Розанов В. В. Собрание сочинений. Юдаизм. — Статьи и очерки 1898—1901 гг.
М.: Республика; СПб.: Росток, 2009.
Д. С. МЕРЕЖКОВСКИЙ. ВЕЧНЫЕ СПУТНИКИ. ПОРТРЕТЫ ИЗ ВСЕМИРНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ[править]
Имя г. Мережковского окружено в нашей литературе некоторым предубеждением. Темный писатель, неясный писатель. С тем вместе имя это занимает видное и независимое положение, и, наприм., сказав Мережковский, нельзя ожидать, что слушатель спутает это имя с бездною однородных, как он может смешать Южакова с Протопоповым или какие-нибудь другие крупинки некоторой общей литературной каши. Мережковский — не в каше, а лежит особо. И эта «особенность», и связанная с нею малораспространенность, дает, может быть, и лучшую сладость, и худшие терны его сердцу. Наиболее удачною его вещью следует, кажется, считать перевод древнегреческого романа Лонгуса — «Дафнис и Хлоя», с критическою вступительною статьею об авторе романа, самом романе и той интересной эпохе, на рубеже христианского и языческого мира, когда появился роман. Шумную минуту в литературе создали появившиеся в 1893 году критические его очерки «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы». Тут есть кой-что верное в наблюдениях; вся книга написана с большою вдумчивостью, но нам не представляется, в этом труде, перо его твердым и вся книжка — зрелою. Скорей это задорный опыт, но опыт без особого значения. Роман «Отверженный» есть только первая часть романической трилогии (продолжение ее — Леонардо да Винчи, а окончание — Петр Великий), и только впоследствии можно сказать что-нибудь определенное об окончательно определившейся мысли автора. Самый сложный труд — вышедшие теперь вторым изданием «Вечные спутники». Заманчиво самое заглавие: «Вечные спутники» — это умершие герои мысли, это — выразители целых культурных эпох, которые, «от тлена убежав», бессмертною частью своего существа стали «спутниками» нашими, и будут спутниками человеческими в третьем тысячелетии нашей эры, как и в истекших двух. Впрочем, это можно сказать только о древнейших именах, и лишь надеяться на это относительно других, новейших. Книжка содержит впечатления от Акрополя и этюды о Лонгусе, Марке Аврелии, Плинии младшем, Кальдероне, Сервантесе, Монтане, Флобере, Ибсене, Достоевском, Гончарове, Майкове, Пушкине. Как видит читатель, для любителя критики — пищи много. Лучшим из всех этюдов нам представляются — о Лонгусе, Плинии младшем и Монтане; вероятно, недурен этюд о Марке Аврелии, но, признаемся, несмотря на все подшпориванья души своей, мы никак не можем извлечь из нее того восторга к знаменитому императору, который все чувствуют. Он как будто вечно философически умирал — и это производит крайне тягостное впечатление на живого человека, быть может тем более тягостное, чем глубже чувствуешь, что такое смерть. Далее: его мораль — это болеющая мораль, это рахитическая мораль, хоть она и извлекла столько восторгов к себе. Добродетельным человеком надо быть весело; надо делать добродетельные дела незаметно. Но давиться добродетелью, но вечно унывать под добродетелью, но вечно нести эту «добродетельную ношу» — значит прежде всего не быть добродетельным человеком и, так сказать, походить на того апокрифического святого, который, когда у него срубили голову — то он «взяв, целовал ее».
Но Плиний — прекрасен; вот Гёте Рима, хотя и гораздо меньший размером, чем новейший! И что за эпоха была, что за люди! До чего много света, солнца, спокойствия и добра! Переходя от него к Кальдерону или Сервантесу, точно попадаем в какое-то моральное пекло, с знойным и удушливым воздухом. Монтань — это опять отдых. Вообще замечательна потребность Европы отдыхать от самое себя: так XV и XVIII век явно были веками отдыха Европы от себя. И пусть бы так, если бы после отдыха Европа шла далее по тому пути, который раз избрала: нет, она скорей топчется на одном месте. Потолчется — и сядет; отдохнет — и опять толчется, но в цикле в сущности одних идей, и нисколько их не раздвигая, равно как и сама не подвигаясь к совершеннейшему их исполнению. Утомляющие идеи, обессиливающие идеи: как будто механические и безжизненные, или внежизненные идеи…
Наибольшую цену собственно для историка критики представляет обширное рассуждение г. Мережковского о Пушкине, и более краткие, но довольно проницательные замечания о Достоевском. Книга издана изящно, и, как «спутник» размышляющего читателя — есть прежде всего очень опрятный спутник.
КОММЕНТАРИИ[править]
НВип. 1899. 31 марта. № 8291. С. 7.
«Дафнис и Хлоя» — издание перевода романа Лонга вышел в Петербурге в 1896 г.
«О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы» — 26 октября 1892 г. Мережковский прочел в Русском литературном обществе в Петербурге лекцию «О причинах упадка русской литературы». Опубликована отдельным изданием (СПб., 1893).
«Отверженный» — роман Мережковского «Отверженный» («Юлиан Отступник»), печатался в «Северном Вестнике» (1895. № 1-6); отд. изд.: СПб., 1896.
«Простая речь о мудрых вещах» (1873) — книга М. П. Погодина о таинственных явлениях обыденной жизни.