ВОСПОМИНАНИЯ И РАССКАЗЫ ДЕЯТЕЛЕЙ ТАЙНЫХ ОБЩЕСТВ 1820-х годов[править]
том II[править]
1933[править]
[ДОНОС НА Г. С. БАТЕНЬКОВА, ПРЕДСТАВЛЕННЫЙ П. А. КЛЕЙНМИХЕЛЮ в 1825 г.] *[править]
Когда о злодейственном и зверском поступке произведенного в Грузино человекоубийства продолжался разговор по Городу несколько недель, то мне представлялся случай много раз слышать его в разных кругах людей и в разных видах суждений.
Люди лучших познаний и судящие всегда о вещах с основанием и без пристрастия, изъявляли от истинного сердца сожаление, что сие, превышающее всякую меру злодеяние, быв учинено в самом деле графа Алексея Андреевича и в то Бремя, когда он жил в нем, тем более могло поразить его столь сильно, и опасались, чтобы обстоятельство сие не подействовало над меру на здоровье и душевные силы графа и чтобы отречение его от управления делами не продолжалось на долгое время. Они судили доказательно, что естьли сие бесчеловечное происшествие до той степени распространит действие свое на графа Алексея Андреевича, что дела, им заведываемые, поступят в другие руки, то действительно вред будет чувствителен везде. Ибо — так говорили они — твердость графа Алексея Андреевича на службе государственной есть в настоящее время единственное явление в своем роде. Быть заняту одною службою беспрерывно, трудиться с неутомимостью всякую минуту, действовать в службе, не смотря ни на лица, ни на связи, искать по делам одной справедливости и истины с полным беспристрастием и с совершенным бескорыстием, поставлять с успехом преграды стремлению людских затейливостей и пронырству утонченнейших интриг, удерживать и блюсти одну пользу службы и порядок — несть дело, одному графу Алексею Андреевичу свойственное по превосходству и, можно сказать, для одного его из множества людей возможное, чем он справедливо обратил к себе монаршее внимание и честных и благомыслящих людей почтение и уважение. При сих изъяснениях пересказаны были многие случаи, в которых граф оказал отличную твердость и благородство души заступлением своим за слабых и страдавших безвинно от сильного утеснения, что прославляли и превозносили, желая графу поправления в здоровьи и всего для него добра.
Другого сорта люди, не постигающие в истинном виде ни дел, ни связи их, говорили и делали толки о сем происшествии разнообразно. Однако по своим пристрастиям и ничтожеству мыслей и суждений совершенно пустые и ничего не значущие.
Но — меня удивили в сем случае суждение и образ мыслей служащего при графе Алексее Андреевиче инженер-подполковника путей сообщения Батенкова. Тогда как все почти изумлялись и считали происшествие сие ужасным поступком, Батенков изъяснялся об нем в разных шутках, в разных насмешках и всегда в веселом духе. Правда, что сие делал он не открыто, а только при одном из Сибири с ним живущем задушевном его приятеле и при мне, почтив и меня своей откровенностию. Но сие-то и показывает настоящее свойство его души и прямее его качества. На сожаление и удивление, по сему страшному происшествию изъявляемое, говорил он: «Не нужно жалеть! Вещи идут своим ходом. Несчастье невелико. Впрочем несчастие одних есть счастие для других» и, оборотясь к сибиряку своему преданному, сказал: «Не правда ли, что мы сделались счастливы от того, что многие в Сибири подверглись несчастию? Иначе же мы бы не поднялись вверх! Стояние вещей в одном положении невыгодно в обществе и вредно. Что за беда, что Настасии не стало? и есть ли о чем жалеть?» В сем месте его разговора изъяснял он о покойной Настасии Федоровне разные нелепости и столько распространялся в самых язвительных насмешках, что человеку, благородно мыслящему, невозможно слышать без досады, которая и во" мне произошла к Батенькову, видя его в столь развратных, подлых и бессовестных мыслях. Потом, обратя разговор о графе, говорил: «Не беспокойтесь! Естьли случай сей расстроил графское здоровье и силы, то вместо графа Алексея Андреевича найдется другой граф Сидор Карпович и при нем может быть и нам еще лучше будет. Например, — сказал он, — естьли таковой случай приблизит по прежнему к государю нашего хозяина (хозяином разумел Сперанского, у которого живет он, Батенков, и с ним привезенные из Сибири), го мы без сомнения не проиграли бы, а были бы весьма рады».
При сих и многих подобных изъяснениях Батенкова обмер я от удивления и до сего времени не могу вытти из поразившего меня изумления, в понятии моем вместиться не могло и не может, что человек, благодетельствуемый графом Алексеем Андреевичем, смотрит с веселым чувством на его чрезмерно встревоженную и страждущую душу. Естьли в городе, может быть, не было человека и из посторонних, кто послушал бы с великим страхом о столь зверском и бесчеловечном содеянии в Грузине и не наполнился бы к человекоубийцам отвращением и ненавистью, то все удивление мое превышало то единственно, что Батенков чувствовал противное тому и внушал, что это не беда, уверяя, что сильные душевные потрясения графа Алексея Андреевича могут служить для них, находящихся при Сперанском, к большому счастию.
Хотя я, обращаясь с давнего времени с Батенковым, заметил и узнал за ним многие подлости и пакости, а особенно, что он с помещения себя при Сперанском, а ныне находясь по сибирскому комитету, собирал и собирает с сибирских губерний большие для себя наживы за чины, за места, ордена и за всякие другие награды и случаи, устроив с некоторыми тамошними своими приятелями связи весьма искусно, которые уверяют там, кого нужно, что в сибирском комитете действует решительно он, Батенков, будучи силен у графа Алексея Андреевича, которому Сибирь неизвестна обстоятельно, а с Сперанским находясь в теснейших связях, однако на сие смотрел я, как на страсть его к корыстолюбию, которая им владеет сильно и поселяет в нем мысль, оставя службу по военным поселениям, вместиться при министре финансов, где, кроме сибирского комитета, ласкается он также хорошею наживою и поборами от питейной части. Но чтобы он имел чувства, от людских столь далекие, сего в нем я не предполагал, считая, что он правила своего масонства, после высочайшего воспрещения и в нынешнем положении своем оставил; а ныне, удостоверяясь совершенно о самом злодейственном и опасном свойстве души его и его безбожной нравственности, содрогаюсь и считаю долгом честного человека оказать об нем все это, следуя правилу римлян: «amicus, sed usque ad ovam».
Ваше превосходительство Петр Андреевич! Вы пользуетесь доверием графа Алексея Андреевича. Вы истинно привержены к его особе и к его дому. Не упустите без замечания, что качества Батенкова, который уверяет всех о приближенности своей к графу Алексею Андреевичу и каковым его другие считают, не должны быть оставлены графу безызвестными. Батенков весьма нечист и весьма постыдно ведет себя по сибирскому комитету, не щадя имени графа. Он действует по чудовищным правилам самого злейшего масонства и имеет одну главнейшую цель, чтобы при имени графа, когда думают, что он к нему близок, составить для себя достаток, и в течении семи лет весьма хитрые действия его по Сибири сделали рыльце его в порядочном уже пушку, в чем не без греха, по потворству ему, и г. Сперанский.