Антиномианизм — термин, коим обыкновенно обозначается враждебное отношение некоторых христианских сект к закону, т. е. к откровению Ветхого Завета. Благодаря настояниям апостола Павла и его друзей апостолы принуждены были принять учение о необязательности закона для христиан из язычников («Деян.», ХV, 8). Но Павел выставил, кроме того, еще и другое учение о законе, которое его упраздняло совершенно (в период после Иисуса) как диаметрально противоположный основным еврейским (и иудео-христианским) взглядам на закон. Евреи думали, что закон — единственное средство, через которое человек может оправдаться перед Богом, как то явствует из раннего выражения: «Бог хотел оправдать Израиль и потому дал ему много законов и заповедей» (Мишна, Мак., 23а); Павел же говорил, что «делами закона не оправдается перед Ним никакая плоть» (Римл., III, 20; Гал., II, 16). Закон, по его мнению, был рассчитан на умножение греха, так как давал множество поводов преступать его благодаря многочисленным повелениям и запрещениям, которыми он облекался (Гал., III, 19; Римл., V, 20). Благодаря именно закону нарушения его стали положительным неповиновением Божией воле, и, таким образом, закон ведет к «узнанию греха» (Римл., III, 20; IV, 15; VII, 7). Будучи нарушением божественных заповедей, закон нагромождает вины на душу человека, который становится таким образом предметом отвержения и гнева Божия, и «клятвы закона» (Римл., III, 19). Следовательно, такой взгляд на закон заставляет человека отчаяться в возможности достигнуть праведности своими делами, и таким образом перед ним раскрывается вся разрушительная сила греха. Тогда у него вырывается крик ужаса, громко взывающий к спасению из того состояния смерти, в которое он погрузился благодаря греху. В этом смысле закон может быть назван отрицательным приготовлением к новозаветному отпущению по благодати, через Иисуса. Из педагогического характера закона апостол Павел выводит затем его временное назначение, так как с пришествием Иисуса, которым начинается эра благодати, он прекращается и должен прекратиться, потому что благодать и закон несовместимы. На вопрос, каким образом апост. Павел, бывший иудей, строгий фарисей, пришел к взгляду на закон, столь противоположному еврейской точке зрения, надо ответить, что он научился искусству разрушать закон законом, или, как говорит автор сочинений Псевдо-Климента, «ex lege discere quod nesciebat lex» (Recognitiones, II, 54), от своих же учителей фарисеев. Кроме того, практический мотив вдохновил, по-видимому, Павла на борьбу с общим мнением об оправдании через закон, так как его собственные ревностные усилия убедили его в невозможности полного повиновения закону. Взгляд Павла был преобладающим в то время во многих фарисейских кружках (Monatsschrift, 1899, pp. 153–154). То, что он высказывал о допустимости в смысле упразднения закона после Иисуса, имеет некоторые прецеденты, так как нет сомнения, что утверждения многих законоучителей относительно прекращения жертвоприношений[1], равно как праздников[2], сколь они ни были противоположны убеждениям позднейших фарисеев, которые ежедневно молились о восстановлении храма, — представляли, в сущности, старые взгляды на мессианское время, взгляды, развитые Павлом, и потому именно отрицались позднейшими законоучителями. В защите своего учения о законе Павел является настоящим учеником фарисеев, знание учения которых необходимо для полного понимания паулинизма. Так, его слова Гал., III, 19 «он преподан чрез ангелов» долго считались агадического происхождения. Однако доказательства того нельзя усмотреть ни в Септуагинте (Второз., 33, 2), ни у Иосифа («Древн.», XV, 5, § 3), так как оба места говорят о присутствии ангелов на горе Синае во время откровения и приписывают его величию то, в чем Павел хочет указать сравнительно низшее происхождение Торы как дела ангелов, а не Бога. Следующее место из Талмуда представляет интересную параллель к словам Павла: "Не верующий человек спросил р. Идита, почему в Исх., 34, 1 сказано: «И он сказал Моисею: взойди к Господу», а не «взойди ко Мне». Р. Идит ответил: «Иегова здесь означает Metatron, имя которого такое же, как и имя его Господина»[3]. Metatron — вероятно, вавилонская[4] интерполяция, так как более древние источники называют в качестве дарователя закона одного из архангелов, напр. Михаила, князя Израиля. Этим дается некоторое основание для пренебрежительного рассуждения Павла о происхождении Торы. Подобным же образом его ссылка Гал., III, 11 на Хаббак., 2, 4 «Праведный верою жив будет», которою он хочет доказать превосходство веры над законом, не принадлежит ему. «Шестьсот тридцать заповедей, — говорит Талмуд (Маккот, 23б, 24а), — были даны Моисею… Потом пришел Хаббакук и свел их к одной, как сказано: Праведный верою жив будет». Правда, разница между Талмудом и Павлом здесь коренная: Талмуд подразумевает только, что главное содержание закона — вера, не уничтожая этим, однако, ни одной заповеди. — Очень поучительно отметить, как Павел пользуется фарисейскими выражениями для своих собственных целей. Антиномианизм Павла стал достоянием церкви лишь в очень ограниченном смысле, именно в своей практической части, в признании необязательности закона. Причина этого вполне понятна: церкви представлялся очень удобный путь между еврейским номианизмом и резким антиномианизмом апост. Павла в том взгляде, что еврейский закон является несовершенной, подготовительной ступенью откровения, которое должно осуществиться и усовершенствоваться в высшей христианской этике. Также понятно, почему Павел не мог избрать этого пути: «он был слишком фарисеем для того, чтобы критически разобраться в том, что временно и что вечно, между формой и содержанием закона; закон был для него неделимым целым божественного происхождения, которое было либо единственным и конечным средством спасения, либо средством не спасения, а осуждения» (Pfleiderer, Urchristentum, 207). Павел был, следовательно, слишком евреем для того, чтобы сделать все выводы из своего антиномистического учения, так что, лишь искусственно отделяя закон и обетование патриархам, особенно Аврааму, он мог установить историческую связь между иудаизмом и христианством. — Гностики развили антиномианизм более последовательно. Несмотря на различие своих взглядов в других отношениях, они все были строгими антиномистами, и у них противопоставляются друг другу уже не Закон и Евангелие, а ветхозаветный и новозаветный Бог. Они подходили к этому вопросу не исторически, как Павел, а со стороны своего дуалистического учения, коренившегося в платонизме, или, точнее, в парсизме. Различие, проводимое гностиками между Высшим Богом и Богом-Творцом, приводило к противопоставлению искупления творению, которые находят свое выражение — одно в Новом, другое в Ветхом Завете.
Антиномианизм Павла оказал, по-видимому, наибольшее влияние на гностика Маркиона (учившего в Риме около 150 г.), дуализм которого, в противоположность другим гностикам, является не причиной, а следствием его ясно выраженного антиномианизма (Harnack, Dogmengeschichte, III, 256). Маркион исходит из строгой антитезы Павла: Закон и Евангелие, гнев и благодать, дела и вера, плоть и дух, грех и праведность, смерть и жизнь; а так как эти противоположности кажутся непримиримыми, то он приходит к дуалистическому учению о праведном и гневном Боге Ветхого Завета и Боге евангелий, который есть сама любовь и прощение. Наряду с Маркионом должен быть назван его современник Татиан (прибывший в Рим около 172 г.; см. Hilgenfeld, Ketzergeschichte, стр. 384). Его дуализм Демиурга Ветхого Завета и Высшего Бога Нового Завета является также порождением антиномианизма Павла. Он отличается от Маркиона только тем, что не считает отношения между Демиургом и Богом враждебными (Kurtz, Lehrbuch der Kirchengeschichte, I, 79). Влияние, оказываемое антиномианизмом на образ жизни, представляется двойственным: тогда как Маркиона и Татиана он привел к крайнему аскетизму, у гностиков он обратился в распущенность, которая немало способствовала их окончательному падению. Особенно замечательны в этом отношении николаиты, симониане, карпократиане, продициане, к которым могут быть присоединены также псевдобасилидиане. Joel (Blicke in die Religionsgeschichte, I, 28, Бреславль, 1880) говорит: «Мы настаиваем на том, что антиномистическое (и антинациональное) движение в христианстве возникло среди эллинистических евреев уже во времена Филона и что его представители, таким образом, свободны от христианского влияния». Интересное место у Филона (De migratione Abrahami, XVI, 450), вполне обнаруживающее, что аллегорическая система толкования уже много раньше приводила к антиномианизму, читается следующим образом: «Так как есть люди, которые, считая букву закона символом духовного, придают главное значение ей и пренебрегают законом, то я склонен порицать их за такое легкомыслие, тем более что они должны обращать внимание как на тщательное исследование небесного, так и на строгое исполнение тех законов, которые установлены определенно. Однако эти люди ведут себя так, как если бы они жили одни в пустыне, или как если бы они были одними душами без связи с телом, или как если бы они ничего не знали о существовании городов, деревень или домов и об общении между людьми; они презирают все, что нравится большинству, стремясь только к полной, голой истине ради нее самой. Даже Священное Писание предостерегает таких людей не пренебрегать доброй славой и не нарушать ни одного из обычаев, установленных святыми людьми, обладавшими большей мудростью, чем кто-либо в наше время. Мы далеки от мнения, что если суббота по своему внутреннему смыслу является уроком, указывающим нам на силу Несотворенного и на бездействие тварей, то мы вследствие этого можем уничтожить законы, относящиеся к субботе, зажигать огонь, пахать землю, носить тяжести, или начинать процессы в суде и произносить приговоры, или требовать возвращения залогов и уплаты долгов, или делать другие дела, разрешенные только в остальные, не священные дни. И если праздники являются символическим выражением духовной радости и благодарности, которой мы обязаны по отношению к Богу, мы не станем вследствие этого упразднять годовые праздничные собрания. И если обрезание является символом отречения от удовольствий и страстей и опровержения нечестивого взгляда, согласно которому ум считает себя способным творить собственной своей силой, мы не можем вследствие этого уничтожить закона, который был дан относительно обрезания… Мы соблюдаем определенно данные законы, чтобы лучше понимать то, символами чего являются эти законы; таким образом мы избегнем порицания и осуждения людей». Фридлэндер идет еще дальше и считает Minim еврейскими гностиками, придерживающимися антиномистических взглядов. См. его Der vorchristliche jüdische Gnostizismus, стр. 67—123. Его мнение не разделяет Bacher (Rev. et. juiv., 1899, 38 сл.). Однако жизнь и учение Элиши бен-Абуи заставляют, по-видимому, отнести его к той же категории эллинистических антиномистов, к которой принадлежали Павел и Аполлос. [Статья L. Ginzberg’a с добавлениями К. Kohler’a, в J. E., 1, 630—632].
2.
Примечания
[править]- ↑ «При Мессии жертвы прекратятся (кроме благодарственных»; Pesik., IX, 79а, древнейший сборник Мидраша); то же повторяется во многих других Мидрашах, как указано С. Бубером, примеч. к цитир. месту.
- ↑ «Все праздники должны впоследствии упраздниться» (Midr. Mischle, IX, 2). Это же повторяется в Jer. Megill., I, 5, но с умышленным изменением.
- ↑ Сангедр., 38б. Правильное объяснение этого места то, что, по мнению р. Идита, J H W H не всегда означает самого Бога, но иногда и ангела. То же утверждает еврей у Юстина Мученика, Dialogus, LVI, и Beresch. r., LI, 2.
- ↑ Слова Metatron нельзя найти ни в одном талмудическом сочинении палестинского происхождения; Targ. Jer. Бытие, 5, 24 — позднейшее толкование. Р. Идит, называемый обыкновенно р. Иди, жил в Вавилонии (см. Bacher, Ag. pal. Amor, p. 707 sqq).