Забытый Париж[править]
Под этим названием Вирметр изобразил в своей книге жизнь Парижа времен Людовика-Филиппа и начало Второй империи. Мы заимствуем из нее следующий рассказ.
Двадцать лет тому назад Париж был золотым веком фокусников и фланеров. Между фокусниками, особенно привлекавшими праздную толпу, был один, имевший на нее какое-то странное, чарующее влияние.
Ему было лет тридцать; он был сильный брюнет, с гладко причесанными волосами, гордо закрученными усами, бледный, с глазами, горевшими мрачным огнем. Всегда прилично одетый, он с первого раза производил впечатление несчастного, попавшего из высшей сферы в среду своих товарищей, и все еще сохранявшего привычку и манеры светского человека.
Всегда одинокий, он ни с кем не говорил, не посещал кабачка, но являлся на площадь с складным столиком под мышкой и бархатным черным мешком в руках.
Расставив столик, он покрывал его скатертью с золотой бахромой, вынимал из мешка великолепную куклу, с трехлетнего ребенка величиною, одетую в шелк и кружева. Положив ее на стол, головою на вышитую подушку, он молча отходил, и начинал прохаживаться по площади. Понемногу любопытные собирались у стола, и когда он находил, что их достаточно, он вежливо раздвигал зрителей, подходил к столу, раскланивался, заворачивал рукава своего редингота и начинал сеанс чревовещателя.
Сбор всегда был большой, хотя он ничего не просил, но деньги сыпались со всех сторон. Он подбирал их, снова кланялся, складывал свой багаж и исчезал.
Этот загадочный человек был предметом общего любопытства, и о нем рассказывались самые невероятные вещи. Для одних он был полицейским агентом, для других — разорившимся вельможей; еще другие говорили, что он сын одного герцога, известного в Париже своими бриллиантами и страстью к похождениям.
Я часто присутствовал при его представлениях, и меня поражала его симпатичная физиономия. Но вдруг он исчез с своего обычного места, и я уже забыл было о нем, как однажды увидал его сидящим на террасе одного кафе.
Усевшись за стол рядом с ним, я придумывал, как бы начать с ним разговор; он же был также молчалив, как обыкновенно.
— Извините, — сказал я наконец, — но мне кажется, я уже имел удовольствие встречаться с вами…
— Может быть, — сухо отвечал он.
— На Бастильской площади, — прибавил я.
— Вы правы, — отвечал он совершенно спокойно, — я был тогда «Человеком с куклой».
— Я не желал пробуждать в вас тягостных воспоминаний; прошу меня извинить.
— Ничего нет неприятного. Никакой труд не постыден, если он честен. К тому же, мне скорее лестно, что вы меня помните. Значит, моя наружность и маневры отличают меня от окружавших бродяг и шалопаев.
— Разумеется.
— И теперь вам хочется узнать мою историю, признайтесь?
— Признаюсь.
— Она самая обыкновенная. Я американец, прожил громадное состояние, приехал в Париж работать в ожидании смерти очень богатого дяди, которого я был единственный наследник; он умер недавно; получив наследство, я оставил свое прежнее занятие и занял принадлежащее мне место в свете, вот и все.
— Но каким способом научились вы искусству чревовещателя?
— Я обладаю им по природе и вздумал воспользоваться этим даром, очутившись без средств. Я могу рассказать вам о моем первом опыте, это довольно интересно. Из Нью-Йорка я прямо отправился в Лондон, и на станции Чарин-Кросс, на большой каменной лестнице подъезда, начал грубо кричать на бывшего у меня в руках маленького ребенка не разодетого как кукла Бастильской площади, а завернутого в грязные лохмотья. Около меня немедленно собралась толпа.
— Иди, иди, — кричал я, — не стану тащить тебя, лентяй!
— О папа, — умоляющим голосом отвечал ребенок, — понеси меня, ты знаешь ведь, я не могу идти по лестнице с порезанными ногами…
— Вздор, — перебил я, --иди, или я тебя ударю. — Бедный ребенок рыдал, а я безжалостно ударил его по щеке.
Толпа пришла в полное негодование.
— Это ваш ребенок? — спросил меня кто-то.
— Не ваше дело, — отвечал я, — не суйтесь, куда не спрашивают.
— Я позову полицию
— О, нет, нет, — вскричал в ужасе ребенок, — он убьет меня, как убил мою мать и сестру.
Я опустил руку в карман.
— Берегитесь, — раздирающим голосом закричал ребенок. — у него нож, он вас всех зарежет.
— Конечно, — сказал я, вынимая кинжал. Народ отхлынул, кроме двух отважных людей, схвативших меня за руки; но я все таки успел погрузить кинжал в бок ребенка.
— Помогите, убийца! — кричал тот в невыразимой муке.
Разъяренная толпа набросилась было на меня, но я спокойно приподнял мою жертву одной рукой, а другою протянул шляпу.
— Ребенок деревянный, — сказал я. — Это мое первое представление в Лондоне. Все засмеялись, я собрал кучу денег, и моя слава упрочилась сразу. Я сохранил свою куклу; быть может, вы увидите еще меня когда-нибудь, — меланхолически закончил он.
— Не желаю вам этого, — отвечал я.
Но урок прошлого пропал даром; скоро он спустил все свое наследство, оставил Париж и уехал в Индию, где женился на какой-то актрисе, парижанке.
Однажды, по возвращении из театра, жена его внезапно умерла; у него осталась маленькая дочка. Бульварная жизнь привлекала его, и он снова вернулся в Париж.
На дороге он размыслил, что денег у него было мало, и он был не один. Во время своих странствий, он основательно изучил все индийские фокусы и мнимо-таинственные познания факиров; он решился давать представления в Европе и научил свою маленькую дочку помогать ему.
Остановившись в Марселе, он дал там вечер, доставивший ему блестящий успех; на другой день представление должно было повториться. Между прочими номерами находилась и «индийская корзинка».
Перед спектаклем он еще раз прочитал дочери наставление.
— Не забудь, моя дорогая, — говорил он, — что я должен убить тебя, когда ты будешь в корзинке; поэтому, перед тем как открыть трап, кричи побольше, плачь и умоляй!
При огромном стечении народа, представление шло как нельзя лучше. Принесли и знаменитую корзинку, девочка вошла в нее, фокусник проткнул крышку своим длинным копьем. Раздался ужасный крик, оркестр заиграл тремоло, публика замерла. Фокусник подошел к корзинке и открыл крышку, и вдруг зашатался и упал с криком:
— Мое дитя! Мое дитя!
На дне корзинки лежала девочка, неподвижная, обливаясь кровью: дурно приспособленный трап не открылся вовремя, и копье прошло сквозь грудь ребенка.
Многие прибежали на сцену, подняли фокусника; открыв глаза, он начал напевать веселую песенку: несчастный помешался.
Источник текста: журнал «Вестник моды», 1914, № 43. С. 370—371.