Джесси и Моргиана (Грин)/Глава XIX
| ← Глава XVIII | Джесси и Моргиана — Глава XIX | Глава XX → |
| Дата создания: 1928, опубл.: 1929. Источник: Сайт «Самые интересные книги» со ссылкой на книгу А. Грин. Джесси и Моргиана. Знаменитая книга. Искатели приключений. — М.: Пресса, 1995. — ISBN 5-253-00841-1.. |
Глава XIX[править]
Трещина, куда Моргиана столкнула полузадушенную Гервак, начиналась от озера и, снижаясь, шла к морю на высоте двухсот метров к его поверхности; затем, рассекая крутой склон, оканчивалась у береговых песков обыкновенным оврагом, засыпанным землёй и камнями. В том месте, наверху берегового массива, где разыгралась сцена борьбы двух женщин, глубина трещины достигала ста двадцати метров, при ширине четырёх. Глядя в неё с края обрыва, нельзя было ничего рассмотреть внизу; казалось, эта тесная пропасть навсегда обречена тьме, но смотревший изнутри вверх видел накрывшее её узкой полосой небо. Свет проникал в недра провала подобием густых сумерек; подавленное зрение училось различать окружающее его двухстенное пространство, — как в погребе со светом сквозь щель. Эту трещину образовало землетрясение, потому внутренность её напоминала то, что представил бы разорванный хлеб, если сложить его половины, оставив меж ними расстояние в дюйм. Ямы одной стороны соответствовали выпуклостям другой. Во многих местах висели застрявшие на весу куски скал, которым не давала упасть узость провала или навес над выступом. Дно трещины было непроходимо и залито водой. Спёртый и сырой воздух, с сильным запахом гниющих стволов, время от времени падающих сюда после осенних бурь, раздражал дыхание. Совершенная и беспокоящая тишина стояла в громадном этом разрезе, — тишина бесповоротного равнодушия, мрачного, как рост под земного корня. Прислушиваясь к ней день, два, неделю, год, можно было с уверенностью ожидать, что ничего не услышишь, пока где-нибудь наверху такая же долгая работа времени сгноит дерево, и оно, уступив ветру, покатится в глубину расселины, где, родив шорох и стук, ляжет неподвижно на дне.
На глубине футов семидесяти в течение десятилетий образовалось одно из самых значительных засорений трещины. Основой ему послужил застрявший на узком месте камень, стиснутый стенами провала. Два ствола с длинными сучьями, ставшими от сырости и известковых паров крепкими, как железо, некогда обрушились сюда и легли по сторонам камня, увеличив помост. Листья, хворост, земля скапливались на этой преграде в течение многих лет, образовав зыблящуюся, пронизанную остриями обломанных сучьев площадку длиной метров десять, по которой ходить было так же удобно, как по сену, перемешанному с дровами. Тут росли дрожащие пепельного цвета грибы, лепясь отрядами среди ползущей по стенам плесени; с краёв помоста свешивались хворост и мох.
Несколько выше этого скопления хлама из стены выступал неровный карниз; ещё выше, на расстоянии одного шага от карниза, чернела горизонтальная щель, метра полтора высоты и не менее пятидесяти метров длины, — род естественного навеса, в глубине которого нельзя было ничего рассмотреть.
На этот помост упала, потеряв сознание, Отилия Гервак.
Как ни был страшен удар падения с такой высоты, он не убил её. Слой хвороста, смешанный с перегноем и пружинами сучьев, встретил тело Гервак лишь жестоким сотрясением, от которого закачался весь помост; кроме того, острый древесный обломок рассёк её левый бок, вспоров кожу до рёбер.
Она лежала в этом положении, как упала и свернулась при упругой поддаче: запрокинув голову, с вытянутыми руками, повёрнутыми ладонями вверх, с воткнувшимися в мусор до колен ногами. Её рот раскрылся, на щеках угасала судорога, мелко и безвольно томясь, как стихающая рябь воды.
Так лежала она долго, ничего не чувствуя, ни боли, ни сырого холода пропасти, постепенно оживлявшего расстроенное кровообращение. Затем она стала дрожать, вначале мелко, — почти незаметно. Её рот закрылся; рука вытянулась, сжала пальцы и снова разжала их. Гервак начала трястись и вздыхать, как выброшенная на берег рыба, — всё чаще и глубже, со стоном и с бессознательными усилиями изменить положение. Наконец стон затих, и она вся затихла.
Гервак открыла глаза. Она ещё не чувствовала ни боли, ни страха. Её сознание молчало. Ей казалось, что она стоит в каком-то коридоре, прислонясь спиной к двери, и видит впереди себя узкий далёкий выход. Подняв голову, она увидела, где находится, осмотрелась и вспомнила. Резкий порыв вскочить обессилил её; с трудом, осторожно вытащила она из хлама застрявшие ноги и, увидев их, вся сжалась: они были ободраны, почернели и залиты кровью. Гервак ощупала скверный разрыв кожи около ребра, и её рука стала красной от крови.
Кое-как, слипшимися пальцами она ощупала ноги и руки; убедясь, что переломов нет, Гервак несколько ободрилась.
Она посмотрела вверх. Высота и теснота наглухо замыкали её. Никакой Жан Вальжан не смог бы вскарабкаться по этим красновато-бурым отвесам с выступающими из них скользкими глыбами. Она осмотрелась ещё раз и вздрогнула, увидев позади себя пустоту, где внизу стояла вечная ночь. Гервак встала, колеблясь на расползающихся ногах, но головокружение снова усадило её. Заметив карниз, она поползла к нему, иногда проваливаясь руками среди хвороста и замирая от острой боли в ногах, когда её раны касались сучьев. Наконец она ступила на карниз и выползла под навес.
Изнемогая от чрезвычайных усилий, Гервак легла. Она была более удивлена, чем обрадована. Её представления о причине и следствии были нарушены. Закон: «упавший в пропасть — погиб» — оказался доступным исключению. Не собираясь кинуться на дно трещины ради торжества естественного порядка, она отнеслась к спасшему её заграждению насмешливо и брезгливо, но не могла долго останавливаться на этом, так как не знала, сможет ли выбраться из каменной западни.
Поступок Моргианы Тренган доказал всё: если бы она не отравила сестру, Гервак не лежала бы теперь со свихнутой шеей и окровавленным боком на холодном, как мёрзлая земля, камне.
Оторвав низ рубашки, Гервак сделала бинты и перевязала, как могла, ноги; рана на боку распухла и не переставала кровоточить, но всё равно её нечем было перевязать. Одевшись опять, она встала и двинулась по длинной впадине, часто останавливаясь, чтобы рассмотреть полутьму, в которой далёкое и близкое казалось обратным. Эта впадина-навес была неровна во всех направлениях; местами приходилось идти по самому краю обрыва, часто нагибаясь, даже ползти; иногда становилось просторно, высоко, но потом вновь следовали ямы и возвышения. Такой путь, протяжением метров пятьдесят, шёл по уклону вверх и внезапно обрывался на высоте восьми метров от земной поверхности; здесь было уже светло, и свисающие зелёные ветви кустов недосягаемо близко обозначались на голубой полосе верхнего света. Начав безотчётно надеяться, Гервак не испытала, однако, ни беспокойного возбуждения, ни счастливых мыслей о внезапном спасении; её надежда была замкнутая и низкая, — надежда, закусившая губу. Снова нашла она своё спасение неестественным, подивилась и перестала думать о нём.
Гервак смотрела вверх по тому направлению, в каком пробиралась, но, оглянувшись, увидела позади себя мостик из жердей, с верёвочными перилами, перекинутый через пропасть; он служил пешеходам. Это открытие совершенно успокоило Гервак. Ей следовало только сидеть и ждать, пока на мостике появится человек, чтобы крикнуть ему о помощи. Но было тихо вверху; изредка пролетали птицы; край облака показался над началом моста, но двигалось оно так мало заметно, как будто стояло, скованное тишиной и жарой.
Гервак глядела на мостик не отрываясь, так как боялась пропустить неизвестного, которому стоило сделать всего несколько быстрых шагов, как мостик вновь стал бы пустым. Она седела слабая и мрачная; её мысли о Моргиане не были неистово мстительны, но полны такой тонкой и продуманной злости, как расчёт игры с презираемым, хотя и опасным противником. Гервак признала поражение и отдала должное великому мастерству притворства, каким едва не уничтожила её хозяйка «Зелёной флейты». Реванш, на который рассчитывала Гервак, должен был ударить не по телу, а по душе. Она даже повеселела, решив поступить так, как задумала.
Казалось, оживление её мыслей вызвало оживление наверху: Гервак увидела человека, который, держась за верёвку, осторожно переставлял ноги по шатающимся жердям. Это был почтальон с сумкой; он шёл за почтой и не особенно торопился.
— Стойте! Спасите! — крикнула Гервак, высовываясь головой и плечами из-под нависшего над ней камня. Она кричала не переставая, хотя почтальон сразу услышал и начал осматриваться, даже посмотрел вверх. Новый крик женщины указал ему, где она находится; он схватился за верёвку и нагнулся, всматриваясь в отвес трещины, где белело лицо. Гервак стала махать рукой, повторяя:
— Сюда! Я здесь! Бросьте верёвку!
— Как вы попали туда? — закричал почтальон, изумлённый и сообразивший, наконец, что случай требует немедленной помощи. — Хорошо, держитесь пока, — продолжал он, — я побегу в одно место, где мне дадут верёвку.
— Отвяжите её! Эту! — крикнула Гервак. — Ту, за которую держитесь!
— В самом деле! — пробормотал почтальон. Он подёргал верёвку, которая служила перилами к мостику, и отвязал её с обоих концов. Затем, скрывшись в той стороне, где томилась Гервак, примерил, хватит ли длины верёвки. Гервак внезапно увидела её конец, почти хлеставший по её ловящей руке, но с отчаянием и злостью подумала, что человек не догадался сделать петлю, вдруг она услышала сверху:
— Виден ли вам конец?
— Виден, хватит ли завязать петлю? — закричала Гервак. Ответа не было. Минуты две она ничего не видела и не слышала, страшно боясь, что верёвка окажется коротка и, отправясь за помощью, почтальон разнесёт слух о её приключении. Она проклинала его медлительность и с ненавистью ждала окончания тоскливых хлопот. Наконец её волосы что-то тронуло; верёвка снова показалась перед её лицом, но теперь это была большая петля; она двигалась, то удаляясь в сторону, то вертясь около рук, и ей всё не удавалось схватить её.
— Направо! Немного направо! — вскричала Гервак. Петля поползла вправо, вертясь и увиливая, но Гервак, улучив момент, схватила её.
— Держу! — сообщила она.
— Отлично! — раздалось сверху. — Теперь сделайте так: пропустите одну ногу в петлю и сядьте как бы верхом; руками же держитесь за верёвку выше головы. Когда вы так устроитесь, смело сползайте с трещины и повисните. Упасть не бойтесь, я держу крепко. Я тотчас потащу вас наверх.
Они не могли видеть друг друга из-за выступов над местом, где сидела Гервак, поэтому, продев на себя петлю, как было ей указано, и чувствуя верёвку болтающейся свободно, Гервак некоторое время не могла решиться скользнуть из своей расселины в пустоту. «Подтягивайте!» — крикнула она, готовая закачаться над пропастью. Верёвка приподнялась: тогда, считая, что сотрясение уменьшится, Гервак попросила натянуть верёвку потуже и, с захлёстывающей дыхание мыслью о тьме внизу, выскользнула из-под навеса, перевернувшись несколько раз; её плечо стукнулось об отвес; она придержалась за камень и остановила вращение.
— Тащите! Тащите! — закричала она, поджав ноги и закинув голову.
Она видела у самых глаз стену провала, которая неровными скачками подалась вниз и остановилась. Верёвка, туго прильнувшая к выпуклости камня, тёрлась о него и поворачивалась вокруг себя. фут за футом Гервак приближалась к зеленеющей на краю траве. Наконец, загорелая жилистая рука высунулась сверху, схватив верёвку ниже края трещины, к ней присоединилась другая рука, и они втащили перепуганную Гервак, причём она помогала почтальону, уцепившись за древесный корень. Держась одной рукой за верёвку, другой рукой почтальон схватил Гервак под мышку и опустил на траву.
— Вы думали, я ушёл? — сказал почтальон. Это был высокий человек лет тридцати, с круглым, мускулистым лицом. — Вот что пришлось сделать, потому что верёвка оказалась коротковата.
Свалившись от утомления, Гервак увидела показанную ей верёвку, к верхнему концу которой был привязан ремень от сумки, а к ремню длинный сук, вроде шеста.
Гервак поднялась и села на пень.
— Вы здорово разбились! — сказал почтальон. — У вас всё в крови.
— Знаете, что произошло? — усмехнулась Гервак. — Я села на краю, свесила ноги, и у меня закружилась голова: дальше я ничего не помнила; очнувшись, увидела, что по странной прихоти обстоятельств упала на глубоко засевшую пробку из стволов, хвороста, мха и мягкого сора. Рядом была трещина; по ней и ползла всё выше и очутилась около мостика.
— Чудо! — сказал почтальон. — Вы спаслись чудом. Как мой приятель, кочегар с «Филимона». Он упал в машинное отделение, а снизу другой кочегар нёс на голове свёрнутый матрац. Вот это и задержало стремление моего приятеля достичь нижней палубы. Слушайте, вы вся в крови и расшиблены: я сведу вас тут недалеко, там вас полечат.
— Нет, я живу в городе, и я пойду в город, — ответила Гервак. — Ноги у меня целы. Я сильна, и никакие «чудеса» моих сил не отнимут. Благодарю за… то, что подняли меня вверх.
Взволнованный почтальон, у которого были ободраны ладони, ждал слов благодарности, не сознавая, что ждёт; он обрадовался и покраснел, но окончание фразы придало всему серый тон. Смотря на испачканную и растрёпанную Гервак, он не чувствовал теперь того естественного, сильного желания помочь до конца, как вначале. Если бы она сказала: «Вы спасли меня, благодарю вас», — он был бы совершенно доволен, так как сам восхищался своей находчивостью при употреблении шеста. Но слова «спасение» он не услышал. Он совсем расстроился, когда Гервак сказала, что запишет его адрес, чтобы дать ему денег.
— Напрасно вы так говорите, — заявил он с досадой. — Хотите, я доставлю вам экипаж?
— Это лишнее, — ответила Гервак, собираясь идти. — В полумиле отсюда есть таверна, где я решу вопрос об экипаже самостоятельно.
— Как хотите, — сказал почтальон сдержанно. У него окончательно пропала охота помогать ей. Он вздохнул, надел своё кепи и отправился привязать верёвку вдоль мостика. — Мне ваши секреты не интересны, — прибавил он, остановясь. — Знаете ли вы, по крайней мере, как выйти на шоссе?
— Да, знаю.
Незаслуженно оскорблённый человек растерянно улыбнулся и пошёл к мостику. «А! Ты надеялся, что я подчеркну чудо», — думала Гервак, отходя и облегчённо осматриваясь. Скоро она заметила тропу и вышла по ней на шоссе значительно ниже «Зелёной флейты». Она шла тихо, хромая и терпя боль ноющих ран. Гервак сильно ослабела, но её поддерживала ирония и, насмешливо раздражаясь при воспоминании о спасительной причуде провала, своей кривой усмешкой она полагала стать выше всего, не зависящего от её мерок.
Немного погодя услышала она догоняющий быстрый звук и, обернувшись, заметила автомобиль, пассажирами которого были мужчина и дама, сидевшие рядом. Гервак склонилась к земле, уронив голову на руки. Она оставалась в таком положении, пока, вскоре после остановки автомобиля, не почувствовала, что на её плечо легла сдержанно спрашивающая рука, и посмотрела на джентльмена, старавшегося её приподнять.
— Что с вами? — участливо спросил он.
— Я разбита, я не могу идти, — сказала Гервак.
— Где вы живёте?
— Будьте добры, доставьте меня в Лисс, на улицу Горного хрусталя, дом номер шесть.
— Хорошо, — сказал джентльмен. Он взглянул на шофёра и тот, выйдя с сиденья, помог ему довести больную в автомобиль, где, притворяясь, она села рядом с шофёром.
— Какое несчастье произошло с вами? — спросила дама, сочувственно сведя брови.
— Я разбита… — мрачно повторила Гервак.
В лице дамы, спокойном и тонком, проступил румянец. Она повернулась к своему спутнику, который пожал плечами и приказал ехать.
— Итак, дорогая Мери, — произнёс он, — этому курорту, несомненно, принадлежит будущее!
— Я очень рада, — сказала дама.
Затем автомобиль двинулся с быстротой ветра, и никто более не обращался к Гервак, — ни с вопросами, ни с советами; она тоже сидела молча, полная угрюмой и беспредметной иронии, до которой не было никому дела.