В море! (Станюкович)/XVII

В море! — XVII
автор Константин Михайлович Станюкович

Источник: Станюкович К. М. Собрание сочинений в 10 томах. — М.: Правда, 1977. — Т. 4. — С. 165—170.

XVII

В это воскресенье, за день до ухода эскадры из Кронштадта в Транзунд, Иван Иванович уехал к себе на корабль в первом часу, тотчас после завтрака, хотя раньше и предполагал, по случаю воскресенья, провести весь день на даче. Но ему казалось, что его присутствие должно стеснять Ниночку и что ей лучше в такие минуты оставаться одной. Все эти дни бедный Иван Иванович находился в тревожном и угнетенном состоянии, болея душой за любимое существо и тщательно скрывая свою тревогу. Он, разумеется, и вида не подавал, что знает об ее любви к Скворцову и знает, зачем ей вчера понадобилось съездить в Петербург. Все это время он с особенной бережностью относился к жене и говорил с ней с той осторожной, даже боязливой ласковостью, с какой говорят с дорогими больными, которых боятся раздражить каким-нибудь неуместным словом. И только незаметно, украдкой взглядывал на жену своими добрыми и грустными маленькими глазками.

Но в присутствии мужа Нина Марковна была, казалось, спокойна. Ничто не выдавало ее горя. По-прежнему она приветливо улыбалась мужу и даже раз чему-то засмеялась. Только глаза ее как будто были красны и несколько ввалились, что придавало ее хорошенькому личику вид томности.

«Бедняжка! Она притворяется спокойной, чтобы не выдать себя. Ей не хочется огорчить меня. Скрывать горе еще тяжелей!» — думал старик и решил, что лучше ему уехать, оставив ее одну.

«По крайней мере, вволю наплачется, голубушка!»

И за завтраком, любуясь своей хорошенькой Ниночкой («Вот-то безумец Скворцов!»), он объявил ей, что должен ехать на эскадру.

— Зачем? Ты ведь хотел остаться до вечера! — проговорила Нина Марковна.

— То-то забыл, Ниночка, что дело есть… Совсем забыл, родная. Уж ты извини. Очень хотелось бы мне побыть с тобой, а нельзя.

— Когда же ты приедешь?

— Завтра вечером в последний раз перед уходом. Во вторник мы снимемся с якоря и идем в Транзунд.

— Так скоро? И я не увижу тебя целых два месяца? — проронила адмиральша грустным голосом, даря адмирала нежным взглядом.

— Что делать, Ниночка! — проговорил адмирал и, глубоко вздохнув, смущенно отвел свои глаза, точно боясь выдать свою скорбь и признаться, как тяжела будет для него эта двухмесячная разлука.

Ел Иван Иванович сегодня без обычного своего аппетита и вид имел какой-то расстроенный и смущенный. Нина Марковна это заметила и спросила:

— Ты ничего не ешь? Не нравится ростбиф? Не хороша цветная капуста?

— И ростбиф отличный, и цветная капуста превосходная, Ниночка…

— Так кушай…

— Что-то не хочется…

Нина Марковна остановила взгляд на муже. Глаза ее быстро и холодно оглядели это некрасивое, красное, широкое лицо, эту толстую, короткую, в складках шею, эту тучную фигуру, точно с трудом дышавшую, эти короткие, крупные, покрытые волосами пальцы, и она вспомнила о своем красавце Нике. Ей казалось, что несчастнее ее женщины нет в мире. И внезапно в голове ее пронеслась дикая, испугавшая ее мысль, заставившая ее вздрогнуть, точно от холода.

Она подумала: «Если бы умер Иван Иванович (при его тучности легко умереть от удара), она вышла бы замуж за Нику и была бы счастлива, а теперь»…

Но в следующее же мгновение молодая женщина ужаснулась этой мысли. Желать смерти, и кому? Доброму, безгранично любящему «Ванечке», который балует и лелеет ее и всегда так ласков, деликатен и доверчив? Господи! Какие ужасные мысли могут приходить в голову!

Охваченная чувством стыда, раскаяния и жалости, она с особенною нежною заботливостью спросила мужа:

— Ты, верно, нездоров, Ванечка?

Маленькие, заплывшие глазки адмирала светились выражением бесконечной любви и нежности, когда он их поднял на Нину Марковну и встретил ее тревожный взгляд.

«Жалеет меня. Заботится о моем здоровье вместо того, чтобы ненавидеть. Добрая, голубушка!» — благодарно подумал умилившийся старик и, стараясь казаться спокойным, промолвил:

— Я здоров, Ниночка. Совсем здоров, родная, — что мне делается! Ты только не захворай на даче…

И Иван Иванович, уже несколько дней занятый мыслями о том, как бы рассеять свою Ниночку, чтобы смягчить остроту горя первого времени разлуки с любимым человеком, и решивший, что лучше всего ей куда-нибудь уехать, — издалека повел речь о подлейшем петербургском лете («Сегодня вот жарко, а завтра собачий холод!») и об этих «легкомысленных» дачах, в которых легко схватить ревматизм, и после долгого предисловия, наконец, сказал:

— Знаешь ли, Ниночка, что я придумал?

— Что? — спросила Нина Марковна, не понимавшая, к чему это Ванечка, разразился против петербургского лета и дач.

— Не хочешь ли куда-нибудь прокатиться, а?

— Куда прокатиться? — воскликнула адмиральша, удивленная этим неожиданным предложением.

— Мало ли мест, где лето хорошее. Куда хочешь, Ниночка… В Крым или на Кавказ, а то к сестре в Малороссию.

— С чего это тебе пришло в голову меня посылать? — спросила, пожимая плечами, Нина Марковна.

— Да так, пришло в голову, и шабаш! — с обычным своим простодушием отвечал Иван Иванович. — Здесь разве лето?.. Так, дрянь какая-то… И, наконец, ты, пожалуй, одна соскучишься…

— Отчего ты думаешь, что я непременно должна скучать? — с пытливой настойчивостью и скрытой тревогой допрашивала адмиральша и пристально посмотрела в глаза мужа.

Но Иван Иванович храбро выдержал взгляд и, усмехнувшись, заметил:

— Отчего люди скучают?.. Ты одна, никого близких… Я в море… Здесь однообразие… И вообще.

Он не знал, что дальше сказать, и прибавил:

— И вообще путешествие вещь приятная, Ниночка… Не правда ли?

— Не спорю, что приятная, но разве не безумие бросать дачу, за которую заплачено четыреста рублей, и тратить деньги на поездку?.. Положим, без тебя мне будет скучнее, но не в первый же раз мы расстаемся.

И адмиральша, поблагодарив мужа за предложение, решительно отказалась, по крайней мере теперь, куда-нибудь ехать. Она совершенно здорова и постарается не скучать без Ванечки. Она приедет на несколько дней повидаться с ним в Ревель, когда туда придет эскадра. Ведь он даст ей телеграмму? И в Транзунд приедет раз, если можно. И почему ему кажется, что дача сырая? Дача отличная. Не первый же год они живут на этой даче. И знакомые здесь есть: мадам Свербицкая, баронесса Курц… Она будет купаться, гулять, читать, варить варенье.

— Нет, в самом деле, объясни мне, Ванечка, отчего это ты вдруг вообразил, что я непременно должна скучать здесь и что мне надо куда-нибудь ехать?.. Это любопытно! — прибавила Нина Марковна с каким-то нервным ненатуральным смехом.

С языка ее готов был сорваться вызывающий вопрос:

— Уж не думаешь ли ты, что отъезд Скворцова меня так огорчил?

И вслед за тем она расхохоталась в глаза Ванечке. Как он мог предположить такой вздор. Она была дружна со Скворцовым, но чтобы…

Что-то однако удержало адмиральшу от этой комедии.

А Иван Иванович уже испугался, что, пожалуй, раздражил «бедную Ниночку», и виновато проговорил, пощипывая свою бороду.

— А ты не сердись, Ниночка. Ну, пришла, знаешь ли, глупая идея, что ты и захвораешь, и соскучишься, я и того… сказал тебе. И, в самом деле, зачем тебе ехать в Крым или на Кавказ… Признаться, я рад, что ты не поедешь. По крайней мере, увижу тебя летом… Надеюсь, хоть изредка и весточки о себе будешь давать…

— Еще бы, я буду тебе писать раз в неделю аккуратно.

— Вот и отлично!

— А если надоест быть одной, я приглашу к себе погостить Ваву.

— Вместе и на эскадру соберитесь. А уж как мы вас встретим, двух красавиц! — шутил адмирал.

Эта «Вава» была кузина адмиральши, цветущая, полная, миловидная и кокетливая вдовушка лет тридцати, с которой Нина Марковна была прежде очень дружна и часто с ней виделась. Но в последнее время между ними пробежала кошка. Адмиральша ревновала к ней Нику и перестала звать ее к себе.

— Однако, пора! — проговорил адмирал, поднимаясь из-за стола и взглядывая на часы.

Пришли доложить, что лошадь готова.

— Ну, прощай, Ниночка.

И адмирал почтительно и нежно поцеловал женину ручку, потом, по обыкновению, перекрестил жену три раза и уехал, хотя ему так хотелось провести день около Ниночки.

Адмиральша тотчас же ушла в кабинет и стала писать Скворцову.

Это первое, после разлуки, письмо на нескольких листках изящной почтовой бумаги, от которой шел тонкий запах духов, написанное порывисто и страстно за один присест, с многочисленными восклицательными знаками и орфографическими ошибками, говорило в несколько приподнятом тоне о любви, о тоске, о первой бессонной ночи (хотя адмиральша и спала эту ночь), во время которой дорогой образ Ники не покидал ее ни на минуту. Может ли он любить ее так сильно и ценит ли он ее любовь? Она вспоминала последнее их свидание наедине, заочно целовала его «милые глаза» и опять спрашивала, любит ли он свою Нину. «О, Ника, не забывай, что я для тебя всем пожертвовала и в первую минуту отчаяния готова была умереть», — писала, между прочим, Нина Марковна, почти уверенная в эту минуту, что валерьян мог лишить ее жизни. Письмо было смочено слезами.

Окончив свое послание, Нина Марковна вложила его в красивый из толстой бумаги конверт и задумалась, печально склонив свою хорошенькую головку.

Она думала о своем положении, о Нике, о Ванечке. Целый год одиночества и тоски. Целый длинный год не видать милого Ники и скрывать свою тоску, ради мужа. Трагическое положение! И ей казалось, что судьба к ней безжалостна и что она бесконечно несчастна. Она жалела себя, воображая, что она героиня-старадалица, жертвующая собой ради долга, и слезы снова текли по ее щекам.

Из открытого окна веяло ароматом цветов на террасе.

Кругом была тишина. «Как бы счастливо провели они лето с Никой вдвоем!»

И в воображении Нины Марковны проносились воспоминания о недавнем счастии, об этих свиданиях, об этих безумных, горячих ласках красавца Ники. И глаза ее загорались блеском, и пышные губы полураскрывались, точно для поцелуя…

Нет, она не может жить без Ники!..

В голове ее блеснула радостная мысль, и на лице появилась улыбка… Она воспользуется предложением Ванечки, конечно, не теперь — это было бы совсем неприлично — а осенью или зимой… Она поедет за границу. То-то обрадуется Ника, если она неожиданно, сюрпризом, приедет в Ниццу и вызовет его телеграммой… А, может быть, их крейсер будет где-нибудь долго стоять, она поселится вблизи, и они будут часто видеться.

Адмиральша замечталась об этом… Она не напишет ни слова о своем намерении Нике… ни за что. Пусть радость его будет неожиданная.

Повеселевшая, она сама пошла бросить письмо в ящик и, вернувшись, уселась на террасе с романом Поля Бурже в руках.

— Лейтенант Неглинный! — доложил вестовой из матросов Егор, одетый в черную пару.

— Просите сюда, — сказала адмиральша, оправляя прическу.