Гастроль босоножки Елизаветы Гульбе[править]
Люди, с недостаточно развитыми «задерживающими центрами» не могут удержаться от ритмического движения ногой или рукой, слушая музыкальную пьесу с ярко выраженным ритмом (марш, полька). «Сами ноги идут», — характеризует простой народ такое «моторное» действие музыки.
Потребность выразить музыкальное впечатление вешними движениями тела лежит в глубине человеческой природы.
Музыка протекает во времени.
Время есть форма внутреннего чувства, т. е. созерцание вашего внутреннего состояния. Но так как это внутреннее созерцание не дает никакой фигуры, а всякое ощущение мы переводим на язык представлений, то и стену во времени мы представляем в виде бесконечно продолжающейся линии, иными словами, на языке образов время мыслится также в пространственной форме. Поскольку же пространство, как понятие, связано с предметами внешнего мира, постольку и движение во времени может быть переведено на движение тела в пространстве.
Так, движение во времени (музыка) превращается в движения в пространстве (танцы.) С этой точки зрения танцы, характеризующие музыку могли бы быть названы «пространственной музыкой», — поскольку они, конечно, «музыкальны», т. е. ритмичны и вызывают те же эмоции, что и музыка.
Чем же может быть достигнут эффект, или иначе говоря, что требуется от человека, который хочет передать музыку, движение, «ритмический концерт»?
1) Безукоризненное тело, — как материал ритмических воплощений, 2) совершенное владение этим телом, 3) музыкальность, — как гарантия точной передачи иллюстрируемого музыкального автора, 4) изобразительный талант, т, е. уменье верно — понятное и пережитое музыкальное впечатление передать во вне.
Телосложение Е.Гульбе несколько напоминает Иду Рубинштейн в портретной передаче покойного Серова. Некоторая резкость углов и худощавость ставит границы в изображении многих образов, требующих импонирующей внешности, но этот природный недостаток еще не исключает ее из числа возможных адептов нового искусства.
Не может быть названо совершенным владение артистки этим природным «материалом».
В мимике артистки доминирует грустно-удивленное выражение, отсутствие темперамента лишает возможность дать должную экспрессию лицу и жестам в таких, напр., танцах, как «танец Скифов».
Жесты, вообще, однообразны.
Движения, напр[имер], обеими руками варьируются в пределах 10-15. Это более, чем бедно, если вспомнить, что Дельсарт дает в своих таблицах 243 разновидности в положении о д н о й только руки.
Не проявила артистка и достаточной музыкальности. Это чувствовалось как в слабой ритмичности, так и трактовке музыкальных произведений. В ритме, вероятно, Гульбе была бы побеждена «первоклассником» школы Далькроза. Ритм ее движений крайне не уверенный, часто не совпадающий с музыкой.
Особенно резко бросалось в глаза, когда артистка в паузе делала непроизвольное движение. Это действовало так же, как ошибочный звук одного из скрипачей на паузе всего оркестра.
Недостаток музыкального понимания сказывается и в трактовке музыки. Музыка, напр[имер], тихой элегии передавалась жестами глубокого отчаянья (заключительная часть муз[ыки] Mycopгскaгo «Слеза»)
Там, где музыка была подана верно, она была недостаточно рельефно передана. Даже в пределах собственного замысла трактовка не доведена до конца.
В «первобытный дикий танец» ничего кроме изящества дикой газели вложено не было.
Но было бы несправедливо на этой «отрицательной» стороне и закончить настоящую заметку.
В исполнении г-жи Гульбе много неопытности, много ученической неуверенности, но, все-таки, отдельные моменты ее исполнения были хороши, а, главное, что следует отметить, это печать серьезности, которой проникнуто все ее исполнение. Видна школа, видна любовь к искусству и желание служить только ему, а не тому привходящему, что так часто создает легкий успех этому жанру.
Apтисткa безусловно может развиться технически, хотя от «бледности», «анемичности» иcпoлнeния едва ли она отделается. Это лежит, по видимому, в свойстве ее натуры, Если г-жа Гульбе покажется такая оценка ее искусства строгой, напомню, что она называет себя «русской Дункан»,
«Кому много дано, с того много и взыщется».
А еще больше взыскивают с того, кто сам берет на себя много.