Гинцбург, Мордехай Аарон — выдающийся еврейский писатель, род. в 1795 г. в Саланте (Ков. губ.), ум. в Вильне в 1846 г. Отец его, Иегуда Ошер (1765—1823), один из первых по времени «маскилим» в России, не чужд был литературы. Хранившиеся у сына отцовские рукописи на др.-еврейском языке, касавшиеся грамматики, алгебры и др., были уничтожены во время большого пожара в Полангене в 1831 г.; из всех его произведений напечатаны только десять писем (в Debir, ч. II). Подробные сведения ο детстве и юношеских годах М. А. Гинцбурга имеются в его незаконченной автобиографии «Abieser», весьма ценной в смысле историко-бытового материала. Воспитание его шло путем, обычным у евреев Литвы и Польши начала 19 в., с тем только различием, что отец его уделял много забот основательному изучению сыном др.-еврейского языка и Библии. Четырех лет Г. был отдан в хедер, семи лет уже посажен за Талмуд, затем стал изучать равв. письменность. Случайно попавшие в руки 13-летнего мальчика книги исторического содержания на древнееврейском яз. (Zemach David, Scheerith Israel и др.) пробудили в нем интерес к истории; они же вскоре вызвали его первые пробы пера в обычном тогда выспреннем стиле, которые не встретили одобрения со стороны отца Г., указывавшего на необходимость простоты и естественности изложения. Из других произведений светского характера, с которыми Г. имел случай ознакомиться в юношеские годы, он в автобиографии упоминает о «Sefer ha-Berith» и евр. переводе «Федона» Мендельсона. — Подчиняясь обычаям того времени, отец Г. женил сына, когда тому едва минуло 15 лет. Г. переселился в Шавли, в дом тестя. Преждевременный брак тщедушного мальчика с далеко опередившею его по своему физическому развитию девушкою явился началом мучительной драмы, ο которой Гинцбург с беспощадным реализмом повествует в «Abieser», первый энергично выступив против этого векового еврейского обычая. Г. продолжал талмудические занятия, одно время увлекаясь и каббалою. Ознакомление с произведениями мендельсоновской школы укрепило в нем интерес к литературе. Значительное влияние на интеллектуальное развитие оказал старик-врач, с которым Г. сблизился в Шавлях. Г. основательно изучил немецкий язык, много читал и стремился пополнить свое образование. В 1816 г. забота ο содержании семьи вынудила его переселиться в Поланген, где он работал частью в качестве меламеда, частью как переводчик на немецкий язык разных документов, представляемых в суд. Это, однако, не могло обеспечить ему хотя бы скудное пропитание. Начались годы скитаний в поисках хлеба: Г. побывал в Вене, Мемеле, Либаве и т. д.; он вынужден был заниматься меламедством, давал уроки немецкого языка, одно время даже содержал трактир. — К 20-м годам относится начало его литературной деятельности. В 1823 г. появилось (в Вильне) его «Gelot Erez he-Chadascha» — история открытия Америки по Кампе. Издание этой книги связано было с разорительными для автора расходами: при отсутствии в то время в Вильне евр. типографии ему пришлось купить для себя евр. шрифт и по отпечатании книги продать его за бесценок. В 1829 году, после ряда тщетных попыток устроиться где-либо в Курляндии, Г. окончательно поселился в Вильне; на первых порах он давал здесь частные уроки, а впоследствии сообща с С. Залкиндом открыл училище. Вместе с тем расширилась его литературная деятельность. В 1835 г. он выпустил «Toldoth Bnei ha-Adam» — перевод части всеобщей истории Пэлитца, «Kiriath Sefer», собрание писем (часть которых принадлежит перу А. Закгейма), в 1837 году — евр. перевод послания Филона Александрийского к Каю Калигуле, в 1839 г. — «Itothei Russia» (история России), в 1842 г. — «Hazarfatim be-Russia» (история похода Наполеона в Россию). Некоторые из этих произведений нашли довольно значительный сбыт, и тогда материальное положение их автора улучшилось. — Литературные заслуги Г. снискали ему в Вильне многочисленных поклонников и друзей; он стал одним из влиятельнейших и наиболее уважаемых членов местного кружка интеллигентов. В 1844 году им выпущен в свет «Debir», сборник писем и статей, частью переводных с немецкого яз., в 1845 г. — «Piha-cheiruth» (история войн 1813—1815 гг.). Смерть Г. глубоко опечалила его друзей и поклонников; бестактное поведение виленского маггида-проповедника во время похорон Г. вызвало негодование со стороны местных интеллигентов и содействовало устройству ими для себя отдельной синагоги «Taharath hakodesch». Кончина Γ. вызвала целую поминальную литературу («Kinath Sofrim» A. Б. Лебензона, «Kol Bochim» B. Тугендгольда и К. Шульмана, стихотворения М. Лебензона, С. Залкинда, В. Каплана и др.). Виленские друзья писателя одно время предполагали издать все оставшиеся после него многочисленные рукописи, однако мысль эта не была приведена в исполнение. Часть его литературного наследия издана была его братом при содействии его ученика Я. Каценельсона: в 1860 г. — «Chamath Dameschek» (об известном обвинении против евреев в Дамаске 1840 г.) и «Jemei ha-Dor» (новейшая история Европы), в 1864 г. — «Abieser» и "Tikun Labann ha-Arami (о проделках мнимых чудодеев). Теми же лицами в 1862 г. выпущена вторая часть «Debir», обнимающая преимущественно переписку Г., которая имеет крупный биографический и историко-культурный интерес; однако издатель многочисленными купюрами, опущением дат и имен сильно умалил значение книги. В 1878 г. Л. Шапиро выпустил в Варшаве «Hamoriah» — сборник четырех статей Г. Большинство произведений его переиздавались много раз. — Произведения Г., в свое время немало содействовавшие распространению в еврейск. читающих кругах знания, преимущественно исторического, в настоящее время не могли не утратить значения, но за автором их остается неизгладимая в истории новоеврейской литературы заслуга как родоначальника нового еврейского литературного стиля. Когда Г. выступил на арену еврейской литературы, в ней безраздельно царил неестественный, крайне безвкусный стиль, отличавшийся от языка раввинских респонсов лишь тем, что писатели — «маскилим» — уснащали свою речь оборотами, выражениями и целыми стихами из Библии, а не из Талмуда. Это было время господства риторики и напыщенной фразы, в которой утопала мысль. В многочисленных своих письмах и заметках Г. ратует за простоту и естественность языка; он не ограничивается одною проповедью, а целым рядом своих произведений создает плавный и изящный прозаический стиль, чуждый риторики, гиперболизма и манеры нанизывания библейских слов. Он не отступает перед заимствованием из лексикона Мишны таких выражений, которые ближе и точнее, чем библейские, передают необходимый оттенок данного понятия; он не пугается даже обвинений в германизме. Логическая стройность, соответствие между мыслью и ее выражением, естественность и простота — таковы требования, неустанно предъявлявшиеся Г. к литературному слогу, и мастерский пример осуществления этих необходимых качеств он дал в своих произведениях, которые оказали значительное влияние на ход развития новоевр. литературного языка и освобождение его из тисков риторики. — По своим религиозным и общественным взглядам Г. принадлежал к более умеренной части современной ему интеллигенции. Пережив мучительный период религиозных сомнений, он приходит к примирению с традиционными основами, исторгающему у него восклицание: «Воистину, существует Бог!» (Abieser, стр. 153). Он одинаково ополчается против религиозного фанатизма и суеверия, как и против нарушения религиозных предписаний. По свидетельству А. Б. Лебензона, Г. в своем личном обиходе пунктуально соблюдал все религиозные обряды. — В противоположность В. Мандельштаму, который метал (в «Chason lamoed») громы и молнии против тогдашних русских раввинов и даже рекомендовал д-ру Лилиенталю предложить правительству пригласить на помощь делу просвещения раввинов из Германии, Г., целясь в Лилиенталя, писал по адресу немецких раввинов: «Гг. доктора, если вы явились к нам для светского обучения, для произнесения проповедей, то вы найдете усердных слушателей, но для раввинства у нас требуется — Topa, Topa и Тора; хотя бы сам Аристотель восстал из гроба, мы встретим его с глубочайшим почетом и вниманием, но раввином его не признаем!» (Наmоriah, стр. 44). Против известного печатного воззвания д-ра Лилиенталя «Magid Jeschuah» Γ. выступил с псевдонимною брошюрою «Magid Emeth» (Лейпциг, 1843), где высказывает по его адресу ряд упреков в незнании и непонимании условий жизни русских евреев. Правда, здесь местами звучат некоторые нотки уязвленного самолюбия (вызванные недостаточным, по его мнению, вниманием Лилиенталя к местным деятелям на поприще просвещения евреев в России); тем не менее в основе этой полемики лежало принципиальное разногласие по ряду основных вопросов и убеждение Гинцбурга, что просвещение евреев в России может и должно быть делом передовых элементов русского же еврейства, а не евреев иноземных, слишком мало знакомых с бытом своих единоплеменников в России. Расходясь во многом с более радикальною частью современной ему интеллигенции, Г. только в одном был с нею вполне согласен, именно в том огромном значении, какое она придавала необходимости воспрещения еврейского платья; в этой мере он усматривал чуть ли не панацею против всех зол тогдашней евр. жизни (см. весьма любопытную статью его по этому предмету, помещ. в изданном редакцией Hameliz «Leket Amarim», 89—92). — Ср.: Д. Маггид, M. A. Günzburg (СПб., 1897); его же, Mischpechoth Ginzburg, стр. 75—78 (СПб., 1898); В. Мандельштам, Chason lamoed, ч. II (Вена, 1877 г.); Hajom, 1887; NN, «Пережитое», том II, 289—293 (СПб., 1910); П. Марек, «Очерки по истории просвещения евреев в России», введение (Москва, 1909). С. Гинзбург.7.