Железная земля: Фантастика русской эмиграции. Том I. Сост. и комм. М. Фоменко.
Б.м.: Salamandra P.V.V., 2016. — (Polaris: Путешествия, приключения, фантастика. Вып. CLXVIII).
В. Немирович-Данченко
[править]В 2428 ГОДУ
[править]Уже давно Московский университет стал «Всемирным». В его громадные аудитории на Воробьевых горах стремились сотни тысяч юношей не только со всех концов федеративной республики Российской, но и из отдаленнейших уголков земного шара. Лекции читались на эсперанто, выработавшемся в настоящий язык, обогащенный словами всевозможных рас, и на русском. Особенным успехом пользовался знаменитый профессор Крылов. Ему отвели колоссальнейшую из галерей. В ее окна виден был чудовищный город, выраставший внизу в даль и в ширь. Он считал свое население в десять миллионов человек. Старый Клин, Богородск давно вошли в его пределы.
В эти солнечные дни Москва была особенно великолепна. Архаическая топка домов и фабрик, заволакивавшая ее несколько сот лет назад густым, удушливым дымом, давно отошла в смутную область полузабытых преданий. Уже два века люди овладели таинственными силами природы. Они незримо работали на людей, дышавших даже в таких мировых центрах чистейшим воздухом. Солнечное тепло, сгущенное в особых резервуарах, согревало все кругом. Небоскребы строились с плоскими крышами, обращенными в сады и цветники. И с высоты весь этот простор показался бы поэту и мечтателю XX-го века каким-то волшебным раем.
Недавняя паутина проволок, соединявшая университет с отдаленнейшими странами, была снята. Теперь эти сообщения бесчисленными норами пронизывали почву или передавались в пространство отражательными зеркалами, говорящими аппаратами, чуткими приемниками. Только бесчисленные крылатые машины самых причудливых форм и красок стаями пестрых птиц мелькали вверху. Профессоров Московского университета слушало все человечество. Люди, не обладавшие большими средствами или работою привязанные к определенному месту, давно уже освободились от необходимости оставлять свое жилье. Каждый у себя в определенные часы соединял зрительный и слуховой аппарат с аудиторией за тридевять земель и видел лектора и внимал ему так же, как и профессор в отражательные чудовищные зеркала своих студентов. Такими зеркалами были стены аудиторий и галерей и в них теснились бесчисленные китайцы, японцы, малайцы, индусы, негры, за пятьсот лет приобщившиеся к мировому прогрессу. Вся западная сторона была занята европейскими слушателями. А в глубине настоящим муравейником мерещились смуглые юноши Персии, Аравии и отдаленнейших островов. Позади кафедры на грандиозном радио-экране появлялись в живых изображениях люди и дела тех эпох, о которых рассказывал профессор.
Братство народов из области мечты давно стало настоящею явью и храмы науки уже сделались достоянием не одного племени, а всего человечества.
Профессор Крылов читал историю словесности.
Сегодня он всю лекцию посвятил величайшему из русских писателей, жившему пять столетий назад. Перед слушателями на радио-экране сменялись портреты этого поэта, проходили одна за другой воспроизведенные с этнографической и исторической точностью характерные сцены из его произведений, типы железного, жестокого века, с которым приходилось бороться его лучшим людям. В красках и движениях воскресали залитые кровью боевые поля с сотнями тысяч бойцов, избивавших друг друга, святые братские могилы, ставшие колыбелями свободы и братской любви в последующих поколениях. Все, от чего давным-давно отрешилось новое человечество. Каждый век, благоговейно чтивший замученных пророков предшествовавшего столетия, избивал своих апостолов и теперь все эти светочи земли сменялись в величавых образах перед всемирной аудиторией.
— Вы видите во главе провозвестников правды величайшего гения тогдашней России Льва Толстого, — заканчивал о нем свою лекцию профессор. — Я уже вас познакомил с его жизнью. Рассказал и его борьбу и с людьми и с самим собою, его мучительное искание Бога в человеке и в таких потемках, которые в наше время казались бы анахронизмом в самых отдаленных уголках просветленной и просвещенной земли.
Сейчас на экрана перед вами воздвигнутый всем человечеством памятник этому пророку любви и всепрощения. Да запечатлеются в наших чертах и те слова, которые сверкают на его цоколе: «Великому борцу — века им угаданные».
Он писал и учил не для своего сурового, беспощадного, кровавого времени. Через голову пяти веков он говорил нам, и то, что тогда казалось трогательной фантазией мыслителя, пленительной сказкой поэта — теперь стало обычной действительностью. Его идеалы увлекали современников. Они преклонялись перед ним, как некогда халдейские звездочеты чтили недоступные их пониманию глаголы светил небесных. По осуществлению его пламенной и неутолимой проповеди томились и плакали люди, но они знали, что, следуя ей, они вступают на тернистые пути мученичества. Он и его ученики работали для нас. История сохранила священную память о них. Синодиком с их именами мы, русские, гордимся особенно потому, что и Лев Толстой и они вышли из глубин бездонных нашего народа. Он приобщил нас к великому движению всех времен и рас. Он завоевал нам удивление и уважение всего человечества. Не знавший покоя и отдыха, часто непонятый близкими, он уже мертвевшей рукой набрасывал строки, ставшие ныне реликвиями. В них великие заветы страдавших одиноких мучеников своим более счастливым потомкам.
Повторяю, он был чудной сказкой для века, его истерзавшего. Его проповедь сияла, как созвездие. Теперь эта сказка стала естественным условием жизни. Почвой, на которой росли мы, растут наши дети. Созвездия за 500 лет, медленно, сквозь туманы и стихийные бури, сквозь чудовищные катаклизмы изуверства, насилия, разбойнического хищничества, адского торжества палачей на нашей родине, сошли на землю. Теперь они горят у наших очагов, светят нам дома, на улице, в школах, в труде и отдыхе… Сквозь багровый мрак, объявший наше отечество, покрытое тогда несчетными Голгофами безвестных мучеников, — они зажигали надежду в смятенных сердцах. И вера в предсказанное Толстым торжество правды сбросила камень с гроба великой России… Преклонимся же перед великим пророком и его веком, веком страдальческой борьбы, веком кровавых, беспримерных поражений, которые сияют нам ярче прославленных побед. Ибо в огне этих адских мук родилось новое человечество. Да, оно угадывало нас, работая под бичами безумных насильников. Сходя в ранние могилы, расчищало нам пути к такой простой и ясной правде!
Его образы в вечной красоте перед нами! В них живая история человечества за пятьсот лет назад. По ним мы учимся знанию прошлого. И до Льва Толстого были пророки и мыслители. Но их произведения говорили уму. Таковы Лао-зы — китаец. Дзен — японец. Сократ — грек и только Толстой соединил в себе глубину философа с прелестью и величием поэта, взывающего к сердцу человека. Он был и ближе и понятнее людям. Он говорил образами и мыслями. В нем они гармонично дополняли одни других. Но долог и труден был путь, которым человечество пришло к осуществлению его правды.
Вы все знаете, чем ознаменовались ХХ-ый и следующий века. Нынешний уклад жизни стоил народам таких родовых болей, о которых не ведало даже мифическое варварство древности. Прежде чем принять заповеданное великими учителями, вся земля долго исходила судорогами небывалых войн, воздушных и подводных. Целые страны задыхались в дыму пожаров, отравлялись газами, открытыми подлейшими преступниками науки. Голодные и одичавшие люди миллионами бродили по пустырям. Руины великолепных по тому времени городов пахли трупами. Казалось, участь земли была решена. Полное истребление грозило старым племенам Европы под могучим напором усвоивших ее технику и военные знания и поднятых большевиками азиатских рас.
Россия, только что из ССС-эрии воскресшая свободною страною, еще не залечившая вчерашних ран, вся полуистекавшая кровью, опять выдержала на себе эти страшные удары. Она вторично спасла не признававший ее Запад. Спасла, обливаясь кровью, в таких ужасах, о которых мы не имеем понятия. Но народ, создавший Толстого, Достоевского и Пушкина, умереть не мог. Когда красные факелы побед и поражений были вырваны из наших рук, на почти обезлюдевшем просторе загорелись кроткие светочи, и по озаренным ими дорогам пошли к общему счастью мира, свободы и братства недавние враги. Мы теперь только в музеях видим мрачные орудия истребления. Там в стали и железе, переданные нам прошлыми веками — остатки тогдашней жизни. Вы помните, как впервые на мировом конгрессе в благородной чешской Праге — в этом географическом центре Европы — представители всех измученных народов постановили единогласно: «каждого отныне, кто изобретает новое орудие для истребления человечества, сажать до смерти в сумасшедший дом, как опасного и помешанного врага всех племен земли». На следующем конгрессе в Пекине были выработаны международные суды и положены начала тому добру и правде, которым учил Лев Толстой. А через два века и суды не понадобились. Завоевание человеком воздуха и таинственных сил природы, когда войны отошли в злую старь, сгладило разницу между расами, границы государств остались только на древних картах, и мы теперь, памятуя Величайшего из Великих первомученика Христа, завещавшего: «несть ни эллина, ни иудея», работаем заодно — как братья на общей Господней отцовской ниве.
Пятьсот лет назад бежавший от неправды и нестроения Лев Толстой в мучительном искании вечной любви умер в жалком и бедном селении. В те времена память дорогих народу мертвецов современники молчаливо чтили вставанием.
Человечество! На экране перед тобой последний образ великого, угадавшего наш век за пять столетий вперед. Встань и ты перед этим пророком в благоговейном безмолвии. Да не погаснет память о его жизни и подвиге, пока будут стоять земля и мыслить народы!
И все человечество от полюса до полюса встало, поднялось перед изображением кротко смотревшего из-под нависших седых бровей учителя.
Комментарии
[править]Сегодня (Рига), 1928, № 251, 16 сентября.