Герцль (Жаботинский)
Что сделал бы сегодня Герцль, будь он жив? Одно несомненно: он бы попытался положить конец нашей «гражданской войне». Я не уверен в том, чтобы это удалось даже ему, но это было бы серьезной заботой теперь, и он бы все сделал, чтобы добиться внутреннего мира, хотя бы на час. Он был бы готов рисковать всем своим престижем и не боялся бы потерпеть неудачу. Я его видел всего лишь на одном — его последнем — конгрессе — шестом, и никогда с ним не говорил, но я могу себе представить, как он обратился бы к обеим воюющим сторонам, созывая их на совещание, — как бы он ответил на их взаимные претензии. Но я честно должен сознается: одного не могу себе представить — как бы он добился успеха, хотя бы перемирия. Может быть, и не добился бы, но он бы хоть попробовал… Самый серьезный признак нашего упадка, это — тот изумительный факт, что никто не осмеливается попробовать, никто не осмеливается сделать шаг, об абсолютной необходимости которого говорят на всех перекрестках и пишут во всех газетах. «Нейтральных», которые могли бы попытаться, бесчисленное множество. Но никто не движется с места, все боятся, в случае неудачи, что-нибудь при этом потерять, хотя бы избирательных пол-шанса или крупицу своего авторитета. Лично я думаю, что этот провал был бы несомненным: причины взаимного озлобления слишком глубоки, слишком они органически вросли в партийную распрю, и что же здесь может сделать посредник, если он к тому же еще не… Герцль? Но попробовать хотя бы схватить ведро, стакан воды, чтобы вылить на «огонь» — первое инстинктивное движение психически здорового человека? Как это могло случиться, что даже это у нас стало невозможным? Герцль посмел бы, так как он был король Божьей милостью, — вся страна, весь народ — его. Сегодня он отдает предпочтение одной партии, завтра — другой, — как летом он живет в вилле, а зимой — во дворце. Но и вилла и дворец — «его», и зимой он заботится о вилле, а летом — о дворце, и не допускает разбитого стекла ни в вилле, ни во дворце. «Ведь это — мои партии!» сказал бы король. Нот»короля» у нас нет.
- *
Одно свойство было у Герцля чудесное, даже для такой рафинированной натуры: способность верить. Легче легкого было для его преемников смеяться над его «наивностью». И было время, когда они это делали: когда втихомолку, а когда и во весь голос. Бедняжка, мол, не имеет ощущения реальности! Ведь он верил, что султана можно «уговорить», чтобы он нам дал «чартер»! Ведь Палестина может стать еврейским государством десятка в два лет: нет внешних препятствий, нет арабской проблемы, нет, даже, аграрного вопроса и вопроса о рынках сбыта! Наивный! Наивный Герцль? Прочтите его «Фельетоны» и «Философские рассказы». Редко можно найти в литературе такой глубокий аналитический ум, — скептицизм, которому тысяча лет от роду, — дедовский, незлобивый, всепрощающий юмор именно в отношении тех наивных мечтателей, которые хотят осчастливить человечество. «Ты хочешь построить воздушный корабль, изобретатель? Брось! изобрети лучше какую-нибудь пуговицу для штанов! И тебе будет лучше и — людям!…» Когда к греческому мудрецу Солону пришел молодой энтузиаст и предложил средство спасти народ от голода, Солон велел умертвить его: от счастья люди не становятся действительно счастливыми. Не был наивен Герцль! Такой же он был рафинированный скептик, как некоторые его преемники. Мог взять любую идею и доказать, как дважды два, что она нелогична. И в сионизме он не был наивен, чем некоторые его преемники «реалисты». Герцль, например не верил, чтобы можно было устроить национальную жизнь, без национального государства. Он не верил, как они, что можно провести большую колонизацию — без «чартера», т. е. без того, что мы сегодня называем «колонизационным режимом». Интуицией большого ума и глубокого здравого смысла он сразу определил предпосылки сионизма, которых не видят его преемники — «реалисты». Он верил. Вера, это — талант, особый Божий дар. Тот, у кого этот талант, видит и препятствия на пути. Но его взор видит и дальше — он видит конечную цель.
- ↑ Рассвет 14.07.1933