В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений.
Том 6. Статьи и рецензии (1842—1843).
М., Издательство Академии Наук СССР, 1955
63. Журнальные и литературные заметки1[править]
Девятый выпуск переводимого г. Кетчером Шекспира, заключающий в себе «Ричарда III», заставил нас вспомнить, что есть какой-то старинный русский перевод этой драмы. Просмотрев его, мы увидели, что это по многим отношениям любопытная вещь, которая возбуждает в читателе чувство, похожее на то, с каким взрослый человек, роясь в своих бумагах, находит нечаянно забытые стихи или реторическое упражнение, писанное им во время детства. Переплет, бумага, печать, орфография, язык — всё поражает в этом переводе мыслию, как далеко и в такое короткое время ушла Россия вперед даже и в литературном отношении. Списываем для любопытных простодушно-курьезное заглавие этой редкости: «Жизнь и смерть Ричарда III. Короля Английского, трагедия господина Шакеспера, Жившего в XVI веке, и умершего 1576 года. Переведена с Французского языка в Нижнем Новегороде 1783 года. Печатано с дозволения Управы Благочиния. В Санкт-Петербурге 1787 года».
В том же отношении не менее интересна:
Когда читал я Гомера и усмотрел великие его недостатки, кои оправдают критиков, и красоты его еще величайшие, нежели недостатки его, то сначала поверить не мог, чтоб один и тот же разум сочинил все песни «Илиады». В самом деле, мы не знаем ни у латин, ни у себя ни одного автора, который бы возвысился толь высоко и упал толь низко. Великий Корнелий, разум по малой мере подобной Гомеру, издав «Цинну» и «Полиевкта», сочинил также «Пертариту», «Суренну» и «Агевилая»; но «Суренна» и «Пертарита», материи наипаче худо выбранные, нежели худо составленные. Слабы сии трагедии очень; но не наполнены нелепостями, противоречиями и ошибками грубыми. Наконец, нашел я у англичан, чего искал, и задача о славе Гомеровой для меня разрешилась. Шакеспер, первый их трагический стихотворец, почти не имеет в Англии другого звания, кроме Божественного. Я никогда не видел в Лондоне театра так полного, при представлении «Андромахи» Расиновой, весьма хорошо переведенной Филипием, или «Катона» Аддисонова, как во время представления старых пиес Шакесперовых: но сии писсы суть уроды в рассуждении трагедий. Некоторые из них есть такие, которые многие годы продолжаются, в первом действии героя крестят, а в пятом умирает он от старости, представляются в них колдуны, мужики, пьяницы, дураки, могиляки, копающие могилу и поющие пьяные песни, играя мертвыми головами. Наконец вообразите себе всё, что может быть наиболее уродливого и нелепого. Вы всё то найдете в Шакеспере. Когда я начал учиться английскому языку, не мог понимать, каким образом нация толико просвещенная может удивляться писателю столь сумасбродному. Но коль скоро получил вящее в языке сведение, приметил, что англичане правы и что дело сие невозможное, дабы целая нация обманывалась в рассуждении чувств и находила удовольствие там, где его нет. Они видят так, как и я, грубые ошибки любимого их автора, но они лучше моего чувствуют красоты его, тем более странные, что то суть блистания, светившие в ночь еще глубочайшую. Сто пятьдесят лет уже тому, как он наслаждается своею славою. Авторы, после его бывшие, послужили паче к умножению, нежели к умалению оной. Великий смысл автора Катонова, и таланты его, которые соделали его статским секретарем, не могли, однако ж, дать ему место подле Шакеспера. Такова есть привилегия разума изобретательного. Он прокладывает себе дорогу, по которой никто до него не ходил прежде, он бежит без проводника, без науки, без правил, он заблуждает в своем пути, но далеко однако ж оставляет за собою всё то, что есть порядок и точность: таков почти был и Гомер: он сотворил свою науку и оставил не довершенную; творение его есть еще Хаос или Смешение, но свет уже сияет из оного со всех сторон.
А вот и образчик самого перевода — начало монолога герцога Глостера:
Наконец солнце преславное[1] Иорка ужасного прогнало зиму наших внутренних браней, и приятная весна, наставшая после дней толь бурных, повергла во глубину окиана затмевавшие светлейший дом наш! Венцы победоносные означают теперь пределы нашего владычества, и громады разнообразные сокрушенных воинских орудий представляют достопамятства вечной нашей славы. Вместо страхов жестоких, повсюду безопасность, и воинских наших походов звук устрашающий переменился в пение радостное. Уже расправила чело свое гордая Беллона, нет в ней ничего ужасного, как токмо для каких побежденных неприятелей, коих еще устрашает она с высоты гор наших, и прогнало теперь несогласие праздное в комнаты женские, где оно возбуждает к желанию воинов наших вступить в любовные битвы!.. и проч.
Да! свежо предание, а верится с трудом!2 Едва прошло 58 лет от этого перевода «Ричарда III» и уже у нас Шекспир давно переводится с подлинника и стихами и прозою! А уже как давно мнения Вольтера о Гомере и Шекспире кажутся на Руси жалко-простодушными!..
В 54 No «Московских ведомостей» нынешнего года помещена статья «Китайские нравы», переведенная из французского журнала «Cabinet de lecture».[2] Мы взглянули на эту статью, и каково было наше удивление, когда, с первых строк ее, узнали в ней одну из статей нашего почтенного Де Мина, помещающихся в нашем журнале еще с прошлого года! Не удивляемся, что полные интереса и достоверности статьи Де Мина переводятся из «Отечественных записок» в иностранные журналы; но — признаемся — мы были несколько удивлены рассеянностию «Московских ведомостей», которые не поленились переводить с французского на русский и выдавать за новое то, что переведено с русского французами и было напечатано по-русски в таком журнале, о содержании каждой книжки которого сами же «Московские ведомости» извещают своих многочисленных подписчиков. А справиться было бы недолго: означенная статья напечатана в 3-й книжке «Отечественных записок» нынешнего года.
Поздравляем Россию с новым поэтическим гением. У нас были и Гомеры, и Шекспиры, и Байроны, и Вальтер Скотты, и Гёте, и Шиллеры: недоставало только Беранже. Теперь и этот недостаток восполнен. Где ж нашелся этот русский Беранже? Мы давно его знали, только не знали, что он Беранже. Мы всё думали, что он просто — русский куплетист и русский водевилист, лицо, само собою разумеется, весьма скромное, едва заметное в нашей литературе. Но мы ошибались: честь и слава «Северной пчеле»! Сквозь свои критические стекла она открыла нового, неведомого миру русского гения. Этот гений, этот русский Беранже — кто бы вы думали? — г. Ленский!.. Не изумляйтесь. Вот известие, слово от слова заимствуемое нами из 143 No «Северной пчелы»:
В Петербург приехал на днях отличный наш водевилист и артист московского театра Д. Т. Ленский. "Кроме Пушкина, никто не превосходит г. Ленского в легкой поэзии. По несчастию, он мало пишет, а еще менее печатает. Переводы г. Ленского песен и лирических стихотворений удивительно хороши и нисколько не уступают подлиннику. Дружеские послания, застольные песни и куплеты, кстати и к случаю (à propos), г. Ленского имеют высокое достоинство. Г-н Ленский — наш Беранже, наш Дезожье! Как было бы хорошо, если б кто-нибудь вздумал издать его легкие стихотворения и переводы в особой книжечке и украсил их политипажами! Нет никакого сомнения, что это издание имело бы чудесный успех! Г-н Ленский так же любезен в обществе, как и прототип его, Беранже.
Вообще, в «Северной пчеле» так много накопилось интересного, что непременно надо, в пособие будущему историку комеражной истории русской литературы (которая, говорят, уже написана известным сочинителем, почерки писателей уже налитографированы, и всё готово к печати), составить из них нечто целое и отдельное. Особенно интересна новая выходка «Северной пчелы» на «Мертвые души», а вместе с ними и на «Отечественные записки». Там спрашивают между прочим: что значит выражение Гоголя: «омут ежедневно вращающихся образов?» На это мы дадим самый удовлетворительный ответ в следующей книжке «Отечественных записок»;3 но для этого нам нужно позапастись фактами из «Северной пчелы».
Вот самая свежая литературная новость: в последней половине июля месяца сего 1842 года вышли, в одной книжке, 11-й и 12-й NoNo «Русского вестника» за ноябрь и декабрь прошлого 1841 года.
1. «Отеч. записки» 1842, т. XXIII, № 8 (ценз. разр. около 30/VII), отд. VIII, стр. 98—100. Без подписи.
Из «Журнальных и литературных заметок» этого номера журнала до сих пор в собрания сочинений Белинского включалась только часть, посвященная «новому Беранже» — Ленскому. Принадлежность остальной части заметок Белинскому впервые установлена Л. Р. Лан-ским (см. «Литер. наследство», т. 56, стр. 38—42).
2. Слова из монолога Чацкого (Грибоедов, «Горе от ума», д. II, явл. 2).
3. См. н. т., стр. 379—380.