Израильское царство — Возникновение Израильского или, точнее, всеизраильского царства произошло долгое время спустя после поселения израильтян в Палестине. Израильские колена, объединенные Иошуей в период вторжения и завоевания Ханаана, после его смерти снова распадаются на отдельные этнические единицы, подчас даже враждебные друг другу, и в таком состоянии они пребывают в течение всей эпохи Судей. Правда, в эту эпоху, столь характерную спорадическими набегами на израильтян различных соседних с Палестиной племен, напр. моабитян, аммонитян и др., уже замечается от времени до времени частичное объединение некоторых колен (напр. во время войны с Сисерой, мидианитами и др.), но оно носит случайный характер. Их объединяет или нравственная личность судьи, как, напр., Дебора, или общая опасность, но со смертью судьи или минованием опасности идея солидарности снова теряет свою силу. Несомненно, на раздробленность израильских колен влияли как географический характер страны, так и отсутствие таких общих интересов, которые нужно было защищать объединенными силами народа. Но как только история выдвинула перед этими коленами подобный общий интерес, начался процесс объединения, и результатом его явился израильский народ. Общий интерес заключался не в религии, как думают некоторые, потому что храм в Шило играл в то время незначительную роль и не мог служить для всех израильтян объединяющим центром; объединяющей силой оказался внешний враг — филистимляне и, по справедливому выражению Велльгаузена, Religion war damals Patriotismus, т. е. любовь к отечеству сыграла тогда ту роль, какую некоторые хотели приписать религии. Отличие общей опасности в лице филистимлян от той, которая существовала до них в лице моабитян, аммонитян и др. племен, живших вдоль границ Палестины, заключалась в том что последние представляли собою лишь временную опасность, притом угрожавшую только некоторым, а не всем израильским коленам, тогда как первые представляли собою постоянную угрожающую силу, опасную для всех израильских колен. Нападения всех других племен с юга и юго-востока Палестины носили характер хищнических грабежей, лишенный завоевательных тенденций. Не то было с филистимлянами. Это было племя с огромной волей и, по-видимому, со строго выработанным военным планом. Появившись уже в историческое время в Ханаане (см. Филистимляне) и заняв обширную прибрежную полосу у Средиземного моря, они постепенно выдвинулись из ряда других палестинских племен, как культурное и организованное племя. Они были воинственны, пользовались определенной политической организацией и строгой военной дисциплиной; наконец, они были богаты, во всяком случае богаче самих израильтян, ибо большинство их крупных городов, как Газа (см.), Ашдод (см.), Аскалон (см.) и др., лежало на великом торговом пути из Сирии в Египет, по которому проходило множество караванов с ценными товарами. Целый ряд побед, одержанных филистимлянами над израильтянами, после чего особенно ярко проявилось наступательно движение первых на Палестину, должен был открыть последним глаза на то, что в лице филистимлян они имеют врага, угрожающего как их самостоятельности, так и целости их территории. Теперь уже всем было ясно, что в борьбе с таким врагом недостаточны временные коалиции двух или нескольких колен; против организованной военной силы, действовавшей по определенному плану, необходимо было выставить подобную по такому же плану организованную силу, иначе национальному существованию израильтян грозила неотразимая гибель. Тогда-то и возникает идея национального объединения, интересная тем, что она берет начало в самом народе, а не навязывается ему извне. Конкретная форма этого национального объединения выразилась прежде всего в требовании царя, как наиболее могущественной объединительной силы. Все семитические племена, переходя от кочевой жизни к оседлой, принимали этот институт. Израильский народ долго жил самобытной жизнью, далекой от монархических тенденций, не выходя из рамок патриархального строя и руководимый временными диктаторами-судьями. Теперь же назрел момент, когда, под влиянием исторических условий, и израильтяне должны были приобщиться к монархической идее, чтобы не отстать от других племен и чтобы, вместе с тем, не погибнуть. «Да будет царь над нами, чтобы мы были, как все народы, и чтобы царь наш управлял нами и ходил впереди нас и стал вести наши войны» (I кн. Сам., 8, 20) твердил народ. Царь нужен был израильтянам для их существования, как нации, и власть, которою наделял его народ, носила исключительно политический характер. Теократический элемент царской власти, который позднее, в эпоху пророков, так резко пробивается на первый план, пока совершенно отсутствует. Самуил, стоявший, по-видимому, на страже религиозных интересов и красноречиво защищавший идею чисто теократического государства, ввиду этой исторической необходимости должен был уступить и помазал на царство Саула, который, по мнению народа и самого Самуила, больше всех прочих подходил для этого звания.
Что национальные интересы были дороги Саулу, видно из того, как горячо он принял к сердцу несчастное положение жителей Ябеша Гилеадского, осажденных аммонитянами. Летопись рассказывает, что он схватил пару быков, разрезал их на части и разослал эти куски во все области израильские через послов, которые должны были возвестить народу, что так поступлено будет с быками каждого, кто не выступит на помощь гилеадитам. Возмущение Саула передалось народу, и соединенными силами в очень короткое время удалось разгромить аммонитян и снять осаду с Ябеша. После этого события Саул становится общепризнанным царем, и монархический принцип с этого времени утверждается в сознании израильтян. — Не столько внутренний порядок в государстве, сколько внешнее спокойствие, явилось ближайшей заботой Саула. Поняв, что внутреннее спокойствие государства зависит от страха и почтения, которое он может вселить в пограничных народах, Саул с самого начала обратил внимание на филистимлян, тем более, что те уже проникли внутрь страны и занимали позиции в центре Палестины. Филистимлянам была объявлена Саулом жестокая война, в которой наиболее деятельным помощником его оказался сын его Ионатан (см.). Их усилиями была создана израильская армия, вместо прежнего народного ополчения; были поставлены определенные начальники во главе ее, вместо прежних случайных. Войны, веденные Саулом с филистимлянами, были весьма удачны; их удалось совершенно изгнать из внутренних областей Палестины и втиснуть в их первоначальные границы. Не менее удачны были его войны с амалекитами и др. племенами, жившими по краям и внутри Палестины. Саулом было добыто полное внешнее спокойствие, благодаря которому, после многих веков потрясений и нашествий, мир и тишина наконец сделались достоянием народа.
Смерть Саула на скалах Гилбои не только снова дала перевес филистимлянам над израильтянами, но и вызвала к жизни призрак междоусобной войны — двуцарствие с царями Давидом и сыном Сауловым — Ишбошетом. Теперь для еще слабого организма И.-Ц. оказалось страшным не то, что филистимляне захватили в свои руки много городов израильских, а то, что народ, только что начинавший объединяться, снова распался на части, что грозило ему уже окончательной гибелью. Саулов полководец Абнер (см.), спасшись от разгрома на высотах Гилбои, отправился за Иордан, где колена сохраняли верность Саулу, и там достиг того, что они признали единственного сына, оставшегося после Саула, — Ишбошета — своим царем. Собственно, Абнер первый и положил основание десятиколенному царству Израильскому, тесно сплотив отдельные его части; но в это время Давид уже был признанным царем Иудина колена, которое торжественно провозгласило его таковым (II Сам., 2, 1—4) в Хеброне. Когда произошло объединение колен, верных Сауловой династии, иудеи оказались опять оторванными и обособившимися в отдельное государство. Вероятно, слабый и безвольный Ишбошет недолго сопротивлялся бы, если бы Давид решил силой сместить его с престола, но за спиной Ишбошета стоял талантливый Абнер, душа достигнутого объединения, рабски преданный династии Сауловой, который не допустил бы слияния обеих частей израильского народа в одно государство под скипетром Давида. Кроме того, и самим израильтянам, по-видимому, не улыбалась мысль о слиянии двух царств, так как иудеи и прочие колена были чужды друг другу, как два народа, различные по историческим судьбам своим и по своему жизненному укладу. В продолжение же короткого времени их совместной жизни в царствование Саула они еще не успели сойтись и изучить друг друга. Кроме того, остальных израильтян могло оттолкнуть от Давида то обстоятельство, что он находился в дружественных отношениях с филистимлянами — этим исконным врагом израильтян — и пользовался особым расположением филистимского царя Ахиша (см.). Таким образом, один только вооруженный спор должен был решить вопрос о первенстве Давида или Ишбошета. «И была долгая война между домом Сауловым и домом Давидовым; и в то время как Давид все более креп, дом Саулов все падал и беднел», — печально сообщает древний летописец; в действительности же эта гражданская война между Израилем и Иудой, или, вернее, между их царями, продолжалась только около двух лет (1051—1049), в течение которых Давид одержал ряд побед над соединенными израильскими коленами, признававшими власть Ишбошета. Преимущество Давида и Иудина колена, по своей численности составлявшего только треть израильтян, заключалась прежде всего в сильной сплоченности этого колена, тогда как среди прочих колен было немало враждебных друг другу элементов; так, напр., эфраимиты неохотно признавали первенство вениаминитов, к которым принадлежал царь. Наконец, некоторую роль, по-видимому, играло и то, что Давид уже был помазан Самуилом на царство над всем Израилем, тогда как Ишбошет был лишен этой божественной санкции и сделался царем лишь благодаря усилиям Абнера. После двухлетней борьбы, однако, Иудино колено под предводительством Иоаба захватило в свои руки много городов во владениях уделов Вениаминова и Данова. В это время на северо-западной границе владения этого колена уже доходили до Гибеона. Несчастный случай с Асаилом (см.) повлек за собою новое и еще более сильное ожесточение между противниками — и кровь родных братьев полилась теперь ручьями. Весь ужас создавшегося положения ранее других понял Абнер, который в начале одной стычки и обратился к Иоабу (см.), начальнику Давидовой армии, с предложением прекратить взаимное избиение. Перемирие было заключено, и это перемирие в братоубийственной войне оказалось началом того мира, результатом которого явилось объединение всех израильтян под властью Давида. Собственно, и в этом случае заслуга принадлежала Абнеру, так как он убедил все колена, оставшиеся верными Сауловой династии, признать Давида царем над собою. Перемена в отношениях Абнера к Ишбошету произошла под влиянием недовольства последнего после того как Абнер осмелился жениться на Рицие, бывшей наложнице Саула, в чем, между прочим, можно было усмотреть дерзкое посягательство с его стороны на престол Саулов. Однако возможно и то, что Абнер понял тщетность дальнейшей борьбы с Давидом, талантливым стратегом и обладателем прекрасной армии. Абнер вскоре после своей размолвки с Ишбошетом вступил в тайные переговоры с Давидом и обещал ему склонить на его сторону все колена. Давид, конечно, согласился, потому что ему самому было желательно бескровное объединение израильтян под его скипетром. Деятельность Абнера, по-видимому, уже с самого начала была успешна, и сторонниками Давида стали многие старейшины израильских колен, которые слепо верили Абнеру, видя в нем, а не в Ишбошете, своего защитника и покровителя. Надо думать, что и вся его агитация в этом направлении увенчалась бы полным успехом, если бы не внезапная смерть его от руки Иоаба. Вскоре после Абнера изменнически был убит и сам Ишбошет, и вопрос о присоединении остальных десяти колен к Иудину под власть Давида разрешился сам собою. Усилиями своих старых приверженцев среди десяти колен, которые еще помнили его победы над филистимлянами при Сауле, а также новых приверженцев, которых успел ему навербовать еще Абнер, Давид стал царем всех израильтян. Старейшины разных колен явились в Давидову столицу, Хеброн, и там выразили ему покорность, как своему царю; заветное стремление Давида — видеть под своей властью объединенный израильский народ — исполнилось. Этот новый строй с радостью приветствовали пророки и священнослужители (Абиатар, Натан и др.), которые считали Давида призванным свыше выполнить миссию объединения, и таким образом политическая необходимость получила и религиозную санкцию. Так произошло объединение «дома Якова» и «дома Израиля» усилиями всего лишь нескольких лиц. Конечно, на первом плане в этом объединении стояло желание как можно скорее прекратить братоубийственную войну, которая ослабляла национальный организм; но оставалась еще одна сила, побуждавшая все разумные элементы скорее покончить с внутренними раздорами, именно внешний враг, и в частности филистимляне. Давид, царь всеизраильский, понял, что теперь он должен порвать с филистимлянами, иначе он никогда не сделается самостоятельным и не сможет рассчитывать на преданность всего народа. Кроме того, филистимляне стали смотреть на него иными глазами, узнав, что он избран царем того самого народа, с которым они все время воевали, не будучи в состоянии одолеть его. Но прежде чем начать продолжительную войну с филистимлянами, Давид решил сначала обеспечить себя от одного маленького, но сильного народа, иебуситов, живших внутри самой Израильской земли, посреди области вениаминитов, на границе с Иудеей. После довольно упорного сражения войска его взяли иебуситскую крепость Цион, до тех пор бывшую неприступной, он сделал ее своей резиденцией. Таким образом, с тыла уже никто не угрожал евреям, если бы они вздумали начать операции против филистимлян, так как Ханаан целиком — от филистимских границ до правого берега Иордана — находился в их руках. Однако филистимляне и со своей стороны скоро поняли, что дружбе с Давидом пришел конец, и, чтобы не дать ему времени набрать большое ополчение из всех колен, они сами поспешили выступить против него войной. Но у горы Баал-Перацим (см.) Давид нанес им сильное поражение. Чтобы окончательно обезопасить свою страну от этих воинственных соседей, Давид тотчас сам перешел в наступление и после ряда стычек нанес филистимлянам новое, еще более решительное поражение, в результате которого победители получили столицу Гат с ее областью. Эта победа имела огромное значение — она надолго обеспечила израильтянам мир и развязала им руки для свободной и продуктивной деятельности внутри страны. — Ближайшим результатом этих блестящих побед Давида явилось то, что с вновь образовавшимся И.-Ц. стали считаться его ближайшие соседи; в новой Израильской монархии усмотрели большую и грозную силу, с которой необходимо было жить в мире. Финикийцы тогда первые поспешили заключить с Давидом мир, очевидно опасаясь, как бы победитель филистимлян не обратил своего взора и на страну, которая столь близко примыкала к прибрежной полосе, занятой филистимлянами. Этот мир стоил финикийцам недешево, так как они доставили Давиду много золота, драгоценного кедрового леса и других строительных материалов, что дало возможность Давиду украсить Иерусалим, сделавшийся его столицей после взятия у иебуситов крепости Циона, и поднять его на ту высоту, которая соответствовала мощи и богатству новой монархии. Обезопасив свое государство с запада подавлением филистимлян и дружбой с финикийцами, Давид обратил теперь все свое внимание на юг, восток и северо-восток. Если для И.-Ц. были страшны наступательные движения филистимлян, стремившихся к расширению своей территории за счет израильских владений, то не менее опасны были и те хищнические набеги, которые производили на Ханаан южные и юго-восточные племена аммонитян, моабитян, идумеев и др. Их внезапные нападения были подчас тяжелее, чем систематические и постоянные войны с филистимлянами. Первый удар был нанесен Давидом моабитянам; затем он объявил войну аммонитянам, царь которых Ханун оскорбил его послов, отправленных Давидом выразить соболезнование по поводу смерти его отца — царя Нахаша, с которым Давид был в дружественных отношениях. Ряд побед, одержанных над этим народом, толкнул Давида на войну с арамейцами, народом, жившим к северо-востоку от Ханаана, весьма культурным и оседлым. Во время борьбы с последними Давид даже взял Дамаск и таким образом раздвинул пределы своего царства далеко на северо-восток. Войны с идумейцами, которые велись израильтянами под начальством Давидовых полководцев Абишая и Иоаба, были также счастливы для Давида. Здесь, как и во многих других городах арамейских и аммонитских, он поставил особых наместников, «нецибим», которые взимали подать и отправляли ее царю в Иерусалим и в распоряжении которых были особые гарнизоны, которые должны были держать местное население в повиновении. Этими решительными победами Давида могущество нового царства значительно расширилось. При воцарении Давида границы его царства простирались от Дана до Беер-Шебы; последними же его завоеваниями пределы Израильской земли были расширены до Газы, почти у египетской границы на юго-западе, и до Типсаха (Тапсак), у берегов Евфрата, на северо-востоке. Все народы на этом обширном пространстве, покоренные Давидом, обязаны были в знак покорности ежегодно посылать ему почетные дары и платить дань. В то время И.-Ц. достигло большого внутреннего расцвета и благодаря богатству, добытому Давидом в его победоносных войнах (подробности о внутреннем состоянии И.-Ц. в эту эпоху см. Давид). Правда, конец царствования Давида был омрачен восстаниями Авессалома и Шебы бен-Бихри, обнаружившими, что даже в это время не было достигнуто полное объединение израильтян и что брожение умов еще было достаточно сильно среди некоторых колен; но тот факт, что оба эти восстания скоро были подавлены и что большинство народа все же оказалось на стороне Давида, показывает, что то были уже последние вспышки сепаративного духа, которым были проникнуты израильские колена до возникновения монархии. Умирая, Давид оставил своему сыну мощное государство, пользовавшееся большим уважением извне и почти полным спокойствием внутри. Но Давид оставлял ему еще объединенный народ, который приобрел свое самосознание путем тяжелых испытаний и которому нужен был только покой, чтобы пробудить к живой деятельности свои духовные силы.
Это понял Соломон, которому вообще была чужда жажда военных лавров. Характерной особенностью всего царствования Соломона было миролюбие и дружественное сожительство как с ближними, так и с отдаленными соседями. Филистимляне, ослабленные Давидом, уже не пытались воевать с израильтянами; восстание идумейцев и отпадение Дамаска явились исключительными моментами военного характера в начальный период царствования Соломона, но и они не причинили в сущности И.-Ц. никакого вреда. В продолжение этого мирного царствования начинается рост Израиля, как политической единицы. Кругозор Давида никогда не простирался за пределы Сирии, Соломону же было тесно в рамках, предоставленных ему отцом. Он вступает в политический союз с Египтом, власть которого в то время усиливается над Сирией, и в результате этого политического союза вступает и в родственные связи с фараоном Pisebha-ennu, женясь на его дочери, за которою получает в приданое филистимский город Гезер (см.). В это же время начинаются его сношения с Тиром, которые дали ему возможность разукрасить пышными постройками свою столицу. Сказочная по своему богатству страна Офир стала посещаться израильтянами в царствование Соломона, который отправил туда специальные корабли; отсюда израильские мореплаватели вывозили обезьян, золото, серебро, драгоценные камни, сандаловое дерево, слоновую кость и много других редких предметов. Соломон создал кавалерию и снабдил ее боевыми колесницами (I Цар., 5, 6; 9, 19; 10, 26), коней же, которых не имелось в Палестине, он получал из Египта; для кавалерии он устроил особые посты, называвшиеся «аре гарекеб», ערי הרכנ (города колесниц) и «аре гапарашим», ערי הפרשים (города всадников). Он, далее, предпринял постройку целого ряда новых городов и реставрацию городов, пришедших в упадок, как Гезер, Баалат, Хацор и др. Наконец, им был воздвигнут храм, который по своему великолепию представлял чудо искусства. Однако вся эта внутренняя роскошь и красота и внешний блестящий престиж стоили народу очень дорого. Новая монархия давала себя знать теперь тем, о чем предупреждал пророк Самуил — большими податями и налогами, под которыми народ стонал. Вообще «на некоторых частях рассказа о Соломоне и его царствовании лежит ясный отпечаток недоброжелательного отношения к нему летописца; повсюду чувствуется намерение выставить Соломона тираном, жадным и расточительным властелином, выжимающим соки из народа для содержания чудовищного гарема и стола» (Ренан). Но, вместе с тем, раздавался и другой хор голосов, воспевавших громадный рост населения, общественных богатств и благосостояния в это царствование. «Жители Иуды и Израиля были многочисленны, как песок на берегу морском… люди ели, пили и веселились… Иуда и Израиль жили спокойно, каждый под своим виноградником и смоковницей своей от Дана до Беер-Шебы» (I Цар., 4, 20; 5, 5); «серебро во времена Соломона считалось даже за ничто» (I Цар., 10, 21). Несомненным остается факт, что народ стонал под игом нового строя и что экономическое благополучие было уделом далеко не всех израильтян. Помимо того, что народ нес тяжелое бремя расходов царской семьи, для чего вся страна была разделена на двенадцать округов с отдельным начальником в каждом, существовали еще тяжелые прямые налоги, которые взыскивались с большой строгостью, открыто признанною даже самим сыном Соломона — Рехабеамом — в своем заявлении народу (I Цар., 12, 1 и сл.). — Но если народ все-таки примирился со своим положением и не возмущался против Соломона, то это объясняется исключительно тем, что царствование последнего с его великолепием, как и сама личность царя, в высшей степени импонировали ему. Народ видел роскошь внутри И.-Ц. и мощь вне пределов Ханаана и, гордясь своим царем, усилиями которого все это было достигнуто, прощал ему непосильное бремя налогов, которыми он должен был платить за этот расцвет. Но когда на израильский престол вступил сын Соломона, Рехабеам, человек упрямый и неумный, настроение народа резко изменилось. Вместо того, чтобы облегчить лежавшее на коленах Израильских бремя барщины и всевозможных налогов, он, напротив, заявил себя сторонником еще большего податного обложения. В Библии сохранился отрывок речи, с которой царь обратился к жаждавшим облегчения своего экономического положения. «В моем пальце больше силы, чем в чреслах моего отца; мой отец сделал ваше бремя тяжелым, я же увеличу его тяжесть. Мой отец наказывал вас бичами, и буду наказывать вас скорпионами» (I Цар., 12, 1 и сл.). Эта вызывающая речь переполнила чашу терпения Израильских колен, и раздался клич, уже неоднократно служивший призывным лозунгом мятежа: — «Что у нас общего с Давидом? Нет у нас удела с сыном Ишая. Ступай по шатрам, своим Израиль!» — И вот немедленно случилось то, что едва ли кто-нибудь из современников мог предвидеть. Дело объединения израильтян, с таким трудом созданное усилиями Саула, Абнера и Давида, внезапно рухнуло; объединение, продолжавшееся около семидесяти лет, распалось под ударом социально-экономических отношений. Летописец сообщает, что разделение израильтян совершилось без всяких потрясений. Иудейский царь собрал было войско, чтобы оружием вернуть себе власть, но пророк Шемая удержал его от братоубийственной войны. И разрыв совершился — народ по своим идеалам и по крови единый, снова раскололся на две части, чтобы уже больше никогда не объединяться.
Собственно Израильское царство. — Всеизраильское царство распалось на царства Северное, или собственно Израильское, и Южное, или Иудейское. Первым правителем И.-Ц. был эфраимит Иеробеам, сын Небата, человек недюжинных способностей и храбрый воин; на него обратил внимание еще Соломон, сделав его надсмотрщиком над всеми работами, которые он производил. Еще при жизни Соломона Иеробеам пытался поднять восстание северных колен, однако в этом его постигла неудача и он вынужден был бежать к египетскому царю Шешонку, у которого и нашел убежище. После смерти Соломона он вернулся на родину, снова стал во главе восстания уже против Рехабеама и на этот раз достиг отделения Северного царства от Южного. Правление Иеробеама носило бурный характер. Политические и религиозная реформы были наиболее выдающимися моментами его царствования. Иеробеаму необходимо было отвлечь израильтян от паломничества в Иудею, в частности в Иерусалим, где был храм. Созданные им два религиозных центра — в Бет-Эле и Дане — должны были играть роль иерусалимского храма. Воздвигнутые здесь тельцы (золотые или позолоченные), возможно, служили одновременно и символами Бога יהוה, и национальным израильским гербом, так как и тот и другой могли и должны были, по мысли Иеробеама, напоминать израильтянам их политическую и религиозную независимость от ненавистного Иудейского царства. Готовившаяся в это же время война между Северным и Южным царствами не произошла только потому, что египетский фараон Шешонк напал сначала на Иудею и отвоевал там много городов, а потом, по-видимому, и на Израильское царство, вероятно, также пострадавшее от этого вторжения. Войны Иеробеама с Абиамом не имели значения ни для одной из сторон. Несомненно, что во все время царствования Иеробеама личность его настолько импонировала подвластному его народу, что как в армии, так и в самом народе не возникало даже мысли о каком-нибудь мятеже. Возможно также и то, что в глазах народа его охраняло не только выдающееся участие в восстании против Рехабеама, но и уверенность, что он, как сообщает летописец, был предназначен в израильские цари самим Господом Богом через пророка Ахию (см.). Но как только Иеробеам умер, в Израильском царстве, уже больше не сдерживаемом властной рукой сильного правителя, стала разгораться анархия, вернее, ряд дворцовых революций, в которых весьма видное участие приняла армия. Сын царя Надаб (955), процарствовав два года, был убит мятежником иссахаритом Баешей (см.), который объявил себя царем в Тирце, сделавшейся столицей Израильского царства вместо древнего Сихема еще в конце царствования Иеробеама. Чтобы обезопасить себя на обагренном кровью престоле, он истребил всю династию Иеробеама, а чтобы оберечь свое царство от набегов Иудеи, где правил тогда Аса (см.), он вступил в союз с арамейцами, которые, однако, вскоре изменили ему. Планы Баеши заключались в том, чтобы раздвинуть южные границы Израильского царства на счет иудейских владений, но это ему не удалось. После него на израильском престоле сменяется ряд царей, пока трон не переходит к полководцу Омри, родоначальнику династии Омридов. Это был царь, во многом напоминавший Давида талантами полководца и творческими способностями правителя. В правление Омри слух об Израильском царстве доходит даже до Ассирии, и оно в ассирийских текстах называется не иначе, как страною Омри или «страною дома Омри». Благодаря прекрасной организации армии Омри сделал себе подвластными те царства, которые со времен Соломона освободились от израильского ига. Он основал и выстроил новую столицу — «Шомрон» — Самарию, которая по красоте и великолепию почти не уступала Иерусалиму. Правление его и его сына Ахаба знаменует особенно блестящий расцвет Израильского царства. Чуждые до этого времени внешней цивилизации, израильтяне теперь открыли ей доступ в свою страну. Образцом для подражания израильтян становится Тир, который в то время (конец 9 в. до хр. эры) наиболее полно воплощал в себе финикийскую культуру и благодаря своему соседству с Израильским царством должен был оказать на него особенно сильное влияние. Роскошь, страсть к большим постройкам и колесницам для парадов и для войн и вообще промышленность проникают теперь в Израильские горы, где до того протекала пастушеская и земледельческая жизнь прошлых дней. В этом отношении особое место должно быть уделено Ахабу, вступившему, благодаря женитьбе на дочери сидонского царя Изебели (см.), в особенно тесные сношения с финикийской цивилизацией и религией. Его веротерпимость доходила до полного религиозного синкретизма, и в его время израильская религия получила совершенно смешанный характер соединения национальной религии с религией Баала. Однако не только вера, но и весь строй израильской жизни был видоизменен на новый финикийский лад. Новой династии была свойственна любовь к непомерной роскоши и разгульной жизни. Старики весьма недоброжелательно относились к этим реформам, направленным к обогащению только одного класса; им были дороже и милее нравы и законы прошлой, хотя и бедной эпохи (ср. историю Набота). Наряду с этим, династия Омри, и в частности Ахаб, сделали все возможное для расширения и укрепления внешнего могущества Израильского государства и самих границ Палестины. Последней платили дань Моаб и Аммон; в царствование Ахаба удалось даже одержать победу над дамасским царем Бен-Гададом, что, однако, никаких особенных результатов израильтянам не дало — был только заключен союз, представлявший обеим договорившимся сторонам взаимные экономические выгоды. Далее Ахаб построил несколько городов, расширил Самарию, украсил дворец, который отец его начал строить, воздвиг дом из слоновой кости, נית השן; благодаря его стараниям значительно разросся Изреель и стал как бы второй столицей израильской. Трагическая смерть Ахаба во время второй войны с Бен-Гададом, которую он вел совместно с иудейским царем Иегошафатом, положила конец блестящей эре, связанной с династией Омридов. В царствование сына Ахаба, Ахазии, Моаб отложился от И.-Ц. во главе со своим царем Мешей (см.). Экспедиция Иегорама в эту страну вместе с Иегошафатом и осада Кир-Моаба не привели ни к каким результатам; еще печальнее для Иегорама израильского кончилась его война с дамасским царем Хазаилом, который разбил его; во время этого сражения Иегорам был ранен и, отправляясь залечить свою рану в Изреель, оставил командование над войсками одному из своих военачальников — Иегу. Летописец рассказывает, что тогда-то в лагерь явился от имени пророка Элиши (см.) некий молодой пророк, вызвал Иегу, увел его в отдаленный покой, помазал его в цари израильские, внушил ему истребить дом Омри и так же незаметно исчез, как и явился. По-видимому, здесь изображается та роль пророков, которую они, несомненно, играли в деле свержения династии Омридов. Несомненно, что это антидинастическое движение было вызвано пророками; их ненависть к Омридам, одинаково относившимся к культу Единого Бога и какого-нибудь Баала, и недовольство социально-экономическими реформами, повлекшими за собою неравенство классов, обогащение одних и обеднение других — достигли теперь крайних пределов. Пророки воспользовались первым представившимся случаем нанести удар ненавистной династии. Без пощады новый помазанник Иегу уничтожил весь «дом» Омридов и этим, согласно легенде, привел в исполнение то, что некогда предсказал Господь чрез пророков. Впрочем, значение Иегу для И.-Ц. ограничилось только тем, что он явился орудием уничтожения ненавистной династии; во всех других отношениях это был правитель бесцветный, при котором даже дамасский царь снова отторг от израильской территории почти все восточно-иорданские владения. — Военный престиж И.-Ц. вновь поднялся лишь в царствование Иегоаша израильского, который трижды разбил Бен-Гадада и отнял у него все владения, некогда принадлежавшие израильтянам. Из сражения с Амацией иудейским он вышел победителем, причем — характерная деталь — кроме заложников, золота, серебра, захватил также сосуды из храма; очевидно, Иегоаш относился к храму, как к зданию, не имевшему для него никакого религиозного значения, а это показывает, что религиозная рознь обоих народов достигла уже крайних пределов. Особенно велико было могущество Израильского царства при внуке Иегу — Иеробеаме II, искусном полководце, весьма счастливом во всех своих начинаниях. Его 60-летнее царствование (830—769) напомнило израильтянам блестящее правление Давида и великолепные дни Соломона. Исконный враг Северного царства, арамейцы первые почувствовали могущественную руку нового израильского правителя. Источники не сохранили подробностей этих войн, и только по результатам можно судить об их обширности. Иеробеам II взял Дамаск и проник далее до Хамата, который он также присоединил к своим владениям; все многочисленные мелкие племена, которые жили на обширном пространстве между Ливаном и Евфратом и до тех пор были подчинены Араму (см.), после этого отошли к Северному царству и стали его данниками. По-видимому, и часть финикийских областей перешла в это время к Иеробеаму, так как Финикия тогда переживала ряд глубоких внутренних потрясений. Иеробеам подчинил себе Моаб и обложил его громадною данью. В это время роскошь, большие средства и великолепие Северного царства и в частности его столицы — Самарии — невольно заставляют сравнивать последнюю с Иерусалимом эпохи Соломона. Но это богатство, легко доставшееся, не принесло израильтянам счастья; напротив, оно внесло порчу в общественную жизнь и еще более углубило пропасть между богатым и бедным классами населения. Пророк Амос в ярких красках рисует нравственное разложение тогдашнего общества. Удовлетворение низменных страстей сделалось тогда единственным мотивом всей деятельности и стремлений израильтян; состоятельные люди занимались ростовщичеством и взыскивали долги с такою жестокостью, что даже не останавливались перед продажею должников и детей их в рабство; в голодные годы в сети этих ростовщиков попадало особенно много несчастных, и рынки тогдашнего мира наполнялись израильскими рабами; правды в суде не было, ибо судьями были или сами притеснители, или взяточники. На защиту подавленного народа восставали лишь пророки, но их речи имели только моральное значение и даже не доходили до ушей правящего класса. Полное расстройство охватило И.-Ц., и пока гордость Иеробеама, его приближенных и армии упивалась своими победами и богатством, принесенным этими победами, народ утопал в нищете и невежестве. Угасал в народе дух свободолюбия, а вместе с ним исчезали упорство к борьбе и желание отстоять независимость, если бы внешний враг покусился на нее; между тем враг этот был уже близок, он угрожал Северному царству.
После смерти Иеробеама II верховная власть в И.-Ц. начинает колебаться, лишенная твердых устоев в народном сознании. Ряд царей сменяет друг друга, причем каждый узурпирует власть у предшественника, сопровождая свое воцарение насилием, политическими убийствами и междоусобными войнами. Когда власть попала наконец в руки одного из таких узурпаторов — Менахема, у границ Северного царства уже находились ассирийцы, которые, после блестящих побед на севере и востоке, собирались завоевать и И.-Ц., тем более, что оно лежало на пути их движения в Египет. В то время внутренние неурядицы уже настолько ослабили Израиль, что о сопротивлении нечего было и помышлять. Кроме того, Менахему не на кого было опереться в своем собственном царстве, так как народ помнил невероятные жестокости, которыми сопровождалось его вступление на престол израильский. Оставалось единственное средство — умилостивить победителя дарами и тем отдалить его от пределов страны. Менахем так и сделал, и ассирийцы, получив тогда богатую контрибуцию, оставили И.-Ц. в покое. Но этим было куплено временное спокойствие. Дальнейший внутренний развал самого И.-Ц. не прекращался. Умер Менахем, и опять возникли междоусобицы из-за престола, потребовавшие моря крови и слез. Снова цари стали сменять друг друга, и когда на престол вступил Пеках, об И.-Ц. уже можно было сказать, что оно доживает свои последние дни. Лишенное всякой устойчивости внутри, оно и извне не могло внушить к себе уважение при явном отсутствии правильной оценки своих сил и неясном представлении о внутреннем состоянии государства. Пеках вступил в союз с дамасским царем Рецином против Ассирии, могущественнейшей державы того времени, которая чуть не наложила свою длань на И.-Ц. при Менахеме. Этот союз был, несомненно, безрассудным шагом людей, бросившихся напролом в смутной надежде поднять победой над колоссом жизнеспособность внутри государства. Возникла даже мысль привлечь к этому союзу против Ассирии, в который входили тирский царь и некоторые другие правители небольших северных народов, и иудейского царя Ахаза, однако он благодаря пророку Исаии оказался дальновиднее всех и в опасный союз не вступил. Ахаз вместе с тем был и главным виновником того, что ассирийская армия появилась внезапно у границ И.-Ц. Когда Ахаз ответил отказом на участие в коалиции против Ассирии, Пеках и Рецин замыслили свергнуть его с престола и вместо него посадить другого, ими уже намеченного кандидата, который беспрекословно исполнил бы все то, что они считали необходимым. Тогда иудейский царь Ахаз, из боязни действительно лишиться престола, послал ассирийскому правителю Тиглат-Пилессеру гонцов с просьбою о быстрой помощи, обещав ему за то признать себя его вассалом. Это был акт самосохранения, который, однако, повлек за собою гибель братского народа. Взяв Дамаск и жестоко наказав его царя Рецина, который был одним из главных устроителей упомянутой коалиции против Ассирии, Тиглат-Пилессер (Палассар) двинул свои войска на Десятиколенное царство и завоевал области колен Нафталиина, Ашерова, Зебулунова и Данова до источников Иордана и подошв Хермона. Увидев, что с ассирийским могуществом борьба совершенно немыслима и имея перед глазами печальный пример Рецина, Пеках уже не пытался оказать какое-либо сопротивление и беспрекословно признал над собою власть ассирийского завоевателя. За такую покорность последний даровал Пекаху жизнь, население же всех завоеванных им на севере городов, Дана (см.), Абель бет-Маахи (см.), Кедеша, Хацора и др., а также всех заиорданских городов, он увел в плен (около 730 г. до хр. эры) и расселил в разных областях своего обширного царства. И.-Ц., таким образом, лишилось почти половины территории и громадной части своего населения; И.-Ц. простиралось теперь лишь до горы Табор, причем и эта оставшаяся в руках израильтян половина стала вассальной областью Ассирии, которой она должна была ежегодно платить огромную дань. Вскоре после этого Пеках был убит Гошеей, сыном Элы, который стал царем израильским, притом последним царем на самарийском троне. Собственно, между убийством Пекаха и воцарением Гошеи, по мнению некоторых историков (напр. Грец), прошло не менее десяти лет, в течение которых в Израильском царстве была полная анархия, сопровождавшаяся рядом дворцовых революций. Как бы предчувствуя свою окончательную гибель, израильское население бросилось в омут разврата и насилия. Отвратительные преступления стали обыденным явлением; чувство стыда исчезло; члены знатных семейств составляли разбойничьи шайки и беспощадно грабили и убивали беззащитных странников и караваны (Амос и др.). Расшатались и политические устои: в общем смятении израильский царь и высший класс не знали, на чью сторону склониться, на сторону ли Ассирии или Египта, которые в это время были, несомненно, могущественнейшими державами мира и глухо спорили за мировую гегемонию. «Страх быть раздавленным между двумя могущественными державами заставлял сильных во Израиле быть двоедушными и вероломными»; открыто платя дань Ассирии, они тайно поддерживали сношения с Египтом, надеясь подобным лавированием провести государственный корабль невредимым между двух опасных течений. Современный пророк рисует это ложное и поистине ужасное положение следующими словами: «Эфраим ловит воздух и гоняется за бурей; весь день он нанизывает ложь на ложь, заключая союз с Ассирией и посылая елей в Египет… Стал Эфраим, как глупый голубь: зовет к себе Египет, а сам идет в Ассирию» (Гошеа, 5, 13; 7, 11; 12, 2 и др.). Печальный конец И.-Ц. уже ни в ком не мог оставить сомнения. Все меры, какие правители предпринимали для спасения царства, теперь оказывались совершенно бессильными и только ускоряли гибель.
Последний израильский царь Гошеа, также достигший престола через цареубийство, но считавшийся летописцами царем хорошим и энергичным, — даже и он уже не был в состоянии предотвратить падение царства. Впрочем, этому даже благоприятствовала его двуличная политика с Ассирией и Египтом. Уже готов был разразиться последний удар над И.-Ц., когда ассирийский царь Салманассар (Шалманессер), покорив всю Финикию, приготовился попутно взять и Самарию, однако Гошее обильными дарами и изъявлением покорности удалось временно отвратить этот удар. Однако лишь только Салманассар покинул израильские границы, как Гошеа забыл о своих обещаниях и вступил в коалицию государств, в состав которых вошли Финикия, филистимляне, отчасти Египет и некоторые другие мелкие народы. Возвратившийся Салманассар сначала раздавил Финикию, а затем через Изреельскую долину вступил в Самарийское царство. Израильские города один за другим сдавались ему, а жители их бежали в столицу. Трехлетняя осада последней вынудила наконец и Гошею сдаться, после чего победитель угнал в качестве пленных много тысяч израильтян из Северного царства и водворил их группами в малонаселенных областях — Халахе, Хаборе, близ реки Гозана, а также в городах горной Мидии. Сама Самария, по-видимому, не была тогда разрушена завоевателями (Шрадер), но, лишенная царской династии и весьма значительной части населения, подверглась участи покинутых столиц — она быстро пошла к полному упадку. Подобная же судьба постигла Изреель и главные города Северного царства. О дальнейшей судьбе изгнанников см. Десять колен.
— Ср.: Ewald, Geschichte des Volkes Israel, 3 изд.; Graetz, Gesch. der Juden, I—II; Hitzig, Gesch. d. Volkes Israels, т. I и сл.; Kuenen, D. Godsdienst von Israel tot den Andergang von den Joodschen Staat, т. I и сл.; Wellhausen, Prolegomena zur Gesch. Israels, 5 изд.; Stade, Gesch. d. Volk. Israel, тт. I—II; Kittel, Gesch. der Hebräer, I—II; Renan, Histoire du peuple d’Israél, I—II; Wellhausen, Israelitische und jüdische Gesch., 6 изд.; Winckler, Gesch. Israels in Einzeldarstellungen, 2 изд., passim; Klostermann, Gesch. des Volkes Israel bis zur Restauration unter Ezra und Nehemia; Cornill, Gesch. des Volkes Israel, 1898; Guthe Gesch. d. Volkes Israel, 1899; W. M. Müller, Asien und Europa; Schrader, KAT3, passim; Budde, Die Bücher Richter und Samuel, 1890; F. Marquart, Fundamente israel. und jüd. Gesch., 1896; Л. Каценельсон, «Религия и политика древних евреев», сборн. «Будущности», 1900; Archinard, Israél et ses voisins asiatiques, la Phénicie, l’Aram et l’Assyrie, de l’époque de Salomon а celle de Sancherib, 1890; W. Robertson Smith, The prophets of Israel and their place in history, 1895.
Г. Красный.1.