Гражданская община древнего мира (Куланж)/Книга 1/IV

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Перейти к навигации Перейти к поиску

Глава IV. Домашняя религия

Мы не должны думать, что эта древняя религия была похожа на те, которые возникли позже на более высоких ступенях человеческой культуры. Многие века человеческой истории показали, что человечество может принять какое-либо религиозное учение только при наличности двух условий: первое — учение это должно возвещать единого бога, второе — оно должно обращаться ко всем людям, всем быть доступным, не отвергать ни одного класса, ни одного народа. Первобытная же религия не выполняла ни одного из этих условий. Она не только не давала людям поклонения единому богу, но и сами ее боги не принимали поклонения от всех людей. Они не являлись богами всего человеческого рода; они не были похожи на Браму, который был по крайней мере богом целой большой касты, ни на всеэллинского Зевса, который являлся богом целой нации. В этой первобытной религии всякий бог мог чтиться только в одной семье. Религия была исключительно и чисто семейная, домашняя.

Нужно уяснить себе вполне этот важный пункт, иначе трудно будет понять весьма тесную связь, образовавшуюся между древними верованиями и строем греческой и римской семьи.

Культ мертвых никоим образом не походил на то почитание, которое христиане воздают святым. Одним из первых правил этого культа было то, что всякая семья могла воздавать поклонение исключительно только мертвецам, родственным ей по крови. Только лишь ближайший родственник покойного мог совершить погребение согласно требованиям религии. Что же касается могильной трапезы, которая совершалась потом в определенные сроки, то присутствовать при ней имела право лишь семья умершего, всякий посторонний строго исключался. Верили, что покойник принимает приношения только из рук родственников и желает поклонения только от своих потомков. Присутствие человека постороннего, не члена семьи, тревожило покой манов. Поэтому закон воспрещал посторонним приближаться к могиле. Коснуться ногою могилы, хотя бы нечаянно, считалось поступком нечестивым, за который нужно было умилостивлять покойника и очищаться самому. Многозначительно то слово, которым древние обозначали культ мертвых; греки называли это πατριάζειν, латины parentare. Это значит, что молитвы и приношения воздавались каждым человеком только своим отцам. Культ мертвых был в сущности культом предков. Лукиан, осмеивая взгляды простонародья, объясняет нам их в то же время совершенно ясно; он говорит: «Покойник, не оставивший после себя сына, не получает приношений и обречен поэтому на постоянное голодание».

В Индии, как и в Греции, приношения мертвому могли делаться только его прямыми потомками. Закон индусов, как и закон афинян, запрещал допускать к могильной трапезе постороннего, хотя бы то был даже друг. До такой степени было необходимо, чтобы приношения умершим совершались их кровными потомками, а не посторонними, что существовало даже предположение, будто маны в месте своего пребывания часто высказывают следующее пожелание: «Пусть родятся чередой из нашего поколения сыновья, которые во все времена будут совершать нам приношения из риса, вареного в молоке, меду и растопленного масла!»

Из этого следовало, что в Греции и в Риме, как и в Индии, на сыне лежал долг совершать возлияния и приносить жертвы манам своего отца и всех своих предков. Пренебречь этим долгом считалось наибольшим и самым тяжким нечестием, какое только мог совершить человек, так как перерыв этого культа вредил целому ряду умерших предков и уничтожал их блаженство. Такое нерадение было настоящим отцеубийством, повторенным столько раз, сколько было в семье предков.

Если же, наоборот, жертвы приносились всегда с полным соблюдением установленного ритуала, если пища всегда в назначенные дни приносилась на могилу, тогда предок становился богом-покровителем. Враждебный всем, кто только не был из его семьи, его потомком, отталкивая их от своей могилы, поражая болезнями, если они только приближались, к своим он был добр и готов всегда прийти на помощь.

Между живыми и мертвыми каждой семьи происходил постоянный обмен взаимных услуг. Предок получал от своих потомков ряд погребальных приношений, т. е. единственных наслаждений, которые были доступны ему в его загробной жизни; потомок получал от предка помощь и силу, в которых он нуждался в этой земной жизни. Живые не могли обойтись без умерших, умершие — без живых. Таким образом, между всеми поколениями одной и той же семьи устанавливалась могучая связь, которая делала их одним, на веки неразделимым целым.

Каждая семья имела общую усыпальницу, куда один вслед за другим сходили на покой ее умершие и здесь покоились они всегда вместе. В семейной усыпальнице могли погребаться только кровные родственники, и ни один человек из посторонней семьи не мог здесь лежать. Здесь справлялись религиозные обряды и годовщины; каждая семья верила, что здесь она видит своих священных предков. Во времена очень древние могила находилась даже внутри владений семьи, посреди жилища и недалеко от двери, «затем, — говорит античный человек, — чтобы сыновья, входя и выходя из своего дома, всякий раз встречали своих отцов и обращались к ним всякий раз с молитвенным призыванием». Таким образом, предок всегда продолжал жить среди своих, всегда невидимо присутствовал и после смерти все же оставался членом семьи, ее отцом. Бессмертный, блаженный, божественный, он принимал участие в делах оставшихся на земле смертных. Он знал нужды живых и поддерживал их в минуты бессилия. А тот, кто жил еще, кто трудился, кто, по древнему выражению, не выполнил еще своего существования, тот имел всегда близ себя руководителей и помощников; это были его отцы. Среди затруднений он призывал их древнюю мудрость, в горестях он просил у них утешения, в опасности — поддержки, совершив грех — прощения.

Конечно, нам, в настоящее время, крайне трудно понять, как мог человек поклоняться своему отцу или своему предку. Нам представляется совершенно противным религии делать из человека — бога. Нам почти так же трудно понять древние верования людей, как было бы им трудно представить себе наши. Но примем во внимание, что у древних не было идеи творенья; от этого для них таинство рождения было тем же, чем теперь для нас может быть таинство творенья. Родоначальник казался им существом божественным, и они поклонялись своему предку. Такое чувство должно было, безусловно, быть вполне естественным и чрезвычайно сильным, потому что оно является основой религии при начале почти всех человеческих обществ: мы находим его у китайцев так же, как и у древних готов и скифов, у народов Африки так же, как и у народов Нового Света.

Священный огонь, который был так тесно связан с культом мертвых, отличался тем существенным свойством, что принадлежал как собственность только одной отдельной семье. Он представлял собою предков, был провидением семьи и не имел ничего общего с огнем другой соседней семьи, который, в свою очередь, являлся провидением для нее. Каждый очаг покровительствовал своим.

Вся эта религия заключалась в недрах дома. Не было публичного отправления религиозных обрядов; наоборот, все религиозные церемонии совершались только в тесном кругу семьи. Очаг никогда не помещался вне дома, ни даже у наружной двери, где посторонний мог его слишком легко видеть. Греки помещали его всегда в ограде, защищавшем огонь от соприкосновения и даже от взоров посторонних. Римляне скрывали его во внутренней части дома. Все эти боги, Очаг, Лары, Маны — назывались богами сокровенными или богами внутренними. Для всех обрядов этой религии требовалась тайна, sacrificia occulta, говорит Цицерон; если религиозная церемония бывала замечена посторонним, то от одного его взгляда она считалась нарушенной и оскверненной.

Для этой домашней религии не существовало ни единообразных правил, ни общего ритуала. Каждая семья пользовалась в этой области полнейшей независимостью. Никакая внешняя сила не имела права устанавливать его культ или верованья. Отец был единственным жрецом и, как жрец, он не знал никакой иерархии. Понтифекс в Риме или Архонт в Афинах могли наблюдать, совершает ли отец семьи все религиозные обряды, но они не имели права предписывать ему ни малейшего в них изменения. Suo quisque ritu sacrificium faciat — таково было абсолютное правило. У всякой семьи были свои религиозные обряды, ей одной принадлежащие, свои особенные молитвы и гимны. Отец, единственный истолкователь своей религии и единственный верховный жрец своей семьи, имел власть обучать ей, и он мог обучать ей только своего сына. Обряды, слова молитвы, гимны, составлявшие существенную часть домашней религии, — все это было родовым наследием, священной собственностью семьи, и собственностью этой ни с кем нельзя было делиться, строго воспрещалось открывать что-либо из этого посторонним. Так было и в Индии: «я силен против моих врагов, — говорит брамин, — гимнами, которые достались мне от моей семьи и которые отец мой мне передал».

Таким образом, религиозными центрами были не храмы, а жилища; всякий дом имел своих богов; всякий бог покровительствовал только одной семье и был богом только в одном доме. Нет достаточного основания предполагать, будто религия такого рода могла быть открыта людям могучим воображением одного из них или могла быть внушена кастою жрецов. Она зародилась самопроизвольно в умах людей, и колыбелью ее была семья; всякая семья создала себе своих богов.

Такая религия могла распространяться лишь с размножением семьи. Отец, давая жизнь сыну, передавал ему в то же время свою веру, свой культ, право поддерживать священный огонь, совершать погребальные приношения, произносить установленные молитвы. Рождение устанавливало таинственную связь между рождающимся к жизни ребенком и богами семьи. Сами боги были его семьей, θϵοὶ εγγενεῖς; это была его кровь, θϵοὶ σύναιμοι. Ребенок, рождаясь, приносил уже с собой свое право поклоняться им и приносить жертвы: точно так же, как позднее, когда смерть делала его самого божеством, живые должны были его сопричислить к сонму тех же богов семьи.

Здесь нужно обратить внимание на ту особенность, что домашняя религия распространялась только от мужчины к мужчине; это зависело, без сомнения, от существовавшего у людей представления о зарождении. То верование древнейших веков, которое мы встречаем в Ведах и следы которого видны во всем греческом и римском праве, состоит в том, что производительная сила, по мнению древних, принадлежала исключительно только отцу. Один лишь отец обладал таинственным началом бытия и мог передать искру жизни. Из этого взгляда, как следствие, вытекало то правило, что домашний культ переходил всегда от мужчины к мужчине, и женщина могла принимать в нем участие только через посредство отца или мужа, и, наконец, после смерти женщина не имела равной части с мужчиной в культе и могильных приношениях. Отсюда произошли и другие весьма важные последствия, которые мы увидим ниже, в частном праве и в самом строе семьи.