Гедда Габлер (Тэффи)
См. также одноимённые страницы.| ← Провидец | Гедда Габлер | Оминиатюренные → |
| Из сборника «Дым без огня». Опубл.: 1912. Источник: Тэффи Н. А. Собрание сочинений. Том 5: «Карусель». — М.: Лаком, 2000. — С. 346-348 • Впервые: Русское Слово. — 1912. — 24 февраля (8 марта). — № 45. — С. 2. |
Они все хотят играть Гедду Габлер. Все. Начиная от маленькой шепелявой ingénue и кончая комической старухой с тройным подбородком и подагрическими пальцами.
Если вы увидите в оперетке какую-нибудь толстую тетку короля или жену трактирщика, будьте уверены, что вся показываемая вам буффонада — только корявая оболочка, в которой, как кащеева смерть в голубином яйце, невидимо, но плотно угнездилась мечта о Гедде Габлер.
Как-то в одном из маленьких наших театриков ставилась маленькая пьеска маленького драматурга. По просьбе автора одну из ролей отдали его жене.
Для этого пущены были в ход все пружины, начиная с дочери суфлера и кончая матерью режиссера. Увидя игру своей протеже, все эти пружины чуть не лопнули от ужаса. Жена автора была трагична в самых комических местах пьесы и вызывала веселые взрывы смеха в лирических.
Вдобавок она обладала таким невероятным, неслыханным акцентом, что после первого же акта друзья театра хлынули к режиссеру с расспросами:
— Что это значит?
— Что это за акцент?
Режиссер сконфузился, помялся и ответил:
— Н-не знаю. Говорят, будто она молоканка. Публика долго удивлялась, дирекция долго мучилась, как
бы поделикатнее отобрать от нее роль, а молоканка сидела в своей уборной в позе отдыхающей Дузэ и говорила, улыбаясь мечтательно и грустно:
— Нет, не могу. Тяжело! Тяжело ежедневно кривляться в этой пошлой пьеске, повторять пошлые, бессмысленные фразы, размениваться на четвертаки глупого смеха для глупой публики! Я устала. Я хочу отдохнуть душой. Я хочу… Я хочу, наконец, сыграть Гедду Габлер. Пора! Пора!
Другая была маленькой начинающей актрисой. Играла толпу, и самой ответственной ее ролью была горничная, подающая письмо, да не просто, а со словами:
— Барыня! Вам письмо.
Роль эту разработала она так тщательно, что после второго же представления ее выгнали.
Выходила она с письмом не прямо, а как-то подкрадывалась боком. Слово «барыня» произносила свистящим шепотом. Потом делала ликующее ударение на слове «вам» и, наконец, грустное и недоуменное «письмо!».
Она объяснила потом театральному парикмахеру (больше никто не хотел ее слушать), что поняла и воплотила в своей роли тип сознательной горничной, которой давно режет ухо слово «барыня», которая подчеркивает слово «вам», как бы намекая на то, что и с нею следует обращаться тоже на «вы». «Письмо» она выговаривала с грустным недоумением, чтобы оттенить свое отношение к госпоже и показать, что считает последнюю слишком неразвитой для такого интеллигентного занятия, как корреспонденция.
Покидая театр, она сказала, что, в сущности, очень рада поскорее вырваться из этой душной атмосферы, где ее заваливали работой, не оставляя времени на изучение серьезной роли, к которой она себя готовила.
— Что же это за серьезная роль? — удивлялись собеседники.
— Как что за роль? — удивилась и она. — Гедда Габлер. Чего вы глаза выпучили?
Третья актриса, вынашивавшая в себе зерно Ибсена, была хорошая бытовая актриса, отчасти комическая старуха, мастерски игравшая теток, старых дев, тещ и неблагородных матерей.
Сидела она как-то в свободный вечер в театре и смотрела Гедду Габлер в исполнении иностранной гастролерши.
— Н-нет, не нравится она мне, — сказала актриса в антракте. — Не поняла она Гедды. Совсем не тот рисунок роли. Она играет так, — тут актриса начертила в воздухе какие-то круги. — А я ее сыграла бы вот так.
И она быстро завертела рукой зигзаги и острые углы.
— Понимаете? Сначала так, потом вот так, потом поворот, потом срыв вверх, потом подъем в бездну. Понимаете?
Сначала думали, что она шутит, хлопали ее по плечу и приговаривали:
— А и затейница вы, Марья Ивановна! Никто лучше вас не придумает. Захотите — мертвого рассмешите!
Но она и не думала смешить. До смеху ли тут! Она затеяла открыть собственный театр, чтобы сыграть Гедду Габлер.
— Одна беда, — под ложечкой у меня взбухло. Как кислого поем, — ни одно платье не лезет. Печень, что ли. Придется принять меры.
Приняла. Поехала в Карлсбад, подтянулась, вернулась, стала устраивать театр.
— Ничего, теперь под ложечкой все в порядке, будет вам настоящая Гедда. Подъем в бездну, срыв вверх, роковой зигзаг, — понимаете?
И она чертила в воздухе сгибы и срывы. Все так к этому привыкли, что как увидят издали бестолково махающие руки, кланяются и здороваются, уверенные, что это непременно она.
А она все говорила, все показывала, захлебывалась, от спешки стала вместо «Гедда Габлер» говорить «Гадца Геблер» вплоть до первого спектакля.
Провалилась она так эффектно, что от треска своего провала сама словно оглохла. Но, очнувшись, забыла все и открыла в Харькове самый безмятежный шляпный магазин.
Если бы судьба покровительствовала развитию модной промышленности[1], она, не будь глупа, на каждую жаждущую душу ассигновала бы возможность осуществить свою Гедду. И с небольшой затратой принесла бы большую пользу модничающему человечеству.
Примечания
[править]- ↑ В книге Тэффи убрала отбивку, отделявшую заключительный абзац в газетном варианте и внесла небольшое изменение, меняющее смысл фразы. В газете: «Если бы судьба покровительствовала развитию модной промышленности, она, не будь глупа, на каждую жаждущую душу ассигновала бы по одной Гедде. И с небольшой затратой принесла бы большую пользу модничающему человечеству».