Константин Андреевич Тренев.
Выборы[править]
На проломанных школьных воротах объявление: «Сегодня в 12 часов после обеда в школе экстринное общее собранье усех граждан „Зеленой Горки“. Явка неприменно обязательная. Просим никого не опаздувать. Сельуполномоченный Подсмаль».
Когда горячее южное солнце спускается к высоким тополям над школой и золотит проржавевшую школьную крышу, на крыльце школы появляются вызванные на сходку граждане и гражданки. Перед заходом солнца приходит сельуполномоченный Подсмаль. На груди значки МОПРа и Воздухофлота, под мышкой папка с бумагами.
— Опять никого нету?
— А мы разве не люди?
— Кворум нужен, семьдесят три души. А вас десятка три баб наберется аль нет?
— Да ты зачем звал?
— Скажи вам — вас и совсем не будет.
В ожидании кворума удовлетворяются разные ходатайства. Девица Короткина выходит замуж в соседнюю деревню, надо удостоверение, что незамужняя. Подсмаль быстро составляет документ: «Действительно граждане Фома Друзь и Петро Барцев знают, что Фрося Короткина девица, и эти два поручика ручаются в том. Как служила у нашей деревне два года. И подписывается тот хозяин, у которого она служила».
Но вот собрался кворум.
— Товарищи-граждане, заходите в школу. Позвольте открыть собрание и собирайте председателя. Ну… кого хочете? Товарищи-бабы, семячки посля полускаете.
— Лупкина!
— Молоко на губах не обсохло!
— Пущай утрется!
— Тут молоко делу не касает. Тут сознательность.
— Сознали, боле некуда…
— Товарищи-граждане! Назвали Лупкина, кого еще окромя?
— Я назначаю Щепатьку!
— И мы тоже.
— Дядю Щепатьку собираем!
— Лупкина!
— Названо двое, кого еще?
— Да сколько нужно-то?
— Двоих: председателя и секретаря.
— Ну, вы кандидатов сперва называйте.
— Не нужно кандидатов!
— Жили без кандидатов — хлеб ели.
— Садись, Щепатька, за стол!
— Лупкин, садись живо!
Под шум собрания Щепатька занимает место председателя. Рядом — секретарь Лупкин.
Щепатька выпрямляет кривыми пальцами съехавшую набок серую бороду и пялит испуганные глаза на бумагу, по которой бегает карандаш Лупкина.
Выпрямив бороду, спрашивает:
— Начинать, значит, граждане?
— С богом, дядя Щепатька!
— Так, граждане, сказывайте, об каком деле собравши?
— Позвольте, так нельзя! Товарищ уполномоченный, почему повестки собрания нету?
— Есть. Две даже повестки.
— Да где ж они?
— Одна вон она на воротех. Другая у Шепчихи сзаду приклеена, как место видное и все знают.
— Товарищ уполномоченный, в повестке не обозначено, какие вопросы.
— Этого нельзя писать: как напишешь — не приходят.
— Товарищи, это нехорошо! Потому что саботаж называется. Значит, вы несознательные…
— Ладно, слыхали!
— Молодой еще!
— Какая ж нынче программа общего собрания? Вы-кладай, Подсмаль!
— Программа состоит об пастуху. Как нынче уже теплый Алексей, а у нас еще пастух ненанятой. А напротив того желают в пастуха три человека и Апросинья. А прошлогоднего Стигнея бабы отвергают за слова. Сурь-езность большую имеет, а так что даже до драки.
— Значит, граждане, собирайте одного из четырех по желанию. Кого, примерно, желаете?
Школа наполняется криком. Бабьи голоса покрывают мужские.
— Зайкина!
— Апросинью!
— Балабу!
— Стигнея!
— Да чтоб вы, проклятые души, не дождали!
— Граждане, умолкните!
— Чтоб тебя черти так трогали, как я тебя трогаю!
— Гражданка Лупчиха, что ж ты нарушаешь?
— А чем я нарушаю? Чтоб вас на том свете так по морде нарушали!
— Товарищ Лупкин, окоротите вашу родительницу! Всегда нарушает!
— Гражданка Лупкина…
— Это я тебе «гражданка»? На родную мать?.. Придешь же ты, сукин сын, до дому!
— Товарищи-бабы, прошу вас, увоймитеся!
— Уймитеся, говорю!.. Лупкин покричи: у тебя голос молодой.
— Товарищи, к порядку! Криком дела не докажешь! Как теперь у нас выявилось четыре кандидата, то пущай же кажний скажет свои условия. Выходи по одному вперед. А посля голосовать будем.
— Пущай женщину вперед!
— Апрося, выходи!
— Апросинья Королева, ваше слово.
— Как я оставши с тремя ребятами круглою вдовою, то прошу дать мне кусок хлеба, и буду я пасти по четвертаку от штуки, как все одно своих кровных.
— Ладно. Уважим. Отойди теперя к стороне. Товарищ Балабей!
— Выходи, Тарас!
— Я, товарищи, как вы знаете, сродный пастух! И как известно уже вопче всем гражданам, у меня есть бугай сантиментальской породы. Так что будет ходить в стаде по полтиннику, конечно, за погул. В совхозе и на шоссельной будке берут по рублю, ну, я гражданам уважение делаю, как есть я пролетарий и так же само бугай у меня пролетарский.
— Да ему двух годов нету!
— Тут, товарищи, годами не деется. Бугай справный.
— Кабы он тебе околел!
— Товарищи, с мест прения не ведите.
— Тута не прения. А как моя корова три раза с его бугаем перегуливала, да так яловая в зиму и пошла, чтоб ему трижды…
— Это, товарищ председатель, клевета! Просто сказать, машинка подстроюется!
— Да пущай люди скажут.
— Действительно! Малашкина корова перегуливала, потому как она вопче яловка. А тут машинка к тому, чтоб Апросинья, как Малашкиной сваха, в пастухи попала!
— А ты с своим бугаем хотел бы все заграбастать? Да у меня корова об девятом телку и сроду не перегуливала!
— Гражданка Малашкина, замолчите!
— Да чего я буду молчать! Пущай деньги за погул вернет!
— Позвольте выразить: кабы моя вина!
— Стало быть, твоя, ежели люди теперь молоком заливаются, а я слезою… Чтоб он тебе околел!
— Товарищ Малашкина, за эти слова решаю тебя слова.
— Да вы, может, меня и коровы решите?
— Тут с этими бабами нешто так? Тут вот как! Перво дело последствовать!
— Товарищ Брякин! Не ваша очередь. Без очереди слово дается только к порядку.
— Я, товарищ Лупкин, к порядку Тарасова бугая.
— Ежели к порядку — говорите.
— Бугай в полном порядке! Хоть оследствовать. Ну, энта кучка баб, что под патретами вождей, оконфузить его хочуть, чтоб Тарасу ходу в пастухи не дать…
— Замолчите, товарищ! Вы не понимаете, что значит! к порядку. Вот я объявляю к порядку: мы пастуха выбираем аль бугая? Значит, нужно Балабея от бугая расчленить…
— Это каким же манером?
— Будем сперва пастуха выбирать, посля речь об бугаю.
— Правильно, товарищ Лупкин!
— Вот те молодой парнишка!
— Тут не в годах дело.
— Знамо! Чего нас бугаем шугать?
— Следующий кандидат… Стигней. Товарищ Стигней, говорите вашу программу.
— Говорить тут нечего. Как пас летось по полтиннику со штуки, так и теперь. Меньше несходно. Ну, чтоб энтой дурницы, как говорится, нашармака, не было. Деньги кажний месяц вперед без всякой программы. А кто про^ строчит, скотину примать не буду. К чертовой матери! А то дюже вас много таких-то!
— А ты уже готов и шкуру содрать?..
— С вас сдерешь! «Погоди, Стигней, погоди», а там корову продали, и нет его. Значит, мои деньги — собаке под хвост. Это программа? Опять же, чтоб мне скотина на выгон вовремя выгонялась.
— Да что это за пастух? Как чуть — мать-перемать…
— Прямо всех поедом съел!
— Съешь вас, толстозадые!
— Товарищ Стигней, не выражайся!
— Я не выражаюсь. У меня этой привычки, что зря выражаться, нету.
— Да он, товарищ председатель, меня сколько разов до того словами обкладувал, до того обкладувал — еще б боле, да некуды.
— А не опоздуй! Жаркое время; скотину только хо-лодочком до солнца попасти, а она, козюля ей под рубаху, продрыхает, а посля рысью за селом догоняет — у коровы бока ходуном ходят. Да я те за скотину…
— Чай моя скотина, не твоя!
— Кабы моя, я б тебе не мать, я б тебя саму хворостиной по паше!
— Да за мной и то с хворостиной на старости моих лет погнался, проклятый! Черт кривой!
— Товарищ старуха, там которая, не выражайся!
— Это за кем я гнался? А, Дарья! Дойка спорчена у бурой коровы. Задоила, гундосая, корову! Бить надо беспременно!
— Да он не то баб, Андрияна кнутом полоснул.
— Это я за ратицу. Телка ратицу заломила, на левую переднюю к земле припадает, а он ее выгнал. Да я тебе голову сверну!
— Видали какой! Да его за драку под суд нужно, а он в пастухи лезет!
— Я не лезу. Только что свое, говорится, село, а то мне вы — тьфу! Меня вон и Ятеревцы и Машкин хутор с зимы еще кличут. А мне на вас нап-плевать.
— Ну не выражайся, товарищ, буде! Наскандалил — уходи. Кто следующий? Товарищ Зайкин, выходи!
— Товарищи, я в качестве безработного. Двадцать лет служил на железной дороге. Но по сокращению штатов уволенный. В настоящее же время, когда произведена социальная революция и мировой пролетариат со скоростью устремляется под знамя Коминтерна, находясь под гнетом какой-нибудь подлой мировой буржуазии, мы должны плотно сплотиться на уничтожение гнусных гадов и кровопийц народного труда. Когда горит пожар мировой революции и товарищи наши задыхаются в гнусных кровожадных оковах, мы должны прийти всем на помощь! И вот я, товарищи, как сознательный пролетарий, сознаю вполне свое положение и прошу вас, товарищи, также сознать мое положение восемь месяцев безработного и препоручить мне скотину, которую я буду пасти в порядке дисциплины по линии всех коров. Насчет платы же не устаиваю, но как общее собрание пределит. А по вношении платы будет выдаваться квитанция каждому гражданину или там гражданке — все одно, потому что теперь равноправие одного пола с другим вполне. Да здравствуют трудящиеся всего мира!
— Верно!
— Поболе бы нам этаких!
— Сразу видать приятного человека!
— А ты допрежь в пастухах ходил?
— Я хотя же и не ходил, но дело нехитрое для пролетария, и главное, чтобы по совести и в поле содержать, а не то, чтобы как солнушко, так и в холодок удалиться.
— Но ежели когда муха одолевает?
— Вот от мухи, товарищи, я могу рекомендовать то же самое средство, бомбинаголь называемое.
— Вот за это спасибо!
— Ты до нас — мы до тебя.
— Ну, теперь, значит, товарищи, как все уже выразились, собирай пастуха по мыслям. Кого желаете?
— Позвольте, не так!
— Товарищи! Теперь, когда каждый кандидат высказал свои условия и программу, будем голосовать по порядку.
— Кто за товарища Апросинью Королеву, прошу поднять руки… Раз, два… Семь голосов. Мало, товарищи!
— Да какой же с бабы пастух?
— Товарищи, баба даже государством может управлять.
— Государством пущай, а коров не дадим!
— Кто за товарища Балабу?
— С бугаем ай отдельно?
— Пущай при бугае.
— Знамо, без бугая Балаба не гож.
— Нехай он ему сдохнет!
— Чтоб вы на том свете подавились!
— Товарищи, дискуссия не допускается! Кто за товарища Балабу, подымайте руки… Девять голосов. Кто за товарища Зайкина? Никто? Жаль, приятный человек. Голосуется прошлогодний товарищ Стигней. Кто за товарища Стигнея? Что такое? Единогласно? А кто же против? Против кто?
— Никто!
— Дак чего вы, бабы, мне с зимы голову прокричали!
— Нек бабам, к коровам наймаем!
— Значит, граждане, Стигней опять собран нами в пастухи?
— Да кто же больше?
— И чего зря калгатились?
— Нечего уполномоченному Подсмалю делать, вот он и буровит.
— Ему, толстомордому, абы б только собрание!
— Начальники ж!
— Гражданки! Тьфу!.. Да что ж вы, проклятые, языками плещете? Я же должон к голосу масс прислушиваться? Аль не вы в голос кричали: ненадобен Стигней? Так чего ж не сменяете?
— Мало ль чего баба не закричит!
— Твоя баба тоже в середу на тебя в голос кричала. Небось не сменила!
— Тьфу, приравняли бабу до общественности… Разговаривай посля этого с такою несознательною массою…
— Я с ими, товарищ Подсмаль, завтра на выгоне поговорю, ежели которая мне проспит с коровою!.. Особливо Лукерья! А также Анисья и прочие мокроподолые массы.
— Да ты чего прежде время взъелся?
— Я не взъелся. Я с тобою, кислоглазою, нынче благородно разговариваю.
1926
Источник текста: Повести и рассказы / К. Тренев; Сост. и предисл. М. О. Чудаковой. — Москва: Сов. Россия, 1977. — 350 с.; 20 см.