Иуда I Ганаси ר׳ יהודה הנשיא — патриарх; редактор Мишны, род. около 135, ум. около 220 г. Он был первым из преемников Гиллеля, который официально получил титул «наси» (князь), ставший с тех пор наследственным. В талмудической литературе И. обыкновенно называется «рабби Иуда Ганаси». Однако во многих случаях и в этой литературе, а в Мишне постоянно, его называют просто «рабби», учитель по преимуществу. Порою его именуют «раббену» (наш учитель; Иеб., 45а; Мен., 32б; ср. выраж. Аббагу Иер. Санг., 30а). Эпитет «га-Кадош» (святой) также прилагается к нему в соединении с «раббену». Эпитет «Святой» оправдывается необычайно нравственным образом жизни И. (Шаб., 118б; Иер. Мег., 74а; Иер. Санг., 29в). Может быть, он был заимствован из терминологии, бывшей в употреблении в устах жителей города Сепфориса. Иосиф бен-Халафта хвалит таким же образом своего коллегу Меира, называя его святым и нравственным человеком (Иер. Бер., 58). Эпитет «святой» нельзя никоим образом сравнивать с эпитетом «divus», который часто давался римским императорам (Hechaluz, II, 93). «Со смертью Рабби исчезли смирение и боязнь греха», — отметили впоследствии ученики И. в самой Мишне (Сот., IX). Согласно преданию, распространенному в Палестине (Beresch. r., 58; Kohel. r., I, 10) и в Вавилоне (Кид., 72б), И. род. в тот самый день, когда р. Акиба принял мученическую смерть. Место, где он родился, не установлено; неизвестно также, где скрывался отец его, Симон бен-Гамлиил, во время преследований при Адриане. Когда порядок в Палестине был восстановлен, гор. Уша стал местопребыванием Академии и ее ректоров, и в ней И. провел свою юность. Можно предположить, что отец дал ему такое же воспитаиие, какое получил сам, и что в число предметов, которые изучал И., вошел и греческий язык (Сот., 49б; ср. Bacher, Ag. Tan., II, 325). Его знание греческого языка пригодилось ему впоследствии в сношениях с римскими властями. Он предпочитал этот язык, говоря: «На что нам сирийский язык; или священный язык (еврейский), или греческий!» (Сот., ib.). Возможно, что в доме И. говорили по-древнееврейски; изысканная речь «служанок из дома Рабби» была предметом удивления (Эр., 53а; Р. Гаш., 26б; Мег., 18а; Наз., 3а). И. посвятил себя, главным образом, изучению устного и письменного учения. В юношеские свои годы он был в тесных сношениях с учениками р. Акибы. В качестве ученика последних и в разговоре с выдающимися людьми, которые группировались вокруг его отца в Уше, а позднее в Шефараме, он положил основание для тех широких познаний, которые были необходимы ему, чтобы выполнить задачу своей жизни — редактирование Мишны. Учителем его в Уше был Иуда бен-Илаи, официально занимавший при патриархе место судьи в вопросах религии и закона (Мен., 104а; ср. Тосаф. ad loc.). В позднейшие годы И. любил рассказывать, как он мальчиком читал свиток Эсфири в Уше в присутствии Иуды бен-Илаи (Мег., 20а; Тосефта, Мег., II, 8). И. чувствовал особое уважение к Иосе бен-Халафта, ученику Акибы, который состоял в самых тесных отношениях к Симону бен-Гамлиил. Когда впоследствии ему приходилось возражать против его мнений, он, бывало, говорил: «Мы, бедные, думаем противоречить Иосе, хотя наше время в сравнении с его временем находится в тех же отношениях, как нечестивый к святому» (Иер. Гит., 48б). И. передает галаху от имени Иосе в Менах., 14а. В Мероне в Галилее (назыв. иначе Текоа; ср. Bacher, l. c., II, 76) Иуда был учеником Симона бен-Иохаи («когда мы изучали Тору с Симеоном бен-Иохаи в Текое»; Toc., Эр., VII, 6; Шабб., 147б; ср. Иер. Шаб., 12в). И. говорит также о том времени, когда он изучал Тору вместе с Элеазаром бен-Шамуа в Академии последнего (Эр., 53а; Иеб., 84а). И. не изучал Торы с Меиром, очевидно, из-за конфликта, который был между ним и домом патриарха. Натан Вавилонянин, принимавший участие в вышеупомянутом конфликте, был другим учителем И., и И. сознался, что однажды в юношеском пылу он не отнесся к нему с должным уважением (Б. Б., 131а; в различных вариантах Иер., Кет., 29а). В агаде и галахе очень часто мнение Иуды противоречит мнению Натана. По преданиям палестинских школ (Иер., Шабб, 12в; Иер. Пес., 376) и Иуда бен-Коршай, специалист по галахе и ассистент Симона бен-Гамлиил, был учителем И. Яков бен-Хаит также считается одним из учителей его. Тот р. Яков, от имени которого И. произносит изречения и имя отца которого неизвестно — один из двух вышеупомянутых таннаев (Гитт., 14б; ср. Toc., Аб. Зара, V, 4). При перечислении учителей И. не следует забывать и его отца, Симона бен-Гамлиила (Б. М., 84б). Часто мнение И. противоречит мнению отца. Сам И. говорит: «Мое мнение кажется мне гораздо вернее мнения отца», —и затем уже он начинает приводить доводы. Смирение — одна из добродетелей, приписываемых И.; он, в свою очередь, удивлялся смирению своего отца, который публично признал превосходство над собою Симона бен-Иохаи, проявив ту же скромность, с которою Бене-Батира уступил первенство Гиллелю и Ионафан уступил царство своему другу Давиду (Б. М., 84б; 85а). Нет никаких сведений относительно времени, когда И. наследовал своему отцу и стал во главе евреев в Палестине. По одному преданию, ко времени смерти Симона бен-Гамлиил страна была опустошена саранчою и терпела от многих бедствий. Возможно, что по этой причине И. на первых порах своего патриархата перенес его и Академию в другой город Галилеи — в Бет-Шеарим, где они долго и находились. Последние 17 лет своей жизни И. провел в Сепфорисе. Слабое здоровье вынудило его избрать это место, славившееся своим хорошим положением и чистым воздухом (Иер., Килилаим, 32б; Кет., 103б). Но память о его деятельности в качестве ректора Академии и высшего судьи связана, главным образом, с Бет-Шеарим. «Следует идти в Бет-Шеарим, чтобы получить решение Рабби в религиозных вопросах», — говорит традиция, касаясь различных мест пребывания главы Академии (Санг., 32в). Хронология, относящаяся к деятельности И., целиком основана на догадках. Для определения года смерти И. принимают во внимание, что его ученик Рав оставил Палестину незадолго до кончины И., в 530 г. селевкидской эры (следовательно, в 219 г.; ср. R. E. J., 134, 45—61). Он вступил в отправление своих обязанностей и был патриархом в царствование Марка Аврелия и Люция Бера (165). Отсюда можно вывести заключение, что патриархом Иуда сделался лет в тридцать, род. в 135 г. и умер 85 лет от роду. В Талмуде и Мидраше имеется много рассказов о сношениях И. с одним римским императором Антонием, однако очень трудно разобраться, кто именно был этот Антоний, потому что многие императоры носили это имя. По этой же причине это указание неприменимо для определения точной даты жизни или деятельности И. Однако так как Марк Аврелий посетил Палестину в 175, а Септимий Север в 200 г., то есть основание думать, что Иуда вступил в личные сношения с одним из этих Антониев. Утверждение, что не И., а его внук Иуда II действующее лицо всех указанных рассказов (ср. Grätz), по-видимому, не выдерживает критики, если принять во внимание общее впечатление, производимое личностью патриарха. Традиция строго придерживается имени И. Тот ореол, которым окружено положение И. и которым никто другой из патриархов не пользовался, несомненно, зависел от расположения римских правителей. Хотя палестинским евреям и приходилось встречаться с большими затруднениями и даже терпеть от преследований во время существований патриархата, все же, в общем, это было мирное время, благоприятное для развития Академии и ее деятельности. И. обладал всеми качествами, необходимыми для авторитета, и он, естественно, сделался главным лицом всей той эпохи, которою закончился период таннаев и открылся период амораев. Значение Иуды вполне характеризуется словами: «Со времен Моисея никогда Тора и величие, познания и достоинства не встречались в такой степени соединенными в одном лице, как в лице И.» (Гитт., 59а; Санг., 36а).
Удивительно, что о его общественной деятельности в источниках сохранились лишь весьма скудные данные, относящиеся к его ординации, рекомендации учеников на общественные должности (Санг., 5аб; Иер. Иебам., 13а), к установлению правил о возвещении новолуния (Иер. Рош Гашана, 58а), к улучшению закона о субботнем годе (Шеб., VI, 4; Шеб., 37а; ср. Хулин, 7аб) и к декретам относительно десятины в соседних языческих областях (Иер. Демай, 23в; Хул., 6в). Перемены, касавшиеся поста 9-го Аба, были задуманы И., но он был предупрежден коллегией (Мег., 5б; Иер., Мег., 70в). О многих религиозных и законодательных постановлениях утверждают, что они принадлежат Иуде и его Академии (Гитт., V, 6; Арах., XVIII, 9; Шабб., 51а; ср. Иебамот, 79б; Кид., 71а). Авторитет р. Иуды, зависевший от его личных заслуг и того положения, которое он занимал, выиграл еще более от его богатства. В Вавилонии, где преувеличения относительно его благосостояния достигли своего апогея, передавали, что конюшни И. превосходили конюшни царя Сапора. Челядь патриарха приравнивалась челяди императора (Бер., 43а, 57б). Симон бен-Манасия превозносил И., говоря, что он и его сын соединяли в себе красоту, могущество, богатство, мудрость, долговечность, почести и благословение детьми (Toc., Санг., XI, 8; Аб., VI, 9). Однажды во время голода И. открыл свои житницы и раздавал нуждающимся хлеб (Б. Б., 8а). Сам он отказывался от удовольствий, которые можно было добыть богатством, говоря: «Кто избирает удовольствия мира сего, лишается их в загробной жизни; кто отказывается от первых, получит последние» (Аб. р. H., XXVIII). Никаких точных данных мы не имеем ни в самой Мишне, ни в огромной талмудической литературе относительно редакции Мишны, благодаря которой И. стал столь крупной фигурой еврейской истории. В Мишне встречаются многие изречения самого И. с вступительной формулой «Рабби говорит». Однако Мишна была закончена лишь при его сыне, так что изречения его преемника Гамлиила III были включены в Мишну (Аб., II, 2—4). Никаких доказательств не требуется, что редакция Мишны — дело рук И. Оба Талмуда говорят об этом, как о чем-то, стоящем вне всяких сомнений. Ему же приписываются и разъяснения относительно разных изречений Мишны. Конечно, Мишна, как и всякий другой документ еврейской традиции, не может принадлежать только одному человеку, и следовательно, Иуда, по справедливости, назван «редактором», а не автором ее. Галаху, наиболее важную часть древнеевр. науки, дает в Мишне р. Иуда. Сама Мишна основана на систематическом делении материала галахи, как оно было формулировано р. Акибой. И. следовал этому делению и системе галах, как ученик р. Меира, бывшего в свое время учеником р. Акибы (Санг., 86а). Работа Иуды проявляется в Мишне как в том, что он включил в нее, так и в том, что он исключил из нее. Огромное количество галахического материала, который имеется в Тосефте и в Барайте обоих Талмудов, указывает, что И. пришлось потратить немало труда при выборе материала, который он включил в Мишну. При формулировании положений галахи в тех местах, где встречаются противоречия, требовались много знаний и неоспоримый авторитет. Излагая закон, р. Иуда всегда приводит и противоречащее мнение, и традиции как времен, предшествовавших Адриану, так и видных учеников р. Акибы. Все это служит доказательством того, как осмотрительно и добросовестно Иуда относился к традиции и ее признанным представителям. — Среди современников И. в первые годы его деятельности числятся Элеазар бен-Симон, Исмаил бен-Иосе, Иосе бен-Иуда и Симон бен-Элеазар, Иосе бен-Халафта, Иуда бен-Илаи и Элеазар бен-Шамуа (относительно их отношений к И. см. соответствующие статьи). Среди более известных его современников и учеников следует отметить: Симона бен-Менаше, Пинхаса бен-Яир, Элеазара га-Каппара и Бар-Каппару, вавилонянина Хию, Симона бен-Халафта и Леви бен-Сисаи. Первыми из «амораим», выступившими на сцену после смерти И., были Ханина бен-Хама и Гошеа в Палестине, Рав и Самуил в Вавилоне. Девиз И. можно разделить на три части. Первая отвечает на вопрос, какой путь должен избрать себе человек в жизни, и гласит: «Пусть поступает так, чтобы поступки его заслужили его собственного одобрения» (т. е. были одобрены его совестью), «но были бы одобрены и посторонними людьми». Во второй части Иуда советует исполнять самую малую заповедь с такою же точностью, как и самую великую. В третьей он указывает, что наилучшим предохранительным средством против совершения греха это — постоянно помнить, что «есть над нами глаз, который видит, ухо, которое слышит, и книга, в которую вносятся все поступки человека». — Отличаясь мягким сердцем, И. часто плакал. Характерным является следующий рассказ: Хия однажды застал Иуду в слезах; это было во время его болезни, и И. объяснил, что он огорчается тем, что со смертью будет лишен возможности изучать Тору и выполнять ее заповеди. — Свои страдания, которые тянулись годами и которые И. переносил с величайшей покорностью, он считал наказанием свыше за проявленную им один раз жестокость. Однажды он увидел теленка, которого вели на заклание и глаза которого как бы молили «наси» о помощи. «Иди, — сказал И. животному, — ты для этого и создан». Однако вообще И. был кроток к животным: когда его дочь хотела умертвить какое-то маленькое животное. — «Дитя, — заметил И. — оставь его в живых, ибо сказано (Пс., 145, 9): Его (Господа) нежные заботы простираются на всех» (Б. M., 85a; Ber. r., XXXIII, 3). Интересною для характеристики И. является следующая молитва, которою он ежедневно заканчивал обязательную молитву: «Да будет воля твоя, Господи; Господь отцов моих защитит меня от дерзких людей и дерзости, от дурных людей, дурных друзей и дурных помыслов, от сурового приговора и от сурового истца, как сына союза (еврея), так и не сына союза». Талмуд замечает, что так молился Рабби, который имел в своем распоряжении императорскую стражу, готовую всегда оградить его (Бер., 16б; ср. Шабб., 30б). Очень возможно, что рассказ о хромом и слепом, которым Иуда иллюстрировал в разговоре с Антонием спор о душе и теле, принадлежит ему (Мех., Бешаллах, Шира, II; Санг., 91а, б). Когда однажды за обедом ученики его отдали предпочтение мягкому языку, И. шутливо заметил: «Да будут так же ваши языки мягки во время ваших разговоров» (Waj. rab., XXXIII, 1). Взгляд И. на социальный порядок выразился в следующем выражении: «Миру необходимы как парфюмерия, так и дубильщики; но счастлив тот, кому выпала доля торговать благовонным товаром, и горе тому, кому суждено быть сыромятником» (Песах., 65а; Кид., 82б; ср. Б. Бат., 16б). Труд, по его мнению, предохраняет от нужды и пересудов (Aboth r. Nath., Recentium, XIII, 21). Его многолетний опыт в преподавании привел И. к следующему замечательному выводу: «Многому я научился у своих учителей, еще более у своих товарищей, но более всего у своих учеников» (Маккот, 10а; Таанит, 7а). Следует отметить, что Иуда пытался осветить многие противоречия в Библии (Мех., Бо, XIV), напр., разногласия между Быт., 15, 13 и ст. 16 той же гл.; Исх., 20, 16 и Втор., 5, 18; Числ., 9, 23 и ib., 10, 35; Втор., 14, 13 и Лев., 11, 14 (Хул., 63б). Ему же приписываются многие толкования, основанные на этимологическом разборе, как, напр., след.: Исх., 19, 8—9 (Шаб., 87а); Лев., 23, 40 (Сук., 35а); Числ., 15, 38 (Сифр., Числ., 115); II Сам., 17, 27 (Мидр. Тег., III, 1); Иоель, 1, 17 (Иер. Пеа, 20б); Пс., 68, 7 (Мех., 30, 16). На основании Исх., 16, 35, он находит, что в распределении отделов в Торе нет хронологического порядка (Сифр., Числ., 64). Из замечания в Пес. р., LXVI (изд. Friedmann’а, 187a), можно вывести заключение, что существовало агадическое собрание ответов И. на вопросы экзегетики. — В трогательной форме описывается смерть Иуды (Иер. Кил., 32б; Кет., 104а; Иер. Кет., 35а; Kohel. r., VII, 27; IX, 10). Никто не решался возвестить жителям Сепфориса, что скончался патриарх. И только Бар-Каппара сделал это, облекши печальную весть в поэтическую форму: «Небесные силы долго боролись со смертными за обладание Ковчегом завета. Увы, ангелы победили смертных, и Ковчег завета унесен на небо!..» Согласно выраженному им желанию, И. предали земле в Бет-Шеарим, где он некогда жил и приготовил себе место погребения (Кет., 103б, внизу); но, по Gelilut Erez Israel, его могила находится в Сепфорисе.
— Ср.: Hamburger, R. B. T., II, 440—450; Bacher, Ag. Tan., II, 454—486; Büchler, R. Jehuda I und die Städte Palestina’s, в J. Q. R., XIII, 683—740; Moses Kunitz, Bet Rabbi, Wien, 1805 и библиогр. к ст. Антонин (в Талмуде). [Ст. Bacher’а, в Jew. Enc. VII, 333].
3.