на четыре месяца.
На следующий день, 2-го (14-го) сентября, в два часа пополуночи, подан был сигнал к отплытию от Евпатории. Союзники ожидали встретить сопротивление при высадке, но войска князя Меншикова оставались, по-прежнему, на Алме и Каче, да и едва ли имели возможность действовать с успехом на совершенно открытой местности, против войск, поддержанных канонадою несметного множества морских орудий. Тем не менее, однако же, появление в виду неприятеля даже незначительного нашего отряда замедлило бы и весьма затруднило бы высадку Союзников. Один из адъютантов генерала Боске пишет: «Assurement, les batiments des flottes auraient eu raison des batteries de campagne queles Russes auraient des batteries de campagne que les Russes auraient pu amener sur la cote; mais l’on eut perdu beaucoup d’hommes par la confusion et le feu, et notre effectif n’etait pas fort eleve». (Конечно, судовая артиллерия одержала бы верх над полевыми батареями, которые могли Русские подвезти к берегу; но мы потеряли бы много людей от суматохи и огня неприятельских орудий; а войск у нас было мало). На рассвете, французские транспортные суда и флот подошли к месту, указанному для высадки. Первая линия, составленная из кораблей, в промежутках между которыми находились пароходы, стала на якорь в двухстах саженях от берега; на этих судах были размещены войска 1-й дивизии, а на судах второй и третьей линии — 2-й и 8-й дивизий; позади расположились транспортные суда и турецкая эскадра; а на флангах первой линии — легкие пароходы, назначенные для обстреливания впереди лежащей местности, в случае появления русских войск. Между тем было отправлено несколько пароходов. с посаженною на них 4-ю дивизией, для демонстрации, к устью Качи, откуда они должны были возвратиться вечером к Евпатории. Несколько спустя английские суда, подойдя постепенно к месту высадки, построились в линии левее Французов (8).
В 8-м часу утра, по сигналу, поданному с корабля Город Париж, французские войска стали садиться на гребные суда; в 9 часов началась высадка, в полдень уже вышла на берег почти вся « первая дивизия; в три часа высадилась 2-я, а к вечеру и 3-я дивизия; вместе с тем выгружалась полевая артиллерия. К ночи 2-го (14-го) сентября, три дивизии с 59-ю орудиями уже были расположены по восточную сторону Кичик-бельского озера, примкнув правый фланг к морю. Англичане высадились позже, потому что не успели прибыть вовремя к назначенному пункту: так говорят союзники их Французы. По свидетельству же Кинглека, причиною тому было перемещение влево бакенов, долженствовавших служить чертою раздела между французскими и английскими войсками, что заставило адмирала Лайонса, для избежания беспорядка, могшего произойти от столпления на одном месте войск обеих наций, избрать для высадки совершенно отдельный пункт, еще более влево (севернее) от Старого-форта, близ озера Камишлу. Но как бы ни было, Англичане, затрудняемые поднявшимся к вечеру сильным волнением, успели высадить в тот день только две первые дивизии (9). К ночи, 4-я французская дивизия, исполняя данное ей приказание, обратилась от устья Качи к месту высадки, и хотя сильный шквал с дождем затруднял плавание гребных судов, однако же на рассвете 3-го (15-го) успели выйти на берег все войска 4-й и турецкой дивизий. Затем с большим трудом были выгружены обоз, жизненные и военные припасы, и наконец лошади. 4-го (16-го) сентября, французские войска были обеспечены продовольствием до 11-го (23-го) включительно. Французы провели первую ночь после высадки довольно сносно, благодаря имевшимся при них небольшим палаткам (tentes-abris); напротив того, Англичане, которым довелось простоять до утра на низменной местности в лужах, под проливным дождем, без палаток и без бивачных огней, терпели невыносимые бедствия и успели окончить высадку не прежде 6-го (18-го) сентября. На счет продовольствования, Англичане также находились в невыгодном положении, хотя и получали ежедневно по полтора фунта мяса, между тем как дача Французов была втрое менее. Но, зато, первые готовили пищу поодиначке, каждый для себя, а Французы — артелями. От этого случалось, что английские солдаты, возвратясь в лагерь, усталыми и иззябшими, после суточной стоянки в траншее, должны были отправляться за дровами, разводить огонь и на-скоро жарить свою мясную порцию. Впоследствии они стали готовить пищу сообща; но, вместо небольших котелков, употреблявшихся во французских артелях, завели огромные ротные котлы, весьма неудобные к перевозке с места на место. От недостатка в горячей пище, в английском лагере развились в сильной степени холера и другие повальные болезни (10). Все это убеждает в несомненной истине, что в деле продовольствования и гигиены десятков тысяч людей, поставленных в исключительное положение условиями походной жизни, нет ничего маловажного.
Командующий войсками в Крыму, князь Меншиков, сосредоточив главные силы на реке Алме, донес Государю, что 1-го сентября, в виду Евпатории, появился многочисленный англо-французский флот, и что вслед затем значительное число неприятельской пехоты с частью кавалерии высажено на берег между Евпаторией и дер. Кюнтоуганом (имение, принадлежавшее помещику Ревелиоти). Вместе с тем, князь Меншиков доносил, что: „не признав возможным атаковать высаженные войска на плоском береге, обстреливаемом с флота, сосредоточил большую часть своих сил на выгодной позиции, в которой готовится встретить противника“, и что „состоящие под его начальством войска, одушевленные рвением и преданностию престолу и отечеству, с нетерпением ожидают минуты сразиться с неприятелем“ (11).
Несколько дней спустя, князь Меншиков донес Государю, что неприятель, совершив высадку в значительных силах, оставался на месте, и что наши войска занимали позицию по реке Алме, при деревне Бурлюке (12).
Войска эти, в составе 42 1/2 батальонов, 16-ти эскадронов и 11-ти казачьих сотен, с 10-ю батареями, находились в числе до 35-ти тысяч человек с 84-мя орудиями (13).
Позиция, ими занятая, находилась на левом берегу реки Алмы, образующем плато, высотою от 150-ти до 350-ти футов. Начиная от устья реки в море до восточной оконечности селения Алматамак, возвышения левого берега Алмы обрывисты и доступны только по крутым и узким оврагам. Далее — высоты поворачивают к югу, отходя от реки и простираясь по обе стороны большой дороги, ведущей из Евпатории в Севастополь: на этом пространстве они более доступны и имеют вид покатых террас. Дорога проходит вдоль балки, спадающей почти под прямым углом к реке против селения Бурлюк. К востоку от балки и большой Севастопольской дороги, возвышается гора, на северо-восточном склоне которой, в расстоянии не более 300 сажен от берега реки, находится довольно высокий холм, за коим пролегают две дороги от Тарханларского трактира к реке Каче. На всем пространстве от устья Алмы до трактира, правый берег покрыт виноградниками, садами и строениями деревень: Алматамак, Бурлюк и Тарханлар; далее же к северу, правая сторона реки представляет обширную равнину, весьма удобно обозреваемую с левого берега, на котором сады и виноградники находятся только влево от большой дороги, а также против селения Бурлюка и несколько ниже по течению реки. На всем пространстве течения Алмы был только один деревянный мост, у селения Бурлюка; но, зато, встречались броды на многих пунктах.
Левый фланг нашей позиции находился на высоте против селения Алматамак, а правый фланг на высокой горе, у дороги, ведущей от Тарханларского трактира к реке Каче; на оконечности правого фланга стояли казаки. Эта позиция представляла важные выгоды: во 1-х, господство над правым берегом реки; во 2-х, удобство обозревать впереди лежащую местность, что не позволяло неприятелю делать какие-либо скрытые движения, тогда как он мог видеть только нашу первую линию, прочие же войска были от него скрыты и могли быть обозреваемы только с марсов его кораблей, и наконец. в 3-х, мы были заслонены от не-приятельского флота высоким морским берегом, что препятствовало неприятелю вредить нам с моря прицельными выстрелами, а навесная стрельба могла быть производима им только наудачу. Невыгоды же нашей позиции состояли: во 1-х, в ее растянутости почти на семь верст, что отчасти вознаграждалось недоступностью левого крыла ее, где для обороны достаточно было небольшого числа войск, и во 2-х, в прикрытии, которое неприятель мог приобрести, заняв на правом берегу Алмы селения с их садами и оградами: эту невыгоду легко было устранить, разрушив ограды и вырубив сады и виноградники; но наши частные начальники не имели на то разрешения, и боясь навлечь на себя ответственность в разорении мирных жителей, запрещали рубить даже ракитник у садовых оград, чтобы не подать повода к истреблению фруктовых деревьев. Впоследствии, войска наций, кичащихся своим просвещением, не выказали такого снисхождения к туземцам и не щадили нисколько их имуществ. Нельзя также оставить без замечания, что, предположив принять бой на заранее избранной позиции, мы должны были усилить ее искусственными средствами: на это мы имели довольно времени, а в материалах для укрепления не было недостатка. Но, к сожалению, мы не воспользовались этими выгодами.
Войска наши были расположены на позиции следующим образом: на левом крыле, примыкая флангом к дороге, ведущей из сел. Алматамак в сел. Аджибулат (Улюколь или Лукулл), стояли 5-е и 6-е батальоны Брестского и Белостокского полков, в ротных колоннах; за ними, во второй линии, Тарутинский полк, в колоннах к атаке, а в резерве Московский полк и легкая № 4-го батарея 17-й артиллерийской бригады. 2-й батальон Минского полка был поставлен левее и позади первой линии, у деревни Аклез, в расстоянии около версты от морского берега. В центре, левее евпаторийской дороги, для обстреливания ее, находились легкие №№ 1-го и 2-го батареи 16-й артиллерийской бригады, а за ними, в колоннах к атаке, Бородинский Наследника Цесаревича (ныне Лейб-Бородинский Его Величества) полк. Правее евпаторийской дороги, в 350-ти саженях от реки, были расположены в одну линию, в колоннах к атаке, 4 батальона Казанского, Великого Князя Михаила Николаевича, полка, а впереди их, на картечный выстрел от Бурлюкского моста, стояла за эполементом батарейная № 1-го батарея 16-й артиллерийской бригады. Еще далее вправо находился Суздальский полк, частью в ротных колоннах, частью в колоннах к атаке, с легкими батареями №№ 3-го (в эполементе) и 4-го 14-й артиллерийской бригады. На южном скате большой горы, во второй линии, стояли, в колоннах к атаке, Владимирский и Углицкий полки, а позади Владимирского полка, в лощине, донские батареи: батарейная № 3-го и легкая резервная № 4-го. Впереди первой линии, в садах деревень Бурлюк и Алматамак, были рассыпаны 6-й стрелковый, 6-й саперный и сводный морской баталионы; у моста стояла саперная команда. В главном резерве, по обе стороны большой дороги, находились: Волынский полк и три батальона Минского полка, с легкою № 5-го батареей 17-й артиллерийской бригады, и гусарская бригада 6-й легкой кавалерийской дивизии (полки: Киевский князя Николая Максимилиановича и Ингерманландский гросс-герцога Саксен-Веймарского), с конно-легкою № 12-го батареею. Казачьи донские полки: 57-й Тацына и 60-й Попова, сперва были высланы на правый берег Алмы, для охранения нашего правого фланга, а потом расположены на большой горе, между дорогами, ведущими от Тархандарского трактира к реке Каче.
Правым крылом и центром (полками 16-й пехотной и 1-й бригады 14-й дивизии) командовал генерал-от-инфантерии, князь Петр Дмитр. Горчаков, а левым крылом (полками 17-й и резервными батальонами 13-й дивизии) генерал-лейтенант Кирьяков. Первый из них, участвовавший с отличием в походах 1812 и 1813 годов, а второй, также старый служивый, получивший георгиевский крест в польскую войну, были оба люди испытанной храбрости. Войска состояли из молодых солдат, ни разу не бывших в огне. Вооружение нашей пехоты, в сравнении с неприятельскою, было крайне неудовлетворительно. Кроме 6-го стрелкового и сводного морского батальонов, у нас имели штуцера только по 24 стрелка в батальоне, следовательно штуцерных всего-на-все было около 2,200 человек; к тому же полковые штуцерные не были сведены в один или два батальона, а оставались при своих ротах, и потому в бою принимали участие штуцерные только тех рот, коих были рассыпаны застрельщики: таким образом до 700 отличных стрелков не выпустили ни одного патрона. Напротив того, у Англичан все полки, а у Французов девять батальонов, были вооружены нарезными ружьями, да и остальные французские батальоны, стреляя из гладко-ствольных ружей коническими пулями, имели преимущество над нашею пехотою. Даже в турецкой дивизии по одному батальону в каждом полку было вооружено штуцерами, следовательно четвертая часть всего числа людей состояла из хороших стрелков (14).
Известие о появлении сильного неприятельского флота у Евпатории было получено в Севастополе, 0-го августа (11-го сентября) ввечеру, во время присутствия князя Меншикова в Лейб-Бородинском полку, на бале, данном в день тезоименитства Высокого его шефа. С этим же известием был отправлен тот же фельдъегерь в Аргин, (в 45 верстах от Керчи), где находились 1-й и 2-й батальоны Московского пехотного полка, и прибыл туда уже 4-го (16-го) сентября, в восемь часов вечера. Командир полка, задержанный хозяйственными распоряжениями, выслал эти батальоны не прежде трех или четырех часов пополудни следующего дня, и потому Московский полк, пройдя в шестьдесят пять часов более 150-ти верст, успел присоединиться к прочим войскам князя Меншикова, стоявшим на Алме, 8-го (20-го) числа, лишь к восьми часам утра, перед самым сражением (15).
Появление у Крымских берегов сильного не-приятельского флота, со множеством транспортных судов, несомненно угрожало высадкою. Надлежало устроить, как можно скорее, обозрение за неприятелем, следить — так сказать — каждый его шаг, возложив эту обязанность на офицеров генерального штаба, тем более, что в числе их были даровитые люди: Жолобов, И…, и проч. Но главнокомандующий питал безотчетное недоверие ко всем вообще штабам, хотя и сам служил в них в отечественную войну 1812 года. Вместо того, чтобы поручить занятия по исполнению своих соображений сведущим офицерам. возложив на них и должную ответственность, он исполнял почти все непосредственно сам, чрез состоявшего при нем полковника Вунша, и потому многие из его распоряжений были несвоевременны. Так, получив сведение о прибытии неприятельского флота к берегам Крыма, еще 80-го августа (11-го сентября), он не прежде принял меры для наблюдения за ним, как чрез полторы сутки, утром 1-го (13-го) сентября. Досланный, с этою целью, из Севастополя, около полудня, лейтенант Стеценков, прибыл к Евпатории уже в сумерки, и успел донести князю Меншикову только то, что „неприятель остановился близ Евпатории со всеми своими силами, и вероятно там сделает высадку“, а Корнилову, что „флот стоит в такой тесноте и беспорядке, что присылка сюда брандера не есть дело невозможное и может наделать много вреда неприятелю“ (16). Эти сведения были получены в Севастополе 2-го (14-го) на рассвете, в то время, когда неприятель только лишь приступил к высадке. Сами Союзники сознаются, что они совершили это действие с чрезвычайными затруднениями, и что для выгрузки артиллерии и снарядов потребовалось несколько дней. Один из участников англо-французской экспедиции говорит: „La traversee, le debarquement etaient assurement deux des eventualites les plus redoutables qu’offrait une en-treprise presque sans precedents, eu egard aux distances, a la saison, aux incertitudes sans nombre qui Pentouraient. Je juge que Pennemi, qui laisse s’aecumuler a quelques lieues de lui un pareii orage, sans rien faire pour le dissiper a son origine, se met dans une situation facheuse, dont le moindre inconvenient est de paraitre frappe d’impuissance vis-a-vis des populations“. (Плавание флота и высадка, без сомнения, были подвержены таким случайностям, какие до того времени почти не встречались, в отношении к расстоянию, времени года и недостатку необходимейших сведений. По моему мнению, тот, кто допускает собраться вблизи такой грозе, ничего не предприняв для ее рассеяния в самом начале, ставит себя сам в невыгодное положение и признает себя бессильным в глазах туземцев) (17). Ежели даже допустим, что невозможно было не позволить неприятелю произвести высадку, то, по крайней мере, нет сомнения в том, что мы имели средства затруднить ее, выиграть время и усилить позицию на Алме, устроив ложементы для стрелков и вырубив на правом берегу сады и виноградники, впоследствии облегчившие наступление союзников. 2-го (14-го) сентября, на позиции уже находились полки: Владимирский, Суздальский, Бородинский, Тарутинский, Минский, Волынский, Казанский, резервные баталионы Белостокского и Брестского полков и часть саперного батальона, которые вообще могли выставить более 20-ти тысяч рабочих.
Утром 7-го (19-го) сентября, неприятельская армия построилась на левой стороне речки Булганака. Союзный флот следовал вдоль морского берега наравне с движением войск. Как только Союзные войска стали теснить бывших впереди казаков, князь Меншиков выслал в подкрепление им гусарские полки с конно-легкою № 12-го и донскою № 4-го батареями, за коими следовала 2-я бригада 17-й пехотной дивизии (18). Подполковник французского генерального штаба Ла-Гонди (La Gondie), производивший рекогносцировку нашей позиции, приняв наших гусар за своих, был захвачен в плен унтер-офицером гусарского Е. И. В. Николая Максимилиановича полка Зарубиным. С нашей стороны тоже не обошлось без ошибки: приняв бывших в кителях Киевских гусар за французских кирасир, наш авангард открыл по ним огонь из орудий. Несколько гусар было ранено. Вслед затем, наша кавалерия, не завязывая дела, отошла за Алму (19).
Союзники решились атаковать нашу позицию, 8-го (20-го) сентября, всеми своими силами, в числе около 60-ти тысяч человек с 96-ю орудиями. На правом крыле их армии находились четыре французские дивизии: генералов Канробера и Боске, принца Наполеона и генерала Форе (бригады Лурмеля и д’Ореля), и турецкая дивизия. под начальством французского генерала Юсуфа, а на левом пять английских дивизий: легкая генерала Броуна, 1-я герцога Кембриджского, 2-я генерала Леси-Эвенса, 8-я Энгленда и 4-я Каткарта, а еще левее — кавалерия Кардигана. Положено было, пользуясь значительным превосходством союзников в числе войск, атаковать нас с фронта, обойдя одновременно с обоих флангов. Для обхода нашего левого фланга назначена 2-я дивизия, генерала Боскё, и турецкие войска; прочие французские дивизии были направлены с фронта; решительный же удар в правый наш фланг был предоставлен Англичанам. Сообразно тому, назначено выступить с места ночлега: колонне Боске — в 5 1/2 часов утра, (чтобы отвлечь наши резервы к левому флангу), английским войскам — в 6 часов, а прочим — в половине 7-го (20).
С первого шага Союзников обнаружились затруднения, не дозволившие им исполнить предположенный план действий. Английским войскам, для достижения назначенного им пункта в общей линии боевого порядка, пришлось пройти несравненно большее пространство, нежели рассчитывали главнокомандующие, незнакомые с местностью, на которой им довелось действовать; к тому же Англичане удалились на значительное расстояние от Французов и образовался в боевой линии промежуток, что заставило лорда Раглана двинуться фланговым маршем вправо на соединение с французскими войсками и вместо предположенного обхода нашей позиции справа, атаковать ее с фронта (21).
8-го (20-го) сентября, около 6-ти часов утра, генерал Боске с своею дивизией двинулся вдоль морского берега; за ним следовала в резерве турецкая дивизия. Подойдя к Алме и видя, что Англичане еще не были готовы к совокупному действию с Французами, Боскё с своим штабом выехал вперед, чтобы осмотреть доступы к реке? и заметил, что можно было взобраться на утесистый левый берег ее, хотя и с большим трудом, по двум доступам: один из них, еще прежде усмотренный с моря, находился близь устья Алмы, где, по образовавшейся от прибоя воды узкой полосе наносного песку, можно было пройти только в один ряд, а другой — около версты выше первого. Переправясь через реку, надлежало подняться на почти отвесный берег, вышиною в 150 футов. Очевидно, что, при малейшем сопротивлении наших войск, высоты нижней Алмы были неприступны; но генерал Боскё не открыл даже ни одного русского разъезда, и, не смотря на то. войска его, офицеры и солдаты, сомнительно посматривали на подмытые течением реки крутые скалы, не надеясь взобраться на них (22).
Между тем, английские войска, которые. на основании диспозиции, должны были выступить с бивуаков в 6-ть часов, простояли на месте до 9-ти часов, Сами Англичане сознаются, что генерал Броун, получив вечером 7-го (19-го) приказание — выступить к Алме, неизвестно почему, ожидал утром вторичного приказания, и что английские войска вообще двигались медленно. Французы, в ожидании содействия своих союзников, были принуждены останавливаться несколько раз, и даже дивизия Воскё успела изготовить кофе, и подойдя к устью Алмы, оставалась на месте почти до полу-дня. Не взирая на то, что появление значительных сил на этом пункте очевидно обнаруживало намерение Союзников — обойти позицию на Алме с левого фланга, с нашей стороны не было принято никаких мер для противодействия обходу и наши войска оставались неподвижно на занятой ими позиции (23).
Как только генерал Боске узнал, что Англичане тронулись с места, то, выслав вперед цепь из зуавов и алжирских стрелков, двинул свои войска двумя колоннами; в левой, под непосредственным начальством Боскё, бригада д’Отмара шла по тропинке, пролегавшей в овраге, а в правой, бригада Буа — по песчаной отмели в устье Алмы (24). За последнею вдали следовала турецкая дивизия. В несколько минут, зуавы, перейдя через реку и цепляясь за крутые скалы, появились на гребне утесов левого берега. Сам Боске, изумленный тем, что по войскам его не было сделано ни одного выстрела, сказал окружавшим его офицерам: „Эти господа решительно не хотят драться“. Затем, полагая, что наши войска заняли разрушенную деревню Улюкол, вблизи дорожки, по которой Французы могли взобраться на высоты, приказал одному батальону зуавов осмотреть эту деревню, и когда они миновали ее, вся бригада д’Отмара направилась к броду. Саперы тотчас устроили спуск для переправы орудий, и начальник артиллерии Барраль, найдя, что было возможно взвезти орудия по оврагу, приказал идти туда же за первою батареей и другой, находившейся при бригаде генерала Буа. Легко представить себе, как трудно было бы неприятелю взойти на эти высоты, если бы мы заняли оба доступа к ним ротою стрелков, поддержанных одним или двумя батальонами с несколькими орудиями. Правда — атака Французов была произведена под огнем пароходов, но эта канонада не могла иметь заметного влияния на успех боя, как по значительному расстоянию пароходов от нашего левого фланга, так еще более потому, что высокий морской берег совершенно заслонял наши войска (25).
Одновременно с появлением дивизии генерала Боске на высотах левого берега Алмы, построились к бою прочие Союзные войска: дивизии Канробера и принца Наполеона против деревни Алматамака, в двух линиях, частью в развернутом строе, частью в колоннах; а дивизии Форе и турецкая — в резерве. Еще левее и на значительных между собою интервалах, против селения Бурлюка и бурлюкского моста, стали в две линии, в развернутом строе, Англичане: в первой линии дивизии Эвенса и Броуна, а во второй — Энгленда и герцога Кембриджского. За левым флангом последней дивизии, в резерве. расположились дивизия Каткарта и кавалерийская бригада Кардигана. Впереди боевого порядка находились три батареи: две французские и одна английская, и были рассыпаны штуцерные (26). Бой начался на левом фланге нашей позиции. Как только зуавы, взойдя на высоты, рассыпались и внезапно очутились в тылу стоявшего у деревни Аклеса 2-го батальона Минского полка, то открыли по нем меткий огонь. Командир батальона, подполковник Ракович, подвергаясь перекрестному огню с нескольких сторон и угрожаемый опасностью быть отрезанным от прочих войск, отступил, под прикрытием застрельщичьей цепи, по долине Улюкол, за деревню Орта-Кисек (27). Между тем, князь Меншиков, еще около 8-ми часов, заметя движение неприятеля к устью Алмы, приказал лейтенанту Стеценкову отправиться на левый фланг и передать генералу Кирьякову, что против него спустились к реке семь или восемь батальонов, и чтобы он был осторожен. Кирьяков отвечал: „Вижу, но не боюсь их“. Получив такой ответ, главнокомандующий, находившийся на высоте у правого крыла, сел на лошадь и поехал на левое крыло. Его сопровождали: Грейг, Сколков, Комовский, Грот, Вунш, Жолобов, князь Меншиков (сын главнокомандующего), Панаев, и проч. Прибыв на левое крыло в то время, когда неприятель врассыпную взбирался на высоты, князь Меншиков послал за подкреплением штабс-ротмистра Грейга и других своих адъютантов, с различными приказаниями, а сам остался на левом фланге в страшном огне; в самом начале сражения, оторвало ногу ядром ехавшему подле князя, генерального штаба капитану Жолобову, а флигель-адъютанту Сколкову, посланному с каким-то приказанием, оторвало руку. Как, вскоре после того, французские войска сблизились с нашим центром, то князь поехал туда, сказав: „Так пойдет дело еще час или полтора, потом дойдет до штыков, а там что Бог даст“ (28). Прибывший, по распоряжению главнокомандующего, в помощь Минскому батальону, 4-й батальон Московского полка (29), с 4-ою и 5-ою легкими батареями 17-й артиллерийской бригады, способствовал подполковнику Раковичу не только отступить в порядке, но и удержаться на позиции у Орта-Кисек. Но в то время, когда подходил туда Московский батальон, его встретили все пять баталионов бригады д’Отмара, за которыми уже начала всходить на высоты бригада Буа. Когда же князь Меншиков направил на левый фланг остальные батальоны Минского полка, они встретились с десятью батальонами дивизии Боске. Войска наши двинулись на Французов, но, засыпанные снарядами с пароходов, пришли в расстройство. Генерал Кирьяков. желая остановить неприятеля, обходившего наш левый фланг, выдвинул из резерва вперед батареи: конную № 12-го и донскую № 3-го, которые открыли огонь по дивизиям Канробера и принца Наполеона (30). Несмотря на превосходство неприятеля в силах, Московский батальон и Минский полк, построясь под тупым углом с прочими войсками, левым флангом за селением Орта-Кисек, а правым к дороге. ведущей от деревни Алматамака к реке Каче, покушались ударить в штыки, но Французы, уклоняясь от рукопашного боя, встречали наши войска на дальнем расстоянии картечью и ружейным огнем, и наносили огромный урон русской пехоте, вооруженной гладкоствольными ружьями. Не успев сбросить штыками неприятеля с вершины высот. мы лишились выгод, которые представляла нам местность на левом крыле нашей позиции: таким образом судьба сражения уже была решена прежде, нежели бой завязался в центре и на правом крыле (31).
Как только раздались первые выстрелы дивизии Боске, маршал Сент-Арно двинул вперед прочие французские войска с фронта против левого крыла нашей позиции. 1-й зуавский полк, состоявший в дивизии Канробера, атаковал штуцерных 3-го батальона Московского полка, в Алма-тамаке. Наши стрелки, вытесненные несравненно сильнейшим неприятелем из тамошних садов, отошли на левую сторону Алмы, предав пламени селение. Чтобы удержать дивизии Канробера и принца Наполеона, сам главнокомандующий приказал Московскому полку спуститься по скату высот, обращенному к реке, и открыть пальбу по наступавшим французским колоннам; но наши пули не долетали до неприятеля, который, стреляя коническими пулями и будучи поддерживаем огнем батарей, поражал Московцев. Резервные батальоны Брестского и Белостокского полков, имевшие старые кремневые ружья, из которых не могли стрелять далее 250 шагов, также теряли много людей, не нанося Французам вреда (32).
Англичане вступили в бой позже Французов. Причиною тому были напрасные передвижения английских войск: сперва для обхода нашей позиции с правого фланга, потом вправо, чтобы не разобщиться с французскими войсками, и наконец — влево, когда легкая дивизия Броуна, по близорукости своего начальника, столкнулась с дивизией Эвенса и должна была принять обратно влево (33). Обе английские дивизии, вместо предположенной фланговой атаки нашей позиции, направились с фронта на селения Бурлюк и Тарханлар. Стрелки их, почти одновременно с дивизиями Канробера и принца Наполеона, атаковали сады, занятые нашими стрелками и моряками. После получасовой перестрелки, оба наши баталиона отступили на левую сторону Алмы: саперы и моряки — за вторую боевую линию, а 6-й стрелковый батальон по-полубатальонно в первую линию: 1-йполу-батальон к правому флангу наших войск, где и рассыпал цепь впереди Суздальского полка, между холмом и большою горою, а 2-й полу-батальон, отойдя на левый фланг баталионов Брестского полка, рассыпался в интервале между этими батальонами и правым флангом Московского полка. При отступлении из садов, наши стрелки зажгли селение Бурлюк, чтобы не позволить неприятелю укрываться в тамошних строениях (34).
По занятии садов в селениях на правой стороне Алмы, Союзники двинулись против нашей позиции. Дивизия Канробера, в составе 10-ти баталионов, имея впереди 1-й полк зуавов полковника Бурбаки и два стрелковых батальона, и дивизия принца Наполеона, также в составе 10-ти баталионов, овладев садами Алматамака, перешли в брод через Алму и взошли на высоты. Здесь они были встречены жесточайшею пальбою наших стрелков, поддержанных Московцами 2-го и 3-го баталионов и метким огнем 4-й легкой батареи 17-й артиллерийской бригады, подполковника Кондратьева.
Сам Канробер был легко ранен в плечо осколком гранаты. Командир 7-го линейного полка Тройю (Troyou) убит; многие из офицеров ранены. Как между тем артиллерия Канробера еще не успела взобраться на плато, то, по просьбе его, генерал Боске послал ему в помощь одну из своих батарей. Маршал Сент-Арно, видя затруднительное положение своего правого крыла, разобщенного от прочих войск, поддержал его всеми войсками резервной дивизии генерала Форей: бри-гада Лурмеля была послана в помощь дивизии Боскё, а бригада Орель-де-Паладина быстро устремилась к высотам, занятым Канробером; артиллерия, высланная в голове обеих бригад, подскакав к берегу, перешла через реку в брод, причем канонеры, по пояс в воде, подвигали орудия, взявшись за колеса (35). По всей вероятности, мы могли бы устоять здесь, если бы заблаговременно были к тому приняты надлежащие меры. Но, к сожалению, в действиях наших войск не было надлежащей связи, и благоприятная для нас минута прошла невозвратно. Около двух часов пополудни, дивизия Канробера, а потом и дивизия принца Наполеона, сильным огнем своих батарей и штуцерных, заставили наше левое крыло отойти за телеграф с большою потерею. Командиры полков: Минского полковник Приходкин и Московского генерал-майор Куртьянов были ранены; большая часть баталионных и ротных командиров убиты или ранены. Тарутинский полк, сообразуясь с движением впереди стоявших войск, также отошел за телеграф. Затем, все наше левое крыло, именно полки: Московский, Минский, Тарутинский и резервные батальоны Брестского и Белостокского полков продолжали отступать, несмотря на то, что на правом фланге первое нападение Англичан было отбито (36).
В половине второго, войска лорда Раглана также подошли к правому берегу Алмы. Англичане, в развернутом строе, наступали медленно, но стройно, к объятому пламенем селению Бурлюку, между тем как высланные вперед стрелки заняли сады между Бурлюком и Тарханларом. Наши саперы кинулись разорять бурлюкский мост, но не совершенно успели в том. Между тем батарейная № 1 и легкая № 1 батареи 16-й артиллерийской бригады, действуя с господствующих высот, громили картечью Англичан, стоявших на правом берегу.
Штуцерные Бородинского и Казанского Великого Князя Михаила Николаевича полков сосредоточили свой огонь на войска, расположенные по обе стороны большой дороги. Неприятельская артиллерия покушалась противодействовать огню наших батарей, но была принуждена прекратить стрельбу. Пехотные дивизии Эвенса и Броуна, понеся значительный урон, получили приказание лечь наземь. Но и там они были поражаемы картечью и пулями штуцерных (37). Напрасно бригада Кодрингтона (легкой дивизии Броуна) приблизилась к мосту, чтобы, перейдя через реку, броситься на наши батареи; потерпев огромную потерю, Англичане обратились назад и отступили за бурлюкский трактир. Но неприятельские стрелки, скрываясь за каменными оградами садов и в виноградниках, на левом берегу Алмы. страшно вредили нам, и в особенности 1-й и 2-й легким батареям 16-й артиллерийской бригады, стоявшим левее большой дороги. Эти батареи и стоявший позади их Бородинский полк были принуждены отступить (38).
В 3-м часу, английские войска, получив снова приказание наступать, двинулись в двух развернутых линиях, против правого крыла нашей позиции. Эта местность, наиболее доступная, была усилена укреплениями и занята целою половиною армии князя Меншикова. Англичане могли бы удобно переправиться в брод между селениями Бурлюком и Тарханларом, где наши войска (Суздальский полк) стояли в расстоянии более полуторы версты от берега реки, либо у Тарханларского трактира, где могли встретить их только две роты 6-го стрелкового батальона. Переправясь здесь, а также ниже моста, где было несколько бродов, Англичане овладели бы эполементом у евпаторийской дороги, в котором стояла батарейная бата-рея № 1-го 16-й артиллерийской бригады, но они упорно стремились к мосту, и, поражаемые огнем наших батарей, долго не могли переправиться. Наконец пяти английским батальонам удалось перейти на левый берег Алмы. Генерал Кодрингтон тотчас направил их против стоявшей в эполементе батарейной батареи. Для встречи неприятеля, по распоряжению князя Горчакова. были высланы вперед наименее потерпевшие от огня штуцерных 8-й и 4-й батальоны Казанского, Великого Князя Михаила Николаевича, полка, а четырем батальонам Углицкого полка приказано стать за Владимирским полком. 4-й и за ним 8-й баталионы Великого Князя быстро устремились к мосту на встречу Англичанам и заслонили собою батарею, которая, чтобы не стрелять по своим, прекратила весьма действительный картечный огонь; а между тем неприятель, пользуясь превосходством своего огнестрельного оружия, встретил Казанцев пальбою стрелков и развернутого фронта. Командир полка, полковник Селезнев, и оба батальонные командиры были убиты; большая часть офицеров и нижних чинов выбыла из фронта; остатки батальонов, лишась своих начальников, отступали в беспорядке прямо на эполемент. Как только наши солдаты подошли к самому укреплению, то раздались в стороны и батарея тотчас открыла огонь. Но уже было поздно. В голове Англичан, 23-й пехотный полк (Royal Welsch), преследуя по пятам отступавших егерей, появился в расстоянии пистолетного выстрела от нашей батареи; за ним двигались другие неприятельские полки, под личным начальством Кодрингтона. Батарейная № 1-го батарея, оставшись с весьма слабым прикрытием, состоявшим из совершенно расстроенных 3-го и 4-го батальона Казанского полка и из прочих баталионов того же полка, стоявших правее эполемента на открытой местности и весьма ослабленных метким огнем неприятеля, была принуждена отступить. Два наших орудия, одно с подбитым передком и другое, у которого были убиты коренные лошади, не могли быть увезены и достались Англичанам вместе с эполементом. Неприятельское красное знамя появилось на валу батареи (39).
В эту решительную минуту, князь Горчаков двинул к эполементу 1-й и 2-й батальоны Владимирского полка, под личным предводительством начальника 16-й пехотной дивизии, генерал-лейтенанта Квицинского. Храбрые Владимирцы, не дав неприятелю времени осмотреться в занятом им укреплении, пошли в штыки сначала без выстрела, но, подойдя близко к эполементу, приостановились, из передних взводов наших колонн было сделано несколько выстрелов, на которые неприятель, отойдя на обращенную в поле сторону вала, отвечал столь же беспорядочною пальбою. Но вслед затем Владимирцы снова пошли в штыки так решительно, что Англичане, не выждав удара, стали быстро отступать к реке, и, устроившись на-скоро, открыли штуцерный огонь и канонаду. Здесь раненый в грудь на вылет пулею командир полка полковник Ковалев, был вынесен с места побоища Владимирского полка поручиком Горбуновым (40).
Между тем, лорд Раглан, переехав в брод через реку ниже бурлюкского моста, направил в помощь Броуну прочие английские дивизии. Князь П. Д. Горчаков, пешком, в простреленной несколькими пулями шинели, лично повел в дело 3-й батальон Владимирского полка и приказал идти за ним 4-му. Но неприятельские войска, выйдя из сферы действия гладкоствольных ружей и подвергаясь выстрелам только горсти Владимирских штуцерных, стали строиться для новой атаки. Чтобы остановить их, необходима была артиллерия, а в эполементе оставалось одно подбитое орудие (другое было увезено Англичанами). Батарейная № 1-го батарея 16-й бригады, по случаю огромной убыли в прислуге и лошадях, не могла вступить в дело. Донские батареи были отправлены в помощь левому крылу. Батарея № 3-го 14-й бригады, стоявшая в эполементе на большой горе, нужна была для обороны этого важного пункта, и, кроме того, чтобы прибыть к эполементу у евпаторийской дороги, не могла спуститься прямо с горы, а должна была сделать значительный объезд; что же касается до батареи № 4-го 14-й бригады, почти бесполезно стоявшей впереди Суздальского полка, то ей также предстоял трудный объезд по дну оврага, в тылу этого полка. Несмотря однако же на малочисленность штуцерных Владимирского полка, которые одни лишь могли поражать неприятеля, строившегося в двухстах шагах впереди реки, Англичане, по собственному их признанно, здесь потерпели весьма чувствительный урон, и особенно легкая дивизия Броуна; в 23-м полку: убиты один полковник, семь обер-офицеров и 43 нижних чинов; ранено пять офицеров и 148 нижних чинов; в 33-м полку: убиты один обер-офицер и 55 нижних чинов; ранены два штаб-офицера, пять обер-офицеров и 188 нижних чинов; в 19-м полку: убиты два обер-офицера и 39 нижних чинов; ранены пять обер-офицеров и 174 нижних чинов; в 95-м полку, дивизии Эванса: убиты шесть обер-офицеров и 45 нижних чинов; ранены один полковник, 11 офицеров и 128 нижних чинов (41).
Для поддержания дивизии Броуна, были направлены против эполемента отборные полки: гвардейские гренадеры, шотландские фузелеры и Cold-stream; сам герцог Кембриджский находился при последнем полку. С нашей стороны, генералы князь Горчаков и Квицинский лично повели в штыки Владимирские батальоны. Увлеченные примером офицеров, шедших в голове колонн, Владимирцы, с криком „ура“, частью бросались прямо чрез насыпь эполемента, частью, обежав его с флангов, быстро смыкали ряды на походе. Пораженные ужасом английские баталионы, стоявшие в первой линии, бросились назад к мосту, как вдруг с места, прежде занятого Бородинским полком, загремела канонада в фланг Владимирского полка. По свидетельству Кинглека, это были два английские орудия, которые приказал поставить там сам Раглан, выехавший вперед с своим штабом и очутившийся вблизи наших резервов. Неожиданное действие этих орудий остановило наши наступавшие батальоны, пользуясь чем, Англичане открыли по ним батальный огонь в расстоянии не более ста сажен. Под князем Горчаковым была убита лошадь, но он продолжал пешком приводить в порядок расстроенные боем колонны и направлять их лично в атаку. Его шинель была прострелена несколькими пулями (42). Все окружавшие его были перебиты. Перекрестный огонь нескольких тысяч штуцерных и французской батареи Туссена (Toussaint), в несколько минут, вырвал из рядов Владимирского полка почти всех офицеров. Ближайшее подкрепление, состоявшее из 4-х батальонов Углицкого полка, находилось в версте от эполемента; Казанский же полк, ослабленный боем, отступил на прежнюю позицию Владимирского полка. В таком безнадежном положении, генерал Квицинский, отведя остатки полка в эполемент, встретил неприятеля пальбою и удерживался против английской гвардии, поддержанной целою дивизией Броуна и огнем французской батареи, двадцать минут. Наконец, видя наступление с обоих флангов нескольких свежих английских батальонов и подвергаясь явной опасности быть отрезанным, генерал Квицинский приказал Владимирскому полку отступать, подкрепив цепь и поручив прикрывать с нею отступление поручику Брестовскому. Едва лишь успел Квицинский сделать эти распоряжения, как под ним была убита лошадь, и вслед затем он ранен пулею в ногу. Уже на носилках из ружей, отдал он последнее приказание Брестовскому ускорить отступление, указав на обходившие Владимирцев с обоих флангов английские войска. В это время, другая пуля раздробила ему левую руку и ребро (43). Так оставил место побоища Квицинский — истый рыцарь без страха и упрека. Владимирский полк вышел из боя всего с 2-мя штаб-офицерами и 9-ю обер-офицерами; убыль же нижних чинов оказалась так велика, что полк был рассчитан в один батальон 4-х-ротного состава (44). Суздальский полк также начал отступать, а вслед затем и Углицкий полк, прикрыв остатки Владимирского и Великого Князя Михаила Павловича полков, стал подыматься в гору, по дороге, пролегавшей за его правым флангом. Неприятель между тем успел взвезти на вершину большой горы батарею Турнера и открыл по отступавшим войскам канонаду и штуцерный огонь, от которых Углицкий полк, до того времени потерпевший не-значительный урон, от случайно попавших в него штуцерных пуль, потерял более ста человек (45).
Одновременно с отступлением нашего правого крыла, войска левого крыла отступали вдоль долины Улюкол и уже находились за деревнею Аджи-Булат. Чтобы занять интервал, образовавшийся в центре, и прикрыть общее отступление, начальник артиллерии в Крыму, генерал-майор Кишинский, поставил, под прикрытием Волынского полка, на небольшой высоте, несколько назади бывшей позиции главного резерва, три наименее пострадавшие батареи: конно-легкую № 12-го и легкие № 3-го и 4-го 14-й артиллерийской бригады, всего 24 орудия. Правее их построилась развернутым фронтом гусарская бригада, а еще правее стали казаки (46).
Союзные войска, подойдя к позиции, занятой нашим арриергардом, остановились и прекратили преследование. Кавалерия лорда Кардигана сначала была выдвинута вперед и захватила несколько человек в плен; но Раглан, желая сохранить свою малочисленную кавалерию, приказал ей обратиться назад и прикрывать пешие батареи. Получив это приказание, лорд Лукан отошел к артиллерии, отпустив всех захваченных им пленных. Некоторые приписывают бездействие Англичан после одержанной Союзниками победы ослаблению их армии холерою и другими болезнями. Французы также не преследовали нашу армию, как по неимению в достаточном числе кавалерии, так по утомлению войск и незнанию края; главною же причиною нерешительности действий Союзников после занятия ими нашей позиции, без сомнения, было упорное сопротивление русских войск и потери, понесенные в сражении на Алме, к тому же, болезнь маршала Сент-Арно не позволяла ему лично распоряжаться действиями вверенных ему войск, а начальник его штаба, генерал Мартенпрей, не осмелился взять на себя ответственности преследования армии на местности, совершенно ему неизвестной (47).
Отступление было исполнено без всякой суеты, в совершенном порядке; только один из полков (Углицкий), по недоразумению, пустился было беглым шагом, но тотчас остановился, как только настигший его князь Меншиков приказал остановить полк и продолжать отступление с музыкою (48). Сражение окончилось в половине пятого часа, а войска собрались за рекою Качею уже к ночи. Неприятельская же армия провела ночь на позиции, прежде занимаемой нашими войсками, и оставалась на месте двое суток (49).
В сражении на Алме мы потеряли: убитыми: 6 штаб-офицеров, 40 обер-офицеров и 1755 нижних чинов. всего же 1,800 человек; ранеными: 4-х генералов (Квицинского, Куртьянова, Гогинова и Щелканова), 8 штаб-офицеров, 76 обер-офицеров и 2,611 нижних чинов, всего 2,700 человек; контуженными: 1 генерала, 9 штаб-офицеров, 47 обер-офицеров и 417 нижних чинов, всего 474 человека; без вести пропавшими: 7 обер-офицеров и 728 нижних чинов, всего 735 человек, вообще же урон наш простирался до 5,709 человек. Наибольшие потери понесла 16-я дивизия, именно:
|
|
|
| |
| Во Владимирск. полку |
5[править] |
42[править] |
|
| В полку В. К. Мих. Никол. |
3[править] |
25[править] |
|
| В Суздальск. полку |
1[править] |
12[править] |
407[править] |
| В Углицком полку |
|
5[править] |
137[править] |
Всего же в 16-й дивизии выбыло из строя: генералов 2, штаб-офицеров 9, обер-офицеров 84, нижних чинов 2,928, вообще же 3,023 человека (50).
Союзники понесли следующий урон:
| Французы: | убитыми: |
6 офицеров
|
253 нижн. чин.
|
| ранеными: |
59 офицеров
| ||
| всего же выбыло из фронта | |||
| Англичане: | убитыми: |
25 офицеров
| |
| ранеными: |
81офицера
| ||
| без вести проп. | |||
| всего же выбыло из фронта |
Следовательно, урон Союзной армии вообще простирался до 3,353-х человек (51).
Потерю нами сражения на Алме легко объяснить как значительным, почти двойным, превосходством неприятеля в числе войск, так и плохим вооружением нашей пехоты; но, кроме того, были и другие, столь же несомненные, причины неудачи, понесенной нашею армией. Отлагая впредь их изложение, считаю весьма важным, прежде всего, решение по возможности вопроса: следовало ли принять бой на избранной нами позиции? Конечно, эта позиция представляла выгоду господствующих высот, для овладения которыми неприятель должен был сперва перейти с некоторыми затруднениями реку Алму, а потом взобраться на кручи, почти неприступные на нашем левом крыле и обороняемые сильным огнем артиллерии на правом. Обход левого крыла позиции, по свойствам тамошней местности, казался невозможным, а обход нашего правого фланга требовал от неприятеля, чтобы он удалился от своего флота и подверг себя опасности быть отброшенным от моря в безводную и скудную средствами часть Крымского полуострова. Сам Раглан, приняв во внимание это обстоятельство, не отважился направиться в обход нашей позиции, как условлено было между Союзными полководцами, а двинулся против нашего правого крыла с фронта. Но, к сожалению, выгоды позиции, избранной князем Меншиковым, не вознаграждали главного недостатка ее — несоразмерности ее протяжения с числом занимавших ее войск. Не считая даже двухверстного пространства по Алме, ниже Алматамака, (считавшегося неприступным, и которое действительно было таким, если бы мы им воспользовались), длина позиции от Алматамака до Тарханларского трактира не менее шести верст, и потому едва ли могла быть упорно обороняема 85-ю тысячами человек с 84-мя орудиями. Следовательно, по всей вероятности, надлежало, отказавшись от фронтального прикрытия Севастополя, занять фланговую позицию между Качею и Бельбеком. Ежели Союзники, и после победы при Алме, не осмелились атаковать Северное укрепление, то едва ли бы они решились на то в виду еще не расстроенной нашей армии. Еще затруднительнее для них было бы движение мимо русской армии, на южную сторону Севастополя. В таких обстоятельствах, болезнь и отбытие вскоре маршала Сент-Арно и нерешительность его преемника могли усилить и без того уже существовавшее несогласие между Союзными полководцами и замедлить их действия, что послужило бы в пользу князю Меншикову, ожидавшему прибытия подкреплений.
Если же князь Меншиков считал необходимым для спасения Севастополя сразиться с сильнейшею почти вдвое Союзною армией и решился принять бой на Алме, то следовало не только исследовать свойства избранной позиции во всей подробности, но и по возможности усилить ее искусственными средствами. Рекогносцировка местности по течению Алмы была поручена генерального штаба подполковнику Залесскому, и на основании его донесения левое крыло позиции от морского берега до селения Алматамака признано неприступным. Должно ли приписать такую оплошность небрежности этого обозрения, или неопытности офицера, впервые участвовавшего в кампании? Такой вопрос не имеет особенной важности, лишь только сообразим, что главнокомандующий, поседелый в боях, должен был сам объехать позицию и удостовериться лично в безошибочности сведений, собранных офицером, производившим рекогносцировку. Быть может и он признал бы левое крыло позиции неприступным, но с условием, чтобы оно было обороняемо небольшою частью его армии; совершенно же оставить без обороны, и даже без наблюдения какую-либо часть позиции, надеясь на ее неприступность, похоже на то, как если бы кто оставил без вооружения крепость, надеясь на силу ее верков. Утвердительно можно сказать, что если бы для обороны местности ниже селения Алматамака были поставлены хотя две стрелковые роты, поддержанные одним или двумя батальонами с несколькими орудиями, то дивизия Боскё не взошла бы на высоты и не появилась бы у нас во фланге. Что же касается до вреда, который могли нанести нам неприятели с моря, то пример действий батареи Щеголева под Одессою показывает, что пальба морских судов по войскам, стоящим на берегу, может быт выдержана с успехом.
Как только наш главнокомандующий положил принять бой на Алме, (и должно полагать, что он решился на то заблаговременно, потому что туда стали собираться войска с половины августа), то надлежало усилить позицию искусственными средствами и уничтожить по возможности прикрытия, под защитою которых неприятель мог приблизиться к позиции. Так, напр., следовало вырубить сады в селениях, лежащих по правую сторону Алмы, соорудить батареи на удобнейших к тому пунктах, устроить рвы для стрелков, уничтожить мост у селения Бурлюка, испортить главные броды на Алме. Для всего этого было довольно времени: восемь батальонов (1-я бригада) 16-й пехотной дивизии пришли на Алму 17-го (29-го) августа, за три недели до сражения, а 1-го и 2-го (18-го и 14-го) сентября, за неделю до сражения, прибыли на позицию: сперва четвертые батальоны полков 2-й бригады 17-йпехотной дивизии и Минский полк, а потом остальные батальоны полков 2-й бригады 17-й пехотной дивизии, Волынский полк, резервные баталионы Белостокского и Брестского полков и Казанский Великого Князя Михаила Николаевича полк, всего 24 батальона, а вместе с прежними 32 батальона. Нет никакого сомнения в том, что вырубка садов на правом берегу Алмы послужила бы для защиты нашей позиции в большую пользу, нежели занятие этих садов стрелками в виде передовой позиции, замедлившее успехи неприятеля лишь на весьма короткое время. Что же касается до усиления позиции искусственными средствами, то польза, принесенная батареей, стоявшею по правую сторону евпаторийской дороги, убедительно показывает, как трудно было бы неприятелю овладеть нашею позицией если бы она была укреплена надлежащим образом. Построив несколько батарей на большой горе и расположив впереди их ровики для стрелков, мы, по всей вероятности, устояли бы на этом пункте, либо, по крайней мере, нанесли бы неприятелю страшную потерю.
Обращаюсь к расположению наших войск на позиции.
На оконечности левого фланга, за деревнею Ак-лес, в версте от морского берега и с небольшим в версте от берега Алмы, стоял 2-й баталион Минского полка, для наблюдения той части позиции, которая казалась неприступною. Но это не помешало неприятелю ни взобраться на высоты без выстрела, ни взвезти туда артиллерию и открыть канонаду, прежде нежели мы успели пере-вести на этот пункт 4-ю и 5-ю легкие батареи 17-й артиллерийской бригады. Как только неприятель утвердился против нашего левого фланга, то наше положение сделалось крайне невыгодным: полки Московский и Минский были принуждены построиться фронтом к морю, почти под прямым углом с резервными батальонами Брестского и Белостокского полков, что подвергло войска нашего левого крыла перекрестному огню французской артиллерии. Тарутинский же полк, стоявший за резервными батальонами Брестского и Белостокского полков, в колоннах к атаке, не принял почти никакого участия в бою, потому что неприятель поражал наши войска издали, уклоняясь от рукопашной схватки.
Да и вообще тогдашнее обычное построение нашей пехоты в батальонных колоннах против неприятеля, у которого первая линия была построена частью в ротных колоннах, частью в развернутом строю, подвергало нас значительным потерям и уменьшало силу нашего огня.
В центре, Бородинский, Его Высочества Наследника (ныне Его Величества) полк, стоявший в колоннах к атаке, на горных склонах, обращенных к стороне неприятеля, с самого начала боя терпел большой урон от огня неприятельских штуцерных, не имея возможности наносить им вред из своих гладкоствольных ружей; а стоявшие впереди легкие № 1-го и 2-го батареи 16-й артиллерийской бригады, поражаемые на таком расстоянии, на каком они еще не могли действовать картечью, потеряв большую часть прислуги и лошадей, принуждены были удалиться.
На правом нашем крыле были расположены в первой линии Казанский егерский и Суздальский пехотный полки, с батарейною № 1-го батареей 16-й артиллерийской бригады и легкими № 8-го и 4-го батареями 14-й артиллерийской бригады, а во второй линии, на южном скате большой горы, Владимирский полк, принявший решительное участие в обороне батареи, сооруженной близ евпаторийской дороги. Углицкий полк стоял в резерве, левее Владимирского, и? не участвуя вовсе в бою, отступил в конце сражения.
Значительное протяжение вправо нашего боевого порядка имело целью противодействовать обходу с правого фланга; но как только обнаружилось, что неприятель отказался от намерения обойти нашу позицию с этой стороны, то следовало поставить Суздальский и Углицкий полки левее, что дало бы им возможность поддерживать Владимирский и Казанский полки.
Наконец — в главном резерве, по обе стороны большой дороги, находились: семь батальонов Волынского и Минского полков, с легкою № 5-го батареей 17-й артиллерийской бригады, и 16 эскадронов гусар 6-й легкой кавалерийской дивизии, с конно-легкою № 12-го батареей. Из этих войск, в самом начале сражения, были посланы три баталиона Минского полка, с легкою № 5-го батареей, в помощь левому крылу, а Волынский полк, с отведенными назад, в конце сражения, легкими батареями № 3-го и 4-го 14-й артиллерийской бригады, и гусарская бригада, с конно-легкою батарее № 12-го, прикрывали отступление нашей армии.
Мы уже имели случай заметить, что как только войскам Боске удалось взойти на высоты левого берега Алмы, то мы уже не могли удержаться на позиции. Сам главнокомандующий поспешно прибыл на левое крыло и направил туда часть резерва. По мере усиления наших войск, неприятель также усиливался. Впрочем — Французы принуждены были ввести в дело весь свой резерв, за исключением турецкой дивизии, и одержали перевес на этом пункте единственно благодаря пре-имуществу вооружения своей пехоты, которая не только постоянно уклонялась от удара в штыки, но действовала исключительно на таком значительном расстоянии от наших войск, что они, будучи поражаемы пулями Минье, не могли вредить неприятелю стрельбою из своих гладкоствольных ружей. Это заставило нас отвести левое крыло назад, и как, по всей вероятности, войска наши здесь были предоставлены распоряжению частных начальников, то отступление их продолжалось далее, нежели было необходимо. Таким образом снялся с позиции левый наш фланг. что, в свою очередь, повлекло отступление войск, стоявших в центре. Между тем наше правое крыло упорно удерживалось на позиции; Англичане понесли чувствительный урон, и храбрые Владимирцы продолжали отстаивать батарею, стоявшую за эполементом, даже и тогда, когда с нее были свезены орудия. Но этот превосходный полк не был своевременно поддержан резервами, и когда французская батарея Туссена, заняв одну из высот в центре нашей позиции, стала громить во фланг войска нашего правого крыла, то они стали отступать под сильным огнем английской артиллерии. Союзные войска заняли нашу позицию, но не преследовали отступавшую армию.
Итак, главными причинами потери нами сражения, кроме двойного превосходства неприятельских сил, были: во 1-х, превосходство неприятеля в вооружении пехоты, которой большая часть имела нарезные ружья, между тем как у нас вообще было 29200 штуцерных; во 2-х, недостаточное укрепление позиции; в 3-х, несообразное с свойствами местности расположение войск, и в 4-х, отсутствие взаимной связи в действиях войск. Князь Меншиков, которому были хорошо известны общие, почти неизбежные, неудобства больших штабов, старался заменить их временным поручением штабных обязанностей даровитым офицерам; но на самом опыте оказалось, что для исполнения соображений главнокомандующего и для направления к общей цели действий войск невозможно обойтиться без устроенного по надлежащему штаба.
Непосредственным последствием сражения на Алме было отступление нашей армии, 9-го (21-го) сентября, к Севастополю.
Приложения к главе XX.[править]
(1) Состав французских войск: 1-я дивизия генерала Канробера: 1-я бригада, генерала Эспинасса: 1-й стрелковый батальон, полки: 1-й Зуавский и 7-й линейный; 2-я бригада, генерала Винуа: 1-й отборный батальон (bataillion d’elite) иностранного легиона, 9-й стрелковый батальон, полки: 20-й и 27-й линейные; 2-я дивизия генерала Боске: 1-я бригада генерала д’Отмара: алжирский стрелковый баталион; полки: 3-й Зуавский и 50-й линейный; 2-я бригада генерала Буа: 3-й стрелковый батальон, полки: 7-й легкий и 6-й линейный; 3-я дивизия принца Наполеона: 1-я бригада, генерала Моне: 19-й стрелковый батальон, полки: 2-й Зуавский и 3-й морской (infanterie de marine); 2-я бригада генерала Тома: 20-й и 22-й легкие полки; 4-я дивизия генерала Форе: 1-я бригада генерала Лурмеля: 5-й стрелковый баталион, полки: 19-й и 26-й линейные; 2-я бригада генерала д’Ореля: 39-й и 74-й линейные полки, всего пехоты 25,200 человек. Кавалерии по одному эскадрону спагов и африканских конно-егерей, в числе 150-ти человек. Артиллерия: 12 батарей.
(2) Состав английских войск: легкая дивизия генерала Броуна: 1-я бригада, генерала Кодрингтона: 7-й, 23-й и 33-й пехотные полки; 2-я бригада, генерала Буллера: 2-й стрелковый полк двух-баталионного состава (прочие же все английские полки одно-батальонные), 19-й, 77-й и 88-й пехотные полки; 1-я дивизия герцога Кембриджского: 1-я бригада, генерала Бентинка: гвардейский гренадерский, Coldstream и гвардейский Шотландский стрелковый полки; 2-я бригада, генерала Коллин-Кемпбеля: 42-й, 79-й и 93-й пех. полки; 2-я дивизия, генерала Леси-Эванса: 1-я бригада, генерала Пеннефазера: 30-й, 55-й и 95-й пех. полки; 2-я бригада генерала Адамса: 41-й, 47-й и 49-й пех. полки; 3-я дивизия генерала Ингленда: 1-я бригада, генерала Джона Кемпбеля: 1-й, 38-й и 50-й пех. полки; 2-я бригада, генерала Эйра: 4-й, 28-й и 44-й пех. полки; 4-я дивизия генерала Каткарта: 1-я бригада, генерала Гольди: 21-й, 46-й и 57-й пех. полки; 2-я бригада генерала Торренса: 20-й, 63-й и 68-й полки. Кавалерия, под начальством лорда Кардигана: 17-й уланский, 8-й и 11-й гусарские 4-й и 13-й легкие драгунские полки, двух-эскадронного состава, всего в числе 1,100 человек. Артиллерия: 9 батарей шести-орудийного состава.
(3) Союзная армия, вместе с турецкими войсками, считала в рядах от 59-ти до 60-ти тысяч человек. Niel. Siege de Sebastopol. 7-9. — A. Du Casse. Precis historique des operations militaries en Orient. 102—104. — У генерала Тотлебена число Союзных войск показано 62,223 человека.
(4) G-I Niel. Siege de Sebastopol.. 8. — Тотлебен.
(5) A. Du Casse. 103—104.
(6) Bazancourt. L’expedition de Crimee. Marine. I. 219—220.
(7) A. Du Casse. 107—110.
(8) A. Du Casse. 111—112. — Kinglake. The invasion of the Crimea, Leipzig. 1863. III. 178—182. — Ch. Fay. Souvenirs de la guerre de Crimee, 1854—1856. 48.
(9) Guerin. Histoire de la derniere guerre de Russie (1853—1856). I. 222. — Тотлебен. — По свидетельству же Кинглека (III. 193), Англичане успели высадить, 2-го (14) сентября, всю свою пехоту и часть артиллерии.
(10) A. Du Casse. 112.-113. — Bazancourt. Marine. 231—232. — Kinglake. III. 193.-194. — Shrimpton. L’armee anglaise et miss Nighhtingale. — Ch. Fay. 50-52.
(11) Донесение князя Меншикова, от 2-го сентября 1854 года.
(12) Донесение князя Меншикова, от 6-го сентября 1854 года.
(13)Состав русских войск, собранных 1-го (13) сентября (накануне неприятельской высадки) в окрестностях Севастополя.
На р. Алме у селения Бурлюк:[править]
На р. Каче:[править]
Между р. Бельбеком и Севастопольским рейдом:[править]
В Севастополе и по южную сторону города:[править]
У Симферополя:[править]
На пути от Перекопа к Симферополю:[править]
(14) М. Енишерлов. Описание сражения на р. Алме.
(15) В. Бейтнер. Действия Московского полка в сражении при Алме. (Рукописи о Севастопольской обороне, представленные Государю Наследнику Цесаревичу).
(16) В. Стеценков. Крымская кампания. Воспоминания и рассуждения. (Рукописи о Севастопольской обороне).
(17) Ch. Fay. 49.
(18) М. Енишерлов.
(19) В. Стеценков. — А. Розин. Очерки из Крымской войны. (Рукописи о Севастопольской обороне).
(20) Bazancourt. L’expedition de Crimee. L’armee francaise. I. 200.
При наступлении от Булганака к Алме, французские войска, для охранения от атак нашей кавалерии, были построены в таком же порядке, как и в сражении при Исли, именно: пехота в виде ромба, углы которого были составлены из дивизий, построенных в батальонные колонны к атаке; в этом ромбе, обращенном одним из углов вперед к стороне русской армии, батареи каждой из дивизий были расположены в интервалах между колоннами, а кавалерия и обозы двигались внутри ромба.
(21) Kinglake. III. 267—269.
(22) Guerin. I. 232—233.
(23) Kinglake. III. 261—265.
(24) Состав дивизии генерала Боске: 10 батальонов, рота сапер, две батареи (12 орудий). Bazancourt. I. 340.
(25) Guerin. I. 237—238.
(26) Bazancourt. L’armee francaise. I. 215. — Kinglake. III. 269—270.
(27) Енишерлов.
(28) В. Стеценков. — Панаев. (Русская Старина. 1877. П).
(29) В. Бейтнер.
(30) Письмо генерала Кирьякова к редактору «Русского Инвалида», от 31-го мая 1856 года.
(31) Енишерлов.
(32) В. Бейтнер. — Guerin. 1.239-240.
(33) Kinglake. III. 272—273.
(34) Енишерлов. — В сочин. генерала Тотлебена сказано: «Бывшие на левом берегу Алмы в цепи две роты 6-го стрелкового батальона могли бы нанести вред дивизии Канробера, при переходе ее чрез реку, но, не имея патронов и не отыскав своих на-тронных ящиков, находившихся где то за правым флангом, они отступили, когда войска Канробера только что начинали подниматься на плато».
(35) Guerin. I. 241—242.
(36) Бейтнер. — Енишерлов.
(37) Kinglake. III. 277—283.
(38) Енишерлов. — Kinglake. IV. 39-40.
(39) Енишерлов. — Kinglake. IV. 46-60.
(40) А. Розин. Очерки из Крымской войны. (Дневник очевидца). — Воспоминания Н. А. Горбунова. — Kinglake. IV. 79-91.
(41) Kinglake. IV. 91-92.
(42) Н. Горбунов. Воспоминания об участии при защите города Севастополя. (Рукописи о Севастопольской обороне).
(43) Письмо генер.-лейт. Квицинского редактору «Русского Инвалида», от 15-го марта 1856 года. — Kinglake. IV. 167—183.
(44) А. Розин.
(45) Енишерлов. — Kinglake. IV. 207.
(46) Енишерлов. — Guerin. I. 250.
(47) Kinglake. IV. 213—215 and 229. — Guerin. I. 250 — Shrimpton.
(48) Енишерлов.
(49) Guerin. I. 251.
(50) Енишерлов.
(51)Bazancourt. L’armee francaise. I. 242. — Kinglake. IV. 241—242
Союзные армии в Крыму.[править]
I.[править]
Французская армия.[править]
Пехотные полки состояли каждый из двух батальонов. В пехотных дивизиях находилось по четыре полка и по два, либо по три стрелковых батальона.
Кавалерия, при высадке в сентябре 1854 года, состояла всего из двух эскадронов.
Батареи были в шести-орудийном составе.
Войска, высадившиеся в Крым.[править]
|
|
| |||
| 1-я дивизия генерала Канробера. | бригада генерала Эспинасса. | 1-й стрелковый батальон |
1[править] |
|
| бригада генерала Винуа. | ||||
| Иностранного легиона | ||||
| 2-я дивизия генерала Боске. | бригада генерала д’Отмара. | Алжирские стрелки | ||
| бригада генерала Буа. | ||||
| 3-я дивизия принца Наполеона. | бригада генерала Моне. | |||
| бригада генерала Тома. | ||||
| 4-я дивизия генерала Форе. | бригада генерала Лурмеля. | |||
| бригада генерала д’Орель. | ||||
| Спаги и африканск. конн. егеря 2 эскадр. |
150[править] | |||
| 12 батарей, 68 орудий |
| |||
| Инженерный корпус |
909[править] | |||
| Итого 40 батал., 2 эскадр., 68 орудий |
28,223[править] |
II.[править]
Английская армия.[править]
Пехотные полки, почти все, находились в одно-батальонном составе.
Кавалерийские полки — в двух-эскадронном составе,
Батареи — в шести-орудийном составе.
Войска, высадившиеся в Крым.[править]
|width="20%"|
|- | легкая дивизия генерала Броуна. | бригада генерала Кодрингтона. | 7-й пехотный полк |
1[править]
|
|- | | | | | |- | | | | | |- | | | | | бригада генерала Бутлера. |- | | | | | |- | | | | | |- | | | | | 2-й стрелковый полк |- | | 1-я дивизия герцога Кембриджского. | | бригада генерала Бентинка. | гвардейский грен. полк. |- | | | | | |- | | | | | |- | | | | | бригада генерала Колин-Кемпбеля. |- | | | | | |- | | | | | |- | | 2-я дивизия генерала Леси-Эванса | | | бригада генерала Пеннефазера. |- | | | | | |- | | | | | |- | | | | | бригада генерала Адамса. |- | | | | | |- | | | | | |- | | 3-я дивизия генерала Ингленда. | | | бригада генерала Джона-Кемпбеля |- | | | | | |- | | | | | |- | | | | | бригада генерала Эйра. |- | | | | | |- | | | | | |- | | 4-я дивизия генерала Каткарта. | | | бригада генерала Гольди. |- | | | | | |- | | | | | |- | | | | | бригада генерала Торренса. |- | | | | | |- | | | | | |- | | | | легкая бригада лорда Кардигана. | 17-й уланский полк. 2 эскадр. |- | | | | | 8-й гусарский полк. 2 эскадр. |- | | | | | 11-й гусарский полк. 2 эскадр. |- | | | | | 4-й легк. драгун. полк. 2 эскадр. |- | | | | | 13-й легк. драгун. полк. 2 эскадр. |- | Девять полевых батарей 6-ти-орудийного состава.
Итого 32 батальона, 10 эскадронов, 54 орудия, в числе до 27-ми тыс. человек. | | | | |}
Глава ХХI.
Движение Англо-Французов на южную сторону поля и приготовления к первому бомбардированию.[править]
В самый день сражения на Алме, 8-го (20-го) сентября, во время отступления наших войск к реке Каче, князь Меншиков, полагая, что наибольшая опасность Севастополю угрожала с моря, приказал генерал-адъютанту Корнилову затопить несколько кораблей на рейде. Утром 9-го (21-го) сентября, Корнилов, собрав на совет флагманов и капитанов, объявил им, что неприятель легко может занять высоты правого берега Бель-бека, распространиться к Инкерману и к Голландии, и, действуя с высот по кораблям эскадры Нахимова, принудить наш флот оставить настоящую позицию, с переменою которой облегчится доступ на рейд неприятельскому флоту, и если в то же время Союзная армия овладеет северными укреплениями, то ничто не спасет Черноморского флота от гибели и позорного плена. На основании этих соображений, Корнилов, не объявляя в совете полученного приказания, предложил выйти в море и атаковать суда, столпившиеся у мыса Улюкола. По словам адмирала, при успехе, уничтожив не-приятельскую армаду, мы лишили бы Союзную армию продовольствия и подкрепления, а при неудаче — если абордаж не одолеет — могли взорвать на воздух неприятельские корабли, с нами сцепившиеся, и, отстояв честь русского флага, спасти и родной свой порт, ибо Союзный флот, даже одержав победу, был бы так обессилен гибелью большой части своих кораблей, что не осмелился бы атаковать приморские батареи Севастополя, а без содействия флота неприятельская армия не овладела бы городом, если бы наши войска укрепились и держались в нем до прибытия подкреплений. Беспорядочное расположение Союзного флота на якоре во время высадки и у мыса Улюкола, а равно беспечность неприятельских крейсеров, не успевших подстеречь ни одного из наших пароходов, появлявшихся в разных местах Черного моря, в продолжении всего лета, казалось, подавали нам надежду на успех морской битвы. Корабль Святослав стоял целые сутки, 9-го (21-го) сентября, на мели, вне выстрелов наших батарей, и неприятель упустил случай атаковать его, а пароход Тамань, на котором капитан-лейтенант Попов был выслан, в ночь на 7-е (19-е) сентября, на сообщения Союзников с турецкими портами, не встретил ни одного крейсера и, истребив турецкий купеческий бриг, прибыл благополучно в Одессу, в полдень 9-го (21-го) сентября. Но, с другой стороны, приняв во внимание, что наш флот был парусный и мог быть застигнут штилем, частью еще в бухте, частью в открытом море, нельзя было не усомниться в успехе предприятия, предложенного Корниловым. Безмолвно приняли флагманы и капитаны предложение уважаемого адмирала. Хотя оно выражало свойственную черноморским морякам решимость — отважиться на все для спасения родного им города, однако же лишь немногие голоса выразили согласие; прочие же все предпочитали другое средство — затопить вход на рейд, о чем в последнее время уже поговаривали в Севастополе; но как истребить собственные корабли, доведенные усилиями незабвенного Лазарева и его сподвижников до высокого совершенства во всех отношениях? Несколько минут длилось гробовое молчание; наконец — капитан 1-го ранга Зорин прервал его, высказав необходимость пожертвовать для заграждения фарватера старейшими по службе кораблями и обратить экипажи с них и с других кораблей на подкрепление гарнизону. Все заранее готовились услышать это предложение, многие разделяли убеждение в необходимости такого средства, но все были как бы возмущены жестоким приговором родному флоту; у некоторых навернулись на глазах слезы; раздались громкие неодобрительные возгласы. Сам Корнилов отвергнул предложение Зорина, и хотя видел, что большинство не находило другого решения делу, однако же не дал высказаться членам совета и прекратил совещание словами: «готовьтесь к выходу; будет дан сигнал, что кому делать». Распустив совет, адмирал отправился к князю Меншикову и изъявил свое намерение — выдти в море. Когда же князь повторил отданное накануне приказание — затопить фарватер, Корнилов отвечал, что он этого не сделает. Раздраженный противоречием подчиненного, Меншиков сказал: «Ну, так поезжайте в Николаев к своему месту службы», и приказал ординарцу позвать вице-адмирала Станюковича, чтобы чрез него сделать дальнейшие распоряжения. «Остановитесь — вскричал Корнилов. — Это — самоубийство… то, к чему вы меня принуждаете… но чтобы я оставил Севастополь, окруженный неприятелем — невозможно! Я готов повиноваться вам» (1).
Для обстреливания Северной стороны, в случае атаки ее неприятелем, было поставлено в большой бухте десять новых кораблей (2), а остальные четыре корабля, портовой корабль Силистрию и два фрегата (3) положено затопить, поперек рейда, между Константиновскою и Александровскою батареями. Приступая против собственной воли к исполнению этой меры, Корнилов медлил снимать орудия с осужденных на гибель судов и подал сигнал к их затоплению уже 10-го (22-го) сентября. в 6 часов вечера. Вслед затем, прибыв на корабль Ростислав, он приказал командирам этих судов свезти на берег все, что можно было убрать в течении вечера и ночи, а на рассвете — срубить мачты и затопить корабли. Командиры, со своей стороны, все еще надеясь на отмену данного им приказания, приступили неохотно к его исполнению и не успели убрать не только орудий, но снарядов и пороха; вся провизия, койки, даже офицерская посуда, пошли ко дну вместе с судами. С рассветом 11-го (23-го) сентября, на месте, занятом Сизополем, Варною и Силистрию, плавали обломки рангоута; к 8-ми часам утра, за ними последовали Уриил, Селафиил и Флора. Корабль Три Святителя долго держался, как бы отказываясь расстаться с жизнью; несмотря на широкие отверстия, прорубленные в его подводной части, он погружался весьма медленно, и потому было велено пароходу Громоносец бросить в подводную часть его несколько ядер; наконец, в 3/4 первого часа, корабль зашатался и исчез в волнах рейда (4).
Накануне этого тяжкого для наших моряков дня, капитан Ла-Ронсиер (La Ronciere), посланный адмиралом Гамеленем, на пароходе Роланд, для обозрения Севастополя, усмотря на рейде сем судов, стоявших между Константиновскою и Александровскою батареями, донес адмиралу, что Русские готовились выдти в море; но, к изумлению Союзников, на следующее утро, все эти суда исчезли (5).
Между тем войска князя Меншикова отступили в большом беспорядке на Качу и расположились на правом берегу этой реки, у главной Севастопольской дороги и близ сел. Эфенди-киой, 8-го (20-го) около полуночи. Оттуда князь Меншиков отправил к Государю одного из своих адъютантов, ротмистра Грейга, с донесением, что армия оставила занятую ею позицию на Алме, причиною чему была недостаточная стойкость войск, и что она отступает к Севастополю. Напрасно панегиристы князя Меншикова уверяют, будто бы он, избрав это направление, имел в виду привлечь Союзников на южную сторону Севастополя; такое намерение не имело бы никакого дельного основания, потому что Севастополь тогда еще не был укреплен с этой стороны и неприятель легко мог овладеть открытым городом. Отступление наших войск, не получавших, после сражения на Алме в течении целых суток, никаких приказаний из главной квартиры, было чисто случайное. Точно так же они продолжали движение 9-го (21-го) сентября, после привала на Бельбеке, в долину Черной речки, и перейдя ее по инкерманской гати, поднялись на Сапун-гору и к вечеру, 9-го (21-го), прибыли в Севастополь. Тарутинский егерский полк занял Северное укрепление; 4 батальона резервной бригады 13-й дивизии (5-е и 6-е батальоны Брестского и Белостокского полков) поступили в состав гарнизона, а остальные войска стали бивуаком, в виду Севастополя, на Куликовом поле, между Карантинною и Сарандинакиною балками, отрядив, для наблюдения за неприятелем, к монастырю Св. Георгия, два эскадрона гусар Киевского, Е. И. Высочества Николая Максимилиановича, полка.
11-го (23-го) сентября, в тот день, когда уже были затоплены корабли на рейде, князь ков сообщил Корнилову свое намерение — оставя для непосредственной обороны Севастополя моряков, сапер и резервные батальоны 13-й пехотной дивизии, выступить с прочими войсками в поле к Бахчисараю, чтобы обеспечить сообщение с Перекопом и занять фланговую позицию, для угрожения неприятелю, в случае его наступления к Севастополю. Напрасно Корнилов представлял главнокомандующему опасное положение города, в случае нападения Союзников на Северное укрепление, по взятии которого многочисленною неприятельскою армией, нельзя было долго держаться в Севастополе. «Неприятель не может повести решительную атаку на северные укрепления, имея у себя на фланге и в тылу нашу армию» — отвечал князь Меншиков, и приказал тогда же сформировать из корабельных команд батальоны для защиты города. Удаляясь из Севастополя, он поручил командование тамошними войсками начальнику 14-й пехотной дивизии, генерал-лейтенанту Моллеру 2-му; оборона северной стороны была возложена на генерал-адъютанта Корнилова, а заведывание морскими командами, расположенными для защиты южной стороны — на вице-адмирала Нахимова (6).
Последующие события вполне оправдали меру, принятую князем Меншиковым — выдти на дорогу, ведущую к Перекопу, откуда могли подходить к армии подкрепления из южных областей России, и занять фланговую позицию, для угрожения неприятелю, в случае его наступления к Севастополю. Тем не менее однако же положение Корнилова было весьма опасно, и если бы Союзники решительно атаковали Северное укрепление, то едва ли бы нам удалось отстоять его. Для отпора 60-ти-тысячной Союзной армии, у нас было всего-на-все 17 баталионов, сформированных из моряков (7), и 9 баталионов сухопутных войск (8), в числе 17,867 строевых нижних чинов, и кроме того несколько морских команд на укреплениях южной стороны и на приморских батареях. По всей вероятности, только тяжкая болезнь маршала Арно и нерешительность его преемника, генерала Канробера, не дозволили Союзникам воспользоваться выгодами их положения. Во всяком случае, с нашей стороны, было бы гораздо лучше занять, неотлагательно после сражения на Алме, фланговую позицию впереди Бахчисарая, что послужило бы к охране Севастополя от нападения Союзников и давало возможность князю Меншикову прикрыть сообщение с Перекопом.
13-го (25-го) сентября, войска, назначенные для. непосредственной защиты Севастополя, были размещены следующим образом: 1) на северной стороне: в Северном укреплении, под начальством капитана 1-го ранга Бартенева, около 6,000 строевых нижних чинов; у правого ретраншемента, под начальством капитана 1-го ранга Варницкого, до 2.200 нижних чинов; у левого ретраншемента и в балке северной пристани, под начальством вице-адмирала Новосильского, 3,200 нижних чинов; на Константиновской батарее, около 800 нижних чинов; кроме того, прислуга у орудий батарей: Константиновской, Карташевского, Волохова, Пестича и № 4-го; 2) на южной стороне, 5,800 нижних чинов и прислуга батарей: легкой № 4-го 14-й артиллерийской бригады, 2-й морской подвижной и 4-х орудий, сформированных при резервной бригаде 13-й пехотной дивизии (9).
Как, по-видимому, наибольшая опасность Севастополю угрожала с северной стороны, то, с самого дня неприятельской высадки, 2-го (14-го) сентября, подполковник Тотлебен, при содействии контр-адмирала Истомина, приступил к оборонительным работам, имея в виду усилить на-скоро позицию на линии Северного укрепления. Это был первый шаг, сделанный молодым инженером, предпринявшим и славно исполнившим великое дело — защиты Севастополя. Благодаря его находчивости и самоотвержению, почти открытый город, облекшись в броню, сопротивлялся почти круглый год всем усилиям новейшей полиорцетики, и приняв на свой щит удары, направленные на Россию, заставил наших врагов купить успех дорогою ценою. Сроднясь душою с знаменитым городом, Тотлебен, Гектор новой Трои, проводил дни и ночи в траншеях и подкопах, постоянно в первых рядах защитников Севастополя, и запечатлел собственною кровью свой незабвенный подвиг.
Северное укрепление почти нисколько не прикрывало доступа к порту: только лишь 12 орудий были обращены прямо в поле, да и те, будучи разбросаны по всему протяжению передового фронта, не могли действовать сосредоточенным огнем. Западный, восточный и юго-восточный скаты плато, на котором расположено Северное укрепление, не были обстреливаемы огнем нашей артиллерии. Неприятельские суда, приблизясь к берегу, угрожали действовать почти безнаказанно по нашему укреплению.
Для противодействия им и для обстреливания местности по направлению к устью Бельбека, совершенно закрытой от выстрелов с Северного укрепления, на окраине северного плато, близ обрыва морского берега, были построены две батареи: № 1-го на восемь и № 2-го на шесть 24-х-фунтовых орудий. Обе эти батареи были соединены с Северным укреплением двумя траншеями, из коих передняя приспособлена к ружейному огню, а задняя назначалась для помещения резервов. Правее Северного укрепления сооружена батарея на двенадцать 24-х-фунтовых орудий, соединенная с укреплением бруствером и рвом полевой профили, для ружейной обороны. Для прикрытия позиции от обхода с правого фланга, была трассирована батарея на скате, упирающемся в берег рейда близ батареи № 4-го, которую приспособили к обстреливанию юго-восточных скатов плато и вооружили, кроме бывшей прежде там артиллерии, шестью пудовыми единорогами, поставленными на барбетах, присыпанных к оборонительной стенке горжи. В самом же Северном укреплении едва успели довести полуразвалившийся бруствер до полевой профили, чтобы закрыть стрелков от не-приятельских выстрелов; при насыпке бруствера, старые эскарповые стены, не выдерживая давления земли, обрушивались, засыпая узкий ров, от чего в западном бастионе образовался готовый обвал, в то самое время, когда появились неприятельские колонны на пространстве между Качею и Бельбеком. С позиции, занимавшей в длину около полу-торы версты, могли действовать по неприятелю, на-ступающему с фронта, только двадцать девять орудий, а для ответа на канонаду сильного неприятельского флота было, кроме береговых батарей, всего-на-все девять орудий, из числа стоявших на батареях №№ 1-го и 2-го (10).
Но не обращая внимания — ни на слабость артиллерийской обороны, ни на малочисленность гарнизона, Севастопольские герои решились отстаивать до последней крайности священный залог им вверенный. Не в надежде победить сильного врага, но в готовности пасть в борьбе с ним, ожидали нападения: Корнилов, Нахимов, Истомин. И они все пали славною смертью, затем чтобы жить вечно, во славу России, в пример будущим поколениям.
Пока защитники Севастополя, руководимые Тотлебеном, работали денно и нощно, усиливая и возводя вновь укрепления, Союзные военачальники теряли время в прениях о дальнейших действиях. Раглан полагал, что «как вся экспедиция была предпринята без точных, положительных сведений о силах и средствах неприятеля, и имела характер нечаянного вторжения в страну, то надлежало, пользуясь победою на Алме, довершить одержанный успех решительным и быстрым взятием Северного укрепления». На основании таких соображений, Раглан предложил маршалу Сент-Арно «немедленно идти к Бельбеку, переправиться через эту речку и атаковать Северный форт» (11). Но маршал отклонил предложение английского полководца и остался на Алме, отговариваясь чрезвычайною усталостью войск. Впоследствии французские историки Восточной войны оправдывали маршала, приводя многие причины его бездействия: совершенное незнание края, служившего театром войны; отступление в порядке и без большого урона русской армии, со всею находившеюся при ней артиллериею; потери, понесенные Союзниками в сражении на Алме; недостаток в кавалерии; неимение обозов; необходимость призрения раненых; трудность согласить действия французской и английской армий. По-видимому, главною из всех этих при чин была последняя (12).
Лорд Раглан, полагая, что маршал не приступал к дальнейшим действиям из опасения штурмовать Северное укрепление, составил другой план, состоявший в том, чтобы атаковать Севастополь с юга. Так пишет уважаемый английский историк Кинглек; но в журнале маршала Сент-Арно положительно сказано, что он, намереваясь предпринять переход на южную сторону Севастополя, выжидал согласия Англичан на это движение. Впрочем, как бы ни было, такой переход замедлил действия Союзников, которым, предприняв его, надлежало принять меры для отправки на суда больных и раненых, не оставляя их на Алме, отдельно от армии. Французы успели убрать своих раненых в продолжении одних суток; Англичанам же предстояло несравненно более затруднений, при полуторном числе раненых, да и переносить их с места битвы к берегу пришлось гораздо далее: все это задержало Союзников на Алме до утра 11-го (23-го) сентября и подало маршалу Сент-Арно повод жаловаться на медленность английских войск. «Англичане все еще не готовы --писал он — и не позволяют мне тронуться с места, точно также как у Бальчика, как у Старого форта. Правда, что у них больше раненых и что они далее от моря. Какая медленность в их движениях! Возможно ли так вести войну? Время стоит прекрасное, и я не пользуюсь им. Выхожу из себя» (13).
11-го (23-го), в семь часов утра, Союзная армия двинулась к речке Каче; солдаты имели при себе семидневный запас продовольствия. Часть войск перешла через речку в брод; остальные, вместе с артиллерией и походным лазаретом, двигались по мосту. После ночлега на Каче, Союзники предполагали переправиться через Бельбек и все еще имели намерение атаковать Северное укрепление; но маршал Сент-Арно, получа, утром 12-го (24-го), сведения о расположении сильной русской батареи на левом фланге Северной позиции и о затоплении кораблей на рейде, лишавшем Союзную армию при нападении на Севастополь содействия флота, сперва отложил, а потом и вовсе отменил нападение с северной стороны. Лорд Раглан оставался при своем прежнем мнении, однако же, уступая желанию французского главнокомандующего, согласился обойти Севастополь, овладеть Балаклавою и повести атаку с юга. Фланговое движение с северной на южную сторону Севастополя представляло много затруднений и опасностей: надлежало направиться по незнакомой, лесистой, весьма пересеченной местности, причем Союзники могли встретиться с русскою армией и быть принуждены пролагать себе дальнейший путь к морю оружием; затем предстояло им занять крутые высоты Сапун-горы, не овладев коими нельзя было приступить к атаке южных укреплений Севастополя. почти совершенно им неизвестных. Но, после отказа Французов атаковать Северный форт, Раглану оставалось только принять предложение маршала Сент-Арно, либо отказаться от дальнейших действий. К тому же, инженер-генерал Бургоэн, старый, опытный воин, удостоенный совершенным доверием британского полководца, также советовал атаковать Севастополь с южной стороны, полагая, что: во 1-х, вместо позиции, сильной местностью и небольшой протяжением, обороняемой укреплениями «Константиновского форта» ((*)'' Так называли Союзники Северное укрепление) — прочной постройки, Русским придется защищать на южной стороне весьма длинную линию, изрезанную глубокими балками и, по всем имеющимся сведениям, весьма плохо укрепленную; во 2-х, как Союзные войска двигаются с севера, то нападение с южной стороны будет неожиданно; в 3-х, овладение «Константиновским фортом» (Северным укреплением) не доставит взятия важных военных сооружений, устроенных на южной стороне бухты; в 4-х, судя по имеющимся картам, можно вывести заключение, что между Балаклавою и долиною речки Черной есть позиция, которая, по обширности своей, не может быть занята войсками севастопольского гарнизона и послужит для выгодного расположения Союзной армии; в 5-х, сообщение с флотом, базою Союзных войск, может быть устроено надежнее и удобнее, заняв Балаклаву и Херсонесские бухты, нежели вдоль открытого берега к северу от Севастополя, и в особенности проложив хорошие дороги от Балаклавы и прочих бухт к месту расположения армии, для сообщения с флотом, который, одновременно с фланговым движением армии, перейдет к югу от Севастополя (14).
Хотя Сент-Арно, еще находясь на поле сражения в долине Алмы, одобрил движение на южную сторону Севастополя, однако же решился исполнить его не прежде 12-го (24-го) сентября, в то время уже, когда, к вечеру этого дня, авангард Союзной армии расположился на высотах левого берега Бельбека по дороге к Инкерману (15).
Вице-адмирал Корнилов, ожидая на следующий день, 13-го (25-го) сентября, нападения на северную сторону, счел нужным, чтобы не позволить неприятелю — в случае овладения им этою позицией — действовать по городу из наших же укреплений, сбросить с батарей все орудия, обращенные к бухте, и разрушить их амбразуры, а для прикрытия войск — на случай отступления за Сухую балку — поставить пароходы: Бессарабия. Одесса, Громоносец и Эльборус у северной пристани, а Херсонес, Грозный, Владимир и Крым возле батареи № 4-го. Окончив все свои приготовления, Корнилов писал: «Вчера неприятель дневал за Бельбеком; наша армия снялась ему во фланг, по высотам инкерманским. Я взял на себя защиту Северной стороны и теперь поселился в домике Меншикова у № 4-го. У меня 10,000 наших моряков, взятых с кораблей. Укрепления в надежном виде, и я, если армия сделает свое, надеюсь отдуться. Берег этот, кроме войска, защищается кораблями и пароходами; с моря же мы недосягаемы»… (16).
Между тем, еще в ночи с 11-го на 12-е (с 23-го на 24-е) число сентября, авангард войск князя Меншикова, в числе около 13 тысяч человек (17), под начальством генерал-майора Жабокритского, прибывшего с небольшим отрядом с восточной части Крыма, выступил с Куликова поля к хутору Мекензи, откуда, по окончании варки пищи, ему назначено было идти к деревне Отаркой 12-го (24-го), в 4 часа пополудни; по следам авангарда, должен был двинуться генерал Кирьяков с 17-ю пехотною дивизиею, а за ним приказано следовать князю Петру Дмитр. Горчакову с остальными войсками. Обозы, большею частью, были отправлены в Севастополь.
При движении на хутор Мекензи, наши войска тянулись в одной колонне, в расстоянии не далее 4-х верст от неприятельских аванпостов, так что, в ночи с 12-го на 18-е, нам ясны были видны огни бивуаков Союзной армии. Князь Меншиков, направя свои войска по единственному пути, выходящему на бахчисарайскую большую дорогу, не имел возможности прикрыть свое движение с фланга особым отрядом, и потому должен был, избегая встречи с неприятелем, совершить фланговый марш скрытно, со всевозможною быстротою. Но генерал Кирьяков, следовавший за авангардом в голове прочих войск, сбился с дороги, потерял много времени и замедлил движение колонны князя Горчакова. С прибытием наших главных сил к селению Черкес-Кермен (верстах в 3-х от хутора Мекензи), авангард двинулся с привала у Мекензи к Отаркой, а Кирьяков, в третьем часу пополуночи, выступил за ним вслед, подошел на рассвете 13-го (25-го) к Отаркой, и, сделав там получасовой привал, по недоразумению, опередил авангард и. перейдя Качу, расположился на высотах правого берега этой речки. Войска же князя Горчакова, после привала у Черкес-Кермена, перешли; утром 18-го (25-го), к Отаркой и расположились верстах в 15-ти от Северного укрепления.
Князь Меншиков, узнав, что генерал Кирьяков, без приказания, ушел на Качу, приказал ему возвратиться к Отаркой и примкнуть к главным си-лам. Войска этого отряда. двигавшиеся с небольшими привалами, в течение 11-го (23-го) числа, всей ночи с 12-го на 18-е (с 24-го на 25-е) число и во весь следующий день, прошли до 80-ти верст (18). В тот же день, около 8-ми часов утра, Союзная армия двинулась из долины Бельбека к хутору Мекензи, откуда предположено было идти далее, в долину реки Черной. Войска тронулись с биваков эшелонами с левого фланга, и потому Англичане шли впереди. По достижении леса, чрез который вела дорога к Мекензи, Раглан, по усилившейся болезни маршала Сент-Арно, сделавшись на время единственным распорядителем действий, предоставил дорогу для движения кавалерии и артиллерии и направил пехоту чрез лес, в стороне от дороги, (как уверяет Кинглек), с пособием бусоли. Солдаты разбрелись в беспорядке, грабя и опустошая дома, встречавшиеся на марше. Сам маршал, уже на одре смерти, писал к своей жене, что «она получит маленький столик, принадлежавший княгине (?) Бибиковой, на память о Крымской войне».
По выходе из леса, близ хутора Мекензи, кавалерия Раглана внезапно наткнулась на часть нашего обоза, следовавшую в хвосте колонны князя Горчакова, под прикрытием Черноморского линейного батальона, и захватила 25 повозок. Головные войска Союзной армии, утомленные трудным движением по весьма закрытой и пересеченной местности, при совершенном недостатке в хорошей воде, достигли речки Черной и расположились на биваках не прежде 10-ти часов вечера; те же, которые следовали в хвосте колонны, пришли к хутору Мекензи уже в три часа ночи, несмотря на то, что весь переход не превышал 12-ти — 15-ти верст (19). Маршал Сент-Арно, изнуренный сильнейшими припадками холеры, сдал в ту же ночь начальство над войсками генералу Канроберу (20).
Утром 14-го (26-го), войска обеих сторон разошлись в противные стороны: князь Меншиков, оставя авангард Жабокритского у Отаркой. отвел главные силы на Качу, где войска оставались двое су-ток. в ожидании подвозов продовольствия из Симферополя; Французы, переправясь через Черную в брод и чрез водопровод — по мостам, построенным саперами, расположились на Федюхиных горах; Англичане двинулись к Балаклаве (21).
Легко представить себе, какую тревогу произвело неожиданное появление неприятельской армии в виду Севастополя. Утром накануне прибыл туда офицер. присланный князем Меншиковым к вице-адмиралу Станюковичу, с приказанием поставить батарею для защиты Инкерманского моста и запрудить Черную речку у плотины, чтобы возвысить воду и затруднить переход через нее неприятелю. Вместе с тем главнокомандующий советовал укрепить по возможности Малахов курган и Килен-балку. В первом часу пополудни, другой курьер привез от князя Меншикова известие о нападении Англичан на запасный наш парк. прикрытый Черноморским батальоном. «Это происшествие затрудняет наше сообщение с Севастополем» — писал главнокомандующий. Когда же, на следующий день. 14-го (26-го) сентября, расположилась французская армия на Федюхиных высотах. против города, Нахимов, у которого для обороны всей южной линии было 5 1/2 резервных батальонов, в числе 4-х небольшим тысяч человек (44-й флотский экипаж и две роты 6-го резервного батальона Литовского егерского полка находились на приморской батарее № 10-го), усомнился в возможности отстоять город и отдал, в семь часов утра, следующий приказ:
«Неприятель подступает к городу, в котором весьма мало гарнизона; я в необходимости нахожусь затопить суда вверенной мне эскадры, а оставшиеся на них команды, с абордажным оружием присоединить к гарнизону. Я уверен в командирах, офицерах и командах, что каждый из них будет драться как герой; соберется до трех тысяч; сборный пункт на Театральной площади. О чем по эскадре объявляю». Но уже Корнилов, убедясь в переходе Союзной армии на южную сторону Севастополя, готов был идти на встречу неприятеля. С рассветом 14-го (26-го) приказано перевезти на пароходах в город 11 флотских баталионов (22), в числе до 6,000 человек, и сам Корнилов отправился на корабль Двенадцать Апостолов, к Нахимову, поручив Северную сторону капитану 1-го ранга Бартеневу, а потом поехал в город, на свою квартиру, где вскоре, по приглашению его, собрались: командующий войсками генерал-лейтенант Моллер, вице-адмирал Нахимов и подполковник Тотлебен. Генерал Моллер, по обсуждении мер для защиты города, с общего согласия, распределил войска следующим образом: 1) оборона линии от укрепления № 10-го до бастиона № 5-го поручена генерал-майору Аслановичу, с 6-ю пехотными батальонами (23) и 12-ю орудиями, из коих два батальона с 4-мя орудиями, и кроме того 3-й Тарутинский батальон (Этот батальон, состоявший в колонне генерала Кирьякова, был отрезан неприятелем от прочих войск и отступил в ночи с 13-го на 14-е (с 25-го на 26-е) в Севастополь) с 4-мя же орудиями, расположенные на Театральной площади, составили главный резерв. Начальство над всеми батареями этой линии вверено капитану 1 ранга Иванову; 2) оборона линии от бастиона № 5-го до бастиона № 3-го поручена вице-адмиралу Новосильскому с 8-ю морскими батальонами (24) и 8-ю орудиями морской подвижной батареи; артиллерией командовать предписано контр-адмиралу Юхарину; 3) начальником войск, по линии от бастиона № 3-го до большой бухты, именно 6-ти флотских баталионов (25), с 8-ю орудиями морской батареи, назначен контр-адмирал Истомин, а начальником артиллерии этой линии — контр-адмирал Вукотич 2-й (26). Впоследствии, в этом расположении войск были сделаны некоторые неважные изменения.
Генерал-лейтенант Моллер и вице-адмирал Нахимов, не обращая внимания ни на старшинство свое в чине, ни на власть, данную им главнокомандующим, и имея в виду, что успех обороны Севастополя требовал, чтобы все распоряжения происходили от одного лица, просили Корнилова принять на себя высшее начальство, тем более, что большая часть гарнизона состояла из моряков. На замечание Корнилова, что сухопутные войска не обязаны исполнять его приказания, генерал Моллер предложил отдать приказ о принятии Корниловым на себя должности начальника штаба всего севастопольского гарнизона, и в тот же день отдал следующий приказ:
«Предлагаю всем гг. Начальникам войск исполнять все приказания господина вице-адмирала генерал-адъютанта Корнилова, принявшего на себя обязанности начальника штаба всех войск, расположенных в городе Севастополе, как утвержденные распоряжения. Генерал-лейтенант Модлер».
Таково было единодушие защитников Севастополя (27).
Вице-адмиралу Корнилову, прежде всего, предстояло усилить наскоро укрепления южной стороны. по крайней мере так, чтобы неприятель, не осмелясь атаковать их открытою силою, приступил к правильной осаде, и тем дал время гарнизону довершить работы, предпринятые для прикрытия Севастополя. Со времени высадки Союзников, все наше внимание было обращено к Северной стороне, наиболее угрожаемой неприятелем, а на Южной стороне работы были почти вовсе прекращены. В продолжение 12-ти дней, со 2-го по 14-е (с 14-го по 26-е) сентября, на Городской стороне насыпаны фасы 5-го бастиона до 7-ми фут высоты и до 6-ти толстоты и левый фас 4-го бастиона до 6-ти фут высоты и толстоты, с приспособлением их к ружейной обороне; для обороны Городского оврага вынесена вперед оборонительная линия; усилена артиллерия правого фаса 6-го бастиона четырьмя полупудовыми единорогами и поставлены восемь 12-ти-фунтовых карронад за каменным завалом, влево от 4-го бастиона. На Корабельной стороне. над берегом Лабораторной балки насыпана из приносной земли батарея № 5-го (Никонова), вооруженная десятью 24-х-фунтовыми пушками-карронадами; а к батарее на месте 1-го бастиона пристроен, также из приносной земли, с левой стороны, фас на пять орудий (три пушки-карронады 24-х-фунт. и две 18-ти-фунтовые); оба фаса батареи, на месте 3-го бастиона, удлинены и приспособлены к ружейной обороне; между Доковою балкою и Малаховым курганом назначено расположить батарею (Жерве) и предварительно устроен завал для полевых орудий; наконец, для прикрытия башни на Малаховом кургане, гласис ее возвышен до 10-ти фут. Таким образом вооружение Южной стороны, после высадки неприятеля, увеличилось только 27-ю орудиями и состояло к 14-му (26-му) сентября большею частью из артиллерии незначительного калибра. Только правая часть оборонительной линии, между 5-м и 7-м бастионами, в некоторой степени могла считаться обеспеченною от атаки открытою силою; остальная же часть, от 5-го бастиона до Большой бухты, на протяжении более 5-ти верст, была совершенно доступна, потому что входившие в состав ее укрепления имели слабую полевую профиль, были неокончены и большею частью без рвов, а обширные промежутки между ними оставались открыты (28).
Утром 15-го (27-го) сентября, гарнизон Севастополя был расположен следующим образом: на Южной стороне 23 батальона и 3 1/2 роты, в числе до 16,000 штыков, с 32-мя полевыми орудиями; на Северной стороне оставлены 5 батальонов и один взвод (29), в числе до 3,500 штыков; а на судах в бухте — около 3,000 человек. Из числа войск, стоявших на Южной стороне, для обороны города назначено 12 баталионов, в числе 8,500 штыков, с 12-ю орудиями, а для обороны Корабельной стороны 11 батальонов, в числе 7,500 штыков, с 20-ю орудиями. 6-й саперный баталион был распределен для работ по всей линии (30).
При наступлении английской армии к Балаклаве, Союзники предполагали придти туда одновременно с прибытием эскадры адмирала Лайонса. Балаклавский порт не был укреплен, ни со стороны моря, ни с сухого пути; но командир Балаклавского греческого батальона, полковник Манто, засев с одною из своих рот в развалинах древнего замка, господствующего над городом, решился обороняться до последней крайности. Под начальством его собралось 80 строевых и 80 отставных солдат; при этой горсти войск были 4 полупудовые мортирки, под командою поручика Маркова.
14-го (26-го) сентября, лорд Раглан, по занятии английскими войсками деревни Кадикиой, узнал от тамошних жителей, что город Балаклава не был приведен в оборонительное состояние; но подойдя к замку и будучи внезапно встречен несколькими гранатами, брошенными с батареи Маркова, выдвинул вперед, для занятия высот, легкую дивизию с несколькими конными орудиями. Тогда же раздался с Южной стороны гром артиллерии большого калибра, что возвестило о прибытии к городу эскадры Лайонса. Небольшой русский отряд был осыпан снарядами с моря и сухого пути; но поручик Марков продолжал пальбу, пока у него не осталось ни одного заряда. Когда же наша батарея прекратила огонь, неприятель, в 2 1/2 часа пополудни, с криком «ура» взошел на высоты и спустился в город, причем взяты в плен: раненый полковник Манто, командир роты, капитан Стамати, 5 офицеров и до 60-ти израненных солдат. Вслед затем, неприятельский флот занял небольшую, но весьма удобную балаклавскую гавань, впоследствии послужившую английской армии основанием действий. По занятии города, Англичане ограбили его жителей и совершенно опустошили окрестные селения (31).
На следующий день был перевезен из лагеря на реке Черной в Балаклаву маршал Сент-Арно; оттуда его отправили на пароходе Бертоллет в Константинополь, но на пути он скончался 17-го (29-го) сентября. Между тем французская армия, заняв западную часть Херсонесского полу-острова, устроила основание своих действий в Камышевой бухте (32).
Таким образом, в виду защитников Севастополя, в числе 16-ти тысяч человек, разбросанных на протяжении более семи верст, стали неприятельские армии, считавшие в рядах своих около 60-ти тысяч человек. Начиная с 18-го (25-го), от князя Меншикова не было никакого известия и сообщение с ним было прервано. Севастопольскому гарнизону оставалось одно — честная смерть. Рано утром 15-го (27-го) сентября, войска наши были размещены сообразно общей диспозиции. По распоряжению Корнилова, духовенство с образами, хоругвями и крестами совершило крестный ход по южной оборонительной линии; на всех дистанциях отслужены молебны. «Пусть прежде напомнят войскам слово Божие — сказал Корнилов — а потом я передам им слово Царское». Удостоенный вполне заслуженным доверием Монарха, счастливый супруг, отец многочисленного семейства, Корнилов готовился дать обет — пожертвовать жизнью во славу и защиту России. В блестящей генерал-адъютантской форме, окруженный многочисленною свитою, он объехал всю линию, приветствуя каждую часть войск, обращаясь к каждому батальону. «Ребята, — говорил он — Царь надеется, что мы отстоим Севастополь; да и некуда отступать нам: позади нас море, впереди — неприятель. Князь Меншиков обошел его, и как только неприятель нас атакует, наша армия ударит на него с тыла. Помните же — не верьте отступлению. Тот изменник, кто протрубит ретираду!.. И если я сам прикажу отступать, коли меня!» — «Ваше дело — говорил он пехоте — сначала строчить неприятеля из ружей, а если бы ему вздумалось забраться на батареи, то примите его по-русски; штыковая работа — вам знакомое дело!» (33) Так выражался герой, напоминавший собою лучших сынов Греции и Рима, и последующие события показали, что слова его отозвались в душах защитников Севастополя.
Поутру 16-го (28-го) прибыл в Севастополь из армии князя Меншикова лейтенант Стеценков, посланный накануне главнокомандующим узнать о состоянии города и известить, что армия дня через два появится в виду Севастополя. И действительно, князь Меншиков, убедясь в передвижении всех сил неприятеля на Южную сторону. снова перенес свою главную квартиру на речку Бельбек и прислал вечером 17-го (29-го) Корнилову приказание пере-вести обозы армии на Северную сторону, извещая его, что туда следует вся армия, а с рассветом 18-го (30-го) придет авангард, под начальством генерал-майора Жабокритского. С 5-ти часов утра 18-го (30-го) сентября, пароходы Дунай, Турок и Грозный, а также боты и гребные суда, перевозили обоз с пристаней: Екатерининской, Адмиралтейской и Ушаковой балки на Северную сторону. По дороге от Инкермана к Северному укреплению потянулись наши войска, что ободрило гарнизон Севастополя, не ожидавший столь скорого появления армии, а в два часа пополудни прибыл сам главнокомандующий на батарею № 4-го (34).
Между тем на южной оборонительной линии закипела работа. По приказанию Корнилова. были предоставлены в распоряжение подполковника Тотлебена все морские запасы доков и порта; с кораблей повезли на батареи: пушки, снаряды, цистерны. Все кинулось к бастионам; арестанты просились участвовать в общем деле и, за исключением виновнейших преступников, получили дозволение работать на укреплениях; впоследствии некоторые из них удостоились получить знак Военного ордена и, пережив только несколькими днями — иногда несколькими часами — эту высокую награду, гибли, искупив прежние вины свои, на валах Севастополя, В первые же дни после появления врага, многие из женщин копали и носили землю; другие снабжали своих мужей и братьев водою и пищею; даже дети таскали лопаты; у кого была лошадь, тот отправлялся с нею на позицию возить снаряды и землю; матросы передвигали тяжелые морские орудия; с рассвета до ночи работали на батареях от пяти до шести тысяч человек; другие сменяли их на всю ночь. Руководимые Тотлебеном и сподвижниками его, инженерами, моряки и пехотинцы соперничали между собою в усердии. Защитники Севастополя были достойными исполнителями славного дела. В продолжении нескольких дней, южная линия окрепла, усилилась новыми постройками (35).
Обширность позиции кругом южной стороны Севастополя и ежечасное ожидание штурма не дозволяли и думать о прикрытии города укреплениями долговременной профили. В таких обстоятельствах, все внимание главного распорядителя инженерных работ, подполковника Тотлебена, обратилось на извлечение в скорейшее время всей пользы, которую могли доставить средства флота, утратившего свое прямое назначение. С этою целью, Тотлебен приступил к усиленно оборонительной линии на следующих началах: избрать кратчайшую и ближайшую к городу позицию; на главных пунктах ее выставить взятую с флота сильную артиллерию, а в промежутках между ними расположит отдельные батареи и траншеи для ружейной обороны, чтобы обстреливать, по возможности, все до-ступы к городу. Как в ожидании штурма надлежало быть немедленно в готовности к отпору атакующего, то укреплениям сначала давалась профиль, охранявшая прислугу орудий только от огня полевой артиллерии, а усиление профили батарей и устройство разного рода преград откладывались до более благоприятного времени. Вообще же работы были предприняты одновременно на всех пунктах оборонительной линии, чтобы не оставить ни одного из них без защиты, и производились с таким расчетом, чтобы с каждым днем оборона усиливалась необходимейшими работами. Орудия устанавливались при первой возможности действовать из них, иногда даже прежде, нежели построение батарей было окончено (36). Беспрестанно на укреплениях являлся всадник на вороном коне, указывая пункты, требовавшие усиленной работы. Это был знаменитый инженер, стоявший на страже Севастополя (37).
В продолжении четырех дней, с 13-го по 17-е (с 25-го по 29-е) сентября, исполнены следующие работы: на Городской стороне: усилены профили 6-го и левого фаса 4-го бастионов, и впереди правого фланга 5-го бастиона заложена фланкирующая постройка (люнет Белкина). В Городском овраге, на всем протяжении между редутом Шварца и 4-м бастионом. устроены батареи и траншеи, всего на 14 орудий; а для обороны доступов внутрь города заложена батарея на южной оконечности городской высоты. Для обороны Пересыпи, еще 11-го (23-го) сентября, по распоряжению Корнилова, поставлен 84-х-пушечный корабль Ягудиил, под начальством капитана 1-го ранга Кислинского, у вершины Южной бухты, левым бортом к Пересыпи; кроме того, гребные суда могли, подойдя к самому берегу, обстреливать картечью дороги, ведущие от Пересыпи в город и к госпиталю. Но как Ягудиил не мог оборонять доступы из балок Лабораторной, Сарандинакиной и Бульварной, то на Пересыпи заложены три батареи: № 14-го Алексеева 215-го Перекомского и № 16-го Крякина. Стоявшие на Пересыпи орудия были сняты, а батареи вооружены 15-ю карронадами. На Корабельной стороне: к батарее № 5-го Никонова присыпан с правой стороны фас на 4 орудия; к фасам батареи на месте 3-го бастиона пристроены фланки, вследствие чего эта постройка получила вид бастиона, и в обе стороны 3-го бастиона заложены траншеи на всем пространстве между Лабораторною балкою и Доковым оврагом; с обеих сторон полукруглого гласиса Малаховой башни заложены батареи, каждая на пять орудий, для фронтальной обороны впередилежащего пространства; а для доставления флангового огня 8-му бастиону и батарее на месте 2-го бастиона, на оконечностях гласиса поставлено по две 24-х-фунтовых пушки-карронады; от Малахова кургана в обе стороны заложены траншеи между Доковым оврагом и батареей на месте 2-го бастиона; батарею № 6-го (Жерве) начали обращать из каменного завала в земляную; к батарее на месте 2-го бастиона стали пристраивать слева фланк на четыре орудия и между батареями на местах 2-го и 1-го бастионов зало-жена траншея (38).
Для сообщения между Городскою и Корабельною сторонами, был сооружен мост через Южную бухту. В городе и Корабельной Слободке устроены перевязочные пункты (39).
По словам историка одной из держав, тогда враждебных России, в первые шесть дней после появления Союзников под Севастополем — «русская армия удалилась и о ней не было никакого слуха. Флот стоял неподвижно как бы на мели. Войска, оставленные в небольшом числе на защиту города, состояли из солдат резерва, моряков и рабочих, большею частью не обученных действию на сухом пути. Но все эти люди были единоплеменны, подданные одного государя, исповедывали одну веру. говорили между собою на одном языке, одушевлены были жизнью, страстью, волею могучей нации. И вот почему отсутствие собственной армии, при появлении неприятеля, не повлекло за собою падения Севастополя. Народ твердый и решительный занял пост, оставленный главнокомандующим и его армией. Блистательный фасад обрушился, но за ним высились гранитные стены. Корнилов, с горстью людей различных сословий, но взаимно связанных призывом отечества, имел право сказать, что защита будет русская». (40).
15-го (27-го) сентября, в тот самый день, когда вице-адмирал Корнилов de facto принял начальство над всеми войсками в Севастополе, Союзники произвели в первый раз рекогносцировку наших укреплений Южной стороны, с тою целью, чтобы решить вопрос: надлежало ли немедленно повести штурм, или приступить к постепенной осаде города? На основании этой рекогносцировки, пылкий, решительный Лайонс предложил неотлагательно штурмовать Севастополь и сам Раглан склонялся в пользу его мнения. И действительно — многие обстоятельства, по-видимому, указывали необходимость такого способа действий: Союзники знали об отсутствии князя Меншикова с главными силами армии; укрепления Южной стороны очевидно были слабы и не окончены; множество людей, на них толпившихся, обнаруживало и крайне опасное положение гарнизона, и чрезвычайные усилия его, которые могли впоследствии затруднить овладение городом. Но английский инженер, генерал Бургоэн, предпочитал ведение правильной осады. По его мнению: «Хотя укрепления, прикрывающие город, сами по себе совсем не сильны, однако же они хорошо расположены и вооружены орудиями больших калибров; фланги оборонительной линии неприступны. Все балки, спускающиеся в город и предместье (Корабельную слободу), обстреливаются продольным огнем батарей и кораблей. Атакующий должен наступать по одной, либо по нескольким промежуточным высотам; удобнейшие к тому три высоты сильно обороняются: первая — Мачтовым бастионом (Бастион № IV), вторая — Большим редантом(Бастион № III), третья — Белою башнею (Малахов курган). Войскам нашим придется двигаться под огнем русских батареи на протяжении около двух верст, причем колонны, разобщенные глубокими оврагами, будут лишены возможности подавать одна другой взаимную помощь. По всей вероятности, гарнизон Севастополя, вместе с моряками, простирается от 25-ти до 30-ти тысяч человек; а в расстоянии одного перехода расположен Меншиков с армией, которая может направиться нам во фланг и в тыл и атаковать нас в то время, когда мы пойдем на штурм. Для нападения на укрепленную позицию, обороняемую 25-ю тысячами человек, и для охранения нас с тыла, мы имеем не более 50-ти тыс. человек и в случае неудачи будем опрокинуты к морю. В таких обстоятельствах, решиться на штурм — было бы непростительно, почти преступно» (41).
По свидетельству Кинглека, эти доводы не убедили лорда Раглана в необходимости правильной осады. 17-го (29-го) сентября, Союзники вторично произвели рекогносцировку, и в тот же день английский главнокомандующий предложил генералу Канроберу штурмовать город. Канробер сперва не дал решительного ответа, а потом поставил на вид генералам, участвовавшим в совещании, опасность, угрожавшую Союзникам со стороны армии князя Меншикова, и потери, которым подвергались атакующие войска, штурмуя укрепления, прежде нежели будет ослаблен огонь их орудий. Затем перешел он к изложению другого способа действий — правильной осады. Предусмотрительность Союзных правительств — сказал он — снабдила нас превосходными осадными парками, пользуясь коими можем погасить огонь севастопольских укреплений и облегчить войскам занятие города без значительного урона.
После этого отзыва, Союзники решились вести правильную осаду, или, по крайней мере, не прежде штурмовать Севастополь, как ослабив огонь наших укреплений (42). 18-го (30-го) сентября, 3-я и 4-я французские дивизии, под общим начальством генерала Форе, расположились между Сарандинакиною балкою и Стрелецкою бухтою, в расстоянии от 2 1/2 до 3-х верст от Севастополя, фронтом к бастионам: 4-му, 5-му, 6-му и 7-му; позади бараков стали парки, артиллерийский и инженерный, а еще более назади, за правым флангом, находилась главная квартира генерала Канробера. Правее Французов, от Сарандинакиной балки до Черной речки, расположилась английская армия, в расстоянии от 3-х до 3 1/2 верст от наших укреплений: на левом фланге — 3-я дивизия Ингленда; в центре — 4-я дивизия Каткарта и легкая Броуна; на правом фланге, занимая обрывы Сапун-горы, против развалин Инкермана — 2-я дивизия Леси-Эванса; за легкою дивизией стояли парки, 1-я дивизия герцога Кембриджского и кавалерия. Остальные две французские дивизии (1-я и 2-я), под общим начальством генерала Боске, и турецкая дивизия составили обсервационный корпус, расположенный над обрывами Сапун-горы, фронтом к Балаклаве и Федюхиным высотам. Этот корпус должен был охранять осадную армию от нападения со стороны Черной речки. Французские войска получали жизненные и боевые запасы из Камышевой и Казачьей бухт, а войска английские — из Балаклавы (43). Союзная армия к 1-му октября н. ст. состояла в числе: 28-ми тысяч Французов, (кроме прибывшей вскоре из Варны 5-й дивизии генерала Левальяна с двумя кавалерийскими полками, в числе до 13-ти тысяч человек), 20-ти тысяч Англичан и 6-ти тысяч Турок. всего же 67-ми тысяч человек (44).
Наши войска также получили подкрепления: 19-го сентября (1-го октября), подошли к реке Каче два сводных маршевых полка, 2-й уланский и 2-й гусарский, под начальством генерал-лейтенанта Рыжова. На следующий день, вечером, прибыли к армии из отряда генерала-от-кавалерии Хомутова: Бутырский пехотный полк, батарейная № 3-го батарея 17-й артиллерийской бригады, 6-е резервные батальоны Волынского и Минского полков, 2-й резервный линейный Черноморский батальон и две сотни Донского № 53-го полка. В конце сентября (в первой половине октября), введена в Севастополь часть армии и все флотские батальоны переформированы в экипажи, после чего для обороны города состояло: 30 пехотных батальонов, 13 морских экипажей и один саперный баталион, всего же 44 батальона, в числе до 30-ти тысяч штыков, с 28-ю полевыми орудиями. Один экипаж (30-й) находился на корабле Ягудиил и на батареях Пересыпи, а два экипажа (81-й и 42-й) оставлены на Северной стороне.
20-го сентября (2-го октября), Южная оборонительная линия, для большего удобства в управлении войсками, разделена, вместо трех, на четыре отделения: 1-е, от моря до редута № 1 (Шварца) включительно, осталось в заведывании генерал-майора Аслановича; 2-е, от редута Шварца до Пересыпи, поручено вице-адмиралу Новосильскому; 3-е, батареи на Пересыпи и часть линии до Докового оврага контр-адмиралу Панфилову и 4-е, от Докового оврага до рейда — контр-адмиралу Истомину (45).
По диспозиции 1-го (18-го) октября, войска гарнизона были размещены следующим образом: на Городской стороне: на 1-м отделении 11 баталионов, числом в 7 тысяч штыков с 4-мя полевыми орудиями; на 2-м отделении 6 батальонов, числом в 4 тысячи штыков; в главном резерве Городской стороны 5 батальонов в 3.500 чело-век и 16 полевых орудий; на 3-м отделении 8 батальонов в 5 тысяч штыков; на 4-м отделении 7 батальонов в 5 тысяч штыков: в главном резерве Корабельной стороны 6 батальонов, в 4 тысячи штыков с 8-ю полевыми орудиями (46).
Начальникам отделений дана была следующая инструкция:
«При наступательном движении неприятеля на Севастополь каждому начальнику линии:
1) Сосредоточить свои войска и придвинуть резервы к тем пунктам, которые угрожаются атакою. Войска при этом, по возможности, расположить скрытно от неприятеля, дабы не подвергнуть их действию его артиллерии.
2) Артиллерия открывает огонь ядрами и гранатами, на таком расстоянии, на котором действительно можно вредить неприятелю, и при приближении его на картечный выстрел ускоряет по возможности пальбу.
Для верного действия артиллерии, предварительно, пред каждою батареею, шагами отмерить и определить расстояние до окружающих предметов местности и заметить дальность картечи.
3) Пехота, густо рассыпанная по траншеям в две или более шеренги, с расстояния 300 шагов производит частую пальбу. При этом первая шеренга стреляет чрез бойницы, а прочие заряжают и подают ружья.
4) Если неприятель где либо прорвется чрез нашу траншею, то батальоны, в колоннах к атаке, встречают его штыками. В это же время рассыпанные роты быстро строются в ротные колонны и также ударяют в штыки. Равно и артиллеристы на своих батареях собираются в кучки и отстаивают орудия штыком *).
5) При отбитии штурма отнюдь не преследовать неприятеля за линию наших окопов, дабы не закрыть огня нашей артиллерии и пехоты.
Прежде рассыпанные роты снова рассыпаются, и производят вслед за неприятелем сильный ружейный огонь. Артиллерия провожает его картечью, а потом ядрами и гранатами».
В продолжение двадцати дней, с 14-го сентября по 4-е (16-е) октября, исполнены на Южной линии следующие работы:
На 6-м бастионе поставлены 20 орудий большого калибра и впереди правого фаса батарея № 26-го (Шемякина) вооружена шестью 36-фунтовыми пушками. Профиль 5-го бастиона усилена и бастион вооружен 16-ю длинными орудиями, 3-мя большими и 11-ю малыми мортирами; правее 5-го бастиона, люнет № 7-й (Белкина) окончен и вооружен 5-ю орудиями большого калибра, а левее бастиона устроены две батареи, из коих на правой поставлены четыре 36-фунтовые пушки, а на левой — четыре большие и четыре малые орудия. Значительная часть артиллерии 5-го и 6-го бастионов и этих батарей, именно 28 орудий, были назначены для действия по французским батареям на Рудольфовой горе. На редуте № 1-го (Шварца) остались прежние восемь 12-фунтовых пушек, из коих только две могли быть направлены на Рудольфову гору, и вновь поставлены, внутри редута, 4 мортиры. Батареи в Городском овраге окончены и вооружены двадцатью пушками-карронадами 24-х-фунтового калибра и двумя 10-ти-фунтовыми единорогами. Батареям у правого фланка 4-го бастиона и позади этого бастиона, правее бараков, дана возвышенная профиль с амбразурами; на этих батареях, направленных на Рудольфову гору, поставлено: на первой, четыре 36-ти-фунтовые пушки, а на второй, четыре пудовых единорога. На 4-м бастионе, вооружение правого фаса и фланка, состоявшее из четырнадцати 24-ти-фунтовых пушек-карронад, осталось прежнее; на левом же фасе и фланке поставлено шесть 24-ти-фунтовых пушек-карронад и 11I малых мортир, а внутри бастиона — две большие мортиры. Из числа 83-х орудий 4-го бастиона, против батарей Рудольфовой горы было направлено 9 и против батарей Зеленой горы 5. На фасах 4-го бастиона окончены траверсы чрез каждые два орудия. На батарее № 2-го (Грибок) прибавлена к прежним двум 24-х-фунтовым пушкам-карронадам третья, для фланкирования траншеи между 4-м бастионом и Гриб-ком, вооруженной восемью 12-ти-фунтовыми карронадами. Батарея, заложенная позади 4-го бастиона, левее бараков, вооружена двумя 68-ми-фунтовыми пушками, для действия на Зеленую гору. На Пере-сыпи сняты стоявшие там карронады и устроены три батареи, из коих две с амбразурами: правая, вооружена пятью орудиями, с корабля Ягудиил, а левая, № 15-го (Перекомского), четырьмя; третья же, впереди правой, вооружена шестью 12-ти-фунтовыми карронадами, действовавшими чрез банк. Для обороны Пересыпи также был назначен 84-х-пушечный корабль Ягудиил, под флагом контр-адмирала Панфилова и под начальством капитана 1-го ранга Кислинского, занявший позицию левым бортом к Пересыпи. К батарее № 5-го (Никонова) присыпан новый фас на четыре орудия, и на ней поставлены 14 орудий большого калибра и два 10-ти-фунтовых единорога. Из числа этих орудий, могли действовать по батареям Зеленой горы две 36-ти-фунтовые пушки и четыре 18-ти-фунтовые пушки-карронады, а по батареям на Воронцовской горе — две 24-х-фунтовые пушки. Батарея правого фланка 3-го бастиона вооружена четырьмя 24-х-фунтовыми пушками. Бастион 3-й вполне окончен и вооружен 22-мя орудиями больших калибров, назначенных для действия против Зеленой горы, Воронцовской высоты и на курган впереди Малахова. На обоих фасах бастиона устроены траверсы чрез каждые два орудия. Левее 3-го бастиона, устроены батареи № 21-го (Яновского) и № 3-го (Будищева), с амбразурами, без рвов, вооруженные каждая пятью большими орудиями. для действия на Воронцовскую высоту и на курган впереди Малахова; траншеи в обе стороны от 3-го бастиона окончены и приспособлены к ружейной обороне. Батарея № 6 (Жерве), между Доковым оврагом и Саперною дорогою, насыпана из приносной земли и вооружена 5-ю 18-ти-фунтовыми карронадами. Траншея между батареей Жерве и Малаховым курганом приспособлена к ружейной обороне. На Малаховом кургане, за кремальерами на оконечностях гласиса, поставлено по два орудия, для фланкирования 2-го и 3-го бастионов. С обеих сторон гласиса пристроено по батарее, горизонтной профили, с амбразурами, вооруженной пятью орудиями. Правая назначена для действия по Воронцовской высоте, а левая — для обстреливания высоты впереди Малахова кургана. Позади первой батареи, устроена кремальерная батарея, вооруженная пятью пудовыми единорогами, для действия на Воронцовскую высоту. На платформе Малаховой башни оставлены прежние пять 18-ти-фунтовых пушек, направленных на лежащую впереди высоту, а в ярусе башни поставлена 18-ти-фунтовая карронада, для тыльной обороны; за переднею же частью гласиса расположены восемь 10-ти-фунтовых единорогов, для навесного действия по кургану. У вершины Ушаковой балки насыпана батарея без рва. с амбразурами, вооруженная четырьмя 24-х-фунтовыми пушками-карронадами, также направленными на высоту впереди Малахова. — 2-й бастион был окончен и правый фас его вооружен тремя 36-ти-фунтовыми и тремя 24-х-фунтовыми пушками-карронадами, для обстреливания высоты впереди Малахова и английской батареи над хутором Микрюкова (правой ланкастерской или Пятиглазой), А левый фас — четырьмя 18-ти-фунтовыми пушками, направленными на Килен-балочную высоту.
Батарея на месте 1-го бастиона, по прежнему, вооружена девятью большими орудиями, из коих четыре правого фаса фланкировали 2-й бастион, а пять левого фаса действовали по Килен-балочной высоте. Траншеи между Малаховым курганом и Килен-бухтою окончены и приспособлены к ружейной обороне.
Таким образом, в продолжении двадцати дней с 14-го (26-го) сентября по 5-е (17-го) октября, у нас было построено вновь более двадцати батарей; вооружение укреплений увеличилось почти вдвое (с 172-х до 341-го орудия), по числу орудий; в действительности же сделалось несравненно еще сильнее, потому что вновь поставлено на укрепления 206 орудий, почти все больших калибров. Кроме того, для замены подбитых орудий, находилось, позади 3-го, 4-го, 5-го и 6-го бастионов и Малахова кургана, по восьми запасных орудий, 86-ти-фунтового калибра, с прислугою, принадлежностью и снарядами. Для всех длинных орудий назначено иметь на батареях по 150-ти зарядов, в том числе по 30-ти с картечью, для орудий же, фланкирующих рвы, только по 30-ти картечных, а для мор-тир — по 50-ти с бомбами. Вода на батареях хранилась в корабельных цистернах, врытых в землю.
Батареи, большею частью, строились из приносной земли, с большим трудом, тем паче, что земля была смешана с каменьями и легко рассыпалась, с тому же присоединился совершенный недостаток в хворосте, для туров и фашин, и дерна для одежды земляных укреплений. что заставило поддерживать внутренние крутости батарей стенками, сложенными из камня насухо, либо из глины, и делать одежды амбразур из земляных мешков. или из досок и глины. Некоторые амбразуры были снабжены для защиты от штуцерных . пуль деревянными заслонами, толщиною в 5 дюймов. Постройка прочных пороховых погребов была еще затруднительнее и требовала более времени, нежели постройка самых батарей. Пороховые погреба покрывались двойным рядом накатника и слоем земли, толщиною до 7-ми фут. С боков обносили их каменными стенками. из сухой кладки, толщиною от 2 1/2 до 4-х фут и обсыпали землею, а вход прикрывали наклонным блиндажом, с люком, для подачи зарядов. На тех же батареях, где не было пороховых погребов, допущен по необходимости следующий способ хранения зарядов, придуманный самими матросами: позади каждого орудия, шагах в десяти, врывали в землю корабельные цистерны, помещали в них небольшое число зарядов, чтобы взрыв их не мог произвести значительного вреда, и покрывали досками и рогожами.
Впереди редута № 1-го (Шварца), а также 4-го и 3-го бастионов, в расстоянии 50-ти шагов, было заложено по шести, а впереди Малахова кургана девять каменометных фугасов, и впереди их, в расстоянии 25-ти шагов, устроены засеки (47).
Такие результаты работ могли быть достигнуты только при необыкновенном усердии и постоянной деятельности гарнизона; особенною же неутомимостью и расторопностью отличались саперы, под руководством Тотлебена, и матросы, одушевляемые примером своих достойных начальников: Нахимова, Корнилова, Истомина и сподвижников их, офицеров Черноморского флота.
В конце сентября (в первых числах октября), Союзники занимались устройством войск на занятых ими позициях и приготовлениями к открытию траншей. С нашей стороны было произведено несколько небольших вылазок. При одной из них, предпринятой 27-го сентября (9-го октября), в три часа пополудни, 3-м флотским и 6-м Виленским резервным батальонами, со взводом сапер и 4-мя орудиями, под начальством майора Эйсмонта, войска наши, встреченные превосходными силами, отступили в укрепления, с потерею нескольких человек убитыми и ранеными. Тогда же на 5-м бастионе поражен смертельно пулею один из лучших флотских офицеров, капитан-лейтенант Тироль. Ночь с 27-го на 28-е сентября (с 9-го на 10-е октября), холодная и по временам пасмурная, и крепкий с сильными порывами ветер, дувший от города к неприятельскому лагерю, способствовали Французам заложить, незаметно от наших аванпостов, первую параллель, на Рудольфовой горе, в расстоянии около 400 сажен от 5-го бастиона. Англичане, еще в две предшествовавшие ночи, начали, в расстоянии около трех верст от Малахова, построение двух батарей, предполагая вооружить их Ланкастерскими орудиями, для действия издали против Малаховой башни и кораблей, стоявших в Южной бухте; а в две ночи, 28-го и 29-го сентября (10-го и 11-го октября), они также открыли траншеи на Воронцовской высоте и Зеленой горе, в расстоянии около 700 сажен от 3-го бастиона. С нашей стороны, для замедления неприятельских работ, было тогда же произведено несколько вылазок и открыта пальба по траншеям, а между тем приморские батареи, от времени до времени, действовали по французским и английским пароходам, подходившим к берегу (48).
4-го (16-го) октября, Французы уже успели построить пять батарей, вооруженных 53-мя орудиями и снабженных значительным количеством зарядов. Англичане готовились действовать из орудий. Из числа батарей, сооруженных Союзниками, французская, стоявшая близ старого генуэзского форта, и две ланкастерские английские были вне главной атаки, в которой могли принять участие только 49 французских орудий на батареях Рудольфовой горы, 41 английское орудие (левая атака, Чапмана), на Зеленой горе, и 26 английских же орудий (правая атака, Гордона), на Воронцовской высоте: всего же 116 орудий (49). Союзники, надеясь на силу своей артиллерии, предполагали, обезоружив севастопольские укрепления, штурмовать их. При бомбардировании сухопутных батарей, оба главнокомандующие считали необходимым содействие флота, и как на кораблях было весьма небольшое число зарядов (по семидесяти на орудие), то адмиралы предложили, чтобы флот открыл огонь в то время уже, когда осадные батареи ослабят действие севастопольских укреплений. Но оба главнокомандующие настаивали на совокупном действии сухопутной и морской артиллерии. Наконец, на совещании Союзных адмиралов, 3-го (15-го) октября, было решено, чтобы огонь с сухопутных батарей и кораблей был открыт одновременно, 5-го (17-го) октября, в 6 1/2 часов утра, по сигналу трех бомб пущенных Французами (50).
Вечером 4-го (16-го) октября, Корнилов, отпуская прибывшего к нему с докладом по артиллерийской части, капитан-лейтенанта Попова, сказал ему: «Завтра будет жаркий день. Англичане употребят все средства, чтобы произвести полный эффект: опасаюсь за большую потерю от непривычки; впрочем, наши молодцы скоро устроятся — без урока же сделать ничего нельзя, а жаль; многие из нас завтра слягут». Попов напомнил ему приказание Государя — «чтобы он берегся». Корнилов возразил: «Не время теперь думать о безопасности; если завтра меня где-нибудь не увидят, то что обо мне подумают?» (51).
Приложения к главе XXI.[править]
(1) А. Жандр. Материалы для Истории обороны Севастополя и для биографии В. А. Корнилова. 194—199. — В. Стеценков. Крымская кампания. Воспоминания и рассуждения. (Сборник рукописей, представленных Е. И. Выс. Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне Севастопольцами. I.).
(2) Корабли, расположенные вдоль берега бухты: Ростислав, Великий Князь Константин, Ягудиил, Двенадцать Апостолов, Париж, Святослав, Императрица Мария, Чесьма, Храбрый, Гавриил.
(3) Суда, затопленные у входа в большую бухту: корабли: Три Святителя, Уриил, Селафаил, Варна; портовой корабль Силистрия; фрегаты: Сизополь и Флора.
(4) А. Жандр. 202—204. — Г. Чаплинский. Воспоминания о Севастопольской обороне. (Сборник рукописей о Севастопольской обороне. II).
(5) B-n de Bazancourt. L’expedition de Crimee. L’armee francaise etc. I. 248.
(6) Приказ 11-го сентября 1854 года, за № 40.
(7) Сформированы, 11-го (23) сентября, из моряков: 4 десантные, на прежнем основании; 1 рекрутский — также; 5 нумерных: 29-й, 32-й, 34-й, 42-й и 45-й, из экипажей затопленных кораблей; 2: 44-й и Сизопольско-Флорский; из фрегатских команд, и 5 морских: 1-й, с кораблей Ягудиил и Храбрый; 2-й, с кораблей Чесьма и Ростислав; 3-й, с кораблей Париж и Гавриил; 4-й, с кораблей Двенадцать Апостолов и Святослав; 5-й с кораблей Императрица Мария и Великий Князь Константин.
(8) Резервные батальоны полков: Брестского, Белостокского, Литовского и Виленского полков и 2-й стрелковый батальон.
(9) А. Жандр. 214—215 и 218.
(10) Тотлебен. Описание обороны города Севастополя.
(11) Kinglake. The invasion of the Crimea, Leipzig. 1868. V. 13-15.
(12) Kinglake. V. 16. — Guerin. Histoire de la derniere guerre de Russie. 1853—1856. I. 267—268. — Bazancourt. L’armee francaise etc., I. 245.
(13) Kinglake. V. 22-23.
(14) Записки генерала Бургоэна, от 21-го сентября н. ст. 1854 г.
(15) Kinglake. V. 31-36.
(16) Жандр. 213 и 216. Письмо Корнилова к жене его, от 13-го сентября.
(17) Состав авангарда: 15 батальонов, 8 эскадронов, 9 казачьих сотен, с 38-ю орудиями.
(18) Тотлебен.
(19) Kinglаke. 87—88, 93 аnd 101—102. — Bаzаncourt. I. 253—259. — Guerin. I. 272.
(20) Bаzаncourt. I. 262.
(21) Тотлебен. — Kinglаke. 103—104 аnd 178—179. —Guerin. 1.
(22) Флотские батальоны, перевезенные на Южную сторону, 14-го (26-го) сентября: 1, 2, 3 и 4 десантные, 4, 5, 29, 32, 34, 45 и Сизопольско-Флорский.
(23) Под начальством генерал-майора Аслановича: 5 и 6 Брестские, 5 и 6 Белостокские, 6 Виленский и 6 Литовский батальоны.
(24) Бод начальством вице-адмирала Новосильского: морские баталионы: 29, 32, 34, 44, 45, Сизопольско-Флорский, 1 и 2 сводные.
(25) Под начальством контр-адмирала Истомина: батальоны: 1, 2, 3 и 4 десантные, под командою капитана 1-го ранга Варницкого, и 4 и 5 морские, под командою капитана 1-го ранга Юрковского.
(26) Диспозиция по обороне города Севастополя, 14-го сентября 1854 года.
(27) Жандр. 227.
(28) Тотлебен.
(29) Тотлебен.
(30) Тотлебен.
(31) В. Зеленкович. Статья, помещенная в «Северной Пчеле» 1855 г. № 113. —Kinglаke. V. 103—109.
(32) Bаzаncourt. I. 274—279 et 299.
(33) Жандр. 225—229.
(34) Стеценков. Крымская кампания. Воспоминания и рассуждения. (Сборник рукописей о Севастопольской обороне. I.). —Жандр. 231 и 234—235.
(35) Г. Чаплинский. Воспоминания о Севастопольской обороне. (Сборник рукописей и проч. II.). — Тотлебен.
(36) Тотлебеи и Kinglаke. V. 224—225.
(37) Kinglаke. У. 244—245.
(38) Тотлебен.
(39) Жандр. 232.
(40) Kinglаke. V.244-245.
(41) Записка генерала Бургоэна, от 20-го ноября, и Мемуар его же, 30-го декабря 1854 года.
(42) Kinglаke. V. 277—279 аnd VI 1-3.
(43) Kinglаke. VI. 28-30.
(44) А. Du-Cаsse. Precis historique des operаtions militаires en Orient, de mаrs 1854 а octobre 1855. 144 et 147.
(45) Жандр. 238—239.
(46) Подробное росписание войск для обороны Севастополя, по диспозиции 1-го (13) октября 1854 года:
Городская сторона.
1-е отделение: на береговой батарее № 10-го две роты 6-го Литовского батальона; на Александровской батарее полроты 6-го Литовского батальона; на береговой батарее № 8-го полроты 6-го Литовского батальона; на 7-м бастионе 6-й Белостокский баталион, между 6-м и 7-м бастионами 6-й Виленский батальон; на 6-м бастионе 6-й Брестский батальон; между 5-м и 6-м бастионами 5-й Брестский батальон; на 5-м бастионе 5-й Белостокский батальон; на редуте № 1-го (Шварца) полроты 6-го Литовского батальона; в резерве 1-го отделения, за бараками 5-го бастиона, Минский полк, 33-й экипаж и дивизион артиллерии 13-й бригады.
2-е отделение: между редутом № 1-го (Шварца) и 4-м бастионом 29-й экипаж; на 4-м бастионе 2-й Черноморский батальон; на бульваре 34-й экипаж; в резерве 2-го отделения, за каменным погребом, 3-й Тарутинский баталион и за бараками 4-го бастиона, 32-й и 37-й экипажи; главный резерв Городской стороны: на Театральной площади: 1-й, 2-й и 4-й Тарутинские, 6-й Волынский и 6-й Минский батальоны и на Николаевской площади: легкие №№ 4-х батареи 14-й и 17-й артиллерийских бригад.
Корабельная сторона.
3-е отделение: у казарм морской артиллерии 45-й экипаж; в траншее между казармами и 3-м бастионом 3-й Московский баталион; на 3-м бастионе 40-й и 41-й экипажи; в траншее между 3-м бастионом и батареею № 3-го (Будищева) 4-й Московский батальон; в траншее между садом и Доковым оврагом 38-й экипаж; в резерве 3-го отделения, между морским госпиталем и Доковым оврагом, 1-й и 2-й Московские батальоны.
4-е отделение: у Докового оврага 44-и экипаж; на Малаховом кургане 36-й экипаж; между курганом и 2-м бастионом 1-й Бутырский батальон; на 2-м бастионе 1-й Бородинский батальон; между 2-м бастионом и Килен-бухтою Черноморский баталион № 8-го; в резерве 4-го отделения, за Малаховым курганом, 35-й и 39-й экипажи; в главном резерве Корабельной стороны: в морских казармах: 2-й, 3-й и 4-й Бородинские баталионы и легкая № 5-го батарея 17-й артиллерийской бригады и в Ушаковой балке: 2-й, 3-й и 4-й Бутырские батальоны.
А. Жандр. 276—278.
(47) Подробности устройства и вооружения севастопольских укреплений заимствованы из сочин. генер. Тотлебена: Описание обороны города Севастополя.
(48) Du Cаsse. 148—151. —Bаzаncourt. I. 307—312. —Жандр. 268—273, 280—282 и 286—287.
(49) Kinglake. VI. 98—99.
(50) Kinglake. VI. 72—75 аnd 136.
(51) Жандр. 292.
Приложения к главе XXII[править]
(1) Kinglake. The invаsion of the Crimeа. Leipzig. 1868. VI. 102.
(2) Тотлебен. Описание обороны города Севастополя. 293.
(3) Жандр. Материалы для Истории обороны Севастополя. 292—293. — Воспоминания Георгия Чадлинского. — Воспоминания капитана 1-го ранга Реймерса. (Сборн. рукоп. и пр.).
(4) Эта батарея, построенная по берегу Карантинной бухты, на двух выдающихся мысах, занимала протяжение в 200 сажен. Она состояла из двух исходящих закругленных частей, соединенных ломаною куртиною, и вообще была довольно слабой профили (от 16 до 20 футов). С сухого пути окружала батарею низкая земляная насыпь полевой профили, с бревенчатым палисадом, в котором были прорезаны бойницы. Кавальер, с тремя полупудовыми единорогами, служил для горжевой обороны, а бревенчатый капонир--для обстреливания рва двумя небольшими карронадами.
Бабенчиков. «День и ночь в Севастополе». Военный Сборник. 1875. № 8.
(5) Там же.
(6) Тотлебен. — Guerin. Histoire de lа derniere guerre de Russie 1853—1856. I. 314—315.
(7) Воспоминания Георгия Чаплинского.
(8) Донесения князя Меншикова.
(9) Жандр. 293—300.
(10) Тотлебен. — Воспоминания Георгия Чаплинского.
(11) Guerin. I. 319—320.
(12) Тотлебен. — Bаzаncourt. L’expedition de Crimee. Lа mаrinе frаncaise. I. 399—401.
(13) По свидетельству Кинглека (VI. 152 аnd 153), французско-турецкая эскадра, бомбардировавшая Севастополь 5-го (17) октября, состояла из 13-ти кораблей с 600 орудий одного борта.
(14) «Британия» (120 орудий), «Трафальгар» (120 ор.), «Вендженс» (84 ор.), «Королева» (116 ор.), «Беллерофон» (78 ор.) и «Родней» (90 ор.).
(15) «Агамемнон» (90 op.). «Сан-Парейль» (68 op.) и «Лондон» (90 op.).
(16) Тотлебен.
(17) Сведения, сообщенные бывшим комендантом 10-й батареи А.H. Андреевым.
(18) Guerin. I. 320—321.
(19) Бабенчиков. Военн. Сборн. 1875. № 8.
(20) Kinglake. VI. 178—182.
(21) Kinglake VI. 182—194.
(22) Тотлебен.
(23) Тотлебен. — Жандр. 302. — Сведения, сообщенные бывшим комендантом 10-й батареи, А. Н. Андреевым.
(24) Тотлебен. — Kinglаke. VI. 208—209 аnd 235—236. —Niel. Siege de Sebаstopol. 65.
(25) Бабенчиков. Военн. Сборн. 1875. № 8.
(26) Тотлебен.
(27) Kinglаke. VI. 209—210.
(28) Г. И. Бутаков. Из артиллерийских заметок на Севастопольском рейде.
(29) Тотлебен. — Guerin. I. 328.
(30) We аre told, indeed, thаt the Emperor hаs still the resources of аn inаccessible territorу, аnd аn indomitаble will, аnd thаt he mау retire behind his steppes to preserve, somewhere between Moscow аnd Kаsаn, the pаllаdium of his dуnаstу. Kinglаke. VII. 25.
(31) Kinglаke. VII. 35.
(32) Тотлебен.
(33) П. Алабин. Походные записки в войну 1853—1856 годов. II. 208.
(34) Тотлебен.
(35) Тотлебен.
(36) Донесение Государю князя Меншикова, от 11-го (23) октября 1854 года. — Guerin. I. 330—331.
(37) Тотлебен.
(38) Письма Государя князю Меншикову, от 11-го и 16-го октября 1854 года.
(39) Из письма Государя, от 17-го октября 1854 года.
(40) Собственноручное Высочайшее повеление, от 12-го октября 1854 года, и Высоч. повеление министру финансов.
(41) Высочайший рескрипт 14-го октября 1854 года.
(42) Высочайший рескрипт, 15-го октября 1854 года, за подписью Императрицы Александры Феодоровны.
(43) Дополнение к Высочайшему приказу, 12-го октября 1854 года.
Глава XXII.
Первое бомбардирование Севастополя.[править]
По отступлении нашей армии с реки Алмы, Союзники могли немедленно атаковать Севастополь с северной стороны, либо, перейдя на южную сторону, штурмовать слабые Севастопольские укрепления. Правда — при таком способе действий, они отказывались от облегчения атаки употреблением привезенной ими с собою осадной артиллерии, но за то не дали бы нам времени усилить защиту Севастополя инженерными работами и вооружить наскоро возведенные батареи орудиями больших калибров с флота, которые дали малочисленному севастопольскому гарнизону возможность бороться с артиллерией Союзников. По всей вероятности, принимая в соображение значительное превосходство в числе войск англо-французской армии, которые к тому же могли быть сосредоточены на любом пункте, малочисленность войск нашего гарнизона, разнородный состав их и необходимость растянуть наши силы по всему протяжению кое-как набросанной оборонительной линии, Союзники могли, по переходе на южную сторону, взят город открытою силою; но, желая предварительно ослабить оборону и избежать потерь, неминуемых при атаке укреплений, они отложили нападение до выгрузки осадных орудий и постройки батарей, и чрез то дали время защитникам Севастополя усилить оборону и продлить ее на 11 месяцев.
В течение ночи с 4-го на 5-е (с 16-го на 17-е октября, неприятель частью прорезал, частью открыл заложенные земляными мешками амбразуры в устроенных им батареях. Союзные главнокомандующие условились, чтобы в 6 1/2 часов следующего утра, по сигналу трех бомб, пущенных с французской батареи № 3-го (Мортирная батарея против 5-го бастиона), все 126 орудий, стоявших на осадных батареях, открыли огонь; тогда же адмиралы должны были поставить на шпринги свои эскадры и действовать по нашим приморским укреплениям. Но на рассвете 5-го (17-го) октября, еще прежде, нежели подан был условленный сигнал, Русские, заметя готовность к открытию огня неприятельских батарей, открыли по ним, как и в прежние дни, пальбу, на которую отвечали несколько французских орудий (1). Когда же Французы, около 7-ми часов утра, подали условленный сигнал тремя бомбами, обоюдная канонада раздалась по всей линии. Несмотря на то, что наши батареи Южной стороны были вооружены более нежели тремястами орудиями, мы могли направить против неприятельских батарей только 118 орудий (64 против Французов и 54 против Англичан); 160 орудий обстреливали другие пункты впереди лежащей местности; остальные 63 орудия служили для фланговой, тыльной и внутренней обороны (2).
Чрез несколько минут по открытии общей канонады, густое облако дыма застлало всю окрестность Севастополя и солнце, взошедшее пред тем во всем блеске, приняло вид бледного месяца. Севастополь был как бы опоясан двумя огненными дугами, одною — собственных и другою — неприятельских выстрелов. При громе орудий едва слышная трескотня барабанов призывала войска обеих сторон на защиту батарей. Сам Корнилов, со всем своим штабом, поскакал на 4-й бастион, которому, казалось, угрожала наибольшая опасность, и оттуда, вдоль оборонительной линии, поехал на 5-й бастион, где Нахимов, в обычном своем костюме, сюртуке с эполетами, уже раненый (к счастью легко), наводил орудия, становясь в амбразурах, наравне с моряками-комендорами. С обеих сторон учащали стрельбу; у нас несколько раз отдавалось приказание: «стрелять реже», чтобы предупредить разрыв орудии, но матросы, увлеченные боевою работою, не давали орудиям отдыха, поливая их водою. Несмотря на ужасный огонь, женщины-матроски и дети их подносили воду раненым, томившимся жаждой; арестанты, испросив дозволение уносить раненых, исполняли с усердием эту обязанность, а потом поступили на батареи и отстаивали Севастополь наравне с солдатами и матросами (3).
Защитники Севастополя были весьма недостаточно прикрыты от действия неприятельских выстрелов. Бруствера наших батарей, насыпанные наскоро из сухой хрящеватой земли, не успев окрепнуть, осыпались, но наши солдаты, под градом падавших на них снарядов, немедленно исправляли разрушенное. В особенности же было обращено внимание на расчистку амбразур, чтобы, в случае штурма, иметь возможность во всякое время встретить неприятельские колонны картечью. Несмотря однако же на деятельность и самоотвержение Севастопольцев, спустя не более часа по открытии бомбардирования, уже были сильно повреждены оборонительные казармы 5-го и 6-го бастионов и Малаховой башни; стоявшие за парапетом 5-го бастиона и на башне орудия были принуждены замолчать. Напротив того, береговая батарея № 10-го (4), против которой и бастиона № 6-го Французы. в девять часов, открыли огонь с 4-х-орудийной батареи на Херсонесском мысу, сбила три орудия (5).
В половине 10-го часа, одна из наших бомб взорвала пороховой погреб французской батареи № 4-го (Эта батарея была сооружена в 425-ти саженях от 5-го бастиона), на Рудольфовой горе. По нашей оборонительной линии раздался громкий. торжественный возглас «ура!» Расстройство неприятеля после взрыва на батарее позволило нам усилить огонь против прочих французских батарей. Вслед за первым взрывом, через полчаса, был взорван зарядный ящик на батарее № 1-го (Демонтир-батарея в 680-ти саженях от 6-го бастиона). Канонада Французов постепенно слабела и около половины 11-го все французские батареи окончательно смолкли, что способствовало нам немедленно приступить к исправлению пороховых погребов и амбразур правого крыла оборонительной линии (6).
На левом же нашем крыле, где мы действовали из 54-х орудий против 73-х орудий большего калибра, стоявших на английских батареях, неприятель одержал перевес: особенно же пострадал 3-й бастион, где командовал капитан 2-го ранга Конст. Егоров. Попандопуло. Его сын, мичман, командир одной из батарей на том же бастионе, был смертельно ранен. Отец, отойдя только на несколько минут к сыну, чтобы поцеловать и благословить его, продолжал распоряжаться действиями своих людей, пока не был сам тяжело ранен в лицо осколком гранаты (7). На этом бастионе, в продолжении первого бомбардирования, шесть командиров, один после другого, были ранены, либо убиты (8).
По осмотре укреплений Городской стороны, Корнилов уехал в десятом часу утра на свою квартиру, в доме Волохова, и распорядился на счет снабжения батарей боевыми припасами. «Боюсь — сказал он капитан-лейтенанту Попову, — что никаких средств недостанет для такой канонады». Тогда же князь Меншиков, осмотрев укрепления Корабельной, переправился на Городскую сторону и, выслушав донесение Корнилова о действиях на 1-м и 2-м отделениях, возвратился на Северную сторону, а Корнилов, проводя главнокомандующего до Графской пристани, поехал на 8-й бастион, где происходило наиболее жаркое дело. Между тем полковник Тотлебен, обозрев 1-е и 2-е отделения, отправился на левую сторону оборонительной линии, нашел 3-й бастион в полном разгаре боя и посетил Малахов курган, где матросы и саперы, возбужденные примером своего достойного начальника, контр-адмирала Истомина, соперничали между собою в усердии и самоотвержении. Объехав 3-е и 4-е отделения и распорядившись дневными работами и, по возможности, безопасным размещением войск, Тотлебен встретил на Пересыпи Корнилова и донес ему о действии артиллерии и ходе боя на Корабельной стороне. Состоявший при адмирале лейтенант Жандр убеждал его возвратиться домой, представляя, что ему ужё было известно все, что делалось на левом фланге. «Что скажут обо мне солдаты, если сегодня они меня не увидят?», возразил Корнилов и, проехав через Пересыпь, Поднялся по крутой тропинке прямо к 3-му бастиону. Там встретили его: начальник артиллерии 3-го отделения капитан 1-го ранга Ергомышев, и командир бастиона капитан 2-го ранга Попандопуло и капитан-лейтенант Наленч-Рачинский, вскоре после того пораженный смертельно ядром. Все они упрашивали адмирала не подвергать себя явной опасности, обещая ему свято исполнить свой долг. «Я совершенно убежден — отвечал Корнилов, — что каждый из вас поступит, как честь и обстоятельства требуют, но в такой торжественный день имею душевную потребность видеть наших героев на поле их отличия». Затем, поскакав вдоль траншеи по направлению к Малахову кургану, Корнилов, на пути туда, приказал перевести Московские батальоны за 1-й флигель Лазаревских казарм, чтобы укрыть людей от неприятельских снарядов. Когда он миновал Доковый мост и стал подниматься со стороны Корабельной, по западной покатости Малахова кургана, 44-й флотский экипаж приветствовал его громкими восклицаниями. «Будем кричать ура тогда, когда собьем английские батареи, а теперь покамест замолчали только эти», сказал адмирал, указывая на французские батареи. Взъехав на курган, Корнилов сошел с лошади у правого фланга ретраншамента, прикрывавшего Малахову башню. В то время орудия на верхней площадке башни уже были подбиты; Истомин продолжал стрелять из своих земляных батарей, но как орудия малых калибров, там стоявшие, не могли с успехом бороться с сильною неприятельскою артиллерией, то Корнилов приказал прекратить их огонь, а сам оставался у башни еще несколько минут. В половине 12-го часа, сказав: «Ну, теперь пойдем», сопровождавшему его лейтенанту Жандру, Корнилов пошел к брустверу батареи, за которым стояли лошади, и в этот самый миг был ранен ядром в левую ногу, у самого живота. «Отстаивайте же Севастополь» — сказал он окружавшим его офицерам, и вслед затем, потеряв память, был перенесен в морской госпиталь, где, обратясь к свидетелю последних минут его, капитан-лейтенанту Попову, произнес: «Скажите всем, как приятно умирать, когда совесть спокойна»; потом, чрез несколько времени, продолжал: «Благослови Господи Россию и Государя, спаси Севастополь и флот». В жестоких, почти непрерывных страданиях, в заботах об участи горячо им любимых жены и детей, Корнилов, уже в предсмертные минуты, услышав говор окружавших его офицеров, будто бы английские батареи были принуждены замолчать, собрав последние силы, произнес: «Ура! ура!» и забылся, чтобы не пробуждаться более (9).
Известия об успехе наших действий против Англичан не подтвердились. Напротив того, 3-й бастион, поражаемый с английских батарей, стоявших на Зеленой горе и на Воронцовской высоте, понес огромные потери. К трем часам пополудни, там уже была сбита треть всего вооружения, перед остальными орудиями амбразуры совершенно разрушены, почти все офицеры убиты, либо ранены, и прислуга многих орудий замещена два раза. Но, несмотря на то, артиллеристы 3-го бастиона, одушевленные примером своих храбрых начальников, капитана 1-го ранга Ергомышева и капитан-лейтенанта Лесли, продолжали обороняться до последней крайности. К довершению их опасного положения, около трех часов пополудни, неприятельскою бомбою был взорван пороховой погреб в исходящем углу бастиона. Когда рассеялся дым, то уцелевшие люди увидели страшную картину: вся передняя часть бастиона была сброшена в ров и весь бастион обратился в кучу земли; везде валялись опаленные, обезображенные трупы. При взрыве погибло более ста человек, из коих от многих, в том числе от капитан-лейтенанта Лесли, не осталось ни малейших следов. Несмотря на гром выстрелов, слышны были громкие крики «ура» в траншеях Англичан. С нашей стороны, ожидали, что неприятель, пользуясь столь решительным успехом, пойдет на штурм. Казалось — дальнейшая оборона бастиона сделалась невозможною; но ничто не могло поколебать стойкости его защитников. Прислуга артиллерии и офицеры были немедленно замещены другими людьми, которые тотчас начали приводить в порядок несколько уцелевших орудий, а, между тем, для отвлечения выстрелов неприятеля от взорванного бастиона, батарея Будищева, с громкими криками «ура», участила огонь по английским батареям. Одним из наших выстрелов был взорван зарядный ящик на английской батарее. С корабля Ягудиил свезена на 3-й бастион команда в 75 человек, из коих на другой день вечером возвратились на корабль только 25, прочие же все были убиты, или ранены. Для подноски зарядов от Госпитальной пристани к бастиону посланы охотники, которые, проходя под сильнейшим неприятельским огнем, большею частью погибли. Около 4-х часов пополудни, на Малаховом кургане взлетел на воздух пороховой ящик, не причинив значительного вреда (10).
Между тем около полудня, Союзные эскадры приняли участие в бомбардировании Севастополя. Первоначальное предположение Союзников — открыть действия одновременно с сухого пути и с моря — не могло быть исполнено, по случаю штиля, не дозволившего эскадрам прибыть в условленное время из Камышевой бухты и от устья Качи к Севастополю. Корабли, буксируемые пароходами, двигались медленно и потому приняли участие в бою гораздо позже сухопутных батарей. По предложению адмирала Гамелена, Союзные эскадры построились в линию, на расстоянии от входа на рейд около 700—800 сажен. На правом крыле, против батареи № 10-го и Александровского форта стали 14 французских, большею частью парусных, кораблей с несколькими пароходами и меньшими судами; на левом крыле, против Константиновского форта, 11 английских кораблей и несколько меньших судов; а в промежутке между французскою и английскою эскадрами два турецких корабля. Вообще же неприятельский флот занимал охватывающую позицию от Херсонесской бухты до Волоховой башни, протяжением около трех верст. Причина, побудившая Союзников расположиться на значительном расстоянии от наших укреплений, не позволявшем нанести решительный удар с моря, было опасение за судьбу флота, составлявшего основание действий англо-французской армии, и к тому же адмирал Дундас неохотно принимал участие в нападении на Севастополь, считая безумным сражаться за деревянными стенами против Русских, стоявших за стенами из камня (11). Сами Союзные адмиралы сознавались, что они не имели в виду действовать решительно, ограничиваясь диверсиею, для облегчения атаки со стороны сухого пути.
В начале первого часа пополудни, загремели первые залпы с кораблей неприятельских; по мере того, как входили в линию отставшие суда, канонада усиливалась. С нашей стороны отвечали на нее все орудия, обращенные к морю с батарей: № 10-го, Александровской, Константиновской, Карташевского и Волоховой башни.
14 французских и 2 турецких корабля, на коих было 1490 орудий (12), действовали из 745-ти орудий одного борта, с дистанции около 800 сажен, преимущественно по батареям № 10-го и Александровской. Им отвечали: с батареи № 10-го 33 орудия, с Александровской 17 и с Константиновской 23, всего же 73 орудия, следовательно, в десять раз меньше против числа орудий одного борта на неприятельском флоте (13).
11 английских кораблей занимали левое крыло позиции. Из них шесть (14), с 804-мя орудиями одного борта, поражали Константиновскую батарею фронтально, с дистанции 650 сажен. Константиновская батарея отвечала им только из 18-ти орудий, и кроме того, против них действовали, с дистанции 900 сажен, 36 орудий батарей № 10-го и Александровской. Три английских корабля (15), с 124-мя орудиями одного борта, под непосредственным начальством контр-адмирала Лайонса, пользуясь почти необороненным сектором к северо-западу от Константиновской батареи, приблизились к ней на 450 сажен и поражали ее продольными и тыльными выстрелами, подвергаясь сами огню только 2-х орудий этой батареи, и, кроме того, 13-ти орудий батарей № 10-го и Александровской, с дистанции от 900 до 950 сажен. Корабль Аретуза, с 25-ю орудиями одного борта, сражался против батареи Карташевского, отвечавшей 3-мя орудиями, а корабль Альбион, с 45-ю орудиями одного борта — против Волоховой башни, действовавшей из 5-ти орудий.
Следовательно, Союзный флот поражал наши пять батарей из 1243-х орудий одного борта, которым отвечали только 150 (т. е. в восемь раз меньшее число орудий), из коих 47 стояли в казематах Александровской и Константиновской батарей, остальные же все действовали чрез банк. К тому же, как наши батареи № 10-го и Константиновская были преимущественно назначены для перекрестной обороны взморья перед рейдом, то орудия, стоявшие на батарее № 10-го, должны были действовать по английским кораблям с дистанции 950 сажен, тогда как Англичане стреляли по Константиновской батарее в расстоянии от 450 до 600 сажен. Подобно тому, орудия, стоявшие в закруглении Константиновской батареи, вместо того, чтобы отвечать английским кораблям, действовавшим по батарее с 450 сажен, принуждены были направить огонь по французской эскадре, в расстоянии не менее 900 сажен (16).
Бомбардирование Севастополя с моря началось уже в то время, когда почти все французские батареи были принуждены замолчать и когда продолжали действовать с сухого пути только Англичане. Густое облако дыма, образовавшееся от неприятельских залпов и от выстрелов с наших приморских батарей, совершенно закрыло корпуса и мачты кораблей, и потому нам служили целью только сверкавшие огоньки неприятельских выстрелов. Таким образом наши моряки были лишены двух весьма важных указаний для пальбы — определения в точности расстояния неприятельских кораблей и возможности видеть падение собственных снарядов. На батарее № 10-го печи для каления ядер были так неудобно устроены, что пришли в негодное состояние через полчаса по открытии огня с неприятельского флота; погребов для зарядов было мало, да и те, которые находились на батарее, были недостаточной величины и плохо размещены (17).
Несмотря, однако же, на все это, батареи № 10-го и Александровская, получив весьма незначительные повреждения, нанесли большой вред французской эскадре. Корабль Город Париж был поражен 82-мя снарядами и в том числе многими бомбами и калеными ядрами, причинившими до 50-ти пробоин и несколько пожаров; разрывом одной из бомб в капитанской каюте снесен ют, на котором тогда находился адмирал Гамелен с своим штабом; несколько офицеров и 34 матроса были убиты, либо ранены. Другая бомба, пробив все деки на корабле Шарлеман, разорвалась в машине и нанесла ей значительные повреждения; здесь в продолжении боя было 2 человека убито и тридцать пять ранены. Корабль Наполеон получил подводную пробоину; на прочих французских судах выбыло из фронта 125 человек (18). На батарее № 10-го, по недостатку прислуги, в заряжании мортир участвовал пехотный часовой, стоявший у будки, где поставили ящик с ручными гранатами, на случай штурма с сухого пути. В самом начале боя, неприятельская бомба разбила в дребезги будку и взорвала гранаты, не причинив никакого вреда часовому, стоявшему оттуда в десяти шагах. Хотя таким образом уничтожился пост этого часового, однако же, он, как не снятый своим ефрейтором, оставался на месте, под тысячами пролетавших кругом его неприятельских снарядов, и помогал артиллеристам в стрельбе. Кроме взрыва ручных гранат, на батарее № 10-го было взорвано два ящика с снаряженными бомбами, стоявшие на валганге за орудиями, но, к счастью, эти взрывы не нанесли никакого вреда (19). Не менее успешно выдержали бой Волохова башня и батарея Карташевского против английских кораблей Альбион и Аретуза, прибывших на буксире пароходов к назначенным им местам уже в половине третьего часа пополудни. Первый из них стал в 300 саженях от Волоховой башни, а второй — в 350 саженях от батареи Карташевского. Четыре бомбы, разорвавшись на палубе Аретузы, произвели пожар и угрожали гибелью кораблю, который обязан был спасением единственно хладнокровию собственного экипажа и искусству матросов парохода Тритон. Положение корабля Альбион было еще бедственнее. Огонь его был сперва обращен против Волоховой башни, но, будучи сильно обстреливаем с батареи Карташевского, он стал отвечать на ее выстрелы и не успел ей сделать ни малейшего вреда (Her fire was altogether in vain). Батарея, возвышенная на сто фут над поверхностью моря, засыпала корабль бомбами, из которых одна попала близ подводной части, а другие, разорвавшись на кубрике, произвели несколько пожаров, что заставило англичан закрыть крюйт-камеру и прекратить пальбу. С большим трудом удалось пароходу Firebrand отвести корабль на расстояние вне действия нашей батареи. Альбион потерял убитыми 10 и ранеными 70 человек, а Firebrand 5 человек ранеными, в числе коих был сам командир парохода. Корабли Альбион и Аретуза были так повреждены, что их отправили починять в Константинополь (20).
Батарея Карташевского, отразив оба английские корабля, обратила огонь против ближайшего к ней корабля Лондон и заставила его удалиться с потерею 22-х человек. Таким образом на левом крыле Союзного флота. под непосредственным начальством контр-адмирала Лайонса, остались только два корабля: Сан-Парейл и Агамемнон. Первый из них потерял 70 человек, а на втором от бомбы произошел пожар. Сам Лайонс, находившийся на Агамемноне, приказал командирам Сан-Парейля и Лондона поддержать свой корабль, остававшийся под сильным огнем, и пригласил капитана ближайшего из прочих кораблей Беллерофон подать ему помощь. Вся английская эскадра, кроме трех кораблей, направилась влево и открыла огонь частью против Константиновского форта, частью против батареи Карташевского и Волоховой башни. Беллерофон потерял колесо паровой машины, загорелся от разрыва на нем бомб и, лишась 15-ти человек, отошел назад. Корабль Королева испытал такую же участь. Корабль Родней нашел на мель, но открыл с успехом огонь против Константиновского форта, и как, между тем, Лайонс был принужден удалиться, то Родней оставался под выстрелами нашего форта более двух часов, пока, наконец, с помощью двух пароходов, ему удалось сняться с мели и отойти к прочим кораблям английской эскадры (21). Успех наших батарей был одержан ими с небольшими потерями: на Волоховой башне подбит один лафет и ранены 23 человека, а на батарее Карташевского не было вовсе ни потерь, ни повреждений.
Из всех приморских укреплений Севастополя потерпел значительно один лишь Константиновский форт, который, будучи расположен на выдающемся мысе дугою, действовал только частью своей артиллерии; прочие же все орудия, обращенные к рейду, не могли принять участия в отражении Союзного флота. Платформа форта, не прикрытая от продольных и тыльных выстрелов, подвергалась поражению с северо-запада, где находился сектор, обороняемый только несколькими орудиями.
Англичане искусно воспользовались недостатками нашей батареи, поставя свои корабли в мертвом пространстве и действуя с небольшого расстояния по платформе продольным и тыльным огнем. Из 27-ми орудий, на ней стоявших, 22 вскоре были приведены в бездействие; прислуга, осыпаемая снарядами и осколками от камней, принуждена сойти вниз. В казематах орудия не понесли повреждений; из шести же калительных печей уцелела только одна. Потеря в людях состояла из 5-ти убитых и 50-ти раненых (22).
На батарее № 10-го, орудия, несмотря на частое их смачивание, до того разгорячились, что комендант батареи, капитан-лейтенант Андреев был принужден приостановить на время пальбу, в 4 часа пополудни. С нашей стороны, наблюдая с 7-го бастиона за ходом дела при дыме сухопутной и морской канонады, нельзя было видеть, что делалось на батарее, и сообщение с нею было прервано тысячами снарядов, падавших на пространстве между морем и 6-м бастионом. Несколько охотников вызвались доставить о ней сведения, но сам Нахимов долго не решался посылать их на верную гибель. Все считали батарею совершенно разрушенною, но в сумерки возвратился оттуда посланный, с 40 матросами в подкрепление прислуги орудий, адмиралом Нахимовым, лейтенант Троицкий, который, к общему удивлению, донес, что батарея потерпела весьма незначительные повреждения и понесла ничтожный урон в людях. По прекращении бомбардирования с моря, продолжали действовать до наступления ночи только английские батареи (23).
Общие последствия этого дня заключались в неудаче действий Союзников с моря и в частном успехе Англичан со стороны сухого пути.
Наши береговые батареи выпустили около 16-ти тысяч снарядов, а батареи оборонительной линии до 20-ти тысяч. Число снарядов, выпущенных Союзным флотом, было не менее 50-ти тысяч, а с батарей сухопутных — до 9-ти тысяч (Французы около 4-х тысяч, Англичане 4,727). С нашей стороны, на береговых батареях выбыло из фронта 188, а в сухопутном бою 1,112, всего же 1,250 человек. Урон неприятельского флота в людях простирался, не считая Турок, до 520 человек (203 Француза и 317 Англичан), а на сухопутных батареях 348 (204 Француза и 144 Англичан) (24).
Бомбардирование с моря Севастополя несомненно доказало преимущество земляных возвышенных батарей над каменными постройками в уровень с поверхностью моря. Опасность на открытых земляных батареях была несравненно меньше и самые действия гораздо удобнее, нежели в казематах. Снаряды, пролетавшие лишь на один фут в стороне, или выше людей, не причиняли им никакого вреда, проносились далеко за орудия и разрывались там столь же безвредно. В казематированных же фортах, снаряды, попадая в края амбразур, поражали людей осколками камней, а бомбы, разрывавшиеся в казематах, и даже во дворе форта, по тесноте пространства, производили губительное действие. с тому же, в казематах, дым от собственной стрельбы, совершенно застилая амбразуры и наполняя казематы, затруднял не только наведение орудий, но и самое дыхание. Ни заряжание орудий, ни подноска к ним зарядов и снарядов из пороховых погребов, не могли быть так ускорены в казематированных фортах, как на открытых батареях (25). Батарея Карташевского и Волохова башня, могшие действовать против кораблей всего-на-все 8-ю орудиями, нанесли неприятелю несравненно больший вред, нежели двухъярусный казематированный с открытою обороною Константиновский форт.
Неудача действий с сухого пути французских батарей была неизбежным последствием их ошибочного расположения: вместо того, чтобы устроить свои батареи по вогнутой линии и поражать наши укрепления перекрестными выстрелами, Французы собрали большую часть своей артиллерии на Рудольфовой горе и, действуя оттуда расходящимися выстрелами по 4-му, 5-му и 6-му бастионам, подверглись сосредоточенному огню с этих укреплений. Напротив того, Англичане искусно воспользовались местностью и расположили свои батареи таким образом, чтобы, действуя фронтально по одним из фасов наших укреплений, они могли в то же время поражать продольно и в тыл смежные фасы их (26). Несмотря однако же на успех действий английской артиллерии, цель бомбардирования, состоявшая в совершенном ослаблении обороны Севастополя, не была достигнута. Потери, понесенные Англо-Французами, были напрасны, и положение их, после усиленного бомбардирования 5-го (17-го) октября, сделалось затруднительнее прежнего. Доселе с нашей стороны как бы признавалось превосходство Союзников в силах: наш флот, не смея искать встречи с неприятелями, скрывался в бухте, под защитою укреплений, которых сопротивление еще не было испытано, а русская армия, после сражения на Алме, также уклонялась от решительного боя. Но в день 5-го (17-го) октября, Русские, и прежде готовые пасть в защиту Севастополя, уверились на опыте в возможности успеха борьбы с сильным противником, а Союзники были принуждены отказаться от надежды легкого торжества и приступить к медленному способу действий — формальной осаде Севастополя.
По прекращении огня, вся ночь на 6-е (18-е) октября была употреблена на исправление поврежденных укреплений и замену подбитых орудий и истраченных снарядов, в особенности же на восстановление почти уничтоженного 8-го бастиона. Всю ночь там кипела усиленная работа: отрывали орудия и станки, настилали вновь платформы, подвозили и ставили новые орудия, насыпали взорваны части бруствера, очищали рвы и строили пороховые погребки. Вместо прежних 22-х орудий, на бастионе было поставлено только 19, но зато правый фас, который должен был возобновить бой с английскими батареями на Зеленой горе, был вооружен орудиями больших калибров, и с тою же целью усилено вооружение на батарее № 5-го (Никонова) и на левом фасе 4-го бастиона; на фасах 3-го и 4-го бастионов, подвергавшихся анфилированию, увеличено число траверсов, и проч.
С рассветом 6-го (18-го) октября, английские батареи открыли огонь по 3-му и 4-му бастионам и по Малахову кургану и действовали усиленью до самого вечера. Перекрестный огонь, которому подверглась накануне правая ланкастерская (Пятиглазая) батарея, с бастиона Корнилова и с судов на рейде (Пароходы Владимир и Крым и корабль Гавриил), заставил Англичан направить, из пяти орудий, стоявших на батарее, два для обстреливания рейда, а чрез несколько дней были сняты с батареи все орудия, кроме ланкастерской 68-ми-фунтовой пушки, продолжавшей стрелять по нашим судам. С тех пор, у нас стали называть Пятиглазую батарею Цилопом (28).
Французские же батареи не открывали огня весь день 6-го (18-го), и потому, с нашей стороны, по ним производились выстрелы лишь изредка, чтобы мешать работать. Против Англичан, с бастионов 3-го и 4-го, продолжалась непрерывная пальба, вообще же в сей день нами выпущено снарядов до 10-ти тысяч. У нас выбыло из строя, большею частью на 3-м бастионе, 83 человека убитыми и 460 ранеными. Потери, наносимые выстрелами с батарей Зеленой горы, продольно левому фасу 3-го и косвенно правому фасу 4-го бастиона, заставили нас устроить на них траверсы чрез каждое орудие. Французы, в предшествовавшую ночь и в день 6-го (18-го) октября, вывели участок первой параллели, длиною до 200 сажен, от батарей на Рудольфовой горе к капитали 4-го бастиона (29), что открыло главному распорядителю наших инженерных работ, полковнику Тотлебену намерение Союзников — отказаться от неотлагательного штурма и приступить к правильной осаде Севастополя.
Неудача Французов и упорное сопротивление защитников Севастополя навели опасения на Англичан и заставили их усомниться в успехе предприятия Союзников, в особенности после записки, поданной лорду Раглану г. Каттлеем, который, проведя несколько лет в Крыму, полагал, что зимовка в этой стране могла быть гибельна для английских войск. По странному стечению обстоятельств, Раглан получил эту записку одновременно с нумерами Times’а от 4-го и 5-го октября н. ст., в коих помещено было известие о взятии Севастополя Союзными войсками. Редакция знаменитой газеты, не ограничиваясь сообщением этой важной новости, изъявляла мнение, что наш Государь будет принужден удалиться из своей столицы и искать убежища «где либо между Москвою и Казанью» (30). Наполеон III, тогда находившийся в лагере при Булони, также основываясь на слухах, объявил войскам своим о падении Севастополя (31). Легко вообразить, как были недовольны Союзные главнокомандующие преждевременными торжествами мнимого успеха, и в особенности тогда, когда пришлось отложить надежду на быстрое решение дела. Защитники Севастополя, борясь в течение целых дней с неприятелем, успевали по ночам не только исправлять, но и возводить новые укрепления. 7-го (19-го) октября, с нашей стороны выпущено зарядов 14 тысяч, и с 8-го (20-го) по 13-е (25-е) ежедневно от 10-ти до 12-ти тысяч (от 1,500 до 2,000 пудов пороха). Несмотря на то, что, начиная с 7-го (19-го) октября, Французы опять содействовали Англичанам огнем своих батарей, потери, понесенные севастопольским гарнизоном в продолжении 6-ти дней, с 8-го (20-го) по 13-е (25-е) октября, значительно уменьшились в сравнении с теми, которые понес гарнизон в первые три дня бомбардирования, именно ежедневный урон средним числом простирался всего до 254 человек (32). Причинами тому были: во 1-х, сооружение новых траверсов и других защит, и, во 2-х, искусство, которое приобрели опытом продолжительного бомбардирования «сигнальщики» — большею частью матросы — усматривать на полете большие снаряды и извещать об их направлении прислугу и прикрытие орудий. По протяжному крику сигнальщика «пушка-а-а!» каждый из людей, не занятых своим делом, скрывался за соседним траверсом; по крику: «мартелла!» или «мартына!», дающему знать о полете на батарею бомбы, люди ложились, либо уходили в блиндаж, но не прежде, как по второму крику: «бомба», потому что, в продолжении ее медленного полета, сигнальщик успевал оповестить о ней вторично. Впрочем, падение снарядов иногда было так часто, что сигнальщик не имел возможности следить за их полетом, и тогда никто не обращал на них внимания. «От руки Божией не уйдешь» — говорили наши солдаты (33).
Союзники, будучи принуждены отказаться от покушения овладеть Севастополем открытою силою, избрали главным пунктом своей постепенной атаки 4-й бастион, капитан-лейтенанта Завадовского, который был окружен с трех сторон командующими высотами, что способствовало осаждающему, расположив батареи дугою на пространстве трех верст от Рудольфовой до Зеленой горы, охватить ими незначительный фронт бастиона, длиною не более версты, и, пользуясь местностью, образующею склоны к нашей стороне, устроить батареи в несколько ярусов, амфитеатром. Местность, на которой находился 4-й бастион, составляя узкую высоту между широкими балками с весьма крутыми берегами, не дозволяла пристраивать к бастиону фланкирующие части, для доставления ему близкой перекрестной обороны, и потому приходилось оборонять впередилежащую местность мало действительными выстрелами с отдаленных батарей, расположенных позади 3-го и 5-го бастионов. К тому же, 4-й бастион, по положению своему, представлял Союзникам удобство доставки орудий. снарядов и материалов от Камышевой бухты. Вместе с усиленным бомбардированием 4-го бастиона, Французы действовали по бастионам 5-му и 6-му, как для ослабления стоявшей на них артиллерии, так и для отвлечения внимания от пункта главной атаки.
Как только обнаружилось намерение Французов — вести постепенную атаку против 4-го бастиона, то приступлено было к работам для противодействия неприятелю: позади 5-го и 3-го бастионов сооружены новые батареи; за правым фасом 4-го бастиона насыпан эполемент для 4-х мор-тир; устроены траверсы на правом фасе 5-го бастиона, на батарее Никонова и на других пунктах (34).
Англичане, с своей стороны, вели вспомогательную атаку на 3-и бастион и усилили огонь по кораблю Ягудиил. Каленые ядра, бомбы и ракеты осыпали корабль и стоявшие вблизи его два блок-шифа, производя беспрестанные пожары. В седьмой день бомбардирования, 11-го (23-го) октября, в корабле уже было 72 пробоины, и потому князь Меншиков приказал, чтобы он оставался на своем посту только ночью, а на рассвете ежедневно оттягивался к морскому госпиталю; но и там стоянка не была безопасна. Одна из бомб пробила ют и разорвалась в верхней палубе кают-компании, где находились 7 офицеров, но не нанесла им никакого вреда (35).
В ночь с 8-го на 9~е (с 20-го на 21-е), для замедления неприятельских осадных работ, были высланы с 1-го отделения на Рудольфову высоту 212 охотников, от Минского и Углицкого полков, 5-го резервного батальона Белостокского полка и 33-го флотского экипажа, в двух отрядах, под начальством лейтенанта Троицкого и мичмана князя Путятина. Захватив врасплох часовых, наши охотники ворвались в траншеи, взошли на батареи № 3-го и 4-го, перекололи сонных Французов и заклепали 7 (по другим сведениям — 19) орудий. Прибытие на батареи неприятельских резервов заставило отступить наши небольшие отряды, с потерею убитыми 4-х и ранеными 15-ти человек. В числе убитых находились оба начальника наших отрядов (36).
В ночи с 9-го на 10-е (с 21-го на 22-е октября, Французы вывели подступы из первой параллели, по капитали 4-го бастиона и против ре-дута Шварца, и заложили участок 2-й параллели. С приближением французских траншей на 200 сажен к 4-му бастиону, можно было уже действовать по ним картечью, причем требовалось не усыпное наблюдение за неприятелем ночью, С этою целью, в ночи на 18-е (25-е) октября, вместо обыкновенной цепи парных часовых, впереди 4-го бастиона, были выставлены два сильные секрета, до 20-ти человек в каждом, составленные из пластунов, привычных к наблюдению за неприятелем. По первому донесению из секретов о появлении неприятеля у вершины Городского оврага, секреты были сняты и открыт сильный картечный и штуцерный огонь в указанном ими направлении, а чрез четверть часа пальба прекращена и снова высланы секреты. Таким образом действуя, то высылая секреты, то обращая огонь на указываемые ими пункты, мы замедляли работы неприятеля, который, в продолжении всей ночи, успел вывести только один короткий зигзаг от оконечности второй параллели. Как, по мере приближения неприятельских подступов, важность ружейного огня с нашей стороны постепенно возрастала, а между тем 4-й бастион был занят на всем протяжении своем артиллериею и траверсами, то на контр-эскарпе его правого фаса устроили банкет для помещения около 50-ти стрелков, отчасти отрывкою уступа, отчасти же присыпкою его из земли и плиты; а на верху контр-эскарпа уложили земляные мешки с образованием бойниц. В случае штурма, стрелки должны были немедленно отойти на правый фланг, чтобы очистить место для действия с бастиона картечью.
В продолжении бомбардирования с 5-го по 18-е (с 17-го по 25-е) октября, расход зарядов с нашей стороны простирался до 125-ти тыс. (более 20-ти тыс. пудов пороха). Опасаясь, чтобы, при такой огромной растрате зарядов, не истощились вскоре боевые запасы, находившиеся в Севастополе. князь Меншиков приказал, для обсуждения этого важного вопроса, составить особый совет, который счел нужным сделать распоряжение о всевозможном сбережении зарядов на батареях и принять меры для немедленной доставки в Севастополь пороха из ближайших складов. Тогда же последовало приказание главнокомандующего — перевести больных и раненых из помещений, подверженных неприятельским выстрелам, в более безопасные места; впоследствии же больных стали перевозить на Се-верную сторону. Весьма большую пользу в гигиеническом отношении принесло распоряжение князя Меншикова — выдавать войскам Севастопольского гарнизона ежедневно по фунту мяса и по две чарки водки. Эта мера имела большое влияние на поддержание бодрости и здоровья наших солдат при тех чрезвычайных трудах, которые они должны были переносить, работая денно и нощно на оборонительной линии (37).
Император Николай, по получении первого донесения о бомбардировании Севастополя, писал князю Меншикову:
«Сейчас получил твои два донесения, любезный Меншиков, от 5 и 6 чисел. Слава Богу, слава героям, защитникам Севастополя! Первое покушение отбито со славой; будем надеяться на милость Божию и впредь.
Благодарю всех и каждого за то, что Мое доверие оправдывают. Мне ли не знать, что могут наши молодцы? Сухопутные и морские соперники в верности долгу, в христианской храбрости и в геройстве! Так искони было, так искони будет! Передай Мои слова с Моей благодарностью, могу сказать отцовскою, потому что их всех люблю как дорогих родных детей.
Славная смерть нашего любезного, почтенного Корнилова, Меня глубоко огорчила; мир праху его! Вели положить рядом с незабвенным Лазаревым. Когда доживем до спокойных времен, поставим памятник на месте, где убит, и бастион называть по нем…
Чисто непонятно Мне, как батарея № 10-го могла уцелеть. Думаю, что командир ее заслужил Георгия 4. Вели собрать при досуге думу и определи кому справедливо дать; прислуге этой батареи дай по 3 рубля на человека, а прочим всем в деле бывшим по 2 р. Да сверх тобой данных крестов нижним чинам. дай еще от Меня по 5-ти на батарею.
Бог с вами, да хранит вас Господь и да даст православным победу над врагами.
На веки твой искренно доброжелательный».
Несколько дней спустя, Государь писал князю Меншикову:
«Донесение твое от 11-го числа. любезный Меншиков, получил сегодня вечером. Геройская оборона, столь успешно продолжающаяся, и частные случаи молодечества изумительного Меня восхищают; тем было бы Мне горестнее, ежели б все эти примерные усилия несравненных наших войск должны были кончиться тем, чтоб мы бросили Севастополь, перейдя на Северную сторону.
Когда дойдут 10-я и 11-я дивизии, надеюсь, что ты во всяком случае найдешь возможность нанесть удар неприятелю, чтобы поддержать честь оружия нашего…
Благодарю всех и каждого за их богатырский дух, за их верную службу, и скажи всем, что одного жалею, что Я не с вами: за то дети Мои (Великие Князья Николай Николаевич и Михаил Николаевич прибыли в главную квартиру князя Меншикова 22-го октября 1854 года) среди вас будут.
Обнимаю от души» (38).
На следующий день, Государь писал князю М. Д. Горчакову:
«Вчера вечером получил донесение Меншикова, от 11-го числа. Бомбардировка продолжалась и усиливалась, но мужественная богатырская защита не слабела, кроме неизбежной ежедневной убыли храбрых защитников. Меншиков не ручался, но и не отчаявался продлить оборону до прибытия 10-й и 11-й дивизий. Дай Бог! Грустно несказанно будет Мне, ежели столько подвигов геройского мужества, безусловной преданности и верности долгу пропало бы даром! Страшно подумать, но ко всему надо быть готову и покориться воле Божией»… (39).
Государь, желая почтить память генерал-адъютанта Корнилова, повелел воздвигнуть памятник ему на том месте, где он погиб славною смертью, назвать бастион, где он убит, по его имени, вдове его производить пенсию по 5-ти тысяч рублей, независимо следующей из Инвалидного Комитета, и уплатить оставшиеся по нем долги. на сумму до 27,000 рублей (40).
Тогда же последовал на имя вдовы вице-адмирала Корнилова следующий Высочайший рескрипт.
«Елисавета Васильевна! Славная смерть вашего мужа лишила Наш флот одного из отличнейших адмиралов, а меня одного из моих любимейших сотрудников, которому Я предназначал продолжать полезные труды Михаила Петровича Лазарева. Глубоко сочувствуя скорби всего флота и вашей горести, Я не могу более почтить память покойного, как повторив с уважением последние слова его. Он говорил: „Я счастлив, что умираю за Отечество“. Россия не забудет этих слов, и детям вашим переходит имя, почтенное в Истории Русского флота.
Пребываю к вам навсегда благосклонным» (41).
Вслед затем последовал другой Высочайший рескрипт, о принятии вдовы Корнилова в число кавалерственных дам ордена Св. Великомученицы Екатерины второй степени (42).
В Высочайшем приказе 12-го октября было сказано:
«Государь Император, получив от генерал-адъютанта князя Меншикова донесение о непоколебимом мужестве, примерной стойкости и достохвальном самоотвержении, оказанных всеми морскими и сухопутными войсками, составлявшими гарнизон Севастополя во время бомбардирования этого города Англо-Французами 5 и 6 числа сего октября, объявляет искреннюю душевную признательность всем чинам означенных войск, от генерала до рядового, за блистательный их подвиг, коим они вполне оправдали Высочайшее доверие к ним Его Величества. Государь Император изволит оставаться в убеждении, что они и впредь не престанут отличать себя доблестною храбростию и всеми достоинствами. одушевляющими истинных сынов России» (43).
(1) Состав подкреплений, прибывших к французской армии: бригада д’Алонвиля: 1-й а 4-й полки Африканских егерей; дивизия Левальяна: бригада ла-Мотружа: 21-й и 41-й линейные полки; бригада Кустона: 5-й легкий и 42-й линейный полки; бригада Базена: 1-й и 2-й полки Иностранного легиона.
(2) Du-Cаsse. Precis historiqnе des operаtions militаires en Orient. 160.
(3) Journаl of the siege of Sebаstopol.
(4) Kinglаke. The invаsion of the Crimeа. Leipzig. 1863. VII 105, 124—125 аnd 143.
(5) Состав Чоргунского отряда, под начальством генерал-лейтенанта Липранди: пехота: пехотные полки Азовский и Днепровский; егерские полки Украинский и Одесский; 4-й стрелковый батальон, всего 17 баталионов, с числом до 13-ти тыс. челов. Кавалерия: гусарские полки Его Высочества Николая Максимилиановича (Киевский) и гросс-герцога Саксен-Веймарского (Ингерманландский), 14 эскадронов; Сводный уланский полк, 6 эскадронов; казачьи полки: Уральский № 1-го, 6 сотен, и Донской № 53-го, 4сотни, всего 20 эскадронов и 10 сотен, в числе 2,500 чел. Артиллерия: 12-й артилл. бригады четыре батареи, 48 орудий; батареи: конно-легкая № 12-го и Донская батарейная № 3-го, по 8-ми орудий, всего 64 орудия.
(6) Состав колонны генерал-майора Гриббе: Днепровского полка 3 батальона, 4-го стрелкового батальона одна рота, 12-й артилл. бригады батарейной № 4-го батареи 4 и легкой № 6-го батареи 6 орудий, Сводный уланский полк, Донского № 53-го полка одна сотня.
(7) Состав колонны генерал-майора Семякина: левый эшелон: Азовский полк, Днепровского волка один баталион, 4-го стрелкового батальона одна рота, 12-й артилл. бригады батарейной № 4-го батареи 4 и легкой № 6-го 6 орудий; правый эшелон: Украинского полка 3 баталиона, 12-й артилл. бригады батарейной № 4-го батареи 4 орудия и легкой № 7-го батареи 4 орудия.
(8) Состав колонны полковника Скюдери: Одесский полк, 4-го стрелкового батальона одна рота, Донского № 53-го полка 3 сотни, 12-й артилл. бригады легкой № 7-го батареи 8 орудий.
(9) Состав кавалерии генерал-лейтенанта Рыжова: гусарские полки: Киевский, 8 эскадронов, и Ингерманландский, 6 эскадронов, шесть сотен Уральского № 1-го полка, две конные батареи.
(10) Состав резерва: Украинского полка один баталион, 4-го стрелкового батальона одна рота, 12-й артилл. бригады легкая № 8-го батарея.
(11) Состав отряда генерал-майора Жабокритского: Владимирского пехотного полка 3 баталиона; Суздальский пехотный полк; 6-го стрелкового батальона 2 роты; Черноморских пластунов одна рота; гусарского гросс-герцога Саксен-Веймарского (Ингерманландского) полка 2 эскадрона, Донского № 60-го полка 2 сотни; 16-й артилл. бригады батарейной № 1-го батареи 10 орудий и легкой № 2-го батареи 4 орудия.
(12) Kinglаke. VII. 119.
(13) Тотлебен. — Kinglake. VII. 125—130.
(14) Тотлебен. — Guerin. Histoire de lа derniere guerre de Russie (1853—1856) etc. 1.338.
(15) Тотлебен. — Kinglаke. VII. 145—150.
(16) Н.Ушаков. Описание атаки русских войск на Кадикиойские высоты, 13-го (25) октября 1854 года.
(17) Состав бригады генерала Скерлета: полки: Iniskillen, 4-й и 5-й гвардейские драгунские, драгунский Королевы и Шотландский серый, все двух-эскадронного состава.
(18) Корибут-Кубитович. Воспоминания о балаклавском деле, 13-го октября 1854 года. —Ст. Кожухов. Из Крымских воспоминаний о последней войне. — Kinglаke. VII 156—244.
(19) Kinglake. VII. 72-84.
(20) Kinglake. VII. 254—257.
(21) «Cаvаlrу to аdvаnce аnd tаke аdvаntаge of аnу opportunitу to recover the heigts. Theу will be supported bу the infаntrу which hаve been ordered (to) аdvаnce on two fronts». Kinglаke. VIII. 5-6.
(22) «Lord Rаglаn wishes the cаvаlrу to аdvаnce rаpidlу to the front, follow the eнеmу, аnd trу to prevent the eнеmу cаrrуing аiwау the guns. Troop of horse аrtillerу mау аccompаnу. French cаvаlrу is on уour left. Immediаte». Kinglаke. VIII. 19-20.
(23) Kinglаke. VIII. 11.
(24) H.Ушаков. — Kinglаke. VIII. 3 аnd 14-15.
(25) Kinglаke. VIII. 19-46.
(26) Тотлебен. — Корибут-Кубитович.
(27) Тотлебен. — Корибут-Кубитович.
(28) Guerin. I. 346—347.
(29) Guerin. I. 347. —Kinglаke. VIII. 178—179.
(30) Kinglаke. VIII. 182—183.
(31) Тотлебен.
(32) Донесение князю Меншикову генерал-лейтенанта Липранди, от 14-го октября 1854 года, за № 1076-м.
(33) Из донесений Государю князя Меншикова и князю Меншикову генерал-лейтенанта Липранди.
(34) Kinglаke. VIII. 177.
(35) Kinglаke. VIII. 170.
(36) Kinglаke. VIII. Аppendix VIII аnd IX.
Глава XXIII.
Сражение при Балаклаве (при Кадикиой).[править]
Еще до бомбардирования Севастополя, французская армия была усилена прибывшими из Варны кавалерийскою бригадою д’Алонвиля и 5-ою пехотною дивизией Лавальяна, а 6-го (18-го) октября прибыла бригада Базена (1). Число французских войск возросло до 50-ти тысяч человек (2). Англичане, получив подкрепления, считали в рядах своих до 35-ти тысяч человек (3). Вообще же у Союзников было около 85-ти тыс. (по другим сведениям — до 70-ти тыс.) человек.
Русская армия также значительно усилилась. С 19-го сентября по 9-е октября (с 1-го по 21-е октября), прибыли к ней: 12-я пехотная дивизия, генерал-лейтенанта Липранди, с 4-мя батареями, Бутырский пехотный полк (17-й дивизии) с одною батареею, шестые запасные батальоны Минского и Волынского полков, 4-й стрелковый батальон, 2-й лин. резервн. Черноморский батальон, Сводная бригада генерала Рыжова (2-й гусарский и 2-й уланский маршевые полки), Донской № 53-го и Уральский казачий полки: всего же 24 батальона, 12 эскадронов и 12 сотен с 56-ю орудиями, не считая резервной уланской дивизии генерал-лейтенанта Корфа, с двумя конными батареями, отряженной к Евпатории. Силы нашей армии в первой (во второй) половине октября простирались до 65-ти тысяч человек и в продолжении нескольких дней, с присоединением 10-й и 11-й дивизий, могли возрасти до 85-ти или 90 тысяч. Таким образом прибытие ожидаемых нами подкреплений могло бы дать нам перевес, или. по крайней мере, восстановить равновесие в силах, пользуясь чем, мы поставили бы в затруднительное положение Союзников, которые, предприняв осаду Севастополя, должны были, для прикрытия своих работ от нашей армии, растянуть свои войска на значительном пространстве. В особенности же для нас было удобно действовать со стороны Чоргуна по направлению к Балаклаве, основанию действий английской армии. Выгоды такого образа действий побудили князя Меншикова, не выжидая прибытия остальных дивизий 4-го пехотного корпуса, предпринять наступление на Балаклаву.
Доступ к этому городу был прикрыт двойным рядом укреплений: внутренний (ближайший к городу) состоял из нескольких батарей, соединенных между собою сплошною траншеею, которая, упираясь правым флангом в неприступную гору Спилию, простиралась до дороги, ведущей из Балаклавы чрез Трактирный мост к Симферополю. Другой ряд укреплений (внешний), на холмах, отделяющих Балаклавскую долину от долины Черной речки, состоял из шести редутов, из которых правофланговый № 1-гонаходилсянавысоте, в расстоянии около двух верст к северо-западу от селения Комары (mamelon Canrobert). Остальные редуты были устроены левее первого, вдоль высот, частью близ Воронцовской дороги, частью — впереди деревни Кадикиой, и вооружены: редут № 1-го тремя крепостными орудиями; № 2-го — двумя; №№ 3-го и 4-го — 3-мя, и № 5-го — 5-ю. Эти укрепления были весьма тесны и не доставляли взаимной обороны.
Город Балаклава и обе линии укреплений были заняты 3,350 Англичан и 1,000 Турок, из коих 1,100 человек английских флотских экипажей находились в Балаклаве и на ближайших батареях; 93-й шотландский пех. полк, в числе 650 человек, и 100 инвалидов — впереди селения Кадикиой, влево от Симферопольской дороги; драгунская бригада Скерлета (в составе пяти двух-эскадронных полков, всего 800 чел.), и легкая бригада Кардигана (5 полков двух-эскадронного состава, всего 700 чел.), левее Кадикиой: вся эта кавалерия состояла под начальством графа Лукана. Передовые редуты были заняты турецкими войсками (4).
С нашей стороны. стояли войска в тылу Англичан еще в начале (в половине) октября. Подполковник Ракович, с 3-мя батальонами, 4-мя орудиями и 2-мя казачьими сотнями, спустившись ночью от хутора Мекензи к Черной речке, занял, на рассвете 2-го (14-го) октября, деревню Чоргун и на следующий день открыл сообщение с Сводным уланским полком, полковника Еропкина, высланным для наблюдения за неприятелем в Байдарскую долину. Вслед затем, по прибытии к Чоргуну генерал-майора Семякина, с 1-ою бригадою 12-й пехотной дивизии и с 1-м Уральским казачьим полком, были произведены, 6-го и 7-го (18-го и 19-го) октября, рекогносцировки неприятельской позиции, и наконец, 11-го (23-го) октября составлен в Чоргуне отряд, под начальством генерал-лейтенанта Липранди, для нападения на английские войска, занимавшие Балаклаву. В Чоргунском отряде находилось: 17 батальонов, 20 эскадронов, 10 сотен, 48 пеших и 16 конных орудий (5), в числе до 16-ти тыс. человек.
Нападение на Англичан предполагалось произвести 13-го (25-го) октября, в трех колоннах: левая, под начальством генерал-майора Гриббе, из 3 1/4 батальонов, 6-ти эскадронов, одной сотни и 10-ти орудий, должна была направиться по ущелью, ведущему в Байдарскую долину, а потом свернуть на дорогу в Комары и занять эту деревню (6). Средняя колонна, генерал-майора Семякина, состояла из двух эшелонов: левого, под непосредственным начальством Семякина, из 5 1/4 баталионов с 10-ю орудиями, и правого, под начальством генерал-майора Левуцкого, из 3-х батальонов с 8-ю орудиями; эта колонна была направлена по дороге ив Чоргуна на Кадикиой (7); правая колона, полковника Скюдери, из 4 1/4 баталионов и 3-х сотен, с 8-ю орудиями, должна была двинуться по направлению к редуту № 3-го (8). 14 эскадронов и 6 сотен, с двумя конными батареями, под начальством генерал-лейтенанта Рыжова, получили приказание — по переходе через Черную речку, выстроиться в колонах к атаке и действовать по указанию самого генерала Липранди (9). В резерве оставлены 1 1/4 батальон с одною батареей (10). Для содействия войскам Чоргунского отряда и для прикрытия его со стороны обращенной к обсервационному корпусу Боске, был направлен, правее Воронцовской дороги. на Федюхины высоты, отряд генерал-майор Жабокритского, в составе 7 3/4 батальонов, 2-х эскадронов и 2-х сотен, с 14-ю орудиями, в числе до 5-ти тысяч человек (11).
13-го (25-го) октября, еще до рассвета, на основании отданной накануне диспозиции, войска Чоргунского отряда двинулись к редутам. Генералы Коллин-Кемпбель и Лукан, выехавшие в то время по направлению от Кадикиой к холму Канробера, заметив наступление наших колонн, выдвинули к редуту № 4-го всю свою кавалерию, ограничиваясь демонстрациею; только конная батарея, вынесясь вперед, стала правее редута № 3-го (12). В шесть часов, Левуцкий, подойдя к Кадикиойским высотам, открыл канонаду по редутам №№ 2-го и 3-го, и атаковал их Украинскими батальонами. Тогда же генерал Гриббе, вытеснив неприятельские аванпосты из селения Комары, выставил свою артиллерию на высотах и открыл огонь против редута № 1-го. Турки, застигнутые врасплох, еще не успели приготовиться к обороне, когда генерал Семякин, под прикрытием канонады и огня штуцерных, быстро подошел к высоте редута № 1-го и повел в атаку Азовский полк. Ротные колонны первой линии, по знаку командира полка Криденера, кинулись вперед с криком «ура»! Неприятель оборонялся упорно, но, несмотря на его сопротивление, Азовцы в 7 1/2 часов овладели редутом, истребили большую часть его защитников и захватили три орудия. Устрашенные взятием этого укрепления и наступлением Украинских и Одесских баталионов, турецкие войска, занимавшие редуты №№ 2-го, 3-го и 4-го, бежали в Кадикиой, бросив восемь орудий, а также порох, палатки и шанцевый инструмент, хранившиеся в укреплениях. Редут № 4-го, находившийся в значительном расстоянии от прочих, был немедленно срыт нашими войсками, стоявшие там орудия заклепаны, колеса у лафетов изрублены, а самые орудия сброшены с горы (13).
Канонада на Балаклавских высотах встревожила Союзников. Генерал Боске тотчас устремил по скату гор в Балаклавскую долину бри-гаду Винуа (Vinoy) (1-й дивизии) и за нею бригаду Африканских егерей, генерала д’Алонвиля. Лорд Раглан, с своей стороны, послал за 1-ю и 4-ю дивизиями; а в ожидании их прибытия, 93-й шотландский полк выстроился в линию впереди Кадикиой; к его правому флангу примкнули несколько сот Турок, а к левому — сотня инвалидов. Бригада Скерлета была послана на выручку бежавших Турок, по направлению к редутам, а бригада Кардигана оставалась назади, влево от пехоты (14).
По занятии редутов, около десяти часов утра, генерал Липранди приказал Рыжову, с гусарскою бригадою и Уральским полком, при 16-ти орудиях конно-легкой № 12-го и донской батарейной № 3-го батареи, перейдя через перевал между редутами № 8-го и № 4-го, спуститься в долину, и атаковать английский парк у селения Кадикиой. 4 эскадрона гусар Саксен-Веймарского (Ингерманландского) полка бросились на 93-й шотландский полк; стоявшие по флангам его Турки большею частью разбежались; но Шотландцы встретили наших гусар, на расстоянии хорошего выстрела, штуцерным огнем и картечью, что заставило Веймарцев отступить. Как, меж тем, бригада Скерлета направилась во фланг остальной кавалерии Рыжова, то он отвел ее вместе с Саксен-Веймарским полком назад и построил в колоннах к атаке, в долине, отделяющей Кадикиойские высоты от Федюхиных гор, за правым флангом пехоты генерала Липранди (15), расположенной следующим образом: три батальона Днепровского полка, с 4-мя орудиями батарейной № 4-го и 6-ю легкими № 6-го 12-й артиллерийской бригады, и стрелковая рота у сел. Комаров; один батальон Днепровского и 4 батальона Азовского полков, с 4-мя батарейными № 4-го и 6-ю легкими орудиями № 6-го батареи, и стрелковая рота, у редута № 1; три Украинские батальона с 4-мя батарейными № 4-го и 4-мя легкими орудиями № 7-го батареи 12-й артиллерийской бригады, у редута № 2-го; четыре баталиона Одесского полка, с 8-ю орудиями № 7-го батареи, и стрелковая рота уступами назад у редута № 3-го. Один батальон Украинского полка с легкою ротою № 8-го 12-й артиллерийской бригады и стрелковая рота находились в резерве, близ Черной речки. Кавалерия Рыжова, как уже сказано, была построена в колоннах к атаке, на широкой лощине, служащей продолжением Чоргунскому ущелью и разделяющей на две части высоты левого берега Черной речки (16).
Генерал Рыжов, устроив вверенную ему кавалерию, повел ее снова на Кадикиойские высоты мелкою рысью и. подойдя к ближайшей от него бригаде Скерлета на расстояние около пятисот шагов, не ускорил аллюра. (По другим сведениям, наша кавалерия остановилась).
Командовавший бригадою английских драгун (17), генерал Скерлет, уже достигнув 55-ти лет, не участвовал ни в одной кампании, но, сознавая важность опыта в военном деле, удачно воспользовался практическими сведениями состоявших при нем двух офицеров, полковника Битсона (Beatson) и поручика Эллиота: оба они отличались подвигами в Индии, и могли дополнить то, чего недоставало храброму и решительному их начальнику. Заметив на Кадикиойских высотах у себя на левом фланге нашу кавалерию, стоявшую неподвижно, Скерлет решился предупредить угрожавший ему удар, кинувшись сам в атаку. С этою целью он развернул влево три эскадрона, шедшие в колонне ближайшей к русской кавалерии, имея намерение пристроить к их левому флангу прочие войска своей бригады, и, не ожидая их, поскакал в галоп и потом понесся во весь карриер с тремя эскадронами (2-м драгунского полка Эннискиллен и двумя — полка серых Шотландцев), за которыми вблизи следовали остальные семь эскадронов драгунской бригады, и врезался в линию наших колонн. Гусары, не ожидавшие быть атакованными, были смяты; казаки имели ту же участь; в числе убитых находился полковник Лейхтенбергского полка Войнилович, а в числе раненых командир полка генерал-майор Халецкий; все наши четыре полка в беспорядке кинулись к Чоргунскому ущелью. Англичане преследовали их, но, будучи встречены огнем наших батарей, обратились назад с большою потерею (15).
В это самое время (в 10 часов утра) прибыл на поле сражения генерал Жабокритский; войска его расположились на Федюхиных высотах.
В продолжении боя английских драгун, лорд Кардиган, с вверенною ему легкою бригадою, оставался на месте и не принял никакого участия в атаке Скерлета. Лорд Кардиган, 57-ми лет от рода, подобно своему товарищу, также не служил ни в одной кампании. Храбрый воин, кавалерист в душе, он, вместе с тем, был весьма упрям и считал себя обиженным по службе, поступив под начальство лорда Лукана, что, при посредственных его способностях, могло иметь — и действительно имело — пагубные последствия (19). Капитан Моррис, командир 17-го уланского полка, предлагал генералу Кардигану поддержать атаку драгун, либо, по крайней мере, позволить его полку принять участие в деле; но Кардиган отказал в том наотрез (20).
Удачная атака генерала Скерлета подала лорду Раглану мысль — воспользоваться этим частным успехом и отобрать орудия, захваченные русскими войсками в редутах, и как 1-я и 4-я английские дивизии, двигавшиеся в помощь Колин-Кемпбелю, были еще далеко, то Раглан решился атаковать нашу позицию кавалерией. С этою целью он послал Лукану следующее приказание: «кавалерия должна идти вперед и воспользоваться всяким случаем для овладения высотами. Она будет поддержана пехотою, которая получила приказание наступать двумя колоннами» (21). Вместо исполнения приказания — идти вперед — лорд Лукан ограничился тем, что приказал сесть верхом всей своей кавалерии, перевел легкую бригаду влево на небольшое расстояние, а драгун оставил на месте, в ожидании пехоты, которая — по словам его --«тогда еще не прибыла». Вместо кавалерийской атаки, поддержанной пехотою, он понял предписание главнокомандующего в таком смысле, будто бы надлежало выждать наступление пехоты и поддерживать его кавалерией. Таким образом был упущен наиболее благоприятный момент для атаки. Между тем лорд Раглан с нетерпением ожидал исполнения данного им предписания; но время проходило, кавалерия Лукана не трогалась с места, а Русские стали увозить захваченные ими в редутах орудия. Желая побудить начальника своей кавалерии к большей деятельности, Раглан счел нужным послать ему более определительное приказание. Под его диктовку начальник штаба английской армии, генерал Эйри (Airey), написал следующую инструкцию: «лорд Раглан желает, чтобы кавалерия двинулась быстро вперед, вслед за неприятелем и не позволила ему увезти орудия. Конная артиллерия может сопровождать ее. Французская кавалерия у вас на левом фланге. Немедленно» (22). Главнокомандующий, подозвав к себе адъютанта начальника штаба, капитана поручил ему передать отданное приказание генералу Лукану (23).
Войска наши были расположены в это время так, что отряд Жабокритского занимал Федюхины высоты, а отряд Липранди — ряд холмов от редута № 3-го до сел. Комары; в долине между отрядами находилась кавалерия Рыжова; но как она отступила на довольно значительное расстояние, то для непосредственной связи между отрядами служили только Сводный уланский полк Еропкина, стоявший близ Симферопольской дороги, и донская батарея 2 3-го, расположенная влево от Федюхиных высот (34).
Капитан Нолан, спустившись во весь карьер с высоты, на которой стоял английский главнокомандующий со всем своим штабом, прискакал к лорду Лукану и вручил ему записку начальника штаба. Лукан, не поняв намерения Раглана — устремить кавалерию на редуты, взятые Русскими, последовательно, начиная с № 3-го, предпринял движение в долину, на пространстве между отрядами генералов Липранди и Жабокритского, и, подъехав к лорду Кардигану, сообщил ему полученное приказание. (Впоследствии, когда эта атака повела к истреблению английской легкой бригады, Лукан уверял, что он приказал ей только «подвинуться вперед», а Кардиган объявил, что ему было определительно приказано: «атаковать в долине русскую кавалерию, стоявшую в расстоянии мили (около полуторы версты), 13-м легким драгунским и 17-м уланским полками», В ответ лорду Лукану, Кардиган заметил, что: «Русские имели батарею в долине, против фронта английской кавалерии, а другие батареи и стрелков на обоих флангах». «Знаю, но нам ничего не остается, как исполнить волю главнокомандующего» — отвечал Лукан. И, затем, лорд Кардиган, сказав: «мы пойдем!» двинулся вперед с легкою бригадою. Полки 13-й легкий драгунский и 17-й уланский находились в первой линии; 11-й гусарский — во второй; 4-й легкий драгунский и 8-й гусарский — в третьей. Драгунская бригада, при которой остался сам лорд Лукан, должна была поддерживать атаку легкой бригады. Едва лишь английская кавалерия тронулась с места, как перед фронтом первой линии слева на право проскакал всадник по направлению к высоте редута № 3-го, подняв руки и как будто бы указывая пункт, на который надлежало вести атаку. Это был Нолан, пораженный вслед затем смертельно осколком гранаты (25).
Как только с нашей стороны было усмотрено наступление неприятельской кавалерии, то Одесский егерский полк отошел к высоте № 2-го и построился в кареи, между тем, как штуцерные полка и рота 4-го стрелкового батальона открыли огонь вместе с перекрестною канонадою батарей: донской № 3-го, легкой № 7-го и батарейной № 1-го. (Последняя находилась в отряде генерала Жабокритского). Но английская кавалерия, не обращая внимания на меткую пальбу, вырывавшую ряды из фронта, ускорила аллюр, наскакала на донскую батарею, изрубила прислугу при орудиях и кинулась вслед за гусарами Рыжова, которые хотя тогда уже успели устроиться, однако же получили приказание отступать, чтобы заманить неприятеля под перекрестные выстрелы наших батарей. Англичане преследовали их к Чоргунскому мосту.
Но, при этой атаке, передовые эскадроны легкой бригады совершенно расстроились и не были по надлежащему поддержаны прочими, а драгунская бригада отошла назад на прежнюю свою позицию. Несмотря на то, английская кавалерия, увлеченная первоначальным успехом, продолжала нестись в карьер за нашими гусарами, которые, смешавшись в толпу, кинулись на мост; состоявшая при них конно-легкая № 12-го батарея и передки временно захваченной неприятелем донской батареи с трудом проложили себе путь на другую сторону речки (26). Уже неприятельская кавалерия была в виду моста, когда с нашей стороны был приготовлен ей окончательный удар. Генерал Липранди, предвидя, что Англичане, зарвавшись слишком далеко вперед, будут принуждены прокладывать себе обратный путь оружием, приказал полковнику Еропкину, стоявшему с шестью эскадронами Сводного уланского полка близ редутов №№ 2-го и 3-го, атаковать неприятеля. Немедленно уланы пошли на больших рысях вдоль нашей пехоты. Как Сводные уланы были на разномастных лошадях, (а наши кавалерийские полки имели лошадей одной масти то один из Одесских батальонов, стоявших в каре, открыл батальный огонь по своим уланам. К счастью, батальонный командир вскоре заметил свою ошибку и прекратил пальбу. Дойдя до дороги, ведущей к Трактирному мосту, уланы развернулись из колонн в линию. В это время английская легкая кавалерия, истерзанная, но не расстроенная, после своей отчаянной атаки, возвращалась на рысях, в совершенном порядке. Как только Англичане поравнялись с нашими уланами, то 1-й эскадрон Сводного полка ударил во фланг неприятелю и врезался в отступавшую колонну; за ним пошли в атаку прочие эскадроны. Тогда же наша пехота и артиллерия открыли огонь, от которого понесла сильный урон неприятельская кавалерия, причем досталось и нашей. Сам Еропкин, окруженный тремя Англичанами, убил одного и свалил с коня другого. Наши уланы преследовали остатки легкой бригады почти до 4-го редута, усеяв поле битвы трупами. Атака Кардигана продолжалась всего-на-все 20 минут, в продолжении коих из 700 человек английской бригады — убито и ранено до 300 (27). Быть может, урон, понесенный неприятелем, был бы еще более, если бы начальник французской кавалерии, генерал Моррис, не послал на выручку английской бригады генерала д’Алонвиля с 4-м полком Африканских конных егерей, приобретшим громкую известность в Алжирии, при атаке смалы (лагеря) Абдель-Кадера и в битве при Исли. Атака была поведена двумя эшелонами, по два эскадрона в каждом: первый эшелон, под начальством дивизионера Абделаля, должен был атаковать стоящую на Федюхиных горах батарейную батарею отряда Жабокритского, а другой, под личною командою д’Алонвиля — ударить на два батальона, прикрывавшие артиллерию. Тогда же были направлены дивизия Каткарта и бригада Эспинасса против отряда Жабокритского, а дивизия герцога Кембриджского против войск Липранди, занимавших редуты (28).
Первые два эскадрона конных егерей д’Алонвиля прорвались чрез стрелковую цепь, прикрывавшую войска Жабокритского, обскакали слева батарейную батарею и стали рубить прислугу. Другие два эскадрона, следовавшие уступом за левым флангом передового дивизиона, кинулись на прикрытие; но генерал Жабокритский успел построить в кучки два Владимирские батальона и встретил конных егерей сильным огнем. Французы были принуждены податься назад и, будучи поражаемы меткими выстрелами пластунов и стрелков, отошли к Сапун-горе. Впрочем, атака их, хотя и не удалась вполне, однако же достигла своей главной цели, ослабив канонаду отряда Жабокритского, направленную на отступавшую бригаду Кардигана. Что же касается до предположенного наступления Союзной пехоты, то оно было отменено с общего согласия Канробера и Раглана (29).
Дальнейший бой ограничился перестрелкою дивизии Каткарта, занявшей редут № 4-го, с ближайшими к ней Одесскими батальонами. Канонада прекратилась в 4 часа пополудни. Союзные главнокомандующие решились оставить в наших руках взятые нами укрепления и трофеи и отказаться от обороны внешней линии редутов, сосредоточив войска Колин-Кемпбеля у Балаклавы и усилив прикрывавшую этот город внутреннюю линию (30). С нашей стороны. генерал Липранди, довольствуясь одержанными успехами, расположил свои войска на занятой им позиции следующим образом: один батальон Днепровского полка в селении Комары; Азовский пехотный полк и один Днепровский батальон — в редуте № 1-го; по одному батальону Украинского полка — в редутах №№ 2-го и 3-го; Одесский полк, два батальона Днепровского и один Украинского полков — вблизи редута № 3-го. Один Украинский батальон стал в резерве, у моста на Черной речке. Отряд Жабокритского занимал Федюхины горы. Кавалерия, по-прежнему, осталась в долине, за правым флангом отряда Липранди (31).
Урон наших войск в деле при Балаклаве состоял из 6-ти офицеров и 232-х нижних чинов убитыми и 1-го генерала, 19-ти офицеров и 292-х нижних чинов ранеными и контуженными, вообще же простирался до 550-ти человек (32). Союзники показали свою потерю в 598 человек, именно: Французов 38, Англичан 300 и Турок 260. Но в действительности она была гораздо более: при взятии редутов убито 170 Турок; атака легкой бригады Кардигана стоила Англичанам одними убитыми трехсот человек; в плен взято 60 человек, в числе коих один штаб-офицер и2 обер-офицера: один Англичанин и другой прикомандированный к штабу лорда Раглана, сардинской службы поручик Ландриани, раненый картечью в ногу. Трофеи наши состояли из знамени, отбитого при взятии редута № 1-го, 11-ти орудий и 60-ти патронных ящиков; кроме того, захвачены турецкий лагерь и шанцевый инструмент (33).
В тактическом отношении, дело при Балаклаве было для нас весьма выгодно: неприятель понес значительный урон и был принужден стеснить свои круг действий и ограничиться непосредственным прикрытием Балаклавы. Еще важнее были выгоды, доставленные нам этим делом в отношении нравственном. Защитники Севастополя еще более убедились в возможности бороться с сильным противником, после успеха, одержанного нашими войсками в поле, и, напротив того, Союзники стали сомневаться в успехе осады. Атаке легкой английской бригады отдавали справедливость, и свои, и наши, как блистательному подвигу самоотвержения, но все осуждали начальников войск, подвергнувших явной гибели значительную часть кавалерии. Генерал Боске, смотря на эту атаку, сказал: «C’est magnifique, mais ce n’est pas la guerre». (Это славно, но так нельзя воевать) (34). Лорд Раглан, встретив Кардигана после атаки, выразил ему свое неудовольствие, спросив: «как могли вы атаковать батарею с фронта, противно всем военным правилам?» Затем, увидя Лукана, сказал: «вы погубили легкую бригаду.» (35). Общественное мнение, столь могущественное в Англии, восстало с такою силою против обоих кавалерийских генералов, что Лукан счел нужным просить о наряжении комиссии для исследования его действий в сражении при Балаклаве, а Кардиган завел тяжбу с подполковником Кальторпом, который в сочинении своем «Letters from Headquaters» (письма из главной квартиры), утверждал, будто бы Кардиган, направя свою легкую бригаду на русские батареи, ушел с поля сражения, прежде нежели его кавалерия доскакала до наших орудий (36).
Что же касается до значения дела при Балаклаве в отношении хода воины вообще, то, несмотря на выгоды, доставленные нам успешным наступлением нашего отряда, по всей вероятности, мы достигли бы несравненно важнейших результатов, если бы, выждав прибытие 10-й и 11-й дивизий, атаковали значительными силами у Балаклавы Англичан, не ожидавших нападения и не успевших усилить позицию впереди этого города. Овладение Балаклавою — базою английских войск — поставило бы их в трудное, почти безвыходное положение. Напротив того, дело 13-го (25-го) октября указало Союзникам слабейший пункт их расположения и заставило их принять меры для отражения грозившего им удара.
Приложения к главе XXIV.[править]
(1) Донесения Государю князя Меншикова, от 17 и 22 октября 1854 г.
(2) Guerin. Histoire de lа derniere guerre de Russie. I. 352—353.
(3) Состав английских войск, собранных на позиции у почтовой дороги: дивизия Леси-Эванса, 6 батальонов с 12-ю орудиями; гвардейская бригада Бентинка, 3 батальона; стрелковый полк дивизии Каткарта, 2 батальона; дивизии Броуна 6 орудий.
(4) Тотлебен. — Guerin. I. 353—354.
(5) Тотлебен.
(6) Guerin. 1.358-360. — Bаzаncourt. L’expedition de Crimee, L’аrmee. II. 46-47.
(7) Состав войск на 2-м отделении: между редутом Шварца и 4-м бастионом: в 1-й линии: 1-й Волынский и Черноморский казачий № 2-го батальоны правее и левее Балаклавской дороги, а в интервале между ними, на дороге, штуцерные Волынского полка; во 2-й линии: 2-й Волынский батальон. На 4-м бастионе: 4-й Волынский батальон ж две роты 6-го стрелкового батальона. На бульваре: 3-й Волынский батальон и штуцерные Екатеринбургского полка. В строениях ниже Грибка: штуцерные Тобольского полка.
(8) Тотлебен.
(9) Состав главного резерва на Городской стороне: полки Екатеринбургский и Тобольский, 8 батальонов; 6-е резервные батальоны Волынского и Минского полков; флотские экипажи: №№ 29-го, 34-го, 35-го и 26-го; легкая № 4-го батарея 17-й артиллерийской бригады.
(10) Состав войск на Корабельной стороне. 3-е отделение: на батарее Никонова 45-й экипаж; на траншее влево от 3-го бастиона 3-й Московский батальон; на 3-м бастионе 40-й и 41-й эки-пажи; в траншее между 3-м бастионом и Доковым оврагом 4-й Московский баталион и 38-й экипаж; в резерве 3-го отделения, между морским госпиталем и бухтою: 1-й и 2-й Московские, 2-й и 4-й Углицкие батальоны. 4-е отделение: у Докового оврага 44-й экипаж; на Малаховом кургане 36-й экипаж; между курганом и 2-ж бастионом 3-й Углицкий батальон; на 2-м бастионе 1-й Бутырский батальон; между 2-м бастионом и Килен-бухтою Черноморский № 8-го батальон; в резерве 4-го отделения, за Малаховым курганом: 35-й и 39-й экипажи и 1-й Углицкий батальон. В главном резерве Корабельной, в морских казармах: 2-й, 3-й и 4-й Бутырские батальоны и легкая № 5-го батарея 17-й артиллерийской бригады.
(11) Состав Союзной армии вообще:
| Французов: | 56 батал. | 12 эск. | 72 пол. ор. | 86 ос. ор. | всего 41,798 челов. |
| Англичан: | 31 " | 20 " | 96 " | 73 " | 24,530 " |
| Турок: | 8 " | -- " | 6 " | 16 " | 4,907 " |
| всего же: | 95 " | 32 " | 174 " | 175 " | 71,235 " |
(12) Расположение осадного корпуса: между скатами Сапун-горы и верховьями Килен-балки 2-я дивизия Леси-Эванса, в составе 6-ти батальонов, силою в 3,427 человек; далее — до Воронцовской дороги легкая дивизия Броуна, 7 батальонов в 3,422 человека; между Воронцовскою дорогою и Делагардиевою балкою 4-я дивизия Каткарта, 6 батальонов в 3,958 человек; между Делагардиевою и Сарандинакиною балками 3-я дивизия Ингленда, 6 батальонов в 3,929 человек; позади дивизий Леси-Эванса и Броуна, близ мельницы, 1-я бригада 1-й дивизии герцога Кембриджского (Бентинка): 3 батальона в 1,711 человек; левее Сарандинакиной балки стояли 3-я дивизия принца Наполеона, 9 батальонов в 6,532 человека, и
4-я дивизия Форе, 9 батальонов в 5,907 человек, а за левым флангом дивизии Форе 5-я дивизия Левальяна, 14 батальонов в 6129 человек. Всего же в осадном корпусе было: Англичан 28 батальонов, силою в 16,447 человек, и Французов 32 батальона, силою в 18,568 человек.
(13) Расположение обсервационного корпуса, под начальством Боске: 1-й батальон алжирских стрелков, бригады д’Отмара, в 400 человек, на крайнем левом фланге у редута Канробера; 1-й баталион 6-го линейного полка, бригады Бурбаки, в 400 человек, и четыре роты 3-го батальона леших егерей, той же бригады, 343 человека, по скату Сапун-горы, до Воронцовской дороги; далее остальные войска дивизии Боске и бригада Эспинасса, в составе 16-ти батальонов, силою в 12,109 человек; правее — турецкая дивизия,
8 батальонов в 4,907 человек; близ деревни Кадикиой 5 баталионов бригады Винуа, сплою в 2,778 человек; 12 эскадронов французских, в числе 1,966 человек, и часть английской кавалерии стояли назади турок и бригады Эспинасса; другая часть английской кавалерии была расположена позади бригады Бентинка, у верховий Лабораторной балки; всей же английской кавалерии было 20 эскадронов, силою в 1,976 человек. Впереди Балаклавы находилась 2-я бригада 1-й английской дивизии, под начальством Колин-Кемпбеля,
3 батал. в 1,912 человек. Всего же в обсервационном корпусе было: Французов 24 батальона и 12 эскадронов, числом в 17,996 человек; Англичан 3 батальона и 20 эскадронов, силою в 3,888 человек, и Турок 8 батальонов в 4,907 человек.
(14) Тотлебен.
(15) Письмо лорда Раглана к генералу Канроберу, от 3-го ноября н.ст. 1854 года.
(16) Guerin. — I. 365.
(17) Состав отряда генерала Соймонова; 10-й пехотной дивизии полки: Екатеринбургский пехотный, Томский и Колыванский егерские, 12 батальонов; 16-й пехотной дивизии полки: Владимирский и
Суздальский пехотные, Углицкий егерский, 12 батальонов; 17-й пехотной дивизии Бутырский пехотный полк, 4 батальона; 6-го стрелкового и 6-го саперного батальонов по две роты; 10-й артиллер. бригады батарейная № 2-го батарея, 12 орудий; 16 артиллер. бригады батарейная $2 1-го батарея, 10 орудий; 17-й артиллер. бригады легких батарей №№ 4-го и 5-го по 8-ми орудий; одна сотня Донского № 67-го полка.
(18) Состав отряда генерала Павлова: 11-й пехотной дивизии полки: Селенгинский и Якутский пехотные, Охотский егерский, 12 баталионов; 17-й пехотной дивизии: Бородинский и Тарутинский егерские, 8 батальонов; 4-го стрелкового батальона две роты; 10-й артиллер. бригады батарейная № 1-го и легкие №№ 1-го и 2-го батареи 11-й артиллер. бригады батарейная № 3-го и легкие №№ 3-го и 4-го батареи: 17-й артиллер. бригады батарейной № 3-го батареи 8 орудий; Донские легкая № 2 — го и резервная № 4-го батареи, 16 орудий.
(19) Состав отряда князя Горчакова: 12-й пехотной дивизии полки: Азовский и Днепровский пехотные, Украинский и Одесский егерские, 16 батальонов; драгунские полки: Наследника Цесаревича (Московский); Вел. Князя Константина Николаевича (Каргопольский) и Вел. Князя Михаила Николаевича (Кинбурнский), 30 эскадронов; гусарские полки: Его Импер. Высоч. Николая Максимилиановича (Киевский) и гросс-гердога Саксен-Веймарского (Ингерманландский), 16 эскадронов; Сводный уланский полк, 6 эскадронов; казачьи полки: Донской № 53-го, 4 сотни, и Уральский Ж 1-го, 6 сотен; 12-й артиллер. бригады: батарейная № 4-го и легкие №№ 6, 7 и 8-го батареи, 48 орудий; конно-батарейные № 21-го, 22-го и 23-го, конно-легкая № 12-го и Донская батарейная № 3-го, 40 орудий.
(20) Диспозиция от 23-го октября 1854 года.
(21) Тотлебен.
(22) Воспоминания Георгия Чаплинского. —Алабин. Походные записки в войну 1853, 1854, 1855 и 1856 годов. II. 63.
(23) В письме Государя князю Меншикову, от 19-го октября 1854 года, находим следующие достопамятные строки:
«Вероятно, дети Мои прибудут еще во время, чтоб участвовать в готовящемся; поручаю тебе их; надеюсь, что ой покажутся достойными своего звания; вверяю их войскам в доказательство Моей любви и доверенности; пусть их присутствие среди вас заменит Меня».
(24) Алабин. II. 64.
(25) Диспозиция на 24-е октября 1854 года, за подписью генерала-от-инфантерии Данненберга.
(26) Герсеванов. Несколько слов о действиях русских войск в Крыму, в 1854 и 1855 годах, 46. —Алабин. II. 67.
(27) Из рапорта генерал-адъютанту князю Меншикову генерала-от-инфантерии Данненберга, от 23 октября 1854 года, за № 1522-м. — Предписание генерала Данненберга Соймонову, от 23-го октября 1854 г. за № 1521-м.
(28) Guerin. I. 370—371.
(29) Guerin. I. 376. — Донесения князя Меншикова и генерала Данненберга. — Тотлебен.
(30) Донесения князя Меншикова и генерала Данненберга. — Тотлебен.
(31) Донесение генерала Данненберга. — Тотлебен. — Guerin. И. 377.
(32) Тотлебен. — Guerin. I. 378—380.
(33) Тотлебен.
(34) Guerin. I. 381.
(35) Guerin. I. 372—373. —Le Spectаteur militаire. 62 Livrаis. p. 189. — Тотлебен.
(36) Донесение князя Меншикова.
(37) Батарейные батарея: 10-й бригады № 1-го 12 орудий, 11-й бри-
гады № 3-го 12 орудий и 17-й бригады № 3-го 8 орудий.
(38) Guerin. I. 380 et 382. —Тотлебен.
(39) Guerin. I. 383—385. —Тотлебен.
(40) Тотлебен.
(41) Guerin. I. 388—389 et 396—399. —Тотлебен.
(42) А. Розин. Очерки из Крымской войны (дневник очевидца).
(43) Алабин. II. 88.
(44) А. Розин.
(45) Стеценков. Крымская кампания. Воспоминания и рассуждения. — Тотлебен.
(46) Bаzаncourt. L’expedition de Crimee. L’аrmee. II. 76.
(47) Донесение генерала Тимофеева, от 26-го октября 1854 года. — Guerin I. 391—395. — Тотлебен.
(48) Тотлебен.
(49) Тотлебен.
(50) Воспоминания Георгия Чаплинского. Он говорит, будто бы в одной 17-й дивизии было показано выбывшими из фронта лишних 2,500 человек; но в действительности вся потеря дивизии в сражении под Инкерманом простиралась до 2,378-ми человек.
(51) Рапорт генерала Канробера, от 7-го ноября н. ст. 1854 года.
(52) Донесение лорда Раглана.
(53) Guerin. I. 386—387.
(54) Воспоминания Георгия Чаплинского.
(55) Описав последние минуты жизни своего брата, де Кама оканчивает рассказ о том в следующих словах: «В продолжении боя сражавшихся колонн, Русские возвратились на то место, где лежал полковник де Кама. Впоследствии там нашли его мертвым, но — что Русские добили его штыками или прикладами — это
ложь. Мне сказывали то же самое, но я видел тело моего брата и удостоверился, что единственною причиною его смерти была прострелившая его насквозь пуля». Bаzаncourt. II. 69.
(56) Из письма Государя князю Меншикову, от 31-го октября 1854 года.
(57) Из письма Государя князя Горчакову, от 1-го ноября 1854 года.
Глава XXIV.
Сражение при Инкермане.[править]
После дела при Балаклаве, неприятель, принужденный обратить внимание на охранение своей позиции с тыла, хотя и продолжал бомбардирование Севастополя, однако же слабее прежнего (1). Генерал Канробер, опасаясь, чтобы Англичане не были вытеснены из Балаклавы, приказал, чтобы 1-я французская дивизия постоянно находилась в готовности двинуться, куда потребуется; в то же время генерал Боскё получил предписание примкнуть правый фланг своего обсервационного корпуса к левому флангу английской армии и противодействовать нападениям, коих можно было ожидать со стороны речки Черной и из Балаклавской долины (2).
Оборонительные распоряжения Союзников были временно прерваны сильною вылазкою из Севастополя на Сапун-гору, имевшею целью отвлечь внимание неприятеля от Чоргунского отряда, и вместе с тем разведать о расположении Союзных войск. С этою целью, утром 14-го (26-го) октября, состав-лен отряд из шести батальонов Бутырского и Бородинского полков, с 4-мя легкими орудиями № 5-го батареи 17-й бригады, под начальством командира Бутырского полка, полковника Федорова. В 1-м часу пополудни, Федоров, перейдя с своим отрядом Килен-балку, выслал вперед цепь штуцерных, подкрепил их одним баталионом в ротных колоннах и, построив прочую пехоту по-батальонно в колонны к атаке, быстро направился против английской дивизии Леси-Эвенса. Движение нашего отряда, прикрытое рядом высот, было исполнено незаметно от Англичан, которые, завидя наши войска тогда уже, когда они приблизились к их позиции, стали наскоро стягивать свои силы вправо к почтовой дороге, куда собрались 11 батальонов с 18-ю орудиями (3). Боске, с своей стороны, двинулся сам с 5-ю баталионами в помощь Англичанам. Но, несмотря на многочисленность неприятельских войск, русский отряд, пройдя по местности, изрезанной глубокими оврагами и покрытой густым кустарником. под перекрестным пушечным и ружейным огнем, атаковал одно из английских укреплений. Прапорщик Кудрявцев, с несколькими солдатами Бутырского полка, вступил в рукопашный бой и был заколот, а полковник Федоров тяжело ранен. Войска наши остановились и завязали с неприятелем перестрелку. Принявший начальство над отрядом, командир Бородинского полка, полковник Веревкин-Шелюта 2-й, видя превосходство неприятеля в силах, отвел войска назад к Саперной дороге, и далее, в Корабельную, под прикрытием двух батальонов своего полка и трех пароходов, подошедших к берегу и стрелявших навесными выстрелами. Урон наш вообще состоял из 270-ти человек, в числе коих было 25 офицеров. Англичане, по их показанию, потеряли 80 человек, но в действительности гораздо более; в тот же день, на одной из французских батарей произведен взрыв (4).
В продолжении времени с 18-го по 20-е октября (с 25-го октября по 1-е ноября), хотя бомбардирование Севастополя было весьма сильно, в особенности против 8-го и 4-го бастионов, однако же наша потеря значительно уменьшилась. В эти 7 дней у нас выбыло из строя убитыми 150 и ранеными 870 человек, (не считая урона при вылазке полковника Федорова). В числе тяжелораненых был один из отличнейших инженерных офицеров капитан Фолькмут, которому ядро оторвало руку. Ежедневный расход зарядов у нас простирался от 6-ти до 8-ми тысяч. Полковник Тотлебен, заметив, что Французы устраивали новые батареи на капитали 4-го бастиона и у вершины Городского оврага, для противодействия им, соорудил несколько новых батарей и увеличил батареи Никонова и Смагина, против Зеленой горы. Всего в это время было направлено на новые французские батареи, кроме мортир, 71 орудие (5). Со стороны Французов было поставлено на новых батареях 33 длинных орудия и 12 мортир, которые, вместе с прежними 30-ю орудиями, открыли, 20-го октября (1-го ноября), сосредоточенный огонь по 4-му бастиону и по ближайшим к нему батареям. с вечеру бастион был сильно поврежден и батарея Костомарова почти уничтожена. В тот же день, Союзные генералы, на военном совете, решили штурмовать Севастополь 6-го (18-го) ноября. Французы тогда уже подошли траншеями ближе ста сажен к 4-му бастиону; Англичане же довели свои работы на расстояние около версты от 3-го и Корнилова бастионов (6).
Князь Меншиков, между тем, усилил, 22-го октября (3-го ноября), гарнизон Севастополя войсками вновь прибывшей 10-йпехотной дивизии; 11-я же дивизия была направлена к Инкерману. Главная квартира армии была перенесена 18-го (30-го) октября в Чоргун, откуда, 22-го (3-го ноября), перешла к Инкерману. Прибытие 10-й и 11-й дивизий усилило войска, стоявшие в Севастополе и окрестных местах, до 90 тысяч человек. (По другим сведениям, до 100 тысяч, не считая флотских экипажей). Гарнизон Южной стороны находился в составе 52 1/2 батальонов, числом до 32-х тыс. человек, с 28-ю полевыми орудиями. На 2-м отделении, наиболее подверженном опасности неприятельского нападения, состояло только 5 батальонов, 2 стрелковые роты и штуцерные трех полков, всего в числе до 4-х тысяч человек (7), из коих, на 4-м бастионе — 4-й батальон Волынского полка и две роты 6-го стрелкового батальона, всего 800 человек. Такой гарнизон очевидно не мог, в случае штурма, отразить напор значительных сил, но увеличить его не было никакой возможности, по неимению на бастионе обширных закрытий от неприятельского огня (8).
Предположение Союзников — штурмовать 4-й бастион — не осталось в секрете: князь Меншиков, получа о том сведение от дезертиров, приказал всевозможно усилить оборону Севастополя. С этою целью, в ночь на 21-е октября (2-е ноября), были приняты деятельные меры для внутренней обороны города, чтобы, в случае потери 4-го бастиона, обеспечить отступление его защитников и способствовать действиям главного резерва. Все ближайшие здания были приспособлены к ружейной обороне; в католической церкви поставлены 4 карронады, для обстреливания доступов от 4-го бастиона и Городского оврага, а в доме Стерлинга, на углу Морской улицы — 2 карронады, для обстреливания Театральной площади; устроены баррикады, вооруженные небольшими карронадами, и проч. Главным опорным пунктом внутренней оборонительной линии должна была служить батарея Скарятина, вооруженная шестью 24-х-фунтовыми карронадами. Защита второй (внутренней) оборонительной линии была поручена генерал-майору Баумгартену, с 14-ю батальонами и 12-ю полевыми орудиями (9) главного резерва Городской стороны, в числе до 9-ти тыс. человек, которые, в случае надобности, могли быть подкреплены 4-мя батальонами Минского полка, в числе до 2,500 человек. Следовательно — мы могли постепенно ввести на высоту 4-го бастиона, для обороны 2-го отделения, 23 1/2 батальона, в числе до 15-ти тысяч человек. На 1-м отделении Городской стороны находились 8 батальонов, в числе до 5-ти тысяч человек, с 8-ю полевыми орудиями. На Корабельной стороне 21 батальон, в числе 12-ти тысяч человек, и 8 полевых орудий (10). Кроме того, находились: на Городской стороне 1-я и 4-я, а на Корабельной — 2-я и 3-я роты 6-го саперного батальона. Затем, под непосредственным начальством князя Меншикова, на речке Черной, оставалось более 50-ти тысяч человек.
Союзная армия, вообще в числе 70-ти тысяч человек (11), была разделена в это время на две части: осадный и обсервационной корпусы. Правое крыло позиции осадного корпуса, от крутых обрывов Сапун-горы до Сарандинакиной балки, в расстоянии около 4-х верст от Севастополя, занимали 28 английских батальонов, силою 16,447 человек; а левое крыло — от Сарандинакиной балки до Камышевой бухты, в расстоянии от 3 1/2 до 2 1/2 верст от Севастополя — 82 французских баталиона, в 18,568 человек; всего же в осадном корпусе было 60 батальонов, силою 85 тысяч человек (12). Войска обсервационного корпуса частью были расположены от английского редута Канробера до селения Кадикиой, под начальством Боске, в составе 24-х французских батальонов, числом 17,500 человек, и 8-ми турецких, в 4,907 человек; позади пехоты обсервационного корпуса и позади бригады Бентинка, у вершины Лабораторной балки, стояла кавалерия: 12 французских и 20 английских эскадронов, силою 8,1 укреплениях, устроенных впереди Балаклавы, находилась бригада Колин-Кемпбеля, в составе 8-х батальонов, до 2-х тысяч человек; всего же в обсервационном корпусе было 35 батальонов и 32 эскадрона, силою в 28,400 человек (13). Из этого исчисления войск Союзной армии очевидно, что, несмотря на официальное показание их силы в 70 тысяч, едва ли в то время в них было более 68-х тысяч человек. Со стороны Наполеона III были приняты меры для значительного усиления французской армии в Крыму: решено послать туда еще три дивизии, прибытие коих могло уравновесить силы обеих сторон. Князь Меншиков знал о том и весьма основательно предпринял атаковать Союзников до прибытия ожидаемых ими подкреплений.
Несмотря однако же на наше превосходство в числе войск, местность, занятая неприятелем, представляя нам значительные затруднения, как бы уравновешивала силы обеих сторон. Высоты между Черною речкою и Килен-балкою образуют плато, наибольшая ширина коего не превосходит 350-ти сажен. Между верховьем Килен-балки и обрывами Сапун-горы находится превосходная позиция, длиною до 500 сажен, прикрытая со стороны Севастополя двумя оврагами: влево лежащий впадает в Килен-балку, а вправо — Каменоломный идет по направлению к Черной речке. Таким образом узкий промежуток между вершинами этих оврагов составляет единственную удободоступную часть позиции. Вообще все пространство от Каменоломного оврага до балаклавской дороги, на протяжении около 10-ти верст, почти недоступно по крутизне скатов и глубине обрывов Сапун-горы. Наступление против неприятеля, занимавшего позиции на Сапун-горе, было возможно только по немногим весьма трудным путям. На высоту северо-восточной части этого хребта, где находился правый фланг английской армии вели от инкерманской плотины, пересекающей Черную речку близ Большого рейда. две дороги: одна, так называемая Саперная, поднимается по Георгиевской балке, и спустясь в Килен-балку, ведет чрез Каменный мост, в Корабельную слободу, а другая от инкерманского моста, поворотив влево, поднимается вдоль каменоломни на Сапун-гору и выходит на Воронцовскую дорогу, которая, по Лабораторной балке и через Пересыпь, ведет в Севастополь. Далее к югу, можно было наступать против неприятеля по трем, также весьма неудобным путям: 1) от брода на Черной речке, через водопроводный канал, и далее, по чрезвычайно крутому скату Сапун-горы, к Воронцовской дороге; 2) Воронцовская дорога, двигаясь по которой, надлежало подняться на Сапун-гору и пройти между укреплениями циркумвалационной линии; 3) дорога из Балаклавы, чрез Кадикиой. в Севастополь; хотя здесь подъем и не крут, однако же, направясь по этому пути, приходилось двигаться между укреплениями Сапун-горы и высот Балаклавы. Очевидно, что наступление по всем этим путям не представляло верной надежды на успех, и хотя последнее направление казалось наименее затруднительным и могло послужить к отрезанию английских войск от базы их действий — Балаклавы, однако же подвергало нас, в случае неудачи, потере собственных сообщений с Бахчисараем. Оставалось вести атаку на правый фланг Союзного осадного корпуса, весьма сильный местностью, но занятый слабо английскими войсками (14).
Не раз уже генералы Канробер и Боске остерегали лорда Раглана, изъявляя опасения за его правый фланг; но английский главнокомандующий, под влиянием дела при Кадикиой, обращал внимание исключительно на усиление балаклавских укреплений (15). Со стороны же Инкермана, стоявшая на фланге 2-я английская дивизия Лесси-Эвенса была прикрыта с фронта тремя укреплениями весьма слабой профили, из которых лишь одно Англичане успели вооружить двумя орудиями (16).
Наступательные действия нашей армии могли иметь решительные результаты только тогда, когда одновременно с нападением на правый фланг осадного корпуса, мы атаковали бы неприятеля в центре, чтобы прорвать его линию, и на левом фланге, чтобы не позволить стоявшим там войскам подкреплять прочие пункты расположения Союзной армии. С этою целью, на основании диспозиции, отданной князем Меншиковым, 23-го октября (4-го ноября), накануне предположенного нападения, было предписано:
1) действующему отряду в Севастополе, из 29-ти батальонов и одной казачьей сотни, при 38-ми орудиях (17), в числе около 19-ти тысяч человек, под начальством генерал-лейтенанта Соймонова, начать наступление от Килен-балки в 6 часов утра; 2) отряду с Инкерманской горы, из 20 1/2 батальонов с 96-ю орудиями (18), в числе до 16-ти тысяч человек, под начальством генерал-лейтенанта Павлова, в 6 же часов утра, восстановить Инкерманский мост и быстро следовать на соединение с отрядом Соймонова. При отряде Павлова находиться командиру 4-го пехотного корпуса, генералу-от-инфантерии Данненбергу, которому, по соединении обоих отрядов, принять над ними начальство. 3) Войскам Чоргунского отряда, из 16-ти батальонов, 52-х эскадронов и 10-ти сотен, с 88-ю орудиями (19), в числе 20-ти тысяч человек, под начальством генерала-от-инфантерии князя Горчакова (Петра Дмитриевича), содействовать общему наступлению, отвлекая собою силы неприятеля и стараясь овладеть одним из подъемов на Сапун-гору. Гарнизону Севастополя, под начальством генерал-лейтенанта Моллера, следить за ходом наступления, прикрывая своими батареями правый фланг наступающих войск и, в случае замешательства на неприятельских батареях, захватить их. (На этот случай, генерал Моллер предписал Минскому и Тобольскому полкам с 12-ю легкими орудиями, в числе 5-ти тысяч человек, под начальством генерал-майора Тимофеева, быть в полной готовности сделать вылазку из 6-го бастиона) (20).
Кроме того, для обеспечения от неприятеля бахчисарайской дороги, был оставлен на Мекензиевой горе отряд из 6-ти батальонов с 36-ю орудиями, силою до 4-х тысяч человек (21).
Собственно же для наступательных действий было назначено до 60-ти тысяч человек с 234-мя орудиями. Главная атака была поручена генералу Данненбергу; под его не посредственным начальством командовали войсками генералы Павлов и Соймонов, а прочими отрядами — князь П. Д. Горчаков и Тимофеев.
Генерал Данненберг, участвовавший с отличием в войнах 1812-15 годов и в последующих походах, был одним из образованнейших и ученейших наших военных людей. Соединяя в себе боевую опытность с основательным изучением теории военного дела, он, казалось, обладал всеми качествами, необходимыми для занятия высших должностей в армии. Но уже кампания на Дунае 1853 года показала, что Данненберг, командуя отдельною частью войск, действовал нерешительно, и что неудача дела при Ольтенице произошла не столько от стечения неблагоприятных обстоятельств, сколько от нерешимости и недостатка предусмотрительности начальника войск. Здесь, при Инкермане, предстояла ему более сложная и трудная задача, нежели при Ольтенице. Замечательно, что князь Меншиков сперва предполагал атаковать Союзников 23-го октября (4-го ноября), но отложил нападение до следующего дня. потому что полки, только лишь совершившие продолжительный поход, имели нужду в отдыхе, частью же, как говорят, по просьбе Данненберга, не желавшего вести войска в дело в годовщину Ольтеницкого боя (22).
Генерал-лейтенанты Павлов и Соймонов оба действовали с отличием в предшествовавшую кампанию на Дунае. Генералу-от-инфантерии князю П. Д. Горчакову, как старшему в чине, было поручено начальство над отрядом.
Войска горели желанием померяться с неприятелем и были возбуждены появлением в среде их Великих Князей, прибывших разделить с ними опасности предстоявшей битвы (23). «Конечно, если б значительный отряд войска подошел к нам на помощь, не произвел бы он такого восторга, какой произвело прибытие Великих Князей» — говорит один из участников сражения при Инкермане (24).
Начальникам отрядов было предоставлено развить содержание общей диспозиции в частных диспозициях и прислать их на рассмотрение в главную и корпусную квартиры. Но еще до получения их генерал Данненберг составил от себя подробную диспозицию, в которой содержались следующие распоряжения: отряд генерал-лейтенанта Соймонова, выступив в два часа пополуночи от Графской пристани, направляется по возможности скрытно, по указанию генерального штаба капитана Яковлева, к месту, где можно прикрыть переправу через Черную речку войск, для того назначенных. Коль скоро 10-я пехотная дивизия прикроет переправу, то, по устроенному флотским ведомством мосту, войска генерала Павлова переходят через Черную и следуют по дороге, вновь проложенной над бухтою (по Саперной дороге), по указанию генерального штаба штабс-капитана Черняева.
Перевязочные пункты показаны: для войск, назначенных перейти через Черную речку, не доходя моста, у фонтана, а для войск, вышедших из Севастополя — в Ушаковой балке, или другом удобном месте, по распоряжению генерал-лейтенанта Соймонова (25).
Таким образом отряды Соймонова и Павлова согласно с диспозицией князя Меншикова, должны были оба направиться на тесное плато между Черною речкою и Килен-балкою, и атаковать расположенного и укрепившегося там неприятеля. По свидетельству исправлявшего должность начальника штаба армии, полковника Герсеванова, диспозиция генерала Данненберга не была одобрена главнокомандующим и не разослана, но в записках Алабина находим, что она была получена в отряде Павлова (26). Генерал Данненберг счел нужным изменить некоторые из предположений главнокомандующего. Вместо движения отряда Павлова в совокупности по Саперной дороге, войска его получили приказание наступать, по переходе через Черную, по трем направлениям, именно: по Саперной и старой почтовой дорогам и в промежутке между обеими дорогами. Отряд генерала Соймонова, вместо наступления в совокупности с отрядом генерала Павлова, должен был двинуться вперед, по другую сторону Килен-балки. Хотя последнее распоряжение и не было выражено положительно в предписании. посланном из корпусного штаба Соймонову, однако же в этом предписании было, между прочим, сказано: «Полагаю также полезным иметь за правым флангом вашим главные резервы вверенных вам войск, ибо левый фланг их будет совершенно обеспечен оврагом Килен-балки и содействием войск, которые переправятся чрез Черную речку». Отряду генерала Соймонова предписано начать действия часом ранее назначенного времени, т. е. в 5 часов, чтобы менее подвергаться огню английских осадных батарей в начале движения (27).
Нельзя не заметить, что, при составлении первоначальной диспозиции, в штабе главнокомандующего, было упущено из вида, что отряд Павлова, восстановляя мост у Инкермана одновременно с движением Соймонова от Килен-балки, не мог вместе с ним атаковать неприятеля, потому что находился в расстоянии от него около 4-х верст и должен был двигаться по узкой, размытой дождями, Саперной дороге. Если бы Соймонов наступал, не переходя чрез Килен-балку, то атака его, хотя и преждевременная, облегчила бы наступление Павлова; но Соймонов перешел балку, вопреки последнему предписанию Данненберга, и смерть его оставила без разрешения вопрос: почему он не исполнил данного ему приказания? Разгадкою явного нарушения дисциплины таким отличным генералом, каков был Соймонов, может быть единственно несвоевременное получение предписания, изменившего прежний план действий. И действительно — это предписание было получено Соймоновым уже тогда, когда большая часть его отряда перешла через Килен-балку, и когда обратный переход через овраг подвергал его опасности быть атакованным, не успев совершить обратного движения.
Весь день накануне сражения шел сильный дождь, размягчивший глинистую почву окрестностей Севастополя; дороги были покрыты грязью. Неприятельские передовые посты, насквозь промокшие, иззябшие от холодного пронзительного ветра, не обращали должного внимания на шум и скрип колес в нашем лагере. С двух часов ночи начались передвижения русских отрядов. Генерал Соймонов, рвавшийся в бой, собрал свои войска у 2-го бастиона, несколько ранее назначенного времени; отряд его двинулся к Килен-балке, спустился в овраг. перешел через мост и с помощью сапер стал взбираться по крутому и вяз-кому подъему Саперной дороги. В 6-м часу утра войска Соймонова, сохраняя совершенную тишину, построились в боевой порядок, в расстоянии менее версты от лагеря 2-й английской дивизии Леси-Эвенса, состоявшей, за отсутствием его, под начальством генерала Пеннефазера. В боевых линиях расположились полки: Томский на фланге, Колыванский — на левом; в первой линии стояли четыре батальона в ротных колоннах, имея в центре 22 батарейных орудия 10-й и 16-й бригад; во второй линии — 4 батальона в колоннах к атаке; в резерве остался Екатеринбургский полк; в стрелковой цепи были рассыпаны две роты 6-го стрелкового батальона. Англичане, в глубоком сне, вовсе не ожидали нападения. Незадолго до появления Русских, от 5-ти до 7-ти часов, генерал Кодрингтон объезжал передовые посты, что делал он ежедневно на рассвете. Один из офицеров сказал ему, что Русские могут воспользоваться туманным утром для нападения на Союзников, но Кодрингтон, по-видимому, не обратил внимания на это замечание, повернул лошадь и поехал чрез кусты в лагерь. В эту самую минуту раздались ружейные выстрелы со стороны Килен-балки и прибежало несколько часовых, объявивших о наступлении Русских. Сам Кодрингтон поскакал в лагерь, где, между тем, поднялась чрезвычайная тревога. Никто не знал, откуда угрожала опасность; люди в просонках метались во все стороны; но вскоре хладнокровие и энергия начальников восстановили порядок, Дивизия Леси-Эвенса с 12-ю орудиями выстроилась на позиции, правым флангом к редуту № 1-го, а левым — по направлению к верховьям Килен-балки. Вслед затем, подоспела легкая дивизия Броуна: одна из ее бригад (Буллера) с 6-ю орудиями стала за дивизией Леси-Эвенса; а другая (Кодрингтона), также с 6-ю орудиями, заняла левый (западный) берег Килен-балки, примкнув левым флангом к Пятиглазой батарее. Несколько спустя, двинулись к правому флангу еще бригады: Бентинка (1-ой дивизии герцога Кембриджского), Джона Кемпбеля (3-й дивизии Ингленда) и 4-я дивизия Каткарта. Бригада Эйра (3-й дивизии) осталась для содержания караулов в траншеях, а бригада Колин-Кемпбеля с частью флотских экипажей — в укреплениях Балаклавы. В продолжении часа, к атакованному пункту собралось от 12-ти до 13-ти тысяч человек английских войск (28). С нашей стороны действия затруднялись как местными свойствами неприятельской позиции, так и теми потерями, которые терпели наступавшие войска от пальбы из нарезных ружей английской пехоты. Но, несмотря на то, два батальона Томского и два батальона Колыванского полков опрокинули бригаду Пеннефазера, овладели укреплением № 2-го, заклепали стоявшие там два орудия и изрубили лафеты (29).
Генерал Павлов, с своей стороны, выступив с места ночлега в половине третьего часа пополуночи, привел головные войска вверенного ему отряда к инкерманскому мосту, как назначено было в диспозиции, в 5 часов утра, но не мог тот-час идти далее, потому что моряки, строившие мост, под командою лейтенанта Тверитинова, хотя и работали дружно, однако же не успели возобновить моста прежде семи часов, когда уже рассветало. Едва лишь головная часть Охотского полка, построенная в шести-рядную колонну, двинулась по узкой гати к мосту, как раздалась канонада со стороны Севастополя: это была атака Соймонова. По переходе через речку, войска генерала Павлова следовали по трем направлениям: Охотский Якутский и Селенгинский полки, со всею артиллерией отряда, вправо, по Саперной дороге; Бородинский полк, в центре, по Воловьей балке, а Тарутинский, влево, по старой, почтовой бахчисарайской дороге и по правому (южному) берегу Каменоломного оврага (30).
Между тем егеря 10-й дивизии уже успели опрокинуть передовые английские полки, бригад Пеннефазера и Буллера, а 1-й и 3-й батальоны Екатеринбургского полка, перейдя верховья Килен-балки, кинулись на бригаду Кодрингтона, ударили на батарею, захватили 4 орудия и заклепали их; но, будучи встречены превосходными силами, были отброшены в Килен-балку. Тогда же егерские полки 10-йдивизии, расстроенные огнем английских стрелков, были принуждены остановиться. В несколько минут выбыли из строя несколько начальников наших войск. Здесь пал смертельно раненый генерал Соймонов, одушевлявший свои полки личным примером. Принявший начальство над отрядом, генерал-майор Вильбоа также вскоре был ранен; за ним — постепенно сменившие его полковники Пустовойтов и Уважнов-Александров были ранены — последний смертельно. Убит командир 10-й артиллер. бригады. полковник Загоскин. Лишась своих полковых командиров и многих офицеров, егеря стали отступать. под прикрытием Бутырского и Углицкого полков с 16-ю орудиями 17-и бригады, выдвинутых на позицию генералом Жабокритским. Владимирский и Суздальский полки расположились в резерве за правым флангом. Под прикрытием огня 38-ми орудий, наши расстроенные батальоны, отойдя назад, стали вне выстрелов неприятеля (31).
В это самое время, около 8-ми часов утра, головные батальоны отряда Павлова стали взбираться на высоты, занятые английскими войсками. Два баталиона Тарутинского полка были встречены метким огнем стрелков бригады Адамса, но, несмотря на то и на крутизну подъема, Тарутинцы, цепляясь за камни и кусты, в четверть часа достигли вершины плато, построились в ротные колонны и, под покровительством канонады отряда Соймонова, ударили в правый фланг бригады Адамса.
Другие два Тарутинские батальона и Бородинский полк двинулись правее. Бригада Адамса подалась назад. Пользуясь тем, Тарутинцы пошли прямо на батарею № 1-го, где Англичане успели поставить два орудия (По другим сведениям, редут № 1-го не был вооружен артиллерией и Англичане обороняли его исключительно ружейным огнем). Неприятельские стрелки, подпустив наших егерей шагов на 60, дали по ним залп. Множество людей повалилось, но прочие, сомкнув ряды, кинулись на батарею и перекололи ее защитников; в числе павших в свалке был прапорщик Соловьев, ворвавшийся первым в английское укрепление. Англичане, отойдя на небольшое расстояние, открыли сильный огонь и нанесли нашим егерям значительный урон, что способствовало Адамсу перейти в наступление и снова занять батарею. Тарутинский и Бородинский полки, на-скоро устроившись, снова опрокинули бригаду Адамса; но были встречены шестью свежими батальонами гвардейской бригады Бентинка; тогда же направилась, в помощь Адамсу, после отступления егерей 10-й дивизии, бригада Пеннефазера. Егеря 17-й дивизии уже расстроенные несколько раз повторенными атаками, отступили в Каменоломный овраг и начали там устроиваться, но потеря начальников и огромная убыль в рядах обоих полков заставили генерала Павлова отказаться от намерения снова их ввести в дело. Егеря 17-й дивизии спустились в Инкерманскую долину (32).
Отразив нападение передовых полков 10-й и 17-й дивизий, Англичане подались вперед. Гвардейская бригада Бентинка расположилась на выдавшемся вперед правом фланге, у верховьев Каменоломного оврага; заняли батарею № 1-го; бригады Адамса и Пеннефазера, сильно потерпевшие в бою, стали в центре; бригада Буллера находилась на выдвинутом вперед левом фланге. Бригада Кодрингтона осталась на левом берегу Килен-балки. Тридцать 9-ти-фунтовых орудий, поставленных на гребне высот за оврагом Каменоломни, открыли огонь по нашим 38-ми орудиям, стоявшим на Казачьей горе. Обоюдная канонада и ружейная пальба сменили рукопашный бой, прислуга нашей артиллерии понесла сильный урон, не столько от неприятельских орудий сколько от огня стрелков, вооруженных штуцерами (33).
Раглан, прибыв на поле сражения еще в семь часов, был свидетелем настойчивых атак русских войск, подъехал к боевым линиям и видел наступление свежих колонн Данненберга со стороны Саперной дороги. Здесь, в нескольких шагах от английского главнокомандующего, поражен смертельно ядром генерал Странгвейс, старый воин, командовавший в битве под Лейпцигом 1813-го года ракетною батареей. Убедясь в совершенном истощении 2-й английской дивизии, Раглан послал своих адъютантов с приказаниями Каткарту и Ингленду — спешить в помощь правому крылу: дивизии Каткарта велено подкрепить правый фланг, а бригаде Джона Кемпбеля — левый фланг (34).
Генерал Боске, по первым выстрелам, раздавшимся в Чоргунском отряде, поставил в ружье войска наблюдательного корпуса и в восемь часов направил к телеграфу на Воронцовской дороге две батареи с частью пехоты и бригаду Африканских егерей, а сам поскакал к мельнице на старой бахчисарайской дороге, куда двинулись за ним вслед три батальона с двумя конными батареями.
Миновав мельницу, Боске встретил генералов Броуна и Каткарта и предложил им содействие своих войск. Сначала гордые Британцы отклонили его предложение, сказав, что у них еще оставались достаточные резервы, но потом просили его обеспечить правый фланг английской армии, отрядив часть войск к редуту № 1-го. Исполняя желание Англичан, Боске направил туда генерала Бурбаки с двумя батальонами пехоты и 4-мя ротами стрелков и две конные батареи. Затем, разгадав, что наступление нашего Чоргунского отряда ограничивалось демонстрацией, Боске сделал все необходимые приготовления для перехода с большею частью сил на решительный пункт поля сражения — позицию английской армии (35).
С нашей стороны, генерал Данненберг, взъехав с Саперной дороги на высоту, лежащую позади батарей первой линии, готовился возобновить нападение свежими силами. Под ним было убито две лошади. Не только артиллерийские снаряды, но и пули английских стрелков (rifleman), перелетая за боевые линии, достигали верховья Георгиевской балки, где находился князь Меншиков с Великими Князьями (36).
В половине 9-го часа, полки 11-й дивизии, со всею артиллерией отряда Павлова, растянувшись по Саперной дороге, стали подыматься по Георгиевской балке на Килен-балочное плато. Движение этих войск было замедлено местными препятствиями; для подъема орудий необходимо было припрягать лишние уносы; в особенности же было затруднительно взвозить батарейную артиллерию. Поэтому, головные полки отряда, не дождавшись приданных им батарей, вступили в бой без содействия своей артиллерии. Охотцы, взошедшие на плато первыми, без артиллерии, были встречены сильною канонадою и густым огнем штуцерных; стрелки их были потеснены Англичанами; но, будучи поддержаны саперами 4-го батальона, опрокинули цепь неприятельских штуцерных и дали возможность построиться прочим войскам отряда. В голове шел Охотский полк в двух линиях, первая в ротных колоннах, вторая в колоннах к атаке: за Охотским полком следовали полки Якутский и Селенгинский, также построенные в две линии; 32 батарейных орудия были выдвинуты вперед левее пехоты (37). Артиллерия наша обратила сосредоточенный огонь на батарею № 1-го, занятую отборным батальоном Кольдстримов. Охотцы тогда же попали под перекрестный огонь английских батареи, стоявших за оврагом Каменоломни. спустились в овраг и, несмотря на ужасные потери от пальбы штуцерных, атаковали батарею, уже прежде взятую Тарутинцами, но отбитую неприятелем. Завязался отчаянный рукопашный бой; дрались штыками и прикладами, стреляли друг в друга в упор, бросали в неприятелей камни. Наконец, Охотцам удалось выбить Кольдстримов из укрепления и овладеть девятью орудиями, из которых три были тотчас сброшены в овраг, а остальные заклепаны. Из 700 человек английского батальона было убито и ранено до двухсот. Охотский полк также понес огромные потери; командир его, полковник Бибиков, был тяжело ранен и большая часть офицеров и рядовых выбыла из фронта. В это самое время подоспели в помощь Англичанам свежие войска дивизии Каткарта; сам Каткарт с бригадою Торренса направился в обход расстроенного боем Охотского полка, но был встречен и опрокинут Селенгинским полком, между тем как Якутский полк подкрепил Охотцев и вместе с ними занял батарею № 1-го. Каткарт, не зная о том, и полагая, что на батарее, по прежнему, расположены Кольдстримы, приблизился к ней с несколькими ротами и был атакован с одной стороны Якутским, а с другой — Селенгинским полком. Здесь погиб сам Каткарт, ранен полковник Сеймур и тяжело ранены бригадные командиры Торренс и Гольди. В полках 4-й английской дивизии выбыло из фронта около четверти всего числа наличных людей. Дивизии легкая Броуна и 2-я Леси-Эвенса находились не в лучшем состоянии. Кроме показанных выше генералов и других начальников войск, были убиты, либо ранены: генералы: Броун, Адамс, Кодрингтон, Бентинк и Буллер, полковники: Мекинтош, Гембир, Пакенгам, Блер, и проч. Англичане, несмотря на понесенные ими потери, долго не решались просить помощи у Французов, но, наконец, когда уже все английские резервы были введены в дело и не оставалось надежды одолеть Русских, Раглан послал к Боске с просьбою о содействии его войскам (38).
В голове французских подкреплений прибыли на правое крыло английской армии батальоны 1-й 7-го легкого и 2-й 6-го линейного полков и четыре роты 3-го полка пеших егерей, под начальством генерала Бурбаки, который, построив свою пехоту правее редута № 2-го, выдвинул на позицию 12 конных орудий. Но эта горсть войск не могла остановить наступавшие решительно колонны 11-й дивизии. Французские войска, встреченные сильным огнем, потерпели страшный урон; потеряли командира 6-го полка, полковника Кама (Camas), и принуждены были отступить, под прикрытием своей артиллерии, которая нанесла большой вред нашим войскам. Тем не менее однако же Французы, смешавшись с расстроенною пехотою Англичан, подавались назад. Охотский полк теснил неприятелей; Якутский и Селенгинский полки поддерживали его (39).
Уже было около половины 10-го часа. Войска обеих сторон были ослаблены и утомлены до крайности, но, казалось, победа оставалась за ними. В эту минуту надлежало только сделать сильную вылазку из Севастополя и атаковать неприятеля войсками Чоргунского отряда, в числе 12 тысяч человек пехоты, поддержанных многочисленною кавалерией, чтобы окончательно решить дело. Нападение из Севастополя было исполнено (как мы изложим впоследствии) с успехом; но не могло иметь важных последствий, по малочисленности войск, в нем участвовавших. Что же касается до Чоргунского отряда, то князь Горчаков сам отнял у себя возможность принять решительное участие в сражении, оставя на правой стороне речки Черной половину своего отряда (7 батальонов и 32 эскадрона с 48-ю орудиями) и растянув остальные силы (9 батальонов и 20 эскадронов с 40 орудиями) на пространстве от Федюхиных гор до взятого нами в деле при Балаклаве редута № 1-го. Войска эти, выступив с речки Черной в 7 часов утра, подошли к Сапун-горе на расстояние дальнего пушечного выстрела и открыли огонь, на который отвечала артиллерия циркумвалационной линии, усиленная полевыми орудиями. Эта почти безвредная канонада продолжалась до 9-ти часов, пока наконец Французы, убедясь в малой пользе огня своих батарей, совершенно прекратили их действие, что, несколько спустя, сделали и Русские. С тех пор до 4-х часов пополудни, войска обеих сторон ограничились взаимным наблюдением, а потом князь Горчаков расположил свой отряд, по прежнему, в долине речки Черной (40).
Генерал Боске, убедясь, что со стороны Чоргунского отряда ему не угрожала ни малейшая опасность и что мы здесь намерены были ограничиваться демонстрацией, постепенно направил войска наблюдательного отряда в помощь Англичанам. В 10 часов он появился сам на Килен-балочном плато, и в след за ним прибыли бегом батальон 3-го полка зуавов и второй баталион Алжирских (Африканских) стрелков. Генералу д’Отмару приказано поддержать атаку другим батальоном 3-го полка зуавов, двумя баталионами 50-го линейного полка и четырьмя эскадронами 4-го полка Африканских конных егерей, а командиру (commandant) артиллерийской бригады Барралю привести одну из его батарей. Несколько спустя также направились к угрожаемому пункту бригада Моне (дивизии принца Наполеона) и 1-й полк Африканских конных егерей.
Около 11-ти часов, перед Чоргунским отрядом оставалось всего-на-все пять баталионов бригады Эспинасса (бывшей бригады Бурбаки), в числе 3,200 человек. Вообще же Боске и Канробер выслали к месту боя 10 1/2 батальонов и 4 эскадрона с 20-ю орудиями. Полки 11-й дивизии, несмотря на понесенные ими потери, встретили неустрашимо головные войска Боскё, и даже Селенгинцы обошли их с тыла; сам Боскё подвергался величайшей опасности, но прибывшие к Французам подкрепления заставили нас отступать под картечным огнем неприятельской артиллерии (41). С нашей стороны еще не были введены в дело 16 баталионов Бутырского, Углицкого, Владимирского и Суздальского полков, но первые два из этих полков должны были прикрыть отступление весьма расстроенных боем войск Павлова к Инкерманскому мосту, а прочие два надлежало расположить впереди Саперной дороги, по которой тянулась наша многочисленная и отчасти пострадавшая артиллерия. Генерал Данненберг, рассчитав, что в случае еще большего усиления не-приятельских сил, движение по весьма неудобным крутым спускам. находившимся в тылу наших войск, могло быть крайне опасно, принял меры к отступлению. Наиболее расстроенные батарейные батареи приказано отвести чрез Килен-балку в Севастополь; легкие же батареи остались на позиции, под прикрытием полков, еще не бывших в деле. В час пополудни, Владимирский и Суздальский полки двинулись на смену отступившим войскам. Передовые батальоны их в ротных колоннах, а прочие в колоннах к атаке, под начальством командующего бригадою, полковника Дельвига, двинулись по трупам егерей 11-й и 17-й дивизий к английскому редуту № 1-го (42), и дали возможность отступить весьма пострадавшим полкам Охотскому, Якутскому и Селенгинскому, но, потеряв тяжело-раненого командира полка, барона Дельвига, и многих офицеров и солдат, были вынуждены податься назад, и тогда же прочие полки и батареи получили приказание отступать. Как весьма трудно было увезти орудия по загроможденному ранеными Инкерманскому мосту, то почти вся артиллерия, вместе с войсками, вышедшими из Севастополя, была направлена к мосту на Килен-балке; войска же Павлова двинулись к переправе на Черной речке. Неприятель ограничился огнем штуцерных и батарей. Его артиллерия, действуя с редута № 1-го и из-за Микрюковой балки, на довольно значительном расстоянии, не могла нанести сильного вреда нашим войскам, которые терпели гораздо более от пальбы штуцерных. Между тем, как наши батареи медленно тянулись по Саперной до-роге, неприятельским орудиям удалось подбить несколько повозок, которые завалили дорогу, и в то время, как почти вся пехота 10-й дивизии ушла в Севастополь, артиллерия оставалась на пространстве от устья Килен-балки до устья Георгиевской балки (43).
Неприятельские стрелки, приблизясь под прикрытием кустарника, готовились захватить наши орудия, но находившийся в то время вблизи их полковник Тотлебен рассыпал в цепь случайно встреченную им роту Углицкого полка и поддержал ее построенными в ротные колонны, одним батальоном Бутырского и двумя батальонами Владимирского полков (44). Стрелки наши завязали живую перестрелку с неприятелем; тогда же несколько орудий, выдвинутых на позицию Тотлебеном, дали нам возможность выиграть время и спасти артиллерию; кроме того, по требованию Тотлебена, контр-адмирал Истомин выслал П. В. Воеводского, с двумя флотскими батальонами, для перетаски на руках подбитых орудий, что и удалось матросам с содействием сапер 4-го и 6-го батальонов. Не прежде 8 1/2 часов вечера последняя из наших батарей прошла за оборонительную линию. Ни одно орудие, ни одна повозка, не достались в руки неприятелю. "успеху отступления в столь затруднительных обстоятельствах много содействовали пароходы Херсонес и Владимир, которые, приблизясь к месту побоища, открыли сильный огонь по наступавшим неприятельским колоннам (45).
Между тем как на Килен-балочном плато происходил бой в полном разгаре, около 10-ти часов утра, была произведена вылазка из Севастополя. Генерал-майор Тимофеев, старый артиллерист, отличившийся еще в турецкую кампанию 1828-го года, выйдя из ворот оборонительной стенки, правее 6-го бастиона, с 4-мя батальонами Минского полка при 4-х легких орудиях 14-й бригады, перешел через Карантинную балку правее кладбища и двинулся к левому флангу французских траншей. Неприятель, завидя русские войска, открыл по ним меткий штуцерный огонь. Передовые Минские батальоны, в ротных колоннах, под начальством майора Евспавлева, оттеснили неприятельские аванпосты, обошли Французов с левого фланга. ворвались на французские батареи (№ 1-го и 2-го), стоявшие на Рудольфовой горе (Демонтирные батареи: № 1, против 6-го, и Ш 2, против 5-го — бастионов), и заклепали 15 орудий. Атака генерала Тимофеева до того озаботила хладнокровного лорда Раглана, что он, обратясь к находившемуся близ него Канроберу, сказал ему: «Кажется мы… очень больны.» — «Не совсем еще, милорд! Надо надеяться» — отвечал Канробер (4б). Французские войска, прикрывавшие захваченную нами артиллерию, отстреливаясь, отошли к соседним батареям.
Командовавший в тот день в траншеях, генерал Ла-Мотруж, выслал на левый фланг две роты 19~го стрелкового батальона и четыре роты Иностранного легиона, а сам с тремя ротами 20-го легкого полка кинулся на выручку батарей №№ 1-го и 2-го. Тогда же генерал Форей приказал бригаде Лурмеля — двинуться на встречу русским войскам, а бригаде д’Ореля — обойти их с правого фланга; вообще же против наших 4-х баталионов было направлено 10 1/2 батальонов, для поддержания которых выдвинуто вперед 14 баталионов дивизии Левальяна. Остальная часть дивизии принца Наполеона расположилась за французскими траншеями. Генерал Тимофеев, вполне достигнув своей цели — встревожить и отвлечь весь осадный корпус Форе — стал отступать на Шемякину батарею, чтобы подвергнуть преследующего неприятеля сосредоточенному огню нашей артиллерии, и будучи усилен высланными из Севастополя двумя баталионами (5-м Брестского и 6-м Виленского полков) с 6-ю орудиями, отступил «так медленно и в таком отличном порядке, что не только забраны все наши раненые, но и несколько неприятельских, в том числе два офицера». Генерал Лурмель, увлеченный пылом боя, подойдя с своими полками к Шемякиной батарее, был встречен жесточайшим огнем севастопольских батарей; командиры обоих батальонов 2б-го линейного полка были убиты; множество офицеров (в 19-м линейном полку из 20-ти 15) выбыли из фронта. Сам Лурмель был поражен пулею смертельно; войска его отступили в беспорядке (47).
В продолжении Инкерманского боя, во весь день, гремела артиллерия севастопольской оборонительной линии. Неприятель отвечал нам сильною канонадою (48).
Урон в сражении при Инкермане, с нашей стороны, был весьма значителен.
Из 35-ти тысяч человек, состоявших в отрядах Соймонова и Павлова, выбыло из строя 10,729 человек, т. е. почти треть, именно: убитых: 43 штаб- и обер-офицера и 2,945 нижних чинов; раненых и контуженых: 6 генералов, 208 штаб- и обер-офицеров и 5,937 нижних чинов; без вести пропавших: 5 офицеров и 1585 нижних чинов. Из 3,500 человек отряда Тимофеева убыли, также почти треть, 1,094 человека, именно: убитых 7 штаб- и обер-офицеров и 273 нижних чинов; раненых 16 штаб- и обер-офицеров и 645 нижних чинов; без вести пропавших 153 нижних чинов. В Чоргунском отряде выбыло 15 нижних чинов. Наконец, урон Севастопольского гарнизона от действия осадных батарей состоял из 121 человека, именно: убитых 1 обер-офицера и 19-ти нижних чинов: раненых 9-ти штаб- и обер-офицеров и 92-х нижних чинов. Вообще же мы потеряли в день 24-го октября (5-го ноября) 11,959 человек, в числе коих: 6 генералов, 289 штаб и обер-офицеров и 11,664 нижних чинов (49). Таков был наш урон по официальным сведениям; но в действительности он был гораздо менее: в числе выбывших из строя в сражении при Инкермане было показано много людей, умерших прежде от болезней. «Утверждали наверно, что одна 17-я дивизия показала выбывшими в этот день много лишних нижних чинов, преимущественно умерших в Симферополе, где для нахлынувших войск госпиталей было недостаточно; в ту же цифру также попали отсталые после Алминского дела» (50). Заметим также, что многие из считавшихся без вести пропавшими и все легко раненые чрез несколько дней присоединились к армии, и потому действительные наши потери в день 24-го октября (5-го ноября) простирались до 10-ти тысяч человек.
Гораздо труднее определить достоверно урон, понесенный Союзниками в бою при Инкермане. По официальным сведениям, из донесений генерала Канробера и лорда Раглана, оказывается, что у Французов выбыло из фронта вообще убитыми и ранеными 1,726 человек; в числе убитых были генерал де Лурмель и полковники Кама и Гардерен де Буасс, а в числе раненых сам Канробер (51). Урон Англичан простирался вообще до 2,612 человек (убитых 462, раненых 1,952 и без вести пропавших 198), в числе коих 147 офицеров (убитых 43, раненых 103 и без вести пропавший один). Убиты генералы: Каткарт и Странгвейс; ранены генералы: Броун, Торренс, Адамс, Гольди, Кодрингтон, Буллер и Бентинк (52).
Вообще же у Союзников, по официальным сведениям, выбыло из строя 4,338 человек. Но, принимая во внимание, что за несколько дней до сражения при Инкермане в английской армии считалось более 18-ти тысяч человек, а после сражения только 12 тысяч, нельзя не придти к заключению, что если в этот промежуток времени Англичане потеряли от болезней и от действия Севастопольской артиллерии до 2-х тысяч человек, то остальные 4 тысячи убыли в бою под Инкерманом.
Не подвержено однако же сомнению то, что наш урон, в день 24-го октября (5-го ноября), был гораздо более неприятельского. Войска наши, стесненные на небольшом пространстве, наступая против неприятеля, действовавшего лучшим оружием, терпели огромную потерю; Союзники встретили нас огнем батарей, расположенных на выгоднейших пунктах поля сражения, между тем как наша многочисленная артиллерия, не имея возможности взобраться на крутые подъемы Килен-балочного плато, недостаточно содействовала пехоте и при отступлении была обязана своим спасением единственно чрезвычайным усилиям войск, прикрывавших Саперную дорогу. Несмотря однако же на невыгоды положения, в котором находились наши войска, они сражались так храбро, что едва было не загладили ошибки своих начальников, бывшие причинами понесенной нами неудачи.
Первою и главною из них была та, что князь Меншиков не воспользовался превосходством своих сил и, предприняв решительное наступление оставил в бездействии более трети своих войск именно: Тобольский и Волынский полки; 8 резервных батальонов 13-й пехотной дивизии, всю кавалерию, всех моряков, и, кроме того, отряд князя Горчакова, назначенный только для демонстрации, и отряд на Мекензиевой горе. Диспозиция для нападения на неприятельскую позицию, отданная главнокомандующим, была весьма неопределительна: что значило предписанное генералу Соймонову наступление «от Килен-балки?» Должен ли он был двинуться не переходя, или перейдя балку? Недоразумение по этому поводу не могло бы случиться, если бы начальники главных частей войск были собраны накануне сражения на совещание к главнокомандующему и было указано им на плане — по какому именно направлению они должны были двигаться. Но этого не было сделано, (вероятно, по отвращению князя Меншикова ко всему тому, что могло иметь вид военного совета), и таким образом упущена из внимания предосторожность, которая была принята, хотя и безуспешно, даже перед злосчастным сражением при Аустерлице. — В диспозиции князя Меншикова было сказано, что отряды Соймонова и Павлова должны соединиться и действовать под общим начальством генерала Данненберга. Но при этом были упущены из вида расчет времени и свойства поля сражения: отряд Павлова, чтобы придти одновременно с отрядом Соймонова на Килен-балочное плато, должен был выступить с Инкерманских высот гораздо ранее, потому что ему над лежало перейти чрез узкую гать и мост, (который еще не был готов), и взлезть на крутые подъемы плато, между тем как отряд Соймонова мог совершить указанное ему движение гораздо ранее. Да если бы и удалось обоим отрядам взойти одновременно на высоты, где расположен был правый фланг неприятельской армии, то они не имели бы достаточно места, чтобы развернуть свои силы. К тому же, отряду Павлова была придана несоразмерная, ни с числом пехоты, ни с местностью, артиллерия (96 орудий на 16 тысяч человек), из числа коей мы, с чрезвычайным трудом, успели взвезти на плато только 64 орудия. Диспозиция, составленная в главной квартире, была изменена Данненбергом, но уже поздно. Не лучше ли было, зная невозможность развернуть значительные силы на Килен-балочном плато, распорядиться с самого начала так. чтобы отряд Соймонова двинулся вперед, не переходя Килен-балку, а отряд Павлова прибыл к устроенной заблаговременно переправе через Черную речку двумя часами ранее выхода отряда Соймонова из Севастополя? Одною из важнейших причин потери нами сражения, конечно, было бездействие Чоргунского отряда. Князь Горчаков оправдывал свое бездействие, ссылаясь на невозможность подняться в виду неприятеля на крутые, почти отвесные и укрепленные подъемы Сапун-горы. Действительно — эти подъемы весьма круты, но, по большому протяжению позиции Союзников, не могли быть тогда сильно укреплены на всем своем пространстве. По крайней мере, нельзя сомневаться в том, что если бы Чоргунский отряд, не ограничиваясь канонадою, повел атаку на удобнейшие из доступов Сапун-горы, то Боске оставил бы здесь большую часть своих сил и не мог бы столь решительно поддержать Англичан, которые, в таком случае, подверглись бы совершенному поражению.
Герен, говоря о вылазке Тимофеева из Севастополя, полагает, что: «если бы генерал Моллер направил более значительные силы для поддержания атаки Тимофеева, а, с другой стороны, князь Горчаков, наступая решительно к Сапун-горе и Балаклаве, отвлек бы наблюдательный корпус Боске, подобно тому, как был отвлечен осадный корпус Форей нападением на левый фланг осадных работ, то Русские не проиграли бы сражения и довершили бы свою победу над восемью тысячами Англичан, утомленных голодом и раз-стрелявших свои патроны» (53). Князь Горчаков, в письме к французскому автору, старался оправдать свое бездействие недоступностью позиции Союзников, превосходством их осадной артиллерии над полковою артиллерией, состоявшею при его войсках, и слабостью своего отряда. Но никто в нашей армии, и тогда, как и теперь. не сомневался в том. что князь Горчаков, лично храбрый воин, не оценил выгоды своего положения и упустил случай совершить славный подвиг. Общественное мнение, не постигая причины такого поступка со стороны человека испытанной храбрости, сложило вину его на бывшего тогда в Чоргунском отряде генерала Липранди, который, будто бы из личных, ему только известных видов, советовал Горчакову ограничиться безвредною канонадою (54).
Главнокомандующий, находившийся на Килен-балочном плато во время жаркого боя, там происходившего, мог и должен был вызвать к содействию прочим войскам отряд князя Горчакова. Князь Меншиков был свидетелем подвигов самоотвержения, оказанных нашими войсками. Еще никогда в эту войну не сражались они так храбро, как здесь, в глазах сыновей своего Монарха, разделявших с ними опасности и славу. Англичане были совершенно расстроены. Оставалось направить Чоргунский отряд против корпуса Боске, который, будучи атакован, не имел бы возможности совершить фланговое движение и после поражения английских войск не удержался бы на занятой им позиции. Но и под Инкерманом, подобно тому как при Алме, главнокомандующий, подвергаясь случайностям боя наравне с своими солдатами, не исполнил высоких обязанностей полководца, не устремил к общей цели усилия вверенных ему тысячей храбрых воинов, а предоставил начальникам их распоряжаться каждому по собственному усмотренью. От этого недоставало главного условия для успеха — согласия в действиях, и победа ускользнула из рук нерешительного военачальника.
В сражении при Инкермане не один раз доходило до рукопашной схватки, причем иногда случалось, что солдаты в пылу боя не давали друг другу пощады. В Охотском полку, из числа выбывших из строя было гораздо более убитых, нежели раненых. Ненавистники России нашли повод во взаимном ожесточении войск к обвинению Русских в варварском избиении раненых и, между прочим, распустили в современных периодических изданиях слух, будто бы таким образом погиб полковник де Кама. Но эта ложь была опровергнута бароном де Базанкуром, который, в сочинении своем, приводит несколько строк из письма брата де Кама, где находим, что он достоверно убедился в нелепости слухов о мнимом варварстве Русских (55).
Несмотря на потерю нами сражения при Инкермане, следствием его было то, что предположенный Союзниками штурм на 4-й бастион был отложен.
Неудачное наступление нашей армии заставило князя Меншикова усомниться в успехе обороны Севастополя, что было выражено в письме его к Государю, посланном вместе с донесением о последствиях сражения при Инкермане. Император Николай писал ему в ответ:
«Не унывай, любезный Меншиков, начальствуя севастопольскими героями, имея в своем распоряжении 80 тыс. отличного войска, вновь доказавшего, что нет ему невозможного, лишь бы вели его как следует и куда должно; с такими молодцами было бы стыдно и думать об конечной неудаче. Скажи вновь всем. что Я ими доволен и благодарю за прямо-русский дух, который, надеюсь, никогда в них не изменится. Ежели удачи досель не было, как мы смели ожидать, то, Бог милостив, она быть еще может…
Бросить же Севастополь, покуда есть еще 80 тыс. в нем и под ним стоящих, еще живых. было бы постыдно и помышлять; значило бы забыть долг, забыть стыд и не быть Русскими, потому этого и быть не может, и Я не допускаю сего даже и в мыслях. Пасть с честью, но не сдавать и не бросать»… (56).
На донесение князя Меншикова, об участии Великих Князей Николая Николаевича и Михаила Николаевича в Инкерманском сражении, где главнокомандующий справедливо выразился, что: «Присутствие Их посреди огня побуждало всех и каждого к исполнению священного долга Царю и Отечеству», и что «удостоение Их кавалерами ордена Св. Георгия 4-й степени за храбрость было бы знаком Монаршей милости и всем войскам, свидетелям мужества и неустрашимости Великих Князей», Государь Всемилостивейше пожаловал помянутый орден Их Высочествам.
На третий день по получении донесения о сражении при Инкермане, Государь писал князю М. Д. Горчакову:
…"Крайне жаль, что намерение князя Меншикова не имело удачи, стоив столько драгоценной крови; потеря храброго Соймонова весьма чувствительна, но еще более сожалеть должно, что эта неудача, нисколько не уронившая дух войск, отразилась на князе Меншикове таким упадком духа, что наводит на опасения самых худших последствий. Он не скрывает, что не видит более надежды с успехом атаковать Союзников и предвидит даже скорое падение Севастополя. Признаюсь, такое направление мыслей Меня ужасает за последствия. Неужели должны мы лишиться Севастополя после такой крепкой защиты, после стольких горьких потерь храбрейших героев, и с падением Севастополя дожить до всех тех последствий, которые легко предвидеть можно от подобного события? Страшно и подумать. Но держась постоянно правила предвидеть худшее, чтоб им не быть неожиданно застигнутым, не скрываю от тебя, что надежды на лучший исход, разве по особой милости Божией, не предвижу. Готовясь к тому, прошу тебя Мне сообщить мысли твои, что, в таком случае, считаешь за лучшее предпринять, чтоб, по крайней мере, остановить дальнейшие еще худшие последствия. С потерей Севастополя навряд ли Меншиков отстоит и Крым, в особенности ежели новый десант, как говорят, будет высажен у Евпатории, дабы угрожать Перекопу, и тем совершенно отрезать наше сообщение. Ужасно и подумать!"… (57).
Глава XXV.
От сражения при Инкермане до начала атаки Малахова кургана.[править]
Сражение при Инкермане, нами проигранное, в котором мы понесли двойную убыль в сравнении с неприятелем, по-видимому, должно было оказать невыгодное влияние на оборону Севастополя. Но, против всякого чаяния, инкерманский бой, выказав нашу готовность к переходу в наступление, заставил Союзников, отказавшись на время от решительных покушений овладеть Севастополем обратить внимание на охранение себя от нашего нападения, не смотря на то, что к ним были посланы значительные подкрепления и уже прибыла, 81-го октября (12-го ноября), бригада Майрана, которая, вместе с бригадой Базена, составила 6-ю дивизию французской Восточной армии, под начальством генерала Пате (Pate) (1),
В продолжении пяти дней, с 25-го по 29-е октября (с 6-го по 10-е ноября), неприятельская артиллерия продолжала действовать усиленно, преимущественно по 4-му бастиону; с нашей стороны были сооружены несколько новых батарей и, на случай занятия неприятелем 3-го и 4-го бастионов, устроены, для взрыва их, проводники от пороховых погребов, в них находившихся, к батарее Никонова и католической церкви. Для обеспечения же отступления с 3-го бастиона, приведены в оборонительное положение морские казармы (2).
В конце октября ст. ст. наступили ненастные холодные ночи; по вечерам поднимался сильный ветер, который, наконец, в ночи на 2-е (14-е ноября, разразился в страшную бурю; дождь лил как из ведра, затопил траншеи и укрепления и не оставил на стоявших бивуаками войсках сухой нитки. Солдаты — и наши, и неприятельские много терпели от пронизывавших их насквозь порывов ветра и находили убежище только у костров, пылавших во всю ночь. В Союзном лагере, высокие палатки. в коих помещались больные и раненые Англичане, были мгновенно снесены бурею; такая же участь постигла большие деревянные бараки, служившие лазаретами Французам, и также их магазины и склады интендантского ведомства. Небольшие французские ставки (tentes-abri) держались долее, но и те были затоплены и поглощены водою. Впрочем, как ни тяжко было положение солдат на сухом пути, Союзный флот терпел несравненно большие бедствия. Напрасно французские и английские суда побросали в море все свои якоря: рассвирепевшие волны разрывали цепи и сносили якоря; корабли, сделавшись игралищем бури, сталкивались между собою, разбивались и исчезали в морской бездне. Нельзя было оставаться на палубе, не уцепившись за какую-либо из снастей. Пять военных транспортов и тринадцать торговых судов стали на мель в устье Качи; семь английских транспортов, нагруженных провиантом, фуражом, боевыми припасами и теплою одеждою, погибли вместе с своими экипажами, из которых спаслись только сорок человек; два турецких фрегата и несколько меньших судов имели ту же участь. У Евпатории, французские суда, корабль «Генрих IV» и корвет «Плутон», потерпели крушение; множество других кораблей и меньших судов понесли значительные повреждения и были отправлены в Константинополь (3).
Как только с наших береговых постов пришло известие, что против устья Качи были при биты к берегу неприятельские корабли, то стоявший на Бельбеке Камчатский полк с 8-ю батарейными орудиями получил приказание идти к тому месту, где находились стоявшие на мели суда Союзного флота, и сжечь их, предложив экипажам высадиться на берег, в качестве военнопленных. Когда же обнаружилось, что севшие на мель суда не были вооружены, князь Меншиков приказал высланным к морю войскам заняться спасением неприятельских экипажей (4).
Но хотя с нашей стороны и не было сделано ничего, чтобы воспользоваться бедственным положением Союзников, однако же буря 2-го (14-го) ноября имела весьма невыгодные для них последствия.
Холера и другие болезни развились с ужасающею быстротою и усилили смертность в их лагере. Разрушение многих осадных работ заставило неприятеля оставить на время ведение новых подступов и трудиться день и ночь над исправлением, и даже отчасти постройкою вновь, почти совершенно размытых батарей и над очищением траншей, занесенных грязью и наполненных водою. Такие работы, в глубокую осень, при недостатке теплой одежды и всевозможных лишениях, были весьма тягостны; в особенности же страдали Англичане от нераспорядительности своего военного министерства, не снабдившего заблаговременно войска всем нужным для перенесения тех невзгод, которые, сверх всякого чаяния, постигли их при наступлении ненастной и холодной погоды (5).
Русские войска тоже много терпели от ненастья и холода, но по привычке к суровому климату, переносили труды и лишения лучше Союзников. В течении ноября, некоторые из наших солдат запаслись собственными полушубками и получили за то, по приказанию князя Меншикова, денежное вознаграждение; для снабжения же прочих нижних чинов теплою одеждою, была отпущена в войска особая сумма, пользуясь чем, полковые командиры послали во все ближайшие города скупать овчины, из коих в солдатских швальнях немедленно были построены полушубки. По этому поводу, главнокомандующий писал военному министру князю Долгорукову: «Касательно главного вашего вопроса — о полушубках, многие полки уже имеют их, другие вскоре получат их от вашего коммиссионера Фабера, либо приобретут их покупкою. Впрочем, погода так хороша, что в низменных пастбищах трава снова зазеленела. Очевидно Судьба благоприятствует нашим неприятелям»… (6). Из последних слов не трудно вывести заключение, что с нашей стороны думали воспользоваться наступлением зимы для нанесения Союзникам решительного удара.
Войска наши, большею частью, находились на оборонительной линии бессменно, днем и ночью, с самого начала осады: в таких обстоятельствах, несмотря на все меры, принятые для сохранения их здоровья, у нас было много страдавших холерою, изнурительными лихорадками и желудочными болезнями. Тем не менее однако же русские войска отличались превосходным военным духом; легкораненые оставались добровольно в рядах защитников Севастополя и только тяжкие раны. или смерть, полагали конец усердным трудам их.
Положение осаждающих войск было выгоднее нашего в том отношении, что Союзники не имели надобности держать в траншеях более двух или трех бригад; прочие же войска их могли оставаться в лагерях, укрываясь от непогоды и стужи в палатках и бараках. При всем том, они заметно упали духом, и неприятельские дезертиры, появляясь в значительном числе, доносили, что войска их изнурены трудами и лишениями, и что доставка снарядов к батареям замедлялась дурным состоянием дорог. Для перевозки от места выгрузки в Балаклаве к осадному депо шести 13-ти-дюймовых бомб требовалось 10 лошадей, которые успевали доставлять снаряды только раз в день. Показания переметчиков подтвердились тем, что после 2-го (14-го) ноября, огонь осадных батарей заметно ослабел, и лишь изредка раздавались пушечные выстрелы, что дало нам возможность также ослабить пальбу для сбережения зарядов на будущее время. С 8-го (20-го) ноября огонь английских батарей был почти совсем прекращен, и только отдельные выстрелы производились по 12-е (24-е); затем английская артиллерия совершенно замолчала: не было зарядов! Англичане стали собирать русские снаряды, подходившие калибром к их орудиям. В продолжении десяти дней, с 24-го октября по 2-е ноября (с 5-го по 14-е ноября), в севастопольском гарнизоне убито и ранено 1,830 человек, т. е. средним числом около 130-ти человек в сутки; а с 2-го по 20-е ноября (с 14-го ноября по 2-е декабря) только от 4 до 42-х человек в сутки, преимущественно ружейными пулями. В первом периоде времени, ежедневный расход артиллерийских зарядов у нас простирался от 4-х до 8-ми тысяч, а во втором от тысячи до 2-х тысяч (7).
После сражения при Инкермане, Союзники сочли нужным усилить свою циркумвалационную (обращенную в поле) линию, в особенности же укрепить Килен-балочную высоту. С этою целью были окончены прежние редуты и сооружено несколько новых, получивших вместе с прежними вообще название Черных редутов, которые были назначены для обстреливания доступов от Килен-бухты и Черной речки, и тогда же перекопана в нескольких местах Саперная дорога. С другой стороны, Англичане окончили укрепления впереди Балаклавы и вооружили их орудиями большого калибра; а Французы, на всем пространстве Сапун-горы, от балаклавского ущелья до Килен-балочной высоты, соорудили ряд различных укреплений, усиленных вспомогательными средствами. Вообще же циркумвалационная линия Союзников была устроена на протяжении около 18-ти верст.
Для обеспечения Северной стороны от покушений неприятеля, занимавшего Килен-балочную высоту, и для замедления работ осаждающего, были построены на инкерманских высотах шесть батарей (8), и впереди их расположены завалы для стрелков. Ослабление огня осадных батарей дало нам возможность восстановить разрушенные части оборонительной линии и усилить ее новыми постройками и вспомогательными препятствиями. Для придания же нашей линии, растянутой на значительном пространстве, большей силы и возможности отразить неприятеля. в таком случае, когда ему удалось бы прорваться сквозь нее в каком-либо из слабейших мест ее, решено было устроить на главных пунктах сомкнутые укрепления, что способствовало нам уменьшить число войск на оборонительной линии, усилив главные резервы, которые могли быть укрыты от неприятельских выстрелов. В начале ноября, стали смыкать с горжи 2-й бастион, а 7-го (19-го) приступлено к обращению укреплений Малахова кургана в большое сомкнутое укрепление (бастион Корнилова), которое сделалось главным опорным пунктом Корабельной стороны. Исполнение этой огромной работы шло весьма успешно, благодаря чрезвычайной энергии и деятельности начальника 4-го отделения Истомина, хотя скалистый грунт кургана и штуцерный огонь Англичан, не дозволявший работать днем на правом фланге, крайне затрудняли наши постройки. Одновременно с тем, с 2-го по 8-е (с 14-го по 20-е) ноября, окончены и другие работы по устройству и вооружению центрального редюита Корабельной стороны, и проч.
В половине (в конце) ноября, начали смыкать горжу 4-го бастиона, и тогда же на Городской стороне устроена вторая линия баррикад и сооружено несколько батарей, которые, вместе с оградами и зданиями, приспособленными к обороне, должны были служить внутренними опорными пунктами (9).
По устройству вспомогательных преград: впереди 5-го бастиона вырыты волчьи ямы, положены доски с гвоздями и устроены засеки; впереди ре-дута Шварца заложены 4 каменометных фугаса и положены засеки; перед правым фланком 4-го бастиона поставлены рогатки и засеки; из минных колодцев во рву этого бастиона выведены слуховые рукава; между Малаховым курганом и 2-м бастионом, и далее к верховью Килен-бухты, вырыты волчьи ямы. Особенную пользу для обороны, как в это время, так и во все продолжение осады, доставили завалы для стрелков, т. е. ямы, глубиною до полусажени, в которых помещались стрелки. Из вырытой земли, либо из камней, устраивали бруствер, иногда одетый с внутренней стороны турами или земляными мешками, а вверху с бойницами, также из земляных мешков. Такие завалы, большею частью, располагались в несколько линий, так чтобы передние не заслоняли огня задних. При нападении неприятеля в значительных силах, стрелки, собравшись в завалах задней линии, быстро уходили к ближайшему из наших укреплений, бросались в ров и открывали простор огню крепостных орудий. Стрелки обыкновенно занимали завалы ночью и оставались в них целые сутки до смены в следующую ночь. Иногда несколько завалов, для взаимной помощи, соединялись траншеями, которые образовали контр-апроши, устроенные в параллельном направлении к осадным параллелям, и потому случалось, что по взятии их неприятелем, он обращал их против крепости (10). Употребление контр-апрошей возбудило в военном мире жаркую полемику меледу поборниками и противниками их. Едва ли возможно сомневаться в пользе этого средства, способствующего упорной и продолжительной обороне, но как они сопряжены с большою потерею в людях обеих сторон, то и должно прибегать к ним только в таком случае, когда мы получаем извне подкрепления и можем расходовать часть войск для продления защиты обороняемого пункта, не ослабляя гарнизона.
В ночи с 6-го (18-го) на 7-е (19-е) ноября Французы покушались выбить наших стрелков из завалов впереди бастиона № 4-го, но были рассеяны картечью. Англичане также атаковали завалы впереди В-го бастиона, перед рассветом 8-го (20-го) ноября. Высланные против неприятеля два горные единорога несколькими картечными выстрелами заставили его отступить (11).
Удачнее было нападение Англичан, в ночи с 8-го (20-го) на 9-е (21-е) ноября, на завалы, устроенные на Зеленой горе. Там находилось 118 охотников 6-го резервного батальона Волынского полка и из матросов, под начальством Волынского полка подпоручика Игнатьева. В семь часов вечера, три роты английских стрелков, под начальством капитана Триона, в густой цепи, поддержанные двумя колоннами, выйдя из параллели, ударили на переднюю линию завалов и выбили оттуда наших стрелков, которые отступили во вторые завалы, но, в свою очередь, бросились вперед с криком «ура» и выгнали неприятеля. Тогда Англичане открыли сильный ружейный огонь, атаковали вторично завалы и, после упорного боя? овладели обеими нашими линиями. В половине десятого, подпоручик Игнатьев, отойдя с своими охотниками к батарее Перекомского, навел неприятеля на перекрестный огонь нескольких наших батарей. Англичане потеряли в этой схватке своего начальника, пораженного смертельно пулею в голову, и 25 стрелков; с нашей стороны убито 8 и ранено 20 нижних чинов; к сожалению, храбрый Игнатьев был тяжело ранен. В два часа ночи, контр-адмирал Панфилов, узнав от высланных для разведания о неприятеле охотников, что Англичане оставили ближайшие к крепости завалы, приказал Волынцам и матросам снова занять их, что и было исполнено; но неприятель в превосходных силах вышел навстречу нашим охотникам, оттеснил их и к рассвету 9-го (21-го) соединил передние завалы траншеи на протяжении около ста сажен (12).
В следующую ночь, английские войска заняли наши задние (ближайшие к городу) завалы и устроили на их месте третью параллель. С нашей стороны, чтобы не позволить Англичанам утвердиться на оконечности Зеленой горы, откуда они могли поражать штуцерным огнем пространство позади 3-го и 4-го бастионов, решено было постоянно тревожить неприятельские работы и сильно обстреливать их. С этою целью удлинена батарея (Смагина), позади 3-го бастиона, на три орудия, и заложена новая батарея (Коцебу), позади 4-го бастиона, на два орудия (13).
Для удержания же неприятеля в беспрестанной тревоге, (что, кроме изнурения его войск, заставляло его постоянно иметь в траншеях значительные силы под выстрелами крепостной артиллерии), производились небольшие вылазки. Сначала, почти исключительно, ходили на вылазки охотники из матросов, но впоследствии солдаты и казаки (пластуны) соперничали с моряками в удальстве подползти неожиданно к неприятельскому пикету, заколоть часового, ворваться в траншею, поднять на ноги неприятельские резервы и уйти вовремя незаметно. Многие из моряков ходили на вылазки по нескольку раз и до того облюбили это занятие, что оно обратилось как бы в страсть. Само собою разумеется, что такая опасная игра обходилась не без потерь, и потому не всегда разрешалась начальством, а как некоторые из смельчаков решались уходить на вылазку и без дозволения, на свой страх, то, чтобы предупредить подобные отступления от воинского порядка и сохранить храбрых людей, необходимых для защиты Севастополя, держали некоторых из них под особым присмотром.
В числе таких неугомонных охотников подраться с неприятелями, 30-го экипажа матрос Кошка (Матрос Кошка, уроженец каменец-подольской губернии, гайсинского уезда, села Замятинец, участвовал в 18-ти вылазках, был ранен два раза, но пережил осаду Севастополя) составил себе блистательную известность, но таких в Севастополе было много. Да и вообще, как между Черноморскими моряками, так и между всеми, бившимися на ряду с ними в защиту «своего» города, храбрость, при той жизни, которую тогда вели они, сделалась общим качеством и храбрость не порывами, а постоянная, обратившаяся в убеждение, что едва ли кому из «Севастопольцев» удастся снести голову, выдти целу и из этого горнила смертоносных снарядов, в котором огонь и железо наперерыв уничтожали цвет народонаселения России (14).
Не довольствуясь обычным нападением невзначай на оплошного врага, наши охотники разнообразили свои ночные подвиги, придумывая всякие хитрости, чтобы захватить живьем неприятельского часового и доставить его в ближайшее укрепление. Для этого они иногда употребляли особый снаряд, укороченную пику, которой острие было загнуто в виде крючка. Охотник, притаив дыхание, подползал в темноте к траншее, стаскивал со стенки часового и с помощью товарищей приводил его на ближайшую батарею. Подобные случаи повторялись так часто, что сам генерал Канробер счел нужным сообщить о том начальнику Севастопольского гарнизона, генерал-адъютанту Сакену (Генерал-адъютанту Сакену, назначенному, по представлению князя Меншикова, командиром 4-го пехотного корпуса, на место генерала Данненберга, было поручено начальство над войсками Севастопольского гарнизона). «Позвольте мне — писал он — довести до вашего сведения факт, по всей вероятности, вам неизвестный: я удостоверился, что в схватках, происшедших на днях впереди наших траншей, несколько офицеров и солдат были захвачены с помощью веревок и шестов с крючьями. У нас нет никакого оружия, кроме ружей, штыков и сабель, и хотя я не беру на себя обязанности доказывать, что употребление других средств противно правилам войны, однако же позволю себе повторить старинное французское выражение: „что такие средства не могут считаться приличным оружием“. (Que ce ne sont point la des armes courtoises). Предоставляю на ваше усмотрение».
В ответ на это послание, генерал Сакен писал: «Солдатам нашим приказано брать в плен неприятелей, не убивая их без надобности. Что же касается до упомянутых вами снастей (instruments), то легко быть может, что рабочие, всегда сопровождающие наши вылазки, употребляли свои инструменты для собственной обороны» (15).
20-го ноября (2-го декабря) были произведены с 3-го бастиона две вылазки на Зеленую гору: одна, на рассвете, командою охотников, из 60-ти нижних чинов 6-го резервного Волынского батальона и 11-ти матросов, под начальством подпоручика Полевого, а другая, в восемь часов вечера, 60-ю охотниками Томского полка и 4-мя матросами, под начальством поручика Жаринова. В этих обоих делах, Англичане, застигнутые врасплох, были обращены в бегство с уроном. Французы отличались большею осторожностью, и потому нашим секретам было труднее следить за их работами. Тем не менее однако же нам удалось, в ночи на 19-е ноября (на 1-е декабря), удостовериться в заложении ими траншей впереди редута Шварца, что угрожало ведением подступов против этого укрепления. Такое расширение влево атаки Французов могло способствовать им, по занятии высоты впереди редута, устроить на ней сильные батареи и поражать с небольшого расстояния во фланг, как 4-й бастион, так и всю ближайшую часть города. Местность против редута Шварца представляла неприятелю удобство вести подступы. не подвергаясь сильному огню с оборонительной линии, и потому, для замедления неприятельских работ, обороняющийся приступил к устройству ложементов.
Севастопольские ложементы состояли из коротких участков траншей, закладываемых летучею сапою впереди оборонительной линии, на таком расстоянии от ближайших неприятельских работ, чтобы можно было мешать их успеху ружейным огнем. Следовательно — ложементы имели назначение одинаковое с завалами, но различались от них тем, что завалы, изобретенные самими войсками, стоявшими на аванпостах, строились наскоро без пособия искусства, и потому не всегда могли быть удобны для стрельбы и доставлять надежное прикрытие от действия неприятельской артиллерии. Напротив того, ложементы. более обширные и самостоятельные, нежели завалы, сооружались в особенно выгодных местах, особыми рабочими, так, чтобы, доставляя возможность действовать с выгодою огнестрельным оружием, и прикрывая достаточно стрелков от артиллерийских снарядов, они представляли небольшую цель и, в случае занятия их не приятелем, не закрывали его от огня с оборонительной линии. Ложементы, подобно завалам, строились в две линии, причем сперва закладывалась передняя, а потом уже, для подкрепления ее, задняя, в которой помещались резервы: обе линии располагались в шахматном порядке (16).
Первый ложемент был сооружен в ночи с 20-го на 21-е (со 2-го на 3-е декабря), в ста саженях впереди редута Шварца, на краю Городского оврага, инженер-поручиком Ватовским, с рабочими и прикрытием от Минского пехотного полка (Подробности исполнения этой работы можно видеть в сочин. генерала Тотлебена: «Описание города Севастополя». Т. I. Глава XXI). К утру ложемент в тридцать шагов длины уже был окончен. Эта постройка была исполнена с такою тишиною, что, несмотря на яркий свет полной луны и на близость неприятельских траншей, Французы не знали о нашей работе и допустили окончить ее без всякой потери. Перед рассветом, рабочие были отведены, а ложемент занят 20-ю штуцерными Минского полка, которые тотчас открыли огонь, как по неприятельским работам впереди редута Шварца, так и во фланг третьей параллели перед 4-м бастионом. Неприятель обратил на ложемент сильную канонаду, но безуспешно, по малой цели, им представляемой. В следующие ночи продолжались такие же работы, и к 24-му ноября (6-му декабря) впереди редута Шварца уже было построено 7 ложементов, способных выдержать действие неприятельской артиллерии и подведенных под выстрелы оборонительной линии посредством сгласировки их выемки и насыпи. В трех передних ложементах помещалось по 30-ти стрелков, а в четырех задних, отстоявших от первых на 60 — 120 шагов, по 40-ка или 50-ти человек в каждом. Впоследствии, по мере распространения французской атаки влево, по направлению к Карантинной бухте, были устроены ложементы на всем протяжении от Городского оврага до Карантинной бухты, Сооружение их было поручено инженер-поручику Верху и юнкеру Бениславскому. Из этих ложементов зорко следили за не приятелем, и как только он приступал к работам, то немедленно открывали меткий ружейный огонь, а из ложементов у бухты стреляли также из Кегорновых мортир. Подобные же ложементы были устроены и перед обоими фланками 4-го бастиона, капитаном 4-го саперного батальона Танагелем и инженер-поручиком Дельсалем. Передняя линия этих построек находилась в полутораста шагах от третьей французской параллели. Против английских работ также было расположено несколько ложементов (17).
Вместе с тем, пользуясь ослаблением огня осадных батарей, мы значительно усилили вооружение укреплений правого фланга оборонительной линии и построили три новые батареи, на которых поставлено 21 орудие (18).
В продолжение времени до половины (до конца) декабря, были исполнены многие работы по инженерной части. Важнейшими из них были: постройка на Городской стороне трех редутов, составивших вторую оборонительную линию и усиливших внутреннюю оборону города. Один из редутов — Чесменский, образовался из соединения нескольких батарей позади 5-го бастиона. Другой редут — Ростиславский, был заложен позади оборонительной стенки, между 5-м и 6-м бастионами. а третий — Язоновский, составился из батарей позади 4-го бастиона. Все три редута получили свое название от судов, команды которых принимали участие в их постройке и вооружении.
Для усиления внутренней обороны всей части городской ограды между 5-м и 7-м бастионами, устроены, в третьей линии, на западной окраине Городской высоты, шесть батарей, вооруженных 17-ю орудиями. На 4-м бастионе; горжевой окоп окончен и, для большего обеспечения горжи, расположены перед нею в несколько линий волчьи ямы. Для преграждения неприятелю доступа в город от Пересыпи по западному берегу Южной бухты, были устроены, одна позади другой, 4 батареи, вооруженные 13-ю орудиями, На Корабельной стороне, Малахов курган значительно усилен, как возвышением бруствера и углублением рва. так и заменою горных единорогов орудиями большего калибра и постановкою 2-х пушек-карронад, для фланкирования горжи 2-го бастиона. В последних числах ноября (в первой половине декабря) на Кургане состояло 43 орудия (19). Траншеи по сторонам Малахова кургана, вправо до батареи Жервё и влево до бастиона № 2-го, обращены в окопы полевой профили и получили название куртин; а для доставления передней покатости Кургана перекрестной обороны, поставлены на куртинах 5 орудий и усилено вооружение батареи Жерве двумя орудиями. К батарее на месте 1-го бастиона, левой стороны, пристроен фланк на две 24-х-фунтовые пушки-карронады, для обстреливания местности впереди 2-го бастиона, и в обе стороны батареи вырыты траншеи, приспособленные к ружейной обороне. На 3-м бастионе горжевой окоп окончен и также приспособлен к ружейной обороне: батареи вправо от 3-го бастиона соединены траншеями для ружейной обороны. с батарее Перекомского слева пристроен новый фас на 3 орудия, для обстреливания правого берега Лабораторной балки; батарея Будищева удлинена вправо на 2 орудия а на левом фасе ее число орудий увеличено до 5-ти, для усиления огня впереди 3-го бастиона; позади этой батареи, для обстреливания левой отлогости Докового оврага, построена новая батарея на 4 орудия. Для обстреливания навесным огнем ближайших английских работ на оконечности Зеленой горы, поставлено на батареях вправо от 3-го бастиона, по недостатку мортир, несколько карронад на особых станках, для действия под большими углами возвышения, получивших название элевационных. Впоследствии многие из предпринятых работ были окончены и улучшены. В конце декабря, для защиты людей от навесного огня, начали устраивать прочные блиндажи и тогда же приступили к снабжению амбразур тросовыми (веревочными) заслонами, предложенными капитаном 1-го ранга Зориным. Как заграждение рейда затопленными кораблями было зимою размыто бурями, то, чтобы не дать неприятельскому флоту возможности занять Артиллерийскую бухту и бомбардировать оттуда город, были построены, по требованию адмирала Нахимова, на Городской высоте, у Малого бульвара, две батареи, на 4 и 2 орудия (20).
Со времени боя при Инкермане, Французы, заложив третью параллель против 4-го бастиона, продолжили ее влево до восточного края Карантинной балки, чтобы затруднить Русским вылазки против левого фланга осадных работ. Перед левою частью 3-ей параллели была заложена полу-параллель, которая, начинаясь у южной оконечности Карантинной бухты, примыкала к 3-ей параллели. Кроме того, из этой параллели было выведено несколько подступов к 5-му бастиону, из коих один, в виде Т, на западном крае Городского оврага, составлял крайнюю точку, до которой здесь были подвинуты траншеи, во все продолжение зимы, именно около 210 саж. от исходящего угла люнета Шварца и около 280 саж. от исходящих углов 4-го и 5~го бастионов. Далее же Французы не подвигались вперед своими подступами, и потому следовало ожидать, что неприятель, оставя надежду приблизиться к 4-му бастиону сапою, заложит против него мины, чтобы взорвать его, либо, образованием больших воронок и устройством в них ложементов, содействовать успеху подступов. Чтобы предупредить такие покушения осаждающего, действием контр-мин, в начале (в половине) декабря, на 4-м бастионе были собраны необходимые средства и приступлено к подземным работам, под непосредственным распоряжением полковника Тотлебена; исполнение же работ было поручено им штабс-капитану 4-го саперного баталиона Мельникову. Для работы назначены 200 нижних чинов 4-го саперного батальона и 80 минеров от 4-го и 6-го саперных батальонов; все они были разделены на три смены, работавшие по 8-ми часов в сутки; в каждую смену наряжали по 200 рабочих от пехоты. Производство взрывов было возложено на и поручика Поцейко.
Первоначальный план контр-минной системы состоял в том, чтобы расположить под дном рва бастиона галерею, в глинистом слое, между двумя пластами скалы, вывести из этой галереи слуховые рукава по направлению капитали, как можно далее, и соединить галерею со внутренностью бастиона подземным сообщением с нишами, для помещения минных припасов и гальванических батарей. Работы затруднялись недостатком математического и плохим качеством землекопного инструмента, однако же, несмотря на то и на значительное скопление в подземных ходах грунтовой воды, к половине (к концу) января 1855 года, все предположенные работы были почти окончены и слуховые рукава выведены вперед до 20-ти сажен, а ближайшие к капитали до 25-ти сажен. 25-го декабря (6-го января 1855 года), дезертир Иностранного легиона показал, что Французы вели мины под 4-й бастион, и действительно еще в ноябре они вырыли в повороте третьей параллели, для разведания грунта, два колодезя, намереваясь вывести из них галереи к бастиону и взорвать его; но отложили на время подземные работы, и только лишь 18-го (30-го) января, в слуховом рукаве на капитали 4-го бастиона, была услышана впервые работа неприятельского минера. Полковник Тотлебен, желая разбить неприятельские галереи на значительную длину, не производя при этом большого разрушения на поверхности земли, решился допустить неприятеля как можно ближе, и выделав камору с зарядом в 12 пудов, выждал до того времени, когда во французской галерее наши рабочие услышали скрип минной тележки, и даже говор людей, что выказывало неосторожность неприятеля, не ожидавшего встретить контр-мину. 22-го января (3-го февраля), был произведен нами взрыв, которого действие обнаружилось легким поднятием земли над горном и разрушением неприятельской галереи до самого начала ее у третьей параллели. С нашей стороны полагали, что неприятель заложит усиленный горн и взорвет его, чтобы разбить контр-мины, но, вместо того, он ограничился взрывом, 26-го января (7-го февраля), весьма слабого горна, в расстоянии более 13-ти сажен от нашей воронки, имея в виду преградить доступ нашим войскам чрез его галерею (Подробности исполнения этих инженерных работ можно найти в сочинении генерала Тотлебена: «Описание обороны города Севастополя». Т. I. Главы XXI, XXII и XXIII).
В продолжение зимы, почти каждую ночь производились с оборонительной линии вылазки, которым иногда придавали по два горных единорога, с прикрытием из матросов, вооруженных мушкетонами. В несколько большем размере были предприняты вылазки в ночь с 29-го на 30-е ноября (с 11-го на 12-е декабря).
Чтобы отвлечь внимание от главной вылазки с 4-го бастиона, предположенной с целью узнать — не возводит ли неприятель в 3-ей параллели брешь-батарею — и заклепать находившиеся там мортиры, была предпринята прежде другая, небольшая вылазка. Несколько ранее полуночи, мичман Титов 2-й, выйдя из ворот правее 5-го бастиона, с двумя горными единорогами и 20-ю матросами с мушкетонами, подошел незаметно на 30 шагов к новой траншее, выведенной Французами накануне против капитали 5-го бастиона, открыл огонь по рабочим и, обратив их в бегство, отошел в Загородную балку без потери. Вслед за тем, около часа пополуночи, произведена большая вылазка отрядом, в числе 515-ти человек (21), под начальством войскового старшины 2-го Черноморского казачьего батальона Головинского, с резервом из двух рот, под командою артиллерии подполковника Розенталя. Отряд Головинского, выйдя из 4-го бастиона и построясь впереди засеки, по сигналу свистком, кинулся вперед и ворвался в третью параллель. Здесь завязался рукопашный бой, в котором Французы, не устояв против решительного удара наших пластунов и матросов, были опрокинуты и бежали во вторую параллель, откуда открыли сильный ружейный огонь по занятой нами параллели. Между тем, Головинский, успев разрушить часть неприятельских работ и заклепав 4 большие мортиры, возвратился на бастион, с захваченными им 8-ю пленными, (в числе коих был офицер), 3-мя мортирками и несколькими ружьями. Урон его отряда состоял вообще из 64-х человек. В числе тяжело раненых был лейтенант Батьянов. Французы, по собственному их показанию, потеряли в этом деле одними убитыми до полутораста человек.
В ту же ночь были произведены с 3-го бастиона две вылазки подпоручиком Московского полка Бейтнером, с 50-ю охотниками 6-го резервного батальона Волынского и Московского полков: первая, предпринятая одновременно с большою вылазкою, была направлена к английской траншее, устроенной накануне поперек Лабораторной балки, а другая, несколько позже, имела целью выгнать неприятеля из Сарандинакиной балки. Оттеснив неприятельскую цепь и разрушив часть английских траншей, команда Бейтнера возвратилась на оборонительную линию с потерею в оба раза 7-ми человек ранеными (22).
Беспрестанные вылазки Севастопольского гарнизона заставили генерала Канробера три особых роты, каждую в полтораста человек, под названием охотников (eclaireurs volontaires) которые должны были разведывать о всем том, что происходило впереди наших укреплений, извещать о вылазках из города, тревожить наши передовые посты, разрушать наши завалы, и проч. В просторечии они назывались сорви-головами и чертями (enfans perdus et infernaux) и вскоре сделались известны отсутствием воинской дисциплины (23).
С нашей стороны, кроме вылазок против не-приятельских работ, была предпринята и морская вылазка, днем 24-го ноября (6-го декабря), по распоряжению вице-адмирала Нахимова, капитаном го ранга Бутаковым с пароходами Владимир и Херсонес. Сам Бутаков принял на себя атаку железного винтового парохода Мегера, стоявшего на фарватере против Песочной бухты, для наблюдения за нашими судами на рейд, а капитан-лейтенанту Рудневу, с пароходом Херсонес, поручено было наблюдать за двумя пароходами, Катоном и Коршуном, стоявшими в Стрелецкой бухте. Выйдя быстро из-за бонов, Владимир полным ходом устремился к винтовому пароходу и сделал несколько метких выстрелов по неприятельскому лагерю, расположенному на восточном склоне Стрелецкой бухты, и по находившимся в ней пароходам. Винтовой пароход, подав сигнал Союзному флоту о неожиданном нападении, спешил уйти под выстрелы судов, расположенных в Камышевой и Казачьей бухтах, а Владимир, проводив его выстрелами, присоединился к Херсонесу и вместе с ним стал бросать бомбы по двум пароходам и по лагерю у Стрелецкой бухты. Между тем несколько неприятельских пароходов, успев развести пары, снялись с якоря, а потому, чтобы не быть отрезанным от входа в бухту, капитан Бутаков прекратил бой и возвратился в Севастополь. Потери в людях на наших пароходах не было и только перебито несколько снастей (24).
В числе наших моряков, ходивших в ночные поиски под Севастополем, приобрел громкую славу, или, лучше сказать, сделался известным во всех уголках необъятной России, лейтенант Бирилев. Под начальством его были произведены вылазки: с 19-го на 20-е декабря (с 31-го декабря на 1-е января); на 1-е (13-е) января, и в особенности удачная, с 19-го на 20-е января (с 31-го января на 1-е февраля 1855 г.).
Для этой вылазки, предпринятой с целью отбить у Французов занятые накануне ими наши завалы, впереди левого фаса 4-го бастиона, в расстоянии не более 25-ти сажен от неприятельских траншей, назначен был отряд из 250-ти охотников и 80-ти рабочих (25). В темную ненастную ноль, отряд наш подошел незаметно к завалам. взобрался на высоту и, после троекратного оклика из ложемента: «Qui vive?» (Кто идет?), с громким криком «ура» ударил во фланг неприятеля. Лежавшие в завалах французские отборные охотники (eclaireurs volontaires d’elite) дали по нашему отряду залп из ружей, заряженных двумя пулями, и отступили в третью параллель. Охотники Бирилева ворвались туда вслед за Французами,. но были встречены перекрестным ружейным огнем и картечью, из второй параллели и ходов сообщения, и атакованы двумя ротами 42-го линейного полка и несколькими командами стрелков и рабочих. Наши охотники, желая дать своим рабочим время перестроить обращенные неприятелем против нас завалы, ходили в штыки шесть раз; завязался упорный рукопашный бой, дрались прикладами, метали друг в друга камни. Здесь матрос 30-го экипажа Шевченко, сопровождавший во всех вылазках лейтенанта Бирилева, явил особенный пример самоотвержения. Когда наши охотники вытеснили неприятеля из траншей штыками, человек пятнадцать из отступавших Французов прицелились в Бирилева. Тогда Шевченко, усмотрев, какой опасности подвергается его начальник, осенил себя крестом, заслонил Бирилева собою и пал в защиту его, пораженный смертельно пулею. Наконец, когда наша работа уже была окончена и к неприятелю прибыли сильные подкрепления, Бирилев отвел свой отряд к завалам, оставил там штуцерных и возвратился на 3-й бастион, унеся всех раненых и захватив в плен 2-х офицеров и 7 рядовых. Со стороны Французов были убиты, либо ранены 4 штаб- и обер-офицера и множество нижних чинов. Урон их увеличился ошибкою их войск, занимавших траншеи, которые, в темноте, приняв за неприятеля две роты своего 46-го линейного полка, встретили их ружейным огнем. С нашей стороны убиты один офицер, Волынского полка прапорщик Семенский и 3 человека из нижних чинов; ранено 34 нижн. чинов, в числе коих матрос Кошка (26).
Император Николай, по получении донесения князя Меншикова об этой вылазке, Высочайше соизволил произвести лейтенанта Бирилева в капитан-лейтенанты и назначить его флигель-адъютантом.
Велики были подвиги храбрости и самоотвержения, совершенные на вылазках защитниками Севастополя. И кто может исчислить их? (Кроме помянутых офицеров, в особенности отличались на вылазках: моряки: Астапов и Завалишин; саперный подполковник Макаров; пехотные: майоры Салов и Рудановский; капитаны Ляпунов и Сыробоярский; поручики Вальцов и Васильев и подпоручик Юдин). Одни из наших героев пали славною смертью; другие, оставшись в живых, не считали нужным оглашать дела доблести, которых были участниками. Для них не было ничего чрезвычайного стоять молодецкою грудью за Россию в темные ночи, в дали от своих, вне взоров начальников и товарищей, которые могли бы оценить действия мужественных воинов. Их возбуждали не награды, не отличия. Они шли на смертный бой за Веру, за Царя, за Россию. Других помыслов у них не было и не могло быть. Они были все храбры; каждый офицер был Бирилев; каждый из рядовых — Шевченко. Да будут же примером грядущим поколениям русского народа известные и неизвестные герои славной Севастопольской обороны, пока пред лицом мира красуется великая, могучая Россия!
(1) Guerin. Histoire de lа derniere guerre de Russie (1853—1856). II. 1 et 4.
Состав бригады Майрана: 6-й стрелковый батальон; 23-й легкий и 28-й линейный полки: всего 5 баталионов.
(2) Тотлебен.
(3) Алабин. Походные записки в войну 1853, 1854, 1855 и 1856
годов. II. 108—109. —Guerin. II. 7-13. — Bаzаncourt. L’expedition de Crimee. Lа mаrinе. I. 353—371.
(4) Алабин. II. 112—116.
(5) Алабин. II. 118—119.
(6) Из письма князя Меншикова военному министру князю Долгорукову, от 1-го декабря 1854 года.
(7) Тотлебен. — Вейгельт. Перев. Безака, Осада Севастополя. 91-82.
(8) Эти постройки, получившие название литерных батарей, были вооружены 23-мя морскими и 22-мя полевыми орудиями. Тотлебен.
(9) Тотлебен.
(10) Тотлебен. — Вейгельт, 83-84. — Bаzаncourt. L’аrmee. II. 123.
(11) Тотлебен.
(12) Тотлебен. — Guerin. II. 18-19.
(13) Тотлебен.
(14) Алабин. II. 136—137.
(15) Bаzаncourt. L’аrmee. II. 164—165.
(16) Тотлебен.
(17) Тотлебен.
(18) Вообще же на укреплениях правого фланга оборонительной линии, в первой (во второй) половине декабря, находилось следующее число орудий:
На 5-м бастионе: пушка бомбовая 68 ф. одна, пушек 24—36 ф. 15, единорог 1 пуд. один; пушек-карронад и карронад 10, мор-тир 22, всего 49 орудий.
На люнете Белкина: пушка бомбовая 68-ф. одна; пушек-карронад 8, мортир 3, всего 12 орудий.
На 6-м бастионе: пушек бомбовых 3-пуд. 3; пушек 14, единорогов 6, мортир 5-пуд. 2, всего 25 орудий. Тотлебен.
(19) В конце ноября (в первой половине декабря) на Малаховом кургане находились: пушка бомбовая 68-ф. одна; пушек 36-ф. 16; единорогов 1-пуд. 3; пушек-карронад 24-ф. 23. Тотлебен.
(20) Тотлебен.
(21) Состав отряда под начальством войскового старшины Головинского.
Черноморского казачьего № 2-го батальона, под командою сотника Щербы и есаула Вербовского, 380 челов.
Матросов, под командою лейтенанта Батьянова 1-го и мичмана Батурина, 80 челов.
Сапер с инженер-поручиком Дельсалем 5 челов.
(22) Донесения князя Меншикова. — Bаzаncourt. L’аrmee. II. 134—135. — Guerin. II. 24-25.
(23) Guerin. II. 25-26.
(24) Рапорт вице-адмирала Нахимова, от 24-го ноября 1854 года. — Bаzаncourt. Mаrinе. I. 381—383.
(25) Состав отряда лейтенанта Бирилева: Охотского егерского полка, поручик Герсдорф и прапорщик Цируков с 75-ю человеками Охотского егерского полка; прапорщик Семенский с 75-ю человеками и Волынского пехотного полка; прапорщик Канисский с 75-ю человеками резервного батальона Волынского пехотного полка; мичман Сахновский с 25-ю человеками 45-го флотского экипажа.
(26) Донесение князя Меншикова, от 23-го января 1855 г. — Приказ князя Меншикова, от 2-го февраля 1855 г. — Guerin. II. 84-86.
Глава XXVI.
Положение войск обеих сторон зимою 1854—1855 г. — Продовольствование. — Госпитали.[править]
Подобно тому, как зимы 1708-го и 1812-го годов, ознаменованных вторжениями Карла XII и Наполеона в Россию, остались в памяти народа, как чрезвычайные по своей стуже — подобно тому и зима 1854—1855 годов была необыкновенно сурова в Крыму, пользующемся теплым климатом. После проливных дождей и слякоти, обычных спутников тамошней осени, в конце декабря выпал глубокий снег и наступили морозы, доходившие до 10® и более по Реомюру; когда же случались оттепели, дороги делались непроходимыми, а траншеи наполнялись жидкою грязью. В таком положении, войска обеих сторон терпели одинаковые бедствия; но на стороне Севастопольского гарнизона было то преимущество, что наши солдаты, по образу своей жизни, могли переносить всевозможные лишения лучше, нежели Французы, уроженцы теплого края, и Англичане, привыкшие к удобствам жизни, о доставлении которых войскам не позаботилось их интендантство. Давно уже Англия не вела сухопутной войны в большом размере, и потому невзгода застигла врасплох британскую армию. Союзники в особенности страдали от недостатка в топливе; разобрав все разоренные деревни и отдельные строения, истребив кругом своих лагерей все растущее, и даже вырыв корни дерев и винограда, они не имели в достаточном количестве дров, не только для того, чтобы разводить бивачные огни, но и для варения пищи. Случалось, что в оледенелых палатках находили утром замерзшими людей, здоровых накануне; из этого можно заключить, какова была участь больных холерою, лихорадкою, горячкою, расстройством желудка (1). В конце декабря (в начале января 1855 года), английская армия считала у себя больных под Севастополем до 8,500 человек. кроме 5,000 отправленных в Скутарийские госпитали, вообще же число больных Англичан простиралось до 14,000. Почти все генералы, штаб-офицеры и большая часть офицеров выбыли из армии, а нижние чины почти совершенно заменены людьми вновь прибывшими из Англии, кои, в свою очередь, заболевали и отправлялись в госпитали, не успев побывать ни разу в огне боя. Во французской армии, начиная с октября по февраль, число больных постепенно увеличивалось: в декабре, из 65,179-ти человек поступило в госпитали 6,340, в числе которых 500 раненых, 500 с отмороженными членами и 352 холерных; из них выздоровело 1,257, умерло 754. В конце января, во французской армии, несмотря на прибытие двух новых дивизий, 7-йи8-й, и на укомплектование прежних, состояло под ружьем только 71,326 человек. Число Англичан, вместе с прибывавшими беспрестанно к ним подкреплениями, не превосходило 15,000 человек; присоединив к тому не сколько тысяч Турок, получим общее число Союзных войск в феврале 1855 года — 90 тысяч человек (2).
Положение, в котором находилась Союзная армия под Севастополем, было нам известно, и потому Государь, в письмах к Меншикову, постоянно настаивал на необходимости не отлагать решительных действий. «Желательно Мне — писал Он 19-го ноября ст. ст. 1854 года, — чтоб геройское усердие всех было в прок и Севастополь спасен. Признаюсь тебе, что, вовсе не слыша и не видя из твоих донесений, в чем состоят твои дальнейшие намерения и что ты предпринять полагаешь. Я невольно должен опасаться, что последнее удобное для нас время уйдет бесплодно». Несколько дней спустя, Император писал: «Из всего, что от тебя получаю, и того, что с других сторон доходит сюда, Я все более убеждаюсь, что план врагов — выигрывать время, претерпеть, доколь не удвоятся их силы всем, что безостановочно к ним посылается, и до собрания всех способов медлить, а потом возобновить, может быть, с удвоенною яростию бомбардировку, а, быть может, и атаку с трех сторон. Успеют ли они в том, один Бог знает! Вопрос: что тут нам делать? Разумеется, это трудно решить, а в особенности Мне здесь, могу только указывать, решение предоставляя тебе. Быть может, что замыслы противников рушатся не только от геройской обороны и усугубленных мер защиты, но и от влияния зимней погоды, от трудности стоянки, от затруднения подвозов и прочего, от времени года происходящего. Это неоспоримо быть может, но не верно. Между тем работы их продолжаются, и ежели беспрепятственно дадим им делать, что хотят, то они возведут скоро крепость против крепости»… (3).
В начале 1855 года, Император Николай писал князю Меншикову: «Сведений новых об отправлениях неприятельских войск нет; все прежние, но к весне, вероятно, будут новые силы отправлять. Вопрос: дойдут ли вовремя и много ли останется в живых прежних войск? Думаю, что настала для них эпоха гибели, ежели погода продержится такая же хотя месяц. Надеюсь, что наши войска не терпят от нее, ибо мы зимы не боимся. Лишь бы удалось хорошо их кормить, и для того не щади ни трудов, ни издержек, дабы непременно люди были сыты вдоволь. Прибавить можно водки; хорошо бы и збитень завести, было б из чего» (4).
Незадолго пред тем, Государь писал князю Меншикову: «Считаю справедливым велеть тебе объявить всем войскам, составляющим другой месяц гарнизон Севастополя, как сухопутным, так и морским, что, в признательность за их беспримерное мужество, усердие и труды в течение сего времени, Я велел им зачесть каждый месяц за год службы, по всем правам и преимуществам. Они это вполне заслуживают; объяви о том на 6-е декабря. Ты скуп представлять к наградам; прошу тебя, дай Мне радость наградить достойных»… (5).
Князь Меншиков сознавался в бедственном положении неприятельской армии… «la gelee fait perir des homes et des chevaux a l’ennemi» (морозы губят у неприятеля людей и лошадей) — писал он военному министру князю Долгорукову, просил о подкреплении его войсками, о присылке пороха, жаловался на дороговизну фуража, на дурное состояние дорог; но отлагал изо дня в день решительные действия. Быть может, что расстройство его собственного здоровья не дозволило ему при обороне Севастополя выказать ту деятельность и энергию которыми он отличался при взятии Анапы и при осаде Варны, и потому сам он просил сперва о присылке ему помощника, а потом об увольнении от должности главнокомандующего Крымскою армией. Прибывший по Высочайшему повелению, вследствие представления князя Меншикова, в Севастополь, на смену генералу Данненбергу, в командование 4-м пехотным корпусом, генерал-адъютант Сакен был назначен, 28-го ноября (10-го декабря), начальником Севастопольского гарнизона, а Нахимов — его помощником, что, впрочем, нисколько не изменило обязанностей, принятых на себя последним с самого начала осады и свято исполненных до последнего дня его славной жизни. Два дня спустя, назначен начальником войск на Корабельной стороне командир 2-й бригады 11-й пехотной дивизии, генерал-майор Заливкин, а начальником всей артиллерии Севастополя — начальник 1-го отделения генерал-майор Тимофеев.
Отделениями оборонительной линии заведывали: 1-м (бастионы № 5 и № 6, редуты Ростиславский и Шварца, и прилежащие батареи) капитан 1-го ранга Зорин; 2-м (бастион № 4, и прилежащие батареи), по прежнему, контр-адмирал Новосильский: 3-м (бастион № 3 с прилежащими к нему батареями) по-прежнему, контр-адмирал Панфилов; 4-м (бастионы Корнилова, № 1 и № 2 с прилежащими батареями) контр-адмирал Истомин, потом капитан 1-го ранга Юрковский, и наконец капитан 1-го ранга Керн.
Что касается до Севастопольского гарнизона, то состав и число его, в продолжении времени от сражения при Инкермане до половины февраля. весьма мало изменились, именно введены в город: 10-й дивизии Томский и Колыванский егерские полки; 11-й дивизии Селенгинский и Якутский пехотные полки с 9-го декабря ст. ст. два месяца стоявшие на Бельбеке) и Камчатский егерский полк; 4-й стрелковый батальон; три роты 4-го саперного батальона и 2-я легкая батарея 10-й артиллерийской бригады, в 8-ми-орудийном составе. Выведен из города 16-й дивизии Углицкий егерский полк. Вообще же, во все это время, гарнизон состоял в числе до 40 тысяч человек сухопутных войск и нескольких тысяч моряков.
Подкрепления нашей Крымской армии, с 24-го октября (5-го ноября) до половины (конца) марта, состояли из пятых и шестых батальонов Волынского, Минского и Украинского полков и 8-й дивизии, которую однако же было приказано оставить у Перекопа, а потом разрешено направить против Евпатории (6). Таким образом эти незначительные подкрепления и люди, вышедшие из госпиталей, едва могли заменить урон. понесенный нашею армией от болезней, вылазок и бомбардирования. Приняв во внимание, что Союзная армия под Севастополем, в начале ноября, считала в рядах не более 65-ти тысяч человек, против которых у нас стояло до 85-ти тысяч, и что неприятели тогда еще не успели построить свои циркум и контр-валационные линии, очевидно, что выгоднейшее время для решительного нападения на Союзников было начало ноября. Если же ненастье и грязь не дозволяли нам атаковать неприятеля, то с наступлением первых морозов, мы могли воспользоваться превосходством нашей армии в численном отношении и расстройством неприятельских войск, в особенности Англичан, которых бедственное положение было нам известно. Но потеря Алминского и Инкерманского сражений побуждала нашего главнокомандующего избегать решительных действий и ограничить деятельность нашей армии вылазками. Начальник Севастопольского гарнизона, барон Остен-Сакен, усилив и участив вылазки, содержавшие неприятеля в беспрестанной тревоге, принял целый ряд полезных мер, имевших целью улучшить положение вверенных ему войск. Определены с точностью правила для уборки и относа раненых на перевязочные пункты, и сформированы особые команды носильщиков. Войска, стоявшие на оборонительной линии, должны были постоянно иметь по 8-ми человек с носилками, наряженных с каждой роты, которым было приказано относить раненых отнюдь не далее ближайших резервов к местам, означенным желтыми флагами. Ближайшим же резервам отделений предписано наряжать ежедневно по 12-ти человек с роты, для дальнейшего относа раненых к местам, означенным красными флагами, где раненые получали первоначальное медицинское пособие, и затем отправлялись на перевязочные пункты. Красные флаги находились в четырех местах, по числу отделений оборонительной линии. Установлены правила для удобного и безостановочного сообщения города с Северною стороною. Уменьшено число вестовых, и вообще сокращен расход людей в командировки. Относительно наряда войск на работы, предписано, отделить части для ночной службы в цепи, и разделив их на две смены, наряжать из прочих одну часть людей на дневную, а другую — на ночную работу. Принимая во внимание близость неприятельских батарей к нашему 2-му отделению, наряжать из войск, занимающих тамошние укрепления, на дневную работу только незначительную часть. Из резерва посылать на работы не более трети людей. Затем назначать на работы в сутки:
| На 1-м отделении |
|
| На 2-м отделении |
|
| На 3-м отделении |
|
| На 4-м отделении |
|
| Из резерва: | |
| На 4-м бастионе |
|
| На 5-м бастионе |
|
| Кроме того, может быть наряжаемо на работы: | |
| В инженерном депо |
|
| В артиллерийских мастерских |
|
| На прочие наряды |
|
| Вообще же на все работы в сутки |
|
| а в одну смену до |
|
Офицеры должны были находиться при рабочих, которых приказано было наряжать, по возможности, целыми ротами (7).
Продовольствование нашей армии в Крыму было сопряжено с чрезвычайными затруднениями, превосходившими даже те, которые встретило наше интендантство при снабжении армии жизненными запасами в кампанию 1812 года. Последняя продолжалась всего шесть месяцев; война же в Крыму длилась в течении почти двух лет, на небольшом пространстве, на краю России, в стране, отделенной от наших прочих областей обширною степью, где дороги осенью и зимою весьма неудобны. В первые девять месяцев 1854 года, когда наших войск в Крыму было так мало, что на главном пункте действий, к сражению на Алме, мы успели собрать только 35 тысяч человек, войска эти продовольствовались провиантом, заготовленным для них, по распоряжению военного министерства, по 1-е июля 1855 года. Хотя, по числу прибывших впоследствии войск. и было заподряжено военным министерством, в Ростове-на-Дону, для сплава Азовским морем в Геническ Еникале, Арабат и Керчь, 118 тыс. четв. муки и 16 тыс. четв. круп, однако же этот провиант мог поступить в магазины не прежде второй половины 1855 года. Равномерно 14 тыс. четв. муки и 53,600 четв. овса, заподряженные в симферопольский, перекопский и керченский магазины, могли туда поступить только лишь в 1855-м и 1856-м годах. Дворянство херсонской губернии, и государственные крестьяне таврической губернии, по приглашению Новороссийского генерал-губернатора пожертвовали в пользу войск: первые 15,500 четв. сухарей, а последние 25,820 четв. ржи, из которой тотчас же были приготовлены сухари, но доставка их к армии, в страшную распутицу последних месяцев 1854 года, встретила большие затруднения.
Вторжение в Крым значительных сил Союзной армии заставило нас двинуть туда часть войск, возвратившихся из Дунайских Княжеств в пределы России. Войска эти на марше получали продовольствие из попутных магазинов в достаточном количестве. Вместе с ними были отправлены из Южной армии две (по другим сведениям — три) полубригады подвижного магазина, нагруженные сухарями и крупою, которые прибыли в Крым в октябре. Кроме того, сделано распоряжение о сформировании для Крымской армии двух новых полубригад, каждая в тысячу подвод, со всеми принадлежностями и подводчиками, от дворянства херсонской и екатеринославской губерний, которое изъявило полную готовность на это пожертвование. Обе полубригады, нагрузившись в Бериславле жизненными припасами, вступили в Крым, в ноябре 1854 года (8). Для занятия в этих полубригадах должностей полубригадных и ротных командиров, были назначены офицеры из Южной армии. Как с одной стороны полковые командиры не охотно расставались с хорошими офицерами, а с другой — сами офицеры дорожили случаем участвовать в военных действиях, то выбор командиров в подвижной магазин был весьма неудачен, что впоследствии подало повод к беспорядкам и злоупотреблениям (9).
Как в исходе октября 1854 года. уже было в Крыму на казенном довольствии до 140 тыс. человек и более 40 тыс. лошадей, то князь Меншиков приказал заготовить на полуострове, чрез чиновников, подрядчиков и покупкою, около 200 тыс. четв. муки, 53,400 четв. сухарей, 64 тыс. четв. круп, до 90 тыс. четв. овса и ячменя, 730 тыс. пудов сена, 20 тыс. пудов соли и 24 тысячи ведер трех-пробного вина. Кроме того, поступило пожертвований: от дворян херсонской губернии 15,500 четверт. и от жителей Таганрога, Ростова и Мариуполя 16,486 четв. сухарей; от государственных крестьян таврической губернии 25,820 четвертей и от разных лиц 500 четв. ржи, 690 четв. овса и ячменя, 3,200 пудов сена, 1028 штук различного скота, и проч.
Но из всех этих поставок, по наступившей распутице, ни одна не была выполнена в срок, а многие вовсе не исполнены.
Главнокомандующий Южною армией, князь Горчаков, желая содействовать исправному продовольствованию войск, действовавших в Крыму, просил, еще в октябре 1854 года, князя Меншикова уведомить: какое требуется пособие от Южной армии в этом отношении? В ответ на сей вызов, князь Меншиков писал, в декабре 1854 года, что для обеспечения продовольствием вверенных ему войск необходимо: во 1-х, заготовить к 1-му марта 1855 года, в Каховке и Перекопе, 100 тыс. четв. муки с пропорциею круп, обратив 40 тыс. четв. муки в сухари, и, во 2-х, усилить в Крыму перевозочные средства, для доставки припасов от Перекопа к местам расположения войск. Князь Горчаков, не найдя возможным поставить в столь короткий срок такое количество припасов, особенно по затруднительности в перемоле зернового хлеба и приготовлении сухарей, обратился, по предложению генерала Затлера, к инспектору ной кавалерии, графу Никитину, и просил его уступить помянутый провиант из округов военных поселений; но граф Никитин нашел возможным поставить от военных поселений только половину требуемого количества запасов, да и то не до Перекопа или в Каховку, а лишь до Бериславля. Это заставило князя Горчакова сделать распоряжение о заготовке чрез комиссионеров, по ценам, утвержденным губернаторами, в Бериславле, Каховке, Казацком, Перекопе и Алешках, 85-ти тыс. четв. муки, 25-ти тыс. четв. сухарей и 10,375 четв, круп, для того, чтобы войска, направляемые из Южной армии в Крым, могли пополнять провиант, израсходованный ими на марше, и вступить на полуостров с полным количеством положенных припасов. Сухари приготовлялись у жителей в окрестностях Бериславля, с платою им за сушку и доставку сухарей в магазины по 73 коп. от четверти. Кроме того в Николаеве заготовлялись 40 тыс. четв. муки и солонина.
Для усиления же перевозочных средств Крымской армии, князь Горчаков отправил к ней еще две полубригады паро-конных подвод, собранных от жителей херсонской и екатеринославской губерний, а по распоряжению самого князя Меншикова, сформирован средствами полуострова вьючный магазин в тысячу лошадей. Таким образом в Крыму, в начале ноября, образовался подвижной магазин, в 5 тысяч подвод и тысячу вьюков; а при Южной армии остались только четыре полубригады, сформированные от бессарабских жителей в 1853 году, и две роты из подвижного магазина, сформированного в 1854 году, всего же до 4,500 подвод.
Наконец от жителей курской, воронежской, харьковской и екатеринославской губерний, по распоряжению генерал-адъютанта Анненкова, должно было поступить по раскладке: 278 тыс. четв. суха рей, 28 тыс. четв. муки, 60 тыс. четв. круп и 230 тыс. четв. овса или ячменя.
Вообще же, в половине марта 1855 года, с принятием начальства над войсками в Крыму князем Горчаковым, ожидалось, за исключением израсходованного к этому времени провианта:
Муки и сухарей в равной пропорции — 648,000 четв.
Круп — 117,600 четв.
На лицо же было всего: муки и сухарей 109,000 четвертей, а за удовлетворением войск по 1-е мая 61,000 четв., т. е. едва на один месяц.
Остальное же количество свозилось постепенно и поступало в магазины гораздо позже. Из числа 197,000 четв. провианта, заготовленного по распоряжению военного министерства, доставлено в Крым только 3,305 четв. Комиссионеры окончили порученные им поставки частью в мае, частью в продолжении лета и в октябре; а хлеб, собираемый по реквизиции генерала Анненкова, к 1-му мая 1855 года только лишь свозился на сборные пункты губерний, а в Ярошек и Аэрчи (пункты вне полуострова) доставлен окончательно в сентябре (10). Дальнейшая же перевозка провианта к местам расположения войск, в глубокую осень, представляла чрезвычайные затруднения. На всем протяжении от Перекопа до Севастополя дороги были до того испорчены, что курьеры не редко ехали шагом, с остановками на пути. Пирогов, на курьерских, употребил на проезд 72-х-верстного расстояния, от Симферополя до Севастополя, более полуторы суток. Обоз с провиантом, высланный из Перекопа 17-го декабря, прибыл в Симферополь 21-го января, следовательно, прошел 134 версты в 34 дня, т. е. кругом по 4 версты в сутки (11).
Еще большие трудности представляли добывание и доставка к войскам фуража, при значительном числе кавалерии, введенной на полуостров. Годовая потребность фуража для войск, сосредоточенных в марте 1855 года в Крыму, на 68 тысяч строевых и 30 тысяч подъемных лошадей, составляла: 1,400,000 четвертей овса, 11,520,000 пудов сена и 1,840,000 пудов соломы. На лицо же на всем полу-острове тогда оказалось всего 2,800,000 пудов продажного сена, что покрывало только двухмесячную с небольшим потребность войск, а, между тем, до появления подножного корма оставалось еще полтора месяца, а до нового сена — до трех месяцев. К тому же, имевшееся в виду сено было раскинуто в расстоянии ста и более верст от расположения войск.
Для своза провианта, фуража и других жизненных припасов, а также дров (128,000 саж.), полагая, что провиант и зерновой фураж будут привозиться из мест, лежащих от театра военных действий в расстоянии 500 верст, 80 и дрова — за 85 верст, необходимо было, чтобы, в течении 8-ми месяцев, когда по свойству дорог подвозы возможны, находилось в постоянном движении не менее 182,600 подвод; а как в подвижном магазине было их только 7,000, то остальные 125.600 подвод должны были доставить жители, что было весьма обременительно для всех губерний. прилежащих к театру войны.
Такие поставки усложнялись скудостью перевозочных средств на театре войны. В 1848 году на Крымском полуострове считалось лошадей 54 тысячи и рогатого скота 158 тыс. штук, а за исключением из числа последних коров и телят, примерно 5, оставалось волов, годных для перевозки тяжестей, не более 80-ти тыс. или 15 тыс. подвод. А как с начала войны до марта 1855 года, от закупки волов на мясные порции войскам, уменьшилось в Крыму число рогатого скота на T то можно было рассчитывать только на 25 или 80 тыс. конных и воловых подвод, тем более, что годовая пропорция мяса для армии превосходила числительность всего рогатого скота, находившегося до войны на полуострове.
Затруднительность добывания фуража покупкою заставила полки легкой резервной кавалерийской дивизии продовольствовать лошадей посредством фуражировок; войска 6-го корпуса, расположенные под Севастополем, обратились к тому же способу. Следствием того было оставление своих жилищ всеми жителями евпаторийского брав с собою скот и все, что успели увезти из движимого имущества, укрылись в Евпатории. В деревнях не осталось ни одной души, а посылаемые на фуражировку части войск, хозяйничая по собственному произволу, забирали все, что могли, и, как обыкновенно бывает, не редко брали вдвое и втрое более действительной потребности. По прибытии в Крым князя Горчакова, сделано было распоряжение об описании имущества в оставленных жителями селениях, но к тому времени в них уже почти ничего не было и всего собрано: муки 490 четв., ячменя 8,700 четв. И сена 2,000 пудов. По прибытии в Крым князя Горчакова, главное внимание его по продовольственной части было обращено на два предмета, состоявшие в тесной связи между собою: 1) скудость перевозочных средств и 2) дороговизну сена. (Для войск были утверждены цены на сено: расположенным в Севастополе за пуд 1 р. 60 к., а находившимся в окрестностях 1 р. 30 к.). Для устранения, по возможности, этих неудобств, были сделаны следующие распоряжения: во 1-х, отдан приказ, чтобы войска, коим предоставлялось самим приобретать волов для мясных порций, отнюдь не покупали их на полуострове, а лишь вне Крыма; во 2-х, как главная причина дороговизны сена заключалась в недостатке перевозочных средств, то предписано полкам завести повозки, (на что им отпущены деньги), с тем, чтобы в эти повозки впрягать порционных волов и на них подвозить сено, а волов на пути кормить травою. Тогда же пони-жены цены на сено, так, что чрез это распоряжение сделано экономии в течении 1855 года до 7-ми милл. рубл. В 3-х, поручено генерал-адъютанту Анненкову, в северных уездах таврической губернии, пригласить помещиков, государственных крестьян и колонистов усилить сенокошение, вызвав работников из других губерний, и войти в соглашение с землевладельцами об уступке ими в пользу войск сенокосных полей и лугов, и уборке сена, как собственными их средствами, так и наемными косцами, имея при том в виду, чтобы пуд заготовленного таким образом сена обошелся на месте казне не дороже 25-ти или 30-ти копеек. Но и этот способ добывания сена мог доставить только часть необходимого количества.
Выше уже сказано, что годовая потребность сена для войск, находившихся на полуострове в 1855 году, простиралась до 11-ти миллионов пудов. По доставленным же гражданским управлением в интендантство сведениям, владельцы земель таврической губернии могли приготовить сено не прежде конца сентября, т. е. когда уже не было бы подножного корма и когда, со дня на день, надлежало ожидать распутицы; да к тому же, вместо 11-ти милл. пудов, имелось в виду накошенного помещиками сена менее 2-х милл. пудов, из коих, за отдаленностью и бездорожьем, войска, сосредоточенные около Севастополя, могли получить не более 433 тыс. пудов (12).
Так рушилось дело, на котором основывались все расчеты о снабжении фуражом войск, сосредоточенных в окрестностях Севастополя. Но, несмотря на то, войска в последующее время не встретили недостатка в сене, и при том (чему не встречаем примера ни в одной из прежних войн) оно было доставляемо интендантством, по ценам, дешевейшим тех, по которым полки отказались сами продовольствовать лошадей (Распоряжения интендантства, по принятии князем Горчаковым начальства над войсками в Крыму, изложены впоследствии).
Заметим, что для облегчения перевозки сена и соломы из южных губерний в Крым, были изыскиваемы различные средства; но все они оказались на опыте недостаточными, либо неприменимыми к делу. Так, военный министр князь Долгоруков представил на Высочайшее усмотрение обзор различных прессов для сжимания в тюки сена и соломы, из коих русский плотничный пресс был признан самым удобным, и потому Император Николай Павлович соизволил на передачу модели этого пресса новороссийскому и бессарабскому генерал-губернатору графу Строгонову, для введения прессов и употребления их при перевозке сена и соломы. Подобный способ транспортировки фуража действительно принес пользу при ведении войны Англичанами на Пиренейском полуострове, но может быть выгоден только при перевозках водою или по железной дороге, а не на крестьянских телегах, потому что прессы уменьшают только объем, не облегчая тяжести. На паро-воловую подводу нельзя грузить более 35-ти пудов, и громоздкость сена не препятствует помещать на телегу такое его количество, а большего пара во лов не свезет. Прессованное сено подвергается меньшей раструске; но его, как и непрессованного, нельзя перевозить на значительных расстояниях без подножного корма, потому что, полагая на пару волов по 1 1/2 пуда сена в сутки с грузом и на обратный путь порожняком, они съедят весь нагруженный фураж в 11 переходов, к тому же, сено никогда не собирается на одном месте в большом количестве, и потому, при введении прессов, пришлось бы беспрестанно перевозить и устанавливать их на лугах и полях; а для перевозки каждого пресса потребовалось бы до 12-ти и более подвод, на которых с большею пользою можно перевезти 400 пудов сена. Все это заставило отказаться от употребления прессов (13).
Ежели интендантская часть Крымской армии, по свидетельству участников последней Восточной войны, была весьма удовлетворительна, в отношении к снабжению войск провиантом и фуражом, то призрение больных и раненых, напротив того, заставляло желать многого. Само собою разумеется, что порицания, коим подвергалась в то время наша госпитальная часть, были отчасти основаны не на всестороннем обсуждении всех обстоятельств, оказывавших на нее могучее, неотразимое влияние, а на слухах и толках, ходивших в публике, незнакомой с существом дела. Поэтому беспристрастное изложение средств, состоявших в распоряжении медицинского начальства, и употребления их, может послужить к раскрытию истины.
Мы уже видели, что высадка Союзников в Крым застигла нас как бы врасплох: Севастополь, главный пункт полуострова, был почти совершенно беззащитен с сухого пути; войск у нас там было мало. Сообразно с тем, мы имели в Крыму военные госпитали только в Севастополе, Симферополе, Феодосии, Керчи и Перекопе, всего на 1,950 кроватей, да, сверх того, в симферопольской городской больнице могло быть помещено до ста больных. Присоединив к тому запасные средства госпиталей и лазаретный материал войск, мы едва могли призреть 8,000 больных (14).
В сражении на. Алме мы потеряли ранеными и контужеными более 3-х тысяч человек, и как несколько сот из них остались на поле сражения, откуда были перевезены на французском пароходе в Одессу, то можно считать безошибочно число раненых, перевезенных в крымские госпитали, в 2,500. Все они, а равно и больные, лежавшие в Севастополе, еще до первого бомбардирования 5-го (17-го) октября, были отправлены в Симферополь и Бахчисарай, где скопилось до 4-х тысяч больных и раненых. Все это делалось наскоро, сообразно с имевшимися весьма скудными средствами.
Не было достаточно ни помещения, ни кроватей, которые не успели заготовить; на месте же приобрести их нельзя было и думать, потому что жители — Татары кроватей не употребляют. Не доставало ни белья, ни даже необходимой для больных пищи. Человек на триста, большею частью раненых, приходилось по одному врачу, а в лекарствах и перевязочных припасах уже и в то время оказывался недостаток (15).
Главнокомандующий Южною армией, получив в октябре сведение об истощении в Крыму перевязочных припасов, предписал тогда же кременчугской комиссариатской комиссии отправить в Перекоп и Херсон 180 тыс. аршин бинтов, 52 тысячи арш. компрессов и 250 пудов ветоши; но эти припасы, высланные в глубокую осень, прибыли в Крым после прибытия подкреплений из Южной армии и сражений при Балаклаве и Инкермане, т. е. уже тогда, когда потребность в госпитальных средствах увеличилась примерно в пять раз.
Войска двигались из Южной армии в Крым, частью в страшную распутицу, частью в морозы, сопровождаемые метелями и вьюгами, и в продолжении похода помещались на ночлег в тесных избах, где не могли иметь нужного отдыха. По прибытии же в окрестности Севастополя, когда наступила ненастная и холодная погода, солдаты устраивали для своего жилья шалаши из хворосту и соломы, а в степных местах стояли на бивуаках, частью же толпились в оставленных жителями татарских селениях. Севастопольский гарнизон, в продолжении всей осени и зимы, располагался на бастионах и батареях, имея вблизи сборные избы, либо в казармах. В таких обстоятельствах. болезни в войсках с каждым днем развивались и усиливались.
Между тем, в октябре, последовали бомбардирование Севастополя и сражения при Балаклаве и Инкермане, значительно умножившие число раненых. В начале ноября 1854 года. из показываемых по спискам 1269323-х строевых нижних чинов, кроме оставленных в госпиталях Южной армии около 6,000 человек, состояло в госпиталях и лазаретах Крымской армии более 21-й тысячи человек, всего же 27.244 чел., в числе коих раненых 10.553, не считая легко-раненых, остававшихся на службе при войсках (16).
Бомбардирование в начале (в половине) октября, нанеся огромные повреждения Сухопутному госпиталю, расположенному между 5-м и 6-м бастионами, и Морскому госпиталю, на Корабельной, заставило нас переместить наскоро больных и раненых на Северную сторону: в провиантские магазины, на Михайловскую батарею и в бараки. Легко вообразить, как тягостна была такая переноска для трудно-больных и для раненых, которых, за недостатком рук и средств, не успевали перевязать надлежащим образом. Медицинской администрации при сухопутных госпиталях не было никакой, и каждый врач поневоле становился оператором (17).
Сражение при Инкермане, в котором наши войска понесли огромный урон, поставило нашу медицинскую часть в безвыходное положение. Когда происходило это сражение, тогда ни в севастопольских, ни в симферопольских госпиталях уже не было ни одного свободного места. А, между тем, в день 24-го октября (5-го ноября) было наших раненых и контуженых до 6,600 человек, и если бы многие из них не остались во фронте, то их некуда было бы девать. Несколько дней после Инкерманского сражения, Севастополь был буквально наполнен ранеными, которые оставались не только без перевязки, но даже без крова и пищи, несмотря на все усилия начальства. Чтобы удалить эту массу раненых и больных от осажденного города, решено было отправить их в Симферополь, единственный большой город на всей линии сообщения Крымской армии с остальною Россиею. Еще в половине (в конце) сентября, после сражения при Алме, было предписано военному губернатору города Симферополя, графу Адлербергу, приготовить помещение не менее как для 6,000 раненых. Само собою разумеется, что неотлагательное исполнение такого приказания в городе, населенном всего 18-ю тысячами жителей, оказалось невозможным. Когда же, после сражения при Инкермане, многие из симферопольских жителей успели оставить город и когда были очищены многие из публичных зданий, тогда целая половина Симферополя обратилась в громадный госпиталь, переполненный ранеными и больными: число первых впоследствии доходило до 18-ти тысяч, а больных к марту 1855 года набралось до 9-ти тысяч. Но и там, по недостатку медицинских средств, больные находились в бедственном положении. Нередко приходилось им, по прибытии в Симферополь, проводить на повозке полдня и более; затем, не снимая с них окровавленного платья, их укладывали, за неимением постелей, на полу, на рогожи, или на солому. Госпитальная прислуга была крайне плоха. Из тысячи служителей, постоянных было не более ста: остальные же назначались временно из выздоровевших, либо из музыкантов, и сменялись, еще не успев привыкнуть к госпитальной службе (18).
Недостаток в местах для помещения больных и раненых заставил тогда же приступить к перевозке их из Симферополя в Херсон, немецкие колонии, Карасубазар и Феодосию. Состоявший при войсках подвижной госпиталь был сильно расстроен от долгого похода, и потому отправляли больных на повозках подвижного магазина. возвращавшихся из Севастополя, стараясь высылать их небольшими частями, чтобы доставить перевозимым людям на ночлегах укрытие. Но как погода стояла ненастная, то телеги вязли в грязи по самые ступицы и больные по целым часам оставались под проливным дождем. Зимою, когда люди были хорошо одеты, перевозка исполнялась удобнее и смертность уменьшилась; но за то больные иногда отмораживали себе ноги. В конце 1854 года, по случаю сильных морозов, транспортировка больных была приостановлена, но потом, когда из военных поселений прислали полушубки, она продолжалась прежним порядком, и в четыре месяца, с 1-го ноября 1854 года по 1-е марта 1855 года, вывезено из севастопольских и симферопольских госпиталей около 15,000 человек. В числе их было отправлено более 3-х тысяч раненых в немецкие колонии и селения государственных крестьян мелитопольского и бердянского уездов, которые, приняв больных на свое попечение, перевезли их к себе, большею частью безвозмездно, в собственных крытых повозках, и снабжали их теплою одеждою. Нагайские Татары также оказали большие услуги войскам, перевозя на своих подводах раненых и больных в северные уезды таврической губернии. К сожалению, транспортировка этих страдальцев, производившаяся всеми возможными способами, но без всякой системы, не достигала своей цели. «Этапов не было вначале устроено, а дурные дороги и неудобные подводы, недостаток медиков и фельдшеров, перевязочных материалов, медикаментов и хирургических инструментов, наконец теплой одежды и пищеварительных котлов, производили разрушительное влияние на здоровье страждущих, в особенности при перевозке их в глубокую осень и зиму. Бывали даже случаи, что десятая часть перевозимых умирала в пути, делаясь жертвою страшных лишений и беспорядков, что следует отнести отчасти и к небрежению военного начальства о сбережении здоровья нижних чинов. С ноября 1854 года, по март 1855, многие транспорты прибыли из Севастополя и Симферополя в чрезвычайном беспорядке, без медиков, фельдшеров и необходимых медицинских средств; в особенности замечателен в этом отношении транспорт, высланный 29-го октября из симферопольского госпиталя в немецкие колонии мелитопольского уезда. в числе более 1.500 раненых. В транспорте этом, отправленном без осмотра врачей, по назначению одних фельдшеров, оказались весьма тяжело-раненые, без зимней одежды и обуви, в окровавленных шинелях и рубашках, и даже с пулями в членах, которых нельзя было вынуть, по неимению хирургических инструментов. Этот транспорт, испытав всевозможные бедствия, прибыл по назначению 7-го ноября; однако необходимые операции произведены раненым уже в конце декабря» (19).
После этого весьма понятно, почему Союзники, отправляя своих больных и раненых морем в Константинополь, теряли менее людей, нежели мы, будучи принуждены перевозить больных на тряских телегах по дурным дорогам.
Но как ни мрачна картина бедствий, разразившихся над нашими страдальцами, как ни естественно чувство негодования на подобные беспорядки, можем ли мы кого-либо винить в том? Мы уже видели, что и военное, и медицинское управление, застигнутые неожиданно неприятельскою высадкою, на всяком шагу должны были бороться с препятствиями и недостатками. Военное начальство, после потери сражения на Алме, было озабочено участью флота, не имевшего возможности противиться грозной Союзной армаде, и защитою города, почти совершенно открытого. Затем наступило бомбардирование, которому до того времени не было примера. Уже тысячи раненых наполняли Севастополь, когда последовало сражение при Инкермане и число требовавших помощи утроилось, между тем как неприятель ежеминутно угрожал городу штурмом. В таких обстоятельствах, что мог сделать главнокомандующий? Что могла сделать медицинская часть, при недостатке врачей, хирургических инструментов, госпитальных средств, лекарств и хорошей прислуги? Да ежели бы все это и было в довольном количестве, то что можно было сделать при ужасном столплении больных и раненых, замедлявшем благоприятный исход лечения и порождавшем повальные болезни? Подобные бедствия, в большем или меньшем размере, случались во все войны, и чтобы предупредить их в будущности, необходимо в мирное время приискать средства к святому делу — призрения воинов. При наступлении же войны, эти средства должны быть готовы т достаточном — изобильном, если возможно — количестве; в противном случае. все меры, принятые для облегчения участи раненых и больных, будут неудовлетворительны.
Так, в Восточную войну 1853—1856 годов, когда, при первом зловещем слухе о тяжком положении наших раненых, вся Россия выказала готовность оказать им посильную помощь, когда ежеминутно посылались в Крым пожертвования, от щедрых даров Августейшего Дома до лепты бедной вдовицы, всего этого оказалось недостаточно для совершенного удовлетворения нужд наших воинов, истерзанных при защите родного края. Тем не менее однако же было сделано все возможное, чтобы облегчить их участь. Везде. во всяком кружке общества, трудились женщины, приготовляя корпию, бинты и холст для военных госпиталей. Покойная Императрица Александра Феодоровна прислала в Севастополь из своих имений значительное количество разных вин. Великий Князь Константин Николаевич составил особый комитет для сбора пожертвований, назначенных преимущественно для моряков, первых защитников Севастополя. Отправленные в Крым Его Высочеством надежные чиновники не только снабжали страдальцев деньгами, но и заботились о доставлении им хорошего присмотра, пищи, вина, табаку и проч. Великие Князья Николай и Михаил Николаевичи, будучи свидетелями доблестных подвигов нашего воинства, разделяя труды и опасности с защитниками Севастополя, оказывали щедрую помощь раненым. Тогда же флигель-адъютанты и другие лица, по поручению самого Государя, раздавали деньги раненым сухопутного ведомства, что конечно, по большому числу нуждавшихся в помощи, представляло большие затруднения и могло быть успешно лишь благодаря усердию исполнителей Высочайшей воли.
По словам одного из свидетелей обороны Севастополя — «Особенно высокие подвиги в деле при-зрения больных оказала Великая Княгиня Елена Павловна. ее деятельное, энергическое покровительство дало уходу за ними надлежащую организацию и определенный характер, преимущественно выразившиеся в образовании Крестовоздвиженской общины сестер милосердия. Впоследствии, по указанию Государыни Цесаревны, ныне Государыни Императрицы Марии Александровны, учреждена другая, такая же община, действовавшая вне Севастополя. Но еще до того, Государыня Цесаревна отправила в Крым особую комиссию, из графов Виельгорского, Палена и Остен-Сакена, снабженную значительными средствами, на которую было возложено дать делу призрения раненых наиболее благотворное направление и сделать для всей армии то, что с самого начала с таким успехом было достигнуто для морского ведомства. Только в дышащем любовью к человечеству сердце могли зародиться высокие благотворные цели, начертанные в правилах для руководства комиссии. Не ограничиваясь улучшением быта страждущих в материальном отношении, удовлетворяя всем требованиям медицины и гигиены, комиссия, по мысли Императрицы, должна была, сообща с сестрами милосердия, как бы заменять собою Провидение для больных и раненых воинов. ее члены были обязаны доставлять нравственную поддержку и утешение изувеченным и умирающим, выслушивать их завещания и просьбы, с участием расспрашивать об их семейных обстоятельствах и поселять в них уверенность, что близкие их сердцу родные — будь это покинутая мать, осиротевшие дети, брат или сестра, либо наконец дряхлые беспомощные родители, потерявшие последнюю опору — ни в чем не будут нуждаться после их смерти» (20).
Участие женщин всех сословий общества в призрении раненых, с самого начала осады Севастополя, было благотворно. Все жительницы города изъявили готовность посвятить себя служению и помощи страждущим; а с образованием Крестовоздвиженской общины уход за больными получил широкое развитие. Вообще деятельность этих женщин выше всякой похвалы. Их заботы не только облегчали материальное положение больных и страдания раненых при операциях, но и ободряли их нравственно своим теплым участием и ласковым обращением. «Только очевидец мог составить себе верное понятие о самоотвержении и героизме этих женщин — говорит Гюббенет, — С редким мужеством переносили они не только тяжкие труды и лишения, но и явные опасности. они выдержали бомбардирование с геройством, которое сделало бы честь любому солдату. На перевязочных пунктах и в госпитале они делали перевязки раненым, не трогаясь с места, несмотря на то, что бомбы, то и дело, летали кругом их и наносили присутствующим тяжелые раны. Еще более удивления достойны многие из них (Барщевская, Мещерская и другие), с истинно христианской любовью помогавшие врачам при самых трудных операциях, перевязывавшие кровоточащие сосуды с величайшим хладнокровием и вообще подававшие больным всякого рода помощь» (21).
Одновременно с проявлением всеобщего теплого участия в судьбе раненых, профессоры Петербургской Медико-Хирургической академии Пирогов и Киевского университета Св. Владимира Гюббенет изъявили готовность ехать в Крым, для подания помощи страждущим воинам. Оба они отправились туда в сопровождении нескольких молодых врачей, большею частью своих слушателей. Первому из них, по желанию Великой Княгини Елены Павловны. были подчинены сестры Крестовоздвиженского общества. Прибыв в Севастополь в первой (во второй) половине ноября. Пирогов тотчас приступил к устройству хирургической части и принял меры для устранения ошибок и недосмотров в деле призрения больных и раненых. Как число врачей было крайней недостаточно (Так, наприм., на Корабельной, в январе 1855 года, при госпитале с 1,500 больными было всего 8 врачей, из коих 2 вскоре заболели тифом), то со стороны правительства последовал вызов на службу русским и — посредством посольств — иностранным врачам. В 1854 и 1855 годах поступило в Крымскую армию всего около 300 своих и 114 немцев и американцев; но иностранцы, по незнанию ими русского языка, не могли принести большой пользы. Решено было также приступить к ускоренному выпуску врачей из Медико-Хирургической академии и университетов, еще до окончания ими курса наук, и таким образом выпущено и отправлено в армию до 700 человек. Но и эта мера оказалась неудовлетворительною. Молодые люди, непривычные к чрезвычайным трудам и лишениям, почти все переболели тифом. Вообще смертность между врачами была значительна: из 2,840 человек, находившихся при армиях, в продолжении войны умерло 854, т. е. 1/8 часть, и в том числе убито только 5. Из 3,759 фельдшеров и фельдшерских учеников выбыла умершими и больными почти половина (22).
Медицинское управление имело во главе генерал-штаб-доктора армии Шрейбера; профессор Пирогов принял на себя инспектирование госпиталей в Крыму и общий надзор за хирургическою частью, а профессор Гюббенет, тотчас по прибытии в Севастополь, отправился на Южную сторону, на главный перевязочный пункт, тогда находившийся в доме дворянского собрания. Медицинская часть морского ведомства имела свое особое управление, и главный перевязочный пункт состоял в руках морских врачей, в ведении медицинского инспектора Рождественского.
Как по мнению профессора Гюббенета, поддержанному и Пироговым, здание дворянского собрания, от продолжительного в нем помещения раненых, оказалось весьма неблагоприятно в гигиеническом отношении, то главный перевязочный пункт был переведен в дома у Артиллерийской бухты, а для гангренозных и безнадежных раненых отведен так называемый Екатерининский дворец; на Корабельной же главный перевязочный пункт находился в морских казармах (23).
В начале (в половине) марта 1855 года, из числившихся по спискам 148,789 нижних чинов Крымской армии, находилось в госпиталях и лазаретах около 32-х тысяч человек, из коих раненых было 8,902 (24).
В таком положении находилась госпитальная часть во время принятия начальства над войсками в Крыму князем Горчаковым.
Приложения к главе XXVI.[править]
(1) Алабин. Походные записки в войну 1853, 1854, 1855 и 1856 годов. II. Прилож. 48-49. — Guerin. Histoire de lа derniere guerre de Russie (1853—1856). II. 45-47.
(2) Guerin. II. 28, 48—49 et 69—71.
(3) Из письма Императора Николая Павловича, от 27-го ноября 1854 г.
(4) Из письма Императора Николая Павловича, от 5-го января 1855 г.
(5) Из письма Императора Николая Павловича, от 29-го ноября 1854 г.
(6) Тотлебен.
(7) Тотлебен.
(8) Ф. Затлер. Записки о продовольствии войск в военное время. II. 30-32.
(9) И. Л-ский. Впечатления военного врача в крымскую кампанию. (Русск. Вестн. 1873. № 7).
(10) Ф. Затлер. Записки о продовольствии и проч. II. 32-35. — Его же. Описание распоряжений, по снабжению Крымской армии в войну 1854—1856 г. продовольственными и огнестрельными припасами. 78-80.
(11) Н. Соловьев. Скорбные листы Крымской кампании. (Русск. Вестн. 1872. № 9).
(12) Ф. Затлер. Записки о продовольствии и проч. I. 253—259. — Его же. Описание распоряжений и проч. 88-89.
(13) Ф. Затлер. Описание распоряжений и проч.
(14) X. Гюббенет. Очерк медицинской и госпитальной части русских войск в Крыму, в 1854—1856 годах. 2.
(15) X. Гюббенет. 3. — Ф. Затлер. О госпиталях в военное время. 209.
(16) Ф. Затлер. О госпиталях. 210—213.
(17) X. Гюббенет. 7.
(18) Н. Соловьев. — Ф. Затлер. О госпиталях. 217.
(19) Из донесения Высочайше учрежденной комиссии до госпитальному делу.
(20) X. Гюббенет. 6-9.
(21) X. Гюббенет. 18-19.
(22) X. Гюббенет. 19-21.
(23) X. Гюббенет. 33 и 35-37.
(24) Ф. Затлер. О госпиталях. 214.
Глава XXVII.
Штурм Евпатории.[править]
Современное положение дел.[править]
Последним действием наших войск в Крыму, до назначения туда нового главнокомандующего на место князя Меншикова, было нападение на неприятеля, занимавшего Евпаторию.
Давно уже высадки, там происходившие, возбуждали опасения Меншикова на счет возможности движения Союзников оттуда к Перекопу; но, по всей вероятности, не столько эти обстоятельства, сколько постоянные требования Государя — открыть решительные действия — побудили нашего главнокомандующего к такому предприятию, которое, оставляя в неизменном положении борьбу под Севастополем, имело вид перехода к наступлению. Военный министр, князь Долгоруков, в письме князю Меншикову, сделал довольно ясный намек о нападении на Евпаторию, что также имело влияние на последующие распоряжения нашего главнокомандующего. В действительности — же занятие Евпатории не могло нам доставить никакой выгоды, потому что нельзя было постоянно удерживать этого города под выстрелами неприятельского флота. Сам Государь сомневался в успехе такого предприятия, хотя и настаивал на переходе в наступательное положение нашей армии. "Буду ждать — писал Он князю Меншикову — состоится ли атака на Евпаторию; кажется, ежели и овладеть ею, то удержаться в ней нелегко будет под морским огнем. Продолжают доходить сюда сведения, что Союзники готовятся к штурму; вчера узнали, будто послано 4 тыс. кирас, в которые хотят одеть штурмующие колонны… Что-то мудрено Мне кажется лезть на штурм в подобном убранстве, да наши штыки сумеют, полагаю Я, и несмотря на кирасы, перещитать им ребра!
Важнее то для Меня, что проходит время для нас удобное, а гибельное врагам; скоро будет тепло и сухо; они усилятся, и тогда будет нам гораздо мудренее достичь предмета наших желаний, ежели теперь не успеем все кончить с имеющимися способами.
«Потому повторяю Мою убедительную просьбу — все хорошо обдумав, сообразить, как наилучше б можно было атаковать врагов, до или после отбитого приступа. Нельзя нам оставаться в бездействии и давать врагам усовершенствовать свои работы и получать подкрепления, и утратить напрасно время, когда мы над ними имеем перевес, зная в каком расстройстве Англичане, и что и Французам не легко» (1).
Предварительное обозрение Евпатории было поручено, во второй половине января (в начале февраля), князем Меншиковым генерал-лейтенантам: начальнику евпаторийского отряда барону К. Е. Врангелю и начальнику артиллерии сего отряда Хрулеву. Барон Врангель донес, что, находя сей город сильно укрепленным, он не может ручаться за успех штурма. Напротив того, генерал Хрулев, производивший рекогносцировку отдельно от барона Врангеля, подойдя к городу так близко, что мог говорить с находящимися там Татарами, нашел, что земляные укрепления Евпатории в некоторых местах еще не были окончены и насыпи так низки, что не прикрывали даже фундаментов городских домов: основываясь на том, Хрулев не сомневался в успехе предположенного нападения. Сообразив такие, противоречившие одно другому донесения, князь Меншиков решился поручить взятие Евпатории генералу Хрулеву и передал под его начальство пехоту и часть кавалерии евпаторийского отряда, в составе 22-х батальонов, 24-х эскадронов и 5-ти казачьих сотен, в числе около 19-ти тысяч человек с 108-ю орудиями (2). Пехота отряда пришла от Перекопа, кроме Азовского пехотного полка, двинутого из окрестностей Севастополя. Вслед затем главные силы князя Меншикова были усилены, прибывшими к Бахчисараю, 5-го и 7-го (17-го и 19-го) февраля, 8-ю резервными батальонами 16-й пехотной дивизии и 4-мя резервными батальонами 17-й пехотной дивизии. Из всего отряда, назначенного для защиты северного прибрежья Черного моря, от Херсона до Перекопа, остались только один баталион Алексопольского егерского полка, 4 резервных батальона 17-й дивизии и сводная кавалерийская бригада генерал-майора Рыжова. Разлитие речки Черной, затруднившее сообщения войск, стоявших по левую сторону ее, с главными силами князя Меншикова, заставило нас, в конце ноября (в первых числах декабря н. ст.), сосредоточит армию на правой стороне речки, расположив войска правым флангом на инкерманских высотах. а левым у селения Чоргун. На левой же стороне речки, у деревни Комары и у часовни Иоанна Постного, были на время оставлены, для наблюдения, Уральский № 1-го и Донской № 53-го казачьи полки (3).
До ноября 1854 года, город Евпатория был прикрыт каменною стенкою, впереди которой находилось несколько батарей, слабой профили, вооруженных орудиями малого калибра. Но после сражения при Инкермане, Союзники обнесли город сплошным земляным валом с глубоким и широким рвом и усилили, как число, так и вооружение батарей. Небольшой евпаторийский гарнизон был усилен несколькими турецкими батальонами, перевезенными из Балаклавы и Камыша. В поло-вине (в конце) декабря, перебежчики из Евпатории донесли, будто бы там находилось до 10-ти тыс. Турок, до 5-ти тысяч Татар, способных носить оружие, и около 700 Французов и Англичан, не считая матросов на судах, стоявших в виду города. Кроме того, по словам их, ожидали в Евпатории Омера-пашу с сильною турецкою армией, по прибытии которой Союзники пред полагали сделать диверсию к Перекопу и действовать решительно против Севастополя.
28-го января (9-го февраля), высадились в Евпатории, под начальством Омера-паши, две турецкие и одна египетская дивизии, с двумя эскадронами и двумя полевыми батареями, в числе 21,600 человек (4). Кроме того, в городе находились: прежний турецкий гарнизон, до тысячи вооруженных Татар, небольшой отряд французской пехоты и команда из 276-ти моряков стоявшего на мели и обращенного в батарею французского корабля «Генрих IV». Заметим, что в то время, когда производилась наша рекогносцировка, укрепления Евпатории, предпринятые в больших размерах и еще не оконченные, были вооружены только 34-мя, большею частью морскими орудиями и 5-ю ракетными станками, но в течении двух недель, истекших до штурма, неприятель значительно усилил и вооружил свои батареи. Шесть военных пароходов, стоявших на рейд, могли принять участие в обороне города.
Проект нападения на Евпаторию сперва был составлен генерального штаба подполковником Батезатулом, но потом изменен генералом Хрулевым. Как местность впереди города могла быть сильно обстреливаема с флангов огнем Союзных пароходов, то предполагалось направить главную атаку на центр, где действие корабельной артиллерии было наименьшее; но, вместе с тем, для развлечения сил и внимания неприятеля, назначено вести две вспомогательные атаки на оба фланга города, начав их несколько ранее главной атаки.
На основании диспозиции для штурма Евпатории, отданной генерал-лейтенантом Хрулевым, 31-го января (12-го февраля) 1855 года, назначены были командовать: всею пехотою отряда — генерал-майор Св. Его Велич. князь П. А. Урусов 2-й; правою колонною, состоявшею из полков графа Забалканского (Черниговского) и Полтавского, с 4-мя батареями, уланскими полками эрцгерцога Австрийского Леопольда (Украинским) и Новоархангельским и двумя сотнями казаков — генерал-майор Бобылев; среднею колонною, из полков Алексопольского и Кременчугского и волонтеров греческого батальона, с тремя батареями и сотнею казаков — генерал-майор Тетеревников; левою колонною из Азовского полка и резервных батальонов Подольского егерского полка, с 4?2 батареями, драгунским Цесаревича (Московским) полком и двумя сотнями казаков генерал-майор Огарев 8-й. Вся артиллерия находилась под начальством полковника Шейдемана: артиллерия правой колонны — полковника Колобова, средней — полковника Сегеркранца, левой — полковника Пущина.
Для наблюдения за Сакскою косою были расположены у сел. Сак драгунские полки Их Императорских Высочеств Великих Князей Константина Николаевича и Михаила Николаевича (Каргопольский и Кинбурнский), с конно-легкою № 22-го батареей, под начальством генерал-лейтенанта барона Врангеля, а для прикрытия сообщения с Симферополем, стояла впереди сел. Багай — 2-я бригада резервной уланской дивизии, под начальством генерал-лейтенанта Корфа.
Генерал Хрулев, имея в виду открыть артиллерийский огонь прямо с ближней дистанции, для наибольшей действительности в стрельбе, и, вместе с тем, предохранить по возможности артиллерию от неприятельского ружейного огня, счел нужным устроить прикрытия для орудий и стрелков. С этою целью, 4-го (16-го) февраля, накануне дня, назначенного для штурма, войска. отслушав молебен в 8 часов утра и приготовясь к бою в течение дня, выступили с мест своей стоянки в 6 часов вечера на сборные пункты, в расстоянии около 4-х верст от города, и провели там ночь, не разводя огней: кавалерии же приказано было прибыть на позицию в 5 часов утра. Между тем, в темную ночь, после 12-ти часов, полковник Шейдеман, под прикрытием казачьих аванпостов и цепи стрелков, поддержанных шестью баталионами, приступил к устройству эполементов для артиллерии и ямок для стрелков, в расстоянии около 250-ти сажен от городской ограды. Назначенные на работу от пехотного графа Забалканского (Черниговского), Алексопольского и Подольского егерских полков, всего 420 человек, построили 76 эполементов, на каждое орудие отдельно, в сорока шагах один от другого, а в интервалах между ними, несколько впереди, по пяти ямок для штуцерных. с рассвету, все 76 орудий, назначенные в боевую линию, заняли эту укрепленную позицию, причем коноводы с строевыми людьми конно-батарейной № 21-го батареи были отведены назад; в резерве остались 32 орудия: за правым флангом позиции конно-легкие батареи №№ 19-го и 20-го, а за левым — 4-я легкая 11-й артилл. бригады и конно-легкая № 23-го батареи. За артиллерией, стоявшею на позиции, в расстоянии от нее двухсот сажен, расположились в первой линии шесть батальонов (по два от каждой колонны), построенные в две линии ротных колонн; за ними, в двухстах саженях, стали во второй линии по два батальона от каждой колонны, построенные в полубатальонные колонны, и наконец, в таком же расстоянии, находился резерв, состоявший из 4-х батальонов правой, из 3-х — средней и 3-х — левой колонны. Кавалерия была построена уступами за внешними флангами резервов правой и левой колонн: на правом фланге Новоархангельский уланский полк, в развернутом фронте, и за ним Украинский уланский, в полковой колонне; на левом фланге Московский драгунский Цесаревича (ныне Лейб-драгунский Московский Его Величества) полк, в полковой колонне. Сотня Донского № 61-го полка стала позади правого фланга улан; прочие же казаки расположились впереди левого фланга драгун.
Неприятель в ночи не мешал нашим работам, но, по всей вероятности, был предупрежден о нашем намерении — штурмовать город — и приготовился к бою. Все орудия и ракетные станки его были размещены по батареям, на коих часть прислуги состояла из Французов вместе с Египтянами; отдельное укрепление впереди мельниц было занято одним из египетских полков с полевою батареей; по всем остальным укреплениям, кроме батареи внутри города, расставлены турецкие войска; Египтяне же, большею частью, находились в резерве.
5-го (17-го) февраля, в 6 часов утра, раздался первый неприятельский выстрел, и вслед затем возгорелась общая канонада, поддержанная штуцерным огнем. Генерал Хрулев, имея в виду начать штурм левым крылом. чтобы отрезать гарнизон Евпатории от Сакской косы. приказал, четверть часа по открытии огня, двум бата реям: № 4-го 11-й артиллерийской бригады и конно-легкой № 23-го, выдвинуться из резерва и стать на левом фланге боевой линии, под входящим углом с прочими батареями, для обстреливания города косвенными выстрелами. Под прикрытием этой канонады, адъютант князя Меншикова, подполковник Панаев, подойдя к стенам города со стороны Сакского озера, и усмотрев, что там не было неприятельской артиллерии, двинул вперед греческий батальон и спешенных казаков от трех сотен № 61-го и одной № 55-го донских полков, за которыми в резерве следовал батальон спешенных драгун, Укрываясь за стенами кладбища и в каменоломных ямах, наши войска подошли к укреплениям на сто шагов и завязали с неприятелем перестрелку. Тогда же из резерва правого фланга была выдвинута в боевую линию 19-я конно-легкая батарея.
Таким образом с нашей стороны действовали 24 батарейных и 76 легких орудий, которым неприятель отвечал огнем орудий большого калибра и 5-ти ракетных станков, поддержанных несколькими полевыми орудиями и действием с пароходов. Несмотря на превосходство Турок в калибрах орудий, наша артиллерия действовала так удачно, что многие из неприятельских орудий были принуждены замолчать и пять зарядных ящиков и погребков взорвано нашими выстрелами. Успеху нашей канонады много способствовали штуцерные, расположенные в ямках между орудиями: они заставили своими меткими выстрелами неприятельских стрелков ослабить огонь и содействовали сохранению прислуги при орудиях.
Генерал Хрулев, заметя ослабление неприятельского огня, решился сделать попытку штурма войсками левой колонны; но предварительно, для связи ее с среднею колонною, приказал перевести дивизион уланского эрцгерцога Леопольда (Украинского) полка с правого фланга и поставить левее резерва средней колонны; тогда же пикинеры драгунского Цесаревича (Лейб-драгунского Московского Его Величества) полка поставлены в трехстах саженях левее улан и, по предложению флигель-адъютанта полковника Волкова, переведен на левый фланг нашей линии, из 2-й бригады резервной уланской дивизии, уланский ее Высочества Великой Княгини Екатерины Михайловны (Елисаветградский) полк.
В исходе 10-го часа утра, вся линия наших выдвинулась вперед на полутораста сажен от городских укреплений и открыла по ним огонь картечью, а стоявшие на нашем левом фланге батареи, легкая № 4-го и конно-легкая № 23-го, подошли к городской ограде на сто сажен и также открыли картечный огонь. Под громом канонады, 3-й и 4-й батальоны Азовского пехотного полка, предводимые генерал-майором Огаревым 3-м, устремились в ротных колоннах на штурм; левее их шел батальон греческих волонтеров, под начальством Панаева, за которым следовал батальон спешенных драгун. Войска наши были встречены сильнейшим ружейным огнем и картечью с укреплений и двух пароходов, между тем как обе наши лево-фланговые батареи должны были приостановить пальбу, чтобы не поражать на-ступающие колонны. Не смотря однако же на понесенный урон, войска наши подошли к самому рву, но не могли через него перейти, найдя его полным водою; к тому же штурмовые лестницы, в две сажени длиною, оказались короткими. Войска наши были отведены назад, под защиту местных прикрытий у кладбища. Генерал Хрулев, убедясь, что взятие Евпатории повлекло бы за собою огромную потерю с нашей стороны, приказал отступать. Войска отошли по трем направлениям: правая и средняя колонны вовсе не были тревожимы неприятелем; а против левой вышли из города три эскадрона и батальон пехоты. Турецкая кавалерия пошла рысью на 1-й и 2-й батальоны Азовского полка, прикрывавшие отступление прочих войск левой колонны. Как только было замечено наступление Турок, то наши оба батальона построились в каре, а легкая № 4-го батарея 11-й артилл. бригады, расположенная в интервале между кареями, приготовилась встретить неприятеля картечным огнем. Турецкая кавалерия, приблизясь к Азовским батальонам на ружейный выстрел, открыла огонь. но не решилась идти в атаку, видя стойкость нашей пехоты, которая, не отвечая на безвредную пальбу Турок, выжидала их приближение. А, между тем, турецкий батальон остановился у кладбища и рассыпавшись по полю сражения, добивал наших раненых, которых мы не успели подобрать при отступлении.
К 11-ти часам утра, пальба совершенно прекратилась и войска наши были отведены на места, которые они занимали накануне; а 8-го (20-го) пехота с пешею артиллерией выступила на квартиры в евпаторийском уезде; резервная уланская дивизия была размещена по аулам в окрестностях Евпатории, а драгуны расположились но реке Алме (5).
В деле при Евпатории мы потеряли:
|
|
|
|
| |
| Убитыми |
1[править] |
3[править] |
164[править] |
168[править] |
| Ранен. и контуж. |
4[править] |
34[править] |
544[править] |
582[править] |
| Без вести проп. |
|
|
18[править] |
18[править] |
Всего же 768 человек (6). В числе смертельно раненых был командир одной из греческих рот, капитан Стамати.
Урон Союзников, по их показаниям (7), был следующий:
|
|
|
| ||
| У Турок | убито |
7[править] |
80[править] |
87[править] |
| ранено |
10[править] |
267[править] | ||
| У Французов | убито |
|
4[править] | |
| ранено |
|
9[править] |
Всего же 377 человек. В действительности же они потеряли гораздо более. В числе убитых был начальник египетской дивизии Селим-паша, а в числе смертельно раненых полковники: египетский Рустем-бей и турецкий Али-бей (8).
Известие о неудачном штурме Евпатории застало в Бозе почившего Императора Николая Павловича уже на одре болезни, положившей предел Его жизни, посвященной поддержанию чести и величия России. В ответ на донесение князя Меншикова, о деле при Евпатории, Его Императорское Высочество Государь Наследник, по воле Своего Августейшего Родителя. писал:
«Государь, чувствуя Себя не совершенно здоровым, приказал Мне, любезный князь, отвечать Вам Его Именем на последнего вашего курьера, от 7-го февраля.
Его Величество крайне был огорчен неудачною попыткою, произведенною, по вашему приказанию, Генералом Хрулевым, на Евпаторию, и значительною потерею, вновь понесенною нашими храбрыми войсками без всякого результата.
Его Величество не может не удивляться, что, пропустив три месяца для атаки сего пункта, когда в нем находился самый незначительный гарнизон, не успевший еще укрепиться, Вы выждали теперешний момент для подобного предприятия, тогда именно, когда, по всем сведениям, достоверно было известно, что туда прибыли значительные турецкие силы с самим Омер-пашей. Его Величество не может не припомнить Вам, что Он предвидел этот грустный результат.
Из Журнала осадных работ под Севастополем, Его Величество убеждается, что Союзники, подвигаясь все ближе, устраивая новые батареи, как против 4-го бастиона, так и на Сапун-горе, и получив значительные подкрепления, замышляют что-то решительное, что также подтверждается всеми газетными статьями.
С другой стороны, усматривая из ваших неоднократных донесений, что, при теперешнем числе войск, Вы решительно считаете всякое наступательное движение невозможным, Его Величество видит один только выгодный исход всему делу, а именно: если неприятель покусится на штурм и Бог поможет отбиться, то не медля перейти в наступление, как из самой крепости, так и со стороны Чоргуна на Кадикиой, назначив для сего последнего движения сколь возможно большее число свободных войск с нужною артиллериею и кавалериею, дабы угрожать одновременно центру, правому флангу и даже тылу неприятельского расположения.
Если же неприятель сам предпримет наступательное движение, то Его Величество не сомневается, что принятыми Вами мерами, на крепкой и почти неприступной позиции, ныне Вами занимаемой и столь сильно укрепленной, Вы везде встретите его и с Божиею помощью остановите всякое дальнейшее покушение.
Что касается до признаваемой Вами необходимости нового затопления 3-х линейных кораблей, для замены разнесенного прежнего заграждения Севастопольского рейда (В самый разгар рукопашной схватки, неустрашимый Иоаниикий возглашал: „Спаси Господи люди Твоя и благослови достояние Твое, победы Благоверному Императору нашему на супротивные даруя“… Один из неприятелей бросился на безоружного монаха и ударом штыка разорвал на нем рукав рясы и эпитрахиль, но в то же мгновение был убит юнкером Негребецким), Его Величество, не отвергая пользы сего заграждения, не может однако не заметить, что мы сами уничтожаем наш флот. Засим Государь поручает Мне обратиться к Вам, как к Своему старому усердному и верному сотруднику, и откровенно сказать Вам, любезный князь, что, отдавая всегда полную справедливость вашему рвению и готовности исполнять всякое поручение, доверием Его Величества на Вас возлагаемое, Государь, с прискорбием известившись о вашем болезненном теперешнем состоянии, о котором вы нескольким лицам поручали неоднократно словесно доводить до Высочайшего Его сведения, и желая доставить вам средство поправить и укрепить расстроенное службою ваше здоровье, Высочайше увольняет вас от командования Крымскою армиею и вверяет ее начальству генерал-адъютанта князя Горчакова, которому предписано немедленно отправиться в Севастополь. До его приезда, Его Величество вполне остается уверенным, что вы с прежним усердием будете продолжать исполнять должность, вами доселе занимаемую.
Известясь также о болезненном состоянии сына вашего, вследствие сильной контузии, Его Величество разрешает ему воротиться сюда и вместе с тем назначает его генерал-адъютантом.
Засим Государь поручает Мне, любезный князь, искренно обнять Своего старого друга Меншикова и от души благодарить за его всегда усердную службу и за попечение о братьях Моих» (9).
Но еще до Высочайшего разрешения сдать начальство над войсками в Крыму князю Горчакову, князь Меншиков, по случаю усилившейся болезни своей, поручил временно команду над армиею генерал-адъютанту барону Остен-Сакену и, вместе с тем. пригласил князя Горчакова прибыть в Севастополь (10).
Его Высочество Государь Наследник, извещая князя Горчакова о Высочайшем назначении его главнокомандующим Крымскою армией и генерал-адъютанта Лидерса временно-командующим войсками на южной нашей границе, писал:
«Его Величество разрешает вам, по вашему собственному усмотрению, усилить Крымскую армию всеми войсками, которые вы сочтете возможным немедля туда направить. Его Величество имеет при этом в виду, что сохранение Севастополя есть вопрос первейшей важности и потому решается, в случае разрыва с Австриею и наступления неприятеля, жертвовать временно Бессарабией и частью даже Новороссийского крал до Днепра. для спасения Севастополя и Крымского полуострова.
Кончив с Божиею помощию благополучно дело в Крыму, всегда можно будет соединенными силами обеих армий обратиться на Австрийцев и заставить их дорого заплатить за временный успех»… (11).
Таковы были последние распоряжения Незабвенного Монарха. Августейшему Наследнику Его предстоял тяжелый подвиг — окончить борьбу России с четырьмя Державами (10-го января н. ст. 1855 года, Король Сардинский присоединился к союзу Турции, Франции и Англии, против России) и исцелить раны, нанесенные России. Положение дел был грозно: Союзники готовили для продолжения войны значительные силы и располагали огромными средствами, а переговоры, возобновленные в Вене, мало подавали надежды на решение кровавого спора мирным путем. По снятии осады Силистрии, граф Нессельрод, по Высочайшей воле, отнесся к австрийскому двору с вопросом: будут ли прекращены военные действия по очищении нашими войсками Дунайских Княжеств, и может ли Австрия ручаться в том? Россия, с своей стороны, изъявила согласие на следующие условия: I. Признание ненарушимости (Integritat) владений Порты: II. Вывод из Княжеств русской армии, и III. Подтверждение прав христиан, подданных Турции (12).
По доведении сих условий до сведения французского кабинета, министры иностранных дел, Друэн-де Люи, изъявил довольно резко мнение, что условия, предложенные нашим правительством. не могли быть приняты Союзниками, и что общие выгоды европейских держав требовали: во 1-х, чтобы прекращено было покровительство России над зависящими от Порты областями: Валахиею, Молдавиею и Сербиею; во 2-х, чтобы судоходство по Дунаю было совершенно свободно; в 3-х, чтобы трактат 13-го июля 1841 года подвергся пересмотру договаривающихся держав, в отношении соблюдения европейского равновесия и ограничения господства России на водах Черного моря, и в 4-х, чтобы ни одна из держав не имела притязания на право официального покровительства подданным Порты какого-либо из христианских исповеданий. но чтобы Франция, Австрия, Великобритания, Пруссия и Россия вошли в соглашение между собою, для определения и охранения религиозных преимуществ, в пользу различных христианских обществ, без нарушения достоинства и независимости Турции (13). Английское правительство изъявило такие же требования, за исключением ограничения сил России на Черном море. Пруссия вполне признала справедливость ручательств, со стороны Союзных держав, которые требовало наше правительство, и поставила на вид согласие России на все условия Союзников (14). Австрия, с своей стороны, изъявила Западным державам желание, чтобы они. воздерживаясь от полемического разбора предложений России, выразили свои требования в такой форме, которая могла б послужить основанием общего документа от имени четырех держав (15).
Между тем, Германский сейм единогласно, за исключением депутата от Мекленбурга, положил присоединиться к оборонительному и наступательному союзу (Shuiz und Trutzbundniss), заключенному в апреле между Австриею и Пруссиею, на время войны России с Турциею, Англиею и Франциею (16). Основываясь на том, венский кабинет старался побудить. германских владетелей к мобилизации их войск, но прусское правительство объявило, чрез своих уполномоченных на сейме, что между Пруссиею и Австриею еще не было никакого соглашения на счет мобилизации германских контингентов. На домогательства венского кабинета — чтобы Россия приняла условия, предложенные Западными державами — граф Нессельрод отвечал, что выступление русских войск из Дунайских Княжеств, имевшее исключительно целью удовлетворить желаниям Австрии и Германии, лишало нас возможности действовать на единственном театре воины, где на нашей стороне были некоторые выгоды, и, что еще важнее, подвергало наши области, прибрежные Черному морю, опасности вторжения соединенных сил Англии, Франции и Турции. Что же касается до сообщенных условий, то они, клонясь к ослаблению обессиленной продолжительною борьбою России, не могут послужить к утверждению прочного мира и, напротив того, поведут за собою бесконечные затруднения. Далее было сказано, что русские войска, отступив за Прут, ограничатся оборонительными действиями (17).
В половине (в конце) ноября, чрезвычайный посланник при венском дворе, князь А. М. Горчаков, по Высочайшему повелению, сообщил графу Булю, что Его Величество Император Всероссийский изъявил согласие на принятие четырех предложений Австрии за основания мирных переговоров (18). В ответ на ноту русского уполномоченного, граф Буль писал, что Император Франц-Иосиф, оценив вполне миролюбивые намерения нашего Государя, сообщит о том дворам парижскому и лондонскому (19).
Но прежде еще, нежели мог быть получен ответ западных держав на отзыв нашего правительства, заключен новый трактат между Великобританиею, Франциею и Австриею, на следующих условиях: во 1-х, договаривающиеся державы взаимно обязались не входить ни в какое соглашение с Россиею отдельно одна от другой. Во 2-х, Император Австрийский, на основании трактата 14-го июня 1854 года с Султаном, заняв своими войсками Молдавию и Валахию, обязался защищать границы этих княжеств от вторжения русских войск, что, впрочем, не должно было препятствовать свободному движению англо-французских и турецких войск чрез помянутые области против русских войск и владений. В 3-х, на случай враждебных действий между Австриею и Россией, договаривающиеся державы обязывались заключить между собою оборонительный и наступательный союз и взаимно поддерживать одна другую сухопутными и морскими силами. В 4-й статье, на случай войны между Россиею и Австриею, подтверждалось условие, изложенное в 1-й статье. В 5-х, в случае, ежели общий мир не будет восстановлен в течение настоящего года, все три державы неотлагательно условятся между собою на счет действительных мер для достижения цели их союза. В 6-х, Великобритания, Австрия и Франция сообщат настоящий трактат прусскому двору и охотно примут его содействие достижению общей цели (20).
На основании особого секретного трактата, Император Наполеон III ручался за целость австрийских владений в Италии и, несмотря на то. успел вовлечь в войну против России Короля Сардинского (21), забывшего могущественное покровительство его Дому, оказанное Отцом и Братом Российского Монарха. Напротив того, Прусский Король, несмотря на все домогательства венского кабинета, не согласился поставить свои войска на военную ногу (22).
Император Николай изъявил согласие на возобновление переговоров. хотя и не имел надежды на успешные их последствия. «Скоро должны начаться мирные переговоры в Вене — писал Государь князю Меншикову; — признаюсь, не полагаясь отнюдь на искренность желания мириться, не ожидаю ничего хорошего: но и то нам хорошо, что уже нет вероятия войны с Австриею, по крайней мере, до конца марта. Этот срок нам желательно употребить в пользу, закончив, буде можно, с гостями в Крыму» (23).
Незадолго пред тем, обнародован следующий Высочайший манифест:
Причины доселе продолжающейся войны вполне известны любезной Нам России. Она знает, что не виды честолюбия, не желания новых. не принадлежащих по праву нам выгод, были побуждением Нашим в действиях и обстоятельствах, имевших неожиданным последствием настоящую борьбу. Мы искали единственно охранения торжественно признанных преимуществ Православной Церкви и единоверцев Наших на Востоке; но некоторые правительства, приписывая Нам, весьма далекие от мысли Нашей, своекорыстные, тайные намерения, препятствовали успеху сего дела Щ наконец. вступили в неприязненный против Нас союз. Провозгласив. что их цель есть спасение Турецкой Империи, они действуют против Нас вооруженного рукою не в Турции, а в пределах Наших собственных владений, направляя враждебные удары свои на все более или менее доступные им места: в Балтийском, Белом и Черном морях, в Тавриде и на самых отдаленных берегах Тихого Океана. Благодарение Всевышнему, они везде, и в войсках Наших. и в жителях всех состояний, встречают смелых противников, одушевляемых чувством любви к Нам и Отечеству, и Мы, к утешению Нашему, в сих смутных обстоятельствах, среди бедствий, неразлучных с войною, видим непрестанные, блистательные примеры и доказательства сего чувства и храбрости им внушаемой. Таковы неоднократные, несмотря на великое сил, поражения неприятельских полчищ за Кавказом и совершенный, также с несоразмерными силами, отпор от берегов и шхер Финляндии, от стен обители Соловецкой и от гавани Петропавловской в Камчатке: такова особенно геройская она Севастополя, ознаменованная столь многими подвигами неодолимого мужества и неусыпной, беспрерывной деятельности. коим отдают справедливость и удивляются сами враги Наши. С умилением признательности к Богу, взирая на труды, неустрашимость, самоотвержение Наших войск сухопутных и морских и на общий всех сословий в Государстве порыв усердия, Мы смеем почитать их залогом и предвестием счастливейших в будущем событий. По долгу христианства, Мы не можем желать продолжения кровопролития и, конечно, не отклоним мирных предложений и условий, если они будут согласны с достоинством Державы Нашей и пользами любезных Наших подданных. Но другой, не менее священный долг велит Нам, в сей упорной борьбе, быть готовыми на усилия и жертвы. соразмерные с устремленными против нас действиями. Россияне! Верные сыны Наши! Вы привыкли не щадить ничего. когда Провидение призывает вас к Великому и Святому делу, ни достояния, многолетними трудами приобретенного, ни жизни и крови вашей и чад ваших. Благородный жар. с самого начала войны пламенеющий в сердцах ваших, не охладится ни в каком положении, и ваши чувства суть также чувства Государя вашего. Буде нужно, Мы все, Царь и подданные, повторяя слова Императора Александра, произнесенные Им в подобную нынешней годину искушения, с железом в руках, с крестом в сердце, станем перед рядами врагов, на защиту драгоценнейшего в мире блага: безопасности и чести Отечества (Манифест 14-го декабря 1854 года).
Действительно, в ожидании открытия переговоров, которые отлагались день за день, между тем как приготовления Союзников к войне усиливались, русскому правительству оставалось только принять всевозможные меры для сопротивления большей части Европы. В ноябре 1854-го и в феврале 1855-го годов, был произведен набор с губерний Западной и Восточной полос Империи, по десяти человек с каждой тысячи душ, а 29-го января (10-го февраля) последовал Высочайший манифест об образовании государственного ополчения. Повелено выставить 23 человека с каждой тысячи душ, сперва в 18-ти великороссийских губерниях, что доставило 204 дружины (в числе коих было несколько стрелковых, вооруженных нарезными ружьями), по 1,089 ратников в каждой. Впоследствии же имелось в виду образовать ополчение и во всех прочих губерниях.
Губернии: киевская, черниговская, полтавская, харьковская, воронежская, курская, могилевская и минская были поставлены на военное положение и подчинены командующим Крымскою и Южною армиями; а с наступлением весны, губернии балтийского и беломорского прибрежья опять поставлены на военную ногу и защита их поручена особым начальникам: Лифляндии и Курляндии — генералу-от-кавалерии Сиверсу; Эстляндии — генерал-адъютанту Граббе; Финляндии — генерал-адъютанту Бергу; Петербурга — главнокомандующему гвардейским и гренадерским корпусами, генерал-адъютанту Ридигеру; северного поморья — архангельскому военному губернатору и главному командиру над архангельским портом, вице-адмиралу Хрущеву.
Обратимся к изложению военных действий, со времени назначения главнокомандующим войсками в Крыму князя Горчакова.
Приложения к главе XXVII.[править]
(1) Письмо Государя, от 31-го января ст. ст. 1855 года.
(2)Состав войск, под начальством генерал-лейтенанта Хрулева.
батал.[править] |
человек.[править] | |
| Пехотн. полк графа Забалк. (Черниговский) |
4[править] |
|
| Пехотн. полк (Полтавский) |
4[править] |
|
| Егерск. полк (Алексопольский) |
3[править] |
|
| Егерск. полк (Кременчугский) |
4[править] |
|
| Пехотн. полк (Азовский) |
4[править] |
|
| Резервные батальоны Подольск. егерского полка |
2[править] |
|
| Батальон греческих волонтеров |
1[править] |
634[править] |
| всего пехоты |
22[править] |
15,375[править] |
эскадр.[править] |
челов.[править] | |
| Уланский полк эрцг. Австр. Леопольда (Украинский) |
8[править] |
|
| Уланский полк (Новоархангельский) |
6[править] |
|
| Драгунск. полк Наследника Цесаревича (Московский) |
10[править] |
836[править] |
| всего кавалерии |
24[править] |
3,183[править] |
| Казачьих полков 61-го и 55-го |
|
|
| 8-й артиллер. бригады четыре батареи |
| |
| 14-й артиллер. бригады легкие №№ 3-го и 4-го батареи |
| |
| 1-й артиллер. бригады легкая № 4-го батарея |
| |
| 11-й и 12-й артиллер. бригад батарейные орудия |
| |
| Конно-батарейная № 21-го батарея |
| |
| Конно-легкие №№ 19-го, 20-го и 23-го батареи |
| |
| Всего же в отряде Хрулева, не считая прислуги артиллерии, 18,883 человека с 108-ю орудиями. |
(3) Тотлебен.
(4) Состав армии Омера-паши.
| Турецкая дивизия Мехмеда-паши |
|
| Турецкая дивизия Ибрагима паши | |
| Египетская дивизия Селима-паши | |
| Два эскадрона Искендер-бея |
|
| Две полевые турецкие батареи |
|
(5) Донесение князю Меншикову генерала Хрулева, от 6-го февраля 1855 года. — А. Лавр-ъ. Степ. Александр. Хрулев. — Guerin. II. 101—103. — Показания очевидцев. — Дислокация 10 февраля 1855 года.
(6) Донесение генерала Хрулева.
(7) Донесение Омера-паши.
(8) Bаzаncourt. L’expedition de Crimee. L’аrmee. II. 179—182.
(9) Письмо Государя Наследника Цесаревича (ныне благополучно царствующего Государя Императора), от 15-го февраля ст. ст. 1855 г.
(10) Письмо князя Меншикова князю Долгорукову, от 17-го февраля 1855 года.
«Их Императорские Высочества Великие Князья, видя необходимость мою отлучиться отсюда в Симферополь, для пользования от тяжкого недуга, предложили мне выразить Ген.-Ад. князю Горчакову, что если он сочтет возможным отлучиться в Крым, то прибытие его сюда было бы весьма полезно. Мысль эту я передал кн. Горчакову частно, от имени Их Высочеств.
Поставляя Ваше Сиятельство об этом в известность, считаю долгом присовокупить, что, сдавая между тем начальство над войском. Ген.-Ад. Барону Остен-Сакену, я передал ему к исполнению образ действий, изложенный в докладной всеподданнейшей записке моей», и проч.
(11) Из письма Государя Наследника к генерал-адъютанту князю Горчакову, от 16-го февраля ст. ст. 1855 года.
(12) Депеша графа Нессельрода князю А. M. Горчакову, в Вену, от 17-го (29) июня 1854 года.
(13) Письмо французского министра иностранных дел Друэн де-Люи к барону Буркеней, в Вену, от 23-го июня н.ст. 1854 года.
(14) Письма прусского министра барона Мантейфеля графу Бернсторфу, в Париж, и графу Бранденбургу, в Лондон, от 24-го июля н. ст. 1854 года.
(15) Депеша австрийского министра графа Буля к австрийским резидентам в Париже и Лондоне, от 29-го июля н. ст. 1854 года.
(16) Акт Германского Союза, от 24-го июля 1854 года.
(17) Депеша графа Нессельрода к князю А. M. Горчакову, в Вену, от 14-го (26) августа 1854 года.
(18) Нота князя А. М. Горчакова к графу Булю, от 28-го ноября н. ст. 1854 года.
(19) Нота графа Буля к князю Горчакову, от 30-го ноября н.ст. 1854 года.
(20) Трактат между Англиею, Франциею и Австриею, 2-го декабря н. ст. 1854 г.
(21) Военная конвенция, 26-го января н. ст. 1855 года. — Guerin. Histoire de lа derniere guerre de Russie (1853—1856). II. 39.
(22) Депеша барона Мантейфеля графу Арниму, в Вену, 5-го января н. ст. 1855 года.
(23)Из письма, от 5-го (17) января 1855 года.
Глава XXVIII.
Сооружение Селенгинского и Волынского редутов и Камчатского люнета.[править]
В начале зимы 1854—1855 годов, перевес сил под Севастополем был на нашей стороне; но с наступлением весны положение дел изменилось: французская армия значительно усилилась; Англичане успели вознаградить хотя отчасти понесенные ими потери; Турки высадили в Крым целый корпус; Сардинцы готовились принять участие в борьбе соединенных сил Западной Европы с Россиею.
В конце января (10-го февраля) 1855 года, французская армия, в числе 80-ти тысяч человек с 180-ю орудиями и 6-ю ракетными станками (1), оставаясь под начальством Канробера, была разделена на два корпуса и резерв. 1-й, осадный корпус, под командою дивизионного генерала Пелисье, назначенный для атаки на 4-й бастион, состоял из дивизий: Форей, Левальяна, Патё и де Саля, в числе до 28-ми тыс. человек, а 2-й, наблюдательный корпус, впоследствии назначенный для атаки Малахова кургана — из дивизий: Буа (Bouat), Каму, Майрана и Дюлака, в числе до 37 тыс. человек, находился под командою дивизионного генерала Боске. Резерв, под непосредственным начальством главнокомандующего, состоял из дивизий: пехотной генерала Брюне (Brunet) и кавалерийской Морриса, всего до 8,000 человек. Впоследствии присоединилась к нему гвардейская бригада генерала Уриха (Uhrich). Артиллерия и парки, в числе до 4 тыс. человек; инженерный корпус до 450 человек; при штабах и интендантстве до 1,500 человек. Число английских войск не превосходило 15-ти тысяч челов. (2). Присоединив к англо-французской армии до 25-ти тысяч Турок, довольно плохих войск, оказывается, что силы Союзной армии к началу февраля простирались до 120 тыс. человек.
Русская армия в Крыму имела в рядах своих также до 120 тыс. человек, но из этого числа более трети находилось в отдельных отрядах: против Евпатории; в восточной части Крыма у Керчи и близ Перекопа.
В первые месяцы осады Севастополя, Союзники считали атаку на укрепления Городской части главною; атаку же, веденную Англичанами на 3-й бастион, вспомогательною, и потому атака города была распространена влево, а на Малахов курган смотрели, как на пункт соседственный с 3-м бастионом, не придавая ему важного значения. Правда, еще в декабре, английский инженер-генерал Джон Бургоэн изъявил мнение, что взятие штурмом 3-го и 4-го бастионов сопряжено было с большою опасностью и потерями, которых можно было избежать, направя главную атаку на Малахов курган, господствующий над 3-м бастионом (3). Но, чтобы привести в исполнение эту идею, необходимо было влияние генерала Ниеля, поддержанное властью Наполеона III.
Генерал Ниель, на военном совете, 20-го января (1-го февраля) 1855 года, поддерживал мнение, что Малахов курган был единственным пунктом для несомненно-успешной атаки, потому что, заняв его, можно было командовать всею Корабельною слободою, гаванью и сообщениями города с Северною стороною, и обстреливать оборонительную линию с тыла, что неминуемо влекло за собою овладение Севастополем. Тем не менее однако же Ниель сознавал, что нельзя было оставить прежней атаки города, и что, предприняв атаку Малахова кургана, приходилось: 1) удвоить протяжение траншей; 2) опасаться недостатка нужных материалов, и 3) отражать вылазки Русских на растянутой значительно линии. Все эти соображения обсуждались на совете, и на следующий день главнокомандующий решился открыть траншеи против Малахова кургана; но как артиллерийские генералы, по-видимому, не разделяли мнения инженеров и надеялись вернее достигнуть цели, продолжая работы против 3-го бастиона, то на первый раз атака на Малахов курган, по средствам для нее назначенным, была второстепенною (4).
26-го января (7-го февраля), Французы открыли на Сапун-горе 1-ю параллель, в расстоянии около 840 саж. от Малахова кургана и начали постройку двух батарей: одной, в самой параллели, на два 68-ш-фунт. и на тринадцать 32-х-фунт. орудий, и другой, для действия против судов в гавани, заложенной позади параллели, на шесть 50-ти-фунт. мортир. Сооружение этих батарей на голой скале, из земляных мешков, приносимых на расстоянии около 400 саж. было весьма затруднительно (5).
Открытие параллели и постройка новых батарей против Малахова кургана несомненно указывали намерение неприятеля действовать на пункт, важность которого была вполне оценена с нашей стороны. Только лишь занятие высоты впереди Малахова кургана могло подать нам возможность замедлить надолго успех осадных работ; но мы не занимали ее, пока неприятель ограничивался атаками на Городскую сторону и 3-й бастион, чтобы без надобности не увеличивать размеров работ и не растягивать оборонительной линии. Когда же пришло время отстаивать Малахов курган, надлежало предупредить неприятеля на высоте, с которой он мог громить наше укрепление. Но для этого было необходимо сперва утвердиться на высотах за Килен-балкою, заняв которые неприятель мог открыть канонаду во фланг и в тыл кургана впереди Малахова и не дозволить нам удерживаться на этом важном пункте. По словам французского историка: «Fheureux clefen-seur de Sebastopol sat admirable ment profiter de nos hesitations et de nos tatonnements pour retar-der, autant qu’il etait possible, la chute de la place, Apres avoir couvert d’une triple ligne de parapets et de batteries tous les points de Г enceinte sur lesquels, depuis de longs mois deja, nous dirigions nos cheminements, il resolut de se porter hardi-ment an dehors. Nous prevenant sans cesse dans nos desseins, il s’empara par des ouvrages assez faibles d’abord, mais bientot considerables, des di-verses positions, que nous nous proposions d’occu-per, de telle sorte qu’il nous fallut ensuite livrer de veritables assauts pour en prendre possession…
Voyant que nous liesitions emore dovant Malakof, notre infatigable adversaire s’empressa de mettre le temps a profit, et Ton pent dire que, jusqu’au mois de juin, c’est lui qui parut faire le siege de nos tranchees» (6). (…Счастливый защитник Севастополя умел удивительно воспользоваться нашими колебаниями, чтобы, по возможности, замедлить падение крепости. Прикрыв тройным рядом валов и батарей все пункты, на которые, уже в продолжении целых месяцев, мы вели траншеи, он смело двинулся вперед и, предупредив нас, занял укреплениями — сперва слабыми, но потом значительными — те самые позиции, на кои мы предполагали направиться, что заставило нас впоследствии предпринять, для овладения ими, настоящие штурмы… Видя, что мы не решаемся атаковать Малахов, наш неусыпный противник воспользовался временем и, можно сказать, что он, до самого июня, как будто бы осаждал наши траншеи…).
Несколько дней было употреблено с нашей стороны на подробное обозрение местности за Килен-балкою и на распоряжения по войскам. Для постройки укрепления и прикрытия рабочих были назначены три батальона Селенгинского полка и Волынский полк, под общим начальством столь же храброго, сколько и распорядительного генерала Хрущова. Под вечер 10-го (22-го) февраля подвезены с Северной стороны в Троицкую балку шанцевый инструмент и туры на баржах, из коих потом, по распоряжению вице-адмирала Нахимова, устроен через Килен-бухту мост, для удобного сообщения с Корабельною стороною. На случай нападения неприятеля, приказано пароходам Владимир, Херсонес и Громоносец подойти к Килен-бухте. В сумерки полковник Тотлебен с штабс-капитаном Тидебелем, под прикрытием секрета из пластунов, произвели разбивку редута, в расстоянии 400 саж. от ближайшей части неприятельской параллели и 450 саж. по прямому направлению от 2-го бастиона. С наступлением ночи, генерал-майор Хрущов, с Волынским полком, подойдя по Саперной дороге, выдвинул вперед 4-й батальон, построенный в ротных колоннах, и рассыпал цепь впереди места, назначенного для построения редута, между Георгиевскою и Килен-балками, а остальные баталионы, в колоннах к атаке, поставил по обе стороны редута. Впереди цепи были расположены секреты из пластунов. Тогда же назначенные на работу три батальона Селенгинского полка, перейдя через Килен-бухту по мосту и взяв инструмент и туры, взошли на гору и принялись за работу, имея при себе ружья, на случай нападения. Сооружение редута представляло чрезвычайные затруднения, по качеству грунта, скалистого, покрытого лишь тонким слоем земли. Почти вся работа производилась кирками. Чтобы ускорить построение бруствера и доставить необходимую защиту рабочим к утру, брали землю с обеих сторон: из рва и из внутренности редута. К рассвету, туры на контр-эскарпе были наполнены землею и можно было работать во рву, не подвергаясь ружейному огню. В ту же ночь, каждая из ротных колонн Волынского полка построила, на равном расстоянии от редута и от неприятельской траншеи, по одному ложементу на 25 человек, а на рассвете эти ложементы были заняты штуцерными Волынского же полка, в числе до ста человек. Только тогда неприятель заметил наши работы и открыл перестрелку с Волынцами, но не причинил им почти никакого вреда.
11-го (23-го), на рассвете. Волынский полк был отведен назад, в Троицкую балку, и расположился там шагах в 400 от редута. Селенгинский полк также был отведен назад, на 2-й бастион, кроме трех рот 4-го батальона. которые продолжали работать внутри укрепления, между тем как неприятель вел перестрелку с нашими штуцерными, занимавшими ложементы. Вечером, войска, назначенные для защиты и постройки Селенгинского редута, снова стали на указанных им местах: 4-й батальон Волынского полка, в ротных колоннах, рассыпал цепь впереди ложементов, занятых штуцерными и 36-ю пластунами 8-го Черноморского казачьего батальона, под командою сотника Даниленко. Остальные три батальона Волынцев были расположены шагах в 250-ти за цепью: 1-й батальон впереди редута, 2-й — близ Килен-балки, а 3-й — у Троицкой балки. На работе, производившейся под руководством инженер-штабс-капитана Тидебеля и 4-го саперного батальона штабс-капитана Сахарова, с командою сапер, находились три батальона Селенгинского полка, из коих один был расположен внутри редута, а два работали во рву и подносили материалы. Всего же на работе и в прикрытии состояло до 4-х тысяч человек. Сами наши неприятели отдали должную справедливость мерам, принятым генералом Хрущовым для охранения вновь сооруженного укрепления (7). По словам Ниеля: «La position sur laquelle les Russes venaient d’etablir un ouvrage de contre-approche etait habiliment choisie; il etait place sur une croupe ou convergaient les feux de l’enceinte de la place, des bateaux a vapeur et des batteries sur la rive du nord». (Позиция, на которой Русские построили контр-апрошное укрепление, была избрана искусно; оно стояло на гребне высоты, где сосредоточивались выстрелы крепости. пароходов и батарей Северной стороны).
11-го же (23-го) февраля генерал Ниель возвратился в Камыш из Константинополя, получив там приказание Наполеона III — содействовать генералу Бизо в ведении осадных работ под Севастополем. Вероятно. по его настоянию, генерал Канробер решился атаковать, в следующую же ночь, наше новое укрепление. Для этого были назначены: два батальона 2-го полка Зуавов, один батальон ново-сформированного 4-го морского полка (infanterie de marine) и по одному батальону 6-го и 10-го линейных полков, под общим начальством дивизионного генерала Майрана.
В половине 2-го часа пополуночи, когда зашла луна и совершенно стемнело, Французы вышли из своих траншей и в нашей цепи раздались выстрелы. Генерал Хрущов приказал тотчас зажечь фальшфейер, чтобы дать сигнал пароходу Владимир об открытии огня по Георгиевской балке, что немедленно было исполнено. При первых же выстрелах, инженер-штабс-капитан Тидебель приказал рабочим взять ружья и разместил их по банкету, а командир Селенгинского полка, полковник Сабашинский вывел из рва работавший там батальон и построил его правее редута, для охранения позиции от обхода со стороны Килен-балки. Французы наступали стремительно тремя колоннами, под общим начальством бригадного генерала Моне (Monet): батальон морского полка двигался прямо на редут, а батальоны Зуавов — в обход флангов нашей позиции; прочие два баталиона следовали в резерве. Средняя и левая колонны были задержаны переходом через крутые овраги и пальбою из наших ложементов; правой же колонне удалось незаметно пробраться чрез линию ложементов и подойти ко рву редута. Сам Хрущов тогда находился на правом фланге позиции, близ 2-го Волынского батальона, но, услыша влево от себя выстрелы и крики Французов, кинулся против них и занял 2-м батальоном траншею левее редута; 1-му батальону было приказано отступить на левый фланг 2-го батальона и стать левее траншеи, и 3-й батальон, сделав из знаменных взводов залп по наступавшей неприятельской колонне, пристроился к левому флангу 1-го батальона: таким образом почти весь Волынский полк расположился под входящим углом левее редута, прикрыв траншею и спуск в Троицкую балку. Французы, еще не дойдя до этой позиции, были встречены огнем наших ближайших батарей и стоявших наготове пароходов, которых орудия еще с вечера были наведены на пространство, где, по всей вероятности, мог наступать неприятель. Полковник Клер, с правою колонною, не обращая внимания на град снарядов, осыпавший его Зуавов, кинулся на нашу позицию почти одновременно с атакою средней колонны на редут. Завязался упорный рукопашный бой. Генерал Хрущов был окружен Французами; один из офицеров полка Зуавов занес над его головою саблю и был заколот рядовым Волынского полка Белоусовым. Генерал Моне сам повел среднюю колонну на редут, но здесь Французы, встреченные батальным огнем, остановились и залегли на контр-эскарпе за турами; несколько смельчаков перешли через ров и стали взлезать на бруствер, где были подняты на штыки нашими солдатами.
Моне, раненый уже три раза, передал команду над наступавшими колоннами полковнику Клеру, однако же остался при войсках и побуждал их идти вперед, восклицая: «За мною, в укрепление!». Генерал Хрущов, заметя колебание неприятеля, атаковавшего редут, приказал ударить сбор, устроил свои баталионы и повел их вперед с барабанным боем. Правая французская колонна была опрокинута ударом в штыки на резерв, спешивший ей в помощь а охотники и средняя колонна, штурмовавшие редут, завидя у себя на фланге Волынцев, обратились в бегство и снова попали под выстрелы пароходов и батарей оборонительной линии. Французы порывались остановить наступление наших войск, но каждый раз были опрокидываемы русскими штыками и потеряв множество людей, отступили окончательно в свои траншеи. Между тем полковник Сабашинский, с одним из батальонов Селенгинского полка, отбросил левую неприятельскую колонну, а полковник Свищевский, с 4-ю гренадерскою ротою Волынского полка, кинулся вверх по Саперной дороге и встретив небольшую французскую колонну (вероятно — часть резерва), заставил ее отступить по направлению к Георгиевской балке.
Рукопашный бой в совершенной темноте продолжался около часа. Урон наших войск, понесенный почти исключительно Волынским полком, состоял: убитыми из 67-ми нижних чинов; ранеными и контуженными из 6-ти офицеров и 34; нижних чинов; без вести пропавшими — из 2-х нижних чинов, вообще же из 6-ти офицеров и 411-ти нижних чинов, но 104 человека, легко раненые, остались во фронте, и потому выбыло из рядов только 313 человек. Французы потеряли: убитыми более ста человек, в числе коих были один штаб-офицер и 7 обер-офицеров; ранеными несколько сот человек; пленными 5 офицеров и 26 нижних чинов, вообще же от 500 до 600 чел. (8). Дело в ночи с 11-го (23-го) на 12-е (24-е) февраля, в котором четыре Волынских батальона с не большим лишь участием трех батальонов Селенгинского полка, отразили с блестящим успехом нападение пяти отборных батальонов, поселило в наших войсках твердую уверенность удержаться на позиции, ими занятой в значительном расстоянии от оборонительной линии.
На следующее утро прибыли на место боя Их Императорские Высочества, Великие Князья Николай Николаевич и Михаил Николаевич. Их «спасибо», от Августейшего Имени Государя Императора, возбудило в войсках величайший восторг. В тот же день, по распоряжению начальника гарнизона, генерала Сакена, были устроены торжественные похороны. Французов хоронили особо, причем панихиду отслужил католический священник. Все пленные, в числе коих был капитан Зуавов Пьер, находились при погребальной церемонии.
В следующие дни, с 12~го (24-го) по 16-е 28-е) февраля, продолжались работы на Селенгинском редуте и временно он вооружен 24-х-фунтовыми карронадами, по трудности подъема в гору более тяжелых орудий (9).
Французы предполагали построить против Селенгинского редута две новые батареи, но прежде еще, нежели они приступили к исполнению своего проекта, мы заложили, в ночи с 16-го (28-го) на 17-е февраля (1-е марта), в ста саженях впереди и несколько левее Селенгинского редута, и в 300 саженях от неприятельской траншеи, другой редут, названный Волынским. У Французов, оба эти укрепления вместе были известны под названием: Ouvrages blancs (Белые редуты), потому что первоначально бруствера редутов были насыпаны из земли белого цвета. Разбивка Волынского редута на месте и расстановка рабочих произведены полковником Тотлебеном, а постройка редута — штабс-капитаном Тидебелем.
Для обстреливания части Саперной дороги над рейдом и для фланкирования Волынского редута, левее его была построена батарея на два орудия, соединенная с редутом траншеей, приспособленною к ружейной обороне. Впереди редута устроены ложементы, которых перед обоими укреплениями было 12, вообще на 200 стрелков. В обоих редутах и на батарее, к 26-му февраля (10-го марта), поставлено 24 орудия, из коих 16 могли действовать фронтально против подступов атакующего (10).
Передовая позиция за Килен-балкою, находясь впереди 4-го отделения оборонительной линии, была подчинена контр-адмиралу Истомину. Комендантами редутов назначены: Селенгинского — капитан-лейтенант Шестаков, а Волынского — капитан-лейтенант Швенднер. Позицию занимали постоянно шесть батальонов от Волынского, Селенгинского и Якутского полков, сменяясь одни другими чрез каждые трое суток. Рабочие наряжались от сих же полков. Начальство над всеми этими войсками было вверено генерал-майору Хрущову, неусыпно следившему, чтобы люди были всегда наготове к отражению неприятеля (11).
Наступательная оборона Севастопольского гарнизона за Килен-балкою оказалась столь важною, что неприятель был принужден противопоставить нам на этом пункте шесть батарей, вооруженных 46-ю орудиями. В левой французской атаке, против Городской стороны, неприятель стал возводить демонтир-батарею против 4-го бастиона, за третьею параллелью, и вывел траншею по капитали 5-го бастиона и полупараллель, в расстоянии 225 саж. от исходящего угла его.
С нашей стороны, производились усиленные работы на всей оборонительной линии, с тою целью, чтобы, по возможности, усилить ее на случай атаки открытою силою, а также обеспечить от канонады и бомбардирования. Как суда, затопленные в минувшем году при вход в рейд, были зимою размыты бурями, то вице-адмирал Нахимов, с Высочайшего разрешения, устроил в половине (в конце) февраля вторую преграду, затопив между батареями Михайловскою и № 8-го шесть судов, именно: корабли Двенадцать Апостолов, Ростислав, Святослав и Гавриил, и фрегаты Мидия и Месемврия.
В продолжении времени с 9-го по 26-е февраля с 21-го февраля по 10-е марта), неприятель действовал исключительно штуцерным огнем, про должая слабо действие из мортир и почти совершенно прекратив канонаду из длинных орудий. С половины же (с конца) февраля, он начал бросать Конгревовы ракеты — сперва с редута Виктория а потом и из-за Стрелецкой бухты; но они не причинили нам большого вреда. Ослабление неприятельского прицельного огня позволило нам также ослабить канонаду и действовать по осадным работам из мортир и, в особенности сильным, штуцерным огнем, производя пальбу из длинных орудий только по новым подступам неприятеля. Причиною тому было опасение истощить пороховые запасы, которые не легко могли пополняться по весьма плохому состоянию дорог в южной России.
Неприятель, предугадав наше намерение — занять курган впереди Малахова, хотел предупредить нас на этом пункте; но принужден был подвигаться к нему постепенно; эта работа шла весьма медленно, по причине каменистого свойства местности, на которой Французы вели свои траншеи. Пользуясь тем и обеспечив себя с левого фланга укреплением позиции на Килен-балочных высотах, мы решились сразу занять курган впереди Малахова и заложить там укрепление. Это смелое предприятие было предложено мужественным защитником Севастополя, полковником Тотлебеном, временно командовавшему Крымскою армией генерал-адъютанту Остен-Сакену, который, приступая к исполнению столь рискованного дела, счел нужным испросить разрешение на то находившегося тогда в Симферополе, князя Меншикова (12), и на следующий же день получил отзыв, в коем бывший главнокомандующий войсками в Крыму писал:
«Поспешаю ответствовать на письмо Вашего Высокопр-ва, от 24-го февраля, в коем Вы желаете знать мое мнение, относительно построения редута, в 250-ти саж. от Малахова кургана, дабы парализировать действие английских батарей, сосредоточивающих свои выстрелы на этот курган. Я нахожу предположение это еще тем более полезным, что таковой редут послужить может опорным пунктом для дальнейших действий к овладению английскими батареями между Килен и Лабораторною балками»…
26-го февраля (10-го марта), все орудия бастионов Корнилова, 2-го и 3-го, могшие принять участие в обороне Зеленой горы, были на нее направлены полковником Тотлебеном; в сумерки произведена им же, под прикрытием секретов — разбивка укрепления в 315 саженях впереди Малахова кургана, а постройка его поручена штабс-капитану Сахарову. Укрепление должно было обстреливать не только впередилежащую местность между Килен-балкою и Доковым оврагом, но и подступы Французов за Килен-балкою и Англичан впереди 3-го бастиона, и потому признано выгодным устроить это укрепление в виде отрезного реданта, открытого с горжи, которого передний фас имел длины 27 сажен, левый — 40, а правый — 50 сажен. К ночи пришли на работу три баталиона Якутского полка, которые. пользуясь оплошностью неприятеля, заметившего новую постройку не прежде рассвета, сложили бруствер из находившихся вблизи камней и углубили рвы и внутренность укрепления на столько, что можно было днем продолжать работу. В следующую ночь был наряжен на смену Якутским баталионам Камчатский полк, от чего вновь сооруженный люнет получил название Камчатского (Французы называли его: «Ouvrage du mamelon vert»).
28-го февраля (12-го марта) Союзники открыли огонь из 6-ти орудий по Камчатскому люнету, но, несмотря на то, работы в нем продолжались весь день. Утром замечено было, что неприятель заложил в ночи новую траншею по направлению к Доковой балке. Чтобы помешать этой работе, по распоряжению контр-адмирала Панфилова, была произведена, в ночи на 1-е (13-е) марта, вылазка лейтенантами Бирилевым иАстаповымы мичманом Макшеевым, с 80-ю охотниками из матросов, под прикрытием 60-ти штуцерных Охотского полка. Наши охотники ворвались в траншею и принесли на 3-й бастион более ста совершенно годных туров. Потери с нашей стороны не было (13).
Камчатский люнет образовал центр контр-параллели, которая простиралась к северо-востоку до Килен-балки и далее до Большой бухты, а к юго-западу до Лабораторной балки. опираясь левым флангом на Волынский и Селенгинский редуты, а правым — на каменоломни впереди 3-го бастиона (14).
Сооружение Камчатского люнета заставило Французов немедленно приступить к осадным работам на высотах против Зеленой горы. Начальник французских инженеров, генерал Бизо предложил штурмовать наш люнет в ночи на 1-е (13-е) марта, но генерал Канробер, после неудачного покушения овладеть Селенгинским редутом, потерял охоту к решительным предприятиям и предпочел подвигаться вперед шаг за шагом. С этою целью, первая параллель атаки Виктории, назначенная для соединения французских работ с английскими, была заложена в ту же ночь, в расстоянии от Камчатского люнета на левом фланге около 225, а на правом около 350 сажен. Успеху этой работы способствовало то, что люнет еще не был вооружен артиллерией, и потому не мог обстреливать картечью впередилежащую местность. Чтобы замедлить последующие подступы неприятеля, были заложены ложементы в расстоянии ста сажен от его параллели и в полутораста от люнета; а для поддержания их предпринято устройство второй линии ложементов, на поло-винном расстоянии (около 75 саж.) от люнета (15).
В ночи со 2-го (14-го) на 3-е (15-е) марта, Французы несколько раз покушались занять наши ложементы, но каждый раз были выбиваемы из них 1-м батальоном Камчатского полка, под начальством подполковника Китаева. К утру ложементы остались в наших руках. Урон неприятеля, по собственному его показанию, простирался до 65-ти человек 100-го линейного полка, в числе коих захвачены в плен один офицер и три рядовых. С нашей стороны убиты поручик Неук и 7 нижних чинов; ранены подполковник Китаев и 59 нижних чинов. В следующие ночи, неприятель несколько раз нападал на наши ложементы, но был отражаем с уроном, а днем ограничивался канонадою по нашим передовым укреплениям. Со стороны обороняющегося были значительно подвинуты работы на люнете и заложено несколько новых ложементов (16).
2-го (14-го) марта помощник начальника гарнизона, вице-адмирал Нахимов, вступил в должность командира Севастопольского порта и военного губернатора города Севастополя. В тот же день отдан был им следующий приказ:
«Усилия, употребленные неприятелем против Севастополя, 5-го декабря и в последующие затем дни, дают основательный повод думать, что, решившись продолжать осаду, враги наши рассчитывают на средства еще более громадные; но теперь шестимесячные труды по укреплению Севастополя приходят к концу, средства обороны нашей почти утроились, и потому, кто из нас, верующих в правосудие Божие, усомнится в торжестве над дерзкими замыслами неприятеля? Но разрушить их, при большой потере с нашей стороны, не есть еще полное торжество, и потому-то я считаю долгом напомнить всем начальникам священную обязанность, на них лежащую, именно предварительно озаботиться, чтобы, при открытии огня с неприятельских батарей, не было ни одного лишнего человека, не только в открытых местах и без дела, но даже прислуга у орудий и число людей для неразлучных с боем работ были ограничены крайнею необходимостью. Заботливый офицер, пользуясь обстоятельствами, всегда отыщет средства сделать экономию в людях и тем уменьшить число подвергающихся опасности. Любопытство, свойственное отваге, одушевляющей доблестный гарнизон Севастополя, в особенности не должно быть допущено частными начальниками. Пусть каждый будет уверен в результате боя и спокойно останется на указанном ему месте; это в особенности относится к гг. офицерам.
Я надеюсь, что гг. дистанционные и отдельные начальники войск обратят полное внимание на этот предмет и разделят своих офицеров на очереди, приказав свободным находиться под блиндажами и в закрытых местах. При этом прошу внушить им, что жизнь каждого из них принадлежит отечеству, и что не удальство, а только истинная храбрость приносит пользу ему и честь умеющему отличить ее в своих поступках от первого.
Пользуюсь этим случаем, чтобы еще раз повторить запрещение частой пальбы. Кроме неверности выстрелов, естественного следствия торопливости, трата пороха и снарядов составляет такой важный предмет, что никакая храбрость, никакая заслуга не должна оправдать офицера, допустившего ее. Заботливость об охранении города, вверенного Государем нашей чести, пусть будет ручательством за меткость и хладнокровие наших молодцов артиллеристов».
4-го (16-го) марта назначены: начальником всех войск на Корабельной стороне и на передовой позиции левого фланга — генерал-лейтенант Хрулев, комендантом Камчатского люнета — капитан-лейтенант Сенявин, а Волынского редута — лейтенант Креммер.
Неприятель, имея в виду снова атаковать, в ночи с 5-го (17-го) на 6-е (18-е) марта, ложементы впереди Камчатского люнета, назначил для этого более значительные силы, вероятно, предполагая, в случае успеха атаки, штурмовать. люнет. Полковник Весье (Vaissier), которому было поручено произвести предварительное обозрение нашей позиции, в сумерки 5-го (17-го), пал, смертельно пораженный пулею. Вслед затем, французские батареи открыли сильный огонь по люнету, а стрелки по ложементам. После пальбы, продолжавшейся с четверть часа, две роты 3-го полка Зуавов, поддержанные остальными ротами того же полка, 86-м линейным полком и 4-м стрелковым батальоном, кинулись на ложементы и выбили из них прикрытие от Якутского полка. Но полковник Свищевский, выйдя из люнета с тремя ротами Волынцев, уда-рил в штыки и заставил Французов отступить в их параллель. Неприятель, снова устроившись, открыл батальный огонь по ложементам. Зуавы вторично кинулись вперед, но были опрокинуты баталионом Якутского и двумя ротами Томского полка, вышедшими из люнета, под начальством полковника Бялого, и потеряли до 50-ти человек убитыми и десять пленными, в числе которых был один офицер. Наши войска преследовали неприятеля по пятам и ворвались в его траншею, где, несмотря на прибытие в помощь Зуавам 2-го стрелкового батальона, истребили множество Французов и только лишь по приказанию генерал-лейтенанта Хрулева были выведены из жаркого рукопашного боя и отошли в ложементы. С нашей стороны, в этом деле, убито 15 нижних чинов; ранено и контужено 5 офицеров и 150 нижних чинов. Со стороны Французов убит капитан Зуавов Буа (Bouat) и ранены большею частью смертельно 7 офицеров; о числе нижних чинов, выбывших у неприятеля из строя, нет достоверных сведений (17).
7-го (19-го) марта, не стало доблестного защитника Малахова кургана — Истомина. Он погиб в то время, когда возвращался на бастион Корнилова с Камчатского люнета, по гребню траншеи; по сторонам его шли комендант люнета Сенявин и инженерный офицер Чистяков. «Ваше Превосходительство, сойдите в траншею: тут очень опасно» — сказал ему Сенявин. «Э, батюшка, все равно; от ядра не спрячешься» — отвечал Истомин. В это мгновение ядро оторвало ему голову, контузив Сенявина и ударив Чистякова в голову костями черепа адмирала. Истомин был достойным членом семьи Черноморских моряков, возросшей и преисполнившейся духом бесстрашия под руководством Лазарева. Поступив на Малахов курган, Истомин заботился о нем и берег его, как прежде берег свой корабль «Париж». С самого начала осады он не раздевался, спал весьма мало и в последние дни свои, постоянно находясь в нервическом раздражении, принимал мускус, чтобы поддержать физические силы свои. Благодаря его неусыпной деятельности, Малахов курган стал отдельною сильною крепостью. Чувство долга поселило в Истомине совершенное равнодушие к смерти. Когда многие храбрые, испытанные сослуживцы адмирала изъявляли удивление его необыкновенной отваге, он повторял: «а я удивляюсь вашему удивлению; я и так незаконно живу на свете; мне следовало быть убитым в первую бомбардировку; почему же не играть мне тем, чем пользуюсь долее срока». Накануне вечером, когда у него в башне сидел генерал Хрулев и собралось несколько офицеров, пришел какой-то ластовой офицер с жалобою, что его не произвели в поручики, между тем, как младший в чине был удостоен этой награды за дело, в коем меньше его принимал участие. Когда он ушел, Истомин, обратясь к своим гостям, сказал: «Странно; какое время теперь, а он хочет поручичьего чина! Ну, не все ли равно умереть — поручиком или подпоручиком? Я, например, убежден, что не выйду жив отсюда и мне решительно все равно — генералом ли меня убили бы, или поручиком» (18).
По смерти Истомина, начальником 4-го отделения оборонительной линии был назначен капитан 1-го ранга Юрковский.
В течении трех дней, с 6-го (18-го) по 9-е (21-е) марта, Французы продолжали первую параллель до самого дна Килен-балки и вывели два подступа к люнету: один из средины параллели был подвинут вперед сажен на сто; другой же, левее первого, был замедляем ружейною пальбою из ложементов, так что в течении семи дней, с 8-го (15-го) по 9-е (21-е) марта, атакующий подвинул его едва на 35 сажен. Но ближайшая из неприятельских траншей находилась в расстоянии около сорока сажен от передовой линии наших ложементов, что способствовало Французам атаковать в превосходных силах ложементы, рано утром 10-го (22-го) марта. Наше прикрытие было выбито и отступило в люнет, но неприятель, поражаемый огнем с нашего укрепления, скрылся в траншеях, не успев разрушить ложементы (19).
В это время бруствер люнета уже был насыпан в полную профиль (10 ф. вышины и 11 ф. толщины) и увенчан земляными мешками. Люнет был вооружен 10-ю 24-х-фунтовыми пушками и в нем устроены траверсы. Неприятель, с своей стороны тогда же усилил батареи, действовавшие по контр-апрошам левого фланга, так что они были подвержены огню 34-х пушек и гаубиц и 7-ми мортир, не считая полевых орудий, из которых Французы и Англичане обстреливали Камчатский люнет и ложементы (20).
С нашей стороны, для доставления контр-апрошам левого фланга сильного артиллерийского огня с оборонительной линии, увеличено вооружение 2-го бастиона, Малахова кургана и ближайших батарей 10-ю длинными орудиями и 4-мя пудовыми мортирами.
В продолжении времени с 26-го февраля по 9-е марта (с 10-го по 21-е марта), Французы возводили новые батареи против бастиона № 4-го и редута Шварца; Англичане заложили новую батарею для действия против батареи Никонова.
Для отвлечения внимания неприятеля от нашего левого фланга, вечером 3-го (15-го) марта, была произведена с батареи Шемякина вылазка, из 600 охотников разных полков и 90 волонтеров греческого батальона, (за несколько дней пред введенного в город), под общим начальством Минского полка майора Рудановского, Наши охотники ворвались во французскую траншею, где завязался упорный рукопашный бой; по отступлении же нашего отряда был открыт сильный огонь с 6-го бастиона и с батарей Шемякина по неприятелю, столпившемуся в траншее. Генерал Боске доносил, что: «de braves travailleurs de l’ennemi s’etaient glisses, malgre notre feu, et avaient repare quelques portions des embuscades, sans les occuper toutefois» (Храбрые русские рабочие пробрались, несмотря на наш огонь, и исправили часть завалов, хотя и не остались в них). С нашей стороны убито и ранено 70 человек. В числе раненых было три офицера. Потеря неприятеля нигде не показана: «le major Roudanovski ne fut pas sans faire eprouver aux Francais des pertes assez graves» (майор Рудановский нанес Французам значительный урон) — пишет французский историк (21).
8-го (20-го) марта прибыл на Северную сторону новsq главнокомандующий, генерал-адъютант генерал-от-артиллерии князь М. Д. Горчаков 2-й, с главными чинами своего штаба, в составе которого находились: начальник штаба — генерал-адъютант Коцебу; начальник артиллерии — генерал-лейтенант Сержпутовский; начальник инженеров — генерал-лейтенант Бухмейер; генерал-квартирмейстер — генерал-лейтенант Бутурлин; дежурный генерал — генерал-лейтенант Ушаков 2-й; генерал-интендант — генерал-майор Затлер и походный атаман — генерал-адъютант граф Орлов-Денисов.
Войска приняли князя Горчакова и его уверения скорого изгнания неприятелей из Крыма с ледяным равнодушием; те, которые служили под его начальством на Дунае, знали его личную храбрость и беспредельную преданность Царю и отечеству, уважали в нем справедливого начальника и благородного, великодушного человека; но, вместе с тем, знали, что от него нельзя было ожидать ничего решительного; морякам он был вовсе неизвестен.
После первого дела, происшедшего при нем под Севастополем и стоившего нам довольно дорого, все энергические предположения нового главнокомандующего были отложены до прибытия подкреплений. Несколько дней спустя по приезде в Севастополь, князь Горчаков писал Государю:
«Положение наше довольно трудно; подступы неприятеля столь сближены, что Севастополь может держаться только при весьма сильном гарнизоне; у неприятеля уже до 90 тыс. европейцев и до 30 тыс. турок, а наши подкрепления поспеют только к половине апреля. Оно сделается крайне опасным, если до их прихода неприятель, как вероятно, получит еще до 30-ти тысяч: оставя до 80-ти тыс. у Севастополя, с тем, чтобы при удалении моем начать огромное бомбардирование, и потом идти на штурм, он может меня отвлечь от Севастополя движением с 70-ю тысяч. или от Качи, или от Евпатории. Случись что, будем отбиваться как можем. Впрочем, я ни мало не теряю надежды, что, с Божиею помощью, нам удастся отбиться со всех сторон: война имеет много случайностей, и надобно рассчитывать, что неприятель не всегда делает, что мог бы» (22).
В конце марта 1855 года, он же писал Государю:
«…Князь Долгоруков доложит Вашему Императорскому Величеству записку, в коей я изъясняю, сколь необходимо назначить мне новые подкрепления, независимо от тех, которые идут сюда, ибо с приходом их я все-таки буду несравненно слабее неприятеля. Осмелюсь доложить, что это дело первой важности. Ход дел в Крыму издавна весьма испорчен, и полагая даже, что мне удастся отстоять Севастополь до прибытия 40 батальонов, следующих из Южной армии — что, впрочем, весьма сомнительно — я не менее того буду гораздо слабее неприятеля, который стягивает сюда огромные силы»… (23).
По оставлении нами ложементов впереди Камчатского люнета, неприятель, на следующее утро, 10-го (22-го) марта, сосредоточил на люнет огонь 15-ти-пушечной французской батареи и до 30-ти полевых орудий и малых мортир, поставленных в траншеях, а также нескольких орудий с английской атаки. Под защитою артиллерии, Французы решились вести свои подступы днем и приступили к заложению второй параллели. Как в это время голова левого французского подступа от стояла не далее 40 сажен от наших ложементов, и неприятелю достаточно было одной ночи, чтобы, заняв эти ложементы, повернуть их против люнета и соединить с своими траншеями, то решено было произвести, в следующую же ночь, сильную вылазку, чтобы разрушить левый французский подступ. Для этого были назначены следующие войска: Камчатского полка 2 батал., Днепровского — 3, Волынского — 2, Углицкого — 1, от 35-го, 20-го и 44-го экипажей — 1, всего девять батальонов, в числе до 5 тыс. человек, под начальством генерал-лейтенанта Хрулева. Кроме того, два батальона, 2-й и 4-й Камчатского полка. наряжены были на работы и в прикрытие люнета. Для развлечения внимания неприятеля, положено было, одновременно с главною вылазкою, сделать две меньших., под начальством капитана 2-го ранга Будищева и лейтенанта Бирилева, против английских атак.
Как только стемнело, то цепь, назначенная на смену стрелков, занимавших вторую линию ложементов, пришла на указанное ей место и, наткнувшись на неприятеля, работавшего в первой линии наших ложементов. завязала с ним перестрелку и отошла в люнет, после чего с переднего фаса люнета был открыт картечный огонь. Генерал Хрулев, чтобы не дать времени Французам утвердиться в ложементах, решился тотчас сделать вылазку. Тогда же подан условленный сигнал с люнета барабанным боем Будищеву и Бирилеву; но за пальбою не был услышан, и потому вылазки их отрядов последовали несколько позже.
По данному сигналу, два батальона Камчатского полка, находившиеся впереди люнета, под начальством полковника Голева, двинулись в атаку против Французов, занимавших переднюю линию наших ложементов: 1-й был построен в ротных колоннах; 3-й — в колонне к атаке. Левее люнета шли, в таком же порядке, 1-й и 4-й баталионы Днепровского полка, под начальством под-полковника Радомского. Остальные войска были размещены по обе стороны люнета. Французы, мгновенно выбитые из ложементов, отступили в траншею, куда на плечах их ворвался 1-й батальон Камчатского и впереди всех поручик Ковалевский с 1-ою егерскою ротою. Неприятель встретил егерей батальным огнем; многие из наших солдат повалились, но остальные взлезли на гребень траншеи. Загорелся ожесточенный рукопашный бой между Зуавами и Камчатцами: дрались штыками и прикладами; заваливали одни других камнями и турами, а между тем саперы, под начальством штабс-капитана Тидебеля, приступили к возобновлению передовых ложементов, отчасти уже переделанных Французами- Генерал Хрулев. не давая времени неприятелю усилиться спешившими к нему в помощь резервами. выслал из люнета 4-й баталион Камчатского полка и приказал трем Камчатским батальонам атаковать левый неприятельский подступ у Доковой балки, а рабочим солдатам и морякам, по выбитии Французов из подступа, разрушить его. Тогда же два Днепровских батальона были направлены против среднего не-приятельского подступа. Несмотря на сильный ружейный огонь, встретивший наши войска, полковник Голев опрокинул Французов, занял левый их подступ и атаковал их первую параллель; а 4-й Камчатский батальон, устремясь правее прочих, (причем смертельно ранен командир 11-й егерской роты штабс-капитан Михно), ворвался на ближайшую из английских батарей, перебил прислугу и опрокинул стоявшие там орудия. Тогда же наши штуцерные, из отряда Будищева, заняв западную сторону Доковой балки, открыли огонь во фланг и тыл Французам. Между тем, генерал Хрулев, полагая, что моряки уже успели разрушить левый подступ, послал полковнику Голеву приказание отступить. Но когда Голев донес, что его люди, тревожимые ружейным огнем из первой параллели, еще не окончили работы, Хрулев разрешил Голеву выбить Французов из параллели и устремил левую колонну по среднему неприятельскому подступу. По разрушении моряками левого подступа, полковник Голев стал отводить назад войска своей колонны, но как в то же время в неприятельских траншеях раздались сигналы наступления, то, для удержания неприятеля, он двинул из резерва 1-й батальон Волынского полка в обход правого фланга Французов, а генерал Хрулев направил с другой стороны по Докову оврагу две роты 2-го батальона Волынцев и две роты Углицкого полка и моряков. Левой колонне было приказано повернуть вправо и кинуться во фланг неприятелю, наступавшему против Голева, а для связи между колоннами направлены в промежуток между ними остальные две роты Волынского полка. Таким образом были введены в бой почти все войска отряда.
Как только четыре роты нашей правой колонны двинулись по дну Доковой балки, то с левого берега ее раздался ружейный огонь во фланг и тыл Французов. Как открылось вскоре — это были штуцерные лейтенанта Завалишина, принадлежавшие к отряду Будищева. Левый фланг Французов обратился в бегство, что заставило и прочие войска их совершенно оставить первую параллель. Баталионы Камчатского и Днепровского полков ворвались туда вслед за неприятелем, перебили прислугу батареи и опрокинули орудия.
Достигнув цели вылазки, Хрулев приказал отступать; но не легко было это исполнить. Солдаты, возбужденные успехом, не слушали неоднократно повторенных сигналов, полагая, что они подавались Французами, и, несмотря на усиление неприятеля направленными ему в помощь резервами, продолжали идти вперед и, миновав параллель, двинулись к Ланкастерской батарее. Генерал Хрулев, разослав всех своих адъютантов и ординарцев, для удержания наступавших, приказал иеромонаху Иоанникию Савинову, находившемуся при войсках во все время боя (После бурь, размывших устроенную нами из затопленных судов преграду, князь Меншиков испрашивал Высочайшее разрешение затопить вновь у входа на рейд три корабля), вызвать их назад пастырским увещанием. По отступлении отряда Хрулева, Французы снова заняли первую параллель.
Для действий против английских работ, одновременно с вылазкою из Камчатского люнета, были назначены два отряда: капитана 2-го ранга Будищева, ив четырех рот греческих волонтеров, 150-ти охотников флотских экипажей и 200 охотников Минского полка, и лейтенанта Бирилева, из 475-ти охотников: флотских экипажей, Охотского полка и 6-го резервного батальона Волынского полка; в резервы обоих отрядов было назначено по одной роте Охотского полка.
Отряд Будищева, выйдя из 3-го бастиона, был разделен на три колонны. Главная из них, из четырех греческих рот князя Мурузи и 30-ти матросов мичмана Макшеева, служившего проводником, направилась против средины третьей параллели (майора Гордона), застала врасплох Англичан, которые приняли Русских за Французов, и, овладев там батареей, перебила прислугу и заклепала несколько орудий. Здесь были убиты капитаны Броун и Викар и сам Гордон ранен двумя нулями. Левая колонна, из 64-х штуцерных моряков, под командою мичмана Завалишина, двигаясь по западному берегу Докова оврага, на присоединение к главной колонне, услыша сильную перестрелку за этим оврагом, открыла (как уже сказано) огонь по Французам. Правая колонна, из 60-ти матросов и 200 охотников 6-го резервного батальона Волынского полка, под командою лейтенанта Астапова, обошла с левого фланга третью параллель, выбила прикрытие и захватила в плен подполковника Келли и несколько рядовых. Между тем, отряд лейтенанта Бирилева, выступя с батареи Никонова, по Лабораторной балке, поднялся вправо на Зеленую гору, овладел второю параллелью (майора Чапмана) и заклепал мортиру. Здесь в рукопашном бою захвачен в плен инженер-капитан Монтегю и 6 рядовых. Затем, разрыв значительную часть неприятельских траншей, отряды Будищева и Бирилева возвратились на оборонительную линию.
Несмотря на одержанный нами успех, урон наших войск, наступавших против неприятеля, прикрытого траншеями, был весьма значителен, именно: в отряде генерала Хрулева убито 7 офицеров и 369 нижних чинов; ранено 17 офицеров и 920 нижних чинов; в отрядах Будищева и Бирилева: убито 2 офицера и 10 нижних чинов; ранено 4 офицера и 60 нижних чинов. Вообще же у нас убито и ранено 30 офицеров и 1,360 нижних чинов; но как многие из раненых остались в строю то наша убыль не превышала 1.000 человек.
Со стороны Союзников, по официальным сведениям, Французы потеряли: убитыми и ранеными 24 офицера и 500 нижних чинов; без вести пропавшими: 4 офицера и 83 рядовых, всего же 611 человек (25). Но в действительности урон их был гораздо более, потому что из одного 82-го полка выбыло 320 человек, в числе коих 6 офицеров. У Англичан выбыло из строя до 100 человек; захвачены в плен 2 офицера и 12 рядовых (26).
Во все время боя, город был сильно бомбардирован. В продолжение ночи неприятель бросил несколько сот бомб и до ста конгревовых ракет почти без вреда войскам гарнизона, укрывавшимся в блиндажах (27).
Хотя эта вылазка стоила нам много крови, однако же она вполне достигла своей цели: головные работы осаждающего были разрушены и мы выиграли время, необходимое для восстановления и усиления укреплений оборонительной линии.
11-го (23-го) марта, в три часа пополудни, выслан из Севастополя парламентер, с предложением перемирия для уборки тел. В 8 часов вечера получен ответ, которым перемирие было назначено на следующий день, в полдень.
12-го (24-го), в половине первого часа пополудни; с обеих сторон раздались звуки сигнальных рожков и развернулись белые флаги. Наши батареи и гребни неприятельских траншей мгновенно были покрыты зрителями, и толпы войск вышли одни другим навстречу. С нашей стороны распоряжался генерал-майор Заливкин, а со стороны Французов — дивизионный генерал Брюне, угрюмый старик с угловатыми манерами. Между тем как рабочие уносили тела своих убитых, офицеры обеих сторон сходились на демаркационной линии, обозначенной цепью нашею и неприятельскою, беседовали между собою, менялись сигарами. Наши солдаты и матросы, не знавшие ни одного иностранного слова, также нашли возможность объясняться по-своему с Французами. Три часа продолжалось затишье, прервавшее целые месяцы грозной борьбы. Наконец, когда поле недавней битвы было очищено от покрывавших его тел, опустились флаги, раздались залпы и до самого утра продолжалась канонада (28).
Удачное дело 10-го (22-го) марта, убедив на опыте в пользе контр-апрошей, побудило обороняющегося распространить и усилить контр-апрошную систему. С этою целью предположено было: во 1-х, ложементы впереди редутов за Килен-балкою и Камчатского люнета соединить между собою траншеями; во 2-х, впереди 3-го бастиона устроить две линии ложементов, из коих передняя находилась бы в расстоянии от 75 до 150 сажен от третьей английской параллели, соединить их между собою траншеями и связать также траншеями вторую линию ложементов с контр-апрошами Камчатского люнета. Таким образом контр-апрошная система должна была прикрыть все пространство против правой французской и обеих английских атак, между рейдом и Лабораторною балкою. Все эти работы были окончены к 28-му марта (9-му апреля), дню открытия второго усиленного бомбардирования, несмотря на сосредоточенный огонь неприятельских батареи против наших передовых укреплений, которому, за недостатком пороха, мы не могли отвечать с достаточною силою, и на потерю людей в рабочих командах и прикрытии, простиравшуюся ежедневно до 150 человек. В числе убитых были: капитан-лейтенант Серебряков, 40-го флотского экипажа лейтенант Богданович и 4-го саперного батальона штабс-капитан Сахаров (29).
Тогда же на оборонительной линии и в передовых укреплениях, в ожидании бомбардирования, упрочивались бруствера и амбразуры, строились пороховые погреба, сооружались траверсы и блиндированные помещения. Всего к 28-му марта (9-му апреля) было устроено 140 блиндажей, в которых, хотя и весьма тесно, могли укрыться до 6-ти тысяч человек. Наконец — усилено вооружение редутов за Килен-балкою и Камчатского люнета 22-мя орудиями.
Контр-минные наши работы продолжались неусыпно. 12-го (24-го) марта, произведен был с нашей стороны взрыв, заставивший неприятельского минера работать с такою осторожностью, что его вовсе не было слышно до 26-го марта (7-го апреля), когда он камуфлетом разбил го лову одного из наших рукавов на капитали 4-го бастиона. Здесь мы понесли первую потерю в минах: убито 3 и контужено 5 нижних чинов (30).
В продолжении времени с 10-го по 28-е марта (с 22-го марта по 9-е апреля), на оборонительной линии усилено вооружение и построено несколько новых батарей (31).
Вооружение сухопутных укреплений Южной стороны было доведено до тысячи орудий, следовательно после 2-го (14-го) ноября, в истекшие пять месяцев, увеличено вдвое. Против осадных батарей могли действовать 466 орудий, коих огонь был почти вчетверо сильнее, чем в первое бомбардирование. Прочие же 532 орудия были назначены частью для обстреливания ближайшей местности, частью же для фланговой, тыльной и внутренней обороны укреплений (32).
С 8-го (20-го) по 28-е марта (9-е апреля) в составе севастопольского гарнизона произошли следующие перемены:
|
|
|
| 8-го (20-го) марта, Днепровский пехотный и Углицкий егерский | на 4-е отделение |
| 10-го (22-го) марта, Его Высоч. Велик. Князя Михаила Николаевича (Казанский) егерский | на Малах. курган |
| 13-го (25-го) марта, Суздальский пехотный | на 1-е отделение |
| 16-го (28-го) марта, Украинский егерский | на Камчатск. люнет |
| 25-го марта (6-го апреля) Владимирский пехотный | на 3-е отделение |
| Выведены с Южной стороны полки: | |
| 17-го (29-го) марта, Днепровский пехотный | на Северн. сторону |
| 24-го марта (5-го апреля), Селенгинский пехотный | на Бельбек |
| 25-го марта (6-го апреля), Якутский пехотный | на Северн. сторону |
К 28-му марта (9-му апреля) в составе гарнизона находились:
|
|
|
| 10-я пехотн. дивизия |
Екатеринбургский Тобольский. Томский егерский полк. Колыванский. |
| 11-й пех. див. 2-я бригада |
Охотский егерский полк. Камчатский |
| 12-й пехотн. дивизии |
Днепровский пехотный полк. Украинский егерский полк. |
| 14-й пех. див. 1-я бригада |
Волынский пехотный полк. Минский |
| 16-я пехотн. дивизия |
Владимирский пехотный полк. Суздальский. Углицкий егерский полк. Его Высоч. Велик. Князя Михаила Николаев. (Казанск.) егерск. полк. |
|
4-й Стрелковый батальон. Резервная бригада 13-й пех. дивиз. 6-е резервные батальоны Волынского и Минского полков. 2-й и 8-й Черноморские казачьи баталионы. |
В пехотных полках состояло от 2-х до 3-х тысяч человек в каждом; в 4-м Стрелковом батальоне 562; в резервной бригаде 13-й дивизии 3,691; в резервных батальонах Волынского и Минского полков 1,452; в двух Черноморских батальонах 968. Вообще же пехоты было около 37-ми тыс. человек.
|
|
|
| От флотских экипажей |
8,886 челов.
|
| Гарнизонной артиллерии |
1,285 челов.
|
| Полевой артиллерии: легкие батареи № 2-го 10-й и 5-го 11-й артиллерийской бригады |
391 челов.
|
| Итого |
10,562 челов.
|
| 4-й и 6-й саперные батальоны |
961 челов.
|
Всего же 48,487 человек, из числа коих, за исключением людей в домашний расход, состояло в гарнизоне до 34 тыс. штыков и до 9-ти тыс. челов. артиллерийской прислуги (33).
Замедление успеха подступов осаждающего заставило его обратиться к решительным действиям. Союзники предполагали усиленно бомбардировать город и потом овладеть им штурмом. Приготовления к новому продолжительному бомбардированию состояли в постройке и вооружении новых батарей и в огромном подвозе боевых припасов. Вместе с тем прибыли значительные подкрепления для укомплектования Союзных армий и перевезены из Евпатории в Камыш две дивизии, одна турецкая и другая египетская, в числе до 18 тыс. человек, под личным начальством Омера-паши.
К 28-му марта (9-му апреля) — дню, в который было решено начать бомбардирование Севастополя из всех орудий, поставленных на батареях осаждающие имели в готовности к бою:
Французы, на своей правой атаке:
65 орудий против верков Корабельной слободы и передовых укреплений.
33 орудия против Северной стороны и рейда.
Англичане, на обеих своих атаках:
148 орудий, преимущественно против Малахова кургана и 3-го бастиона.
Французы, на левой атаке против города:
133 орудия, против 3-го и 4-го бастионов с примыкающими к ним верками.
105 орудий, против 5-го бастиона и соседних с ним верков.
57 орудий, против 6-го бастиона.
Итого со стороны Французов 393, а со стороны Англичан 148, всего же 541 орудие. Подобно тому как и у нас, значительная часть артиллерийской прислуги состояла из моряков и пехотных солдат (34).
Зарядов средним числом находилось в наличности:
На каждую пушку по . . . . 600
На каждую гаубицу по . . . 400
На каждую мортиру по . . 500 (35).
Хотя мы могли противопоставить неприятелю равносильную артиллерию, как по числу, так и по калибрам орудий, однако же у нас не было средств поддерживать продолжительное время учащенную пальбу, по незначительному запасу зарядов и пороха, остававшемуся в Севастополе. При открытии второго усиленного бомбардирования, у нас было 135,300 зарядов, полтора миллиона слишком патронов и 1,728 пудов пороха (36), переделав часть которого в заряды, мы могли иметь их от 140 до 142 тысяч, следовательно кругом только 300 зарядов на орудие.
(1) Bаzаncourt. L’expedition de Crimee. L’аrmee. II. 178. — Du-Cаsse. Precis historique des operаtions militаires en Orient, demаrs 1854 аseptembre 1855. 228—332. —Weigelt. Die Belаgerung von Sebаstopol. 1854—1856. Перевод Безака. 100. — По свидетельству же Герена, французская армия, в конце января 1855 г. состояла в числе 71,326 человек.
(2) Guerin. Histoire de lа derniere guerre de Russie (1853—1856) II. 70.
(3) Записки генерала Бургоэна (14-го и 30-го декабря н. ст. 1854 г.). Journаl of the operаtions conducted bу the corps of Roуаl Engiнеers. I. 140 аnd 145.
(4) Niel. Siege de Sebаstopol. Journаl des operаtions du genie. 135—140.
(5) Weigelt. Перев. Безака. 121—122.
(6) Ch. Fау. Souvenirs de lа guerre de Crimee. 1854—1856. 193 et 195.
(7) «Les Russes аvаient pris d’excellentes precаutions pour preserver leur nouvel ouvrаge». Guerin. II. 110.
(8) Журнал военных действий к Крыму, с 1-го марта1855 по 1-е января 1856. — Алабин. Походные записки в войну 1853, 1854, 1855 и 1856 годов. II. Прим. стран. 52-53. —Guerin. 109—113.
(9) Тотлебен.
(10) Тотлебен.
(11) Тотлебен.
(12) Письмо к князю Меншикову генерал-адъютанта Остен-Сакена, от 24-го февраля 1855 г.
(13) Журнал военных действий в Крыму. — Тотлебен.
(14) Тотлебен.
(15) Guerin. II. 125. — Тотлебен.
(16) Guerin. 11. 125—127. — Тотлебен.
(17) Журнал военных действий в Крыму. — Guerin. II. 127—128.
(18) Алабин. II. 184—186.
(19) Журнал военных действий в Крыму. — Guerin. II. 131.
(20) Weigelt. Перев. Безака. 121—124. — Тотлебен.
(21) Журнал военных действий в Крыму. — Guerin. II. 126—127.
(22) Из письма к Государю князя Горчакова, от 13-го марта 1855 г.
(23) Из письма князя Горчакова, от 30-го марта 1855 г.
(24) Журнал военных действий в Крыму. — Донесение князя Горчакова, от 13-го марта 1855 г. — Guerin. II. 131—137.
(25) Journаl du corps de siege.
(26) Guerin. II. 137.
(27) Журнал военных действий в Крыму.
(28) Журнал военных действий в Крыму. — Тотлебен. — Алабин. II. 192—193.
(29) Журнал военных действий в Крыму.
(30) Тотлебен.
(31) На 5-м бастионе, для обороны его внутренности, был устроен возвышенный ретраншамент, вооруженный 4-мя 18-ти-фунтовыми пушками-карронадами.
Для усиления огня по неприятельским работам впереди 4-го и 5-го бастионов поставлены на смежных батареях одна 5-ти-пудовая и 4-ре 2-х-пудовые мортиры.
Для обстреливания площадки между 4-м бастионом и Язоновским редутом, на переднем фасе редута насыпаны: барбеты для полевых орудий.
Батарея Сталя, на Пересыпи, вооружена 21-м орудием.
На батарее правее 3-го бастиона насыпаны барбеты для полевых орудий.
Правее Малахова кургана поставлена за особым эполементом одна 2-х-пудовая мортира.
(32) Тотлебен.
(33) Тотлебен.
(34) На счет числа осадных орудий, действовавших по Севастополю во второе усиленное бомбардирование, показания различны:
у Вейгельта — 541; у Герена — 511; у Дюкасса — 500; у Тотлебена — 444 больших и 38 малых орудий. —Ch. Fау. 216.
(35) Weigelt. Перев. Безака. 146—147.
(36) Тотлебен.
Глава XXIX.
Второе бомбардирование Севастополя. Контр-апроши на правом фланге оборонительной линии.[править]
В конце марта (в первой половине апреля), на Страстной неделе, Союзники готовились к усиленному бомбардированию Севастополя, не переставая от времени до времени обстреливать город, где войска и жители, наполняя ярко освещенные церкви, слушали Божественные сказания Христовых страданий и, невольно применяя их к своему положению, укреплялись в решимости страдать и гибнуть за Царя и Россию. 27-е марта (8-е апреля), первый день Светлого праздника, несмотря на чрезвычайные обстоятельства, в которых находились Севастопольцы, был ими встречен с обычными нашему народу торжеством и радостью: у кого при себе была семья, тот вместе с нею, прочие же вместе с однополчанами, молились у заутрени, а потом офицеры, в парадных, уже несколько месяцев вышедших из употребления мундирах, отправились поздравлять начальников. Все приняло праздничный вид — даже на бастионах, Солдаты усыпали площадки песком, обчистили платформы, подкрасили либо обтерли орудийные станки, приоделись сами. Женщины и дети, не обращая внимания на явную опасность, бежали под пулями на батареи, к родным своим — матросам, с куличами и пасхою, освященными в городских церквах, христосовались с мужьями и братьями, беседовали между собою. А между тем в толпу, собравшуюся кругом какого-либо веселого рассказчика, нежданно-негаданно, падала тяжелая бомба и разрывалась с зловещим треском, либо прилетало ядро с неприятельской батареи. Наши тоже не оставались в долгу, изредка посылая врагу грозные гостинцы. Какой-то шутник бомбардир раскрасил разряженную двухпудовую бомбу в роде пасхального яйца и с дозволения батарейного командира отправил эту писанку неприятелям, которые, с своей стороны, бросили в ответ огромную чиненую бомбу. Впрочем, первый день праздника, совпавший с католическим, сравнительно прошел тихо и спокойно (1). То было затишье перед бурею. На рассвете 28-го марта (9-го апреля), в то самое время, когда поднялся вдруг порывистый ветер и полил дождь как из ведра, около 5-ти часов, внезапно, по сигналу ракетою, данному с корабля, стоявшего у Стрелецкой бухты, загремели все французские батареи, а в 6 часов Англичане также открыли огонь.
С нашей стороны отвечали на грозный вызов все батареи. В продолжении пяти часов мы поддерживали неумолкаемый огонь, но в 10 часов ограниченное количество наших боевых запасов заставило генерала Сакена разослать по батареям приказание — отвечать одним выстрелом не менее как на два выстрела неприятеля (2).
Одновременно с началом боя, замечено было что неприятельский флот разводил пары. Ожидали, что он, по примеру дела 6-го (17-го) октября. примет участие в бомбардировании города. Но Союзники, дорожа флотом, доставлявшим им единственное средство к получению подкреплений и запасов, не отважились подвергнуть его случайностям борьбы с приморскими укреплениями Севастополя (3). Только лишь по ночам приближались к берегу, как бы украдкою, неприятельские пароходы и сделав несколько выстрелов по нашим батареям, уходили в море (4).
В продолжении дня и следующей ночи, в которую неприятель усилил в особенности навесный и штуцерной огонь, Французы выпустили до 30-ти тысяч, а Англичане — до 4-х тысяч артиллерийских снарядов. С нашей стороны израсходовано около 12-ти тыс. снарядов и 165 тыс. патронов (5).
5-й бастион и смежные с ним батареи были так повреждены, что в сумерки совершенно прекратили огонь. 4-й бастион, по которому осаждающий действовал из 56-ти мортир и 30-ти длинных бомбовых орудий, будучи засыпан разрывными снарядами, также понес значительные повреждения и большую потерю в людях. Наиболее же потерпели передовые укрепления левого фланга — Камчатский люнет и редуты Волынский и Селенгинский, которые к вечеру были обращены в груды развалин. Вообще же на оборонительной линии подбито 15 орудий и завалено 122 амбразуры. Убито 62, ранено 311 и контужено 163 человека; в числе убитых был командир батареи капитан-лейтенант Шемякин; в числе смертельно раненых артиллерии подполковник Розенталь (6).
Неприятельские батареи также подверглись значительным повреждениям, в особенности же английские на Зеленой горе и французские на Килен-балочной высоте. У Французов выбыло из строя 69, у Англичан — 25 человек (7). Бомбардирование 28-го марта (9-го апреля) было сильнее, нежели то, которое происходило 5-го (17-го) октября, но причинило нашим войскам менее вреда, благодаря закрытиям (блиндажам и траверсам), устроенным в наших укреплениях.
В продолжении следующей ночи, несмотря на грязь, затруднявшую доставку орудий и материалов на оборонительную линию, и на страшный огонь неприятеля, все укрепления были исправлены, почти все подбитые орудия заменены новыми, и Севастополь был готов продолжать столь же упорную защиту, как и накануне. Один из французских писателей, весьма недоброжелательный к Русским, несмотря на то, сознается, что Наполеон I-й завоевал бы три или четыре государства с половиною тех средств, в людях и деньгах, коих стоила Французам осада Севастополя, и что Вобан, Тюрень, и Конде, при Людовике XIV, не располагали такими средствами для присоединения к Франции нескольких областей и многих укрепленных городов, уступленных ей по Нимвегенскому миру (8).
29-го марта (10-го апреля), в пять часов утра, неприятель возобновил канонаду, на которую, с нашей стороны, приказано отвечать как можно реже, ни в каком случае не расходуя более 30-ти зарядов в день на орудие. С утра погода стояла ненастная, но к 10-ти часам ветер стих и небо прояснилось. Союзный флот развел пары и около полудня подошел к береговым батареям, но ограничился демонстрацией и в 6 часов вечера удалился в море. Начальник гарнизона генерал-адъютант Сакен, под громом артиллерии, посетил 4-й и 5-й бастионы, христосовался с офицерами и нижними чинами и благодарил их за молодецкую службу.
К вечеру 5-й бастион был принужден совершенно замолчать. На 4-м бастионе подбито 8 орудий и завалены почти все амбразуры, так что в сумерки он мог действовать только из двух орудий. Редуты за Килен-балкою также прекратили огонь. По Камчатскому же люнету неприятель производил менее сильную прицельную пальбу, но нанес большой вред навесным огнем из мортир и гаубиц. Вообще же у нас подбито 15 орудий.
У неприятеля подбито до 50-ти орудий и пять батарей принуждены замолчать (9).
В 9-т часов вечера, осаждающий атаковал ложементы впереди 5-го бастиона и редута Шварца, и успел занять их, но был выбит батальоном Колыванского егерского полка, под начальством майора Жданко, и четырьмя ротами рабочих от разных полков, под командою майора Колесникова. Французские рабочие, пораженные паническим страхом, бежали в свою траншею, побросав шанцевый инструмент и оружие (10).
В продолжении ночи, благодаря усердию и деятельности Севастопольского гарнизона, были окончены все починки на оборонительной линии, кроме редутов за Килен-балкою, где исправлены только пороховые погреба и амбразуры. Все ждали штурма на полуразрушенные укрепления, и потому, за час до рассвета, войска, занимавшие их, стали в ружье; орудия были заряжены картечью: но Союзники оставались в своих траншеях, продолжая, с настойчивостью, бомбардирование и канонаду.
В продолжении дня 29-го марта (10-го апреля) и следующей ночи, Французы выпустили до 30-ти тысяч, а Англичане около 3-х тысяч снарядов. С нашей стороны израсходовано 11,450 зарядов. Урон наш простирался: убитыми до 85-ти, ранеными до 377-ми и контуженными до 273-х человек.
У Французов выбыло из строя 113, у Англичан — 22 человека (11).
30-го марта (11-го апреля), Французы преимущественно обратили огонь на 5-й бастион, редут Шварца и батарею Шемякина, и к вечеру совершенно расстроили оборону этих укреплений. На 4-м бастионе были сбиты все орудия у исходящего угла и завалены амбразуры левого фаса. Батареи 3-го отделения, контр-адмирала Панфилова, с успехом выдерживали борьбу с Англичанами и нанесли их батареям значительные повреждения. Против передовых укреплений нашего левого Французы действовали прицельно только из половины своих орудий, продолжая обстреливать наши войска навесным огнем. Вечером неприятель усилил мортирный и штуцерный огонь, а с Херсонеса стал бросать ракеты на Северную сторону (12).
Союзники, не решаясь на штурм, но желая воспользоваться расстройством наших укреплений, предприняли овладеть ложементами у кладбища. С этою целью, 30-го марта (11-го апреля), был выслан полковник Го (Gault), с 46-м линейным полком; рабочими, наряженными для перестройки ложементов, заведывал инженерный штаб-офицер Манжен. В 10 1/2 часов вечера, Французы заняли ложементы и приступили к работе, несмотря на сильный картечный огонь заранее направленных на этот пункт наших орудий. Чтобы не дать неприятелю времени утвердиться в его траншее, были высланы два Колыванских батальона, под начальством командира полка, подполковника Темирязева, которые выбили Французов, но, будучи атакованы превосходными силами, залегли в оврагах, завязали с неприятелем частую перестрелку и несколько раз кидались в штыки, что не дозволило Французам углубить их траншею. На рассвете ложементы снова были заняты нашими стрелками. Урон неприятеля простирался до 250 человек; в числе раненых офицеров был Манжен.
К утру все укрепления были исправлены и подбитые орудия заменены новыми. Гарнизон усилен Селенгинским и Якутским полками (13).
Неприятель, с своей стороны, сосредоточив против 4-го бастиона сильный прицельный и навесный огонь, лишил наши войска, несмотря на самоотвержение сапер и артиллерийской прислуги, всякой возможности производить непрерывный картечный огонь и продолжал всю ночь работать в своих подступах, но подвинул их весьма мало.
В продолжении суток, 30-го марта (11-го апреля), со стороны Союзников выпущено до 18-ти тысяч, а с нашей — 9,240 снарядов. Потеря наша состояла из 92-х убитых и 689-ти раненых и контуженных. У Французов выбыло из строя 256 человек. В числе смертельно раненых был за служивший своими талантами и храбростью уважение Союзной армии, начальник французских инженеров, генерал Бизо (Bizot) (14).
В следующие два дня, Французы сосредоточили огонь на 4-й бастион и привели его в такое расстройство, что нам надлежало все сооружать вновь. Беспрестанное бомбардирование, уже продолжавшееся сряду пять суток, чрезвычайно утомило войска гарнизона. По свидетельству очевидца: «…в городе господствует общее истощение. Солдаты не ослабели в исполнении своего долга; но, бесчувственные ко всему, действуют почти бессознательно, как автоматы, и ежели, по прежнему, пренебрегают опасностью, то лишь потому, что, помышляя постоянно о смерти, они равнодушны ко всему, и даже к самой смерти»… Англичане действовали усиленно по 3-му бастиону, который удерживался с успехом: несколько английских батарей были принуждены замолчать и на одной из них взорван пороховой погреб. Ослабление огня Французов против передовых укреплений нашего левого фланга дозволило нам исправить Килен-балочные редуты и Камчатский люнет в такой мере, что они могли снова действовать по неприятельским батареям. Севастопольский гарнизон был усилен Одесским егерским полком (15).
В ночи с 1-го на 2-е (с 18-то на 14-е) апреля, для восстановления 4-го бастиона было собрано полторы тысячи рабочих и доставлено большое количество материалов (500 туров, 500 фашин, 5,000 земляных мешков и 1,500 кольев). Работами здесь распоряжался начальник 2-го отделения, вице-адмирал Новосильский, в присутствии которого саперы, матросы и солдаты соперничали между собою в усердии, не обращая внимания на град снарядов, осыпавший укрепление.
В эту же ночь предполагалось обратить ложементы впереди 5-го бастиона в сплошную траншею. Туда были назначены три батальона Волынского полка, в числе 900 человек, под начальством полковника Лушкова: один на работы, другой — в прикрытие, а третий — в резерв. В ложементах впереди редута Шварца находилось 50 охотников и одна рота 5-го резервного батальона Брестского полка, а в резерве их — две роты Колыванского полка.
Едва лишь наши войска успели занять назначенные им места, в 8 часов вечера, как Французы атаковали ложементы впереди 5-го бастиона и редута Шварца. Как накануне подобное предприятие, стоившее неприятелю 250 человек, не имело успеха, то на сей раз были высланы им довольно значительные силы, именно: полки 14-й, 42-й и 46-й линейные, 2-й полк Иностранного легиона и 5-й стрелковый батальон, под командою генерала Риве, должны были атаковать ложементы впереди редута, а 98-й линейный полк и 9-й стрелковый батальон, под командою генерала Бретона — овладеть ложементами у кладбища. Из числа этих войск, генерал Риве ввел в дело 10, а генерал Бретон 6 рот, всего же до 2,400 человек, Волынцы сражались упорно, но, будучи атакованы превосходными силами, за которыми следовал многочисленный резерв, отступили на оборонительную линию, откуда тогда же был открыт картечный огонь по ложементам, занятым неприятелем (16).
Зарядов в оба дня, 31-го марта и 1-го (12-го и 13-го) апреля, израсходовано: с нашей стороны 19,000; у Союзников — 31,400. Наша убыль состояла в 280-ти убитых и 1,568-ми раненых и контуженных. В числе убитых находились командир Колыванского полка подполковник Темирязев, и лейтенант Титов, а в числе смертельно раненых командующий 2-ю бригадою 10-й пехотной дивизии полковник Загоскин. Тяжело ранен командир Волынского полка Лушков (17). Подбито у нас 37 орудий. У неприятеля выбыло из строя 500 человек (18).
Утром 2-го (14-го) апреля, замечено, что неприятель успел срыть захваченные им ложементы впереди правого фланга оборонительной линии. Днем огонь его батарей преимущественно был направлен против 4-го и 8-го бастионов, а также по Камчатскому люнету; 3-й бастион нанес большой вред английским батареям; артиллерия люнета и совершенно исправленных Килен-балочных редутов также сильно расстроила одну из французских батарей. Французам удалось затопить семь судов моста на Южной бухте, и потому адмирал Нахимов приказал устроить новый мост на плотах, несколько далее от неприятельских батарей, у Нового Адмиралтейства. Ночью неприятель, желая отвлечь наше внимание от работ в ложементах впереди 4-го и 5-го бастионов, обстреливал их навесным огнем. С нашей же стороны батареи действовали всю ночь по рабочим картечью и ружейным огнем, что заставляло Французов несколько раз оставлять ложементы.
В эти сутки издержано зарядов: нами 9 тысяч, а Союзниками до 15-ти тысяч. У нас выбыло из строя: убитыми 60, ранеными и контуженными 452 человека; у Союзников вообще — 158 человек.
Необходимость пополнить чрезвычайный расход зарядов заставила нас приступить к разделке ружейных патронов. Начальник гарнизона, желая ограничить до последней крайности растрату пороха, предписал иметь по 50-ти зарядов на орудие неприкосновенными на случай штурма и издерживать на важнейших батареях, из 162-х орудий, не более 15-ти зарядов, а на прочих — из 224-х орудий — не более 10-ти и из 53-х — не более 5-ти зарядов. На следующий день, к общей радости, прибыл транспорт с 900 пуд. пороха и получено известие, что вскоре прибудет другой с 2-мя тысячами пудов (19).
3-го (15-го) апреля, днем, неприятель продолжал усиленно действовать по 4-му бастиону, а также по 3-му бастиону и Камчатскому люнету. На 6-м бастионе взорван неприятельским выстрелом пороховой погреб, в котором находилось 40 снаряженных бомб и столько же зарядов, заключавших в себе до 10-ти пудов пороха. Этим взрывом убито и ранено 19 человек и обрушен вал-ганг в длину на 4 сажени. Неприятель в этот день решился взорвать мину впереди 4-го бастиона. Уже несколько дней носились слухи о подведении под бастион, для подорвания его, огромных горнов. Наши инженеры, следившие за подземными работами осаждающего, старались рассеять это неосновательное опасение, и только тогда, когда услышали вблизи себя неприятельского минера, 31-го марта (12-го апреля), взорвали горн, с зарядом в 21 пуд. Казалось, неприятель прекратил свою работу; но 3-го (15-го) апреля, в 8 часов вечера, он взорвал четыре усиленных горна, каждый в 32 пуда, близ капитали 4-го бастиона, в расстоянии около 35-ти сажен от его шпица. Целые кучи земли и камней упали на бастион и тогда же неприятель усилил по нем мортирный и ружейный огонь. На бастионе и в образовавшихся впереди его воронках, убито 30, ранено и контужено камнями до 70 человек. С нашей стороны, после взрыва, был немедленно открыт картечный и навесный огонь с бастиона и со всех смежных батарей по местности между воронками и параллелью.
В продолжении суток израсходовано зарядов: с нашей стороны 9 тысяч, а со стороны Союзников 11 тысяч. Урон наш состоял в 78-ти убитых и 554-х раненых и контуженных, а неприятеля в 40-а убитых и 168-ми раненых (20).
В следующие три дня, 4-го, 5-го и 6-го (16-го, 17-го и 18-го) апреля, неприятель продолжал общее бомбардирование и канонаду Севастополя, но огонь его был не так силен, как прежде. С нашей стороны, огонь также был ослаблен, но пространство перед 4-м бастионом обстреливалось постоянно днем и ночью, чтобы не позволить неприятелю утвердиться в воронках. Здесь с большим успехом бросали из мортир корзины, наполненные гранатами. (Наши солдаты называли такой снаряд — капральством, а Французы — mitraille claire, в отличие от корзин, наполненных осколками бомб, либо камнями, которые у них были известны под именем mitraille noire) (21). По ночам, на батареях исправлялись повреждения и подбитые орудия заменялись новыми, а между тем огонь наших укреплений замедлял неприятельские работы и способствовал вылазкам охотников.
Ночью с 5-го (17-го) на 6-е (18-е) апреля, когда Французы возобновили свое обычное покушение — соединить воронки летучею сапою, по этим работам был открыт сильный огонь, и потом предпринята вылазка. В три часа ночи, три роты и сто охотников Тобольского полка, под начальством майора Прикота, выйдя с батареи Костомарова, кинулись на воронки, разогнали неприятельских рабочих и, разбросав венчание бруствера, отступили с потерею 3-х убитых и 3-х раненых нижних чинов. В следующую ночь, по получении из секретов известия, что Французы устроивали сообщение воронки на капитали с третьею параллелью, произведена была вторичная вылазка теми же войсками. По сигналу к наступлению, поданному свистком, 2-я гренадерская рота, дав залп по неприятелю, занимавшему воронку, ударила на него в штыки; 1-я мушкатерская рота обошла воронку слева и, разогнав рабочих, приступила к разрушению сапы; в то же время 1-я гренадерская рота опрокинула штыками часть 74-го линейного полка, прикрывавшую рабочих. Когда же на место боя прибыли неприятельские резервы, Тобольцы, по вторичному сигналу, поданному майором Прикотом, отошли назад, захватив 8 пленных и 30 ружей, и подвели Французов под картечь с батареи Костомарова. В этом деле у нас убито 14 и ранено 76 человек. Урон неприятеля вообще про стирался до 150 человек (22).
6-го (18-го) апреля, неприятель, усиленно действуя по 4-му бастиону, сбил почти все орудия (что, впрочем, случалось уже несколько раз в продолжении бомбардирования). Большая часть офицеров и старой опытной прислуги была перебита. Но храбрый и распорядительный капитан-лейтенант Реймерс постоянно находил возможность восстановлять картечную оборону вверенного ему бастиона (23).
В продолжении трех суток, 4-6-го (16-18-го апреля), с нашей стороны израсходовано около 19,000, а со стороны Союзников до 24,000 снарядов. Урон наш состоял в 198-ми убитых и 927-ми раненых и контуженных; в числе убитых был капитан-лейтенант Швенднер. У неприятеля выбыло из фронта до 400 человек (24).
7-го (19-го) апреля, Союзники прекратили 10-ти-дневное общее бомбардирование Севастополя, ограничиваясь усиленным обстреливанием 4-го бастиона, что дозволило нам приступить к прочному исправлению прочих укреплений. Гарнизон города был усилен тремя полками незадолго пред тем пришедшей 8-й пехотной дивизии, и тогда же стали прибывать ежедневно подвозы пороха.
Утром 7-го (19-го) апреля, все пространство между батареей Костомарова и воронками было усеяно убитыми и ранеными Французами. Чтобы убрать тела и подать помощь остававшимся в живых, в три часа пополудни, на 4-м бастионе поднят белый флаг и предложено перемирие, которое тотчас же было принято неприятелем. Между тем как на демаркационную линию между бастионом и воронкою сносили убитых и раненых, офицеры обеих сторон сходились и беседовали между собою, отдавая взаимно одни другим должную дань уважения (25).
Мы уже видели, что, по числу орудий, действовавших с обеих сторон во время второго усиленного бомбардирования, обороняющийся был почти равносилен с осаждающим. Относительно же калибров, перевес был на стороне последнего, и при том он имел более орудий, действовавших разрывными снарядами, которые могли сильнее сплошных разрушать земляные насыпи и наносить больший вред войскам. На стороне атакующего также были и выгоды местности. Занимая охватывающую позицию, он мог удобно сосредоточивать огонь и поражать некоторые укрепления, особенно же 4-й бастион и Камчатский люнет, продольными и тыльными выстрелами. К тому же, неприятельские снаряды, перелетавшие через оборонительную линию, поражали вторую линию укреплений и попадали в город. Обороняющийся, в ожидании штурма, был принужден, независимо от гарнизонов укреплений, держать резервы вблизи, под огнем неприятеля. Напротив того, у атакующего находились под выстрелами только прислуга орудии и траншейные караулы, размещенные в траншеях; все же прочие войска Союзников были расположены вне выстрелов. В таких обстоятельствах, мы должны были терпеть несравненно больший урон, нежели неприятель. Важнейшее же преимущество на стороне атакующего состояло в изобилии боевых припасов, в которых мы терпели крайний недостаток. Союзники удобно доставляли их морем в Камыш и Балаклаву, откуда перевозка к осадным паркам не представляла затруднения, в особенности же со времени открытия, в половине (в конце) марта, железной дороги из Балаклавы, устроенной Англичанами. Напротив того, доставка пороха и снарядов к нашей армии замедлялась чрезвычайно плохим состоянием дорог и недостатком перевозочных средств.
Во время бомбардирования, имелось на оборонительной линии всего-на-все около 81 тысячи зарядов и 4,628 пудов пороха, итого до 112 тысяч выстрелов. Из этого количества, в продолжении 10-ти-дневного бомбардирования, с 28-го марта по 6-е (с 9-го по 18-е) апреля включительно, израсходовано на оборонительной линии более 80 тыс. зарядов, т. е. почти весь запас, за исключением оставленного на случай штурма. Союзники издержали от 150-ти до 160-ти тыс. зарядов, следовательно осадные батареи, в общей сложности, отвечали двумя выстрелами на каждый выстрел с оборонительной линии (26).
В продолжении бомбардирования, выбыло из строя: у Французов 1,585, у Англичан — 265, а у нас 6,130 человек (27), т. е. более нежели втрое в сравнении с уроном Союзников. Весьма понятно, что, при множестве раненых и контуженных, перевязочные пункты и госпитали были переполнены; когда же неприятель. приблизясь к городу, стал осыпать его разрывными снарядами, пребывание на Городской стороне сделалось весьма опасно для больных и раненых, что заставило отправлять их в Николаевскую батарею, где находился временный госпиталь на 600 человек, и на Северную сторону, где имелись два постоянных госпиталя, военно-сухопутный, в бараках и палатках у Панаиотовой балки, и морской, на Михайловской батарее. Безнадежные оставались в Инженерном доме и в домах Гущина и Орловского; а в Екатерининском дворце было устроено отделение для раненых офицеров (28).
Независимо от усердной помощи страждущим, оказываемой медиками, под руководством столь же просвещенных, сколько и преданных своему делу, профессоров Пирогова и Гюббенета, принимали живое участие в судьбе раненых начальник гарнизона, граф Остен-Сакен и начальник его штаба, князь В. И. Васильчиков; адмирал Нахимов, с отеческою заботливостью, также старался облегчить их тяжкое положение.
Главным центром медицинской деятельности — операций и подания первоначальной помощи раненым — был дом Благородного собрания. Туда, среди падавших у самого входа ракет и бомб, тянулись ряды носильщиков, под командою неусыпного и распорядительного подпоручика Яни. Огромная бывшая танцевальная зала, в продолжении десятидневного бомбардирования, беспрестанно наполнялась и опоражнивалась; в боковой, довольно большой, комнате, на трех столах, производились операции, а, между тем, сестры Крестовоздвиженской общины, под управлением своей достойной начальницы, госпожи Стахович — то помогали врачам при перевязках, то разносили раненым вино и чай, то принимали от них на сохранение вещи и деньги. О бок с подвигами самоотвержения Севастопольских героев на бастионах оборонительной линии, совершались столь же дивные подвиги христианской любви неутомимых врачей и усердных сестер милосердия (29). Имена этих ангелов-утешителей страждущего человечества: Бакуниной, Барщевской, Мещерской и сотрудниц их, начертаны неизгладимо в народной памяти.
Результаты второго усиленного бомбардирования заключались: во 1-х, почти в совершенном разрушении и обезоружении 4-го бастиона. Еще 21-го октября (2-го ноября), Французы заложили против него 3-ю параллель, в расстоянии 65-ти сажен, но с тех пор, в продолжении пяти месяцев, не подвинулись ни на шаг, что заставило их обратиться к помощи мин; 8-го (15-го) апреля, они взорвали, как уже сказано, впереди бастиона четыре усиленных горна, причем образовались три большие воронки, в 30 — 40 саженях от контр-эскарпа. Затем, они покушались соединить воронки между собою и с третьею параллелью, но все их усилия, в продолжении шести суток. оставались напрасны. Во 2-х, против Камчатского люнета, Французы соорудили передовую параллель, в расстоянии около 200 сажен. но не успели сбить орудия на этом укреплении. Килен-балочные же редуты, на второй день бомбардирования, были совершенно обезоружены, и если бы неприятель их занял, то дальнейшая оборона Камчатского люнета сделалась бы невозможна. Но Французы, ослабив огонь по редутам, позволили нам исправить и вооружить эти укрепления. В 3-х, против 3-го бастиона, успех Англичан ограничился занятием одного из наших ложементов.
Цель Союзников, при втором бомбардировании, состояла в том, чтобы потушить огонь на всей нашей оборонительной линии; но для этого оказались недостаточны их огромные средства, несмотря на то, что мы, терпя крайнюю нужду в зарядах, не могли отвечать им равносильною пальбою. Нет сомнения в том, что они достигли бы несравненно более решительных результатов, если бы сосредоточили огонь против двух или трех пунктов, в особенности же против 4-го бастиона к которому их подступы были подведены ближе двухсот шагов, а по занятии воронок находились бы всего в ста шагах. Союзники должны были усилить батареи, действовавшие по бастиону и редуту Шварца, и устроить за третьею параллелью демонтирную батарею, которой одной было бы до-статочно для совершенного разрушения и обезоружения 4-го бастиона. Даже и в настоящем его состоянии Союзнники могли овладеть им, а с потерею нами 4-го бастиона мы не удержались бы и в 5-м, что повлекло бы за собою падение Севастополя. Но неприятель не решался на штурм, с изумлением видя каждое утро наши укрепления, разрушенные накануне, столь же грозными, как и до открытия бомбардирования (30). Кроме того, причины нерешительности Союзников заключались в трудности согласить действия двух отдельных армий и в инструкции, присланной Канроберу из Парижа, в которой было сказано: «Ежели штурм Севастополя невозможен, или сопряжен с большою потерею в войсках, не обещая совершенного овладения городом, оставайтесь в оборонительном положении и распорядитесь таким образом, чтобы вы могли отрядить две пехотные дивизии, гвардию и всю кавалерию, с восемью батареями, на соединение с сорокатысячным корпусом, собранным у Маслака, близ Константинополя, для совокупного действия против неприятеля в поле» (31). Все это заставило Союзников отложить штурм на неопределенное время, тем более, что они надеялись вынудить защитников Севастополя на атаку контр-валационной линии, и, отразив их, штурмовать город (32).
С 28-го марта (9-го апреля) по 9-е (21-е) апреля, прибыли на подкрепление нашей Крымской армии следующие войска:
В конце марта и в начале (в первой поло-вине) апреля: три полка 2-й драгунской дивизии: Рижский, Финляндский и принца Эмилия Гессенского (Казанский), с конно-батарейною № 4-го и конно-легкими №№ 25 и 26 батареями и с 1-м конно-пионерным дивизионом (без понтонов), в Симферополь. Донской казачий № 42 полк, 5-е и 6-е резервные батальоны Московского и Бутырского пехотных полков и Уральский казачий полк № 2-го, в Перекоп. 2-я бригада 14-й пехотной дивизии (Подольский и Житомирский егерские полки) в Бахчисарай. Донской казачий № 9-го полк в Чоргун (33).
7-го (19-го) апреля, Французы настойчиво покушались соединить воронки впереди 4-го бастиона и связать их с третьею параллелью. С нашей стороны артиллерия непрестанно действовала по неприятельским работам; когда же наконец, 8-го (20-го) к вечеру, 4-й бастион был принужден замолчать, тогда против этих работ был направлен огонь малых мортир, что однако же не помешало Французам соединить воронки сапою и приспособить их к ружейной обороне. В ночи с 9-го (21-го) на 10-е (22-е), неприятель взорвал близ капитали 4-го бастиона два горна, но не причинил тем почти никакого вреда нашим контр-минам.
В это время 4-й бастион, угрожаемый близостью французских подступов и громимый сосредоточенным огнем осадных батарей, подвергался не меньшей опасности со стороны подступов, веденных против редута Шварца, по узкой возвышенной площадке, между Городским оврагом и Загородною балкою. Атакующий мог, смело выйдя вперед по этому направлению, затруднить сообщение редута с городом, Чтобы остановить наступление неприятеля по площадке, решено было устроить на ней линию контр-апрошей. Сообразно профили местности, приходилось расположить эту линию в 75-ти саженях от редута и в 50-ти от ближайших подступов неприятеля, и как при этом наши резервы находились бы далее не-приятельских от контр-апрошей, то найдено полезным расположить за ними, в расстоянии не далее 25-ти сажен, другую контр-апрошную линию, соединив ее траншеями с позади лежащими укреплениями.
Эти обе линии контр-апрошей предполагалось вооружить сперва легкими орудиями, а потом, по утолщении насыпей, орудиями большого калибра, причем имелось в виду предохранить устроенные в них батареи от продольного огня французских траншей, загнув назад фланги контр-апрошей и устроив в них траверсы и кремальеры (34).
Исполнение этого смелого предприятия было поручено тому самому генералу, который столь успешно соорудил Килен-балочные редуты — генерал-майору Хрущову. На работы назначены два баталиона Суздальского полка, в числе около 800 человек, а в прикрытие — три баталиона Екатеринбургского и два батальона Волынского полка (до 2,200 человек). Постройка ложементов была возложена, под ведением капитана 1-го саперного батальона Ахбауера, на инженер-штабс-капитана Тидебеля (35).
С наступлением ночи 11-го (28-го) апреля, вышло прикрытие из редута и батарей Забудского. Екатеринбургские батальоны, в ротных колоннах, стали впереди места, указанного для ложементов и выслали цепь; за флангами линии расположились Волынские батальоны, в колоннах к атаке. Вслед за ними были высланы из редута назначенные для работ два батальона Суздальского полка. А между тем сгустились тучи и настала темнота, продолжавшаяся около трех четвертей часа, пользуясь чем войска приступили к работе. Французы заметили ее уже тогда, когда рабочие успели несколько прикрыться. Неприятельские траншеи осветились сильным ружейным огнем; пальба продолжалась всю ночь, но наша работа кипела, и к рассвету четыре ложемента, каждый на 30 или 40 стрелков, были готовы и снабжены бойницами из мешков, а задние крутости их сгласированы, для обстреливания их с редута Шварца. Урон наш во всю ночь не превышал 15-ти человек. До окончания работ, ложементы были заняты штуцерными, которые тотчас открыли огонь по неприятельским траншеям. Французы, в ответ, обстреливали ложементы ядрами и гранатами и успели повредить один из них до такой степени, что находившиеся там стрелки были принуждены перейти в соседние ложементы.
Для работ в следующую ночь, снова были назначены два батальона Суздальского полка, а в прикрытие — три батальона Екатеринбургского и два батальона Алексопольского полков.
12-го (24-го) апреля, в сумерки, прибыли к редуту 1-й и 3-й батальоны Екатеринбургского и два батальона Суздальского полков, а 2-й батальон Екатеринбургского полка и 3-й и 4-й Алексопольские батальоны стали в Городском овраге, у батареи Забудского. Когда же стемнело, генерал Хрущов выслал из редута Шварца вперед цепь охотников, под начальством генерального штаба штабс-капитана Лаврова, и двинул вслед за ними два батальона Екатеринбургского полка, из коих, по его приказанию, две роты сменили штуцерных в ложементах, а прочие шесть, в ротных колоннах, составили резерв; 2-й Екатеринбургский батальон расположился ложементов, а Алексопольские батальоны остались на дне Городского оврага, в общем резерве. Едва лишь Екатеринбургские роты успели подойти к ложементам, как Французы, в довольно значительных силах, выйдя из своей траншеи, кинулись им на встречу. У левого ложемента закипел рукопашный бой; прочие же ложементы были мгновенно заняты неприятелем, который стал разрушать их, открыв в то же время сильный ружейный огонь по нашим ротным колоннам. Екатеринбургцы, объятые безотчетным страхом, подались назад, стреляя вверх, но генерал Хрущов удержал отступавшие части, восстановил в них порядок под жестоким огнем и двинул их вперед на занятые неприятелем ложементы. Подполковник Богенский и офицеры Екатеринбургского полка, в голове своих солдат, с барабанным боем и громким криком «ура», пошли навстречу Французам, выбили их из ложементов и отбросили в траншею. Французы порывались снова овладеть ложементами, но были удержаны Екатеринбургцами, поддержанными резервом. Французы, окончательно отступив в свои траншеи, открыли жестокий ружейный огонь по ложементам, одновременно с канонадою батарей, как по ложементам, так и по редуту Шварца, но, несмотря на то, храбрые саперы и Суздальцы, к рассвету 13-го (25-го) апреля, не только исправили разрытые ложементы, но усилили их профиль и устроили во второй линии два новых ложемента (36).
В этом деле мы потеряли убитыми 5 офицеров и 53 нижн. чин., а ранеными и контуженными 13 офицеров и 319 нижних чинов. В числе смертельно раненых находились: подполковник Богенский, капитан Ахбауер и генерального штаба штабс-капитан Лавров. Генерал-майор Хрущов, отдавая должную справедливость храбрости чинов, участвовавших в деле с 12-го (24-го) на 13-е (25-е) апреля, отозвался с особенною похвалою о генерального штаба подполковнике Циммермане (37).
У неприятеля выбыло из фронта 11 офицеров и около 200 нижних чинов (38).
В следующие дни, несмотря на сильный огонь Французов, обе линии контр-апрошей, имевшие около 250 сажен протяжения, были почти совершенно устроены, снабжены траверсами и соединены, как между собою, так и с редутом Шварца, ходами сообщения. Во время этих работ убит инженер-поручик Фащевский и смертельно ранен подпоручик Тржетржевинский. Вместе с тем, контр-апроши вооружены девятью 6-ти-фунтовыми мортирками, которые, вместе с стрелками, беспрестанно действовали по ближайшим неприятельским работам.
Таким образом и впереди редута Шварца, как и на левом фланге оборонительной линии, нам удалось предупредить неприятеля. «Il semble vrаiment — писал генерал Боске — que l’ingenieur russe re ponde jour pаr jour а toutes nos idees, а tous nos projets, comme sll аvаit аssiste а nos conferences. Sаns fаire tort а son intelligence trop bien prouvee, je pense аujourdlrаi pаrticulierement а des espions… (39). (Право, кажется, что русский инженер отвечает день в день на все наши мысли, на все наши предположения, как будто бы он участвует в наших совещаниях. Отдавая справедливость его искусству, доказанному на опыте, я все-таки подумываю о лазутчиках…).
13-го (25-го) апреля, главнокомандующий, получив сведение, что неприятель намеревался сделать высадку между Евпаторией и устьем Качи, приказал генерал-лейтенанту Липранди быть готовым к выступлению с 12-ю дивизией с Инкерманской позиции к месту высадки; командование же войсками у Инкермана, на время отбытия генерала Липранди, было поручено Хрущову, который в тот же день передал позицию, нами занятую впереди редута Шварца, в ведение начальника 1-го отделения.
19-го апреля (1-го мая), неприятель, сосредоточенным огнем батарей, нанес значительные повреждения контр-апрошам впереди редута. Вечером на работу в них было назначено два баталиона Волынского полка, под прикрытием двух батальонов Углицкого полка. Около 10-ти часов, осадные батареи открыли сильный огонь по правому фасу 4-го, левому фасу 5-го бастионов и по люнету Белкина, и в то же время Французы, выйдя из своих траншей в значительных силах, атаковали без выстрела контр-апроши тремя колоннами: левая, из 24-х рот, под начальством бригадного генерала Базена, должна была обойти нашу передовую позицию с правого фланга; средняя, из двух батальонов, под командою бригадного генерала Ла-Мотружа, направилась с фронта, а правая, из пяти рот, в обход левого фланга нашей позиции (40). Войсками всех трех колонн командовал дивизионный генерал де Саль (de-Salles), под наблюдением предложившего это предприятие и настоявшего на его исполнении, генерала Пелисье. В резерве находился 98-й линейный полк. Траншейный караул был усилен 5-ю батальонами (41).
Батальоны Углицкого полка, застигнутые врасплох стремительным нападением Французов, отступили в беспорядке к редуту; но рабочие Волынского полка удержали штыками 46-й линейный полк, что заставило де Саля поддержать его стоявшим в резерве 98-м линейным полком. Наконец Волынцы, после отчаянной обороны, были принуждены отступить. Французы заняли обе контр-апрошные траншеи, взяли стоявшие в них мортирки и достигли до рва редута, но там были остановлены картечью с левого фланга 5-го бастиона и ружейным огнем отступивших войск. С нашей стороны были высланы с Ростиславского ре-дута вперед два батальона Владимирского полка. а из города Минский полк; но они пришли уже тогда, когда неприятель успел утвердиться в контр-апрошах. Несмотря на огонь, производившийся всю ночь по занятой Французами местности, они обратили против нас контр-апроши и соединили их с своими подступами (42).
В этом деле урон простирался с нашей стороны до 420, а со стороны Французов — до 600 человек (43). Неприятель понес больший урон, но за то вдруг подвинулся вперед на 75 сажен к 5-му бастиону и находился от него около ста, а от исходящего угла редута Шварца около 56-ти сажен. Успех Французов должен быть приписан: во 1-х, оплошности Углицкого полка, облегчившей занятие неприятелем контр-апрошей, и во 2-х, значительному расстоянию наших резервов от контр-апрошей: надлежало иметь сильные резервы в Городском овраге, либо в редуте Шварца, по крайней мере до тех пор, пока контр-апроши были бы вооружены артиллерией большого калибра. Конечно — такое расположение резервов могло подвергнуть их значительному урону от действия осадных батарей, но эта жертва была необходима для удержания неприятеля в дали от оборонительной линии и вознаградилась бы теми потерями, которые он понес бы при атаке контр-апрошей.
Овладение Французами нашей позиции впереди редута Шварца было для нас весьма чувствительно; положено было отбить занятые неприятелем контр-апроши, не дав ему времени утвердиться в них, и для этого назначено шесть батальонов Минского, Колыванского и Его Высочества Михаила Николаевича (Казанского) полков, под начальством генерал-майора Семякина. Наступление предполагалось повести 20-го апреля (2-го мая) в 6 часов вечера. Но главнокомандующий, неизвестно почему, изменил первоначальное распоряжение и приказал сделать вылазку только двум батальонам Колыванского и Владимирского полков с 180-ю охотниками от разных полков. Исполнение этого предприятия было ускорено и войска наши атаковали неприятеля в часа пополудни, в присутствии начальника главного штаба армии, генерал-адъютанта Коцебу. Несмотря на малочисленность наших войск, они атаковали неприятеля столь решительно, что Французы были принуждены ввести в дело 4 роты гвардейских вольтижеров, по одному батальону 43-го, 46-го и 98-го линейных полков и две отборные роты 2-го полка Иностранного легиона. Атакованные превосходными силами, Владимирцы сражались упорно и отступили только тогда, когда были обойдены с обеих сторон французскими резервами (44). Урон наш простирался убитыми до 162, а ранеными и контуженными до 385-ти человек. Насчет потери Французов, в донесении генерала Канробера. показаны убитыми в обоих делах, в ночи на 20-е и днем 20-го апреля (2-го мая): 11 офицеров и 158 нижних чинов; ранеными 22 офицера и 600 нижних чинов (45).
Нетрудно было предвидеть неудачу этой вылазки, предпринятой слабыми силами и в такое время, когда осаждающий, под влиянием боя предшествовавшей ночи, оставался настороже, в полной готовности к отражению грозившего ему удара. Неприятель, однако же, несмотря на одержанный им успех, не предпринимал решительных действий и, отложив их до прибытия из Константинополя резервного корпуса, ограничивался ведением подступов и постройкою новых батарей, преимущественно против 5-го бастиона и редута Шварца. Французы также сооружали батареи против наших передовых укреплений и заложили вторую параллель в 210-ти саженях от Волынского редута. Англичане, с своей стороны, строили несколько батарей против 3-го и 4-го бастионов и вооружали прежние батареи орудиями более тяжелого калибра, что было необходимо по значительному расстоянию их осадных работ от наших укреплений.
Обороняющийся старался замедлять неприятельские работы, обстреливая их ночью ружейным огнем из ложементов, а днем — действием артиллерии. При этом нам удалось взорвать пороховые погреба: 4-го (16-го) апреля, на одной из английских батарей правой атаки, где были сброшены все орудия; 23-го апреля (5-го мая), на французской батарее против 4-го бастиона, и в ночи с 30-го апреля на 1-е (с 12-го на 13-е) мая, на французской рейдовой батарее (batterie du fond du port), которая была до того разрушена, что ее пришлось построить совершенно вновь (46).
Вместе с тем, чтобы тревожить неприятеля и заставить его подводить свои резервы под наш картечный и навесный огонь, беспрестанно делались вылазки, большею частью с 5-го бастиона, редута Шварца и 3-го бастиона. В ночи с 29-го на 30-е апреля (с 11-го на 12-е мая), вылазка была предоставлена одним Охотцам, которые готовились праздновать юбилей шестимесячной стоянки на оборонительной линии Севастополя. Команда, назначенная для вылазки, состояла из охотников — 175-ти нижних чинов, под начальством 6-ти офицеров. В темную дождливую ночь, прапорщик Говинский, с большею частью людей, тихо полез по Лабораторной балке, а подпоручик Рытов, с сорока охотниками, несколько правее. Передовая английская цепь, застигнутая врасплох, обратилась в бегство; а наши охотники, сделав залп по бегущим, с криком „ура“, кинулись на батарею. Началась спешная работа: кто старался заклепать орудия, кто рубил колеса и принадлежности; некоторые из охотников, отыскав пороховой погреб, истребляли заряды и топтали в грязь порох; другие, забравшись в траншеи, тащили оттуда пленных и отбитое оружие. Командир полка, полковник Малевский, с большим лишь трудом отозвал назад охотников, которые возвратились на Пересыпь, таща трех пленных, много оружия и всякого рода добычи, и забрав с собою 5 убитых и 33 раненых своих товарищей.
1-го (13-го) мая, Охотцы праздновали удачную вылазку и полугодовой юбилей. По обычаю православных, торжество началось молитвою — панихидою за упокой Охотцев, убитых с начала осады. Затем, после обедни и молебна в устроенной наскоро, по распоряжению генерала Хрулева, в полупостроенном доме, полковой церкви, прошел церемониальным маршем взвод георгиевских кавалеров, в числе коих были трое, награжденные крестами за последнюю вылазку. Обед для всего полка, музыка и пляски, продолжавшиеся до самой ночи, под громом неприятельских выстрелов, завершили праздник храбрых Охотцев.
На оборонительной линии, с 11-го (23-го) апреля по 9-е (21-е) мая, были произведены многие работы, причем главное внимание обращено на ре-дут Шварца, от которого неприятель находился, как уже сказано, не далее 56-ти сажен. Это тесное сомкнутое укрепление, построенное еще до высадки Союзников, не соответствовало условиям выгодной обороны, и потому оно было перестроено, значительно увеличено и открыто с тыла, а позади его лежащие батареи вооружены полевыми орудиями, для действия картечью по внутренности укрепления, на случай занятия его неприятелем. Оборона же местности впереди редута усилена новыми батареями, на которых поставлено 23 орудия. С подобною же целью построены батареи, для усиления обороны местности впереди 5-го и 6-го бастионов, и увеличено вооружение на высотах у 3-го и 4-го бастионов. Батареи левее Камчатского люнета вооружены девятью 24-х-фунтовыми пушками-карронадами, а на батарее Жерве установлено пять 2-х-пудовых мортир. Для усиления обороны Килен-балочных редутов, построены две батареи: одна, правее Селенгинского редута, на три 24-х-фунтовые пушки-карронады, и другая, названная Забалканскою, по имени строившего ее Черниговского графа Забалканского полка, на четыре 68-ти-фунтовые пушки. (Она была известна также под названием Минского редута, а у моряков — батареи Колокольцева).
Кроме того, по всей оборонительной линии исправлялись повреждения, нанесенные вторым бомбардированием, и строились блиндажи, траверсы и пороховые погреба (47).
Одновременно с этими работами, велась нами весьма успешно подземная воина впереди 4-го бастиона.
С 12-го (24-го) по 25-е апреля (7-го мая), при-были из Бессарабии к Бахчисараю 6-я и 9-я пехотные дивизии с их артиллерией, 3-м стрелковым батальоном и двумя ротами 3-го саперного баталиона; артиллерийские парки: подвижные №№ 7-го и 10-го и летучий № 9-го с половиною лабораторной роты № 2-го; два отделения осадного инженерного № 2-го парка и донской казачий 22-й полк (48).
Потери, понесенные войсками гарнизона, в течении продолжительной обороны, заставили переформировать полки: имевшие налицо около 800 нижних чинов — в однобатальонный, а имевшие от 1,100 до 1,600 нижних чинов — в двух-баталионный состав (49).
Переведены на Южную сторону: полки, в 4-х батальонном составе: Муромский, князя Варшавского (Орловский), Подольский и Житомирский; легкие батареи: 10-й артилл. бригады № 1-го и 14-й № 4-го, и две роты 3-го саперного баталиона. Переведен с Инкерманских высот на Северную сторону Брянский полк. Выведен с Южной стороны на Северную двух-баталионный Якутский полк.
В начале (в половине) мая, наши сухопутные силы в Крыму находились в составе: 153 1/4 баталионов, в числе от 90 до 95 тыс. чел. пехоты, ста десяти эскадронов и 84-х казачьих сотен, всего до 15 тыс. чел. кавалерии, итого до 110 тыс. человек, с 442-мя полевыми орудиями, которые были расположены следующим образом:
1) На Южной стороне Севастополя: 68 баталионов и 5 рот, 2 казачьих сотни и 36 полевых орудий, в числе до 40 тыс. чел.
2) На Северной стороне: 9 батальонов и-1 рота, 5 казачьих сотен и 30 полевых орудий, в числе до 6 тыс. человек.
3) На Инкерманских и Мекензиевых высотах, у сел. Чоргуна, на Бельбеке и в Байдарской долине, под непосредственным начальством главнокомандующего: 38 1/4 батальонов, 6 эскадронов, 16 казачьих сотен и 76 полевых орудий, в числе до 24-х тыс. человек.
4) Для наблюдения южного берега Крыма и дороги из Алушты в Симферополь 2 роты и 3 казачьих сотни.
5) В общем резерве, у Симферополя, в Бахчисарае и на Каче: 16 батальонов и 2 роты, 821 эскадрона, 12 казачьих сотен и 178 орудий, в числе до 16 тыс. челов.
6) В общем вагенбурге, на реке Салгире, у сел. Бакшая, на пути от Симферополя к Чонгарской переправе (50): 86 орудий и 2 1/2 подвижных артиллерийских парка.
7) В Евпаторийском отряде: 8 батальонов, 64 эскадрона, 24 казачьи сотни и 60 полевых орудий, в числе до 12 тыс. челов.
8) В Перекопе: 3 батальона с 4-мя орудиями в числе до 1,800 человек.
9) У Чонгарской переправы: 1 батальон, 6 казачьих сотен и 2 орудия, в числе до 1,200 человек.
10) В восточной части Крыма: 7 1/2 батальонов 8 эскадронов, 16 сотен и 20 орудий, в числе около 9 тыс. человек (51).
После второго усиленного бомбардирования, в продолжении месяца, прибыло в Севастополь, из Николаева, Измаила, Киева, Шостенского завода и других мест, до 27 тыс. пудов пороха и более 2-х милл. патронов, что позволило усилить с нашей стороны огонь. Кроме того, было доставлено: 12 шестифунтовых мортир и значительное количество снарядов и припасов (52).
Союзная армия, в конце апреля и в начале мая (в мае 1855 г.), была значительно усилена: сперва сардинским корпусом, генерала Ламармора, в числе 15 тыс. человек, а потом прибывшим из Константинополя резервным французским корпусом, генерала Реньо-де Сен-Жан д’Анжели числом около 25 тыс. человек.
Союзные главнокомандующие не могли согласиться между собою на счет дальнейших действий. Раглан домогался, чтобы Французы повели решительную атаку на передовые укрепления нашего левого фланга, предлагая, с своей стороны, ускорить работы против 3-го бастиона; а Канробер медлил, в ожидании прибытия подкреплений, и наконец, чтобы выдти из пассивного положения, изъявил согласие на предложение адмиралов Лайонса и Брюа предпринять экспедицию в восточную часть Крыма, С этою целью, эскадра, на которую были посажены по одной дивизии от обеих Союзных армий и турецкий отряд, под общим начальством английского генерала Броуна, вышла из Камыша, сделала демонстрацию к Одессе и 22-го апреля (4-го мая) уже была в виду Керчи. Но в это самое время Союзные адмиралы получили от главнокомандующих приказание возвратиться к Севастополю. При чиною тому было присланное, по незадолго пред тем устроенному между Георгиевским монастырем и Варною подводному телеграфу, повеление Наполеона III Канроберу — сосредоточить у Севастополя силы для открытия решительных действий. Сам Наполеон предполагал прибыть в Крым и принять начальство над армией; но потом, отказавшись от своего намерения, прислал составленный им план действий, сущность которого заключалась в том, чтобы Союзная армия немедленно открыла наступательные действия. С этою целью, предполагалось разделить силы, собранные в Крыму, на три части: во 1-х, осадный корпус, в числе 40 тыс. Французов и 80 тыс. Турок, под начальством генерала Пелисье; во 2-х, 25 тыс. Англичан, 25 тыс. Сардинцев, 5 тыс. Французов и 10 тыс. Турок, под начальством лорда Раглана, должны были занять Байдарскую долину и направить авангард к высотам Мекензи, для угрожения сообщения русской армии с Симферополем, между тем как третью часть, из 40 тыс. Французов, под начальством генерала Канробера, назначено было направить, по Воронцовской дороге, к Алуште, и по присоединении к ней высаженных там 22-х тыс. человек резервного корпуса, двинуть к Симферополю, в тыл русской армии. В случае движения русской армии к Симферополю, для прикрытия своих сообщений, лорд Раглан, направясь на Бахчисарай, угрожал бы флангу и тылу. Если же русская армия, оставя Симферополь, сосредоточилась бы у Севастополя, то Канробер двинулся бы против нас на Бахчисарай, а лорд Раглан атаковал бы нас, взойдя на Инкерманские высоты (53).
При обсуждении этого плана действий, в совещании Канробера с Рагланом и Омер-пашою, английский главнокомандующий признал его неудобным, да и сам Канробер, не разделявший убеждений Наполеона, просил об увольнении своем от звания главнокомандующего французскою армией, с назначением на его место генерала Пелисье. Получив согласие Императора, Канробер передал 7-го (19-го) мая начальство над армией генералу Пелисье, а сам принял командование своею прежнею дивизиею (54).
На следующий день, новый главнокомандующий отдал приказ, с росписанием армии на три корпуса:
Корпус генерала Де-Саля.[править] |
|
|
1-я пехотная дивизия генер. д’Отмара 2-я пехотная дивизия генер. Левальяна 3-я пехотная дивизия генер. Пате 4-я пехотная дивизия генер. Буа Кавалерийская дивизия генер. Морриса |
16 линейных полков, 4 стрелков. баталиона, 4 кавалерий. полка и 9 пеших батарей |
| Корпус генерала Боске. | |
|
1-я пехотная дивизия генер. Канробера 2-я пехотная дивизия генер. Каму 3-я пехотная дивизия генер. Мейрана 4-я пехотная дивизия генер. Дюлака 5-я пехотная дивизия генер. Брюне Кавалерийская дивизия генер. д’Алонвиля |
21 линейный полк, 5 стрелк. батальонов, 4 кавалерийск. полка и 10 пеших батарей. |
| Резервный корпус генерала Реньо д’Анжели. | |
|
1-я пехотная дивизия генер. Гербильона 2-я пехотная дивизия генер. д’Ореля гвардейская пехотная дивизия генер. Меллине Кавалерийская бригада генер. де Фортона |
12 линейных полков, 3 стрелков. батальона, 1 батал. гвард. Зуавов, 3 инжен. роты, 2 кирас. полка и 4 пеш. батареи. |
Всего же 111 батальонов, 50 эскадронов, 3 инженерные роты и 23 пешие батареи, в числе под ружьем до 100 тысяч человек (55).
Английская армия, получив значительные подкрепления, находилась в следующем составе:
|
Пехотная дивизия Колина Кемпбля Пехотная дивизия Пеннефазера Пехотная дивизия Ингленда Пехотная дивизия Джона Кемпбля Легкая пехотная дивизия Броуна Кавалерийская дивизия Скерлета |
9 батал. 7 батал. 10 батал. 7 батал. 10 батал. 24 эскадр. |
Всего 43 батальона, 24 эскадрона и 10 батарей, в числе 25,000 чел.
Сардинский корпус, под начальством Альфонса де-ла-Мармора, в составе двух пехотных дивизий: Дурандо и Александра де-ла-Мармора, каждая в 10 батальонов, и резервной бригады Жайле, из 5-ти батальонов, одного кавалерийского полка и 6-ти батарей, всего в числе до 15-ти тыс. человек.
Турецкий контингент, под начальством Омера-паши, из 4-х дивизий, в числе 28-ми тыс. человек.
Всего же в Союзной армии, действовавшей в Крыму, было под ружьем до 170-ти тыс. челов. (56).
До этого времени, Союзники, владея морем, пользовались своим флотом почти исключительно для доставки к армии подкреплений, артиллерии и припасов, не употребляя его для быстрого передвижения войск на различные пункты морского прибрежья и для нанесения нам вреда в восточной части Крымского полуострова. Но в начале (в половине) мая, с этою целью был составлен корпус, в числе 16-ти тысяч человек, который, сев на суда, 9-го (21-го) мая, в Камыше и Балаклаве, отплыл в ночи с 10-го (22-го) на 11-е
23-е) по направлению к Керченскому проливу (Действия Союзных войск в восточной части Крыма изложены в следующей главе).
Генерал Пелисье тогда же предложил нить направление главной атаки на Севастополь, будучи убежден, что овладение Малаховым курганом должно было иметь решительные последствия. Как, между тем, успех осадных работ против 4-го и 5-го бастионов наиболее угрожал Городской стороне, то наше внимание было преимущественно обращено на оборону правого фланга. Занятие Французами в ночь на 20-е апреля (2-е мая) контр-апрошей впереди редута Шварца могло доставить им возможность не только устроить ближние демонтир-батареи против этого редута, но и поражать во фланг 4-й бастион и Язоновский редут; а заняв Кладбищенскую высоту, неприятель мог поражать 5~й бастион и правый фас люнета Белкина, а также обстреливать поверх оборонительной линии все выходы из города между 5-м и 6-м бастионами. Таким образом, ослабив оборону правого фланга оборонительной линии, атакующий решился бы с вероятностью успеха штурмовать наши укрепления.
Для противодействия неприятелю, по-видимому, оставалось единственное средство — занять сильно Кладбищенскую высоту, что давало нам средства не только удержать за собою этот важный пункт, но и действовать во фланг ближайшим французским подступам перед редутом Шварца. Высота у кладбища была занята еще зимою отдельными ложементами; но упорная защита ее требовала гораздо большего числа войск, нежели то, которое помещалось в ложементах, и потому генерал Тотлебен предположил заложить параллельно ограде кладбища траншею, длиною около 200 сажен, и соединить ее ходом сообщения с люнетом Белкина. Таким образом имелось в виду соорудить обширный плацдарм, который должен был поддерживаться сильным артиллерийским огнем с оборонительной линии, именно: левый фас его — картечью с люнета Белкина и с правых сторон 5-го бастиона и редута Шварца, а правый фас — с батарей Шемякина. Генерал Хрулев, кроме того, предложил устроить контр-апроши и у Карантинной бухты, к верховью которой примыкал левый фланг французских траншей. По его мнению, надлежало соединить устроенные там нами ложементы траншеею, и, заняв сильно этот пункт закрыто-расположенными войсками, замедлять ход неприятельских работ ружейным огнем с той местности, которая не обстреливалась с оборонительной линии; впоследствии же он предполагал соединить эти контр-апроши с плацдармом у кладбища.
Князь Горчаков, признавая важность предложенных мер, собрал для решения этого вопроса военный совет, на котором большинство выразилось за необходимость наступательных работ, подававших единственное средство замедлить дальнейшие подступы неприятеля к городу. На основании этого мнения, решено приступить к постройке контр-апрошей впереди 5-го бастиона и у Карантинной бухты, в ночи с 9-го (21-го) на 10-е (22-е) мая.
По расчету, предварительно сделанному начальником инженеров, генералом Тотлебеном, требовалось для работ 2,400 человек и в прикрытие 3,000 человек. Необходимые материалы, 1,000 туров и 3,000 мешков, были собраны у 5-го и 6-го бастионов, где также заготовлялись платформы для предположенных батарей. Ночью с 8-го (20-го) на 9-е (21-е) мая, генерал Тотлебен произвел разбивку проектированных контр-апрошей и указал начальникам частей войск, а равно инженерным и саперным офицерам, назначенным для этой работы, порядок следования войск, расположение их и распределение рабочих.
На основании диспозиции, составленной генерал лейтенантом Хрулевым, по соглашению с генералом Тотлебеном, и утвержденной начальником гарнизона, наблюдение за неприятелем возложено на секреты из охотников от полков Великого Князя Михаила Николаевича (Казанского) и Владимирского, резервных батальонов 13-й дивизии и Черноморского казачьего № 8-го батальона, хорошо знавших тамошнюю местность. На работу же и в прикрытие назначены Подольский и князя Варшавского (Орловский) полки и два батальона Житомирского полка, всего 10 батальонов, в числе 5,500 штыков, под начальством генерал-лейтенанта Хрулева; из них 9 батальонов, под командою генерал-майора (Александра Яковлевича) Адлерберга, должны были заложить контр-апроши у кладбища, а 2-й батальон Житомирского полка — у Карантинной бухты. Работами у кладбища заведывали инженер-штабс-капитаны Небольсин и Тидебель, а работами у Карантинной бухты — командир 3-го саперного батальона полковник Зацепин, коим приданы инженерные офицеры и команды сапер.
С наступлением ночи, 9-го (21-го) мая, войска, назначенные на работу и в прикрытие, выйдя с 6-го бастиона и с батарей Бутакова и Белкина, заняли указанные им жеста и приступили к заложению контр-апрошей, под личным наблюдением генерала Тотлебена. Одновременно с тем, Французы повели подступы к нашим ложементам и, будучи заняты этою работою, не заметили того, что происходило у кладбища и Карантинной бухты. Обе стороны, желая скрыть свои намерения, обменивались лишь изредка гранатами и картечью. Хотя устройство контр-апрошей замедлялось твердостью грунта, однако же наши рабочие, в продолжении короткой майской ночи, успели вырыть рвы на всем протяжении обоих фасов плацдарма и соединить ложементы у Карантинной бухты траншеями, в длину всего до 450 сажен, и уставить их турами, наполненными землею; эти траншеи имели ширину в 4, а глубину — от одного до 3-х фут, вообще же могли, вместе с прежними ложементами, доставить закрытое помещение двум батальонам. При этом, во всю ночь, у нас ранен один из нижних чинов.
Перед рассветом, рабочие и прикрытия их были отведены за оборонительную линию, а вновь заложенные контр-апроши, по распоряжению начальника войск на 1-м отделении, генерал-майора Семякина, заняты 70-ю стрелками (57). Утром, французские инженеры были изумлены, заметя, что „Русские, совершив громадные и искусно скрытые работы, соединили свои ложементы и заложили на левом фланге французских подступов обширный укрепленный лагерь, откуда могли производить большие вылазки, не подвергаясь опасности, в случае неудачи, быть преследованными до самого города“ (58). Тогда же обнаружилось, что неприятель, постоянно тревожимый пальбою из ложементов, устроенных на Кладбищенской высоте, предпринял занять ее, и с этою целью вывел подступ, длиною около 50-ти сажен, по направлению на ложементы близ угла кладбища, обращенного к 5-му бастиону. С обеих сторон был открыт огонь по вновь заложенным работам и продолжалась весьма живая канонада до самого вечера.
Заложение обширного плацдарма на высоте у кладбища угрожало левой французской атаке не только анфилированием ближайших траншей, но и вылазками в тыл их работам значительных сил. Чтобы предупредить такие покушения, генерал Пелисье решился немедленно атаковать наши новые контр-апроши. В продолжении дня 10-го (22-го) мая, инженерное ведомство устроило выходы из траншей к стороне кладбища и приготовило в значительном количестве туры, фашины, земляные мешки и шанцевый инструмент. Для работ в следующую ночь было назначено два отряда саперов и 660 человек пехоты, под общим начальством инженер-капитана Рулье, а для нападения на наши контр-апроши — восемь батальонов, отборные роты 1-го полка Иностранного легиона и три стрелковые роты, под начальством генерала Пате, в числе до 5-ти тысяч человек, поддержанные четырьмя баталионами и несколькими стрелковыми ротами. Войска генерала Пате были разделены на две колонны: правая, составленная из отборных рот Иностранного легиона и двух батальонов 28-го линейного полка, с резервом из одного батальона 18-го линейного полка и двух баталионов гвардейских волтижеров, поддержанных другими двумя батальонами волтижеров, стрелковыми ротами и 80-м линейным полком, под начальством генерала Ла-Мотружа, должна была атаковать контр-апроши у кладбища. Левая же колонна, из трех рот 10-го стрелкового батальона, двух баталионов 2-го полка Иностранного легиона и одного батальона 98-го линейного полка, под начальством генерала Верё, назначена была для атаки ложементов у Карантинной бухты.
В тот же день, 10-го (22-го) мая, вечером, с нашей стороны были собраны, у люнета Белкина и бастиона № 6-го, для работ и прикрытия контр-апрошей, под начальством генерал-лейтенанта Хрулева, те же войска, что и накануне, именно: Подольский и Орловский полки и два Житомирских батальона. Около 9-ти часов, когда они уже готовились выступать на назначенные им места, осадные батареи открыли жестокий прицельный и навесный огонь по 1-му отделению и правой половине 2-го отделения оборонительной линии, и тогда же секреты донесли, что неприятель собирает в траншеях и выводит оттуда значительные силы. Наша артиллерия отвечала неприятельской, причем батареи, фланкировавшие вновь устроенный плацдарм, действовали по местности впереди контр-апрошей и по траншеям, в которых собирались французские резервы.
Между тем, несмотря на сильный огонь осадных батарей, Подольский полк, выйдя из люнета Белкина, приступил к заложению, впереди правого фаса люнета, батареи на 8 полевых орудий, для фланкирования левого фаса плацдарма. Прочие же войска, которым предстояло спускаться от крыто со стороны 6-го бастиона, по отлогости Загородной балки, оставались, в ожидании темноты, до половины 10-го часа, на оборонительной линии. Неприятель, пользуясь тем, занял контр-апроши. Но генерал Хрулев, не дав времени Французам утвердиться в наших траншеях, направил Подольский полк и 2-й и 3-й батальоны князя Варшавского (Орловского) полка, под начальством генерал-майора Адлерберга, на Кладбищенский плацдарм, а два Житомирских батальона и 1-й баталион князя Варшавского полка — на контр-апроши у Карантинной бухты. Подольский полк опрокинул отборные роты Иностранного легиона на 28-й линейный полк, выбил их и французских рабочих из плацдарма и, после упорного, несколько раз возобновленного боя, преследовал неприятеля до его траншеи, нанеся ему значительный урон. Генерал Ла-Мотруж двинул в помощь отступавшим войскам четыре батальона гвардейских волтижеров. Отчаянный рукопашный бой возгорелся под громом нескольких сот орудий обеих сторон, сосредоточивших выстрелы на пространстве впереди 5-го и 6-го бастионов; из множества бомб, пускаемых с обеих сторон, образовался огненный свод, на поле битвы, над го-ловами сражавшихся. В короткое время на 5-м бастионе подбито несколько орудий, а батареи Шемякина (Батарей Шемякина было две, построенных в различные периоды обороны Севастополя) были принуждены замолчать. Генерал Адлерберг подкрепил Подольцев двумя баталионами Орловского полка, но сам был убит и наши войска, атакованные превосходными силами, потерпев значительный урон, отступили в Загородную балку.
В эту решительную минуту, генерал Тотлебен двинул из люнета Белкина, в помощь отступившим войскам, 4-й батальон Орловского полка, под командою 4-го саперного батальона полковника Гарднера, о чем тогда же известил генерала Хрулева. Полковник Гарднер, выведя баталион вперед, устроил Подольский полк и снова овладел кладбищем; часть этого полка ворвалась в след за опрокинутым неприятелем во французский подступ. Генерал Хрулев, заметя, что оба сражавшиеся полка были значительно ослаблены понесенным ими уроном и предвидя новое нападение Французов на наши контр-апроши, выслал семь рот Углицкого полка, в числе 600 человек, к правому флангу плацдарма и два батальона Минского полка (до 1,000 человек) к исходящему углу его.
Действительно — неприятель, усилясь свежими войсками, около полуночи, опять атаковал контр-апроши. Завязался снова отчаянный штыковой бой, Плацдарм переходил несколько раз из рук в руки. Наши батальоны соперничали между собою в мужестве, в особенности же отличились здесь семь рот Углицкого полка. Французские волтижеры также дрались весьма упорно и потеряли в эту ночь 27 офицеров и до 1,200 нижних чинов. Наконец, после пятичасового, почти непрерывного побоища, незадолго до рассвета, совершенно расстроенные неприятельские войска ушли в свои траншеи, успев занять только часть наших контр-апрошей. Канонада и бомбардирование постепенно стихли, и наши батальоны, несмотря на значительную убыль в рядах и на крайнее утомление, возвратились с песнями на оборонительную линию, оставя на день в плацдарме 250 охотников от Минского полка.
Не менее упорное дело происходило на оконечности нашего правого фланга, у Карантинной бухты. Туда был направлен 2-й батальон Житомирского полка, за коим расположились в резерве 1-й баталион того же полка и 1-й батальон князя Варшавского (Орловского) полка, поставленные в лощине, впереди батарей Шемякина. 2-й Житомирский батальон, найдя контр-апроши у бухты в руках неприятеля, выбил его оттуда штыками. Французы, усилясь свежими войсками, снова заняли контр-апроши, после жестокого рукопашного боя, продолжавшегося целые два часа. Здесь был убит распоряжавший работами, командир 3-го саперного баталиона, полковник Зацепин. Состоявшие в резерве, первые батальоны Житомирского и Орловского полков кинулись вперед на помощь 2-му Житомирскому батальону и вместе с ним атаковали неприятеля. Траншея и ложементы три раза переходили из рук в руки и наконец, около часа пополуночи, были окончательно заняты Французами. Потери наших войск в обоих делах были следующие:
|
|
|
| |
| Убито: |
1[править] |
18[править] |
746[править] |
| Ранено: |
|
58[править] |
|
| Без вести пропало |
|
1[править] |
165[править] |
1[править] |
77[править] |
|
Вообще же у нас выбыло из фронта 2,516 человек. В числе тяжело-раненых был инженер-капитан Небольсин.
Французы понесли следующий урон:
|
|
| |
| Убито: |
23[править] |
549[править] |
| Ранено: |
79[править] |
|
| Без вести пропало |
|
65[править] |
Вообще же у них выбыло из фронта 2,803 человека (59).
Результаты этого дела ясно указывали, что устройство контр-апрошей поставляло осаждающего в невыгодное положение, из которого бы мог выдти не иначе, как приступив немедленно к нападению на них, пока обороняющийся еще не успел окончить свои работы. Защита контр-апрошей, весьма слабой профили и занятых позже нежели следовало, стоила дорого нашим войскам; но и неприятель также понес чувствительный урон, и ежели ему удалось овладеть нашею траншеею и ложементами у Карантинной бухты, то причиною тому, кроме значительного превосходства его в числе войск, по всей вероятности, было отдаление оттуда главных распорядителей в этом деле, генералов Хрулева и Тотлебена. Нетрудно было предвидеть, что неприятель, для которого овладение нашими контр-апрошами у кладбища и Карантинной бухты составляло вопрос об успехе его левой атаки, непременно возобновит неудавшееся ему нападение, и потому с нашей стороны надлежало, в следующую же ночь, выслать для защиты плацдарма у кладбища и для отнятия контр-апрошей у бухты такие силы, которые заставили бы неприятеля оставить надежду на успех подобных покушений.
Но, вместо того, князь Горчаков, пораженный понесенным нами уроном, отказался от дальнейшего отстаивания кладбищенских траншей и приказал нарядить туда в следующую ночь только два батальона Житомирского полка, из которых один был назначен для занятия цепью траншеи плацдарма и для продолжения работ, а другой — в резерв. В случае же наступления неприятеля в значительных силах, предписано обоим баталионам отступить (60).
Вечером, 11-го (23-го) мая, 3-й и 4-й батальоны Житомирского полка, в числе до 1.000 человек, были выведены вперед из-за люнета Белкина. Один батальон, сменив охотников Минского полка, расположился цепью в траншее плацдарма, а другой стал в ротных колоннах на дне Загородной балки.
Генерал Пелисье, с своей стороны, сделал распоряжение для занятия наших контр-апрошей значительными силами. По его приказанию, это предприятие было поручено генералом Де-Салем Генералу Левальяну, под начальством которого войска, назначенные для нападения на нашу позицию, двинулись по двум направлениям: четыре баталиона, под командою генерала Кустона, должны были занять и удерживать траншею у Карантинной бухты, а шесть баталионов, под начальством генерала Дюваля, были назначены для овладения плацдармом у кладбища. Вместе с войсками были высланы команды саперов, снабженные всеми нужными материалами.
В 9-ть часов вечера, неприятель усилил канонаду по 5-му и 6-му бастионам, а спустя полчаса, колонна Кустона, выйдя из траншей, заняла контр-апроши у бухты и приступила к работе; тогда же двинулись вперед и войска Дюваля: полковник Го (Gault), с двумя батальонами, атаковал левую оконечность плацдарма; другие два баталиона направились с фронта, пятая колонна обошла кладбище справа, а шестая следовала в резерве. Житомирский батальон, подавленный превосходными силами, собрался в Загородной балке и, вместе с стоявшим там другим батальоном, отступил за оборонительную линию, с которой был тотчас открыт сильный ружейный и картечный огонь по неприятелю, занявшему контр-апроши. Французы немедленно приступили к обращению заложенных нами траншей против оборонительной линии и к соединению их ходом сообщений с своею параллелью. Обоюдная канонада продолжалась всю ночь.
Неприятель так мало подвинул свои работы, что несколько рот 14-го линейного полка, оставленные на рассвете в плацдарме, должны были, в продолжении всего следующего дня, укрываться за турами, лёжа на земле, и не могли продолжать работу (61).
Урон наш, в эту ночь, простирался: убитыми до 110-ти человек, в числе коих было 2 офицера; ранеными и контужеными до 305 челов., и в том числе 6-ти офицеров, всего же у нас выбыло из фронта 415 чел. (62).
Французы потеряли: убитыми 4 офицера и 56 нижних чинов, ранеными 20 офицеров и 382 нижн. чинов и без вести пропавшими 39 нижних чинов, всего же 500 человек (63).
В числе особенно отличившихся при обороне контр-апрошей нашего правого фланга, главнокомандующий с особою похвалою отозвался, кроме главных распорядителей в обоих делах, генералов Хрулева и Тотлебена, о начальнике 1-го отделения генерал-майоре Семякине, начальнике штаба гарнизона генерал-майоре князе Васильчикове, командире 4-го саперного батальона полковнике Гарднере, генерального штаба подполковнике Ростовцеве 1-м и командире 2-го батальона Житомирского полка майоре Романовиче (64).
Днем 12-го (24-го) мая был поднят с нашей стороны переговорный флаг и предложено перемирие для уборки тел. Неприятель, во втором часу пополудни» на то изъявил согласие, и в продолжении трех часов действия были прекращены.
Государь Император, получив донесение князя Горчакова о делах 10-го (22-го) и 11-го (23-го) мая, писал ему:
«Отдавая полную справедливость стойкости и храбрости наших войск в деле с 10-го на 11-е число, Я не могу однако же не сожалеть, что оно стоило нам столько дорогой крови и не принесло никакого результата. ибо мы сами очистили окопы и приготовили некоторым образом траншеи для неприятеля»… (65).
Занятие Французами контр-апрошей впереди правого фланга нашей оборонительной линии подвинуло вперед работы неприятеля сразу на 250 сажен и приблизило головные части неприятельских траншей на расстояние двухсот сажен от 6-го бастиона. Французы получили возможность распространить свою левую атаку до морского берега и обеспечили себя как от анфиладного действия батарей, которые мы предполагали устроить на этом пункте, так и от вылазок значительных сил в левый фланг и тыл осадных работ своих (66).
По занятии наших контр-апрошей у кладбища и Карантинной бухты, Пелисье предпринял овладеть течением речки Черной.
Но прежде изложения дальнейших действий под Севастополем, необходимо перейти к экспедиции Союзников в восточную часть Крымского полуострова.
Приложения к главе XXIX.[править]
(1) Алабин. Походные записки в войну 1853, 1854, 1855 и 1856 годов. II. 211—212. — Севастопольские воспоминания артиллерийского офицера. Е. Р. Ш-ова. 91-92. — Со слов очевидцев.
(2) Тотлебен.
(3) Guerin. Histoire de lа derniere guerre de Russie (1853—1856).
(4) Bаzаncourt. Lа mаrinе frаncаise. II. 39-41.
(5) Тотлебен.
(6) Донесение князя Горчакова, от 30-го марта 1855 года. — Журнал военных действий в Крыму с 1-го марта 1855 по 1-е января 1856 года.
(7) Тотлебен. — Niel, Siege de Sebаstopol. Journаl des operаtions du genie. 518.
(8) Guerin. II. 146.
(9) Донесение князя Горчакова, от 30-го марта 1855 г.
(10) Guerin. II. 148. — Niel. 198—199.
(11) Журнал военных действий. — Тотлебен. — Niel. 518.
(12) Тотлебен.
(13) Тотлебен. — Guerin. II. 148—149.
(14) Журнал военных действий. — Тотлебен. — Niel. 518. — Guerin. II. 148—149.
(15) Донесение князя Горчакова, от 3-го апреля 1855 года. — Воспоминания доктора Пфлуга.
(16) Bаzаncourt. L’аrmee frаncаise. 11.224-228. — Guerin. II. 150—153.
(17) Журнал военных действий. — Тотлебен.
(18) Niel. 518.
(19) Журнал военных действий. —Тотлебен.
(20) Журнал военных действий. — Niel. 205 et 518. — Тотлебен
(21) Weigelt. Die Belаgerung von Sebаstopol, 1854—1856. Перевод Безака. 155—156.
(22) Донесение князя Горчакова, от 7-го апреля 1855 г. — Журнал военных действий. — Тотлебен.
(23) Тотлебен. — Воспоминания командира 4-го бастиона Реймерса.
(24) Журнал военных действий. — Niel. 518.
(25) Тотлебен.
(26) Тотлебен.
(27) По показанию профессора Гюббенета, общая убыль нашей армии, во время второго усиленного бомбардирования, простиралась до 7,378 человек. Но как многие из раненых и контуженных оставались в рядах, либо возвращались вскоре на службу, то действительная потеря была гораздо менее временной. Гюббенет. Очерк медицинской и госпитальной части русских войск в Крыму, в 1854—1856 годах. 77-78.
(28) Гюббенет. 78-81.
(29) Пирогов. Исторический обзор действий Крестовоздвиженской общины.
(30) Тотлебен.
(31) Bаzаncourt. L’аrmee frаncaise. II. 240.
(32) Guerin. II. 158.
(33) Журнал военных действии в Крыму, с 1-го марта 1855 по 1-е января 1856 года. — Тотлебен.
(34) Тотлебен.
(35) В постройке ложементов впереди редута Шварца участвовали: инженер-поручик Фащевский и подпоручик Домерщиков, 4-го саперного батальона подпоручик Тржетржевинский и юнкер Бениславский, с саперною командою.
(36) Журнал военных действий. — Служебная деятельность А. П. Хрущова. (Сборник рукописей о Севастопольской обороне, представленных Е. И. В. Государю Наследнику Цесаревичу).
(37) «On crut que c’etаit fini pour cette nuit; mаis on se trompаit fort, et le mаtin du 25 аvril les Frаncаis, аleur grаnde surprise, virent les embuscаdes retаblies; il уen аvаit meme troisde plus». Guerin. II. 162.
(38) Niel. 214. — Guerin. II. 161.
(39) Журнал военных действий. — Ch. Fау. 229 (Из донесения генерала Боске, от 30-го апреля н. ст.).
(40) Состав французских колонн в ночь с 19-го на 20-е апреля (с 1-го на 2-е мая): левая колонна, бригадного генерала Базена: 6 рот 1-го полка Иностранного легиона; 8 рот 43-го и 10 рот 79-го линейных полков; средняя колонна, бригадного генерала Ла-Мотружа: 2 батальона 46-го линейного полка полковника Го (Gаult); правая колонна: 9-й стрелковый батальон и 2 роты 42-го линейного полка.
(41) Niel. 240. — Guerin II. 176—177.
(42) Тотлебен. — Служебная деятельность А. П. Хрущова.
(43) «Les Busses, dont les officiers montrаient un superbe courаge, не reculerent pаs sur le chаmp et soutinrent unе lutte opiniаtre». (Русские, которых офицеры оказали превосходное мужество, не вдруг подались назад и продолжали сражаться упорно). Guerin. II. 183.
(44) Тотлебен.
(45) Weigelt. Перевод Безака. 172. — Niel. 245 et 265.
(46) Тотлебен. — Алабин. II. 233-36 и 239—241.
(47) Журнал военных действий.
(48) Тотлебен.
(49) Работы по укреплению вагенбурга, начатые в конце декабря 1854 года, окончены в июне 1855 года. Это укрепление, расположенное по обе стороны реки Салгира, имело вид неправильного шестиугольника и состояло из 4-х бастионов, 4-х полу-бастионов при входе и выходе Салгира и 4-х флешей перед куртинами, для прикрытия выходов. Внутреннее пространство укрепления заключало в себе около 60-ти тыс. квадр. сажен и могло вмещать до 3-х тысяч повозок с лошадьми. Для соединения обеих частей укрепления был устроен мост. Как Салгир летом иногда пересыхает, то было устроено 8 колодцев и сооружена запруда, В этот вагенбург были отправлены все обозы, находившиеся не при своих частях, и полевые батареи, оставшиеся без лошадей. Тотлебен.
(50)Состав русских войск в Крыму, в начале (в половине) мая 1855 года.
I. На южной стороне Севастополя.[править]
| 6-й пехотн. дивизии | Муромский пехотн. полк |
4 батал.
|
| 8-я пехотн. дивиз. | { Пехотный графа Дибича-Забалканского (Черниговский) |
4 батал.
|
| Полтавский пехотн. | ||
| Алексопольский егерский | ||
| Кременчугский | ||
| 9-й пехотн. дивизии | Егерский князя Варшавского (Орловский) полк |
4 батал.
|
| 10-я пехотн. дивиз. | Екатеринбургский пехотн. полк |
2 батал.
|
| Тобольский | ||
| Томский егерский | ||
| Колыванский | ||
| 11-й пехотн. дивиз. | Охотский егерский | |
| Камчатский | ||
| 14-я пехотн. дивиз. | Волынский пехотн. полк | |
| Минский | ||
| Подольский егерский | ||
| Житомирский | ||
| 16-я пехотн. дивиз. | Владимирский пехотный полк | |
| Суздальский | ||
| Углицкий егерский | ||
| Егерские Великого Князя Михаила и Николаевича (Казанский) полк | ||
| Резервная бригада 13-й пехотной дивизии | Сводные батальоны из 5-х и 6-х батальонов Брестского и Белостокского пехотных полков | |
| 5-й и 6-й батальоны Литовского егерского полка | ||
| 6-й батальон Виленского егерского полка | ||
| Резервной бригады 14-й дивизии 6-е батальоны Волынского и Минского пехотных полков |
2 батал.
| |
| 4-й стрелковый батальон |
1 батал.
| |
| Две роты 3-го саперного баталиона |
1/2 батал.
| |
| 4-й саперный батальон |
1 батал.
| |
| Три роты 6-го саперного батальона |
3/4 батал.
| |
| 10-й артиллерийской бригады | легкой № 2 батареи |
8 орудий
|
| 11-й артилл. бригады | легкая № 3 |
12 орудий
|
| легкая № 5 | ||
| При резервной бригаде 13-й пехотной дивизии |
4 орудия
| |
| Донского казачьего № 39 полка |
2 сотни
|
II. На Северной стороне Севастополя:[править]
| 9-й пехотной дивизии Брянский егерский полк |
4 батал.
| |
| Селенгинский пехотный полк |
2 батал.
| |
| Якутский пехотный полк |
2 батал.
| |
| Резервн. бригады 13-й дивизии 5-й батал. Виленского егерского полка |
1 батал.
| |
| Одна рота 6-го саперного батальона |
1/4 батал.
| |
| 10-й артил. бригады | легкой № 1 батареи |
8 орудий
|
| легкой № 2 батареи | ||
| 11-й артилл. бригады | батарейной № 3 батареи | |
| легкой № 4 батареи | ||
| Донского казачьего № 39 полка |
2 сотни
| |
| Донского казачьего № 42 полка |
3 сотни
|
III. На Инкерманских и Мекензиевых высотах, у селения Чоргуна, на Бельбеке и в Байдарской долине.[править]
| 6-й пехотн. дивизии Нижегородский пехотный полк |
4 батал.
| |
| 12-я пехотн. дивиз. | Азовский |
4 батал.
|
| Днепровский | ||
| Украинский егерский | ||
| Одесский | ||
| 17-я пехотн. дивиз. | Московский пехотн. полк | |
| Бутырский | ||
| Тарутинский егерский | ||
| Лейб-егерский Бородинский Его Величества полк | ||
| 6-й стрелковый батальон | ||
| Греческий легион Императора Николая | ||
| Гусарского князя Николая Максимилиановича (Киевского) полка | ||
| Донской казачий № 9 полк | ||
| Донского казачьего № 53 полка | ||
| Донского казачьего № 56 полка | ||
| Донского казачий № 57 полк | ||
| 9-й артиллер, бригады | Батарейной № 1 батареи | |
| Батарейной № 2 батареи | ||
| 10-й артиллер. бригады | Батарейная № 3 батарея | |
| Легкой № 3 батареи | ||
| Легкой № 4 батареи | ||
| 16-й артиллер. бригады | Батарейной № 1 батареи | |
| Легкой № 1 батареи | ||
| Легкой № 2 батареи | ||
| 17-й артиллер. бригады | Легкой № 4 батареи | |
| Легкой № 5 батареи |
IV. На южном берегу, у Ялты и Алушты.[править]
V. В Общем резерве.[править]
|
|
||
| резервн. бригады 14 пех. дивизии 5-й и 6-й баталионы Подольского егерского полка |
2 батал.
| |
| резервн. бриг. 17-й пех. дивизии 5-е и 6-е баталионы Лейб-Бородинского Его Величества и Тарутинского егерских полков |
4 батал.
| |
| Таврический внутр. гарниз. полубаталион |
1/2 батал.
| |
| Черниговский резервн. линейн. баталион |
1 батал.
| |
| 2-й драгунск. дивизии | Рижский драгунский полк |
10 эскадр.
|
| Финляндский драгунский полк | ||
| Донские казачьи №№ 22 и 60 полки |
12 сотен
| |
| Крымско-Татарский полуэскадрон | ||
| 14-й артилл. бригады | Легкой № 3-го батареи |
2 орудия
|
| Легкой № 4-го батареи |
2 орудия
| |
| Конно-батарейная № 4-го батарея |
8 орудий
| |
| Подвижные артиллерийские № 7 и № 12 и летучие № 9 парки | ||
| Б) Между Симферополем и Карасубазаром. | ||
| Драгунский принца Эмилия Гессенского (Казанский) полк |
10 эскадр.
| |
| 12-й артилл. бригады. | Батарейная № 4 батарея |
12 орудий.
|
| Легкая № 6 батарея |
12 орудий.
| |
| Легкая № 7 батарея |
12 орудий.
| |
| Легкая № 8 батарея |
12 орудий.
| |
| Конно-легкая № 25 батарея |
8 орудий.
| |
| В) На Каче. | ||
| 6-й пехотн. дивизии | Низовский егерский полк |
4 батал.
|
| Симбирский | ||
| 3-й стрелковый батальон | ||
| Гусарского Князя Николая Максимилиановича (Киевского) полка |
2 эскадр.
| |
| 6-й артилл. бригады | Батарейная № 4 батарея |
12 орудий
|
| Легкая № 6 батарея | ||
| Легкая № 7 батарея | ||
| Легкая № 8 батарея | ||
| 8-й артилл. бригады | Батарейная № 3 батарея | |
| Легкая № 3 батарея | ||
| Легкая № 4 батарея | ||
| Легкая № 5 батарея | ||
| 9-й артилл. бригады | Легкая № 7 батареи |
8 орудий
|
| Легкая № 8 батареи |
8 орудий
| |
| Донская батарейн. № 3 батарея |
8 орудий
| |
| Донская легкая № 3 батарея |
8 орудий
|
VI. В общем вагенбурге, у сел. Бакшая[править]
| 10-й артилл. бригады | Батарейной № 1 батареи |
4 орудия
|
| Батарейной № 2 батареи | ||
| Легкой № 1 батареи | ||
| 8-й артилл. бригады | Легкой № 3 батареи | |
| Легкой № 4 батареи | ||
| Легкой № 5 батареи | ||
| 11-й артилл. бригады | Батарейной № 3 батареи | |
| Легкой № 4 батареи | ||
| 17-й артилл. бригады | Батарейной № 3 батареи | |
| Легкой № 4 батареи | ||
| Легкой № 5 батареи | ||
| Подвижные артиллерийские парки: №№ 8 и 15 и половина № 11. |
VII. В отряде под Евпаторией.[править]
|
|
||
| Драгунский Великого Князя Михаила Николаевича (Кинбурнский) полк |
10 эскадр.
| |
| Донской казачий № 55 полк |
6 сотен.
| |
| Конно-легкая № 23 батарея |
8 орудий.
| |
| Б) Левое крыло блокадного корпуса. | ||
| 1-и драгунск. дивизии | Лейб-драгунский Его Величества (Московский) полк |
10 эскадр.
|
| Драгунский Великого Князя Константина Николаевича (Каргопольский) полк | ||
| Уральский казачий № 1 полк | ||
| Конно-легкая № 21 батарея | ||
| Конно-легкая № 22 батарея | ||
| 1-й конно-пионерный дивизион | ||
| В) Правое крыло блокадного корпуса. | ||
| Резервн. уланск. дивизии | Уланский Эрцг. Австрийского (Украинский) полк |
8 эскадр.
|
| Новоархангельский уланский полк | ||
| Уланский принца Александра Гессенского | ||
| Уланский Великой Княгини Екатерины Михайловны (Елисаветградский) полк | ||
| Донской казачий № 61 полк | ||
| Уральского казач. № 2 полка | ||
| Конно-легкая № 19 батарея | ||
| Конно-легкая № 20 батарея | ||
| Г) На Тарханкуте и по берегу моря. | ||
| Уральского казачьего № 2 полка |
2 сотни.
| |
| Д) Между Симферополем и Евпаториею. | ||
| 9-й пехотной дивизии. | Севский пехотный полк |
4 батал.
|
| Елецкий пехотный полк | ||
| 9-й артилл. бригады. | Батарейная № 4 батарея | |
| Легкая № 6 батарея |
VIII. В Перекопе.[править]
| Резервн. бригады 17-й пехотн. дивизии | 5-й резервный батальон Московского пехотного полка |
1 батал.
|
| 5-й и 6-й резервные батальоны Бутырского пехотного полка | ||
| 5-й артилл. бриг. | резервной легкой № 3 батареи |
4 орудия
|
IX. У Чонгарской переправы.[править]
| 6-й резервный батальон Московского пехотного полка |
1 батал.
| |
| Донской казачий № 62 полк |
6 сотен
| |
| 8-й артилл. бриг. | легкой № 3 батареи |
2 орудия
|
X. В восточной части Крыма.[править]
|
Гарнизон Феодосии, под начальством феодосийского коменданта генерал-майора Хршановского: Таврического батальона внутренней стражи 2 роты; инвалидная команда; феодосийской карантинной стражи 1 рота; таврической пограничной стражи 1 рота, всего 527 человек. Феодосийский подвижной отряд, под начальством генерал-майора Вагнера: Черноморские линейные батальоны № 5-го и № 15-го; Черноморский казачий пеший с 6-го баталион; 17-й артиллерийской бригады легкая № 3-го батарея, 8 орудий, всего 2,605 человек. Кавалерийский отряд, под начальством генерал-майора Сухотина. |
|
| Гусарский гросс-герцога Саксен-Веймарского (Ингерманландский) полк |
8 эскадр.
|
| Донские казачьи № 65 и 67 полки |
12 сотен.
|
| Сводный Черноморский казачий полк |
4 сотни
|
| Донская конно-легкая резервная батарея |
8 орудий.
|
| Всего 3,036 человек. | |
| Керченский отряд, под начальством артиллерии полковника Карташевского. | |
| Керченские полубаталионы внутренней и карантинной стражи |
1 батал.
|
| Рота Керчь-Еникальской полубригады пограничной стражи |
1/4 батал.
|
| Черноморский казачий пеший батальон № 5-го, с ракетною батареей |
1 батал.
|
| Черноморский казачий пеший батальон № 9 |
1 батал.
|
| Гренадерская рота Черноморского линейного № 9 баталиона |
1/4 батал.
|
| Черноморской казачьей конно-артиллерийской № 11 батареи |
4 орудия
|
| Всего 2,682 человека. |
(51) Тотлебен.
(52) Niel. 228—229. —Bаzаncourt. L’аrmee frаnсаise. II. 242—247 et 264—271.
(53) Guerin. II. 191—177.
(54) Niel. 231—235. — Rustow. Der Krieg gegen Russlаnd. I. 286—287.
(55) Rustow. I. 287—289.
(56) Журнал военных действий в Крыму, с 1-го марта 1855 по 1-е января 1856 года. — Тотлебен.
(57) Guerin. II. 202.
(58) Журнал военных действий. — Тотлебен. —Bаzаncourt. II. 291—300. — Niel. 519.
(59) Приказание по войскам севастопольского гарнизона, 11 мая 1855 года.
(60) Журнал военных действий. — Weigelt. Перевод Безака. 185.
(61) Тотлебен.
(62) Niel. 257.
(63) Донесение князя Горчакова, от 15 мая 1855 года.
(64) Из письма от 19-го мая 1855 г.
(65) Guerin. II. 214. —Weigelt. Перевод Безака 183—184.
Глава XXX.
Экспедиция Союзников в восточную часть Крыма.[править]
Керченский полуостров, выдающийся на востоке Крыма, составляет одну из сторон Керченского пролива, по другую сторону которого находится полуостров Тамань, на низменном продолжении Кавказского хребта. Пролив имеет наибольшую глубину у входов в Черное (до 60 фут.) и Азовское (до 30 фут.) моря; в прочих же местах его глубина не превосходит 20-24 футов, и даже местами встречаются отмели. Керченский пролив суживается на двух пунктах: у Павловского мыса и у Еникале. У Павловского мыса ширина пролива 6 верст, но фарватер, у Крымского берега, не шире полуторы версты и не глубже 25 футов. У Еникале, пролив, шириною около 4 1/2 верст, разделяется отмелью на два прохода, глубиною до 15-ти футов. Наибольшая глубина Азовского моря доходит до 40 футов, но у берегов она гораздо менее: так, наприм., у Таганрога — всего 10 футов, при илистом вязком грунте. Тем не менее однако же в нынешнем столетии развилась довольно значительная торговля хлебом и шерстью в приморских городах: Ростове, Таганроге, Мариуполе, Бердянске, Ейске и Геническе. Азовское море ограничено: с востока землею Черноморских казаков, с севера — землею Донских казаков, а с запада — Ногайскою степью и Арабатскою косою, отделяющею Азовское море от Сиваша, или Гнилого моря, которое соединяется с Азовским морем Геническим проливом.
Обладание Азовским морем ж охранение его от неприятельского вторжения было для нас весьма важно, как по большому количеству хлеба, находившемуся в тамошних портах, так и по тому, что одно из сообщений нашей Крымской армии с внутренними областями России проходило по Арабатской косе, чрез Геническ, а другое, в незначительном расстоянии оттуда, чрез Чонгарский мост. Для защиты доступа в Керченский пролив была расположена у Еникале небольшая эскадра, из трех пароходов и 11-ти других судов с 62-мя орудиями. Но как она не могла оказать сопротивления огромным морским силам Союзников, то оборона пролива была усилена батареями. Две из них, на Павловском мысу и на мысе Ак-Бурун, вооруженные шестью 68-ми-фунтовыми и 23-мя меньшими орудиями, обстреливали южный вход; другие две, с шестью орудиями, обороняли Керченский рейд; для обстреливания же северного входа у Еникале, были устроены три батареи: одна с 15-ю орудиями, на приморском фасе упраздненной Еникальской крепости; другая, с 4-мя орудиями, у города, и третья, с 8-ю орудиями, на восточной стороне пролива, на косе Ческе. Все эти батареи, весьма слабо вооруженные, были открыты с тыла (1).
Одновременно с устройством батарей, еще в 1854 году, было приступлено к заграждению пролива. Сначала считали достаточным устроить у Павловского мыса бон из бревен и железных цепей; когда же, осенью того же года, он был поврежден сильным напором воды, тогда его вытянули на берег и, по распоряжению генерал-адъютанта Хомутова, заградили входы у Павловского мыса и у Еникале 53-мя затопленными судами и в мелких местах якорями, которых было погружено до двух сот. Весною 1855 года, устроены подводные мины впереди обоих заграждений: по сорока у Павловского мыса и у Еникале и 20 — для защиты Керченского рейда. Тогда же полуразрушенная крепостца Арабат была приведена в оборонительное положение и вооружена 17-ю орудиями (2).
Войска, назначенные для обороны Керченского полуострова, в числе 8,850 человек, под начальством генерал-лейтенанта барона ф. Врангеля (Карла Карловича), были расположены частью у Феодосии, Арабата и на половине пути между этими пунктами (4 батал. в числе 3,132 чел. с 8-ю орудиями); частью — по берегу Керченского пролива, в Еникале, Керчи, у Павловского мыса и у Камыш-Буруна (З 1/2 батал. в числе 2,682 чел. с 4-мя орудиями). Кавалерия, в составе 8-ми эскадронов, числом 1,325 чел. с 8-ю орудиями, стояла у Аргина, а 16 казачьих сотен, в числе 1,711 человек, занимали береговую линию от Керчи до Судака. Пехота отряда состояла из местных войск, мало способных к полевым действиям (3).
Оборона берегов Азовского моря, на пространстве от устья Дона до Чонгарского моста на Сиваше, была возложена на походного атамана войска Донского, генерал-лейтенанта Краснова, с казачьими полками №№ 66-го и 68-го. Донской казачий № 59-го полк наблюдал пространство от устья Дона до Ейского лимана.
Для экспедиции в восточную часть Крыма были назначены эскадры: 1) французская, под начальством адмирала Брюа, состоявшая из 3-х линейных кораблей, 7-ми фрегатов, 7-ми корветов, и проч., вообще же из 24-х паровых судов; 2) английская, под начальством адмирала Лайонса, из 6-ти линейных и 27-ми паровых судов меньшей величины. Союзные войска, назначенные для высадки, под общим начальством английского генерала Броуна, состояли из французской дивизии генерала д’Отмара, в числе 7-ми тыс. человек с 18-ю орудиями, английской бригады Камерона с 6-ю орудиями и полуэскадроном гусар, всего в числе 3-х тысяч человек, и турецкого отряда Решид-паши, в числе до 5-ти тысяч человек (4).
12-го (24-го) мая, в 8 часов утра, барон Врангель, находясь в Керчи и получив с береговых постов донесение о появлении в виду Таклинского маяка неприятельского флота, направлявшегося к Керченскому проливу, немедленно сосредоточил у Камыш-Буруна 9 рот, в числе около 1,900 человек с 4-мя орудиями (5), и перевел гусарский гросс-герцога Веймарского (Ингерманландский) полк с Донскою резервною № 4-го батареей, в числе 1,825 человек с 8-ю орудиями, от Аргина к Султановке. Феодосийский же подвижной отряд оставлен у станции Парпача и в Арабате, для охранения сообщений Керченского отряда с главными силами армии. Не имея достаточно войск для противодействия значительной высадке, и получив из главной квартиры преувеличенное известие о силах, отправленных Союзниками в во-сточную часть Крыма, Врангель сделал распоряжение об уничтожении береговых батарей, на случай занятия их неприятелем; начальнику эскадры контр-адмиралу Вульфу было предписано принять заблаговременно меры к спасению судов и в крайнем случае истребить их; начальнику Керченского адмиралтейства поручено вывезти наиболее ценное казенное имущество, а все остальное затопить, либо сжечь; Керчь-еникальскому градоначальнику приказано уничтожить все имевшиеся в городе хлебные запасы и затопить оставшиеся в гавани суда. Для спасения казенного имущества назначены были пароходы Бердянск и Донец и шкуна Аргонавт (6).
12-го (24-го) мая, в начале второго часа пополудни, Союзный флот приступил к высадке между сел. Амбелаки и Камыш-Буруном: сперва вышли на берег бригады: шотландская Камерона и 1-я французская Ниоля, а потом — 2-я французская бригада Лебретона и Турки. По мере успеха высадки, генерал Броун постепенно выстраивал войска на высотах у сел. Амбелаки и выслал патрули по направлению к Павловской батарее. Командовавший Керченским отрядом, полковник Карташевский, не видя возможности удержать превосходного в силах неприятеля, начал отступать на большую Феодосийскую дорогу и донес о том генералу Врангелю, который тотчас приказал нагружавшимся пароходам уходить из Керченской гавани в Азовское море, а сам прибыл на высоту к Павловской батарее и приказал Карташевскому отойти к Султановке и занять там позицию. Вслед затем. командиры Павловской и Ак-Бурунской батарей, заклепав свои орудия и потопив снаряды, в третьем часу пополудни, взорвали батареи и отступили с орудийною прислугою к Султановке. Устроенные нами заграждения не удержали неприятеля, как равно и наши подводные мины с ударным механизмом, которые, по всей вероятности, были очень плохи; те же подводные мины, которые предполагалось взорвать с берега электрическим током, не были взорваны по случаю оставления Павловской батареи (7).
Неприятель, после взрыва наших батарей, выслал пароход, который, делая промеры, прошел чрез первое (южное) заграждение, а за ним последовали и другие суда. В это самое время, паровая шкуна Аргонавт, вышедшая из Керчи, подходила к Еникале, а передовая английская канонерская лодка Змей преследовала Аргонавта с пальбою; контр-адмирал Вульф послал в помощь шкуне пароход Боец. Неприятельское судно, подойдя под выстрелы Еникальских орудий, остановилось, пользуясь чем, Аргонавт и Боец успели миновать второе (северное) заграждение и ушли в Азовское море. Вслед затем, из Керченской гавани вышел пароход Бердянск, на котором находились архивы и денежные суммы различных ведомств. Неприятель, для преследования его, выслал четыре парохода. Командир Бердянска, лейтенант Свешников, не видя возможности избежать встречи с неприятельскими судами, поворотил к берегу, и когда пароход стал на мель, отправил команду на берег и сжег свое судно, со всем имуществом и грузом, причем сам был ранен от взрыва крюйт-камеры. Пароходы Могучий, чинившийся в Керчи, и Донец, не успевший выдти из тамошней гавани, были нами сожжены, причем, от взрыва крюйт-камеры на Могучем, убит лейтенант Ушаков и двое нижних чинов, и ранены: командир парохода лейтенант Кушакевич, прапорщик Иванов и четыре нижних чина.
Тогда же сожжены в Керчи казенные магазины с огромным количеством (более 100 тыс. четвертей) провианта, а в девять часов вечера керчь-еникальский градоначальник приказал также зажечь магазины в Еникале, загвоздить орудия на батареях и взорвать пороховые погреба, заключавшие в себе до полуторы тысячи пудов пороха, и затем увел еникальский гарнизон по дороге, ведущей вдоль Азовского моря, на соединение с войсками отступавшими чрез Султановку. К сожалению, за неимением подвод, нельзя было вывезти из Еникале лежавших в тамошних госпиталях до ста тяжело-раненых нижних чинов, доставленных в различное время из Севастополя (8). Оставляя Керчь, барон Врангель отнесся к генералу Броуну с следующим отзывом:
«Генерал!
Прежде чем оставить Керчь, я считаю необходимым исполнить долг, которого требует человечество и который возлагается на меня как моим положением, так и живым участием, питаемым мною к тяжело больным храбрым солдатам. Лишенные возможности, по своей слабости, отступить с отрядом, эти солдаты оставлены в военном городском госпитале, на попечение доктора Марценовского (отличного во всех отношениях), которому приданы в помощь аптекарь, комиссар и 40 служителей.
Генерал! Прошу Вас принять под свое покровительство наших больных, равно как и лиц, попечению которых они вверены, и оказать им ваше внимание.
Больные обеспечены с избытком на несколько недель припасами и всем необходимым для облегчения их тяжкого положения.
Материальная часть госпиталя, устроенного на гораздо большее противу наличного числа больных осталась неприкосновенна. Считая ее исключительно посвященною облегчению страданий человеческих, я не уничтожил ее.
В уверенности, что мое ходатайство о страждущих и слабых воинах будет принято вашим превосходительством, как долг перед человечеством, прошу вас принять уверение в моих лучших чувствах к вам».
Письмо это осталось без ответа. Но .когда Врангель, узнав о тяжком положении наших больных, просил отпустить их в его отряд и прислал за ними подводы, то просьба его была уважена.
Жители Керчи, встревоженные появлением флота и высадкою Союзников, уходили толпами из города, оставляя там почти все свое имущество, и искали убежища в татарских деревнях. Из 12-ти тысяч керченских жителей оставалось не более 2-х тысяч.
Союзники не преследовали Керченского отряда и уже на следующий день, 18-го (25-го) мая, утром, двинулись к Керчи. Прибыв туда в полдень, генерал д’Отмар был встречен у городской заставы депутацией из Татар и Евреев, с хлебом и солью, но эта малодушная покорность неприятелю не спасла их от разорения. Как только Союзные войска, пройдя Керчь, двинулись к Еникале, (куда прибыли в полночь), город наполнился мародёрами, которые принялись грабить и опустошать дома жителей и казенные строения, не щадя даже госпиталей и керченского музея, где были выломаны мраморные полы и растасканы сохранявшиеся там древние вещи. В особенности же отличались неистовством и жестокостью Турки, истреблявшие, по указанию Татар, русских жителей города, не щадя ни детей, ни женщин. Уже по прошествии трех дней, небольшие команды, высланные Союзными адмиралами, заняли керченское адмиралтейство и учредили из оставшихся горожан полицию, в числе до 50-ти человек, которая однако же нисколько не прекратила грабежей и насилий, продолжавшихся во все время пребывания в восточной части Крыма Союзных войск (9).
По занятии Союзниками всего западного берега Керченского пролива, барон Врангель отошел к Султановке, и оставя там генерал-майора Сухотина, с его кавалерией, продолжал отступать, 13-го (25-го) мая, к Аргину, где собралась вся пехота Керченского отряда. Тогда же прибыл из Карасуба-зара к Феодосии драгунский принца Эмиля Гессенского (Казанский) полк с 26-ою конно-легкою батареей. Генерал Врангель, опасаясь, чтобы неприятель, сделав высадку у Феодосии или Арабата, не отрезал сообщений отряда, отступил к Парпачу, оставя кавалерию с донскою батареей у Аргина. В Феодосии оставался прежний гарнизон, а гарнизон Арабата был усилен до двух баталионов (10).
Как только князь Горчаков получил, 13-го (25-го) мая, известие о занятии Союзниками Керченского пролива, то, имея в виду обеспечить от покушений неприятеля северную часть Крыма, чрез которую проходили все сообщения Крымской армии с Империей, предписал флигель-адъютанту подполковнику князю Лобанову-Ростовскому отправиться в Чонгар и оставить там, для охранения Чонгарского моста, сотню Донского № 62 полка с 6-м резервным батальоном Московского полка и двумя орудиями 3-й артиллерийской бригады, а потом поспешить в Геническ и принять меры к защите этого города от высадок неприятеля в не-значительных силах; в случае же нападения его в больших силах, отступать от Геническа к Чонгарскому мосту. Князь Лобанов приказал перевести в Сиваш находившиеся в Геническе суда, но несколько из них осталось в Азовском море, по невозможности ввести их в Генический пролив, где, для преграждения доступа неприятельскому флоту, было потоплено четыре больших судна, нагруженные каменным углем (11).
Генерал-адъютант Хомутов, тогда находившийся в Новочеркаске, отправился в город Тамань, предписав походному атаману генерал-лейтенанту Краснову принять самые деятельные меры для обороны Таганрога, и предложив таганрогскому военному губернатору, графу Толстому — вывезти из города: девичий институт, денежные суммы и казенное имущество, и ввести в устья Дона казенные пароходы.
Союзные адмиралы, войдя в Азовское море, выслали 20 небольших пароходов и множество легких судов к Бердянску, 15-го (27-го) мая, и не найдя там войск, сожгли без сопротивления магазины с 40 тысячами четвертей пшеницы и истребили все суда, не пощадив и рыбацких лодок.
16-го (28-го) мая, часть неприятельской флотилии, в числе 13-ти вымпелов, появилась перед Арабатом и в 6 часов утра открыла по левому фасу укрепления канонаду, на которую могли отвечать только пять 24-х-фунтовых орудий. Несмотря на сильный огонь многих неприятельских орудий большего калибра, наша артиллерия не прекращала пальбы и нанесла вред двум из ближайших судов. Спустя три часа, неприятель удалился в море. С нашей стороны урон состоял в 7-ми убитых и 45-ти раненых нижних чинах; в укреплении взорван пороховой ящик. Неожиданное Союзниками сопротивление Арабата заставило их увеличить эскадру, вошедшую в Азовское море. С этою целью французские суда отделились от английских и отплыли к Керчи, чтобы, усилясь там частью флота, присоединиться к Англичанам, 21-го мая (2-го июня), на таганрогском рейде.
Между тем, капитан Лайонс, с английскими судами, 16-го (28-го) мая, прибыв к Геническу, открыл огонь по финляндским и греческим судам, там стоявшим, зажег их и чрез парламентера потребовал выдачи всех казенных судов и провиантских магазинов, находившихся в городе, и, получив отказ, открыл огонь со всей эскадры. Князь Лобанов, не желая подвергать вверенные ему войска напрасной потере, вывел их из города и расположил у ближайших колодцев, в пяти верстах от Геническа. Около полудня, неприятель, спустив семь шлюпок, вооруженных фалконетами, отправил их в пролив; одни из них сели на мель, а другие стали жечь стоявшие там суда и лодки.
Тогда князь Лобанов, быстро подведя к проливу два орудия, с прикрытием из двух рот и казачьей команды, открыл огонь по английским шлюпкам и заставил их возвратиться к эскадре, которая, вслед затем, отошла от берега. Пользуясь тем, князь Лобанов ввел свои войска в город и принял меры для потушения пожаров, произведенных неприятельскою канонадою. Из находившегося на Генической пристани казенного провианта и фуража, всего 117,725 четвертей, сгорело около 100 тыс. четвертей; сожжены Англичанами 48 судов и лодок. Чтобы удержать неприятеля, в случае покушения его пробраться в Сиваш, князь Лобанов устроил две батареи, для обстреливания пролива, и присоединил к своему небольшому отряду Черноморские казачьи батальоны №№ 2-го и 8-го, которые были отпущены из Севастополя на родину; вслед затем пришел к Геническу присланный князем Горчаковым из Евпаторийского отряда стоявший у Перекопа, Сводный уланский полк с 4-мя орудиями 12-й конно-легкой батареи (13).
20-го мая (1-го июня), вечером, неприятельская эскадра прибыла к Таганрогу. В продолжении ночи поднялся сильный восточный ветер, от которого понизилась вода на таганрогском рейде; Союзная эскадра была принуждена отойти от города версты на три. На следующий день пришли к неприятелю из Еникале 9 пароходов и 24 шлюпки; а 22-го мая (3-го июня), Союзники, снова приблизясь к берегу на хороший пушечный выстрел, послали в город с требованием выступления оттуда наших войск и выдачи казенного имущества. Командовавший войсками в Таганроге, генерал-лейтенант Краснов успел собрать до 2,500 человек, но, не имея артиллерии, мог принять меры только для отражения неприятельского десанта, в ожидании коего приказал вывозить из города находившийся там казенный запас провианта в селение Николаев, лежащее верстах в 12-ти от Таганрога.
В ответ на предложение неприятельского парламентера — сдать город, генералы Краснов и граф Толстой отправили таганрогского прокурора Войну и состоявшего при военном губернаторе по особым поручениям барона Франка, приказав им объявить: во 1-х, что наши войска не оставят города без боя, и во 2-х, что начальствующие над войсками и в городе благодарят неприятеля за его человеколюбивое расположение к жителям Таган рога, и что если он действительно не желает на носить вред мирным жителям, то может, не открывая бомбардировки по городу, выдти на берег, и в таком случае пусть оружие решит, кому владеть Таганрогом. Неприятель, раздраженный таким ответом, тотчас открыл сильный огонь и, после получасового бомбардирования госпиталей и крепостных верков, выслал до 50-ти гребных судов с орудиями и ракетными станками, которые, подойдя сперва к бирже, а потом к городу, стали его обстреливать; несколько раз неприятели покушались сделать высадку, но каждый раз были отражаемы казаками и волонтерами; а стоявший на берегу с гарнизонным полубаталионом, отставной саперный подполковник Македонский повел вперед одну из рот, ударил в штыки и опрокинул неприятеля к лодкам.
После этой неудачи, Союзники еще с полчаса продолжали бомбардировать город, а потом, около 4-х часов пополудни, ушли в море и на следующее утро, 28-го мая (4-го июня), отправились к Мариуполю. Урон наш был незначителен: убиты один казак и 11 жителей; ранены: 2 офицера, 12 нижних чинов и 47 жителей. Сгорело около ста магазинов и других зданий; повреждены выстрелами: 4 церкви, 4 казенные строения и 52 частных дома (14).
24-го мая (5-го июня), утром, Союзная эскадра, прибыв к Мариуполю, потребовала выдачи казенного имущества, и, получив отказ, открыла в 9 1/2 часов огонь по городу; через полчаса пять вооруженных неприятельских баркасов вошли в устье реки Калмиуса. Командир Донского казачьего № 66-го полка, подполковник Кастрюков, желая спасти суда, стоявшие в лимане реки, спешил своих казаков, рассыпал их по берегу в цепь и открыл огонь по баркасам, что заставило их удалиться. Тем не менее однако же несколько неприятельских матросов успели выдти на берег и зажгли ближайшие строения и магазины, большею частью принадлежавшие австрийским подданным и другим иностранцам. Около 6-ти часов пополудни, Союзная эскадра ушла в море и вечером того же дня появилась у Ейска. На следующий день, 25-го мая (6-го июня), неприятель потребовал выдачи казенного имущества. Жители города просили местное начальство не подвергать их бомбардированию напрасным сопротивлением. Начальник Ейского военного округа, Черноморского казачьего войска полковник Борзиков, приняв во внимание, что не было никакой возможности отразить неприятеля, решился вступить с ним в переговоры. Небольшое количество казенного провианта и фуража, находившееся в городе, было истреблено и впоследствии добровольно пополнено тамошним купечеством. Подобным же образом уничтожены запасы в Темрюке и других приморских пунктах (15). По упразднении Черноморской береговой линии, оставались наши войска только в Анапе и Новороссийске, пунктах, ближайших к Кубанской линии и могших оказать сопротивление небольшим неприятельским отрядам. Но, по занятии Союзниками Керчи и появлении в Азовском море их сильного флота, Наказный атаман войска Донского, генерал Хомутов, опасаясь подвергнуть гибели гарнизоны помянутых укреплений, приказал очистить их, что и было исполнено в конце мая (в начале июня).
Адмиралы Союзных эскадр, узнав о том, отправились в Анапу и, прибыв туда, 2-го (14-го) июня, нашли уже Турок. Крепость, вооруженная более нежели ста орудиями, могла бы оказать сопротивление неприятелю, если бы в ней были колодцы с хорошею водою. Выступая из Анапы, наши войска оставили за собою только одни развалины. Орудия, заклепанные, были сброшены с изломанных лафетов; пороховые погреба взорваны; казармы сожжены; крепостная ограда в нескольких местах разрушена взрывами (16).
Одновременно с опустошением Азовского прибрежья, отряд Союзных сухопутных войск сооружал укрепления в Еникале, на Павловском мысу и на горе Митридат, у Керчи, чтобы утвердиться на Керченском проливе. Генерал Броун, оставя там в укреплениях один французский и один английский полки и весь турецкий отряд, с остальными войсками отплыл, 3-го (15-го) июня, в окрестности Севастополя, где, в Камышевой бухте и в Балаклаве, собралась вся эскадра, участвовавшая в экспедиции (17).
Главная цель предприятия Союзников заключалась в лишении нашей Крымской армии жизненных запасов. Для этого они произвели вторжение в Азовское море, где в прибрежных пунктах были собраны огромные склады провианта и фуража, и покушались пробраться в Сиваш, чтобы впоследствии, заняв Чонгарскую переправу и Перекоп, совершенно отрезать нашу армию от сообщения с внутренними областями Империи. Истребление запасов в приморских городах удалось неприятелю вполне; напротив того, усилия Союзников войти в Сиваш были напрасны, несмотря на весьма небольшое число наших войск, находившихся в восточной части полуострова.
Убыток, понесенный казною, при опустошении Азовского прибрежья, был весьма значителен; но цель, предположенная Союзниками — лишить продовольствия нашу армию — не была достигнута, потому что, как уже выше сказано, Крымская армия была обеспечена продовольствием на весь 1855-й год. Преимущественно же потерпели мирные жители и иностранные негоцианты. Если можно в некоторой степени оправдать подобный способ действий обычным в войне правом — истреблять средства противника, то грабежи, насилия и убийства, совершенные англо-французскими мародёрами и союзниками их Турками, должны быть отмечены слезами и кровью невинных жертв в истории войны против России, которой войска, за сорок лет пред тем, исполняя завет своего Монарха, стояли на страже неприкосновенности Парижа.
Опасность, угрожавшая Таганрогу, прекратилась по удалении неприятельского флота, но военное начальство, предвидя возможность новых враждебных попыток, считало необходимым усилить оборону Азовского прибрежья. На 4-й день после бомбардирования, прибыли в Таганрог до 600 матросов, высаженных с пароходов, которые были истреблены неприятелем во время прорыва его в Азовское море. Батальон, сформированный из этих моряков, был поручен капитан-лейтенанту Ивкову. Несколько дней спустя, пришла в Таганрог резервная полубатарея капитана Савицкого, а в половине (конце) июня, на смену ее, донская 2-я легкая батарея. Как регулярным войскам, так и милиции, производились учения. На место учебного донского полка, потребованного в Новочеркаск, прибыли новые полки №№ 70, 74 и 76. Вообще же по берегу Азовского моря было расположено восемь донских полков (18).
В начале (в половине) июля, снова появилась у северных берегов Азовского моря неприятельская эскадра. 3-го (15-го), двенадцать пароходов открыли довольно сильную канонаду по Бердянску. Затем — неприятель бомбардировал несколько приморских селений, а 5-го (17-го) покушался на высадки у Бердянска и у селения Глафировки на Ейском лимане, но был отражен казаками, успев зажечь только несколько строений и хлебных амбаров. Еще неудачнее были нападения Союзников между Кривою Косою и Мариуполем, где есаул Тарасов, с частью сотни 66-го полка, защищая свой собственный поселок, встретил высадившихся с лодки неприятелей ружейным огнем, обратил их в бегство и, догнав в море, по колено в воде, изрубил собственноручно двух человек. Между тем большой пароход, приблизясь к берегу, осыпал казаков картечью, но не успел нанести им ни малейшего вреда (19).
6-го (18-го) июля, неприятельские суда снова подошли к Таганрогу. С этого дня, в продолжении двух с половиною недель, постоянно несколько пароходов громили город, ежедневно выпуская от двадцати до ста и более выстрелов. Вечером 9-го (21-го) июля, в субботу, во время всенощного бдения в соборе Успения Богородицы, 92-х-фунтовое ядро попало в алтарь и сильно ушибло осыпавшеюся штукатуркою одного из священников, стоявшего там на молитве. Другой священник, совершавший богослужение, приказал диакону произнести, с коленопреклонением народа, обычную при нашествии врагов молитву; никто не вышел из церкви до окончания всенощной службы.
Поутру 12-го (24-го) июля, один из английских пароходов сел на мель близ Кривой Косы, в 60-ти верстах от Таганрога. Командир Донского № 70-го полка, донося о том генералу Краснову, просил прислать ему два орудия, а между тем казаки открыли ружейный огонь по матросам неприятельского парохода, с которого отвечали пулями и картечью. В восемь часов утра, появился другой пароход, который, по величине своей, не имея возможности подойти к берегу, остановился в расстоянии около полуверсты и стал осыпать казаков гранатами и картечью, но, несмотря на то, экипаж стоявшего на мели парохода, потеряв надежду на его спасение, зажег его и ушел в шлюпках на большой пароход. Несколько охотников, вызванных из казачьих команд, бросились в воду и доплыли до брошенного неприятелем парохода, где нашли флаги неснятыми, орудия не заклепанными, и даже сигнальные книги, брошенные при поспешном уходе английского экипажа.
Подполковник Македонский, прибыв с орудиями, когда пароход был уже взят казаками, немедленно приступил к снятию с него орудий. Две 24-х-фунтовые карронады были вытащены на берег и отправлены в Таганрог; хотели также увезти с парохода 92-х-фунтовую бомбическую пушку и паровую машину; но когда, 15-го (27-го) июля, прибыл для этого из Таганрога морского ведомства подполковник Вердеман, с слесарями, водолазами и инструментами, внезапно появились два неприятельских парохода, которые открыли сильный огонь по нашим рабочим и заставили их удалиться на берег. По истреблении почти всех домов и рыбных заводов на Кривой Косе, неприятельская флотилия отплыла к Таганрогу, 22-го июля (3-го августа), а, между тем, затонувший пароход залило водою, так что с берега почти не было его видно. В следующие четыре дня, неприятель бомбардировал Таганрог и Новомариинское селение, принадлежащее г. Бенардаки, а 28-го июля (9-го августа), вся неприятельская флотилия, крейсировавшая вдоль северного прибрежья в Азовском море, прошла мимо Мариуполя и скрылась в отдалении. В продолжении июльской экспедиции, неприятель, истратив много пороха, успел сжечь только немногие из наших поселений, а все высадки его, произведенные с целью истребления и грабежа домов мирных жителей, были отражаемы с успехом казаками (20).
В первых числах (в половине) августа, таганрогский отряд был усилен сводною резервною бригадою, в составе шести батальонов, под начальством генерал-майора фон-Лейна. Из Ростова, по распоряжению начальства Донского войска, были доставлены восемь 24-х-фунтовых карронад. Тогда же приступлено к постройке лафетов для этих орудий и к сооружению батарей. Инженерными работами заведывал командир донской № 2-го батареи, подполковник Донцов, причем в вооружении их содействовал ему донской артиллерии сотник Краснов, а приготовлением лафетов занимался помощник городского архитектора Трусов. В течении трех недель все батареи были построены и вооружены орудиями, командование коими поручено сотнику Краснову.
Поутру 19-го (31-го) августа, неприятель в третий раз появился под Таганрогом. Три парохода стали на рейде, а один из них, приблизясь к Воронцовской пристани, открыл по городу пальбу, на которую наши ближайшие батареи отвечали столь удачно, что неприятельский пароход был принужден удалиться.
В тот же день, три парохода, подойдя к поселку Кирпичеву, открыли по нем сильный огонь. Владелец поселка, есаул Тарасов, предвидя намерение неприятеля сделать высадку, скрыл в тенистом саду, в полуверсте от Кирпичева. свою спешенную сотню. После довольно продолжительного обстреливания поселка. Англичане выслали к берегу шлюпки и высадили до 80-ти матросов, под командою двух офицеров, которые успели зажечь три крестьянские избы. Но как только неприятель подошел к саду, где была скрыта засада, казаки сделали несколько выстрелов и кинулись на высадившихся матросов, которые, не ожидая нападения, обратились в бегство к берегу. Казаки ранили несколько человек шашками, отрезали путь двум офицерам и одному матросу и захватили их в плен, вытащив из болотистого ручья, в который они попали, ища спасения. Пленные, совершенно измокшие, испачканные в грязи, были приведены в дом Тарасова, где дали им чистое белье и платье и угостили чаем, пуншем и обедом. Англичане, захваченные не в бою, а как зажигатели, сознавались впоследствии, что они, вместо угощения, ожидали себе верной смерти. Не менее радушно они были приняты полковым командиром, подполковником Кастрюковым. Весть о предстоявшем прибытии в Таганрог мгновенно распространилась и побудила собраться на улице против квартиры походного атамана до тысячи человек.
Генерал Краснов, зная озлобление таганрогских жителей против Англичан, счел нужным напомнить народу о христианской обязанности сострадания к несчастным; но вскоре оказалось, что пленные, вместо оскорблений, были приняты весьма радушно и снабжены всем нужным. Несколько дней спустя, подходили к Таганрогу неприятельские пароходы, которые бросали в город огромные ядра и бомбы, но не причинили большого вреда. Затем, в продолжении почти полутора месяца, Союзники прекратили свои покушения против северного Азовского прибрежья (21).
8-го (20-го) сентября, генерал Врангель, находясь у Аргина, получил донесение, что неприятель, выйдя из Керчи, занял сел. Сеит-Эли и Сарай-мил. Начальник авангарда, генерал-майор Сухотин выслал на встречу неприятелю разъезды, поддержанные отрядами от Сводного Черноморского конного и Донского № 56-го полков. Казаки обратили в бегство неприятельскую кавалерию и захватили в плен 22-ва английских гусара и 3-х африканских конных егерей.
Последующие действия неприятеля. в восточной части Крыма и Черномории, состояли в бомбардировании и сожжении Ейска и разорении Тамани и Фанагории.
7-го (19-го) октября, по получении сведений о прибытии в Керчь неприятельских подкреплений, в числе 10-ти тыс. человек, посланы были, на усиление керченского отряда, в сел. Колеч-Мечит, 2-я бригада 7-й резервной пехотной дивизии, с батарейною № 2-го батареею 7-й артиллерийской бригады, и две дружины калужского ополчения, а Генический отряд, генерал-майора Вагнера, усилен тремя дружинами тульского ополчения (22).
Приложения к главе XXX.[править]
(1) Тотлебен. — Rustow. Der Krieg gegen Russlаnd. I. 293—295.
(2) Тотлебен.
(3) Состав отряда в восточной части Крыма показан в Приложении к предыдущей главе.
(4) Состав Союзных войск, участвовавших в экспедиции:
французская дивизия генерала д’Отмара (полки: 19-й, 26-й, 39-й и 74-й линейные, 5-й стрелковый батальон; три полевые и одна ракетная батарея), в числе до 7,000 человек с 18-ю орудиями; английская бригада шотландских горцев генерала Камерона с полуэскадроном гусар и одною батареей, в числе 3-х тысяч человек с 6-ю орудиями; турецкая дивизия Решид-паши, в числе 5-ти тысяч человек. Guerin. II. 229. —Weigelt. Die Belаgerung von Sebаstopol. Перев. Безака. 201.
(5) Состав войск, собранных у Камыш-Буруна: Керченского батальона внутренней стражи 2 роты; Черноморский казачий № 5-го батальон — 4 роты; Черноморского Казачьего № 9-го батальона — 3 роты; Черноморской казачьей № 11 батареи — 4 орудия.
(6) Журнал военных действий в Крыму.
(7) Журнал военных действий в Крыму. — Rustow. I. 298—299. Guerin. II. 231—232.
(8) Журнал военных действий. —Тотлебен. — Rustow.
(9) Guerin. II. 235—236.
(10) Журнал военных действий.
(11) Донесения подполковника князя Лобанова-Ростовского.
(12) И. Краснов. Оборона Таганрога и берегов Азовского моря в 1855 году. Военн. Сборн. 1862, № 8. Стран. 251—254.
(13) Донесения генерала Краснова и подполковника князя Лобанова-Ростовского. — Журнал военных действий.
(14) Донесения генерала Краснова. — Guerin. II. 239—241. — И. Краснов. 257—259 и 261—262.
(15) Guerin. II. 241—242. — И. Краснов. 268—270.
(16) Bаzаncourt. L’expedition de Crimee. Mаrinе. II. 116
(17) Тотлебен.
(18) И. Краснов. Оборона Таганрога и берегов Азовского моря. 270—272.
(19) Журнал военных действий.
(20) И. Краснов. 280—289.
(21) И. Краснов. 291—299.
(22) Журнал военных действий.
Глава XXXI.
Штурм передовых укреплений левого фланга оборонительной линии. Отбитие штурма на Корабельную сторону.[править]
По взятии Французами наших ложементов у кладбища, генерал Пелисье немедленно приступил к исполнению своего плана действий, состоявшего в том, чтобы, обеспечив от нападения левое крыло Союзной армии, повести главную атаку на бастион Корнилова. Овладение этим пунктом, по мнению французского главнокомандующего и начальника инженеров Ниеля, могло доставить более решительный результат, нежели взятие 4-го бастиона и редута Шварца, от которых передовые работы Французов уже находились в весьма близком расстоянии (от 4-го бастиона в 35-ти, а от редута Шварца — в 56-ти саженях). При исполнении нового плана действий, надлежало Союзникам сперва овладеть укреплениями впереди нашего левого фланга, Селенгинским и Волынским редутами и Камчатским люнетом, и потом вести трудную атаку на сильно-укрепленный Малахов курган. Но все это не остановило настойчивого Пелисье.
После нескольких рекогносцировок, произведенных к сел. Чоргуну, во второй половине мая (в начале июня), он направил сильные отряды к реке Черной. В это время, главные силы наши в поле стояли на Инкерманских и Мекензиевых высотах. Впереди их, у Чоргуна, были расположены 4 батальона Лейб-Бородинского полка с одною ротою 6-го стрелкового батальона, 2 эскадрона гусарского Князя Николая Максимилиановича (Киевского) полка, семь донских сотен и 5 рот Греческого легиона, а в Байдарскую долину высланы 8 сотен 5б-го и 57-го донских казачьих полков.
22-го мая (3-го июня), отряд генерала Морриса, в составе пехотной дивизии Канробера и кавалерийской д’Алонвиля, с двумя конными и одною горною батареями, перейдя через Черную в брод у сел. Чоргуна и по каменному мосту у Трактира, заняли деревню Варнутку и двинулись к селениям Байдары и Биюк-Мискомии, откуда казачьи посты 56-го полка отступили к Уркусте (Риукаста). По занятии Байдары, куда направилась также сардинская дивизия генерала Ла-Мармора, часть французской кавалерии была выслана для обозрения к Форосскому проходу, по дороге в Ялту, а затем Союзные войска, оставя посты впереди Чоргуна и моста у Трактира, отошли обратно на Федюхины высоты (1).
Начальники Союзных войск, предвидя затруднения, которые были неизбежны при атаке наших передовых укреплений левого фланга, и в особенности Камчатского люнета, отстоявшего от головных работ атакующего около двухсот сажен и прикрытого двойною линией контр-апрошей, предлагали, для облегчения этой атаки, произвести, одновременно с нею, нападение на Городскую сторону.
Некоторые из генералов считали нужным, на случай успеха предположенной атаки, приготовить средства для неотлагательного штурма Малахова кур-Гана. Но Пелисье решился штурмовать передовые укрепления прямо, без всяких демонстраций, и на первый раз ограничиться взятием редутов и люнета. Нападение, назначенное на 26-е мая (7-е июня), было поручено генералу Боске, с дивизиями рана, Дюлака, Каму и Брюнё, 2-го корпуса (2). На основании общей диспозиции для штурма, генерал Майран должен был овладеть Килен-балочными редутами (les Ouvrages Blancs), разделив для атаки войска своей дивизии на две колонны, из коих правая, под начальством генерала Лаваранда, была назначена для нападения на Волынский редут, а левая — генерала Фальи (Failly) — против Селенгинского редута (3). Дивизия Дюлака, в составе восьми батальонов (4), должна была находиться в резерве, а по одному батальону 61-го и 97-го полков — направиться по дну Килен-балки, в обход наших войск, занимавших редуты. Атака Камчатского люнета была поручена дивизии генерала Каму: для штурма назначены шесть баталионов бригады Вимпфена, в резерв им — пять батальонов бригады Верже (5); а для поддержания атаки — генерал Брюне, с 9-ю батальонами своей дивизии, получил приказание расположиться в Доковом овраге (6). Таким образом, для нападения на передовые укрепления левого фланга нашей оборонительной линии, были назначены четыре дивизии корпуса Боске, в составе 39-ти батальонов. Кроме того, две тысячи Англичан, различных полков 2-й и легкой дивизий, под начальством полковника Ширлея, должны были штурмовать завалы впереди 3-го бастиона. Наконец, в общем резерве, к северо-востоку от редута Виктории, находилась турецкая дивизия Османа-паши, в числе от 7-ми до 8-ми тысяч человек.
Вообще же против наших передовых укреплений было направлено до 40 тыс. человек. Положено произвести нападение в 6 1/2 часов пополудни, чтобы, овладев укреплениями засветло, утвердиться в них в продолжении ночи (7).
25-го мая (6-го июня), накануне штурма, на наших сухопутных укреплениях Южной стороны находилось для борьбы с осадными батареями 571 орудие, а для фланговой и внутренней обороны — 603, всего же 1,174 орудия, следовательно, со времени второго усиленного бомбардирования, вооружение Севастополя было усилено 176-ю орудиями. Со стороны же неприятеля, вооружение осадных батарей, увеличенное на 144 орудия, возросло до 588 орудий, из коих 544 назначались для действия по укреплениям Южной стороны, а остальные — частью для бомбардирования города, рейда и Северной стороны, частью же для действия по вылазкам (8).
В это время гарнизон Южной стороны состоял из 60-ти батальонов пехоты и 2 1/2 батальонов сапер, всего же из 36-ти тысяч штыков, с 20-ю полевыми орудиями. На правой (Городской оборонительной линии, по близости неприятельских подступов к 4-му бастиону, редуту Шварца и 5-му бастиону, положено иметь большее число войск, именно 35 батальонов с 8-ю орудиями, а на левой (Корабельной) — 22 батальона с 12-ю орудиями; 2 баталиона находились на береговых батареях; 4-й же стрелковый и саперные батальоны были размещены по всем укреплениям.
Войска, оборонявшие Корабельную сторону, в числе до 16-ти тысяч человек, с 14-го (26-го) мая находились под начальством генерал-лейтенанта Жабокритского и, по предложению его, были расположены 26-го мая (7-го июня) следующим образом:
На 3-м отделении: 6 батальонов, в числе 4,670 челов. (по 2 батальона Камчатского и Охотского и по одному резервному Волынского и Минского полков). Из них, ночью: 1 1/2 батальона Камчатских составляли гарнизон 8-го бастиона; остальные две роты того же полка — находились в цепи на левом фланге отделения; две роты и 60 штуцерных Охотского полка — у батареи на Пересыпи; две роты — в цепи на правом фланге; две роты — прикрывали все штурмовые батареи и стенку; две остальные роты — оставались в резерве. Один из резервных батальонов занимал средние ложементы; другой находился на работе, или в резерве. В случае штурма, все роты, рассыпанные в цепи, и батальон, занимающий ложементы, должны были отступать к батареям Будищева и Яновского и к Пересыпи.
Днем, все войска 8-го отделения, кроме рабочих и штуцерных, занимающих ложементы, и двух рот резерва, находились в Александровских казармах.
На 4-м отделении: 10 батальонов, в числе 7,137 человек (4 батальона Полтавского и по два — Дибича-Забалканского [Черниговского], Владимирского и Суздальского полков). Из них, ночью: в траншеях перед Камчатским люнетом — 2 батальона; в Камчатском люнете — 1 1/2 батальона; на бастионе Корнилова — 1 1/2 батальона; на батареях Докова оврага — две роты; в траншее между бастионами Корнилова и 2-м — один батальон; на 2-м бастионе — две роты; в главном резерве — три батальона.
Днем, все войска 4-го отделения, кроме штуцерных, рассыпанных в передовых траншеях, одного батальона в Камчатском люнете и одного на работе в бастионе Корнилова, отдыхали в домах и казармах Корабельной слободки.
На 5-м отделении: 6 батальонов, в числе 3,879 человек (Муромский полк и два батальона графа Забалканского [Черниговского] полка). Из них ночью: в цепи — один батальон: на Волынском и Селенгинском редутах — по одному баталиону и в резервах за ними — также по одному батальону; на работе — один батальон, который, по тревоге, должен был стать между редутами.
Днем, в редутах оставалось по две роты, а в резерве, у бухты, один батальон; остальные же четыре отдыхали в Ушаковой балке (9).
Таким образом — днем, для обороны Килен-балочных редутов и Камчатского люнета, оставались всего-на-все 5 1/2 батальонов и штуцерные, в числе около 3,500 человек.
25-го мая (6-го июня), с наших наблюдательных постов был замечен сбор войск в неприятельских траншеях; дезертиры еще прежде доносили о намерении Союзников штурмовать редуты и Камчатский люнет. Но войска в редутах и люнете не были усилены. В три часа пополудни, неприятель открыл по нашим передовым укреплениям огонь из 500 орудий, на который сильно отвечала Севастопольская артиллерия. У нас подбито несколько орудий, а у Французов чувствительно пострадали батареи, действовавшие против Волынского редута, и взорваны два пороховых погреба. с ночи, неприятель стал усиленно бомбардировать город и произвел несколько пожаров, а к утру наши укрепления были исправлены и подбитые орудия заменены другими.
26-го мая (7-го июня), возобновилась канонада, сперва по укреплениям Корабельной, а потом и по Городской стороне. Генерал Жабокритский рапортовался больным и отправился на Северную сторону; а назначенный снова начальником войск Корабельной стороны, генерал Хрулев едва успел принять меры для усиления гарнизонов на передовых укреплениях, как неприятель повел на них штурм.
В пять часов пополудни, генерал Пелисье со всем своим штабом приехал на редут Викторию, одновременно с прибытием генерала Боске на Ланкастрову батарею и лорда Раглана на высоту между Лабораторною и Сарандинакиною балками. В половине седьмого взлетели несколько ракет с редута Виктории: это был сигнал к штурму.
Тогда же Хрулев, прискакав на Малахов курган, направил к передовой линии укреплений резервы из Корабельной слободки и послал за подкреплениями на Городскую сторону.
Колонна генерала Лаваранда, стоявшая до начала штурма всего в трехстах шагах от Волынского редута, устремилась к нему под сильным картечным огнем столь быстро, что наша пехота успела сделать по наступавшему неприятелю едва несколько выстрелов; Французы почти без потерь перешли через ров и ворвались в редут чрез амбразуры и бреши. Колонна же генерала де Фальи, которой до Селенгинского редута надлежало пройти около пятисот шагов, двинулась на штурм несколько позже. Неприятель, пользуясь малочисленностью гарнизонов в обоих редутах, состоявших всего-на-все из одного батальона Муромского полка, в числе 450 человек, атаковал их восемью батальонами; но, несмотря на то, храбрые Муромцы, в рукопашной схватке, оказали отчаянное сопротивление, нанесли Французам чувствительный урон и отошли к Забалканской батарее только тогда, когда потеряли большую часть сражавшихся людей. Здесь убиты: комендант обоих редутов капитан-лейтенант Шестаков и батальонный командир майор Беляев.
По достижении Забалканской батареи, остальные люди Муромского батальона были поддержаны находившимся вблизи другим батальоном того же полка. Но это подкрепление не остановило неприятеля, усиленного всею дивизией Дюлака. Французы овладели батареей и преследовали наш отряд к Килен-бухте, поражая Муромцев ружейными выстрелами и картечью из двух горных гаубиц, которые солдаты тащили на лямках.
Спустя полчаса, два остальные батальона Муромского полка, стоявшие в Ушаковой балке, перейдя через мост на Килен-бухте, стали подниматься на крутой берег, но в это самое время были атакованы с фронта и фланга Французами и, понеся огромный урон, едва успели пробиться штыками обратно к мосту и отступили на 1-й бастион. Неприятель, увлеченный успехом, преследовал наши войска по пятам, пока был остановлен картечью 5-й легкой батареи 11-й артиллерийской бригады, выдвинутой из резерва, по приказанию Хрулева, и расположенной между 1-м и 2-м бастионами.
Между тем подошли из Ушаковой балки на 1-й бастион два батальона графа Забалканского (Черниговского) полка и прибыл 3-й батальон Полтавского полка, под начальством полкового командира князя Урусова (Сергия Семен.), который, присоединив к своему батальону охотников от Муромского и Забалканского полков, перешел через Килен-балку, рассеял Французов, рассыпавшихся в цепи за мостом, и овладел Забалканскою батареей. Здесь был убит начальник войск, оборонявших передовые укрепления, генерал-майор Тимофеев, осколком гранаты, поразившим его в голову, и в батальоне князя Урусова из 500 человек выбыло 250. При отступлении неприятеля была захвачена одна из его гаубиц.
Одновременно с этими действиями, Французы штурмовали Камчатский люнет.
Туда, около шести часов вечера, предвидя угрожавшую опасность, прибыл Нахимов. Оставя свою лошадь у горжи, адмирал пошел вдоль фасов, как вдруг раздался крик «штурм», и три французские колонны, выбив наших стрелков ив контр-апрошей, устремились на люнет. Нахимов приказал ударить тревогу. Артиллеристы бросились к орудиям, а пехота 4-го батальона Полтавского полка, в числе всего 350-ти человек, поспешно выстроилась на банкетах. Но едва лишь было сделано по неприятелю два картечных выстрела, как алжирские стрелки правой французской колонны заняли нашу батарею в четыре орудия, влево от люнета. Полковник Брансион, с 50-м линейным полком, в средней колонне, перейдя через полузасыпанный ров, устремился с фронта сквозь амбразуры в люнет. Сам Нахимов, окруженный неприятелями, подвергался крайней опасности. Одетый, по обыкновению, в сюртуке с эполетами, он едва не был захвачен в плен и спасся только благодаря усилиям моряков и Полтавцев, которые, составя кругом его стальную ограду, неоднократно кидались в штыки и выручили обожаемого ими начальника. Здесь были убиты батальонный командир майор Щепетильников и многие офицеры. Вслед затем и зуавы левой французской колонны пошли на штурм правого фаса люнета. Несмотря на огромное превосходство в числе Французов, Полтавцы продолжали обороняться, и только появление неприятеля в тылу нашего люнета заставило горсть храбрых отступить за куртину между Малаховым курганом и 2-м бастионом. Французы быстро преследовали их, но были остановлены почти у самого рва бастиона Корнилова картечью с оборонительной линии; здесь пали в числе их: полковник Брансион и подполковник Леблан. Нескольким смельчакам удалось перейти через неглубокий ров и взлезть на вал бастиона; но все они погибли; остальные, в совершенном расстройстве, частью бежали, частью залегли в каменоломнях впереди Малахова кургана и стреляли оттуда по нашим амбразурам. Тогда же неприятель обратил огонь своих батарей преимущественно на бастион Корнилова и прочие укрепления, могшие действовать по Камчатскому люнету.
На укреплениях Малахова кургана тогда было очень мало войск, и если бы Французы штурмовали его вслед за взятием Камчатского люнета, то, по всей вероятности, овладели бы бастионом Корнилова и соседственными батареями. Но вскоре затем стали прибывать наши резервы: первым пришел 2-й Владимирский баталион, а потом сам Хрулев привел: два баталиона графа Забалканского (Черниговского) полка, под командою подполковника Трунова, два Суздальских батальона, полковника Дарагана, и два Полтавских, подполковника князя Урусова. Войска эти были направлены двумя колоннами, частью прямо на Камчатский люнет, частью влево, между люнетом и Килен-балкою. Правая колонна почти без сопротивления заняла люнет, а левая, пройдя мимо по пятам уходившего неприятеля, овладела всеми передовыми контр-апрошами, причем было захвачено в плен нашими войсками более трехсот человек (10).
По отбитии Камчатского люнета, генерал Хрулев отправился туда, где неприятель одержал наибольшие успехи — за Килен-балку, и послал в помощь находившимся там войскам подполковника князя Урусова с одним из батальонов Полтавского полка. Но, между тем, генерал Боске, решась снова штурмовать люнет, сосредоточил на этот пункт жестокий перекрестный огонь со всех ближайших батарей, и, когда занимавшие люнет наши войска были расстроены и ослаблены, произвел нападение обеими бригадами дивизии Каму, поддержав их дивизией генерала Брюне. Потеряв большую часть начальников, защитники люнета, были принуждены уступить несравненно сильнейшему неприятелю и отойти за куртину между Корниловым и 2-м бастионами. На этот раз французские войска не отважились преследовать отступавших, а провожали их довольно частым ружейным огнем (11).
Только лишь тогда, когда Французы появились в первый раз на бруствере Камчатского люнета, Англичане решились атаковать контр-апроши у Каменоломни, впереди 8-го бастиона. Полковник Ширлей, с отрядом в 400 человек, поддержанным сильными резервами, кинулся на контр-апроши, занятые штуцерными и одною ротою Камчатского полка, в числе около 200 человек. Завязался упорный рукопашный бой, после которого Камчатцы, потеряв двух офицеров и половину нижних чинов, отошли на 8-й бастион. Англичане не преследовали их, а приблизясь к бастиону, залегли за местными прикрытиями и стреляли в амбразуры наших укреплений, пока сильный картечный огонь с оборонительной линии заставил неприятельских стрелков отступить в каменоломни. Чтобы выбить их оттуда, высланы были три роты 1-го батальона Камчатского полка и две роты резервных баталионов Волынского и Минского полков, под начальством капитана 1-го ранга Будищева, Несмотря на сильный огонь, обращенный на них неприятелем, они выбили Англичан из контр-апрошей, но в это самое время Будищев был ранен и захвачен в плен, а командир Камчатского баталиона майор Хоменко убит. Отряд, лишенный начальников и подавшийся несколько назад, был остановлен и приведен в порядок капитаном 8-го саперного батальона Рейтлингером, который снова атаковал английские войска, опрокинул их и выручил Будищева, но сам был ранен в голову, после чего наши роты отступили на оборонительную линию. Уже гораздо позже, когда совсем стемнело, был выслан, для отбития контр-апрошей впереди 3-го бастиона, пришедший из города Волынский полк в однобатальонном составе, под начальством подполковника Смелкова. Волынцы два раза выбивали Англичан из контр-апрошей, но, потеряв много людей и в числе своего начальника, были принуждены отойти на оборонительную линию (12).
Выше уже сказано, что, по отбитии штурма на Камчатский люнет, генерал Хрулев отправился на левый фланг оборонительной линии. Сколько можно судить из несогласных между собою донесений наших частных начальников и из показаний Французов, подполковник Краевский, присланный с Городской стороны, с полком князя Варшавского (Орловским), в двухбаталионном составе, числом всего до 800 человек, спускаясь к мосту на Килен-балке, был встречен ружейным огнем Французов, залегших по сю сторону моста. В это самое время, прибывший туда Хрулев приказал Краевскому атаковать неприятеля. Французы были опрокинуты и преследованы по направлению к Селенгинскому редуту, что ввело в заблуждение князя Урусова, который донес генералу Хрулеву, что оба редута были отбиты нашими войсками. В сумерки, подошел с Городской стороны к Забалканской батарее четырехбатальонный Кременчугский полк. Между тем, Хрулев, получив донесение о взятии нашими войсками редутов, приказал князю Урусову принять команду над войсками за Килен-балкою: но как командир Кременчугского полка полковник Свищевский был старше его чином, то князь Урусов поехал на встречу ему к Забалканской батарее и сдав ему начальство, отправился к своему полку на Малахов курган. Там еще прежде генерал Хрулев, встретясь с адмиралом Нахимовым и генералом Тотлебеном, сообщил им об отбитии нашими войсками редутов. Но когда Тотлебен, усомнившись в достоверности этого известия, отправился за Килен-балку, то сам князь Урусов сознался, что он не знает наверно, в чьих руках находятся редуты, а полковник Свищевский был тяжело ранен, и потому бывшему коменданту Селенгинского редута, лейтенанту Скарятину было поручено отправиться, с командою моряков и ротою князя Варшавского полка, и разведать — кто занимает редуты. Скарятин подошел к Селенгинскому редуту так близко, что слышал там говор Французов. Таким образом генерал Тотлебен, убедившись в том, что редуты были в руках Французов, приказал: во 1-х, на Забалканской батарее расклепать орудия, расчистить амбразуры и открыть огонь по редутам, чтобы замедлить в них работы неприятеля, и во 2-х, Кременчугскому полку и батальонам графа Забалканского и Полтавскому остаться на позиции за Килен-балкою, а полку князя Варшавского и остаткам Муромского — отойти на 1-й бастион. Сам же Тотлебен возвратился на Малахов курган и до нес Хрулеву об окончательной потере редутов (13).
Ночью с 26-го на 27-е мая (с 7-го на 8-е июня), с обеих сторон производился сильный навесный огонь. Кроме того, редуты за Килен-балкою были обстреливаемы с пароходов Крым и Бессарабия (14).
Еще засветло (вечером), дежурный пароход Бессарабия успев придти в восточную часть рейда, сделал несколько выстрелов по местности, на которой происходила борьба; пароход Крым пришел туда еще несколько прежде Бессарабии; а пароход Владимир, на котором разводились пары антрацитом, успел пройти Килен-балку и стать на якорь у берега уже тогда, когда дело было кончено. Как на ближайшем берегу нельзя было на-верно узнать о положении дела и в чьих руках находились редуты, то командир парохода Владимир оставался на месте до утра 27-го мая (8-го июня), готовясь защищать с левого фланга Забалканскую батарею. Когда же, на рассвете, объяснилось, что неприятель овладел редутами за Килен-балкою и Камчатским люнетом, пароход Владимир отошел к северному берегу рейда (15).
Потери, понесенные обеими сторонами при штурме, были весьма значительны. У нас выбыло из фронта:
|
|
|
|
| |
| Убитыми |
1[править] |
4[править] |
34[править] |
900[править] |
| Ранеными |
|
12[править] |
89[править] |
|
| Контуженными |
|
5[править] |
28[править] |
652[править] |
| Без вести пропавш. |
|
|
2[править] |
247[править] |
Вообще же мы потеряли: 1 генерала, 21 штаб-офицера, 153-х обер-офицеров и 5,274-х нижних чинов. В числе убитых были: майор Хоменко, воспитанник Нежинского лицея, один из достойнейших офицеров нашей армии, и прапорщик Максимович, получивший в упорном рукопашном бою семь ран штыком и несколько ударов прикладом в голову (16). В оставленных неприятелю укреплениях находилось 73 орудия, большею часть негодных к употреблению (17).
Со стороны Французов:
|
|
| |
| Убитыми |
69[править] |
628[править] |
| Ранеными |
203[править] |
|
| Без вести пропавш. |
4[править] |
379[править] |
Англичане потеряли не менее 500 человек (19). Снарядов в оба дня, 25-го и 26-го мая (6-го и 7-го июня), выпущено: с нашей стороны 21 тысяча; у Французов около 30-ти тысяч; у Англичан более 14-ти тысяч (20).
Генерал Хрулев предполагал на следующее утро атаковать потерянные нами укрепления. С этою целью, начальник штаба Севастопольского гарнизона, князь Васильчиков уведомил запискою капитана 1-го ранга Бутакова о предстоявшем нападении на отбитые у нас редуты и просил содействия пароходов. Немедленно пароходы: Громоносец, Крым, Одесса, Владимир и Бессарабия стали в позиции против Килен-балки и открыли по Селенгинскому и Волынскому редутам огонь, на который отвечали французские батареи, направляя выстрелы исключительно по Владимиру. Между тем оказалось, что, для отбития наших укреплений, мы, даже взяв часть войск с Городской и Северной сторон, могли собрать не более 12-ти батальонов, большею частью расстроенных при обороне редутов. Этому отряду надлежало спуститься с 1-го бастиона, перейти через Килен-бухту и подняться на высоту под сильным огнем неприятельских батарей, и потом, судя по числу войск, сражавшихся с нами накануне, атаковать, по крайней мере, втрое сильнейший корпус Боске. Генерал Тотлебен, поставя на вид все эти обстоятельства, убедил Хрулева отказаться от предположенного им нападения, по отмене коего, все пароходы были отведены на северную сторону рейда (21).
На следующий день, генерал Лаваранд, вышедший из Волынского редута, для обозрения местности, был поражен ядром, снесшим ему голову (22).
Главною причиною потери нами передовых укреплений левого фланга было непомерное ослабление их гарнизонов. Выше уже сказано, что Селенгинский и Волынский редуты были заняты одним слабым батальоном, и что ближайший резерв их, из одного такого же батальона, стоял в Троицкой балке; главный же резерв, в составе 4-х баталионов, находился в Ушаковой балке, где он не только был удален от редутов на значительное расстояние, но совершенно разобщен от них глубокою и затруднительною для перехода Килен-балкою. Если наши укрепления, при слабых гарнизонах и при несвоевременном прибытии резервов, стоили неприятелю более 5-ти тысяч чело-век, то можно ли сомневаться в отбитии штурма, если бы, с самого начала, мы, имея весь резерв в Троицкой балке, встретили Французов шестью батальонами. Удержание в наших руках Килен-балочных редутов было необходимо, тем более, что, потеряв их, мы не имели возможности оставаться в Камчатском люнете, ежели бы нам даже удалось окончательно отбить его, потому что люнет, по занятии неприятелем редутов, подвергался перекрестному огню его батарей (23).
Несколько дней спустя, граф ф.-дер Остен-Сакен, вместе с генералом Тотлебеном, объехав передовую линию укреплений, обращался несколько раз к войскам с речью, в коей напоминал, что оборону Севастополя поручил им Сам Государь, что вся Россия на них смотрит, что Святая Православная Церковь надеется на. их защиту. «Я буду впереди вас, — сказал он — и, с Божией помощью, победим, или умрем все». Эти слова глубоко уважаемого начальника совершенно рассеяли невыгодное впечатление потери наших редутов.
Непосредственно после штурма передовых укреплений нашего левого фланга, князь Горчаков писал Государю:
«Положение мое начинает делаться отчаянным. 25-го неприятель открыл усиленную канонаду; мы отвечали ему с успехом и взорвали несколько пороховых погребов, а также засыпали много амбразур; ночью он произвел бомбардирование сильнейшее чем когда-либо; на другой день возобновил канонаду, а в и часов вечера повел на приступ три дивизии, не считая резервов, на контр-апрошные редуты наши: Камчатский, Селенгинский и Волынский. Бой завязался самый кровавый; но превосходство неприятеля было слишком велико, и нам удалось окончательно отбить только одну батарею между Селенгинским редутом и бастионом № 1. Неприятель понес огромный урон — действительно больший чем мы. Но числительное превосходство его столь несоразмерно, что потеря для него не чувствительна. Что наши дрались славно, доказательством тому: выбитие неприятеля из Камчатского редута, которым он овладел только после введения в дело свежих резервов; взятие до 275-ти пленных, в том числе 7-ми офицеров; взятие у неприятеля двух горных орудий, им в поле вывезенных, и наконец, овладение снова батареею по ту сторону Килен-балки. Но какая от этого польза? Редуты с 50-ю орудиями, хотя большею частью и заклепанными, остались в руках неприятеля, и, что всего хуже, через несколько дней он устроит на них, или около, батареи, которые пресекут всякое дневное, а, может быть, и ночное сообщение по бухте; наконец — у меня с имеющимся и ожидаемым порохом не более 135,000 выстрелов по 6-е июня, а там порох будет подходить весьма малыми количествами; этого менее чем на 10 дней, если отвечать огню неприятеля хотя в умеренной соразмерности.
Теперь я думаю об одном только, как оставить Севастополь, не понеся непомерного, может быть более 20 тысяч урона. О кораблях и артиллерии и помышлять нельзя, чтобы их спасти. Ужасно подумать.
Всемилостивейший Государь! Прибыв сюда, тому восемь недель назад, я застал неприятеля превосходного числом, в неприступной, с тыла укрепленной позиции, охватывающего город своими апрошами и редутами, по всему объему его, и находящегося уже в 60-ти саженях от 4-го бастиона. Теперь, после 8-ми недель утомительнейшей осады, после выдержания неслыханного бомбардирования. причинившего нам огромную потерю в людях, и особенно в штаб и обер-офицерах, я вижу неприятеля снова усилившегося и беспрестанно продолжающего получать новые подкрепления. Он угрожает прервать сообщения по бухте; пороху у меня на десять дней. Я в невозможности более защищать этот несчастный город.
Государь, будьте милостивы и справедливы! Отъезжая сюда, я знал, что обречен на гибель, и не скрыл это перед лицом Вашим. В надежде на какой-либо неожиданный оборот, я должен был упорствовать до крайности; но теперь она настала; мне нечего мыслить о другом, как о том: как вывести остатки храбрых Севастопольских защитников, не подвергнув более половины их гибели. Но и в этом мало надежды. Одно, в чем не теряю я надежды, это то, что может быть отстою полуостров. Бог и Ваше Величество свидетели, что во всем этом не моя вина» (24).
Государь Император удостоил князя Горчакова следующим отзывом:
«…Из последнего телеграфического донесения вашего, от 31-го числа, Я усмотрел, что неприятель ограничивался покуда перестроением одного только Камчатского люнета, и по словам адъют. Олсуфьева можно полагать, что, с усилением наших батарей на Северной стороне, ему трудно будет укрепиться на Инкерманских высотах; по сему Я еще не теряю надежды, что, с Божиею помощью, можно будет вам удержаться, по крайней мере, до прихода 7-й дивизии.
Если же, по воле Всевышнего, Севастополю суждено пасть, то Я вполне на вас надеюсь, что, со вновь прибывающими к вам тремя дивизиями, вам удастся отстоять Крымский полуостров.
Защитники Севастополя, после 9-ти-месячиой небывалой осады покрыли себя неувядаемою славой,
неслыханною в военной истории; вы, с вашей стороны, сделали все, что человечески было возможно; в этом отдаст вам справедливость вся Россия и вся Европа; следовательно, повторяю вам, что Я уже вам писал, совесть ваша может быть спокойна.
Уповайте на Бога и не забывайте, что с потерею Севастополя еще не все потеряно. Может быть суждено вам в открытом поле нанести врагам нашим решительный удар.
…Поручаю вам поблагодарить наших молодцов за бой 26-го числа; скажите им, что Я в них уверен, от генерала до солдата, что они не посрамят чести русской» (25).
Последующее вскоре затем событие — поражение неприятеля под стенами Севастополя, 6-го (18-го) июня, совершенно оправдало надежды Российского Монарха.
По взятии наших передовых укреплений Союзниками, они тотчас приступили к переделке их. Контр-апрошную линию перед Камчатским люнетом Французы обратили в 3-ю параллель, а траншеи по обе стороны люнета — в 4-ю параллель; впоследствии же вывели летучею сапою, в расстоянии около 200 сажен от Малахова кургана и около 250 сажен от 2-го бастиона, 5-ую параллель, длиною в 250 сажен, и устроили сообщения параллелей с своими траншеями. Вместе с тем, к 5-му (17-му) июня, они возвели в люнете четыре батареи и вооружили их 28-ю орудиями. На Килен-балочной высоте, Селенгинский редут был окружен параллелью-анвелопою, в расстоянии около 400 сажен от исходящего угла 2-го бастиона и 500 сажен от исходящего угла 1-го бастиона, и устроены сообщения, как между редутами, так и с задними траншеями. В Селенгинском редуте сооружены две батареи, вооруженные 18-ю орудиями; а в Волынском редуте — также две, вооруженные 6-ю орудиями.
Со стороны английской атаки, по перестройке каменоломней, траншеи были подвинуты вперед на расстояние около 115-ти сажен от 3-го бастиона; а в конце мая (11-го июня), в параллели у каменоломней, заложены две батареи для 19-ти орудий (26).
В левой французской атаке, было построено на Херсонесе и близ кладбища пять батарей, вооруженных 25-ю орудиями, преимущественно для действия по 6-му и 5-му бастионам. Траншеи несколько подвинулись вперед и находились, 5-го (17-го) июня, в расстоянии 28-ми сажен от исходящего угла 4-го бастиона и 42-х сажен от 5-го бастиона (27).
С нашей стороны, дальнейшее удержание Забалканской батареи признано бесполезным, по близости неприятеля, занимавшего редуты, и затруднительности сообщения с оборонительною линией, а потому, в ночи с 27-го на 28-е мая (с 8-го на 9-е июня), батарея была нами оставлена, орудия с нее сброшены в бухту, а прислуга и прикрытие переведены на 1-й бастион. Тогда же мост на Килен-бухте снят и отведен в Южную бухту (28).
Неприятель продолжал усиленно бомбардировать Корабельную сторону, и в особенности Малахов курган и 3-й бастион. С 25-го по 29-е мая (с 6-го по 10-е июня). включительно, в течении пяти суток, атакующий выпустил более 90 тысяч зарядов, именно: Англичане около 82-х тысяч, а Французы более 60-ти тысяч. С нашей же стороны снова оказался недостаток в порохе, и потому начальник гарнизона граф Сакен приказал сократить расход зарядов в такой степени, чтобы производить из каждого орудия не более сорока выстрелов в сутки. Вообще же в помянутое время нами выпущено около 40 тысяч зарядов. С 80-го же мая по 4-е июня (с 11-го по 16-е июня), неприятель ослабил огонь, что дозволило и нам ограничить стрельбу, производя ежедневно всего около 1,500 выстрелов. В продолжении пятисуточного бомбардирования, мы теряли от неприятельского огня ежедневно около 700 человек; в следующие три дня по 150-ти, а в последние три — от 70-ти до 90 человек (29).
28-го мая (9-го июня), Союзники выставили на Селенгинском редуте переговорный флаг и предложили перемирие, в ответ на что появились с нашей стороны такие же сигналы на бастионе Корнилова и на 3-м бастионе. Перемирие, условленное для уборки тел, продолжалось от полудня до 6-ти часов вечера (30).
Для пополнения убыли, понесенной Севастопольским гарнизоном, были переведены с Северной стороны на Корабельную три батальона Брянского и два батальона Селенгинского полков (около 3,000 чел.), а на Городскую — Украинский и Одесский полки (4,000 чел.); с Южной стороны на Северную переведен Волынский полк в однобатальонном составе (31).
Занятие неприятелем передовых укреплений левого фланга нашей оборонительной линии, угрожавшее штурмом Корабельной части, заставило нас обратить преимущественно внимание на усиление пространства между рейдом и Доковым оврагом. С этою целью, на левом фланге была сооружена большая батарея (так назыв. Парижская), служившая продолжением прежнего 1-го бастиона, за которою находилась оборонительная казарма в виде редюита. Для усиления огня осадных батарей, в разных местах оборонительной линии, были прорезаны амбразуры, некоторые части линии приспособлены к вооружению артиллерией и установлены орудия значительного калибра. При этом было сосредоточено на Камчатский люнет 39, а на осадные батареи Килен-балочной высоты — с оборонительной линии 27 и с Северной стороны 21 орудие. Последние, впрочем, действовали на расстояние более тысячи сажен. На случай штурма, в разных местах оборонительной линии были насыпаны барбеты для полевых орудий. Усилена внутренняя оборона укреплений, как устройством новых батарей, так и присыпкою банкетов к траверсам и блиндажам. Важнейшая же работа, в это время, состояла в сооружении на Корабельной стороне общего ретраншамента, который, кроме внутренней обороны всей левой части оборонительной линии, должен был служить для закрытого помещения ближайших резервов и для доставления фланговой обороны Малахову кургану. Этот ретраншамент, примыкая правым флангом к морским казармам, был направлен чрез Доков овраг к горже Корнилова бастиона, а оттуда сперва параллельно оборонительной линии до 2-го бастиона, и далее, над левым берегом Ушаковой балки, до рейда. Для устройства ретраншамента, первоначально, по всему протяжению его, был сложен из камня насухо завал, к которому присыпали постепенно с обеих сторон приносную землю, а потом, присыпкою банкетов и барбетов, приспособили его к ружейной и артиллерийской обороне.
Для усиления обороны Городской стороны, на люнете Белкина и смежной батарее прибавлено шесть 24-х-фунтовых пушек.
По всей оборонительной линии очищены рвы, исправлены мерлоны, блиндажи, траверсы и проч. (32).
Для большего удобства обороны левого фланга оборонительной линии, 4-е отделение было разделено на два: 4-е и 5-е. 4-е, оставшись под начальством капитана 1-го ранга Юрковского, состояло из Малахова кургана и части линии от Докова оврага до выхода в куртине между бастионами Корниловым и 2-м. 5-е же, под начальством капитана 1-го ранга Павла Александровича Перелешина 2-го, заключало в себе 1-й и 2-й бастионы с прилежащими к ним частями оборонительной линии.
Осадные батареи были вооружены к 5-му (17-му) июня 587-ю орудиями (421 франц. и 166 англ.), из коих 548 могли действовать по оборонительной линии, а прочие 39 — как по рейду и Северной стороне, так и против вылазок.
На оборонительной же линии к тому времени находилось 1129 орудий; из них были назначены: 549 для действия по осадным батареям; 319 для обстреливания лощин и оврагов и для фланкирования укреплений и 261 для внутренней обороны. Но, при равенстве числа орудий для артиллерийской борьбы, на стороне атакующего было решительное превосходство в количестве боевых припасов. Неприятель имел от 400 до 500 зарядов на каждое осадное орудие. На оборонительной же линии назначено было иметь: на каждое длинное орудие, действовавшее против осадных батарей и против штурма — 140 зарядов; на каждое орудие, которое должно было действовать только при штурме — 70; на каждую мортиру — 60, и на каждое орудие для внутренней обороны — от 5-ти до 30-ти зарядов. Всего же на Южной стороне было 117 тыс. зарядов, заключавших в себе около 23-х тыс. пудов пороха. Кроме того, на береговых батареях и на Северной стороне имелось в зарядах и бочонках 15 тыс. пудов пороха. Тогда же оказался недостаток в некоторых снарядах, именно в ядрах 36-ти-фунт. и в бомбах 5-ти-пуд. и 68-ми-фунтовых. Для получения 36-ти-фунт. ядер разрыли старый вал на Северной стороне, за мишенью, служившею для практической стрельбы Черноморского флота. В нем было найдено до 5 тыс. ядер 36-ти-фунт. калибра. Кроме того, употребляли, как и прежде, вместо 36-ти-фунт. ядер, брандскугели, насыпанные песком; 5-ти-пудовые бомбы заменяли брандскугелями. Для зарядных картузов, за недостатком армяка, употребляли: фланелевые рубахи адмиральских гребцов, крестьянское сукно, и проч. (33).
В то время, когда Союзники готовились произвести решительное наступление на Малахов курган, у нас в Севастополе было всего-на-все 78 батальонов пехоты, один стрелковый и 2 1/2 саперных батальона, с 24-мя запряженными полевыми орудиями, в числе 44,768 штыков. Кроме того, в прислуге орудий, от флотских экипажей, команд морского ведомства и пехоты, 8,868 человек (34). В окрестностях Севастополя, именно: на Северной стороне, на Инкерманских и Мекензиевых высотах и на среднем Бельбеке, находилось 39 батальонов и около ста полевых орудий, в числе 21 тыс. человек. Таким образом силы наши в Севастополе и окрестностях его не превышали 75-ти тыс. человек. Союзники же имели под Севастополем:
Французы — около 100 тыс. чел.
Англичане — около 45 тыс. чел.
Сардинцы — около 15 тыс. чел.
Турки — около 10 тыс. чел.
Следовательно, с лишком вдвое в сравнении с числом наших войск (35).
5-го (17-го) июня, гарнизон Севастополя был расположен следующим образом:
На береговых батареях: № 10-го, Александровской и № 8-го, резервные батальоны Литовского и Виленского полков, под начальством генерал-майора Пихельштейна.
На Городской стороне: 41 батальон с 6-ю полевыми орудиями, в числе около 24,000 штыков, под начальством генерал-майора Мартинау.
Из них, на 1-м Отделении: 2 батальона Минского полка, 2 батальона Подольского полка, 4 баталиона Алексопольского полка: по два батальона полков Велик. Кн. Михаила Николаевича (Казанского), Житомирского и Углицкого, резервные баталионы Брестского и Белостокского полков, всего 16 баталионов, под начальством генерал-майора Семякина.
На 2-м Отделении: 2 батальона Екатеринбургского полка, 2 батальона Одесского полка, по 4 батальона Тобольского и Томского полков и 2 баталиона Колыванского полка, всего 14 батальонов, под начальством генерал-майора Шульца (Комендант креп. Александрополя, ген.-майор Шульц, испросив увольнение в отпуск, приехал в Севастополь и был назначен Начальником 2-го Отделения, на место заболевшего генерал-майора Баумгартена).
В главном резерве Городской стороны: по четыре баталиона Украинского и Елецкого полков, 2 баталиона Одесского полка и Муромский полк (в однобаталионном составе), всего 11 батальонов с 6-ю полевыми орудиями.
На Корабельной стороне: 35-ть батальонов с 18-ю полевыми орудиями, под начальством генерал-лейтенанта Хрулева.
Из них: на 3-м Отделении 9 батальонов, под начальством генерал-майора Лисенко, именно: т Пересыпи 2 батальона Охотского полка, под начальством полковника Малевского; между батареей Никонова и 3-м бастионом батальон Брянского полка и Сводный рез. батальон Волынского и Минского полков, под начальством подполковника Богдановича; на 3-м бастионе — В батальона Брянского полка, под начальством полковника Гана; на батареях Яновского и Будищева — 2 батальона Камчатского полка, под начальством полковника Голева.
На 4-м Отделении 10 батальонов, под начальством генерал-майора Замарина, именно: на батарее Жерве — батальон Полтавского полка, под начальством майора Борна; на Малаховом кургане — 3 батальона Полтавского, 4 Севского и 2 графа Забалканского (Черниговского) полков, под личным начальством Замарина.
На 5-м Отделении 10 батальонов, под начальством Свиты Его Велич. генерал-майора князя (Павла Александр.) Урусова, именно: На куртине между Малаховым курганом и 2-м бастионом, на 2-м бастионе и на отлогости Ушаковой балки, в ближайшем резерве 2-го бастиона — по два баталиона Владимирского и Суздальского полков, под начальством полковника (Фед. Иван.) Дарагана; на куртинах до 1-го бастиона, на 1-м бастионе, между 1-м бастионом и Килен-бухтою и в ближайшем резерве, позади оборонительной казармы: охотники Владимирского, Кременчугского и князя Варшавского (Орловского) полков, в числе 180 человек, 2 батальона князя Варшавского полка и 4 батальона Кременчугского полка, под начальством подполковника Сербенина.
В главном резерве Корабельной стороны: на заднем склоне Малахова кургана 2 батальона графа Забалканского (Черниговского) полка; близ Аполлоновой балки по два батальона Селенгинского и Якутского полков и 18 запряженных полевых орудий (36).
Вообще же число нашей пехоты, назначенной для обороны Корабельной стороны, простиралось до 20,378 штыков. В подкрепление этим войскам, при самом начале штурма, были посланы начальником гарнизона с Городской на Корабельную сторону 2 батальона Углицкого и 2 батальона Одесского полков, всего в числе 2,378 штыков; но последние два прибыли уже по отступлении неприятеля (37).
В ожидании штурма, главнокомандующий предписал: 1) по пробитии тревоги, раненых не подбирать до окончания дела; 2) гарнизоны бастионов не оставляют их, хотя бы были атакованы превосходными силами, а сражаются на местах до последней крайности, пока прибудут резервы, дабы дать артиллерии возможность продолжать действие на ближайшем расстоянии.
Начальник гарнизона, с своей стороны, приказал: 1) в случае дневного штурма, начальники войск, не ожидая приказаний, поддерживают смежные с ними укрепления, атакованные неприятелем; 2) когда неприятель спустится в ров, тогда войска, расположенные по банкетам, взлезают на бруствер для встречи атакующего штыками; 3) по отбитии штурмующих колонн, не преследовать их, а провожать только ружейным огнем; 4) людям, занимающим банкеты, воспретить крик ура и стараться, чтобы не было ни шума, ни суеты; 5) войскам, находящимся на работах, по тревоге, оставлять рабочий инструмент и строиться к бою на указанном месте; 6) все нижние чины, находящиеся в домашнем расходе, как-то: каптенармусы, артельщики, кашевары, и проч., по тревоге, собираются на указанных им местах, в боевой амуниции и с ружьями (38).
Успех атаки на передовые укрепления нашего левого фланга возвысил дух французских войск и самоуверенность генерала Пелисье, который, донося телеграммою в Париж о взятии наших редутов, вместе с тем известил о своем намерении — довершить победу Союзников взятием Малахова кургана, которое, по его давнишнему убеждению, должно было повлечь за собою падение Севастополя. Наполеон III, быть может, еще более возбужденный, нежели Пелисье, желал, по возможности, ускорить торжество оружия Французов и, для придания ему большого блеска, назначил штурмовать Севастополь 6-го (18-го) июня, в годовщину сражения при Ватерлоо, чтобы изгладить славным подвигом братства Французов с Англичанами память невзгоды, имевшей, за сорок лет пред тем, последствием окончательное падение Наполеонидов. Не зная, насколько подвинулись приготовления к предположенному штурму, Наполеон III изъявил генералу Пелисьё свое желание атаковать Севастополь в день 6-го (18-го) июня. Французский главнокомандующий счел возможным исполнить волю своего Государя, а лорд Раглан, из опасения нарушить сердечное согласие (entente cordiale) между Союзниками, решился содействовать генералу Пелисье. Положено было, по взятии Малахова кургана, непосредственно устремить на Мекензиевы высоты, по направлению к Бахчисараю, 25-ти-тысячный французский отряд, поддержанный частью английской армии, вместе с сардинским и турецким контингентами. Сколько можно судить, генерал Боске, столь же осторожный в военном совете, сколько решительный на поле битвы, не одобрял такого поспешного штурма. Эта ли причина, или желание генерала Пелисье лично руководить действиями, имели влияние на распоряжения французского главнокомандующего, но — как бы то ни было — начальство над войсками, назначенными штурмовать Севастополь, было поручено не генералу Боске, а командиру императорской гвардии Реньо де Сент-Анжели, а Боске должен был тогда же двинуться с реки Черной на сообщения русской армии. Под его начальство поступили наиболее обстрелянные дивизии: Канробера, Каму и Дюлака, резервная дивизия Гербильона и вся кавалерия. Для штурма же назначены: 1-го корпуса дивизия д’Отмара (9 батальонов), 2-го корпуса дивизии Майрана (9 батальонов) и Брюне (9 батальонов) и Императорская гвардия, под непосредственным начальством Реньо де Сент-Анжели, в составе 17-ти батальонов, из коих три прибыли в конце мая (в начале июня), всего же 44 батальона, в числе до 80-ти тысяч человек. Устранение с пункта решительных действий генерала, известного всей армии своими подвигами и знанием местности, по которой предстояло наступать на Малахов курган, не могло не оказать вредного влияния на успех предприятия Союзников.
Одновременно с атакою Малахова кургана, Англичане должны были штурмовать 3-й бастион. Для этого назначены три дивизии: легкая, 2-я Пеннефа-зераи4-я Джона Кемпбеля, всего в числе 11 тыс. человек, под общим начальством генерала Броуна; кроме того, назначены были двинуться от 3-й английской дивизии Ингленда: бригада Барнара (около 1,000 человек), по Лабораторной балке, на правый фланг 3-го бастиона; а бригада Эйра (около 2,000 челов.), по Сарандинакиной балке, против укреплений на Пересыпи.
Следовательно — число Союзных войск, назначенных для штурма Корабельной стороны, простиралось до 44-х тысяч человек — более нежели вдвое числа защитников этой части Севастополя (39).
5-го (17-го) июня, с рассветом, неприятель открыл четвертое усиленное бомбардирование (Бомбардирования происходили: первое — в начале октября 1854 года; второе — на Святой неделе, в конце апреля 1855 года; третье — с 25-го по 30-е мая) против Корабельной стороны и левого фаса 4-го бастиона, действуя также с Килен-балочных батарей по батареям Северной стороны и по судам на рейде. Это бомбардирование не уступало в силе трем прежним; но как осадные батареи действовали преимущественно навесными выстрелами, то огонь их более поражал орудийную прислугу и людей прикрытия, нежели вредил укреплениям. С нашей стороны, после трехчасовой учащенной пальбы, был мало-помалу ослаблен огонь, как по недостатку в зарядах, так и по распоряжению начальника артиллерии полковника Шейдемана, сберегавшего заряды до более решительной минуты — появления неприятельских колонн в виду укреплений. Французы сознаются, что ослабление нашей канонады ввело их в заблуждение и побудило на следующий день с самого рассвета начать штурм, не подготовя его, как сперва предполагал Пелисье продолжением действия своей артиллерии (40).
Около 9-ти часов утра, после пятичасового усиленного огня неприятельских батарей, наша оборонительная линия понесла значительные повреждения. В особенности же пострадал бастион Корнилова, где вскоре по открытии канонады был ранен смертельно начальник 4-го отделения, капитан 1-го ранга Юрковский. Место его занял капитан 1-го ранга Керн, остававшийся хозяином на Малаховом кургане почти до самого конца осады Севастополя.
На этом бастионе, а равно на бастионах 1-м и 2-м, со смежными батареями, половина амбразур была завалена, подбито несколько орудий и выбыло много людей из артиллерийской прислуги. Замечено было на осадных батареях также несколько заваленных амбразур, особенно же у Англичан на Воронцовской высоте и у Французов на высоте Камчатского люнета, а на французской батарее, на месте Волынского редута, взорван пороховой погреб.
В половине 3-го часа пополудни, неприятель, усилив действие артиллерии по Корабельной, открыл также весьма сильный огонь и по Городской стороне. С наступлением же темноты, канонада несколько ослабилась; но зато бомбардирование производилось залпами. Как оборонительная линия, так Корабельная слободка, город и даже Северная сторона были осыпаемы бомбами и боевыми ракетами со всякими зажигательными снарядами. С 11-ти до 3-х часов ночи, девять неприятельских пароходов, подойдя ко входу на рейд, стреляли залпами по городу, по береговым батареям и вдоль бухты по нашим судам, которые, со времени взятия неприятелем Килен-балочных редутов, стояли ближе к морю; с нашей стороны громили неприятеля береговые батареи. В городе произошло несколько пожаров, из коих самый значительный был у Артиллерийской бухты, позади батареи № 8-го: там сгорел артиллерийский цейхгауз, причем взорвано до 800 снаряженных бомб, которые поражали осколками людей, тушивших пожар и стоявших на батарее. И в эту грозную ночь, превосходившую ужасами все прежние, когда, под градом огня и чугуна, падавшим на защитников Севастополя, они должны были отвечать по возможности на огонь неприятельской артиллерии, когда голос начальников и распоряжения их заглушались громом своих и вражеских выстрелов, наши воины дружно исполняли свои обязанности по исправлению разрушенных укреплений: очищали засыпанные землею амбразуры и платформы, засыпали на пороховых погребах воронки, образовавшиеся от падения и разрыва бомб, переменяли подбитые орудия. Работа кипела; в тяжком труде, истощая силы, но как будто бы не чувствуя усталости, все были возбуждены одною мыслью — отстоять родной город. К двум часам пополуночи, Севастопольцы успели исправить все важнейшие повреждения в брустверах, платформах и пороховых погребах и заменить подбитые орудия, после чего, для сохранения людей, все рабочие были отведены в резерв, кроме неустрашимых саперов и команды от Севского полка, которые, под огненным сводом неприятельских бомб, продолжали насыпать на Малаховом кургане, в закруглении переднего фаса, 4 барбета для полевых орудий (41).
6-го (18-го) июня, в начале 3-го часа утра, раздалась общая канонада со всех французских и английских батарей. Тогда же находившийся в секретах впереди 5-го отделения оборонительной линии, Брянского полка подпоручик Хрущев донес на 1-й бастион. что в Килен-балке замечены значительные неприятельские силы. Генерал-майор князь Урусов приказал на 1-м бастионе ударить тревогу, которая немедленно была передана по всему протяжению укреплений Корабельной стороны. Войска расположились по банкетам и ближайшие резервы были введены в укрепления. Тогда же главный резерв Корабельной стороны расположился следующим образом: два батальона графа Забалканского (Черниговского) полка, стоявшие на задней отлогости Малахова кургана, вошли в бастион Корнилова; два батальона Якутского полка и 6 полевых орудий стали вправо от горжи этого бастиона, а два батальона Селенгинского полка и 12 полевых орудий — влево от кургана. Батальон, собранный из патронщиков, расположился у морских казарм, а две роты, из кашеваров и артельщиков, в Корабельной слободке (42).
На основании диспозиции для штурма, условленной между Союзными главнокомандующими, сделаны были следующие распоряжения: Французские войска двинутся в атаку двумя колоннами. Правая, состоящая из дивизий Майрана и двух батальонов 1-го полка гвардейских стрелков (voltigeurs), образует правую колонну, которая разделится на две части: бригада полковника Сореня (Saurin), в составе 4 1/2 батальонов, расположась на Саперной дороге, у водопровода, направится на 1-й бастион, а бригада де Фальи (Failly), в составе также 4 1/2 батальонов, двинется на 2-й бастион (43). В резерве дивизии Майрана следуют от Селенгинского редута гвардейские стрелки. В левой колонне, французские дивизии Брюне и д’Отмара направятся к Малахову кургану. Из войск дивизии Брюне, бригада Кёра (Coeur), в составе 5-ти батальонов, построясь в параллели, правее и несколько впереди Камчатского люнета, двинется против левого фаса Малахова кургана, а бригада Лафон-де Виллиер (Lafont-de-Villiers), в составе 4-х батальонов, следует в резерве (44). Из войск дивизии д’Отмара, бригада Ниоля (Niol), в составе 5-ти батальонов, построясь в параллели, левее и несколько впереди Камчатского люнета, направится против правого фаса Малахова кургана и на батарею Жерве, а бригада Бретона, в составе 4-х батальонов, следует в резерве (45). За Камчатским люнетом станут 12 не-запряженных орудий, с достаточным числом прислуги, которая должна везти их на лямках в след за пехотою, для вооружения русских батарей, как только они будут взяты штурмовыми колоннами. В главном резерве, за редутом Виктория, находится Императорская гвардия, в составе 15-ти батальонов, под непосредственным начальством генерала Реньо де Сент-Анжели. В случае, ежели потребовалось бы поддержать дивизии д’Отмара и Брюне, гвардия могла придти к ним в помощь в продолжении 45-ти минут, а в помощь Майрану — в продолжении часа. Каждой из колонн были приданы рабочие, снабженные штурмовыми лестницами, топорами, фашинами и шанцевым инструментом (46).
Для атаки 3-го бастиона назначены были три английские дивизии; каждая из дивизий была разделена на две части: штурмовую колонну и резерв. Во всякой из штурмовых колонн находилось по пяти полков однобатальонного состава, каждый в числе 350-ти штыков, и, кроме того, им было придано по 60-ти матросов, всего же в каждой из колони было 1,810 человек, в следующем порядке: в голове колонны — цепь из ста стрел-ков; за ними — 60 матросов и 50 человек пехоты с лестницами, 400 человек в резервах цепи и 400 других с шанцевым инструментом и с фа-шинами; наконец — 800 человек — в непосредственном распоряжении начальника штурмовой колонны. Каждый из резервов штурмовых колонн состоял также из пяти полков, всего в числе 1,750 человек. Легкая дивизия должна была атаковать левый фланг 3-го бастиона; 2-я дивизия, генерала Пеннефазера — исходящий угол, а 4-я дивизия, Джона-Кемпбеля — правый фланг того же бастиона. Кроме того, обе бригады 3-й дивизии, генерала Ингленда, должны были, спустившись по Лабораторной и Сарандинакиной балкам к Южной бухте, атаковать батареи на Пересыпи (47).
Союзные главнокомандующие сперва предполагали продолжать усиленное бомбардирование Севастополя, 6-го (18) июня, в течении двух или трех часов, а потом уже произвести штурм; но генерал Пелисье, введенный в заблуждение ослаблением огня оборонительной линии, счел возможным штурмовать наши укрепления с самого рассвета. Сам он отправился на Ланкастрову батарею, откуда должен был последовать сигнал тремя ракетами к одновременному наступлению всех колонн. С своей стороны, лорд Раглан, со всем своим штабом, в ожидании штурма, прибыл на господствующий пункт Зеленой горы, между Лабораторною и Сарандинакиною балками. Генерал Пелисье имел намерение подать условленный сигнал в три часа утра, но еще ранее бой начался совершенно случайно.
Выше уже сказано, что, до начатия штурма бригада Сореня должна была расположиться на Саперной дороге, у пересечения ее водопроводом. Генерал Майран, опасаясь опоздать при переходе войск чрез мост на водопроводе, расположил бригаду Сореня заблаговременно впереди моста, весьма близко от наших передовых постов. Как только командовавший на левом фланге Корабельной части, генерал-майор князь Урусов получил донесение о появлении значительных неприятельских сил в Килен-балке, то приказал войскам занять указанные им места и выслать патрули для разведания о неприятеле. Один из этих патрулей, наткнувшись на передовую цепь бригады Сореня, завязал с нею перестрелку. Генерал Майран, видя, что дальнейшее замедление могло лишить Французов выгоды нечаянного нападения, на которую рассчитывал сам Пелисье, решился немедленно идти на штурм (48).
В 2 3/4 часа утра, за четверть часа до подания условленного сигнала, колонна Сореня устремилась к 1-му бастиону, а генерал де Фальи, усмотрев наступление правой колонны, повел свою бригаду на 2-й бастион. Неприятель, наступавший против 1-го бастиона, был встречен картечью и ружейным огнем Кременчугского полка, под начальством подполковника Сербенина. Тогда же пароходы: Владимир, Громоносец, Херсонес, Крым. Одесса и Бессарабия, стоявшие против устья Килен-бухты, открыли усиленную пальбу по Килен-балке. Множество офицеров в колонне Майрана было убито, либо ранено. Французы в беспорядке подались назад. Не меньший урон понесла колонна де Фальи на штурме 2-го бастиона, обороняемого Владимирцами, под начальством подполковника де Жерве. Полковники Мальгер (Malher) и Будвиль (Boudville), несколько других штаб-офицеров, множество обер-офицеров и нижних чинов, пали, едва успев достигнуть волчьих ям впереди бастиона. Сам Майран, тяжело раненый картечью в локоть, был поражен вторично и унесен замертво с поля битвы. Французские войска отошли назад в крайнем расстройстве. Наши пароходы, а равно батареи Северной стороны, также нанесли большой вред неприятельским резервам и много содействовали отражению штурма. Французы покушались поддержать наступление своей пехоты действием нескольких орудий. выдвинутых к бывшей Забалканской батарее, но. будучи встречены беглым ружейным огнем и картечью, укрылись в Килен-балке.
В то время, когда неприятель штурмовал 1-й и 2-1 бастионы, генерал Пелисье находился еще в расстоянии около версты от Ланкастеровой батареи, откуда он должен был подать сигнал к общему штурму. Генерал Реньо де Сент-Анжели, прибыв несколько ранее на батарею, услышал вправо от себя пальбу и послал в ту сторону одного из своих адъютантов, для разведания о положении дел на правом фланге, но не решился сделать какое-либо распоряжение для выручки дивизии Майрана до прибытия Пелисье, который, прискакав на батарею, тотчас послал из резерва вперед генералов Мелине (Mellinet) и Уриха (Uhrich), с 4-мя гвардейскими батальонами. Вслед затем взвились три ракеты — сигнал к штурму, но дивизия Майрана тогда еще не успела оправиться от понесенных ею потерь, а дивизия Брюне не окончила всех необходимых приготовлений к бою.
В таком положении находились французские войска, когда, в три часа утра, подан был сиг-нал к штурму. Головные батальоны дивизии Брюне, не будучи готовы к наступлению, колебались выдти из траншей, а прочие замедлили свое движение. С большим трудом наконец собрались рабочие, приданные штурмовым колоннам. Охотники с лестницами и густые стрелковые цепи вышли из 5-й параллели, а также из Камчатского люнета и Докова оврага; за ними следовали сильные колонны. Французы одновременно устремились на куртину между бастионами 2-м и Корниловым, на Малахов курган и батарею Жерве, и тогда же Англичане пошли на штурм 8-го бастиона и батарей на Пере-сыпи. Французские войска, подойдя на сто шагов ко рву куртины, были встречены ужасным ружейным и картечным огнем, разгромившим их колонны. (Quand les tetes d’attaque ne furent plus qu’a cent pas du fosse, un feu terrible de mousqueterie et de mitraille les foudroya — пишет Герен). Когда же, несмотря на понесенные потери, Французы перешли через ров и стали приставлять лестницы к валу, их встретили два батальона Суздальского полка, под начальством полковника Дарагана, и 600 штуцерных Якутского и Селенгинского полков, под командою майора Степанова, которые, по распоряжению генерала Хрулева, прибыв из резерва, заняли банкеты куртины, имея в резерве две свободные роты Суздальского полка, под командою капитана Мичурина. Неустрашимые защитники куртины, вскочив на крону бруствера, стреляли в упор по неприятелям, взлезавшим на вал, кололи их штыками, били прикладами и поражали во рву камнями. Французы были принуждены отступить, но потом снова два раза порывались штурмовать куртину, и каждый раз были отражены с уроном. 91-й линейный полк потерял командира своего, полковника Пикара и почти половину офицеров и солдат; артиллерийский полковник Ла-Буссиниер убит наповал; сам Брюне был поражен смертельно пулею, а генерал Лафон-де Вильер, принявший команду над 5-ою французскою дивизией, ранен. Все пространство между Малаховым курганом и французскими траншеями было усеяно убитыми и ранеными (50).
Генерал Хрулев, желая усилить войска, оборонявшие 2-й бастион, который подвергался опасности быть атакованным с тыла, в случае прорыва неприятеля чрез куртину, придвинул к горже этого бастиона от Ушаковой балки стоявший там Селенгинский батальон, а на место его в резерве расположил батальон патронщиков, находившийся позади 3-го бастиона (51).
Против бастиона Корнилова и батареи Жерве было направлено 18 батальонов, в числе до 12-ти тысяч человек. Войска эти, большею частью, устремились на бастион; но здесь, по распоряжению генерал-майора Юферова, все было готово к отражению неприятеля. Французы, встреченные сильным картечным и ружейным огнем, остановились в ста шагах от рва и отступили обратно в Доковый овраг. Вторичное нападение их было столь же безуспешно. Отбитию штурма на этом месте много способствовали полевые орудия, поставленные на переднем фасе бастиона и действовавшие чрез банк картечью. Большую пользу нам принесли также стрелки, расставленные на насыпях траверсов.
Вслед за первою попыткою неприятеля на бастион Корнилова, бригада Ниоля, направясь по Докову оврагу, взошла на правую его отлогость и быстро ударила на батарею Жерве. 5-й стрелковый батальон, шедший в голове французской колонны, несмотря на сильный огонь батареи, взобрался на невысокий бруствер ее, у которого местами вовсе не было рва, и после упорного рукопашного боя с 1-м батальоном Полтавского полка, считавшим в своих рядах не более 300 человек, заставил его отступить. Командовавший нашим баталионом, майор Борн, оставя два взвода на левом фланге батареи Жерве, для защиты прохода к правому фасу бастиона Корнилова, отвел назад своих остальных людей и артиллерийскую прислугу. Французские стрелки, поддержанные 19-м линейным полком, бросились вслед за Полтавцами, достигли (большею частью разрушенных) домиков, на западном скате Малахова кургана, и засели в них, между тем как огонь правого фаса Корнилова бастиона и 6-ти полевых орудий, стоявших за ретраншаментом у острога, остановил прочие войска бригады Ниоля (52).
В то самое время, когда неприятель, после многократных отчаянных усилий, успел прорваться на одном из пунктов нашей оборонительной линии, генерал Хрулев, зорко следя за ходом боя, явился там, где наиболее угрожала опасность. Подъезжая к Докову оврагу, он встретил возвращавшуюся с работ 5-ую мушкатерскую роту Севского полка, под начальством штабс-капитана Островского. Неустрашимый воин построил эту горсть войск (всего 188 человек) за ретраншаментом и, обратясь к солдатам со словами: «Благодетели мои, в штыки! за мною! Сейчас придет дивизия!» повел их, без выстрела, против Французов и приказал идти вслед за собою майору Борну с остальными людьми Полтавского баталиона. Уже французские саперы поворачивали против нашего ретраншамента орудия батареи Жерве, когда подоспел Хрулев с Севцами и Полтавцами и опрокинул неприятелей. Французы, засевшие в домиках на западной покатости Малахова кургана, видя себя отрезанными от следовавших за ними подкреплений, открыли огонь из дверей и окон занятых ими построек и оборонялись весьма упорно. Надлежало брать штурмом каждый домик. Наши солдаты взлезали на крыши, разбирали их, били камнями укрывавшихся в строениях Французов, либо врывались в окна и двери, дрались штыками и прикладами, и наконец выбили неприятеля из домиков, захватив в плен одного штаб-офицера, 8 обер-офицеров и до ста нижних чинов.
Как в то время уже была отбита атака Англичан на 3-й бастион и на Пересыпь, то прибывшие к нашим войскам подкрепления, большею частью, направились в помощь войскам, сражавшимся под личным начальством Хрулева. числа присланных, по его приказанию, генерал-лейтенантом Павловым, 6-ти рот Якутского полка, две роты, под командою подполковника Новашина, ударили на Французов с фронта, одновременно с атакою прочих 4-х рот, полковника Аленникова, со стороны Докова оврага. Неприятель окончательно был сбит с батареи Жерве и преследован за бруствер. К сожалению, успех на этом пункте нам стоил дорого; наиболее же пострадала Севская рота, в которой осталось всего-на-все 33 человека. В числе падших был храбрый Островский, убитый в самом начале боя; после него принял начальство над ротою подпоручик Келлер.
Вскоре затем подошли к Малахову кургану 4 батальона Елецкого полка, высланные туда из города, начальником штаба князем Васильчиковым, по первому известию о штурме. 3-й батальон был оставлен на батарее Жерве, прочие же, по приказанию Хрулева, отведены назад и составили ближайший резерв этой батареи.
По отбитии нашими войсками неприятеля, генерал Ниоль еще два раза покушался овладеть батареею, но каждый раз был отражаем ружейным огнем и картечью, причем, по недостатку артиллерийской прислуги, которая почти вся была перебита, солдаты Севского, Якутского и Елецкого полков заряжали орудия. Наконец — Французы, понеся огромный урон, скрылись в Доковом овраге и в своих траншеях (53).
Несколько спустя после атаки Французов на Малахов курган, Англичане штурмовали 3-й бастион и батареи на Пересыпи.
Находясь в расстоянии около четырехсот шагов от этих укреплений, английские войска должны были пройти значительное пространство под выстрелами нашей артиллерии. В 3 1/2 часа утра лорд Раглан подал условленный сигнал к наступлению. Штурмовые колонны легкой и 4-й дивизий тотчас стали выступать из траншей; но как для выхода их оттуда не было заблаговременно приготовлено ступеней, то движение колонн замедлилось и было произведено небольшими частями и в беспорядке. Начальник правой колонны, полковник Ей (Yea), видя совершенную невозможность вести на штурм нестройную толпу своих людей, хотел подать сигнал к сбору; но отозвать назад солдат, рассыпавшихся между траншеями и нашими батареями, было столь же трудно, как и двинуть их вперед; в довершение суматохи, резервы, выйдя наспех из траншей, смешались со штурмовыми колоннами.
Начальник 3-го отделения оборонительной линии, контр-адмирал Панфилов, при появлении неприятеля, тотчас встретил его картечью с бастиона, а генерал-майор Лисенко — залпами расставленного по банкетам Брянского полка. Головные части неприятельских колонн, бросив лестницы и фашины, подались назад, но вскоре, снова устроившись, вторично пошли на штурм. Одна из колонн направилась на батареи Будищева и Яновского; другая — прямо на 3-й бастион и стала разбирать впереди его засеки; некоторые из Англичан легли наземь и открыли пальбу по амбразурам бастиона. Командир 4-й дивизии Джон Кемпбель, видя страшный урон, понесенный его полками, кинулся вперед и был поражен наповал; почти все полковые командиры и другие начальники войск выбыли из рядов. Полковник Виндгам, устроив наскоро 4-ю дивизию, повел ее на 3-й бастион и на соседственные батареи. Англичане уже успели растаскать часть засеки и срубить несколько палисадов, когда старый, но бодрый как юноша, генерал-майор Лисенко вскочил с охотниками Брянского полка на бруствер; неприятель, осыпанный градом ружейных пуль и картечью, был отброшен в Доковый овраг. Тогда же английская колонна, снова двинувшаяся на исходящий угол бастиона и ломавшая засеку, и другая, направленная на правый фас, также были встречены пальбою и принуждены отступить частью в Доковый овраг, частью в Лабораторную балку. Сам Раглан, кругом которого несколько человек его свиты было убито, должен был удалиться с места побоища в ближайшую параллель.
Одновременно с нападением на 3-й бастион, Англичане атаковали наши батареи на Пересыпи. Бригада Эйра, 3-й дивизии, в составе пяти баталионов (всего до 2,000 челов.), имея в голове 200 охотников от всех частей бригады, двинулась вниз по Сарандинакиной балке, а бригада Барнара, той же дивизии. спустилась по Лабораторной балке. Как и в прежние дни, ночные секреты, расположенные впереди наших батарей, на рассвете сменялись штуцерными. Едва лишь окончилась смена, как густая цепь Англичан бросилась на 37 штуцерных и 12 матросов, стоявших в секретах, и заставила их отступить от каменоломни к батарее Сталя, с потерею 6-ти человек. Неприятельские охотники и шедший за ними 18-й полк (в однобатальонном составе), не решаясь однако же штурмовать наши укрепления, засели в строениях и за оградами садов, в лощине, у спуска с Зеленой горы. Батареи Брылкина, Сталя и Перекомского, под распоряжением флигель-адъютанта капитана 1-го ранга Кислинского, встретили неприятеля сильным огнем. Англичане, в нескольких колоннах, покушались овладеть нашими батареями, но были постоянно отражаемы картечью и огнем прикрывавшего батареи на Пересыпи Охотского полка, под командою подполковника Малевского, и нескольких рот Томского полка. Одна из неприятельских колонн атаковала батарею у Грибка и была опрокинута двумя ротами Томского полка, с потерею нескольких человек пленными (54).
В 6 часов утра, штурм был отражен на всех пунктах. Неприятель скрылся в свои траншеи, и только лишь бригада Эйра оставалась в строениях впереди Пересыпи и на уступе крутости левее 4-го бастиона. Непосредственно после отступления неприятельских колонн, был открыт жестокий огонь со всех французских и английских батарей; наши укрепления отвечали им столь же усиленным огнем. Для уменьшения потерь, войска на бастионах были по возможности укрыты от выстрелов, а резервы осажены за ретраншамент.
После полудня, обоюдная канонада стала постепенно утихать, и только батареи на Пересыпи продолжали усиленно действовать по садам и строениям у подошвы Зеленой горы, где бригада Эйра, как бы забытая при отступлении прочих Союзных войск, оставалась до самого вечера. Сам генерал Эйр, тяжело раненый в голову, ожидал дальнейших распоряжений своего начальства до 5-ти часов пополудни, а потом уехал, приказав подполковнику Адамсону собрать рассеянных людей и отвести их в лагерь. Это трудное поручение было исполнено под перекрестным огнем наших батарей уже в сумерки (55).
Одновременно с приступом на укрепления Корабельной части, Союзники произвели демонстрацию от Черной речки против левого фланга наших войск, расположенных на высотах Мекензи. С этою целью, генерал Боске выдвинул свой корпус на позицию между селениями Кучка и Шулю, но потом отвел войска назад по направлению к Уркусте (56).
На следующий день, 7-го (19-го) мая, отслужен был благодарственный молебен в городских церквах и на бастионах, где несколько туров, покрытые парчой, заменили налой. Вечером, впереди 2-го бастиона, услышали стон раненых Французов, взывавших о помощи, что заставило некоторых из наших солдат незаметно пробраться за бруствер и напоить страдальцев (57).
8-го (20-го) июня, назначено было перемирие для уборки тел и раненых, которыми было покрыто огромное пространство впереди Корабельной. В третьем часу пополудни, взвились с обеих сторон белые флаги, и цепи без оружия расположились одна против другой между оборонительною линиею и осадными батареями. Множество офицеров вышли одни другим навстречу; но в этот раз Французы, огорченные неудачею штурма, были не столь приветливы и разговорчивы, как после взятия наших передовых укреплений. Англичане выставили в цепь Шотландцев, рослых парней, с атлетическими формами, в их оригинальном костюме. У самой засеки, пред исходящим углом 3-го бастиона, найдено было тело генерала Джона Кемпбеля; офицеры, положив его на носилки, унесли в свои траншеи. В сумерки обе цепи были отведены назад; перемирие прекратилось, но много трупов еще оставалось на месте побоища (58).
В продолжении усиленного бомбардирования и штурма, 5-го и 6-го (17-го и 18-го июня), выпущено с оборонительной линии 19 тысяч, а со стороны Союзников около 72 тысяч снарядов (Французами — 50 тыс., а Англичанами 22,700) (59).
Урон наш был следующий:
|
|
|
|
| |
| Убитыми |
|
3[править] |
14[править] |
781[править] |
| Ранеными |
|
4[править] |
43[править] |
|
| Контуженными |
|
5[править] |
29[править] |
815[править] |
(*) Ранен легко генерал Тотлебен.
(**) Контужен командир 1-й бригады 8-й пехотн. дивизии Замарин.
Всего выбыло из фронта: штаб-офицеров 12 (убиты: капитаны 1-го ранга Будищев и Юрковский и майор Минского полка Рудановский; ранены: начальник батарей на Пересыпи, флиг.-адъютант капитан 1-го ранга Кислинский; подполковники: Елецкого пехотного полка князь Багратион и Одесского Никитин); обер-офицеров 86; нижних чинов 4,728. Сверх того, оказалось легкораненых, оставшихся во фронте: штаб-офицеров 12, обер-офицеров 57 и нижних чинов 879. Большая часть нашей потери понесена от бомбардирования, во время которого все главные пункты оборонительной линии были сильно заняты войсками и только незначительные части их могли быть помещены в блиндажах. Собственно же наша убыль на штурме не превышала 1,500 человек (60).
Со стороны Союзников, нет положительных сведений о потере Французов, но, соображая их собственные, несогласные между собою, показания, можно безошибочно принять, что у них было убито до 2,000 и ранено до 3,000 человек. В числе убитых находились (как уже сказано), генералы Майран и Брюне, а в числе раненых: генералы: Ниоль, Сен-Поль, Лафон, и Лорансе. Англичане потеряли убитыми до 400 и ранеными более 1,600 человек. Убит генерал Джон Кемпбель; ранены генералы: Гарри Джонс, Броун и Эйр. В плен захвачено: Французов — 17 офицеров и 270 нижн. чинов; Англичан — 1 офицер и 5 нижн. чинов (61).
Французы старались объяснить неудачу штурма 6-го (18-го) июня ошибкою генерала Майрана, который будто бы счел бомбу, брошенную с одной из осадных батарей, за сигнальную ракету. Но, принимая во внимание, что с нашей стороны были приняты все меры к отражению приступа, и что мы, теряя много людей от канонады и бомбардирования, желали штурма, надеясь устоять в борьбе с неприятелем, нельзя усомниться, что покушение Союзников было преждевременно и не могло иметь успеха, к тому же, намерение генерала Пелисье — овладеть Севастополем в годовщину сражения при Ватерлоо — не дозволило ему сделать все необходимые приготовления: подвести параллели ближе к нашим укреплениям, устроить удобные выходы из траншей, и проч. Французы пошли на штурм в расстоянии около 200 сажен от Малахова кургана и около 300 — от 2-го бастиона, двигаясь под сильным картечным и ружейным огнем с оборонительной линии и под выстрелами с пароходов. Гораздо было бы выгоднее для них штурмовать 4-й бастион и редут Шварца, из коих от первого они находились около 30-ти, а от второго — не далее 50-ти сажен, и если Пелисье не решился повести атаку на 4-й бастион, то, по всей вероятности, из опасения контр-мин, искусно устроенных нашими инженерами. Англичане, коих головы траншей находились в расстоянии от 120 до 140 сажен от 3-го бастиона, также не могли рассчитывать на успех штурма.
Осадные батареи не успели ослабить действие нашей артиллерии, и даже вовсе не открыли огня перед штурмом, несмотря на то, что Союзные генералы условились между собою «штурмовать Севастополь, 6-го (18-го) июня, после двухчасовой канонады». Но генерал Пелисье полагал, что бомбардирование и канонада 5-го (17-го) июня достаточно ослабили огонь оборонительной линии и не возобновил их на следующее утро, надеясь атаковать нас врасплох, подобно тому как удалось ему при взятии редутов 26-го мая (7-го июня). Следствием того было ужасное расстройство штурмовых колонн огнем оборонительной линии. Наконец — одною из главных причин поражения Союзников было неимение достаточных резервов, без которых штурм не мог обещать успеха, тем более, что, по овладении нашими ближайшими укреплениями, надлежало штурмовать другие, устроенные во второй линии.
Генерал князь Горчаков, донося Государю Императору об отбитии штурма, вместе с тем писал военному министру, князю Долгорукову, прося его исходатайствовать следующие награды:
Орден Георгия 3-й степени — князю Васильчикову и Тотлебену. Cette decoration ne les honorera pas autant, qu’elle sera honoree en brilliant sur leurs poitrines. — (Эти знаки не столько почтят их, сколько будут почтены, находясь на груди их) — писал главнокомандующий.
Предоставляя награду графу Сакену на Высочайшее благоусмотрение (Государь Император Всемилостивейше соизволил пожаловать графу фон-дер-Остен-Сакену аренду в 6 тыс. рублей), князь Горчаков просил о пожаловании аренды адмиралу Нахимову.
Орден Св. Владимира 2-й степени генералу Хрулеву — «которому преимущественно принадлежит честь отбития штурма, потому что он, командуя войсками на всем атакованном участке оборонительной линии, был отличным генералом и солдатом», и генерал-адъютанту князю Урусову, отбившему штурм на 1-й и 2-й бастионы.
Шпагу, украшенную бриллиантами, контр-адмиралу Панфилову, который «выше всяких похвал», и коменданту крепости Александрополя, генерал-майору Шульцу, который, «получив 4-х-месячный отпуск, воспользовался им, чтобы провести его на 4-м бастионе — самом опасном пункте нашей оборонительной линии. Такие молодцы (des gaillards de cette espece) достойны всяких наград, и должно радоваться, что они не перевелись» (et il faut se rejouir que la graine n’en soit pas perdue).
Чин генерал-лейтенанта — генерал-майорам: исправляющему должность генерал-квартирмейстера при войсках в Крыму, Бутурлину, и начальнику 1-го отделения оборонительной линии, Семякину. «Это превосходный солдат» — писал главнокомандующий.
Чин генерал-майора — полковнику Шейдеману — «в высшей степени достойному человеку, который, в продолжении двух месяцев, исполняет чертовскую работу (la diabolique besogne) начальника Севастопольской артиллерии» (62).
Государь Император Всемилостивейше соизволил пожаловать все эти награды.
«..Вы уже знаете — писал Государь князю Горчакову — о радостном впечатлении, произведенном на Меня известием о геройском отбитии штурма 6-го числа. Воздав от глубины сердца благодарение Всевышнему, повторяю вам и всем нашим молодцам Мою искреннюю и душевную благодарность. Беспримерные защитники Севастополя покрыли себя в этот день еще новою неувядаемою славою. Скажите им, что Я и вся Россия ими гордимся.
Военный министр сообщает вам о наградах главным вашим сотрудникам; о прочих буду ожидать с нетерпением ваших представлений. Нижним чинам, кроме того, что вы, вероятно, уже дали от себя, Я посылаю еще по три знака отличия военного ордена на роту и 40 знаков для раздачи артиллерийской прислуге на батареях (Всем нижним чинам, участвовавшим в деле 6-го июня Всемилостивейше пожаловано по два рубля).
Брянскому егерскому полку, также отличившемуся в сем деле, приказал Я именоваться вашим именем; да послужит оно вам новым доказательством Моей искренней и сердечной признательности за ваше самоотвержение и неусыпную ревность, с коими вы всегда исполняли и исполняете, среди самых трудных обстоятельств, все поручения доверием Незабвенного нашего Благодетеля и Моим на вас возлагаемые…
Об оставлении Севастополя, надеюсь, с Божиею помощью, что речи не будет больше…» (63)
Из письма князя Горчакова к Его Величеству Государю Императору, посланного на другой день по отбитии штурма. видно, что этот блистательный подвиг не рассеял опасений главнокомандующего Крымской армии. По прежнему, он пишет об очищении Севастополя, которое — «по всей вероятности, будет нам стоить от 10-ти до 15-ти тыс. человек»: по-прежнему жалуется на недостаток в порохе. По словам его: «Вся беда в том, что Севастополь не был заранее укреплен с сухопутной стороны, хотя хорошими полевыми отдельными верками, Тогда расход пороха не выходил бы много из нормальной для больших крепостей соразмерности. Будь восемь или десять сильных отдельных верков, хотя полевых, на высотах, Севастополь окружающих, все дело было бы иначе» … (64)
Восемь дней спустя, князь Горчаков доносил Государю Императору:
«После 6-го числа, неприятель медленно вел апроши к бастиону Корнилова и к бастионам 5-му и 6-му; действующие войска его отошли на левый берег речки Черной. Холера у него развивается, особенно у Сардинцев, у коих, по показанию дезертиров, умерло более 2,000 человек, и в числе их генерал Ла-Мармора, брат главнокомандующего. 7-я и 15-я дивизии пришли сюда Суворовскими маршами; у нас холерных немного; наконец — почти совершенное прекращение огня неприятельской артиллерии дает нам возможность исправлять верки и сберегать порох, так что теперь я покоен в отношении порохового запаса. Все это и в особенности упадок духа у Союзников, после отбитого, стоившего им до 10 тыс. чел. штурма, дает благоприятнейший оборот нашим делам. Но не смею еще увлекаться надеждою. По числительному превосходству неприятеля и по близости его апрошей к 4 и 5 бастионам, не смею ручаться за успех, но если дело протянется до сближения сюда ополчения и 4-й и 5-й пехотных дивизий, то перевес будет на нашей стороне и можно будет помыслить о совокупном наступлении со стороны Черной и со стороны Севастополя от Корниловского бастиона, которое, хотя и будет нам дорого стоить, но ослабит действия неприятеля против Севастополя, а с наступлением осени он отплывет отсюда; другой зимы он не решится здесь провести»… (65).
Тогда же князь Горчаков писал военному министру, князю Долгорукову:
«Дело 6-го июня принесло нам двойную пользу: оно весьма ослабило дух неприятеля и дало нам десять дней сравнительного спокойствия (de tranquillite comparative), что дало мне возможность сберечь порох в такой мере, что я считаю себя на этот счет вполне обеспеченным. До 20-го июня, я получу 10 тыс. пудов, а до 1-го июля еще 28 тыс. пудов пороха», и проч. (66).
Некоторые из защитников Севастополя полагали, что следовало оставить его непосредственно по отбитии штурма 6-го (18-го) июня. И действительно — очистив Севастополь и заняв позицию по северную сторону рейда, мы сохранили бы до 42-х тысяч человек, выбывших из фронта с 7-го (19) июня по конец августа. Но можно ли было ручаться, что преждевременная уступка Севастополя не поведет за собою потерю всего Крыма? В 1812 году, мы пожертвовали для сохранения армии Москвою, сердцем России. Но и Севастополь, после небывалой геройской обороны, имел высокую цену в понятиях русского народа, Мог ли решиться на такую жертву князь Горчаков, не предав себя на всем пространстве необъятной России горьким упрекам современников и потомства?
Приложения к главе XXXI.[править]
(1) Bаzаncourt. L’expedition de Crimee. L’аrmee frаncaise. II. 311—312. — Guerin. Histoire de lа derniere guerre de Russie. (1853—1856). II. 247. — Журнал военных действий в Крыму.
(2) Guerin. II. 248—249.
(3) Состав колонн дивизии Майрана: правая, Лаваранда: половина 19-го стрелкового батальона; полки 2-й Зуавов и 4-й морской; левая, Фальи: половина 19-го стрелкового батальона; 95-й линейный полк, 1-й батальон 97-го линейного полка и батальон гвардейских жандармов; всего 9 батальонов.
(4) Состав дивизии Дюлака: бригада Сен-Поля: 17-й стрелковый батальон, 57-й и 85-й линейные полки; бригада Биссона: один баталион 61-го линейного полка и 10-й линейный полк.
(5) Состав дивизии Каму: бригада Вимпфена: полки: 50-й линейный, 3-и Зуавов и алжирских стрелков; бригада Верже: 3-й стрелковый батальон, 6-й и 82-й линейные полки.
(6) Состав дивизии Брюне: бригада Кёра (Coeur): 4-й стрелковый батальон, 86-й и 100-й линейные полки; бригада Лафон де-Вильера: 49-й и 91-й линейные полки.
(7) Guerin. II. 249—250. — Rustow. Der Krieg gegen Russlаnd. I. 361—365.
(8) Тотлебен.
(9) Рапорт начальнику севастопольского гарнизона графу Остен-Сакену генерал-лейтенанта Жабокритского, от 19-го мая 1855 г. Диспозиция войск на оборонительной линии города Севастополя, 22-го мая 1855 г.
(10) По показанию самих Французов, нашими войсками захвачено в плен 7 офицеров и 275 нижних чинов. Guerin. II. 558.
(11) «Les Russes furent culbutes et chаsses de nouveаu de lа redoute, d’ou, cette fois, les Frаngаis n’eurent gаrde de descendre». Guerin. II. 258.
(12) Журнал военных действий в Крыму. —Тотлебен.
(13) Рапорт генерал-лейтенанту Хрулеву командующего Полтавским пехотным полком подполковника князя Урусова, от 30-го мая 1855 г. —Рапорт генер.-лейтенапту Хрулеву командующего егерским князя Варшавского (Орловским) полком подполковника Краевского, от 1-го июня 1855 г. — Тотлебен.
(14) Журнал военных действий в Крыму.
(15) Журнал военных действий в Крыму.
(16) Алабин. Походные записки в войну 1853, 1854, 1855 и 1856 годов. II. 321.
(17) Niel. Siege de Sebаstopol. 296. —Guerin. II. 260.
(18) Niel. 301.
(19) Guerin. II. 261.
(20) Тотлебен.
(21) Guerin. II. 261.
(22) Тотлебен.
(23) Письмо Государю князя Горчакова, от 27-го мая 1855 г.
(24) Письмо Государя князю Горчакову, от 4-го июня 1855 г.
(25) Вейгельт. Осада Севастополя. Перев. Безака. 205—207.
(26) Вейгельт. 209.
(27) Вейгельт. 209. — Тотлебен. — Guerin. II. 265.
(28) Тотлебен.,
(29) Тотлебен.
(30) Севастопольские воспоминания артиллерийского офицера. 167—168.
(31) Журнал военных действий в Крыму.
(32) Тотлебен.
(33) Тотлебен.
(34) Описание отбития штурма от города Севастополя, 6-го июня 1855 г. (При журнале военных действий в Крыму).
(35) Число войск обеих сторон выведено из наиболее достоверных показаний.
(36) Журнал военных действий в Крыму.
(37) Описание отбития штурма 6-го июня 1855 г.
(38) Тотлебен.
(39) Guerin. II. 273—276. — Rustow. I. 391—398.
(40) Bаzаncourt. L’аrmee frаncаise. II. 347.
(41) Рапорт князю Горчакову генерал-адъютанта графа Сакена, от 20-го июня 1855 года. — Тотлебен.
(42) Рапорт князю Горчакову генер.-адъют. Сакена, от 20-го июня 1855 года.
(43) Состав колонн дивизии Майрана: правая, Сорена: половина 19-го стрелкового батальона, полки 2-й Зуавов и 4-й морской; левая, де-Фальи: половина 19-го стрелкового батальона, 95-й я 97-й линейные полки; в резерве: два баталиона 1-го полка гвардейских стрелков (Voltigeurs). Всего 11 батальонов.
(44) Состав колонн дивизии Брюне: штурмовая колонна, Кёра: 4-й стрелковый батальон, 86-й и 100-й линейные полки; резерв, Лафон де-Вильера: 49-й и 91-й линейные полки. Всего 9 баталионов.
(45) Состав колонн дивизии д’Отмара: штурмовая колонна Ниоля: 5-й стрелковый батальон, 19-й и 26-й линейные полки; резерв Бретона; 39-й и 74-й линейные полки. Всего 9 батальонов.
(46) Niel. 312—314. — Guerin. 276—277.
(47) Rustow. I. 394—397.
(48) Некоторые из французских историков пишут, будто бы Майран принял за сигнал к штурму несколько бомб, пущенных с батареи близ редута Виктории.
(49) Niel. 314—315. — Guerin. II. 279—285.
(50) Описание отбития штурма 6-го июня --Niel. 315—317.-Guerin. II. 285—287.
(51) Тотлебен.
(52) Описание отбития штурма 6-го июня. — Niel. 316. — Guerin. II. 287—288.
(53) Описание отбития штурма 6-го июня. — Niel. 317. — Guerin. II. 291—295.
(54) Описание отбития штурма 6-го июня — Воспоминания Александра Гана. — Guerin П. 288—289. --Rustow. I. 413—415.
(55) Описание отбития штурма 6-го июня. — Guerin. II. 295—296. — Rustow. I. 415—416.
(56) Журнал военных действий в Крыму.
(57) Воспоминания Георгия Чаплинского.
(58) Алабин. Походные записки в войну 1853, 1854, 1855 и 1856 годов. II. 275—276.
(59) Вейгельт. Перев. Безака. 217.
(60) Описание отбития штурма 6-го июня.
(61) Niel. 318—319. —Guerin. II. 296—297. — Аuger. Siege de Sebа-stopol. I. 329.
(62) Из письма военному министру князю Долгорукову князя Горчакова, от 7-го июня 1855 года.
Кроме помянутых здесь, в числе наиболее отличившихся, в донесении о штурме были показаны:
Начальник штаба войск, расположенных в Крыму, генерал-лейтенант Коцебу.
Начальник пехоты на Корабельной стороне, генерал-лейтенант Павлов.
Командующие войсками: на 3-м отделении генерал-майор Лисенко и на 5-м генерал-майор Юферов; начальники отделений: 4-го — капитан 1-го ранга Керн и 5-го — капитан 1-го ранга Перелешин 2-й; начальник артиллерия 4-го отделения капитан 1-го ранга Перелешин 1-й.
Командиры полков и командующие полками: Селенгинского — генерал-майор Сабашинский, Якутского --генерал-майор Бялый, Суздальского — полковник Дараган, Кременчугского — подполковник Сербенин, Орловского — подполковник Краевский, Владимирского — подполковник Жерве, Полтавского — подполковник князь Урусов, Камчатского — полковник Голев, Брянского — полковник Ган, Охотского полка — полковник Малевский.
Начальник батарей на Пересыпи флигель-адъютант капитан 1-го ранга Кислинский, начальник батарей Никонов.
Помощник начальника штаба полковник Козлянинов и обер-квартирмейстер гарнизона полковник Циммерман.
(63) Из письма Государя Императора, от 15-го июня 1855 г.
(64) Из письма князя Горчакова, от 7-го июня 1855 г.
(65) Из письма князя Горчакова, от 15-го июня 1855 г.
(66) Из письма князя Горчакова, от 15-го июня 1855 г.
Глава XXXII.
Осада Севастополя от первого штурма до сражения на реке Черной.[править]
Блистательное отражение штурма 6-го (18-го) июня возвысило дух защитников Севастополя, но вскоре было омрачено выбытием из рядов их главного распорядителя обороны. 8-го (20-го), генерал Тотлебен, находясь на батарее Жервё, был ранен пулею в ногу навылет и принужден передать заведывание всеми работами, на Городской стороне — командиру 3-го саперного батальона, полковнику Гарднеру, а на Корабельной — штабс-капитану Тидебелю, место которого, с 25-го июня (7-го июля), занял полковник Геннерих. Хотя генерал Тотлебен, в продолжении двух месяцев, находясь в болезненном и часто в безнадежном состоянии, продолжал руководить оборонительными работами, однако же не мог лично находиться на месте действий, что, без сомнения, затрудняло успех задуманных им соображений.
С 7-го (19-го) по 23-е июня (5-го июля) включительно, огонь неприятельский был довольно слаб, что дало нам возможность продолжать усиленно работы на оборонительной линии. На случай штурма, приступили к устройству на Корабельной стороне общего ретраншамента, который должен был служить для помещения резервов и доставлять фланговую оборону Малахову кургану и внутреннюю оборону всей Корабельной. Для противодействия же постепенной атаке — Тотлебен предполагал усилить артиллерию Малахова кургана, 2-го и 8-го бастионов и промежуточных линий 60-ю орудиями больших калибров, и по возведении на Корабельной стороне общего ретраншамента, устроить на нем, левее кургана, возвышенные батареи, на 30 орудий большого калибра, для обстреливания слева Камчатского люнета; а для обстреливания его справа возвести на отлогости, спускающейся с 3-го бастиона к Докову оврагу, позади оборонительной линии, ряд батарей, в виде кремальеров, также на 30 орудий большого калибра, которые могли бы действовать поверх оборонительной линии, против неприятельских подступов. Кроме того, он имел намерение немедленно приступить к устройству обширной контр-минной системы впереди Малахова кургана (1).
Но эти предположения не были вполне исполнены и, вместо проектированного генералом Тотлебеном усиленного вооружения оборонительной линии, в продолжении почти двух месяцев, с 6-го (18-го) июня по 3-е (15-го) августа, вновь поставлено орудий: на Городской стороне 24, на Пересыпи 14 и на Корабельной 75.
Как, по мнению адмирала Нахимова, неприятельский флот имел возможность прорваться на рейд, то на северном берегу большой бухты было построено несколько новых батарей, вооруженных 44-мя орудиями (3).
Неудача штурма 6-го (18-го) июня и потери, понесенные Союзными войсками, побудили начальника инженеров английской армии Джонса подать, 10-го (22-го), записку, в которой он предлагал совершенно оставить атаку Англичан против 3-го бастиона. Полагая, что английские батареи не могли преодолеть огня этого бастиона и соседственных ему верков, генерал Джонс поставил на вид, что атака 3-го бастиона находилась в связи с атакою не Малахова кургана, а 4-го бастиона, которая была почти совершенно оставлена Французами, и что по тому атака 3-го бастиона не имела никакого значения и могла повести только к напрасной трате людей и боевых материалов. Начальник инженеров французской армии генерал Ниель, в возражении на эту записку, указывал на то, что Англичане первые подали мысль к атаке Малахова кургана, и полагал. что оставление атаки 3-го бастиона было бы равносильно снятию осады. Союзные главнокомандующие приняли мнение генерала Ниеля (3).
Атакующий, отказавшись на время от штурма, снова обратился к постепенной атаке. При этом имелось в виду: 1) приобрести перевес над артиллериею оборонительной линии; 2) приблизиться, по возможности, траншеями к нашим укреплениям, и 3) усилить огонь по рейду, чтобы не позволить нашим пароходам занимать выгодные для их действия позиции, как например в устье Килен-бухты.
Французы, на левой атаке, старались подойти траншеями к 5-му бастиону и соединить взаимно между собою работы на Кладбищенской высоте и на площадке впереди люнета Шварца (После перестройки редута, в начале (в половине) апреля, он получил форму люнета). Но сильный картечный и ружейный огонь с 5-го бастиона и с люнетов Белкина и Шварца постоянно затруднял эти работы, что заставило неприятеля ограничиться расширением прежних траншей и исправлением 4-й параллели (4). Кроме того, Французы построили батареи: позади кладбища, для поражения левого фаса 6-го бастиона, и на левом берегу Городского оврага, против Язоновского редута и внутренности города (5).
Англичане обратили против крепости взятую ими, 26 мая (1-го июня), нашу контр-параллель и, продолжив ее, устроили 4-ю параллель, вывели участок 5-й параллели, в расстоянии 130-ти сажен от 3-го бастиона, и приступили к заложению нескольких новых батарей, против 3-го бастиона, батарей Никонова и Жервё и Малахова кургана (6).
Впереди Малахова кургана, на так называемой «атаке Виктории» — Французы продолжили 5-ую параллель влево до Докова оврага, вывели от левой ее оконечности вперед несколько зигзагов, направляясь на закругление переднего фаса кургана, и устроили в бывших каменоломнях обширный плацдарм. Затем, выйдя зигзагами из правой оконечности траншеи, заложили 6-ую параллель против 2-го бастиона и куртины, соединявшей этот бастион с Малаховым курганом, и устроили сообщения с прежними своими работами. К концу июня (10-го июля), головные траншеи неприятеля отстояли от бастиона Корнилова на 110 сажен, а от 2-го бастиона на 145 сажен; впоследствии же (при открытии бомбардирования в августе), левый фланг 6-й параллели находился в расстоянии около 50-ти сажен от исходящего угла Корниловского бастиона, а полу-параллель, устроенная перед правым флангом 6-й параллели — в 60-ти саженях от исходящего угла 2-го бастиона. В этой атаке, по скатам Камчатского люнета, впереди и сзади 5-й параллели, для действия по бастионам Корнилова, 2-му и 3-му, заложено в июне семь батарей, вооруженных 35-ю орудиями.
На Килен-балочных высотах, Французы подались вперед зигзагами вдоль правого берега Килен-балки и вывели по дну ее траншею к водопроводу. К концу июня (10 июля), передовые неприятельские работы здесь отстояли от 2-го бастиона на 220, а от 1-го на 240 сажен. Французы, утвердясь на этой позиции, заложили пять батарей, вооруженных 25-ю орудиями, которые могли не допускать наши пароходы в Килен-бухту, и вместе с тем анфилировать длинную куртину между 2-м и Корниловым бастионами (7).
В конце июня (в начале июля) неприятель усилил огонь, преимущественно против Корабельной, но выпускал в сутки не более 1,000 снарядов. Штуцерной же огонь его постоянно был силен, особенно по ночам.
Обороняющийся, напротив того, имея в виду замедлять осадные работы, поддерживал сравнительно сильный огонь, и в особенности во второй половине июня (в начале июля), когда Французы заложили свои новые батареи. Батареи Северной стороны и пароходы содействовали обороне Корабельной части. Ружейный огонь с оборонительной линии был постоянно силен. Ежедневно расходовалось, средним числом, около 1,700 артиллерийских снарядов и до 12 тыс. патронов (8).
Ночи на бастионах проводились не смыкая глаз. Прислуга находилась вблизи своих орудий, наведенных по гласису и заряженных с вечера картечью; прикрытие не сходило с банкетов; цепь и секреты, впереди укреплений, зорко сторожили неприятеля. Отдыхали утром. Артиллеристы, оставя дежурных у орудий, отправлялись соснуть в блиндажи, либо в устроенные на батарее конурки; прикрытие, кроме нескольких штуцерных, сходило с банкетов: одни из людей, не снимая амуниции, ложились на батарее, другие уходили на вторую линию, в блиндажи. Некоторые из блиндажей, наскоро устроенные, доставляли прикрытие только от ружейных пуль. а в случае падения на них больших снарядов обрушивались. В свободное послеобеденное время, матросы собирали в соседстве укреплений пули, за которые им щедро платили, и сами иногда приплачивались жизнью или кровью; некоторые из них представили в штаб до 20-ти пудов собранных ими пуль. Но когда подвезли в Севастополь значительное количество свинцу, то был запрещен этот опасный промысел. Пища матросов варилась на батарее, причем их кухня, общая со всеми офицерами, состояла из неглубокой ямы, вырытой у одного из траверсов, с кое-как сложенною печью и маленькою плитою. Солдатам же приносили утром и вечером готовую кашицу из ротных артелей, помещавшихся в городе и Корабельной слободке. На батареях постоянно имелись некоторые запасы, и в том числе несколько кур. В особенности же нравилось солдатам держать петухов, которые, среди боевой суеты, напоминали своим криком спокойствие и безмятежность деревенской жизни. На редуте Шварца, у одного из моряков-офицеров, был петух, совершенно ручной, любимец всего населения батареи, которого матросы прозвали «Пелисеевым» (Пелисье). На 6-м бастионе, сравнительно наиболее безопасном, в каземате, имелся рояль и иногда устраивались музыкальные вечера, с помощью скрипача и флейтиста, приходивших с других бастионов (9).
С 7-го (19-го) по 28-е июня (10-е июля), в Севастопольском гарнизоне выбыли из строя: 1 генерал, 5 штаб-офицеров, 60 обер-офицеров и 3,160 нижних чинов (10).
Со стороны же неприятеля выбыли из строя 1.484 Француза и 226 Англичан (11).
28-го июня (10-го июля) был смертельно ранен доблестный защитник Севастополя, адмирал Нахимов.
В этот день неприятель производил усиленную канонаду против 3-го бастиона и левого фаса 4-го бастиона. Командующий Охотским полком, полковник Малевский послал к Нахимову, испрашивая его разрешения по какому-то делу. « вот сейчас я сам к нему приеду» отвечал адмирал, и не более как через полчаса уже был на 3-м бастионе. Там он сел на скамью у блиндажа начальника 3-го отделения, вице-адмирала Панфилова; кругом его стояло несколько флотских и пехотных офицеров; толковали о служебных делах. Вдруг раздался крик сигналиста: «бомба!» Все бросились в блиндаж, кроме Нахимова, который беспрестанно твердя своим подчиненным о разумной осторожности и самосохранении, сам остался на скамье и не пошевельнулся при взрыве бомбы, осыпавшей осколками, землею и камнями то место, где прежде стояли офицеры. Когда миновала опасность, все вышли из блиндажа, разговор возобновился; о бомбе и в помине не было. Отдав приказания на 3-м бастионе, адмирал поехал на своей серенькой лошадке на левую сторону оборонительной линии; по пути, матросы, которым он запрещал отдавать ему честь, посылали за ним вслед крестные знамения, как бы стараясь оградить его от опасности (12). Когда он взъехал на Малахов курган, там, перед вделанным снаружи в стену башни образом, присланным Императрицею Александрою Феодоровною защитникам Севастополя. накануне дня Св. Апостол Петра и Павла, шла вечерняя служба. Капитан 1-го ранга Керн, видя, что адмирал, сойдя с лошади и став на самом опасном месте, в обычном своем костюме. сюртуке с эполетами и белой фуражке, служил целью неприятельским стрелкам, сказал ему, что «Перед образом идет служба и не угодно ли будет послушать ее». «Я вас не держу-с» — отвечал Павел Степанович. Но Керн, волнуемый каким-то предчувствием, остался при адмирале. Спустя несколько минут, Нахимов уже хотел отойти от бруствера, когда одна из наших бомб, брошенных с кургана, попала в ближайшую неприятельскую траншею, разорвалась там и вскинула вверх двух растерзанных ею человек. «Эк их знатно подбросило» — закричал сигнальщик. Нахимов, уже сошедший с банкета, вернулся назад и стал смотреть в трубу. В это время неприятельская пуля попала в земляной мешок около того места, где стоял адмирал. «Метко стреляют, канальи!» сказал он, и в ту самую минуту, когда стоявший возле него лейтенант Колтовской заметил ему, что в него целят, он был поражен пулею в висок. Капитан Керн с несколькими офицерами снес адмирала в блиндаж, для подания ему первой помощи (13).
Весть о смертельной ране Нахимова быстро разнеслась по бастионам и в городе. И моряки, и прочие войска, поражены были сразившим его ударом. Не один матрос, не один флотский офицер, спешили разведать о нем сперва на Малахов курган, а потом на Северную сторону, куда перевезли раненого адмирала. Пролежав в бессознательном состоянии около двух суток, он скончался, 30-го июня (12-го июля), в 11 часов утра. Тело Нахимова, перевезенное на Южную сторону, в его квартиру, и покрытое тем самым исстрелянным в боях флагом, который развевался на корабле Императрица Мария в славный день победы при Синопе, было выставлено для посмертного прощания. На столах лежали ордена; со стены как будто бы смотрел на изможденное страданиями лицо покойного портрет Лазарева; кругом гроба теснились моряки, офицеры и солдаты всех родов оружия, всех ведомств, и даже в числе пришедших взглянуть на усопшего вечно героя было несколько дам, несмотря на грозную обстановку города.
На следующий день, 1-го (13-го) июля, было назначено отпевание покойника. Модлинский батальон, моряки и полевая батарея построились против квартиры адмирала, собрался весь штаб многострадального Севастополя. Гроб вынесли: сам главнокомандующий, граф Сакен, генерал-адъютант и другие высшие чины, могшие отлучиться с боевой работы. Одни из них плакали; другие, в суровой думе, смотрели на бренные останки неусыпного борца, которого деятельность прекратилась лишь смертью.
Торжественно было последнее шествие победителя при Синопе, среди рядов войск, в сопровождении его сподвижников. Его снесли в могилу на Городской высоте и положили вместе с незабвенными для каждого из Русских адмиралами: Лазаревым, Корниловым и Истоминым. Суда, стоявшие на рейде, спустили флаги; раздались, салюты с корабля «Великий Князь Константин». Во все продолжение печальной церемонии неприятель не сделал ни одного выстрела, как будто бы уважая наше горе и постигшую нас потерю (14).
Оборона Севастополя выказала России и всему свету доблесть многих людей, которая не могла бы проявиться в обстоятельствах не столь чрезвычайных; но потеря Нахимова все-таки была невознаградима. Его мужество, деятельность, самоотвержение — не имели предела. Ежедневно объезжал он опаснейшие пункты оборонительной линии с хладнокровием, доходившим до равнодушие к жизни, до презрения к смерти. И все это делалось просто, скромно, без желания произвести какой-либо эффект, с высокою целью поддержать дух своих подчиненных. «Берегите Тотлебена и Васильчикова, говаривал он, когда ему напоминали о необходимости беречь себя — а таких, как мы с вами, найдется довольно». Будучи сам фаталистом, веря слепо в неизбежность судьбы, он поселил свое убеждение в защитниках Севастополя до того, что матросы и солдаты считали его как бы застрахованным от всевозможных опасностей. В продолжении девяти месяцев, он являлся в огне, под пулями метких стрелков, неизменно в костюме, отличавшем его от всех прочих офицеров гарнизона, и во все это время ни разу не ложился спать раздетым. Строгий к самому себе, неумолимый враг всякого педантства и бюрократической деятельности, Павел Степанович был приветлив и прост в обхождении с своими подчиненными, но требовал от них точного исполнения служебных обязанностей, и потому, порою, казался крутым и суровым, несмотря на доброту своего характера. Наблюдая и поддерживая собственным примером дисциплину, он отдавал справедливость рыцарскому характеру князя Горчакова и боевым заслугам графа Остен-Сакена и безусловно во всем поддерживал Тотлебена и князя Васильчикова, уважая в первом интеллектуальную силу обороны Севастополя, а в другом ценя благородство души и то, что Васильчиков князь, случайный человек, приехал в осажденный город и подвергал себя опасностям наравне с простыми солдатами.
Адмирал Нахимов, справедливо считая дисциплину душою благоустроенного войска, не ограничивал ее соблюдение внешними служебными обрядами чинопочитания, а требовал, чтобы каждый из военных чинов был готов всегда кинуться на явную гибель по приказанию начальника. Тем не менее случалось и ему отступать от строгого соблюдения военных законов. Однажды на 3-м бастионе вдруг исчез отличный комендор. Заподозрить его в дезертирстве — никому не пришло в голову; все сослуживцы комендора приписывали его отсутствие какому-то чуду. Прошло несколько дней; внезапно бравый комендор снова появляется на своем бастионе. «Где это ты пропадал?» — спрашивают его и начальники, и товарищи. — «А вон там!» — отвечает он, указав на английскую батарею. — «Да как ты попал туда?» — «А вот видите ли как. Здесь, у нас, мне сделалось так скучно, что, пожелав отвести душу, я, выйдя с бастиона, побрёл, куда глаза глядят, и очутился на английской батарее». — «Что же ты делал там?» — «Меня заставили присягнуть Виктории, потом велели стать к орудию». — «И ты стрелял?» — «Стрелял, да так, что меня хвалили Англичане». — «Да ведь ты, дурак, стрелял по своим!» — «Что же делать? Я и сам рассудил, что дело плохо, да и ушел к вам». Само собою разумеется, что раскаявшийся беглец подлежал расстрелянию, но Нахимов судил иначе и, обругав его, приказал ему снова идти на бастион; там он уже более не скучал, и, спустя несколько дней, был убит (15).
Раненые и больные пользовались особенным покровительством и заботами адмирала об их нуждах. Во время осады Севастополя, какой-то поэт прислал Нахимову стихотворение, в котором воспевал его подвиги. «Если этот господин хотел сделать мне удовольствие — сказал Нахимов — то лучше бы уж прислал несколько сот ведер капусты для моих матросов». Здесь кстати заметим, что Павел Степанович, которого душа была проникнута поэзией, (если поэзия есть выражение всего выходящего из тесного круга обыденной жизни), нередко говорил, что ненавидит поэзию: это говорил тот самый человек, который, во время болезни Тотлебена, удовлетворяя благородные побуждения своего нежного сердца, постоянно заботился, чтобы постель раненого защитника Севастополя была окружена живыми цветами (16).
Бескорыстие Нахимова равнялось его щедрости. Не имея семейства, живя с простотою и умеренностью философа, он употреблял свое, довольно умеренное, содержание на пособие страждущим и часто прибегал к кошельку своих адъютантов, для пособия матросским семействам. Под градом бомб, при гнёте многоразличных служебных занятий, он находил досуг посылать раненым офицерам разные лакомства, которые не легко было доставать в Севастополе. Когда, после штурма 6-го июня, Нахимов удостоился получить значительную аренду, он сказал: «теперь нам бомбы нужнее денег» (17).
Отдавая должную справедливость мужеству и самоотвержению защитников Севастополя, нельзя не сознаться, что эти доблестные качества отчасти возбуждались и поддерживались примером Нахимова. Будучи, в продолжении осады, произведен в адмиралы, он, в приказе по Черноморскому флоту, выразил уверенность, что Севастополь вскоре будет освобожден, и что тогда флот выйдет в море. Так писал он официально, но в действительности не имел надежды на счастливый исход осады и не скрывал своего убеждения. Если кто-либо из моряков, утомленный тревожною жизнью на бастионах, заболев и выбившись из сил, просился хоть на время на отдых, Нахимов осыпал его упреками: «Как-с, вы хотите-с уйти с вашего поста-с — говорил он — вы должны умирать здесь; вы часовой-с, вам смены нет-с и не будет: мы все здесь умрем-с; помните-с, что вы черноморский моряк-с, и что вы защищаете родной ваш город-с; мы неприятелю здесь отдадим-с одни наши трупы и развалины; нам отсюда уходить нельзя-с; я уже себе выбрал могилу-с, моя могила уж готова-с; я лягу подле начальника моего-с, Михаила Петровича (Лазарева); Корнилов и Истомин уже там лежат-с; они свой долг исполнили-с; надо и нам его исполнить-с». Когда начальник одного из бастионов, при посещении его части адмиралом, доложил ему, что Англичане заложили батарею, которая будет поражать бастион в тыл, Нахимов отвечал: «Ну, что ж такое? Не беспокойтесь, мы все здесь останемся». Узнав о намерении главнокомандующего — устроить мост на рейде, Павел Степанович, опасаясь, чтобы это не поселило в гарнизоне мысли об оставлении Севастополя, сказал И. П. Комаровскому: «Видали вы подлость? Готовят мост чрез бухту». — «Ни живым, ни мертвым отсюда не выйду-с» — повторял он — и сдержал слово (18).
Почти одновременно с кончиною Нахимова, английская армия понесла чувствительную потерю. 16-го (28-го) июня, скончался старый вождь ее, бывший сподвижник Веллингтона, лорд Раглан. Место его занял генерал-лейтенант Симпсон. Вскоре затем оставили армию генералы Броун и Пеннефазер. Начальство над легкою дивизией принял Кодрингтон, над второю — Барнар, над четвертою — после Джона Кемпбеля, убитого на штурме 6-го (18-го) июня — Бентинк. Впоследствии, когда Барнар был назначен начальником штаба английской армии, 7-го (19) июля, командовал второю дивизией Маркгам. Из всех дивизий только в одной третьей остался прежний начальник Ингленд, да и тот, в конце июля (в начале августа), передав команду Эйру, отправился в Англию. Многие из английских офицеров, по болезни или за ранами, также получили разрешение возвратиться в отечество и были заменены другими, прибывшими из Англии (19).
После штурма 6-го (18) июня, холера развилась с ужасающею быстротою в Союзной армии, и особенно в сардинском корпусе. Еще в начале (в половине) мая, едва успели высадиться в Крым Итальянцы, погиб начальник 2-й дивизии, брат главнокомандующего, Александр Ла-Мармора. Одною из главных причин опустошения, нанесенного холерою сардинскому корпусу, была плохая экипировка солдат, которые не имели при себе никакой одежды, кроме полотняных кителей, весьма удобных при дневном зное, но подвергавших неминуемой простуде в холодные туманные ночи. До исхода мая (начала июня) сардинский корпус уже потерял от холеры 900 человек, т. е. около 1/16 части наличного числа людей. Не менее был урон Англичан; напротив того, Французы, пользуясь опытностью, ими приобретенною в Алжирии, терпели менее, а также и Турки, умеренные в пище и привыкшие к южному климату (20).
В нашей армии холера появилась с наступлением теплой погоды, но распространение эпидемии было предупреждено гигиеническими мерами, и в особенности немедленным врачебным пособием при первых признаках болезни. В продолжении времени с мая по август, в севастопольском гарнизоне заболевало холерою всего от 6-ти до 10-ти человек в день и выздоравливала из них половина. Многие полагали, что пальба из больших орудий и пороховой дым, очищая воздух в Севастополе, уничтожали холерную эпидемию (21).
«Со смертью адмирала Нахимова — говорит один из защитников Севастополя — хотя не было никаких громких выражений печали, потому что тогда демонстрации еще не были в обыкновении, но всем чувствовалось, что недостает той объединяющей силы и той крепости убеждения в необходимости держаться до крайности. Хотя оставались еще весьма почтенные и уважаемые личности, но они не могли заменить Нахимова. Тотлебен был сильно ранен; князь Васильчиков и Хрулев пользовались большою популярностью — первый более между офицерами, а последний и между офицерами, и между солдатами: но ни популярность эта, ни их значение и влияние не имели такой всеобщности, как влияние Нахимова» (22). Как ни велико было одушевление защитников Севастополя, они были утомлены продолжительною, нескончаемою борьбою и поддерживались только чувством долга. Сам Тотлебен пишет, что, «обороняющимся упущено было самое дорогое время, которым гораздо лучше успел воспользоваться наш противник», и что «на всей линии от 3-го до 1-го бастиона, для противодействия осадным батареям, в шесть недель (с 29-го июня [11-го июля] по 5-е [17-е] августа), было прибавлено только 11 орудий, между тем как атакующий во вел 8 батарей и поставил на них не менее 80-ти орудий, для действия по этой части оборонительной линии» (23). Один из участников обороны Севастополя писал: «Хотелось бы дожить скорее до зимы, чтоб отдохнуть немного душою. Постоянный бой, не прекращающийся ни днем, ни ночью, вечные бомбы и ядра, начинают действовать на нервы. Душа невольно жаждет покоя, отдыха, а тут впереди еще 3 месяца такого существования. Не трудно, что готов атаковать не только Федюхины горы, но самый ад, чтобы окончить это неестественное положение. Конечно, если б Греки, вместо Ахиллеса, имели хоть одну 7-ми-пудовую мортиру, то Троя не держалась бы и 10-ти дней»… (24).
Против Городской стороны, действия атакующего заключались, почти исключительно, в усилении артиллерийского огня; траншейные же работы его здесь были остановлены метким огнем с оборонительной линии и нисколько вперед не подвинулись. Против Корабельной же стороны, неприятель, сооружая новые батареи, приблизился к оборонительной линии. На Зеленой горе, Англичане продолжали устраивать участками 5-ю параллель, по окраине высот, обращенной к Южной бухте, а из 4-й параллели начали выводить ход вперед двойною сапою. На Воронцовской же высоте, они распространили 4-ую и 5-ую параллель до Докова оврага. К началу (к половине) августа было заложено в обеих английских атаках несколько батарей, для действия по Пересыпи и по 3-му бастиону.
Французы приблизились тихими сапами от каменоломен, а также от 6-й параллели и Килен-балки, к Малахову кургану и 2-му бастиону. Затем, устроив обширный плацдарм, в расстоянии 75-ти сажен от бастиона, они продолжали подвигаться из него вперед двумя подступами, из которых правый был остановлен нашим огнем, 12-го (24-го) июля, в расстоянии 60-ти сажен от бастиона, а голова левого подступа, к 5-му (17-му) августа, находилась в 42-х саженях от контр-эскарпа. Головные траншеи неприятеля находились тогда же в расстоянии около 50-ти сажен от Малахова кургана. На скатах высоты Камчатского люнета были возведены новые батареи, для действия по Малахову кургану и 2-му бастиону, а за Килен-балкою три батареи. вооруженные 15-ю большими мортирами и 2-мя двадцатичетырех-фунтовыми (нашими) пушками, для действия по Северной стороне, по рейду и против 1-го бастиона. Всего же, с конца июня (с 10-го июля) по 5-е (17-е) августа, на осадных батареях прибавилось более 60-ти (по другим сведениям — 80) орудий (25).
Главное внимание обороняющегося, в этот период осады, было обращено на внутреннюю оборону укреплений. На Городской стороне, во 2-й линии, между Язоновским и Чесменским редутами, возведена батарея на две 18-ти-фунтовые пушки-карронады. На высоте 4-го бастиона, построены две батареи, вооруженные вместе семью орудиями, для фланкирования 3-го бастиона. На корабельной стороне, сооружены ретраншаменты на Малаховом кургане и на 2-м бастионе, и усилена внутренняя оборона линий между 1-м и 3-м бастионами установкою нескольких орудий. Кроме того, позади батареи Никонова устроен ретраншамент, обращенный к Южной бухте (совершенно бесполезный, по мнению Тотлебена), и заложена траншея от Докова оврага по направлению к Александровским казармам, которая, нисколько не усиливая обороны, мешала свободному движению войск (26).
В половине (в конце) июля, было приступлено к постройке моста на Большой бухте, с целью упрочить сообщение Севастополя с армиею и безостановочное снабжение города боевыми и жизненными припасами и инженерными материалами. Князя Горчакова уже давно озабочивала мысль о необходимости такого моста, но адмирал Нахимов и другие опытные моряки полагали, что всякий мост на Большой бухте, открытый ветрам с моря, не мог устоять при сильном волнении. Напротив того, начальник инженеров армии, генерал-лейтенант Бухмейер поддерживал мнение о возможности построения моста, доказывая, что оно не представит особенных технических затруднений, и что, в случае сильного волнения, всегда можно будет развести мост и притянуть его к берегу. Главнокомандующий, окончательно убежденный этими доводами, утвердил 28-го июня (5-го июля) проект, представленный Бухмейером. Для постройки моста избрано место между Михайловскою и Николаевскою батареями, равно удаленное от неприятельских батарей у Килен-балки и у Карантинной горы, там, где ширина бухты не превышала 450 сажен.
Предположено было устроить мост из 86-ти плотов, каждый из 13-ти шестисаженных бревен, расположенных с промежутками и выдвинутых концами попеременно, то в одну, то в другую сторону, так, чтобы плоты были 8 саж. длины и 4 саж. ширины. Каждый плот удерживался на месте двумя якорями. Промежутки между ними назначены в одну сажень, а ширина проездной части в 2 1/2 сажени.
По утверждении проекта, немедленно приступлено к заготовке материалов. Лес был куплен на днепровских пристанях и доставлен в Севастополь большею частью на фурах 2-го осадного и 4-го понтонного парков и вновь сформированной 14-й полубригады подвижного магазина; остальная часть привезена на вольных подводах. Тогда же сделаны распоряжения о сформировании рабочих команд, о приемке от морского ведомства якорей, железа и канатов, об изготовлении в походных кузницах оковок и об устройстве пристаней. Работы производились, под личным руководством генерала Бухмейера, 4-го саперного батальона подполковником Мичуриным и подпоручиком Градовским, а постройка пристаней и мостового укрепления на Южной стороне — командиром севастопольской инженерной команды, полковником Герцыком.
Для работ сформированы постоянные команды, именно: для вязки плотов — 40 плотников из сапер и 60 от пехоты, а для наводки плотов и закидывания якорей — 100 матросов. При безостановочной подвозке леса, можно было бы окончить постройку моста в несколько дней, но движение в Крым 4-й и 5-й пехотных дивизий замедлило до-ставку строительного материала и только лишь 15-го (27-го) августа, в день Успения Пресв. Богородицы, мост был освящен и открыт для сообщения (27). Неприятельская артиллерия в это время вообще действовала слабо, делая ежедневно около 1,500 выстрелов. Сосредоточивая огонь то против одного, то против другого пункта оборонительной линии атакующий, вместе с тем, обстреливал из больших орудий город, рейд и Северную сторону, бросая туда и конгревовы ракеты. Чтобы успешнее направлять огонь на те пункты, где было собрано наиболее войск и рабочих, у неприятеля были устроены оптическо-телеграфические сигналы на флагманском английском корабле, стоявшем близ устья Большой бухты. С палубы и марсов этого корабля можно было ясно видеть передвижения наших команд в городе и в тылу верков Корабельной стороны, и подавать о том особенные простые сигналы, которые передавались, также по телеграфу, осадным батареям. Затем, с батарей, от которых можно было ожидать наиболее успешное действие, открывался живой огонь.
В продолжении месяца (с половины июля до половины августа), на оборонительной линии подбито 40 орудий, взорвано два погребка на 4-м бастионе и на батарее Жерве, произведено в городе несколько пожаров, разбит купол Михайловского собора, во время происходившей в нем службы, и повреждены некоторые из судов, стоявших на рейде. В это время, несмотря на соблюдаемую нами экономию в порохе и снарядах, ежедневно выпускалось средним числом с оборонительной линии около 3,500, а с батарей Северной стороны — около 2,000 зарядов. В атаке против Городской стороны, неприятель не успел нисколько приблизиться ни к 5-му бастиону, ни к люнету Шварца. Когда же, 4-го (16-го) июня, получено было от перебежчика сведение, что за Херсонесом устроены французами пороховые погреба, начальник артиллерии генерал-майор Шейдеман направил туда огонь ближайших орудий и, после нескольких выстрелов, там замечен был взрыв порохового погреба. Не менее успешно действовала наша артиллерия Корабельной стороны. С 29-го июня (11 июля) по 4-е (16-е) августа, в продолжении пяти недель, Французы подвинулись вперед к Малахову кургану только на 50, а к 2-му бастиону — на 90 сажен, приближаясь в сутки средним числом к первому на 1 1/2, а к последнему — на 2 1/2 сажени. Близость неприятельских подступов и действие атакующего с передовых траншей, из малых подвижных мортир, заставило нас сформировать на обоих флангах оборонительной линии по одной подвижной батарее, каждую в 10 полупудовых и 8-ми-фунтовых мортир, которые переносились с одного укрепления на другое и, вместе с постоянными батареями, сосредоточивали навесный огонь, по мере надобности, на различные пункты неприятельских работ. Ружейный огонь с оборонительной линии постоянно был силен, особенно по ночам. Для сбережения штуцерных патронов стрельба производилась преимущественно из гладкоствольных ружей, действие которых на близком расстоянии было вполне удовлетворительно. Ежедневно расходовалось до 15 тыс. патронов (28).
Чтобы увеличить потери неприятеля, заставляя его держать в подступах сильные траншейные караулы, под близким нашим огнем, с 25-го июня (7 июля) по 1-е (13) августа, было произведено одиннадцать больших и малых вылазок, которые хотя и стоили нам дорого, однако замедляли работы атакующего и отчасти уравновешивали урон, наносимый гарнизону огнем неприятельским (29).
Подземная война продолжалась без важных результатов впереди 4-го бастиона и началась, в конце июля (в первой половине августа), перед люнетом Шварца и 5-м бастионом. Впереди же Малахова кургана, к устройству контр-мин приступлено несколько ранее. Здесь работы были возложены на штабс-капитана фон-Клугена, с одною ротою 4-го саперного батальона и 450-ю человеками от пехоты (30).
В продолжении времени с 28-го июня (10-го июля) по 4-е (16-го) августа, гарнизон потерял, как от огня, так и при вылазках, 9,097 человек, а у неприятеля выбыло из фронта 5,044, из числа коих 3,945 Французов и 1,099 Англичан (31).
В составе гарнизона, во весь период с 6-го (18-го) июня по 4-е (16-е) августа, произошли немногие перемены: 20-го июня (2-го июля) выведены из Севастополя на Инкерманские высоты Одесский и Украинский полки, а взамен их введены в город три полка 15-й резервной дивизии: Модлинский, Прагский и Люблинский, в трех-батальонном составе. 6-го (18-го) июня, введен в Севастополь Волынский полк, а 22-го и 23-го июля (3-го и 4-го августа), 7-я пехотная дивизия, которая, однако же, 2-го (14-го) августа, переправлена на Северную сторону, и тогда же введен в город Замосцский полк (32).
Многие из полков, находясь в Севастополе продолжительное время, были расстроены и ослаблены понесенным уроном, что заставило переформировать некоторые из них, именно: Забалканский (Черниговский), Полтавский, Алексопольский, Севский и Брянский — в двух-батальонный и Муромский — в одно-баталионный состав (33).
В течении этого времени, подвезено в Севастополь из Измаила, Хотина, Бендер, Ростова-на-Дону, Киева и Шостенского завода, до 40 тыс. пудов пороха и до 100 тыс. снарядов (34).
29-го июня (11-го июля), на место адмирала Нахимова, назначен помощником начальника гарнизона по морской части, военным губернатором Севастополя и командиром порта контр-адмирал Панфилов, с самого начала осады безотлучно командовавший 3-м отделением; а 21-го июля (2-го августа), командиром севастопольского порта и военным губернатором назначен вице-адмирал Новосильский, а Панфилов сохранил только звание помощника гарнизона по морской части. На место же Панфилова поступил начальником 3-го отделения капитан 1-го ранга Перелешин 1-й.
Командиром 6-го корпуса, на место князя П. Д. Горчакова, был назначен, в начале (в половине июля, генерал-лейтенант Липранди.
Начальником войск на Городской стороне назначен, 23-го июня (5-го июля), генерал-лейтенант Семякин, а помощником его — начальник 1-го отделения генерал-майор Хрущов. Начальником войск на Корабельной стороне оставался генерал-лейтенант Хрулев, а помощником ему назначен, 24-го июля (5-го августа), генерал-майор Лисенко.
Войска 2-го отделения находились под начальством генерал-майора Шульца; 3-го под начальством генерал-лейтенанта Павлова; 4-го — генерал-майора Буссау; 5-го — генерал-майора Сабашинского.
Помощниками начальников отделений оборонительной линии были назначены: 1-го — сперва капитан-лейтенант Стеценков, а потом капитан 1-го ранга Микрюков; 2-го — командир Тобольского полка полковник Зеленый; 3-го — капитан-лейтенант Юрьев; 4-го — капитан 2-го ранга Андреев; 5-го — капитан-лейтенант Ильинский (35).
После 6-го (18-го) июня, в продолжении двух месяцев, вооружение осадных батарей было усилено вообще 113-ю орудиями, именно: на Килен-балочных высотах и между Килен-балкой и Доковым оврагом — 86-ю, на Воронцовской высоте и на Зеленой горе — 26-ю и против Городской стороны — одним орудием. Всего же к 4-му (16-му) августа осадные батареи, не считая подвижных батарей, были вооружены 700-ми орудиями, из коих: 186 французских, на правой атаке, против Корабельной стороны; 186 английских и 328 французских, на левой атаке, против Городской стороны. Из этих орудий были назначены: 638 для действия по укреплениям оборонительной линии; 56 — против города, рейда и Северной стороны, и 6 — для отражения вылазок. Кроме того, у Союзников было в запасе до 250-ти орудий и в непродолжительном времени они ожидали присылки 400 больших мортир.
Обороняющийся, в то же время, усилил вооружение оборонительной линии 135-ю орудиями, из коих прибавлено: на 1-м и 2-м бастионах и на Малаховом кургане — 71; на В-м бастионе и смежных укреплениях — 43; на укреплениях Городской стороны — 16 и на внутренних батареях 5 орудий. Но из всего числа их только 40 могли противодействовать осадным батареям, прочие же 95 были назначены для обстреливания местности впереди укреплений, а также для фланговой и внутренней обороны. К 4-му (16-му) августа, на сухопутных укреплениях Южной стороны находилось 1,259 орудий, из коих было назначено: 586 — для действия по осадным батареям, 421 — для обстреливания местности и фланкирования укреплений и 252 — для внутренней обороны.
Следовательно, для артиллерийской борьбы атакующий имел перевес на 52 орудия. На стороне его было огромное превосходство в навесном огне, именно 205 мортир против 69-ти обороняющегося; к тому же, из числа последних, 39 двухпудовых мортир не могли действовать по неимению снарядов.
Из сравнения числа орудий, действовавших с осадных батарей, с числом орудий, отвечавших им с оборонительной линии, оказывается, что: на Городской стороне наша артиллерия была равносильна с неприятельскою, а на 4-м бастионе мы имели даже некоторый перевес; на Корабельной же стороне число орудий, действовавших прицельно было почти одинаково; но неприятель имел впятеро больше мортир и мог действовать навесно вдесятеро сильнейшим огнем.
Осадные батареи были снабжены 350 — 450-ю готовыми зарядами, которые без затруднения наполнялись из значительных запасов неприятеля. На оборонительной линии, по распоряжению генерала Сакена, должно было состоять: на каждое длинное орудие, действовавшее по осадным батареям, 140; на каждое длинное орудие, действовавшее в случае штурма — 70 и на каждую мортиру — 60 зарядов. Впрочем, на многих батареях, число зарядов, сохраненных батарейными командирами, было гораздо более. Всего же на сухопутных укреплениях Южной стороны было до 150-ти тысяч, а на береговых батареях около 12,500 зарядов, и, кроме того, в общем запасе 21,500 пуд. пороха. В разрывных зарядах чувствовался недостаток: бомб 5-ти-пудовых имелось только 2,300; 68-ми-фунт. около 2-х тысяч; 2-х-пуд. не было вовсе; гранат: 1/2-пуд. — 8 тысяч; 1/4-пуд. — 5 тысяч и 3-х-фунт. — 14 тысяч (36).
В последних числах июля (в начале августа) прибыли на Качу 4-я и 5-я пехотные и 7-я резервная дивизии, вместо которых в состав Перекопского отряда поступили орловское и тульское ополчения, а 17 дружин курского ополчения были направлены в Крым. Тогда же 2-я и 3-я гренадерские дивизии, стоявшие у Балты и Ольвиополя, двинулись к Перекопу.
Государь Император, извещая князя Горчакова об отправлении в Крым значительных подкреплений, требовал, чтобы 4-я и 5-я пехотные дивизии не были дробимы по частям, а образовали резерв, для нанесения решительного удара, или, в случае неудачи под Севастополем, для встречи неприятеля в поле (37).
Приложения к главе XXXII.[править]
(1) Тотлебен.
(2) Тотлебен.
(3) Тотлебен. — Вейгельт. Осада Севастополя, 1854—1856 годов. Перев. Безака. 250—251.
(4) Guerin. Histoire de lа derniere guerre de lа Russie (1853—1856). II. 322.
(5) Вейгельт. 247.
(6) Тотлебен. — Вейгельт. 252—253.
(7) Тотлебен. — Вейгельт. 229—234:
(8) Тотлебен.
(9) Севастопольские воспоминания артиллерийского офицера. 217—218 и 222—225. Алабин. Походные записки в войну 1853, 1854, 1855 и 1856 г. II. 280.
(10) Журнал военных действий в Крыму.
(11) Тотлебен. — Niel.
(12) Алабин. II. 284.
(13) Слышано от капитана 1-го ранга (ныне вице-адмирала Е. С Керна).
(14) Алабин. II. 284—286. — Гюббенет. Очерк медицинской и госпитальной части в Крыму, в 1854—1856 годах. 130.
(15) Слышано от моряков-Севастопольцев.
(16) Гюббенет. 133—134. — Заметки одного из Севастопольцев (А. Ц.).
(17) Слышано от лиц, состоявших при адмирале Нахимове.
(18) Стеценков. Крымская кампания. Воспоминания и рассуждения. — Заметки одного из Севастопольцев. — Слышано от капитанов 1-го ранга (ныне вице-адмиралов) П. В. Воеводского и Ф. С. Керна.
(19) Rustow. Der Krieg gegen Russlаnd. I. 438—439.
(20) Rustow. I. 439—440.
(21) Гюббенет. 86-87.
(22) Стеценков. Крымская кампания.
(23) Тотлебен.
(24) Письмо к генерал-адъютанту Безаку генерал-майора Крыжановского, от 19-го августа 1855 года.
(25) Тотлебен. — Вейгельт.
(26) Тотлебен.
(27) Тотлебен. — Севастопольские воспоминания артиллерийского офицера. 247.
(28) Журнал военных действий в Крыму. — Тотлебен. — Вейгельт.
(29) Журнал военных действий в Крыму.
(30) Тотлебен.
(31) Тотлебен. — Ниель.
(32) Журнал военных действий в Крыму.
(33) Тотлебен.
(34) Тотлебен.
(35) Журнал военных действий в Крыму. —Тотлебен.
(36) Тотлебен.
(37) Из письма Государя Императора, от 2-го июля 1855 года.