Выступление в Центральном доме медиков (Каллистратова)

Выступление в Центральном доме медиков
автор Софья Васильевна Каллистратова

Дата создания: июнь 1989 года, опубл.: 2003. Источник: Заступница. С. В. Калистратова / Составитель Е. Печуро — Звенья, 2003. [1]

Выступление в Центральном доме медиков
«Трибуна общественного мнения у Никитских ворот».
Июнь 1989 г.

Друзья мои! Прежде чем я начну свою беседу с вами, свой разговор с вами, я хочу познакомить вам с теми, кто присутствует здесь, на сцене. Рядом со мной сидит Борис Андреевич Золотухин, один из самых блестящих адвокатов Москвы, участник правозащитного движения как защитник политзаключенных. Лариса Иосифовна Богораз, ее, думаю, даже и не надо представлять, — это одна из тех мужественных женщин, которые в 1968 г. вышли в составе немногочисленной демонстрации на Красную площадь, чтобы протестовать против оккупации Чехословакии. Леонард Борисович Терновский, один из тех, кто защищал интересы, может быть, наименее защищенной группы людей, людей, называемых психически больными и заключаемых в психиатрические тюрьмы, хотя эти люди зачастую были так же здоровы, как мы с вами. Отец Глеб Якунин — человек, который руководил «Комитетом защиты прав верующих». Об этом он вам расскажет сам. Феликс Светов — религиозный писатель, вам не надо его представлять. Сергей Ковалев — один из первых правозащитников, человек, который одним из первых вошел в первую неформальную организацию — «Инициативную группу защиты прав человека». Татьяна Великанова, которая за свою правозащитную деятельность отбыла пять лет лагерей и ссылку. Александр Павлович Лавут — один из правозащитников, в частности защитник интересов крымских татар. И, наконец, Смирнов, которого я привыкла называть просто Алеша, но могу сказать, что он Алексей Олегович. Тоже бывший узник лагерей. О себе и о своей работе они все вам расскажут сами.

Мы с вами будем говорить о правозащитниках прошлого, но говорить мы о них будем для того, чтобы думать о будущем. Депутат Власов на I съезде Советов сказал: «Ответственность ныне списывается одной безбрежной, вместительной фразой: »Все мы вышли из того времени"", — и тут же сам себя прервал: «Нет, не все!»

О тех, кто не молчал в годы застоя, кто, несмотря на репрессии, поднимал свой голос громко, открыто и требовал гласности, демократии, защиты прав человека, о тех, полузабытых сегодня людях, которых можно назвать до известной степени предтечами перестройки, я хочу рассказать в своем кратком выступлении.

После ледяного страха сталинских лет, когда только отдельные герои поднимали свой голос протеста и тотчас же погибали в подвалах Лубянки или на островах архипелага ГУЛАГ, после XX съезда последовавшая короткая передышка — хрущевская оттепель — не успела растопить эти льды страха. И вскоре начались опять преследования инакомыслящих, новые политические процессы, которые и продолжались в течение всех лет застоя. Так вот, первые громкие голоса, которые раздались в нашей стране, мы не столько услышали, сколько прочли в «самиздате». Это был голос Солженицына, это был голос Сахарова. Это были совершенно разные голоса, но они одинаковы в том смысле, что будили мысль, давали нам стимул к тому, чтобы обретать собственные голоса.

Все знают процесс Ю.Даниэля и А.Синявского. Я не стану говорить о них. Они хорошо известны. Этот процесс повлек за собой первые отзвуки гласности и первые процессы за вслух прозвучавшую речь (мысль).

В те времена мы читали «самиздат», и те люди, которые постарше, помнят это время. Мы читали «самиздат», мы читали книги В.Гроссмана, Л.Чуковской, братьев Медведевых. Мы делились разрозненными страницами этих рукописей, как крупинками драгоценностей. А потом появились первые независимые журналы: «Хроника текущих событий», «Поиски» и другие; первые неформальные организации — «Комитет по защите прав человека», «Инициативная группа защиты прав человека», Московская Хельсинкская группа <...> Украинская, Литовская, Грузинская, Армянская группы, а потом началось образование Хельсинкских групп во всем мире, в европейских странах и в Америке <...>

Особое место, особое значение в правовой работе неформалов имели судебные дела, по которым лагеря и тюрьмы заменялись психиатрическими больницами. Я лично по таким делам защищала Ивана Яхимовича, Наталью Горбаневскую, Петра Григоренко. Это три человека, которые были признаны сумасшедшими, невменяемыми. <...> И их долгие годы содержали в психиатрических больницах, где к ним применялось принудительно лечение. И все-таки ни одного из этих трех человек, которых я защищала, не сломили, не превратили в сумасшедших, и все они после освобождения из психиатрических тюрем продолжали работать.

Многие не вернулись из лагерей и ссылок. Я не могу вам перечислить всех. Как мне ни хочется, но я не могу превращать свою беседу с вами в длинный перечень имен, Я только вспомню: член Украинской Хельсинкской группы Олекса Тихий — умер в заключении, Юрий Галансков — умер в заключении, Василь Стус — умер в заключении. И все знают трагическую судьбу Анатолия Марченко, который погиб в Чистопольской тюрьме уже в годы, когда снова началась оттепель, когда началась перестройка; погиб, чтобы ценой своей жизни облегчить жизнь других политзаключенных.

Отбыли длительные сроки люди, отбыли ссылки. В 1986 г. около двухсот человек были помилованы и освобождены из тюрем и ссылок. Большинство — в 1987–1988 гг. Но ни один из этих людей не реабилитирован. Почему мы и сегодня должны смириться с тем, что несправедливость осталась несправедливостью, с тем, что люди, которыми мы можем только гордиться, носят на себе клеймо судимости? Чтобы руководители государства, как раньше, говорили: «У нас нет политзаключенных, это — уголовные преступники»? Тем более имеет колоссальное значение разрешение вопроса об их реабилитации. Весной я, наблюдая за ходом съезда народных депутатов СССР, слушала и ждала: кто же, наконец, скажет о правозащитниках тех лет? И услышала: поэт Е.Евтушенко сказал, что он предлагает специальным Указом Верховного Совета аннулировать приговоры по так называемым диссидентским делам, вернуть советское гражданство тем, у кого оно было несправедливо отобрано. Он предлагал лишить права на медицинскую практику тех психиатров, которые, нарушая клятву Гиппократа, под видом больных запихивали в психушки нормальных, свободомыслящих людей. Но Евтушенко поэт, а не юрист, и он не мог знать того, что нельзя указом, законом Верховного Совета отменить судебные приговоры. Существует только один способ реабилитации: пересмотр судебных дел и отмена тех несправедливых приговоров.

Только тогда, когда мы увидим, что все несправедливые приговоры отменены, когда мы увидим, что все люди, безвинно пострадавшие в годы так называемого застоя, восстановлены в своих гражданских правах как полностью невиновные и являющиеся предтечами перестройки, а не уголовными преступниками, только тогда мы можем до какой-то степени считать себя гарантированными от повторения тяжелого прошлого. <...> Вспоминая прошлое, надо думать о будущем. Сегодня противостоять всяким попыткам ограничить демократию и гласность — это задача каждого из нас. Аплодисменты, которые прозвучали на съезде после выступления генерала Громова, показывают, что опасность еще есть, что перестройка еще не стала необратимой, что гласность и демократия еще стоят впереди перед нами как идеал, к которому мы должны стремиться. Надо стремиться к тому, чтобы никому не удавалось свободомыслящий народ выдавать за экстремистов, алкоголиков, наркоманов, поднимать неразумный бунт.

Надо стремиться к тому, чтобы мы могли широко мыслить, чтобы мы могли свободно говорить, чтобы мы могли не бояться слежки, арестов, допросов, тюрем только за слово, за идею и за убеждения.