Кодификация закона — Деятельность, направленная на создание объединенного и упорядоченного свода всех законов, который бы заменял все предшествующие в систематической и усовершенствованной форме. — Под первое определение подходит очень мало еврейских кодексов, но очень много под второе. Еврейский термин «Закон» заключает в себе гораздо более, чем то, что под этим словом понимают в общепринятом смысле. В Пятикнижии слово «Тора» означает собрание всех предписаний, норм, заповедей и запрещений, считавшихся авторитетными благодаря своему божественному происхождению, независимо от того, были ли это законы нравственные, обычаи или судебные решения. Точно так же и в последующую эпоху Талмуда каждая норма или поучение Библии называлась «мицва», т. е. предписание (צוה) от Бога, и считается вследствие этого обязательной. Поэтому еврейские кодексы вмещают в себе не только юриспруденцию, но и теологию, этику и обряды, и только немногие кодексы заключают в себе весь закон во всем его объеме. [Точно так же и мусульмане под словом Fikh подразумевают все эти группы законов]. По еврейской традиции все нормы Библии были даны Моисеем евреям, по повелению Господа, почему Тора представляет собою только один кодекс (О воззрениях критических школ см. Тора). Гражданские и уголовные законоположения имеют много параллелей в ассиро-вавилонском законодательстве. Но религиозная и нравственная точка зрения, наложившая на них свой отпечаток, представляла собой нечто совершенно новое, специфически еврейское. На каждого возлагалась обязанность защищать чужестранца и бедного, оказывать помощь нуждающемуся — все это, как и любовь к истине, присоединено на том основании, что Господь милосерд (22, 26). Вследствие канонизации Пятикнижия на закон смотрели, как на нечто законченное. Весь период времени, протекший от канонизации Пятикнижия до Маккавеев, известен в традиции, как «время соферов» (סופרים). Авторитет Пятикнижия был установлен, ничего другого современникам не оставалось, как толкование св. Писания и точное приложение заключающихся в нем принципов к данным условиям. Ни одного произведения, имеющего отношение к закону, не появилось за все это время. Вероятно, имелись собрания хотя бы важнейших законов относительно храма и его ритуала, и нет сомнения, что и в Мишне имеются галахот, входившие первоначально в состав таких сборников, но весьма возможно, что эти собрания никогда не были записаны. Самый ранний кодекс, упоминаемый в побиблейскую эпоху, — саддукейский «уголовный кодекс», который действовал вплоть до времен царицы Александры (Мегил. Таан., IV). Сама «Мегиллат Таанит» — в известной мере может считаться одним из первых талмудических кодексов. Перечисление второстепенных праздников, когда запрещено было поститься, предпринято было более в целях галахи, чем истории, так как указания на события, которые празднуются в эти дни, по мнению историков, большей частью пропущены были в первоначальном тексте и лишь потом прибавлены. Вероятно, приблизительно к тому времени, когда было приступлено к составлению «Мегиллат Таан.», различные части галахи были кодифицированы, хотя лишь известная доля их найдена записанной. И хотя в то время усилия фарисеев, в силу различных соображений, и были направлены к тому, чтобы предупредить распространение в народе писанных кодексов, на руках у многих ученых были различные «Мегиллот сетарим» (מגלות סתרים = тайные свитки), в которые входили значительные отрывки галахи. Некоторые круги священников тоже владели свитками, с содержанием, важным специально для них. Мишна использовала их прямым или непрямым путем, так как она, несомненно, заключает в себе такие галахи, которые были формулированы во время существования храма, хотя, с другой стороны, невозможно доказать, чтобы они были записаны в окончательном виде. Контраст между Мишной и Барайтой, т. е. между официально признанным и неканонизированным материалом, существует еще со времен р. Иоханана бен-Заккая. Некоторые из его учеников, как и младшие современники его, деятельность которых относится к 70—100 г., предприняли приведение в порядок всего огромного материала, накопившегося как результат деятельности школ Гиллеля и Шаммая. К этому времени, вероятнее всего, и относятся трактаты Иома, Тамид и Миддот, т. е. к периоду, непосредственно следовавшему за разрушением храма. Однако первым окончательно установленным может быть труд Акибы бен-Иосифа. Его великий систематизирующий ум привел его к началу систематизации всех отраслей еврейской науки того времени и, согласно традиции, его труд и послужил путеводителем для Мишны, ее остовом. Подобно Акибе, такими же трудами занимались и другие таннаи его времени, которые, в свою очередь, послужили Мишне прообразом. [Так, напр., упоминается Мишна р. Элиезера бен-Яков, Эрубин 62б; но, быть может, что это не следует принимать в смысле кодекса, подобно тому, как упоминается о Мишне, современной Неемии, Шаббат, 123б]. Однако первый кодекс, заключающий в себе весь материал галахи, был составлен лишь к концу второго столетия, это была Мишна, משנה, редактированная р. Иудой Ганаси. Труд р. Иуды Ганаси может, по справедливости, быть назван самым видным произведением талмудической литературы на этом поприще, хотя он и не соответствует ни по своей форме, ни по своему содержанию нашим взглядам на кодекс, так как Мишна в большинстве случаев сохранила споры и разногласия, которые происходили между разными школами, начиная с Шаммая и Гиллеля и кончая разногласиями тех школ, которые образовались в Палестине уже после разрушения храма. Мишна во многих случаях объективно цитирует мнения обеих сторон, не решая вопроса, какое из них должно быть принято к руководству на практике. Тем не менее, Мишна представляет значительный шаг вперед в сравнении с попытками кодификации, сделанными предшественниками р. Иуды I, р. Акибой и р. Меером. Р. Иуда I проверил все позднейшие, как и более ранние галахот, начиная с существовавших до времени собрания их в Мишну. Результаты этой проверки, предпринятой им при помощи своих коллег и учеников, не были одинаковы во всех случаях. Многие галахи, слывшие «законом», введены в Мишну анонимными, без указания того авторитета, которому они принадлежат. Подобные галахи (סתם משנה, по терминологии Талмуда) либо принадлежали к числу древних законов, установленных до р. Иуды, либо были решениями, постановленными издателем Мишны и его коллегами. Но очень часто было абсолютно необходимо, в целях исторической оценки, установить, принадлежит ли данная галаха к числу общепризнанных или нет; такие анонимные галахи находятся в большей части Мишны. Последнее обстоятельство, тем не менее, Мишне не вредит, так как мнение, принятое редактором за истинное, дается в качестве бесспорной галахи, другие же мнения приведены от имени отдельных авторитетов. Необходимо заметить, что Мишна вовсе не хотела быть Кодексом, заменяющим св. Писание; она хотела быть лишь его продолжением, его истолкованием; она имела целью служить лишь пособием для законоучителей и руководством для студентов. Так, напр., первая книга Мишны начинается определением времени чтения молитвы «шема», без всяких предпосылок относительно обязательности последней. Хотя на первый взгляд это кажется несистематичным, однако следует иметь в виду, что цель Мишны — интерпретация и определение предписаний Библии; она не претендует на самостоятельность. Законы Библии следует изучать в св. Писании. Благодаря двум причинам Мишна р. Иуды занимает первое место в литературе этого рода. Ее внутренние достоинства, как и авторитет ее редактора, гарантировали ей всеобщее признание, почему она и затмила все другие подобные сборники, которые постепенно и исчезали. Мишна р. Иуды га-Насси благодаря указанным причинам имела следствием строгое разграничение в области галахи, выразившееся в определении различия между галахой таннаев и амораев. В то время когда основанием дебатов для первых служил библейский текст, вторые пользовались для этой же цели Мишной; библейские же стихи, цитируемые ими так часто, служили им лишь орудием в спорах. Пока галаха изучалась наизусть, пока она сохранялась только в памяти, не могло быть речи об оригинальном труде. Одно заучивание галахот требовало столько времени, что его не оставалось более для всестороннего изучения, вне их отношения к Библии. С появлением амораев возрастает желание открыть внутреннюю связь между различными галахами, чтобы дать логическую формулировку принципам, господствовавшим в конкретных галахах Мишны. И хотя гемара, т. е. талмудические дебаты амораев, и является полной противоположностью тому, чем должен быть кодекс, она все же чрезвычайно ценна для последующей К. талмудического закона, которую следует считать прямым продолжением не Мишны, а гемары, в которой галаха впервые была превращена в норму. Сверх того, амораи очень много способствовали К. тем, что они установили правила, которыми можно было руководствоваться, встречая спорные решения авторитетов. Особенно много занимались установкой этих правил для разрешения спорных галах палестинские амораи. Так, напр., еще ученому столь раннего периода, как р. Иоханан, приписывается правило: в споре р. Меира и р. Иосе относительно галахи, авторитетным является мнение последнего (Эруб., 46б). Все эти правила, имеющие огромную важность для К., собраны впервые в «Галахот Гедолот» под названием «Галахот Кецубот» (изд. Hildesheimer’a, стр. 469; изд. Traub’a, стр. 239, и в סדר תנאים ואמוראים, впервые издан. «Керем Хемед», IV, 189—200). Дальнейшее развитие галахи стало теперь в связи с правилами и мнениями Талмуда. Редакция Мишны положила конец таннаитским экзегетическим приемам, выводившим новые законы из св. Писания. Заключение же Талмуда означает ни более, ни менее как окончательное фиксирование всего еврейского закона. Для поталмудического раввинизма Талмуд, т. е. старые галахи, развитые амораями, являются единственным авторитетом в вопросах религии и законов. Эта авторитетность существует в своих главнейших чертах еще со времен гаоната. Так как Талмуд по расположению материала не имеет свойств кодекса, то тем чувствительнее являлась необходимость в последнем, как только Талмуд был заключен. В эпоху, следовавшую непосредственно за его заключением, и были сделаны попытки установить правила для руководства в тех случаях, где мнения амораев расходились. Еще в более раннюю эпоху такие правила существовали по отношению к разногласиям между первыми амораями. Так, например, мнение р. Аббы Арики являлось решающим в спорах с Мар Самуилом в вопросах ритуала; противоположное явление имело место в вопросах гражданских. Однако большинство этих правил было формулировано лишь сабораями и введено ими в Талмуд. Затем в течение периода амораев галаха находилась всегда в движении, и поэтому влияние сабораев должно быть оценено по достоинству, так как благодаря им задача К. Талмуда стала возможной. Первым, собравшим окончательные результаты талмудических дебатов в своих «Галахот Песукот», или «Галахот Кетуот», был Иегудаи гаон. Труд гаона был настолько популярен даже целое столетие спустя, что многие изучали исключительно его «Решения», не занимаясь Талмудом (Палтои гаон в собрании Respons’ов «Хемда Генуза». № 110). Кроме этого, нам ничего неизвестно относительно его характера, ввиду того, что лишь отдельные выдержки дошли до нас. Многие приписывают этому же Иегудаи гаону и «Галахот Гедолот», наиболее полную и важную К. во времена гаоната. Но это сочинение было переработано р. Симоном Каяром (см.), жившим приблизительно в средине 9-го стол. Ряд «Галахот» обнимает все, имевшееся после Мишны, хотя отдела о чистоте ритуальной и недостает, за исключением «Нидды», ввиду того, что лишь этот отдел имеет практическое применение. На этом же основании включены из галахот находящиеся в первой части Мишны так назыв. «законы земледелия» (זרעים), так как они могли иметь применение и после разрушения храма в диаспоре. Что касается систематического распределения материала, то труд этот имеет то преимущество, что галахи с различным материалом разбиты на отдельные самостоятельные подразделения, образуя новые трактаты. Так, в «Галахот» имеются два добавления к трактату Шаб., занимающиеся вопросами обрезания и Ханукки; в Талмуде же последние помещены между установлениями, касающимися субботы. «Галахот Гедолот» указывают на попытку распределить весь галахический материал гемары согласно сюжету, но это не проведено автором строго и последовательно; так, напр., все предписания, относящиеся к траурам, даны в отделе «Холь га-Моэд», ввиду того, что почти те же работы запрещены в период траура, как и в полупраздники. Законы, запрещающие священникам осквернять себя путем прикосновения к трупу, следуют непосредственно за предписаниями относительно траура, который также трактует о мертвом теле. Следующие главы говорят о священниках и благословениях священников, имеющих большое значение в литургии синагоги. Затронув таким образом литургию, автор разбирает сначала чтение Торы, как нечто стоящее в ближайшей связи с благословением священников. Дальнейшие главы занимают «мезуза» и тефилин, так как почти одни и те же предписания относятся к ним и к свиткам Торы, из которых читают отдельные места в синагоге. Наконец, следует глава о «цицит», близко стоящих к «тефилин». Как бы искусственно нам ни казалось такое разделение, но оно было, тем не менее, достойным похвалы, как первая попытка распределения по предметам всего огромного материала еврейских законов. Хотя величайший гаон Саадия тоже пытался кодифицировать закон, но его «Книга о наследовании» не служит доказательством прогресса на этом поприще (арабский оригинал и еврейский перевод в «Oeuvres Complétes de R. Saadia», IX). [Но другой гаон в Суре, p. Самуил Ибн-Хофни, составил по-арабски же Книгу законов (כתאנ אלשראיע), где все галахи были собраны и систематически распределены по группам и предметам; до нас дошли лишь отрывки и цитаты из этого сочинения, которые указаны у Гаркави, Stud. und Mittheilungen, ч. III]. Его примеру последовал его зять, р. Гаи гаон, компендиум законов которого о присяге (משפטי שנועות) и торговом праве, залоге и поручительстве (ספר מקח וממכר) является продуктом ясного и систематизирующего ума. Он широко охватывает весь предмет, тщательно группирует соответствующие места и кратко и ясно развивает отдельные его части. Он избегает как сухих перечислений, так и растянутых рассуждений. Он подходит к источнику, т. е. к Талмуду, и дает краткие выводы и решения. Вся манера писания показывает человека, знакомого со светской научной литературой. Так, например, свою книгу о торговом праве он начинает с определения понятия «покупать» и делит ее на 5 глав; второй отдел занимается детальным разбором всего, что может быть предметом купли-продажи. Затем в систематическом порядке дается ясное и исчерпывающее представление о разветвлениях законов о купле-продаже. Среди произведений гаонейской К., хотя материалы принадлежат древнейшему периоду, следует упомянут семь небольших трактатов в стиле Мишны, имеющих своим предметом перешедших в иудейство самаритян, рабов, св. свитки, тефилин, цицит и мезузу, а также правила о трауре. Единственным вероятным источником для них могли быть Талмуд и галахитские мидрашим. Вероятно, к концу эпохи гаонов было составлено еще несколько кодексов, теперь утерянных, касавшихся различных отраслей ритуала, как и юриспруденции. Так, под именем «נשר על גני גםלים» упоминается компендиум, который был еще известен учителю Раши (תשונות חכמי צרפת ולותיר, № 82). С развитием талмудических школ на севере Африки в начале второго тысячелетия хр. эры начался новый период для К. галахи. Хотя первый великий африканский талмудист раб. Хананеель и посвятил себя, главным образом, толкованию Талмуда, отдельные места из его «ספר המקצעות» представляют нечто вроде галахического компендиума. Хефец бен-Иацлиах, бывший, вероятно, уроженцем Африки, где он жил в конце 10-го столетия, был поэтому и первым кодификатором на своей родине. Судя по тому, что известно о его «ספר המצות», написанном по-арабски, труд этот представлял собой кодекс моральных, религиозных и законодательных заповедей Библии и Талмуда. Наиболее выдающееся произведение африканской школы на испанской почве принадлежит Исааку Альфаси. В своем труде «Галахот» он вместил данные этой школы, соединив их с талмудическими и гаонейскими галахами. Прообразом ему служили «Галахот Гедолот». Подобно этой книге, его «Галахот» следуют порядку Талмуда, обсуждая все, что тесно относится к генетическому определению галахич. нормы, и пропуская все остальное. «Галахот Альфаси», сокращено «Альфаси», — так называется его труд — не носит на себе признаков особенно прогресса в систематизации галахи. Он, за редкими исключениями, придерживается порядка трактатов, глав и даже параграфов Мишны, как они даны в Талмуде; он даже цитирует дебаты, насколько это необходимо для определения галахич. нормы. Но значение Альфаси обусловливается тем, что когда в Талмуде дебаты о галахе не приводят к определенному решению, он смело принимал собственные решения и даже часто противоречил гаонам в определении галахи. По примеру последних гаонов и африканских учителей, р. Хананеля и р. Ниссима, Альфаси, отдавая предпочтение вавилонскому Талмуду, тем не менее, обращался и к иерусалимскому, когда первый не давал окончательных решений. Современник Альфаси — испанский раввин Исаак бен-Иуда ибн-Гиат составил нечто вроде компендиума специально для праздников и постов. Только часть их была опубликована, да и то сравнительно недавно («שערי שמחה», Fürth, 1862; הלכות פסחים, Berlin, 1864). Так как решения гаонов Гиат дает не в виде извлечения, а целиком, то его изложение интересно для нас, как собрание материалов; во всем остальном его труд не может сравниться с трудом Альфаси. Исаак бен-Реубен Албарджелони, самый младший из всех Исааков-сверстников, пытался составить компендиум всех установлений касательно присяги. Хотя его «שערי שנועות» произведение острого ума и выдающегося юриста в области Талмуда, но для К. особого значения не имеет. Старая испанская школа. т. е. до времен Маймонида, дала лишь одного человека, предпринявшего К. всей галахи, а именно Иуду бен-Барзилаи (см. Албарджелони, Иегуда). Он предпринял К. не только всех талмудическо-гаонейских законов, но и много обстоятельных законов, которые где-либо можно было найти в литературе в качестве иллюстрации и казуистики. Естественно, что кодекс его оказался слишком обширным и громоздким для практического применения. Только отдельные части его труда дошли до нас и были недавно опубликованы. Во всяком случае, его труд разделил участь многих других подобных произведений, которые затмил шедевр Маймонида. Дать действительно научный кодекс, свободный от диалектических форм Талмуда и заключающий в себе весь необъятный материал галахи в строгой системе, мог только человек, знакомый как с научной систематизацией греков, так и с произведениями еврейского ума. К трудностям кодификации какого бы то ни было закона присоединяются специальные затруднения при К. еврейского, вследствие тесной связи евр. религиозных и юридических норм, в особенности в их талмудическом развитии. «Мишне Тора» (משנה תורה) Маймонида является совершенно оригинальным произведением по своему плану и языку. Свой труд он назвал «Второзаконие», дабы впредь после Торы не было нужды в другой книге для определения закона. У Маймонида даны и те галахи, которые не имели более приложения в жизни после разрушения храма и которые предшественники его не включали в свои труды. «Мишне Тора» заключает в себе более материала, чем сама Мишна, которая хотя и дает галахи, вышедшие из употребления по разрушении храма, не заключает в себе основных доктрин еврейской религии, и дает слишком мало из того, что относится к литургии. В распределении огромного материала Маймонид избрал собственный метод, и хотя он признавал логическую последовательность Мишны (см. его введение к своему коммент. на Мишну), он не руководствовался ей, ввиду различия в их планах. Напр. трактат Песахим охватывает все галахи, имеющие связь с этим праздником. Галахи, имеющие отношение к жертвенному агнцу на Пасху, следуют за нормами относительно мацы. Маймонид, строго отделявший практические вопросы от теоретических, занимается законами о маце в связи с праздником, в то время как о пасхальном агнце говорится при жертвоприношениях. Весь труд делится на 14 книг. Первые две, трактующие о познании и любви к Господу, служат, вместе с тем, введением ко всему труду, разбирая этические и религиозные основы иудаизма. Остальные 12 книг разбиты на 3 группы по 4 книги каждая: 1) обряды, 2) предписания, потерявшие свою силу, и 3) юриспруденция. Для известных частей кодекса порой имеются особые введения, где дается объяснение терминологии или общие определения. За исключением некоторых погрешностей и недочетов, которых едва ли возможно было избежать, «Мишне-Тора» (или «החזקה יד») — мастерское произведение по своей архитектонике и представляет собой не только самый блестящий труд по К., но и величайшее произведение раввинской литературы. — Культурная жизнь французских евреев началась позже, чем у испанцев, и когда французские евреи выступили на литературное поприще, испанские уже успели очень многое создать. Первым французским кодификатором следует признать Авраама бен-Исаака из Нарбонны, кодекс которого «האשכול» был составлен к концу 12 в.; большая часть его появилась в печати. Он тесно держался Альфаси, едва осмеливаясь выражать собственное мнение. Его распределение галахот не говорит о большом таланте систематизатора. Образцами для него служили Исаак ибн-Гиат и Иуда бен-Барзилаи. Отличительная черта первых французских кодификаторов — большое внимание, обращенное ими на чисто ритуальные вопросы закона, что мы встречаем и позже, и служащее доказательством скрупулезной набожности франко-германских евреев. Среди учеников Авраама бен-Исаака находился его зять Авраам бен-Давид, который своей беспощадной критикой кодекса Маймонида имел большое влияние на развитие еврейского закона. Вопреки своему резко выраженному оппозиционному взгляду на метод кодификации Маймонида, он сам отдал дань этому роду литературы своей небольшой книгой «נעלי הנפש», где он мастерски собрал все законы, относящиеся к ритуальной чистоте женщины. В противоположность своему великому противнику он кратко цитирует источники и делает выводы из законов, которые нельзя найти непосредственно в Талмуде. Наиболее выдающимся кодификатором Прованса был другой ученик Авраама бен-Исаака — Исаак бен-Абба Мари, называемый «Баал га-Иттур», по своему кодексу «Иттур». В нем дан весь свод талмудической юриспруденции, за исключением уголовных законов, законы диететики и некоторые другие, касающиеся ритуала. Автор внес очень своеобразный порядок в свой труд. Напр., его законы, документы и протоколы расположены в порядке слов תשקף נגזע חכמה, причем помещены под каждой буквой статьи, начинающиеся этой буквой. Однако другие части книги, особенно отделы, посвященные ритуалу, представляют собой очень логичное и систематическое изложение трактуемого вопроса. Еще со времен гаонов до Маймонида в области К. легко отметить два направления. Одни, извлекая норму или правило из дебатов, дают их без обозначения источника и без всяких доказательств. Своей кульминационной точки это направление достигло в «Мишне-Торе» Маймонида. Другие обращались сначала к первоисточнику, поддерживая затем данный закон доказательствами и авторитетами. Кульминационным пунктом этого направления служит кодекс Исаака бен-Аббы Мари. Первое направление в Испании было представлено Маймонидом, второе имело своих приверженцев во Франции, и благодаря деятельности тосафистов оно развилось еще дальше. При помощи диалектики этих школ были выработаны новые правила, извлеченные из Талмуда, и интерес к сухому превращению галахи в нормы мало поощрялся. Тосафисты, занятые детальным объяснением талмудического текста, были мало способны привести в систему сложные вопросы. Правда, на севере Франции, т. е. на родине тосафистов, часто чувствовалась нужда в руководителе в практических случаях, однако тосафисты не смотрели на изучение Талмуда лишь, как на средство регулировать религиозную жизнь, для них это изучение было целью само по себе, вот почему толкование Талмуда было для них предметом первостепенной важности, сведение же галахи к норме — отходило на второй план. И хотя раббену Гершон бен-Иуда, положивший начало изучению Талмуда во Франции и Германии в начале 11 в., написал компендиум, трактующий важный вопрос уголовного законодательства, а его ученик р. Иуда га-Коген составил кодекс юриспруденции — настоящий дух этой школы выразился в школе Раши и в тосафистах, посвятивших себя толкованию Талмуда, Из школы Раши лишь его ученик р. Симха из Витры, в махзоре которого кодифицированы важные отделы, касающиеся ритуала, заслуживает быть упомянутым. Первым значительным кодификатором этой школы является Элиезер бен-Натан, поместивший в своем «אנן העזר» значительную долю талмудической юриспруденции и ритуала. В общем, в основу его распределения материала легли трактаты Талмуда; во многих отделах изложение напоминает более комментарий к Талмуду, чем кодекс. Хотя автор и был видным авторитетом, однако он был очень осторожен в своих решениях и редко выступал против обычая, хотя бы и мало поддерживаемого другими. Его же метода держался его внук Элиезер бен-Иоель га-Леви, строго следуя Талмуду, обсуждая данные пункты и выводя из них норму. Более оригинальным в качестве кодификатора, но не исследователя, был современник его, Барух бен-Исаак. В своем «ספר התרומה» он разбирает ряд законов относительно брака, субботы и ритуала. Он предполагает полное знакомство с источниками, с Талмудом, но норме предпосылает очерк дебатов о ней. Правила, вытекающие из этих дебатов, приведены затем в виде нумерованных сентенций. Для облегчения общего обзора всего материала в начале книги дан в краткой кодификационной форме весь материал. Другой кодификатор того же времени, Элеазар бен-Иуда, автор «רקח», известный более, как мистик. Его труд, заключая в себе 477 отделов, трактует о законах, касающихся субботы и праздников; очень большое внимание он обращает на синагогальный ритуал и законы о пище. В средине 13-го столетия Моисей бен-Яков из Куси написал книгу, где использованы оба метода испанской и франко-немецкой школы. В его «ספר מצװת גדול», сокращенно סמג, материал сгруппирован вокруг 613 заповедей и распадается на две части, разрабатывающие повеления и запрещения. סמג помещает сначала библейский закон, затем дает имеющиеся из него выводы в Талмуде, добавляя наконец менее тесно связанные с ним предписания. В предисловии автор заявляет, что его главною целью является защита франко-немецких ученых против испанцев, специально Маймонида, который после появления его труда стал крайне популярным, даже вне пределов Испании. Однако, выступая против него, «סמג» только способствовал распространению его авторитета во Франции и Германии. Он даже в известной мере следовал Маймониду, заимствуя буквально из кодекса его, так что очень многие решения последнего впервые стали известны франко-немецкому еврейству через посредство «סמג». Спустя целое поколение Исаак бен-Иосиф из Корбейля составил новый компендиум «ספר מצװת הקצר», или הקטן, называемый сокращ. סמק, где (как сокращ. из סמג) библейские заповеди, кратко выраженные, помещены в начале, за ними следуют талмудические и поталмудические нормы, по большей части без указаний источника и без доказательств. Распределение материала очень своеобразное. Книга разделена на 7 частей по числу дней недели, чтобы дать возможность прочесть ее за это время. Законы же расположены группами, соответственно отдельным частям тела, принимающим главнейшее участие при исполнении данной заповеди. Таким образом, вещи ничего общего между собой не имеющие, сгруппированы вместе. Книга была предназначена для большой публики, чем объясняется и ее горячий религиозный тон, немало способствовавший ее популярности. Тем не менее, ее очень ценили и ученые, хотя автор ясно выразился против того, чтобы на основании нее делали постановления. Рядом с ним, виднейшим авторитетом Франции, был Перец бен-Илия, составивший кодекс, недавно лишь открытый (Elbogen, «R. E. J.», 65, 99 и сл.). Хотя еврейская литература в Германии ведет свое происхождение из Италии, развивалась она все же под влиянием Франции, и весь период тосафистов отмечен этим умственным преобладанием школ северной Франции. Но в начале 13-го столетия наступает перемена, и ученики опережают своих учителей. Исаак бен-Моисей Ор Заруа, перенесший центр изучения Талмуда на Восток, является вместе с тем и автором ценного кодекса «אור זרוע», который составляет комментарий и кодекс одновременно. В нем имеются и решения, и анализ; образцом ему служил его учитель Элиезер бен-Иоель га-Леви. Несмотря на все свои дефекты как в распределении материала, так и трактовке его, «אור זרוע» является самым выдающимся произведением немецкой школы на этом поприще, и на развитие религиозн. практики среди евреев Германии и Польши он оказал решительное влияние. Труд «Ор Заруа» свидетельствует о проницательности и тонком уме р. Исаака бен-Моисея, а также о его самостоятельности — сравнительно редком явлении среди немецких евреев. Следует отметить, что он ввел изучение иерусалимского Талмуда в Германии и Франции, и «Ор Заруа» в известном смысле стал видным фактором регламентации галахи. Виднейший ученик р. Исаака бен-Моисея и величайший талмудический авторитет своего века, Меир бен-Барух из Ротенбурга, тоже посвятил немало времени К. К сожалению, сохранились лишь немногие трактаты, относящиеся к обычаям траура, и некоторые выдержки из других трактатов. Его значение в деле К. фиксировано двумя учениками его школы, Ашером бен-Иехиелем и Мордехаем бен-Гиллелем, которые работали под его руководством. Таким образом его влияние распространилось на Испанию, куда переехал Ашер, а в немецких и славянских землях чрез посредство р. Мордехая. Последний был не кем иным, как компилятором. Он прилежно собрал весь галахический материал из всей доступной ему талмудической литературы и присоединил его к галахот Альфаси, но едва ли следующее поколение признавало в нем «посека» — т. е. авторитета. Несмотря на сильную оппозицию, труд Маймонида продолжал держаться. Его критиковали, нередко изменяли его решения, но, в общем, он служил авторитетным руководством. Столетие спустя, несмотря на цветущее состояние талмудической учености в Испании, К. прерывается. Правда, Авраам бен-Натан составил в Толедо свой «מנהיג», но испанцем он не был ни по рождению, ни по воспитанию, и в основу его кодекса легли, главн. образом, труды французских тосафистов. Важный кодекс «איסור והיתר», вероятно, ошибочно приписываемый антимаймонисту Ионе бен-Аврааму, едва ли можно считать испанским произведением. Даже Нахманид, великий талмудист 13-го столетия, мало интересовался К., и его компендиум «תורת האדם» является самым большим его трудом в этой области; принадлежащие же ему «הלכות נכורות» и «הלכות חלה» не что иное, как дополнение к труду Альфаси. Но своей оригинальной трактовкой Талмуда он дал новый толчок к работам на поприще кодификации. Его метод — соединение испанской систематизации с диалектикой франко-немецкой — дал К. нечто новое, и действительно, его виднейший ученик Соломон бен-Авраам ибн-Адрет является автором кодекса единственного в своем роде, как и кодекс Маймонида в своем роде. По первоначальному плану его труд должен был обнять всю область галахи, но имеющиеся части трактуют лишь законы о пище и очищении («תורת הנית») и законы, касающиеся субботы и других праздников («ענודת הקדש»). Первая книга разделена на 7 частей (נתים), заключающих в себе известное число отделов (שערים), вторая на 2 части по 5 отделов в каждой. Деление это напоминает вышеупомянутый кодекс Гаи гаона, с которым он имеет много общего и в трактовке предмета. Автор, начиная всегда с источника (Талмуда), вводит постепенно различные мнения с их доказательствами, которые он не только резюмирует, но и обсуждает таким образом, что окончательно слово закона создается на глазах читателя. Приблизительно в то же время другой ученик Нахманида, Самуил бен-Исаак га-Сарди, написал «ספר התרומות» о гражданских законах. По яркости изложения, глубине мысли и обработке материала он не имеет равного себе. Как и «תורת האדם» учителя его, книга распадается на 70 отделов, с известным числом подразделений на главы и параграфы. Благодаря тому, что Яков бен-Ашер принял основанием своего кодекса труд га-Сарди, последний очень сильно влиял на развитие евр. гражданского законодательства. И хотя Ашер бен-Иехиель (Ашери), личный друг Ибн-Адрета, был родом немец, его галахи были написаны в Испании и ясно говорят об испанском влиянии. Свои галахи Ашер основывал на трудах Альфаси, затрагивая позднейшую литературу, насколько она имела отношение к превращению галахи в норму. Галахи Ашера отличаются ясностью и глубокой ученостью. Ученик его, провансалец Иерухам, составил (прибл. 1334) компендиум гражданских законов под названием «מישרים ספר», а несколько лет спустя — кодекс большинства законов, которые нужно исполнять в диаспоре. Он поставил себе задачей пополнить два дефекта в труде Маймонида: отсутствие указаний первоисточников и пропуск мнений авторитетов поталмудической эпохи. В этом отношении труд его имеет за собою большие заслуги. Его попытка не увенчалась успехом, и, желая исправить недочеты системы Маймонида, он сам впал в другие ошибки, ввиду чего его труд не имеет никаких преимуществ перед первым. Только в небольших частях его он удачно сгруппировал весь подходящий материал в одно целое. Наиболее выдающимся кодификатором этой последней школы, не считая Маймонида, величайшего из всех, был Яков, сын Ашера бен-Иехиеля, иначе называемый по своему кодексу «Тур». Образцом своим он взял Маймонида, но вместе с тем «Тур» самостоятельное творение одаренного ума. Ни источники, ни доказательства им не приведены, но по большей части он цитирует поталмудические авторитеты, разумно выбирая и сопоставляя разноречивые мнения, и хотя прямого решения он не дает, но из того, как предмет изложен, вдумчивый читатель легко узнает мнение «Тура». Быстрое развитие, которое приняло изучение Талмуда в период времени между Маймонидом и Якобом бен-Ашером — приблизительно два столетия, не могло скрыть от кодификатора существовавших разногласий. Автор «Тура» выражается, что в его время едва ли был пункт, относительно которого мнения не расходились бы. По своему рождению и воспитанию Яков бен-Ашер подходил к своей роли. Благодаря своему отцу он познакомился с творениями и тенденциями французско-немецкой школы, а вследствие долгого пребывания в Испании он был хорошо ознакомлен и с произведениями сефардов. Ввиду ясного и логического изложения, «Тур» в течение двух столетий отвечал всем требованиям, предъявляемым кодексу, и даже, когда появилась нужда в другом, его система распределения и материала была принята почти всеми позднейшими кодификаторами. Блестящие стороны «Тура» вытеснили все остальные кодексы как предшествовавшие ему, так и его современников, затмив их в такой степени, что многие из них были лишь недавно снова открыты. Современник его, р. Аарон бен-Яков га-Коген, составил сходный кодекс «ארחות חײם», стоящий гораздо ниже «Тура» во всем, что характеризует кодекс. Большая часть его была в первый раз опубликована в 1902 г. Тур представляет собою в известном смысле последнее значительное творение К., процветавшей в течение столетия среди сефардов и немецких евреев, итальянские же евреи к тому времени только вступали на это поприще. Первой попыткой К. является у них труд Исаии бен-Илии ди-Трани — «פסקי הלכות», но даже в Италии он должен был уступить «Туру» и кодексу Якова бен-Моисея из Куси. Отдельные лишь места из его сочинения упоминаются, а весь труд оставался в рукописи. К тому же времени относится и другой итальянский кодекс, «שנלי הלקט», составленный Цидкией бен-Авраам Анав. Само название говорит, что это не более как сборник позднейших решений и обнаруживает очень мало оригинальности. Литургический кодекс «Таниа», относящийся, вероятно, к этому времени, остался не без влияния на синагогальную литургию даже за пределами Италии, но и в нем очень мало оригинальности. Целый ряд несчастий, как Черная смерть, и преследований лишили еврейский ум ясности и живости, необходимые при К., и два столетия, протекшие между появлением «Тура» и «Шулхан Аруха», дали очень мало для К. До 1349 г. Александр Зюскинд написал в Германии кодекс «אגודה», произведение ученое и самостоятельное, но лишенное системы. Его современник и ученик Ашера бен-Иехеля, Исаак Дюрен, собрал законы о пище, и хотя в его «Шааре Дура» мало оригинального, он пользовался в течение столетий большим уважением, и толкования и комментарии к нему писали такие ученые как Иссерлейн, Соломон Лурия и Иссерлес. Испания после «Тура» тоже дала очень мало замечательного, не считая «צדה לדרך» Менахема бен-Зарах. Не представляя ничего нового для ученых, он избрал особую точку отправления, подчеркивая всегда этическую сторону закона. Ученые этой эпохи занимаются, главным образом, синагогальным ритуалом; особенного внимания заслуживает Кол-Бо (относит. других сборников по ритуалу см. Zunz, Ritus, ст. 29—32). Вероятно, намерение Крескаса (אור אדני, Вена, стр. 2а) составить свод принципов закона, опуская детали, никогда не было осуществлено. Единственным произведением 15 ст., достойным влияния, был «Агур», составленный в Италии около 1480 года немецким евреем Яковом бен-Иуда Ландау. За период времени от первой трети 13-го вплоть до средины 16 стол. не появилось ни одного ценного вклада в литературу К., хотя изучение Талмуда не прекращалось. Отметим лишь некоторых из многих в Испании, как, напр., Ниссим бен-Реубен, Иом Тоб бен-Авраам и Исаак бен-Шешет, бывших после «Тура». Под их влиянием галаха разрослась далеко за пределы Тура и во многих случаях приняла другое направление. В Италии влияние новой немецкой школы, не всегда признававшей Тур, сказалось к концу 15-го стол. Виднейшие представители этой школы, Яков бен-Моисей Мелн Иссерлейн и р. Израил Брун решили добиться признания немецких авторитетов, к которым, по их мнению, Тур отнесся недостаточно внимательно. Неопределенное положение галахи к концу 15-го стол. было еще более поколеблено, вследствие изгнания евреев из Пиренейских государств и рассеяния их по различным странам. Эта катастрофа подорвала силу «обычая страны», מנהג המדינה, который всегда признавался. Во многих местах возникли смешанные общины евреев из Испании, Италии, Германии и других стран, члены коих старались вводить в практику обычаи своей страны. Были и такие случаи, когда нельзя было образовать общины из-за разногласий. Помочь этому злу мог лишь тот, кто владел бы всем материалом, накопившимся со времени появления «Тура», и чей авторитет был бы настолько признан, чтобы сделать решения общепринятыми. Всем этим условиям полностью удовлетворял Иосиф бен-Эфраим Каро. Кроме того, он владел литературным талантом, необходимым для замены всех кодексов одним новым, удовлетворяющим запросам времени (см. Каро).
Однако Каро не был достаточно знаком с практикой ашкеназим, хотя и прекрасно знал их галахистскую литературу. Это было причиной, почему Шулхан Арух наткнулся на сильную оппозицию со стороны ашкеназим, в особенности талмудистов Польши. Среди них особенно выдавался Моисей Иссерлес, который своими глоссами к «Бет Иосифу» и «Шулхан Аруху» поднял в известной мере авторитетность Шулхан Аруха в Германии и Польше. Текст Шулхан Аруха был признан кодексом евреями Востока; ашкеназим и часть итальянских евреев признали глоссы Иссерлеса во всех тех случаях, где он расходился во мнениях с Каро. Последнему пришлось еще считаться с «לנוֹש» Мордехая Яффе и с сильной критикой Соломона Лурье и Иоеля Сиркеса, и прошло целое столетие, пока он был признан окончательно и повсеместно. Лишь после того как большинство решений Шулхан Аруха были приняты такими авторитетами как Давид бен-Самуил «טז» и Саббатай бен-Меир «שך», он стал тем, чем служит он теперь, т. е. кодексом par excellence для раввинского иудаизма. Тем не менее, необходимо не упускать из виду, что настоящим авторитетом является сам Талмуд (ср., напр., Маймонида, введение в его кодекс, а из позднейших, Иом Тоб Липпман Геллера в Шеб., IV, 10; ср. также Weiss, Dor. III, 216, и сл.), и считать какой-либо кодекс авторитетным, равносильно признать его точным изложением Талмуда. Личности вроде Илии гаона из Вильны часто принимали решения — и даже в очень важных вопросах, несогласные с Шулхан Арухом, несмотря на все свое уважение к «поским», считаясь только с собственной интерпретацией Талмуда. Конечно, это было редкое явление, и хотя в теории оно и признавалось, но на практике имело очень мало влияния. Большее значение для установления галахи имели комментарии к Шулхан Аруху, в особенности принадлежавшие Давиду бен-Самуил и Саббатаю бен-Меиру. Галахический материал продолжал сильно разрастаться, особенно много дали в этом отношении польские талмудисты семнадцатого, восемнадцатого и первой половины девятнадцатого столетия. Однако очень мало попыток было сделано для К. вновь накопившегося материала. Самыми популярными из этих трудов на этой почве в новейшее время являются кодексы р. Авраама Данцигера, «חײ אדם» и «הכמת אדם». Труды эти не были сначала приняты охотно учеными, несмотря на свою широкую популярность, а может быть, и именно по этой причине. Знаменитый представитель хасидизма рабби Шнеур Залман бен-Барух из м. Ляды попытался составить новый кодекс, но его труд, обнимавший почти весь Орах-Хаим и лишь отчасти другие отделы, был принят у одних хасидов.
Общий обзор. Источником закона и его авторитетности является воля Господа, как она выражена в св. Писании. Мишна, которой заканчивается период таннаим, является настолько кодексом, что на нее смотрели как на единственное авторитетное изложение Торы, и все неясно изложенное в Торе должно было быть истолковано в Мишне. К тому же Мишна была единственным источником для тех законов, которые были формулированы по заключении св. Писания и жили в народном сознании как таковые. Своей авторитетностью Мишна обязана тому факту, что она была создана патриархом р. Иудой Ганаси и его бет-дином, признанным евреями высшим религиозным и политическим авторитетом. Подобного рода авторитетности во времена амораим уже не существовало, и мнения их имели значение лишь потому, что они являлись прямыми преемниками таннаим, и на них приходилось смотреть как на законных толкователей Мишны. В таком же отношении, как Мишна к Библии, находится Гемара к Мишне, пользовавшаяся авторитетом в силу того, что она была составлена под наблюдением всего ученого мира еврейства, так как Вавилон был тогда (300—500) единственным важным центром этих ученых. В наступившую поталмудическую эпоху такого рода авторитетных учреждений не было; были лишь отдельные авторитеты (гаоны). Альфаси, Маймонид и др. часто принимали решения, несогласные с решениями гаонов; позднейшие ученые нередко выступали против установлений старых «посеким». Этим объясняется и оппозиция, встретившая Маймонида, а затем Каро. Поле еврейского закона все более расширялось, и ежедневный опыт убеждал, что не все предусмотрено ни в Мишне, ни в Гемаре, — необходимо было создать известное мерило, чтобы практика религии и закона не подвергались колебаниям. Важными факторами для известной устойчивости было почитание «мингагим» (обычаев), и то значение, которое приписывали мнениям древних поколений («ришоним»). Истинное мнение народа выражалось в «мингаге», и на это нужно смотреть как на решающий фактор в толковании существующего закона и его развития. Мнения «ришоним», представляющие большей частью решения случаев из практики, имели то же значение, что и решения высших судебных инстанций в настоящее время. Но оба эти фактора угрожали порою перемещением источников авторитетности. Тогда самые выдающиеся личности чувствовали необходимость собрать и проверить разросшийся материал и формулировать нормы закона. Каждый из трех великих кодификаторов средних веков — Маймонид, Яков бен-Ашер и Каро — преследовал определенную цель. Маймонид — систематизацию закона, Яков бен-Ашер его проверку и критику, Каро — объединение.
Ср.: Buchholz, Historischer Ueberblick über die mannigfache Codificationen des Halachastoffes., в Monats., XIII, 202—217, 242—259; Dünner, Veranlassung, Zweck und Entwickelung der halachischen… während der Tanaiten-Periode, Monatsschr., 20; Rab Zair, Le-Toledot ha-Schulchan Aruch, в Ha-Schiloach, IV—VI, IX. [По статье L. Ginzberg’а в J. Ε. VIΙ, 635—647].
3.