В. В. Розанов[править]
<Годовщина смерти Н. Н. Страхова и Ю. Н. Говорухи-Отрока>[править]
Завтра, 24 января, исполнится год со дня кончины Ник. Ник. Страхова, через три дня, 27 января, исполнится полгода со дня кончины Юр. Ник. Говорухи-Отрока. Помянем обоих писателей, так родственных по духу между собою, родственных и тому направлению мысли, которому служит наша газета.
Страхов умер глубоким старцем, отслужив 40 лет на поприще литературы. Покойный отличался прекрасным, кротким характером. Окончив курс в главном педагогическом институте (позднее преобразованном в филологический институт) по отделению естественных наук, он вскоре выдержал магистерский экзамен по зоологии, но влечение к философии и литературной критике заставило его сойти с обычного пути университетского преподавания на более тернистый, но и более живой, деятельный журнальный путь. Однако черты осторожного и осмотрительного наставника и здесь сохранил он в себе. Он сблизился с просвещенным кружком писателей, душою которого были братья Федор и Михаил Достоевские (о первом он оставил обширные и любопытные воспоминания, занимающие почти половину первого тома в посмертном издании «Сочинений» знаменитого романиста изд. 1882 года) и к которому принадлежали такие столь светлые умы, как Николай Яковлевич Данилевский и Аполлон Александрович Григорьев. Для этих двух, для сохранения их памяти и уяснения их трудов, Страхов сделал много. Он первый дал критическую оценку «России и Европы» первого, а когда с войны 77-78 гг. эта книга стала выходить издание за изданием, он принял на себя все труды по ее печатанию и составлению к ней указателей, а также и выбору в приложении объясняющих и руководящих статей. По смерти друга своего, Ап. Григорьева, он также собрал его главные критические статьи, и, несмотря на крайнюю бедность свою, кажется, на занятые и не вернутые от продажи деньги — издал их. Эта его черта, т. е. способность к верной памяти умерших друзей и заботливое отношение к их трудам составляет одну из трогательных черт усопшего писателя.
Рядом с этим широко развернулась его собственная литературная деятельность. Последовательно в журналах Ф. М. Достоевского: «Время» и «Эпоха» и потом в журнале Кашперова — «Заря», он дал ряд превосходных статей философского, критического, публицистического и естественно-научного содержания. Кружок писателей, нами названных, положил основание так называемому «петербургскому славянофильству», славянофильству «почвенников» — в отличие от московского, с его вождями Аксаковыми, Хомяковыми, Самариными, Киреевскими. Это славянофильство и было исходною точкою для Страхова в его работах, особенно в публицистических и критических. С умом и несомненным превосходством образования он оспаривал торжествовавшие в ту пору идеи «Современника» и «Русского Слова», с их вождями, ренегатами семинарии — Чернышевским, Добролюбовым и юношей Писаревым. Но общество, носившее все черты детства, конечно, шло за вождями-детьми, увенчивая их славой и само за ними спеша к крушению. Этим крушением было 1 марта, где идеи 60-х годов нашли осуществление для себя — свою могилу. Россия не пошатнулась от удара; она оплакала горе, но еще незыблемее установилась на исконных основах своих, на «почве» тысячелетнего бытия своего. С этого времени только начинается и внешний успех литературных трудов Страхова; он начал собирать разбросанные по журналам статьи свои, в систематические сборники, обогащая их новыми прибавлениями.
Так произошли важнейшие его труды: «Борьба с Западом в нашей литературе», 3 тома (вышло третьим изданием незадолго до его смерти) — с рядом превосходных критических очерков, как о выдающихся русских писателях, так и о выдающихся западноевропейских мыслителях; «критическая статья об И. С. Тургеневе и гр. Л. Н. Толстом» (два издания); «Заметки о Пушкине и других поэтах»; по философии главный его труд: «Мир как целое», «О вечных истинах», «Об основных понятиях психологии и физиологии», «Философские очерки». Все труды эти написаны изящным, легким языком; все полны глубокою вдумчивостью в свой предмет; полны, наконец, так позабытого в наш век литературы-промышленности — душевного изящества.
Жизнь Говорухи-Отрока прервалась раньше, прошла бурнее. Он умер с небольшим 40 лет; в 70-е годы, еще юношей, он принял участие в каких-то беспорядках студентов, был арестован, просидел год в Петропавловской крепости и затем выпущен — но под надзор полиции и без права въезда в столицы. Замечательно, что будучи в университете, когда он обращался к наставникам профессорам с вопросом о лучших руководящих книгах по критике, к которой тогда уже чувствовал влечение — ему указывали на Белинского и Добролюбова, и никто даже не назвал имя Ап. Григорьева; случайно, едва ли не в тюрьме, он напал на сборник статей последнего, и — рассказывает он — «это было для меня вторым рождением». Глубина мысли Ап. Григорьева захватила его; его беззаветная любовь к искусству и литературе очистила душу его от грубых политических страстей. Высланный в Харьков, он стал пописывать в местной газете «Южный Край»; его талант был замечен, и он был приглашен сотрудником в «Московские Ведомости». Здесь, приблизительно с 1889 года, он вел еженедельные критические беседы. Огромное множество литературных явлений как текущих, так и давно отошедших в прошлое, в его статьях нашло себе оценку и переоценку. Особенно покойный любил Шекспира; из наших писателей он останавливался подолгу над Тургеневым, Достоевским, Полонским, Л. Толстым, из прежних — над Гоголем, Пушкиным, Чаадаевым и другими. Реже и меньше писал он в журналах «Русский Вестник» и «Русское Обозрение». В отдельных книжках у него вышли только критические этюды о Тургеневе и о г. Владимире Короленко.
Везде в статьях этих он явился горячим проповедником тех народных и исторических начал, которые — их не зная еще — он отверг в юности, и страстным борцом против той шумихи слов, той мишуры умственной и фальши совести, которых не мог рассмотреть в нашем радикализме и западничестве отроческими глазами и рассмотрел воочию, когда стал мужем.
Впервые опубликовано: Свет. СПб., 1897. 24 янв. № 28.