Храм (Божий) בית ה׳, היכל ה׳, משכן ה׳, מקדש (в позднейшей письменности בית הבחירה, בית המקדש) — Х.-Б. был не местом молитвы, а главным образом, хранилищем высшей национальной святыни, Ковчега Завета. Храм символизировал пребывание Божества среди Его народа, был как бы дворцом Небесного Царя, куда народ стекался для выражения своих верноподданнических чувств и покорности. Лицезреть Небесного Владыку не полагалось с пустыми руками (Исх., 23, 15 и др.), предписывалось являться с дарами, с жертвоприношениями. Подобно царскому дворцу, храм был наполнен целым штатом сановников и служителей, т. е. священниками. Х. являлся, таким образом, как бы резиденцией высшего духовного правительства народа. Из этого определения сущности и назначения Х. в древнем Израиле, вытекает, что это учреждение олицетворяло объединение Израильского царства и могло, и должно было возникнуть именно во время упрочения этого единства. И действительно, согласно Библии, Х. был воздвигнут в период самого высшего проявления национального единства евреев, в царствование Соломона. Неудавшееся стремление Давида построить Х.-Б. в первой общенародной столице государства, в Иерусалиме (см. статьи Давид, Натан), совпадает с его стремлением к прочному объединению народа, которое в его время тоже не вполне удалось. Только преемнику Давида, общепризнанному Соломону, удалось осуществить план постройки грандиозного Х., к которому устремлялись бы на поклонение израильтяне со всех концов Палестины. Библия повествует, что во все время, когда евреи не пользовались покоем, а должны были воевать за свою независимость с соседними народами, Бог не хотел обитать в «доме», а странствовал «в шатре и скинии» (II Сам., 7, 6; см. Скиния), и только, когда народ Его получил независимость, когда утвердилась царская власть, Он стал обитать в прочно устроенном Х. (ib., 7, 10 и сл.). Здесь ясно выражена мысль, что центральный Х. имел назначение служить символом прочной династической власти. Построение Х. было, таким образом, делом величайшей важности для всего народа. Приготовления для этой постройки, согласно Библии, начал уже Давид. Добытые им в войнах, а также полученные в дар металлы и сосуды из золота, серебра и меди он посвятил Богу (ib., 8, 8, 10, 11). Хроника повествует, что он оставил Соломону огромные запасы золота и серебра и несметное количество железа и меди (I Хрон., 22, 13). Из остатков первоначальных жителей Палестины он, согласно Хронике, составил кадры рабочих для добывания и доставки тесаных камней для Х. (ib., 22, 1). Ливанские кедры доставили ему морским путем финикийцы (ib., 22, 3). Он же назначил и место для будущего Х., на горе Мории (см.), где построил жертвенник Богу (II Сам., 24, 18 и сл.; II Хрон., 3, 1). На старости лет Давид, передавая царство Соломону (см.), открыл ему и свое желание относительно постройки храма (I Хрон., 22, 5—15) и приказал всем начальникам Израиля помогать его преемнику в выполнении этого великого дела (ib., 22, 16—18). Перед смертью Давид созвал представителей всех колен и всех начальников и предложил им сделать со своей стороны пожертвования в пользу постройки (ib., 29, 9). Соломону Давид передал вполне выработанный план Х. (ib., 28, 11—19). Соломон начал постройку Х. в 4-м году своего царствования, в 480 г. по исходе евреев из Египта, в начале второго месяца (I Цар., 6, 1, 37; II Хрон., 3, 1, 2). За содействием он обратился к тирскому царю Хираму (см.). Тот прислал ему опытного зодчего, по имени Хирам-аби (см.), и плотников и других ремесленников. Кедры и кипарисы также доставил ему Хирам, их вырубали на Ливане (I Цар., 5, 16—25). Камни добывались также на той же горе, их обтесывали каменотесы Соломона и Хирама и гиблиты (жители финик. города Гебал, см.), и они привозились в обделанном виде в Иерусалим, так что на месте постройки не слышно было стука железных орудий (ib., 5, 31, 32; 6, 7). Отливка металлов производилась в Иорданской долине, между Суккотом (см.) и Цартаном (ib., 7, 46). Всех работников было 30.000 из евреев и 150.000 из инородцев, под начальством 3.300 надзирателей (ib., 5, 27; II Хрон., 2, 17).
Постройка кончилась в 8-м месяце 11-го г. царствования Соломона (I Цар., 6, 37, 38). Освящение X. совершено было в следующем году, в седьмом месяце, перед праздником Кущей, и было отпраздновано с величайшей торжественностью, при участии представителей всего народа (ib., 8, 1—66, II Хрон., 5, 1—7, 10). Соломон сказал при этом речь, начало которой в тексте Септуагинты гласит:
Солнце Бог поставил в небесный шатер, |
(См. Соломон). Описание празднества обнаруживает сознание, что постройка X. на Сионе была великим общенациональным делом.
Устройство Соломонова храма. Х. возвышался на восточном холме Иерусалима, на том месте, где ныне стоит мечеть Омара (Charam esch-Scherif, см. Сион; точнее — мечеть Kubbet es-Sachra, «купол скалы», построенная Абд-Эль-Меликом). В середине последнего возвышается на 1,25—2 м над почвой большая скала, длиною в 17,7 м и шириною в 13,5 м. Этот камень считается теперь священным и окружен позолоченной решеткой, чтобы никто к нему не прикасался, и говорят, это есть тот אבן שתיה («камень основания»), ο котором в Талмуде говорится, что он служил исходным пунктом возникновения мира (Иома, 54б; ср. Тарг. Ионафана к Исх., 18, 30) [но это невероятно: ο камне «Шетия» сказано в Мишне, что он поднимался над почвой всего на три пальца, а видимая теперь скала доходит до двух метров; кроме того, последняя крайне неровна и заострена вверх, и на ней первосвященник не мог бы ставить кадильницу в день всепрощения. — Ред. Л. К.]. Другие полагают, что на этом камне стоял жертвенник всесожжений. Х. стоял к западу от камня (см. ниже), где с небольшим трудом можно было сделать ровную площадь достаточно больших размеров. Это мнение более вероятно; независимо от того, что это более соответствует пространственным отношениям, в пользу этого мнения говорит также и тот факт, что под этой скалой имеется и теперь высеченная в девственной скале обширная пещера в виде маленького подземного храма с тремя налоями, у которых, по преданию мусульман, молились Авраам, Сарра и Агарь. Вход в эту пещеру находится сбоку скалы, снаружи от окружающей ее решетки. Эта пещера, по-видимому, представляет то подземное пространство под алтарем, которое описывается в Мишне (Мид., III, 2); оно носило название «Шитин» שיתין, ср. Сук., 49а. Священное пространство имело две главные части: двор и храм. Двор был разделен на два отделения: внешний двор и внутренний. При входе со стороны дворца, т. е. с юга, попадали в первое отделение двора. Оно было назначено для народа; здесь происходили народные собрания (Иерем., 19, 14; 26, 2), особенно много людей толпилось здесь по праздникам (Исаия, 1, 12). В этот двор, кроме главного входа с востока, вели еще входы с севера и с юга. С этих трех сторон к нему примыкали здания для священников и кладовые. Назывался этот двор «внешним» (Иезек., 40, 17), или (позже) «большим» (עזרה גדולה; II Хрон., 4, 9), или «новым» (ib., 20, 5), т. е. расширенным. Отсюда поднимались через внутренние «южные» ворота в лежавший выше «внутренний» двор, который назывался также «верхним» (החצר העליון; Иерем., 36, 10). При входе помещалось здесь нечто вроде ораторской трибуны (עמוד, т. е. столб), с которой цари обращались с речами к народу (II Цар., 11, 14; 23, 3). Цари могли входить в этот двор прямо из дворца через верхнюю галерею (עולה, I Цар., 10; 5; עליה, II Хрон., 9, 4), так что им не нужно было прοходить через внешний двор. Внутренний двор был назначен для священников, почему он назывался также «двором священников» (II Хрон., 4, 9). В него вели двери, покрытые медью (ib.). В этом внутреннем дворе, в некотором отдалении от притвора (Иоил, 2, 17), стоял большой медный жертвенник — 20 локтей в длину, 20 в ширину и 10 в вышину; на нем сжигались жертвы (II Хрон., 4, 1). В стороне от жертвенника, ближе к храму, помещалось «медное море», служившее для омовения священников (см. Mope медное). По сторонам двора стояли десять умывальниц, по пяти в каждой стороне, для омовения жертв. Умывальницы были украшены изображениями херувимов, львов и быков и стояли на колесах (I Цар., 7; 27—39; II Хрон., 4, 6—8). Двор этот был окружен оградой, вышиною только в три локтя (Флав., Древн., VIII, 3, 9), чтобы через нее народ мог видеть священнодействие. Внутренний двор примыкал к самому храму. Последний состоял из трех частей: притвора (אולם), святилища и «Святая Святых». Перед притвором, по обеим сторонам от входа, стояли два медных столба, из которых каждый имел в окружности 12 локтей и в высоту 18 лок.; правый столб назывался «Яхин», левый «Боаз» — названия, смысл которых для нас не ясен (см. соотв. статью). Х. представлял собой каменное здание и имел 60 локт. в длину (с востока на запад), 20 локт. в ширину (с севера на юг) и 30 локт. в высоту. Х. был, следовательно, в длину и ширину вдвое больше скинии Моисеевой, а в высоту — втрое. Сравнительно скромные размеры этого здания (29 м длины, 9½ м ширины и 14½ м высоты) не должны нас удивлять: большинство главных храмовых зданий в Египте были еще меньших размеров. Впрочем, приведенные цифры указывают только внутренние размеры здания Х.; толщина стен не указана в Библии (в описании Х. Иезекиила она указана в 6 локтей; Иезек., 41, 5). Крыша Х. была плоская и была сложена из кедровых бревен и досок (I Цар., 6, 9). В притвор поднимались по ступеням (Иезек., 40, 49 по Септ.). Притвор, составлявший восточную часть Х., имел 20 лок. в длину, соответственно широте Х., и 10 лок. в ширину; вышина указана в II Хрон., 3, 4, в 120 локт., но, скорее всего, слово מאה (сто) лишнее. Притвор, таким образом, был одной вышины со «Святая Святых» и на 10 локт. ниже святилища; эти 10 локт., вероятно, занимала вышка (ib., 3, 9; см. ниже). В притворе, по-видимому, ничего не помещалось. В святилище (היכל — I Цар., 6, 5, 17; קדש — I Цар., 8, 8) вели из притвора двойные двери, украшенные вырезанными на них херувимами, пальмами и распускающимися цветами. В этом помещении, имевшем 60 лок. в длину, 20 в ширину и 30 в высоту, стояли пο обеим сторонам десять семисвечных золотых светильников, по пяти на каждой стороне; золотой стол для «хлебов предложения» (см. I Цар., 7, 48; во II Хрон., 4, 8 говорится ο 10 таких столах, ср. также I Хрон., 28, 16) и покрытый золотом кедровый кадильный алтарь (I Цар., 7, 48; ср. 6, 20). Далее, к западу, следовала «Святая Святых» (דניר — ib., 6, 5 и 25; הקדשים קדש — II Хрон., 5, 7), отделенная от святилища кедровой стеной (I Цар., 6, 16), в которой находилась дверь из кипарисового дерева; косяки ее были из дикого масличного дерева (ib., 6, 33). Это помещение заключало в себе кубическое пространство, в 20 локтей в длину, ширину и вышину. «Святая святых» была, таким образом, ниже святилища на 10 локт. Эти 10 локт. занимала, вероятно, вышка над «Святая Святых» (как другая — над притвором, см. выше), служившая для хранения священных вещей (II Хрон., 3, 9). В «Святая Святых» находился только ковчег (см.), в котором хранились скрижали Завета (см.). Ковчег длинной своей стороною поставлен был от востока к западу, длинные рукоятки его упирались в противоположные стены (II Цар., 8, 8). Ковчег осеняли два больших крылатых херувима из дикого масличного дерева, покрытые золотом. Херувимы были больше, чем в скинии Моисеевой, и прикреплялись не к ковчегу, а к стенам и потолку. Крылья простирались во всю ширину помещения. Вся внутренность Х. (и притвора), обшитая кедром, была покрыта золотом, так же, как пол (I Цар., 6, 30) и вышки над «Святая Святых» и над притвором (II Хрон., 3, 9). Святилище освещалось светильниками, горевшими день и ночь, но «Святая Святых» была совершенно темною; туда никто не входил, только первосвященник совершал там обряд воскурения раз в году (см. Иом-Киппур). К зданию Х. с западной, северной и южной сторон примыкало трехъярусное каменное здание со многими комнатами, צלעות. Стены здания кверху суживались. Вход в комнаты был с южной стороны, откуда вела витая лестница во все три яруса. В каждой комнате было по одному окну с решетками. Это здание было еще окружено невысокою крытою галереей (יציע) в 5 лок. вышины (I Цар., 6, 10). Описание устройства Х. содержится в I Цар., гл. 6—7 и II Хрон., гл. 3—4; описание Х., которое дано было Иезекиилу в пророческом видении для будущего Иерусалима (Иезек., 40 и сл.), может быть использовано для восстановления представления ο Х. Соломона, так как в этом описании, несомненно, имеются элементы, взятые из действительности.
История Соломонова храма. Великолепное здание Х. сделало его с самого начала центральным святилищем для всего Израиля, хотя наряду с ним продолжали существовать и местные святилища, «бамот». Вошло в обычай паломничать в иерусалимский Х., как раньше в Шило. Вот почему, когда Иеробеам (см.) отпал от Иудеи, он, опасаясь притягательной силы Соломонова Х., первым делом учредил новые центры для культа в Бет-Эле и Дане. В Иудее же Соломонов Х. все более и более возвышался в глазах народа и занял первое место в культе. Гора Сион, на которой стоял Х., стала считаться Божией горой, а Х. жилищем Господним. Уже древнейшие прοроки, творения которых дошли до нас, предполагают, что Сион является исключительным местопребыванием Господа в Палестине (как некогда Синай в стране Мидиан; Амос, 1, 2; Исаия, 6, 1; 18, 7). Чудесное избавление Иерусалима и вместе с ним всей Иудеи от нашествия Санхериба еще более окружило Соломонов Х. ореолом Божественной святости и чудодейственной силы. Однако централизация культа в одном иерусалимском Х. долго не могла быть проведена. Первые цари после Соломона, по свидетельству кн. Цар., не делали даже никакой попытки в этом направлении. Существование местных бамот рядом с Сионским Х. считалось нормальным явлением ввиду того значения, которое придавалось народом жертвоприношениям. Иерусалимский Х., очевидно, оказался недостаточным для удовлетворения народной потребности в отправлении религиозных обрядов. В Сион паломничали только на большие праздники. Царь Хизкия, находившийся под влиянием пророка Исаии, сделал серьезную попытку уничтожить местные святилища. Может быть, этим он хотел ограничить культ жертвоприношений (ср. Исаия, 1, 11). Но его реформа была только временная; после его смерти, с наступлением общей религиозной реакции, появились опять во множестве местные святилища (см. Менаше). Только царю Иошии, при чрезвычайной обстановке, удалось окончательно провести централизацию культа. Сионский Х. был объявлен единственным местом, где можно приносить жертвы. С тех пор в Иудее было одно единственное святилище, куда паломничали даже самаритяне, как можно заключить из того, что после разрушения Иерусалима и основания центра в Мицпе, самаритяне из Сихема, Шило и Самарии направлялись в религиозных процессиях в «дом Божий», в Мицпе (см. Самаритяне). Эта реформа имела последствием и то, что иерусалимский Х. приобрел слишком великую святость в глазах народа, и что под его прикрытием, думали, можно совершать все (Иерем., 7). Разрушение Х. Навуходоносором положило фактически конец существованию Иудейского царства. — Из внешней истории Соломонова Х. известно, что многократно чужеземные победители, к ужасу иудеев, проникали в него для расхищения его богатств. Так, уже в царствование сына Соломона, Рехабеама, египетский царь Шишак расхитил сокровища Х. (I Цар., 14, 26). При Амации израильский царь Иегоаш сделал такой же хищнический набег на Х. (II Цар., 14, 14). Иногда даже иудейские цари при нужде в деньгах брали из сокровищ Х. Так, царь Аса для подкупа арамейского царя Бен-Гадада взял все серебро и золото, которые хранились в Х. (I Цар., 15, 18). Позже царь Ахаз сделал то же самое, чтобы послать богатые дары ассирийскому царю Тиглат-Пилесеру (II Цар., 16, 8). Даже благочестивый Хизкия для уплаты большой контрибуции Санхерибу должен был прибегнуть к такому средству; он даже снял золотые листы, которыми он же покрыл косяки и двери Х. (ib., 18, 15, 16). О ремонтах Х. мы знаем во время Иегоаша (ib., 12, 4 и сл.) и Иошии (ib., 22, 3 и сл.). При последнем ремонте был найден свиток закона, приведший к религиозной реформе (см. Иошия). См. соотв. статью.
Мнение критической школы. Критики школы Велльгаузена принимают, что первоначально Х. был только частью царского дворца. Значения центрального святилища он не имел. Для совершения обрядов жертвоприношения существовали местные святилища, сперва родовые, потом городские и племенные. Центральным святилищем Х. стал, по их мнению, только во время царя Иошии, который совершил эту радикальную религиозную реформу под влиянием найденного (и якобы тогда составленного) Второзакония. Сообщения кн. Цар. ο том, что уже Хизкия уничтожил местные святилища, критики считают неисторическими. В подтверждение своего мнения они ссылаются, во-первых, на то, что по свидетельству кн. Цар. даже при благочестивых царях существовали бамот (местные святилища), следовательно, наличность многих религиозных центров была вполне законным явлением. Затем они указывают на то, что еще пророк Илия считал существование многих алтарей (вне Иерусалима) богоугодным. Он жалуется перед Богом, что израильские цари разрушили жертвенники Божии (I Цар., 19, 10); на горе Кармеле он сам построил или восстановил жертвенник Богу (ib., 18, 30, 32). Далее критики ссылаются на то, что в повествованиях ο патриархах Библия рассказывает, как нечто вполне нормальное, что они воздвигали жертвенники в разных местах: Авраам — в Сихеме (Быт., 12, 7), в Бет-Эле (ib., 12, 8), в Хеброне (ib., 13, 18), Исаак — в Беер-Шебе (ib., 26, 25), Яков поставил в Бет-Эле маццебу (ib., 28, 18), построил там жертвенник (ib., 35, 1, 7), приносил жертвы в Беер-Шебе (ib., 46, 1) и т. д. Наконец, критики утверждают, что, согласно Исх., 20, 24, древнейший закон прямо разрешил приносить жертвы «во всяком месте». Централизации культа будто бы требует впервые Второзаконие (см.), и она явилась результатом корыстных стремлений иерусалимских священников и пропаганды пророков. Критики упускают, однако, из виду, что требование централизации культа — одно, и фактическое существование многих местных святилищ — другое. Требование закона ο централизации не приводилось в исполнение даже после реформы Иошии и обнародования закона. Так, по вновь открытым документам из Элефантины, мы знаем, что еще во время Нехемии существование Х. даже вне Палестины считалось дозволенным. Элефантинские евреи обратились к иерусалимским с просьбой ο поддержке в деле восстановления их храма. Еще позже Хония построил другой Х. в Египте. Запрещение жертвоприношений вне иерусалимского Х. долго не могло быть проведено в жизнь, и потому существование местных святилищ терпелось. Об эпохе патриархов Библия рассказывает, как ο времени, когда еще не существовало центрального святилища. Наконец, закон Исх., 20, 24, совсем не разрешает приносить жертвы «во всяком месте»; данный стих следует перевести: «во всем месте (= נכל המקום, а не «во всяком меcте» = נכל מקום, cр. Втор., 12, 13), где Я буду упоминать Свое имя (т. е. во всем св. граде, не только в месте, где стоял жертвенник), Я буду приходить к тебе и благословлять». Здесь указывается только, что весь священный город распространяет благословение Божие, а не один жертвенник. В этих словах выражается пророческая мысль, что культ жертвоприношений вообще не так важен.
Ср.: Stade, Geschichte des Volkes Israel, I, 326—343; Th. Friedrich, Tempel und Palast Salomo’s, Инсбрук, 1887; C. Schick, Die Stiftshütte und der Tempel zu Jerusalem, 1896; Guthe, Geschichte des Volkes Israel, 1904, index; Benzinger, Hehr. Archäologie, 1907, index.
Храм Зеруббабеля. В 539 г. до хр. эры Кир Персидский (см.) разрешил иудеям, жившим в Вавилонии, вернуться в Иудею и восстановить в Иерусалиме Х., разрушенный вавилон. царем. Киром, вероятно, руководило при этом политическое соображение, что на границе Египта надо иметь расположенный к персам народ. С благодарностью отмечает еврейская историография (Библия), что персидский царь возвратил предводителю иудеев, Зеруббабелю (см.), священные сосуды, похищенные из Х., разрушенного вавилонским царем Навуходоносором (Эзр., 1, 7—11; 5, 14, 15; 6, 5), что он возместил расходы по постройке Х. из податей, получаемых из провинций по западной стороне Евфрата (ib., 6, 4, 8) и что он даже приказал финикийцам доставить иудеям необходимый лесной материал (кедры) с Ливана на плотах из Финикии в Яффу (ib., 3, 7). Насколько эти приказы исполнялись, неизвестно. Рвение возвратившихся из Вавилонии иудеев в деле восстановления святилища вначале было очень велико. Тотчас по прибытии на родину и водворении каждого в своем родовом уделе, в 7-м месяце, состоялось большое народное собрание в Иерусалиме, и под предводительством первосвященника Иошуи и князя Зеруббабеля был воздвигнут жертвенник, вероятно, на том самом месте, на котором он стоял в Х. Соломона, на скале «основания». Культ жертвоприношения был тогда же восстановлен, хотя Х. еще не было (ib., 3, 1—6). Во втором году по возвращении из пленения началось строение Х. Смотрителями над рабочими были назначены левиты. При закладке священники играли на трубах, левиты на цимбалах, пелись псалмы, и народ ликовал. Но к радости народной примешалась и печаль: многие еще помнили великолепие первого Х. и не могли удержаться от плача при виде неблестящей обстановки возникновения нового Х. «И народ не мог отличить клики радости от криков рыдания и плача». Вскоре возникли распри между иудеями и самаритянами (см.); благодаря противодействию со стороны последних постройка Х. прекратилась. Только во 2-м году царствования Дария Гистаспа (в 520 г.), под влиянием речей пророков Хаггая и Зехарии (см.), было приступлено к окончанию постройки, а в 6-м году этого царствования (в 516 г.) могло состояться торжественное освящение нового Х.; торжество было заключено праздником Пасхи (Эзр., 6, 15—22). Об устройстве этого Х. Зеруббабеля имеются только немногие разбросанные заметки, на основании которых нельзя составить себе цельного представления об этом здании; и сохранившиеся у Иос. Флавия (Против Апиона, I, 22) сообщения Гекатея из Абдеры, современника Александра Македонского, немного только дополняют библейские данные, притом еще вопрос, является ли Гекатей действительно автором приписываемого ему сочинения «О иудеях», из которого Флавий черпал свои сведения. Можно полагать, что Х. Зеруббабеля занимал ту же площадь, что и Х. Соломона, и что он вообще был построен по образцу первого Х. Согласно Эзр., 6, 3, Кир приказал, чтобы новый Х. имел 60 локтей в ширину и 60 в вышину (и, может быть, 60 в длину). Второй Х. был таким образом даже больших размеров, чем первый. Но неизвестно, был ли Х. Зеруббабеля действительно построен по этому плану. Гекатей характеризует Х. неопределенным выражением «большое здание». Отрывочная заметка в Эзр., 6, 4, где говорится ο трех рядах каменных плит (אנן גלל) и одном ряду «нового дерева», относится не к стенам Х., а к каменной ограде двора (ср. I Цар., 6, 36). Без сомнения, и этот Х. имел два двора (I Мак., IV, 38, 48). Во внешнем дворе находились кладовые и кельи, ο которых упоминается в кн. Эзр. и Hex. О кельях для священников говорится в I Макк., 4, 38, 48, а Иос. Флавий сообщает ο колоннадах, окружавших Х. (Древн., XI, 4, 7; XVI, 16, 2). Во внешний двор вели ворота на восточной стороне (שער המפקד — Hex., 3, 31) и на южной стороне (שער המטרה — ib., 12, 39). Во внешнем дворе стоял четырехугольный жертвенник всесожжений, сложенный из неотесанных камней (I Мак., 4, 44 и сл.), который, по Гекатею, имел 20 локтей в длину и 10 локтей в ширину (как в Х. Соломона). По Бен-Сире (50, 3), первосвященник Симон Праведный устроил во дворе Х. большой медный бассейн с водою. «Святая святых», закрытая при входе занавесью (I Макк., 1, 22; 4, 51), была, по общему мнению, совершенно пуста; на месте ковчега находился камень, вышиною в три пальца; на этот камень первосвященник в «день очищения» ставил кадильницу (ср. Флав., V, 5, 5; Иом., 52б). В святилище, вход в которое также был закрыт занавесью, находился один светильник, один стол для «хлебов предложения» и покрытый золотом «алтарь кадильный» (I Макк., 1, 21; 4, 38 и сл.). С течением времени, Х. постепенно был увеличен и разукрашен. Так, известно, что Симон Праведный ремонтировал и укрепил Х., положил основание двойного возвышения вокруг ограды Х. (Бен-Сира, 50, 1 и сл.). Антиох Епифан разгромил его, опустошил и осквернил его, поставив на алтарь всесожжений небольшой алтарь Зевса Олимпийского. Похищенные им из Х. медные сосуды, согласно Флавию, были возвращены его преемниками евреям, жившим в Антиохии, и поставлены в местной синагоге (Иуд. Война, VII, 3, 3). После победы над греко-сирийцами Иуда Маккавей очистил Х. от языческой скверны и ремонтировал его, также поставил новый алтарь для всесожжений и изготовил новую утварь для святилища (I Макк., 4, 49 и сл.; II Макк., 10, 3). Ровно через три года после осквернения Х. сирийцами можно было отпраздновать освящение его (см. Ханукка). Лицевую стену Х. Иуда украсил золотыми венцами и щитами и восстановил ворота и кельи, снабдив их новыми дверьми (I Макк., 4, 57). Он также укрепил Х. высокими стенами и крепкими башнями (ib., 4, 60; 6, 7). Укрепления эти, уничтоженные Антиохом V Евпатором (ib., 6, 62), были потом восстановлены Маккавеем Ионатаном (ср. ib., 12, 36; Иос. Флавий, Древн., XIII, 5, 11) и еще увеличены Маккавеем Симоном (I Макк., 13, 52). Мятежная попытка народа помешать царю Александру-Яннаю в исполнении священничеких обязанностей в Х. привела к тому, что на территории Х. была воздвигнута еще одна деревянная ограда кругом места, к которому и раньше имели доступ одни только священники, так что место жертвенника было со всех сторон ограждено (Древн., XIII, 13, 5). Когда Помпей (см.) завоевал Иерусалим, римляне взяли штурмом укрепленный Х., покрыв дворы его многочисленными трупами. Помпей со всей свитой проник в святилище и даже в «Святая Святых», но не тронул священной утвари и храмовой казны (Древн., XIV, 4, 4). Напротив того, Красс беспощадно расхищал богатства Х. (ib., XIV, 7, 1; Иуд. Война, I, 8, 8). При завоевании Иерусалима Иродом, несколько колонн Х. были сожжены и дворы Х. залиты кровью защищавших его. Но дальнейшее осквернение Х. было остановлено Иродом (Древн., XIV, 16, 2 и сл.).
Ср.: энциклопедические словари Винера, Шенкеля, Рима, Гуте, Герцога-Гаукка; J. E.; Enc. Bibl.; Олесницкий, «Ветхозаветный храм в Иерусалиме», СПб., 1889 (см. рецензию Гаркави в «Извест. Имп. Археол. Общ.»).
А. С. К.1.
Храм иерусалимский, בית המקדש — сыграл крупную роль в истории развития иудаизма. В противоположность другим святым местам Палестины, культ которых отвергался пророками и первыми законоучителями (соферим), этот Х. назывался не только «святым», но и «избранным домом» (בית הנחירה). Лишь благодаря постепенной концентрации официального иудейского культа могла состояться победа монотеизма над враждебными ему политеистическими верованиями. В течение нескольких веков с переменным успехом происходила в еврейском народе борьба за эту концентрацию монотеистического культа. С течением времени идея поклонения единому Богу приобрела в иудействе, а также в широких языческих кругах такое моральное значение, что ее господство могло удержаться и даже усилиться после разрушения Х. Титом в 70 году по Р. Хр. Иерусалимский Х., приобретший мало-помалу в глазах еврейских пророков универсальное значение, как святыня всего человечества, находился в местности, считавшейся священной еще в доизраильский период Палестины. При своем прибытии в Ханаан израильские колена нашли там много священных мест: географически небольшая страна была раздроблена на множество независимых государств с самостоятельными религиозными культами, с исключительно местными богами. С завоеванием же страны израильтянами она превратилась в одно еврейское государство с монотеистическим культом. Укреплению монотеизма сильно препятствовала раздробленность культов покоренных туземцев. Израильское предание стремилось возвеличить значение местных святынь, приурочив к ним рассказы ο еврейских патриархах. Так, храм в Бет-Эле, центральной святыне Северного царства (Амос, 7, 13), был освящен преданием, как место, где патриарх Яков воссылал молитвы Богу (Быт., 28, 11—22; ib., 35, 1—7). Ho Бет-Эль не был единственным священным местом древней Палестины в первое время по завоевании ее израильтянами. К северу от нее, по дороге к Сихему, находился город Шило (см.), который израильские колена хотели одно время сделать своей центральной святыней (Иош., 18, 1 и 10). В истории патриархов Шило не играет роли, но с ним связано одно пророчество Якова (Быт., 49, 10); отнятый у ханаанитян раньше Бет-Эля (Суд., 1, 22), Шило поддерживал еще в течение трех столетий свое значение священного города и не сохранил его и впредь лишь потому, что ко времени выступления пророка Самуила главная святыня его, Ковчег Завета, была захвачена филистимлянами (I Сам., 4, 3 и сл.; Иерем., 7, 12—14; ib., 26, 6), и местность потеряла свое значение. Восстановления здесь святыни уже не последовало. Ковчег Завета, который был возвращен евреям, странствовал по разным другим священным местам, пока наконец царь Давид не пришел к мысли построить в Иерусалиме Х., который был бы воплощением не только монотеистического культа, но и национального единства. С установлением еврейского государства, святилище еврейского монотеистического культа приобретает новую форму. Место переносного святилища (אהל, משכן) должен был занять прочный величественный храм. Форму шатра имела не только скиния пустыни, но и святилище в Шило, как это видно из Иош., 18, 1; то, что последнее в Суд., 18, 31, называется домом (בית), не находится в противоречии с предыдущим библейским утверждением, ибо слово בית может обозначать также и шатер, устроенный на определенном месте (Иов, 4, 19). Противоречие, указываемое Велльгаузеном, между этими названиями святилища в Шило и тем названием, которое ему дано в I Сам., 1, 9; 3, 3, היכל (храм), объясняется, скорее всего, тем, что автор книги Самуила позволил себе анахронизм, так как писал в такое время, когда в Иерусалиме уже стоял величественный храм.
В Пятикнижии Моисея многократно отмечается, что исповедующий монотеизм Израильский народ будет иметь одну святыню для поклонения Богу. Напр. уже в Песне Моисея (Исх., 15, 17) говорится ο Х. Божием, но не определяется точно место его. Поэтому самаритяне могли впоследствии претендовать на то, что эта цитата имеет отношение к их Х. на горе Геризим (см.). Основываясь на другой цитате (Быт., 22, 14), связывали святилище Иерусалима с выдающимся событием из жизни патриарха Авраама и его сына Исаака: именно на том месте, где стоял иерусалимский Х., Авраам, по преданию, построил алтарь, чтобы принести на нем в жертву своего сына Исаака. Здесь ясно говорится ο горе (ib., 22, 2), и традиция полагает, что это — гора Мория (II Хрон., 3, 1, הר המוריה). Местность, где находилась эта гора, обозначается самаритянами (и не только самаритянами, но и библейским экзегетом Самуилом бен-Меир в 12-м в.) именем «Земля Эмори» (см. самаритянский еврейский текст в Быт., 22, 2). Позднее самаритяне, отрицавшие святость иерусалимского храма, толковали слово Мория в смысле «гора Эморейская», אמורי (и удивительно, что так толкует это слово и знаменитый евр. экзегет РаШБаМ), и библейское обоснование важности единой святыни для всей Палестины самаритяне могли приводить в качестве довода в пользу своего храма на горе Геризим. Но зато книга II Сам., 24, 18 и сл. сообщает, что Бог указал царю Давиду определенное место в Иерусалиме для устройства жертвенного алтаря, именно владение иебусита Аравны, где остановил свою руку ангел, поражавший моровой язвой израильтян. По II Хрон., 3, 1, это было именно то место, которое было указано Давиду; здесь стояло раньше гумно иебусита Аравны (см. Мория).
При том уровне культурного и политического развития, которого достигли в то время среди народов Востока евреи, храм был не только высшим продуктом тогдашней архитектуры בית זנל, но и по размерам — величайшим зданием (I Цар., 8, 13; ib., 9, 8). Едва ли можно допустить, что по идее строителей храм должен был быть единственным местом культа для всех израильских колен, вытеснив остальные святилища. Позднейшая библейская история представила дело так, будто до построения иерусалимского Х. признавались и все другие святыни; по завершении постройки жертвенный культ во всех других местах был запрещен. Библейская история не отрицает, что после распадения царства жертвенный культ существовал в Эфраиме в разных местах, но она констатирует это обстоятельство с горечью, считая его бедствием и грехом. Известно также, что пророк Илия приносил жертвы на горе Кармеле (ib., 18, 30—38). Впоследствии хотели видеть в этом факте вынужденное обстоятельствами момента исключение (הוראת שעה), но это предположение неверно, ибо Библия ясно говорит об «алтаре Господа», разрушенном поклонниками Ваала (ib., 18, 30); не новый алтарь был воздвигнут пророком Илией, а восстановлен старый, разрушенный (ib.); позднее этот же пророк жаловался, что он возревновал ο Боге Израиля, чьи алтари (множ. число) были разрушены (ib., 19, 10 и 14). Даже в Иудее до времени царя Хизкии (приблизительно до 725 года) было несколько святилищ, помимо иерус. Х., и их не уничтожили преданные монотеизму цари Асса и Иосафат. Библейская история говорит, что только царь Хизкия приступил к уничтожению внеиерусалимских культов (II Цар., 18, 22). Превращение иер. храма в единственное место культа Ягве было идеалом всех позднейших пророков. Во Второзаконии часто повторяется мысль ο едином храме, особенно подчеркивается это во Второз., 12, 1—14, где всякое другое место, кроме избранного самим Богом, признается недозволенным. Разрешается зарезать скотину вне храма, но под условием, что она не считается жертвенной (ib., 12, 20—21). Священнический кодекс запрещает вообще убивать скот вне храма (Лев., 17, 3—4). Первоначальное воспрещение убоя скота вне храма оказалось невыполнимым, и от него пришлось отказаться, но зато жертвы должны были приноситься только в храме; в храме должно было отдавать возношение и первинки священникам, и одну десятину всех своих продуктов каждый еврей должен был употреблять на пиршестве подле храма (Второз., 14, 22—27; 26, 1—3). Ни здесь, ни в Исх., 15, 17, не говорится определенно о Х. иерусалимском, хотя из разных других указаний можно предположить, что здесь имеется в виду этот Х. Во всяком случае, самаритяне могли с правом относить эти законы и к своему храму на горе Геризим, и поэтому они так почитали Пятикнижие и отвергали пророческие книги, где подчеркивалась святость Иерусалима. Мысль ο едином месте культа проводится и в кн. Иошуа (22, 10—34); интересно, что здесь говорится ο храме в Шило, которому придается то же значение, что впоследствии Х.-И. В 586 г. дохристианской эры иер. Х. был разрушен вавилонянами, не достигнув того значения, которое ему желали придать пророки. Когда 50 лет спустя царь Кир разрешил иудеям восстановить храм, обстоятельства приняли другой оборот. Северное израильское царство, превосходившее раньше своей культурой южное иудейское, не существовало уже больше; к небольшому числу израильтян, оставшихся в стране, примешивались многие языческие племена. Возрождение монотеистической религии исходило от иудеев, вернувшихся из вавилонского плена духовно возрожденными. Значение нового иер. Х. увеличилось, когда возрождением религии занялись Эзра и Нехемия. С укреплением веры усилилось значение и иерус. Х., внутренней организации которого Нехемия придал определенный характер. Жертвенный культ, имевший раньше примитивный характер, получил с тех пор определенную форму. Были приняты меры для поддержания постоянного жертвенного культа и упрочения положения священников и левитов (Hex., 10, 33—40; 13, 10—13 и Малах., 3, 10). Для Иудеи иерус. Х. стал единственной святыней, и таким образом осуществилась мечта пророков ο концентрации монотеистического культа. Антагонизм между иудеями и самаритянами (см. соотв. статью) имел своим следствием устройство последними и своего храма на горе Геризим. Когда Зеруббабель приступил к постройке Х., самаритяне хотели участвовать в ней, мотивируя свое желание тем, что они поклоняются тому же Богу, но получили отказ. История этого разрыва неясна и запутана, но на основании открытий последнего времени в Элефантине надо думать, что первая размолвка была скоро улажена, и что самаритяне участвовали в сооружении иер. Х.; формальный разрыв, повлекший построение особого храма на горе Геризим, произошел после победы Александра Македонского над Дарием III Кодоманом в 332 году. Таким образом, в продолжение одного столетия после Нехемии иерусалимский Х. был единственной святыней для всей Палестины. Из документов Элефантины нам известно, что на южной границе Египта, на острове Элефантине, стоял храм, где приносились жертвоприношения в духе иудейского монотеизма. Ясно говорится, что он существовал во время завоевания Египта Камбизом (525 г.) и был пощажен царем, который разрушил все прочие языческие храмы. Одновременно с иер. Х. Элефантинский стоял до 411 года, когда он был разрушен по проискам жрецов языческого культа Хануб гарнизоном Ассуана. Персидское правительство сурово наказало виновников этого насилия. Замечательно то, что евреи Элефантины обратились с просьбой ходатайствовать ο разрешении восстановить свой храм к иерусалимскому первосвященнику и к самаритянской знати. Разрешение было получено, и, по-видимому, собирались уже деньги, необходимые для сооружения. Нам не известно — был ли он построен и долго ли он существовал, во всяком случае, к тому времени старая пророческая идея ο едином храме для всей Палестины и диаспоры, по-видимому, уже не владела умами евреев. Этот иудейский храм в Египте, к которому, может быть, относится цитата из Исаии, 19, 18—25, был заменен другим в Леонтополисе (см.), сооруженным в дни бедствий, которые обрушились на иер. Х. при Антиохе Епифане; этот новый храм просуществовал около 250 лет одновременно с иерусалимским и пережил последний на три года. Таким образом, в эпоху, когда Тора имела гораздо больший авторитет в еврейском народе, допускалось существование другого храма, и даже в языческой стране. И если леонтопольский храм никогда открыто не признавался законоучителями, то, во всяком случае, они относились к нему терпимо (Менах., XIII, 10; Meг., 10а). Со времени возвышения Хасмонеев иерус. Х. приобретает то универсальное значение, которое предвещали ему пророки и которое не умалялось существованием второго храма на горе Геризим и третьего в Леонтополисе; самаритянский храм вовсе не признавался евреями, а леонтопольский, как местная святыня, просто игнорировался евреями Палестины и всей диаспоры, считавшими только иер. Х. общей святыней всего иудейства. Даже египетские евреи, имевшие особый храм, считали своим долгом посылать деньги на поддержание иер. Х., и от времени до времени паломники из Египта ходили в Иерусалим; и в их глазах религиозным центром являлся этот Х., а храм Ония имел для них лишь значение синагоги. Языческий мир видел в нем единственную святыню, где приносились жертвы невидимому Богу. Еще Дарий I в указе ο восстановлении Х. требует, чтобы жертвы приносились и от его имени и чтобы священники молились ο жизни царя и сыновей его (Эзра, 6, 10). Историческая достоверность этого указа подвергалась сомнению некоторыми критиками, но она подтверждается аналогичным фактом в послании евреев Элефантины к правителю Багони (Арамейские папирусы, I, 26). Нет также оснований подвергать сомнению утверждение Иос. Флавия, что Александр Великий на пути из Сирии в Египет повелел принести жертвы в иер. Х. от своего имени (Древн., Х., 18, § 5; ср. Schürer, Gesch., Ι, р. 180); египетский царь Птолемей III поступил таким же образом (И. Флавий, Пр. Апиона, II, 5), Антиох III Сидет во время осады Иерусалима послал в город жертвенные дары к празднику Кущей, чем расположил к себе осажденных (И. Флавий, l. с., XIII, 8, § 2). Марк Агриппа, покровитель Ирода, посетив Иерусалим, принес в жертву гекатомбу (ib., XVI, 2, § 1). Вителлий во время похода на Аравию (37 по Р. Хр.) остановился в Иерусалиме, чтобы принести жертву Богу (ib., XVIII, 5, § 2). Язычники часто являлись в Х., где им был предоставлен особый «двор язычников», дальше которого им запрещалось ходить под страхом смерти. Особенно велико было уважение к иерус. храмовому культу со стороны римского общества, посылавшего дары и жертвоприношения Х. (Тертуллиан, Apologia, гл. 20). Прозелитизм ко времени падения Иудейского царства сделал большие успехи; многие римляне и римлянки, не принимая обрядов иудаизма, относились к нему с большой симпатией. Казалось, что осуществляются слова Св. Писания ο язычниках, которые придут в Иерусалим на поклонение единому Богу, ибо «они услышат об имени Господа и руке Его сильной» (I кн. Цар., 8, 41—43; Ис., 56, 6—7; Малах., 1, 11). Сами евреи молились и приносили жертвы Богу за язычников. В послании Аристея (§45) приводится письмо первосвященника Элеазара к царю Птолемею Филадельфу, где сообщается ο жертвах, принесенных за царя и его семью. Когда началось движение хасидеев против эллинистов, еще не прекратились жертвоприношения в честь сирийского царя (I Мак., 7, 33). За римского императора и римский народ, по приказу Августа, приносилась ежедневная жертва из двух агнцев и быка. По свидетельству Филона, расход на это жертвоприношение падал на государственную казну (Leg. ad Cajum, § 23); по Иос. Флавию — на евреев. Прекращение этих жертвоприношений было равносильно формальному извещению ο восстании против власти (И. Флавий. Иуд. В., II, 17, § 2—4 и Гиттин, 56а). В пользу храма язычники посылали не только жертвы, но и драгоценные дары. Об этом имеются сообщения в послании Аристея (§ 42), у И. Флавия и Филона (Др., XIV, 16, § 4; Leg. ad Cajum, § 37). Иоанн Гискальский, по словам Флавия, расплавил золотые сосуды, присланные Августом и его супругой в дар храму (Иуд. Война, V, 13, § 6). Иер. Х. был святыней в глазах греко-римского языческого мира, и его разрушение в 70 году явилось крупной мировой катастрофой, сильно поразившей умы современников. Иосиф Флавий утверждает, что Тит хотел пощадить храм. 9-го Аба он созвал военный совет, и на нем решено было сохранить храм, и если Титу не удалось его отстоять, то, по мнению очевидца Иосифа, это произошло потому, что Тит оказался не в силах противодействовать гневу разъяренных солдат. Как велико ни было это бедствие для евреев, они скорее примирились и освоились с гибелью Х., чем многочисленные язычники, частью или вполне приставшие к иудейству. Еще со времени вавилонского изгнания евреи, первые давшие идею ο поклонении невидимому Богу, приучались обращаться к Нему без жертвоприношений; вне Иерусалима, в городах Палестины и в диаспоре, евреи привыкли совершать богослужение в синагогах. Еврейский народ был твердо убежден, что разрушение Х. не есть гибель иудаизма, они знали, что за грехи их предков Бог разрушил первый, Соломонов Х., однако через 50 лет получилось разрешение на его восстановление. Народ стал возносить молитвы ο восстановлении храма, некоторые обряды поддерживали в народе воспоминание ο нем, и как в Палестине, так и в диаспоре евреи вскоре почувствовали вновь твердую почву под ногами. Напротив того, языческий мир очутился перед новым, неожиданным фактом. Бог, не имеющий больше своего Х., лишившийся жертвенного культа и потерявший видимую связь со своими поклонниками, был непонятен воображению язычника; язычник стал вообще сомневаться в силе Бога, допустившего такой разгром своего Х. и народа. Внутри еврейства, особенно в диаспоре, появилось новое идейное течение в пользу универсальной религии, лишенной национальной окраски, игнорирующей историческое прошлое. В этой форме стала проповедоваться вера в единого Бога как среди евреев, так и среди язычников. В начале 2-го века, в правление Адриана, возродилась надежда на восстановление Х. Неверно, что осуществлению этой надежды воспрепятствовали самаритяне своими заискиваниями перед императором: в восстании против Адриана участвовали самаритяне заодно с евреями и подверглись той же суровой каре, что и евреи. Неверно также, что восстание Бар-Кохбы послужило поводом к изменению отношений Адриана к плану восстановления Х.; действительной причиной послужил указ ο запрещении обрезания (ср. Меила, 17а). Мысль ο восстановлении Х. всплыла при Юлиане Отступнике, но не осуществилась. С тех пор не возникало уже больше подобной мысли. На том месте, где находился Х., стоит мечеть, построенная Омаром. По талмудическому воззрению, восстановление Х. немыслимо где-нибудь вне Иерусалима и вне Храмовой горы (הר הנית), и талмудическая легенда объясняет неосуществление плана при Адриане тем, что император хотел поставить Х. в другом месте или меньшего размера. И если до сих пор в еврейском обрядовом законе и литургии жива вера в восстановление Х., то она допускает лишь один способ своей реализации — чудо Божие.
Ср.: Grätz, Gesch., тт. II, III; Ewald, Gesch., тт. III—VII; Schürer, Gesch., I, 15—17, 392 и сл., II, 362 и сл.; Renan, Hist. du peuple d’Israel, тт. III—V.
План второго храма. По данным, сохранившимся в Талмуде, план второго храма являлся в следующих чертах. Основанием ему служила Храмовая гора (הר הנית), имевшая площадь в 500×600 квадратных локтей (приблизительно около 250×300 = 75000 кв. метров. Низшая ее точка находилась на востоке, постепенно повышаясь, она достигала высшей точки на западе, а со всех сторон ее окружали стены. Главный вход находился на юге, в виде двух ворот, расположенных почти в середине стены. Ворота направо служили для входа, налево — для выхода. Ворота эти назывались «Хульда» (חולדה), по имени пророчицы, которая, по словам предания, проповедовала здесь народу. Здесь же находилась свободная площадь в 265 локтей ширины. Следующая за нею площадь имела лишь 115 — локтей и находилась на востоке. Восточные ворота назывались שושן, Шушан, ввиду того, что на них был изображен город Сузы, столица Персии, как знак признательности за полученное разрешение приступить к постройке Х. Северный вход — «Тади», «ворота лишений», так как ими пользовались ритуально нечистые во время траура и лица, на которых была наложена епитимья. Площадь перед ними была всего в сто квадр. локтей. Наименьшая площадка, в 65 квадр. локтей, находилась на западе. Западные ворота назывались «Kiponus», т. е. «садовые», так как они примыкали к садам и огородам, посаженным Иошуей, доходы с которых шли на фимиам. Размеры ворот были: двадцать локтей ширины и десять локтей вышины. Вышина стен, окружавших храм, не указана. По-видимому, они не очень высоко поднимались над притолкой. По сообщению Аристея, они были вышиною ок. семидесяти локтей. Восточн. стена была ниже других, не выше 20 локтей, для того, чтобы священник, сжигающий рыжую телицу на Масличной горе, мог видеть храм (Иома, 16а; Коммент. Tipheret Israil — объяснения к рисункам № 1). Ворота «Тади» были сделаны в виде треугольника. Стены Храмовой горы были в пять локтей толщины. На восточной стороне шли 39 ступеней, возвышавшихся на 1/2 локтя друг над другом, за исключением одной в целый локоть (всего 20½ локтей); ступени эти вели в hechal (היכל), находившийся почти на одном уровне с верхней частью восточной стены, что давало первосвященнику возможность видеть храм с горы Элеонской. Решетчатая деревянная изгородь — soreg — вышиною в 10 ладоней, на расстоянии 10 локтей от внешней стороны стен, окружавших храмовые дворы, охватывала храм со всех его сторон, и площадь, отделяемая ею от стен, называлась chel, за ее границу запрещено было вступать ритуально нечистым и язычникам (Келим, 1, 8). Входы в нее, насупротив ворот, охранялись. Эта ограда вызывала неприятное чувство у язычников, и, овладев храмом, греки проломили 13 отверстий в soreg’е, который был восстановлен в своем первоначальном виде после побед Маккавеев. Двенадцать мраморных ступеней в 42 локтя вышиною вели от chel’а во дворы. Ступени были защищены от солнца и дождя и служили народу местом, где он мог собираться и отдыхать (Пес., 13б). Пространство внутри soreg’а представляло собою три двора: «Женскую азару», «Мужскую азару», «священническую азару» и собственно храм. Женская азара, עזרת נשים, представляла квадратное пространство 135×135 локтей. Второй двор, мужской, עזרת ישראל, представлял узкую террасу в 135 локтей с севера на юг и 11 локтей с востока на запад; он был расположен на 7½ локтей выше женского двора; Священнический двор лежал выше израильского двора всего на два с половиной локтя и представлял как бы продолжение его, составляя вместе с ним так называемый внутренний, или верхний, двор. Оба двора, т. е. нижний и верхний вместе, имели площадь в 135×322 кв. локтя, внешний двор 135×135 кв. локтей, а внутренний 135×187. Храмовая служба отправлялась во внутреннем дворе, во втором собирался народ, туда же допускались и женщины, главным образом, в день возлияния воды, которым заканчивался праздник Суккот. Женщины занимали тогда верхние галереи. Во дворе этом помещались четыре комнаты без кровли, по одной у каждого угла, с площадью в 40×40 кв. локтей каждая. Юго-восточная служила назареям местом, где они приготавливали свои приношения по истечении срока обета и сжигали снятые волосы. Северо-восточная была отведена под склад дров для нужд алтаря и очага. Северо-западная обслуживала излечившихся от «Zaraat», прежде чем их допускали во внутренний двор, для обряда помазания маслом и т. д. Юго-западная служила складом вина и масла для ламп и «мучных жертвоприношений». Внутренний двор, сообщавшийся с внешним посредством ворот Никанора, был на 7½ локтей выше внешнего, и к нему вело 15 ступеней, каждая вышиной в 1/3 локтя. Стоя на этих ступенях, левиты пели так называемые «гимны ступеней» (Пс., 120—135), тоже числом 15, в день праздника «водолития» (Сук., 51б). Несколько других комнат, построенных под внутренним двором, вели во внешний двор, из них две были отведены для нужд левитов-музыкантов, там они упражнялись в своем искусстве. Во внутреннем дворе сверху имелись еще две комнаты, по обеим сторонам ворот Никанора. Направо — комната Пинхаса, хранителя облачений священников, заведовавшего также распорядком сторожевых отрядов из священников, которые делились на 24 отряда (mischmarot; Тамид, 1). Налево помещалась комната пекарей (עושי חניתים), изготавливавших ежедневно шесть оладий для утреннего и столько же для вечернего жертвоприношения (ib., I, 3). По обеим сторонам этого двора помещались шесть палат, по три на севере и на юге; на севере была помещена каменная палата לשכת הגזית, где заседал синедрион, палата с чаном גולה, для питьевой воды, и особая палата была предоставлена первосвященнику, לשכת פרהדרין πάρεδροι — «палата советников» (Иома, 10a). На южной стороне были: палата для обмывания жертв, соляная палата и кожевенная палата. Внутренний двор, как сказано было выше, в свою очередь, распадался на «двор израильтян» (עזרת ישראל), в 135×11 локтей, на востоке, и «двор священников» (כהנים עזרת), на западе. Оба двора отделялись друг от друга изгородью и ступенью в один локоть вышиною. Впереди священнического придела возвышалась эстрада (דוכן) в форме трех каменных ступеней; с верхней священники благословляли народ. Пространство между началом священнического двора и вестибюлем храма равнялось 54 локтям. Алтарь занимал 32 (квадратных?) локтя, из них 22 свободных. 135 локтей ширины двора с севера на юг разбивались следующим образом: на расстоянии восьми локтей от стены были расположены четыре ряда бревен, занимавших 12½ локтей, на которых потрошили жертвенных животных. Затем к югу от них стояло восемь столов в два ряда, на которых мыли жертвенных животных (Мидд., III, 5), четыре локтя свободного пространства, за которым следовала площадь в 24 локтя; здесь к 24 прикрепленным к почве жертвенным кольцам привязывали животных во время заклания. Кольца шли в четыре ряда. От этой площадки отделяли алтарь восемь локтей свободного пространства, 32 локтя занимал алтарь, 30 локтей — так называемый kebesch (כנש), т. е. наклонная плоскость, по которой поднимались на алтарь (см. соотв. статью). Перед kebesch’oм стояли два стола, а на юго-запад от него находился умывальник. На север от этого двора находилась «палата очага» (נית המוקד), вдававшаяся в chel, часть ее была отведена под пост для патруля. Над этой обширной палатой высился купол; с нею же сообщались четыре небольших покоя. В одном содержались жертвенные агнцы, в другом пекли «хлебы предложения», в третьем хранились камни жертвенника, оскверненного греками (I Макк., II, 25), в четвертом — ванная. Деревянная изгородь отделяла священную часть Bet ha-Moked от мирской в chel. Вестибюль, или притвор, אולם, Х. возвышался на шесть локтей над «azarah», с которой он сообщался при посредстве двенадцати ступеней, вышиною в 1/2 локтя. Фронтон вестибюля, длиною в 100 локтей, тянулся с севера на юг, стена его, толщиною в пять локтей, имела в вышину 100 локтей (Миддот IV, 7). С «азарой» он сообщался дверным отверстием в 20 локтей ширины и 40 локтей вышины. Вместо дверей здесь висела занавесь, богато украшенная вышитым узором. Притолка входа состояла из пяти дубовых балок, положенных друг на друга, украшенных искусною резьбой. Первая балка над входом выдавалась всего на один локоть с каждой стороны, вторая на два, и т. д. Таким образом, пятая балка имела в длину 30 локтей. Один ряд камней отделял одну балку от другой (ib., III, 4). Поперечные балки из кедра шли от стены притвора к hechal’у. С потолка притвора спускались золотые цепи, по которым взбирались молодые священники для надзора за венцами в окнах храма. Венцы эти, имени Chelem’а, Тобии Иедайи и Хена бен-Цефанья, помещены были «на память в храме Господнем» (Зех., 6, 14; Мид., III, 5). С кедрового потолка свешивалась золотая виноградная гроздь, увешенная различными дарами, приносимыми в храм. Виноградная гроздь являлась как бы символом Израиля. Сам притвор имел в длину 70 локтей, а с востока на запад — 11 (ib., IV, 7). Внутри притвора помещалось два стола: мраморный направо, на него клали свежие «хлебы предложения» до того как их вносили в hechal, и золотой, налево, на котором помещались старые священные хлебы, предназначенные в пищу священникам (Шек., VI, 4; Мен., XI, 7). По обе стороны вестибюля были расположены служащиe складами для ножей (נית חל יפות) палаты, в 11×15×8 кубич. локтей. По-видимому, они служили и другим целям, помимо хранения ножей. Калитки по обе стороны вестибюля вели в кельи, окружавшие hechal. Южная калитка находилась всегда под замком.
Hechal, т. е. Х. в тесном смысле этого слова, был снабжен входом в 10×20 квадратных локтей, закрывавшимся двумя двустворчатыми дверьми; толщина стен его 6 локтей, вышина их 100 локтей, из них 6 локтей на фундамент, вышина внутри 40 локтей и на аттик (верхний ярус здания) — 40 локтей; остальные 14 локтей занимали отделка филенчатой работой, балюстрада и пр. (Мид. V, 6). Таким образом, Х. был двухэтажным зданием, оба этажа которого были одинаковых размеров. Сам hechal имел 20 локтей длины, 40 ширины и столько же вышины. Кроме золотого стола направо, на который ставили ежесубботно «хлебы предложения», и семисвечника, в нем помещались еще пять столов и пять подсвечников вдоль северной и столько же столов и подсвечников вдоль южной его стороны. Это были дары Соломона в Х., не имевшие своего прообраза в скинии Моисея. Золотой алтарь находился между столом с хлебами и семисвечником, ближе к вестибюлю. Окна hechal’а были у верха его. Размеры св. святых, отделенной от hechal’а двумя занавесями, 20×20×40 куб. локтей. Внешняя портьера была откинута направо; внутренняя — налево, а пространство, шириною в один локоть, между ними считалось неопределенным по своему характеру, признавать ли его как часть св. святых или hechal’а, почему его и называли аmа teraksin, от греческого слова τάραξις = спутанный. Почти в середине здания выдавался чуть-чуть на запад «камень основания» (אנן שתיה), на котором помещался кивот завета. Во втором храме, где кивот отсутствовал, камень этот выдавался на три пальца из почвы. Весь hechal был окружен 38 кельями. На севере и юге их было по 15, расположенных в три яруса по 5 келий. Нижний ярус в 5 локтей глубины, средний в 6 и верхний в 7. Длина кельи с востока на запад не указана, скорее всего около 14 локтей. На западе hechal’а было 8 келий в три яруса, два яруса по три кельи, а верхний в две. Три двери соединяли каждую келью с соседними и верхнею, за исключением двух угловых на северо-востоке и юго-востоке, которые имели еще по две двери для выхода в hechal и вестибюль. Окна их были с выступами. Стены их были в 5 локтей толщиною, и между нижними кельями и стенами, идущими с востока на запад из вестибюля, параллельно северной и южной стенам «hechal’а», находилось пространство в три локтя. На северной стороне занимала это пространство наклонная плоскость (mesibbah), поднимавшаяся с востока на запад и соединявшаяся с верхним ярусом келий на северо-западе. Мост соединял верхние кельи на юго-западе с юго-восточным углом hechal’а, соединяя аттик при посредстве подъемной двери и лестницы с крышей его (ib., IV, 5). На южной стороне находился отвод для воды с крыши «hechala» и верхних келий (ib.) Назначение верхнего яруса храма и вышеупомянутых келий в Талмуде не указано. Вероятнее всего, что они служили целям обороны и складами оружия и других военных припасов. В этом отношении следует отметить и обе камеры для ножей в вестибюле. По-видимому, внутри дворов была колоннада или веранда.
Ср.: трактат Миддот; passim; Jad, Bet Ha-Веchirah, passim; Jacob de Lion, Tabnit Hechal, Амстердам, 1650; Israel Lippchitz, Zurаt Bet Ha-Mikdasch, приложение к комментарию к Middot; Menachem Chajim Lewinsohn, Binjan Nezach, Варшава, 1875; Israel Eliah Plotkin, Biur Ben Schelomoh, СПб., 1875; Joschua J. Kolbo, Binjan Ariel, Вена, 1883; idem, The Glorious Temple and City of Jеrusalem, Лондон, 1884; James Fergusson, The Temple of the Jews, Лондон, 1878. [По J. E., V, 89—92].
3.
Храм Ирода. Обветшалый Х. не гармонировал с новыми великолепными зданиями, которыми Ирод украсил свою столицу. На 18-м году своего правления царь решил перестроить Х., надеясь этим актом приобрести расположение не любившего его народа; кроме того, он руководствовался желанием исправить те повреждения, какие он сам сделал на святом месте при завоевании города. Это естественное побуждение реставрировать храм слилось в планах Ирода с честолюбивыми побуждениями создать себе в истории славу Соломона, а с другой стороны, пользуясь реставрацией Х., усилить надзор за ним, что и было достигнуто устройством, в полицейских видах, крепости во дворе храма и подземных ходов. Так как народ боялся, что у Ирода не хватит средств для окончания постройки, то царь приступил к реставрации Х. лишь после заготовки материалов и окончания всех подготовительных работ. Священники были обучены строительному ремеслу для того, чтобы они могли руководить работами; принимались меры, чтобы во время работ не прекращались в нем обыкновенные службы (Эддуиот, VIII, 6). Работы по перестройке самого корпуса Х. прοдолжались полтора года (20 и 19 гг. до Р. Х.), после чего он был освящен, но еще в течение 8 лет Ирод с крайней ревностью занимался переделкой дворов, особенно внешнего (Др., XV, 11, § 5). И после Ирода постройки в системе дворов продолжались еще долго, почти до самого разрушения Х. римлянами (ib., XX, 9, § 7). Реставрированный Иродом Х., по объему своей площади, достиг опять тех пределов, какие были указаны храмом Соломона. Наружные стены Х. были значительно исправлены. О высоте восточной стены, увеличивавшейся еще проходящим внизу ущельем, И. Флавий говорит, что она могла вызвать головокружение у смотревших сверху. В некоторых местах, особенно по углам, построены были с военными целями башни. Стены были настолько широки, что они представляли достаточно места для целых военных отрядов (Иуд. В. II, 12, 1; IV, 9, 12; VI, 3, 1—2; VI, 5, 1—2; Др., ХХ, 8, 2). На западной стене, обращенной к городу, было еще особенное священническое крыло, имевшее значение нынешних минаретов в мечетях; отсюда раздавались трубные звуки ο наступлении субботы или праздника (Иуд. В., IV, 9, § 12). С внутренней стороны стены Х. были несравненно ниже, чем с наружной. Тем не менее, и с внутренней стороны высота наружных стен Х. была еще очень значительна и, сколько можно судить по высоте упиравшихся в нее галерей, доходила до 35 локтей и более. Вдоль этих стен с внутренней стороны непрерывной линией проходили галереи, состоявшие на восточной, западной и северной сторонах из двух пролетов, или аллей, στοά διπλή (Др., XV, 11, § 3; Иуд. В., V, 5, § 2), из мраморных колонн, 25 локтей высоты, расположенных тремя рядами. Пол в галереях был составлен из разноцветных мраморных плиток (ibid., VI, 3, § 2). Крыша состояла из кедровых балок. Так было выполнено Иродом древнее предписание «о трех рядах камней и одном ряду кедров» вокруг двора храма. Для освещения внутренней части галереи служили большие окна в наружной стене; ими пользовались и как амбразурами крепости при нападении неприятеля (ib., IV, 9, § 12). Украшениями этих галерей были развешенные здесь военные трофеи (Др., XV, 11, 3). — Более сложного устройства была южная, наиболее отдаленная от Х. галерея; она имела 4 ряда колонн и между ними три аллеи. Она называется у Иосифа στοά βασιλική, царской галереею, и весьма вероятно, что это была синагога; восточная называлась притвором Соломона, στοά Σολομωνος, и служила для народных учителей местом учения и проповеди (Иоанн, 10, 23; Деян., 3, 11; 5, 12). Северная и западная галереи были, вероятно, военными портиками, так как они имели непосредственную связь с крепостью Антония, лежавшей на перекрестке этих двух портиков; эти две галереи были менее людны, чем восточная и южная: народ избегал приближаться к башне Антония; по временам здесь ставились военные патрули для наблюдения за народным движением, особенно в дни больших праздников (Др., XX, 5, § 3; 8, § 11). — Со всех четырех сторон внешней ограды галереи пересекались воротами и соединенными с ними пристройками. Ворота поставлены были Иродом на тех же местах, где они стояли при Соломоне, за исключением одной только западной стороны, обращенной к городу, где, соответственно возросшему числу жителей, потребовалось увеличить число ворот в ограде храма. Соломонов Х. имел здесь двое ворот, Флавий же насчитывает их здесь четыре (Др., XV, 11, § 5). Остатки почти всех ворот Иродова Х. сохранились доныне. — За внешней стеной простирался двор, приводивший в удивление язычников своей величиной (Дион Кассий, 37, 17). Сюда сгонялись для продажи жертвенные животные, здесь же устраивались меняльные конторы, особенно перед праздниками (Иоанн, 2, 14; Матф., 21, 12; Иер. Хагига, 78а). Площадь была вымощена камнем (Иуд. В., V, 5, § 2) и имела много фонтанов. — Как внешние галереи Х., так и площадь называются у христианских писателей двором язычников, на основ. Апокал., 11, 2, потому что со времени Соломона сюда имели доступ и язычники; кроме язычников, сюда могли входить и находившиеся в состоянии нечистоты евреи и даже подвергшиеся отлучению. У Флавия внешний двор носит различные названия: внешнее, нижнее, первое святилище (Иуд. В., VI, 5, § 1; V, 5, § 1; IV, 3, § 12 и др.); в Талмуде он называется мирским двором, חיל (Тосефта, Пара, II). — Внутреннее пространство внешнего двора было тщательно выделено и образовало второе отделение Х., называвшееся у Флавия внутренним двором (И. В., VI, 4 § 1), вторым святилищем (ib., V, 5, § 2). В Мишне называется עזרה, т. е. заключенное оградой место среди площади. Окруженное со всех сторон внешним двором, оно занимало, однако, не самый центр этого последнего: ближе всего к внешнему портику оно было с западной стороны, несколько далее от внешней галереи оно было на северной стороне, еще далее — на восточной и наиболее далеко от внешней галереи южной стороны (Мид., II, 1). Таким образом, наиболее свободное пространство внешнего двора было на юге; на эту свободную часть Х. была направлена и большая часть внешних ворот (4 южных и двое западных). Прежде чем подойти к лестницам, приводившим с внешнего двора во внутренний, посетитель Иродова Х. встречал каменный барьер, названный у Флавия δρύφακτος (И. В., V, 5, § 2), а в Мишне soreg (Мид., II, 3). Этот барьер окружал со всех сторон внутренний двор, был в три локтя высотой, и в равных расстояниях на нем были поставлены столбы с надписями на греческ. и латинск. языках, предупреждавшими язычников, что им под страхом смерти воспрещается вход во внутренний двор. Один из этих камней с надписью, ο которых говорит Флавий, был открыт Клермоном Ганно (Revue Archéologique, 1872, № 5, t. XXIII, p. 214—234 и 290—296). Сама стена внутреннего двора проходила в некотором расстоянии от барьера; вокруг всей стены Ирод построил земляной вал в 10 локтей ширины (И. В., V, 5, § 2; Мид., II, 3). Сама стена была устроена по образцу внешней стены первого двора, т. е. это была широкая крепостная стена с башнями для защиты против неприятеля. Из истории взятия Иерусалима римлянами известно, что, когда внешняя стена Х. была пробита, евреи укрылись за стеной внутреннего двора, и эта последняя победоносно выдерживала в течение шести дней непрерывные удары стенобитных машин римлян (ib., VI, 4, § 1). Наружная высота этой стены, по Флавию, была в 40 локтей, в десять раз меньше наружной высоты стены первого двора; рассматриваемая извнутри стена внутреннего двора имела всего 25 локтей; разность между наружной высотой стены и внутренней — 15 локтей — была высотой подъема, приводившего с внешнего двора во внутренний; для выравнивания этого подъема и был насыпан вал, Chel. К стороне внешнего двора вал представлял 14 уступов, выложенных камнем и имевших вид лестниц. Исключение представляла только западная сторона, где вал не имел уступов (ib., V, 1, § 5). Внутренняя стена имела 9 ворот — четверо с севера, столько же с юга и одни с востока. Чтобы войти в ворота, нужно было подняться еще на 5 ступеней; следовательно, во внутреннем дворе площадь была еще выше. Все пространство внутреннего двора, обнесенное описанной стеной и воротами, самой природой разделялось на две части: начиная от восточных ворот, в направлении на запад шла ровная площадь на расстоянии 135 локтей, но на 135-м локте грунт горы подымался уступом в 7 или 7½ локтей высоты. Соответственно этому, внутренний двор был разделен на: а) нижний уступ в восточной половине двора; он представлял правильный квадрат и назывался двором женщин (γυναικωίτις у Флавия, И. В., V, 5, §2); он был крайним пределом, до которого могли проникать женщины; б) верхний уступ; по его краю была проведена стена, отделявшая двор женщин от следующей части двора, где стоял Х. Посередине этой стены были ворота, которые Флавий называет подкоринфскими или верхнекоринфскими и которые находились прямо против ворот восточной стены женского двора. Это второе отделение внутреннего двора также было окружено вдоль стен колоннадой и paзногo рода зданиями для потребностей Х. (здесь, между прочим, была и зала для заседаний синедриона); барьером, идущим с севера на юг, оно было разделено на две части, двор израильтян и священнический (см.). На платформе, возвышавшейся над внутренним двором, стоял сам Х., ύ ναόσ hechal. Так как площадь горы, по мере приближения к святилищу, подымалась все круче и круче, то и само святилище, высоко поднимавшееся над всеми окружавшими его дворами, видно было со всех концов города. На платформу с фронтовой стороны храма приводили 12 ступеней. По своему составу и кладке платформа представляла циклопическую стену, камни которой достигали до 45 локтей длины, 5 локтей вышины и 6 локтей ширины (И. В., V, 5, § 6). Таких камней для всей длины платформы требовалось не более трех. Х., возвышавшийся на этой платформе, вообще говоря, был построен по образцу первого Х. Все отделения Соломонова Х. имеются и здесь: притвор, или вестибюль, אולם, и внутренняя зала, разделенная на две части — святая היכל и Святая Святых. Даже внутренняя длина и ширина святой и Святой Святых остались те же. Остались и трехъярусные боковые пристройки вокруг Х., в том же количестве и порядке их расположения; всех камер в боковых пристройках 38, общий ход к ним был на северо-восточном углу, у Флавия он называется золотой дверью (ib., VI, 4, § 5). Существенно отличался Х. Ирода от Соломонова своей высотой. По описанию Флавия, он имел 100 локтей высоты (И. В., V, 5, § 2); столько же он имел в длину, а в ширину вместе с пристройками 60 локтей. Последние заканчивались галереею, которая вела в верхний этаж Х., освещенный несколькими окнами. Х. имел плоскую кровлю, окруженную балюстрадой в три локтя высоты; чтобы не допускать птиц садиться на кровлю, она была вся уставлена золоченными спицами в локоть высоты. Стена вестибюля в самой середине своей была прорезана огромной амбразурой, имевшей по Иосифу 70 локтей в вышину и 25 в ширину (И. В., V, 5, § 4; согласно Мишне [Mid., III, 7] 50 и 20). Вместо двери здесь была большая завеса, открывавшаяся в часы богослужений. Над этой завесой Ирод, забывший свой договор с народом, по которому он обязывался не касаться внутреннего двора Х., водрузил огромного римского золотого орла. Несколько молодых людей, подстрекаемых законоучителями, взошли на крышу и на веревках спустились на то место, которое занимал орел. Орел был сброшен и в присутствии многочисленной толпы изрублен в куски, за что смелые юноши вместе со своими учителями были, по повелению Ирода, сожжены (ib., I, 33, 2—4; Хр., XVII, 6, 1—4). Завеса притвора была пестро расшита белым, голубым, шарлаховым и пурпуровым цветами. На стене притвора, над дверью, ведущей в залу Х., висела золотая виноградная лоза (см.). Флавий указывает высоту двери, которая вела из вестибюля в hechal, в 55 локтей (Хр., XV, 11, § 3, по Мишне 20×10); он говорит в другом месте (Пр. Апиона, II, 9), что она была сделана из золота и раскрывалась с чрезвычайным трудом, так что для этого требовались совокупные усилия 20 священников; золото для этой двери было подарено Иродом. «Великая дверь» Х. закрывалась еще снаружи богатейшей завесой, висевшей на золотом пруте; она была тех же четырех цветов, что и завеса скинии, с изображениями небесных звезд; Флавий называет выделку этой завесы вавилонской (Др., XIV, 7, § 1; И. В., V, 5, § 4). Об украшении самой залы Х. Флавий ничего не сообщает; красоту ее составляли высокие колонны, разделявшие Х. на три нефа. Святая святых (у Флавия и Филона το άδοτον) отделялась от святой (гехала) завесой, которая, по Флавию, была вся траурная. Это наиболее священное отделение Х. не имело никаких украшений, и в Х. Ирода, как и в Соломоновом Х., оно было пусто (И. В., V, 5, § 5). Ирод наложил на Х. печать греко-римского вкуса. Флавий глухо говорит ο том столкновении, какое имел Ирод по этому вопросу с представителями иудейства. Но что эта борьба была очень значительна, видно из того неожиданного компромисса, которым она окончилась: устройство самого храма было предоставлено традициям и вкусу самих священников (ср. Б. Б., 3б), а переделка дворов, особенно внешнего двора, осталась за Иродом (Хр., XV, 11, § 5). Таким образом, двор Х., предоставленный Ироду и его архитектурным вкусам, должен был потерять свой традиционный характер: вместо прежних трехэтажных помещений вдоль дворовых стен, теперь возведена была тройная колоннада вокруг дворов в греческом вкусе. Но и священники не остались верны традициям и значительно подняли корпус самого храма. Ни Соломонов Х., ни Х. Зеруббабеля не имели высоты в 100 локтей, какая указывается для Х. Ирода Флавием и законоучителями, посещавшими Х. Эта вышина объясняется вавилонским влиянием — евреи, оставшиеся в Вавилоне, находились в непрерывном сношении с Иерусалимом. Барельеф на восточных воротах, изображавший крепость Сузы, должен был, как говорит Талмуд, быть напоминанием народу ο стране, откуда он пришел, שידעו מהיכן נאו (Мен., 98а), и фарисеи, сорвавшие с храма римского орла, находили вполне уместным этот барельеф. Но, несмотря на значительные изменения, внесенные сюда и Иродом, и священниками, он не был новым третьим иерусалимским храмом и продолжал называться, как и Х. Зеруббабеля, вторым иерусалимским Х.
Ср.: Иосиф Флавий, Др., XV, 11; И. Войны, V, 5; Пр. Апиона, I, 22; Nowack, Lehrbuch der hebräischen Archäologie, 1894, II, 71—83; Benzinger, Arch., 1894, стр. 399—404; Schick, Die Stiftshütte, der Tempel, 1896; Sanday, Sacred Sites of the Gospels, 1903, pp. 58–63, 107—117; Jew. Enc. XII, 85—89; А. А. Олесницкий, «Ветхозаветный Храм в Иерусалиме», СПб., 1889.
2.
Храм в талмудической литературе. — Гора Мория, по талмудическому преданию, была месторождением Адама; здесь Адам построил алтарь в честь Бога, здесь Каин и Авель приносили жертвоприношения, а Ной соорудил алтарь после потопа. На этой же «Господней горе» (Быт., 22, 14) Авраам хотел отдать в жертву Богу своего сына Исаака. Давид купил эту гору от Аравны, «чтобы воздвигнуть алтарь Богу» (II Сам., 24, 21), и наконец она была избрана местом для постоянного алтаря и святилища Соломонова Х. (Маймонид, Jad, Bet ha-Bechira, II, 2). Камень, на котором стоял Ковчег Завета, назывался эбен шетийа — камень основания, он был базисом всего мира (Иома, 54б). Х. был построен на западной стороне горы, потому что на западе пребывает Шехина (Б. Б., 25а); предпочтением, оказанным западу, евреи хотели также подчеркнуть свою противоположность язычникам, которые поклоняются солнцу на востоке (Маймонид, Море, III, 45). Гора Мория по жребию, брошенному Иошуей, поступила в удел коленам Иуды и Вениамина. Площадь горы, дворы, камеры дворов предназначены были Иуде, а притвор (улам), гехал и Святая Святых находились на участке Вениамина; здесь, однако, принадлежала Иуде полоса земли, ведшая к гехалу, где стоял алтарь. Впрочем, по мнению другого авторитета, Иерусалим не входил в состав земли, подлежавшей распределению между коленами, и гора Мория составляла нераздельную собственность всего еврейского народа. Царь Давид задумал постройку Х.; он составил план и приготовил строительный материал; но Богу неугодно было, чтобы Давид был строителем Х., потому что Давид провел свою жизнь в войнах и пролил много крови (I Хрон., 28, 3), а так как Х. должен был символизировать мир, то постройку его Бог предоставил царю Соломону, который не вел войн. Народ еще при жизни Давида знал об этом обстоятельстве, и агада рассказывает, как однажды престарелый царь слышал, что народ желал бы ему скорейшей смерти для того, чтобы его сын мог вступить на престол и начать постройку дома Господнего. Нетерпение народа понравилось Давиду, и он составил псалом: «Я возрадовался, когда они сказали мне: пойдем в дом Господа» (Пс., 122, 1). Всемогущий утешал, однако, Давида, уверяя его, «что один день в дворах Господних лучше тысячи» (ib., 84, 10), т. е. что Бог предпочитает один день, который Давид посвящает изучению Закона в доме Божием, тысяче жертвоприношений царя Соломона в Х. (Мак., 10а). В том же смысле высказался Равва: «Изучающий Тору не нуждается ни в жертве всесожжения, ни в жертве повинности, ни в мучной» (Мен., 110а). Это изречение, между прочим, весьма характерно определяет отношение законоучителей к жертвоприношениям. Давид опасался, чтобы его враги не указали на его поступок с Бат-Шебой, как на причину, почему Бог запретил ему построить Х. Он просил разъяснений у Бога и молился так: «Покажи мне знамение к добру, да видят ненавидящие меня и устыдятся, когда ты поможешь мне» (Пс., 86, 17). Бог удовлетворил его просьбу позже: когда Соломон окончил уже постройку Х.; в тот момент, когда нужно было внести ковчег в Святая Святых, захлопнулись двери и их нельзя было никоим образом открыть; Соломон прочитал тогда 24 гимна и воскликнул: «Поднимите, врата, верхи ваши и поднимитесь, двери вечные, и войдет Царь славы» (ib., 24, 7). Но ответа не было. Тогда он обратился с такой молитвой: «Господи, не отврати лица от помазанника Твоего, помяни милости Твои к Давиду, рабу Твоему» (II Хрон., 6, 42), и немедленно двери открылись сами собой. Тут и враги Давида убедились, что Бог простил ему его грех (Шаб., 30а). Заручившись содействием Асмодея (см.), Соломон получил одну чудодейственную вещицу, величиной в зерно; она была скрыта от людей с самого сотворения мира, название ее было Шамир (שמיר); это был червячок или маленький алмаз, который без всякого труда резал и рассекал все виды гранита, мрамора и стекла (Гит., 68а); одним своим прикосновением он раскалывал самые твердые предметы. Р. Ошаия сообщает, что Соломон посадил в храме разные виды ароматических деревьев; они зачахли, когда язычники вошли в Х., но Всемогущий снова поставит их в будущем Х., согласно словам пророка: «Великолепно расцветет страна; слава Ливана дастся ей» (Ис., 35, 2; Иома, 21б). Ливан — это поэтическое название Х., потому что последний был построен из ливанского кедра. Соломонов Х. был выдающимся произведением искусства. Расположенный на высоком холме он, казалось, господствовал над окрестностью и производил чарующее впечатление своим ослепительно-белым мрамором. Иродов Х. превосходил Соломонов своим величием. «Кто не видел храма Ирода, тот не видел красивого здания в жизни», — утверждала пословица того времени. Он был построен весь из голубого и белого мрамора. Ирод хотел даже покрыть края золотом, но ученые отсоветовали ему это делать, находя, что без золота мрамор производит впечатление морских волн (Сук., 51б). О пророчестве «Слава последнего храма будет больше, нежели прежнего» (Хаг., 2, 9) законоучители высказывались различно: одни говорили, что Х. Ирода был красивее своего предшественника, другие же, национальная гордость которых не допускала, чтобы Ирод превосходил своим артистическим вкусом Соломона, говорили, что второй храм был «больше» годами, так как он стоял в течение 420 лет, тогда как Соломонов Х. стоял только 410 (Баба Батра, 3а). Во втором Х. отсутствовали существеннейшие священные реликвии, придававшие Соломонову Х. особую святость в глазах нации: во втором храме не было Ковчега и «каппорет», божественного огня, святого духа, урим ве-тумим (Иома, 21б); в нем не было, далее, сосуда с манною, жезла Ааронова, сосуда со священным елеем, ящика с золотыми драгоценностями, принесенными в дар филистимлянами в качестве искупительной жертвы при возвращении ковчега (I Сам., 6, 8). Предвидевший падение Х. царь Иошия скрыл все эти святыни (Иер. Шек., VI, 1). Конечно, они были скрыты в подземелье под Х., где, по преданию, хранились также все части скинии, сложенные туда Соломоном после освящения храма (Сота, 9а). Один священник заметил однажды неровность пола под своими ногами; он показал ее другому священнику и сказал, что хочет узнать, в чем дело. Лишь только он сказал это, показалась искра из щели пола и убила его на месте. Тогда священники поняли, что здесь скрыт Ковчег (Иер. Шек., VI, 1; Иома, 54а). Х. представлял высшую земную святыню. Мишна (Келим, I, 8) указывает десять ступеней святости. Первую ступень составляла обетованная земля; вторую — Иерусалим, третью — гора Мория, четвертую — хел; пятую — двор женский; шестую — двор израильтян; седьмую — площадь жертвенника (двор священников), начиная от барьера; вход сюда возбранялся не только иноверцу, но и всякому израильтянину, не принадлежавшему к священническому сословию; восьмая ступень — место между жертвенником и притвором, куда не имели доступа священники с физическими недостатками; девятую ступень представлял гехал и, наконец, десятую — Святая Святых. По разрушении Иерусалима Титом храм превратился в груду развалин. Сюда заходили для сетований и молитв. Первое свидетельство ο плаче евреев на развалинах Х. находим у И. Флавия (Иуд. В., VII, 8, § 7). В Талмуде есть свидетельство ο посещении разрушенного храма р. Акибой и его товарищами. Однажды, когда они сидели здесь на развалинах, они увидели лисицу, выбежавшую из самого Х. Все стали плакать, только один р. Акиба улыбнулся. «Чему ты радуешься здесь?» — спрашивают его. «Если в такой степени исполнились печальные пророчества, — ответил он, — что лисицы будут расхаживать в том месте, куда никто не мог проникать, кроме одного первосвященника, то это дает уверенность, что исполнятся и другие, утешительные пророчества» (Мак., 24). Законоучители старались запечатлеть в сердцах евреев память о Х. Одним из воспоминаний (זכר למקדש) о храме является установленный р. Иохананом бен-Заккаи обычай молитвенного употребления лулаба (см.) в течение семи дней Кущей так, как это было в самом Х., хотя, при существовании Х., вне его обряд этот совершался только в первый день (Сук., III, 12). В знак траура еврей не должен красить свой дом целиком в белый цвет, а оставлять невыбеленным пространство около одного локтя над дверью (Б. Б., 60б).
Администрация и служба в храме. — Всеми текущими делами второго Х. заведовала администрация, состоявшая из 15 выборных священников (ממונים). В Мишне названы следующие имена священников, занимавших официальные должности при Х., по-видимому, незадолго до его разрушения: 1) Иоханан бен-Пинхас, хранитель печатей; он принимал плату от жертвоприносителей за вино и елей и выдавал в получении ее расписку или печать, которая затем предъявлялась надзирателю за вином и елеем; 2) Аггия заведовал возлияниями; 3) Матития бен-Самуил распределял по жребию храмовую службу между священниками; 4) Петахия следил за помещениями жертвенных птиц; 5) Бен Ахия, врач при Х., следил за физическим состоянием священников, особенно за болезнями пищеварительных органов; 6) Нехуния заведовал колодцами, доставлявшими воду паломникам на больших дорогах, ведших к Иерусалиму; 7) Гебини (Габиним) громким голосом выкрикивал различные извещения; 8) Бен-Гебер следил за воротами, их своевременным отпиранием и запиранием; 9) Бен-Баби доставлял фитили для храмовых ламп; 10) Бен-Арза руководил музыкантами-левитами; 11) Уграс бен-Леви обучал их пению; 12) священническая семья Гарму занималась приготовлением хлебов предложения; 13) семья Абтинас славилась своим умением готовить кадильный порошок; 14) Элеазар заведовал завесами; 15) Пинхас был ризничим (Шек., V, 1; ср. Маймонид, Jad, Kele ha-Mikdasch, VII, 1; см. Пинехас). Храмовыми сокровищами заведoвали три особых казначея (גזנרים) и семь доверенных лиц (אמרכלין). Во дворах находились 13 ящиков (Шек., VI) для добровольных денежных приношений. Взносы в 1/2 сикля за публичные жертвоприношения взыскивались, начиная с 1-го Адара (ib., I, 1, 3). В особом помещении, так называемом Lischkat Chaschaim («секретная камера»), делали свои взносы лица, желавшие остаться неизвестными; из этих взносов составлялся фонд для благотворительных целей. В камере сосудов лежала посуда, пожертвованная храму; один раз в месяц ее пересматривали казначеи Х. и частью непосредственно отдавали для храмового употребления, частью продавали, и вырученные деньги обращали на ремонт храма (Шек., V, 6). Высшими должноcтными лицами священнической касты были первосвященник, его заместитель (םגן) и два помощника, «католики» (קתוליקין). Ежедневно сторожевую службу в Х. носил отряд, состоявший из трех священников и 21 левита. Священники сторожили в трех местах: в здании Автинаса, в бет га-Ницоц (камера искр) и в бет га-Мокед (камера для очага); левиты имели посты у всех ворот и углов внешней и внутренней ограды, а также у камеры жертвоприношений, камеры завес и, наконец, последний пост позади помещения Святая Святых (каппорет). «Начальник храмовой горы» (איש הר הנית) обходил посты, делал замечания за небрежность, спящих бил палкой и имел даже право поджечь им платье (Мид., I, 1—2). Внутреннюю службу в Х. выполняли священники, делившиеся на 24 смены и менявшиеся еженедельно. Они помещались частью в «камере искр», главным образом, в «камере для очага»; обе камеры находились в северной части внутреннего двора. Камера для согревания была очень вместительна, со сводами, имела двое ворот, одни с внутреннего двора, другие с вала (хел); сама камера передней частью своей выступала из линии внутренней ограды на прилегающий вал; внутренняя часть считалась освященной, и здесь священникам нельзя было ни садиться, ни спать; наружная же часть была неосвященная; здесь старшие священники ложились на ночь спать на лавках вдоль стен, а молодые спали на земле, на коврах, со священнической одеждой у изголовья, прикрываясь собственными покрывалами. Камера была соединена подземным ходом с купальней, в которую священник уходил после случайных осквернений. Совершив омовение, он возвращался наверх и согревался у огня, который здесь всегда горел. Старшие священники держали у себя ключи Х. и клали их на ночь за мраморную плиту под полом; плита подымалась прикрепленным к ней кольцом; священник бодрствовал или спал на этой плите. К нему рано утром, на заре, приходил дежурный священник, заведовавший службой (мемуне), и стучал в двери. Вся очередная смена совершала омовение и жребием решала, кому участвовать в службах этого дня. Вновь избранные священники с факелами в руках проходили двумя группами по восточному и западному портику внутреннего двора, осматривая все на своем пути; обе группы встречались на юге у камеры приготовления хабитин (ежедневной мучной жертвы). Здесь метали жребий, кому готовить хабитин, и выбравшие жребий принимались за работу. Также решали жребием, кому чистить жертвенник. Взявший жребий не приступал к исполнению своей обязанности, прежде чем не освящал рук и ног у умывальника. Он входил один в подземелье, и вскоре товарищи его слышали шум от тяжелого механизма, которым накачивалась вода из цистерны (механизм первосвященника Бен-Каттина наподобие вόрота; Иома, III, 10; Тамид 28б). Умыв руки и ноги он подымался на вершину жертвенника с серебряной лопаткой, מחתה, разгребал уголья, набирал полную лопату золы и, сходя вниз, складывал золу на пол, в определенное место. Тогда к нему присоединялись его товарищи. Очистив жертвенник, они разводили новый огонь на восточной стороне алтаря и клали на него оставшиеся от прошлого дня несгоревшие куски мяса. Выбрав лучшие смоковные дрова, они устраивали второй костер для курения на западной части алтаря. Снова приступали к жеребьевке, чтобы определить, кому зарезать животное для утреннего жертвоприношения, кому кропить его кровью алтарь, кому снимать пепел с семисвечника и с внутреннего курительного жертвенника, кому вносить на кевеш (наклонная плоскость, примыкающая к алтарю) те или другие части животного, муку, хавитин и вино. После этого мемуне приказывал кому-нибудь выйти и смотреть, не настало ли время для заклания. Взобравшись на возвышение, священник смотрел положение солнца и когда замечал, что освещался весь восток до Хеброна, он говорил: «Свет!». Тогда, по приказу мемуне, священник приносил ягненка из камеры ягнят; из камеры сосудов приносили 93 серебряных и золотых сосуда, из золотой чаши поили ягненка и, хотя он был накануне осмотрен, его осматривали еще раз при свете факелов. Священник, которому по жребию досталось утреннее жертвоприношение (tamid schel schacharit), привязывал ягненка к жертвеннику, а те, кому выпадало снимание золы с внутреннего жертвенника и семисвечника, подходили с золотой корзинкой (тени), золотым кувшином (куз) и двумя ключами, которыми они открывали «большие ворота» гехала. С громким скрипом отворялись тяжелые ворота («Шум был слышен в Иерихоне», — говорит предание), и этот шум был сигналом для закалывания ягненка. Священник принимал кровь в сосуд и кропил ею во все стороны жертвенника, а другие снимали шкуру и разрезали на части жертву. Части животного вместе с мучной жертвой после соления складывались на кевеш. А в это время в гехале чистили золотой алтарь, удаляли пепел со светильников и зажигали потухшие огни. Затем вся смена направлялась в каменную палату (לשכת הגזית), где под руководством мемуне читали славословия, десять заповедей и «шема» и благословляли народ, а по субботам прибавлялось еще одно благословение уходящей смене священников. Предстояла последняя жеребьевка для выбора участников в воскурении. В этой жеребьевке принимали участие только те священники, которым не достались никакие функции при прежних жеребьевках, а остальные, исполнившие свои функции, теперь уже были свободны и уходили из Х. Воскурение чаще всего совершал сам первосвященник. Он входил во двор священников в сопровождении трех лиц, один священник поддерживал его за правую руку, другой — за левую, а третий касался рукой драгоценных камней на нагруднике; он входил в гехал один и, совершив поклон, удалялся; после него входили таким же образом другие священники. Если первосвященник желал сам совершать воскурение, ему прислуживали сеган и два священника. После этого священники становились на ступени улама (притвора), впереди были пять, с пятью сосудами в руках — ведром, кружкой, кадильницей, чашей и ковшом. Они поднимали руки до высоты плеч и благословляли народ. Наконец, совершалось возлияние вином: мемуне у угла алтаря с платком в руке, а два священника на столе туков с двумя серебряными трубами в руках; они издавали звуки «текиа», «теруа» и «текиа»; первосвященник наклонялся и совершал возлияние, сеган махал платком, и левиты начинали песнопения. При всякой паузе трубили «текиа», а народ в азаре в этот момент преклонял колена. Такова была церемония утреннего «тамид» в Х. Другая подобная же церемония совершалась при вечернем «тамид». В обыкновенное время приходившие в храм могли следить за всеми моментами жертвоприношения, слушать богослужебное пение и музыку с «женского двора», который был главной частью двора израильтян. Во «двор священников» имели доступ только священники; лишь в редких случаях допускались туда и те израильтяне, которые приносили повинные жертвы и должны были класть руки на животное, и то лишь до линии алтаря (М. Келим, I, 8). В праздничные дни, когда в Х. приходили значительные массы народа, подымалась завеса притвора, чтобы народ мог видеть внутренность святилища. — Ср.: трактаты Тамид и Миддот. [J. E., 81—85].
3.