Подоспев на голос роптавшего впотьмах незнакомца. Бенни и Ничипоренко разглядели мужика, который стоял, упершись обеими ладонями в срезанную стену довольно высокого земляного откоса, и, изогнув на бок голову, косился на что-то через правое плечо. Он был пьян до такой степени, что едва стоял на ногах, и, вероятно, ничего не видел.
— Кто тебя ограбил?— спросил его Ничипоренко.
Мужик, шатаясь на подгибающихся коленях, продолжал сопеть и ругаться. Он, очевидно, не видал подошедших к нему предпринимателей и не слышал ничипоренковского вопроса.
Ничипоренко взял его за плечи, встряхнул и опять спросил, кто его обидел.
— А?— отозвался мужик.
— Кто тебя обидел, я говорю?
Мужик подумал с минуту, посопел и, опять заворачиваясь вправо через плечо, заговорил:
— Мош-ш-шен-н-ник, анафема, шейгиц!..
— Кого ты ругаешь?— спросил Ничипоренко.— За что?
— А зачем он рупь серебром узял!— отвечал мужик и снова закричал вправо: — Шейгиц! анафема... мошенник!
— Откуда он у вас взял их?— спросил Бенни, думая таким вопросом навести мысли пьяного человека на ближайшие его соображения.
Он не ошибся. Мужик тотчас переменил тон и с доверчивостию заговорил:
— Да как же, скажи: зачем он у меня с чертогона последний рупь серебра сдернул... а? Нешь ты затем здесь поставлен... а? Нешь ты за то будушник назван... а? Шейгиц ты, мошенник!— заговорил снова, валясь вправо головою, мужик.
— Что такое «чертогон»?— спросил у своего спутника шепотом Бенни.
Ничипоренко пожал плечами и отвечал:
— Черт его знает, что он мелет!
— Этого нельзя,— говорил мужик.— Ты в будку для проспанья меня вел и рупь серебра смотал... Неш на это тебе закон есть... а?
— Его просто нужно отправить домой,— проговорил Бенни и затем, снова обратясь к мужику, спросил: — Где вы живете?
— Что?
Бенни повторил свой вопрос. Мужик подумал и отвечал:
— Пошел прочь!
— Я хочу вас домой довести.
— Пошел прочь,— опять так же незлобливо отвечал мужик.
— Бросьте его,— сказал Ничипоренко.
Бенни этого не послушался.
— Я вам дам рубль серебром, и вы идите домой,— сказал он тихо, оттягивая мужика от глинистого обреза, в который тот упирался.
— Рупь серебром...
Мужик подставил пригоршни, сжимая их так сильно, как будто ему хотели насыпать их маком.
Бенни одною рукою поддерживал пьяного, другою достал из своего кармана рублевый билет и подал его мужику.
Тот взял и начал совать его в штаны; но пьяная рука ему не повиновалась, и каждый раз, как он посылал ее в карман, она прямо проскальзывала мимо кармана.
— Я положу вам в карман,— сказал Бенни, протягивая руку к билету, но тот вдруг неожиданно вскрикнул: «Пошел прочь!», быстро отдернул у Бенни свою руку и, не удержавшись на ногах, тяжело шлепнулся во весь рост о землю и лежал как сырой конопляный сноп.
Бенни решительно не знал, что ему предпринять с этим дорогим человеком: оставить его здесь, где он лежит,— его могут раздавить; оттащить его назад и снова приставить к стене,— с него снимут ночью и сапоги и последнюю одежду. К тому же мужик теперь охал и жалостно стонал.
Бенни нагнулся к его лицу и сквозь сумрак ночи, к которому в это время уже достаточно пригляделись его глаза, увидел на лице мужика печать серьезности, которою выражается только-что ощущенное страдание.
— Вы расшиблись?— спросил Бенни.
— В печенях… — отвечал мужик.
— Больно?
— Больно,— отойди, больно.
— Ты расшибся?— спросил Ничипоренко.
— Поди прочь,— расшибся.
Ничипоренко объявил, что теперь нечего размышлять; что больше здесь стоять невозможно; что, черт его знает, он, этот мужик, может издохнуть, а не издохнет, так кто-нибудь как на грех подойдет и скажет, что они его убили и ограбили.
Бенни был другого мнения; он находил, что это и прекрасно, если их возьмут в полицию, потому что им, при правоте их, нетрудно будет оправдаться; но зато там и этот мужик тоже найдет себе защиту.
— Ну да, защиту! Как же, ведь это небось вам Англия здесь, чтобы находить в. полиции защиту!— заговорил, вспыхнув и суетясь, Ничипоренко.— Так вот сейчас палочку из-под сюртука вынет — фить — и оправдал... Вы это забудьте про вашу палочку, она в Лондоне осталась, а вы тут в России. У нас с полициею не судятся; а полу от кафтана режут, если она схватит, да уходят.
— Я ни от какой полиции не побегу. У меня краденых вещей нет.
— Зато у нас с вами полтора пуда «Колокола» в номере заперто.
— Полтора фунта разве,— заметил Бенни.
— Довольно полтора золотника, чтобы отсюда прямо да в крепость.
Младший же брат, над разбитыми печенями которого происходил теперь спор, в это время, отложив всякое житейское попечение, захрапел.
Положение предпринимателей становилось все труднее и труднее, каждый из них горячился, и, возражая друг другу, они дошли до того, что Ничипоренко сказал Бенни, что он рассуждает «как либерал, филантроп и трус», а Бенни отвечал Ничипоренке, что он не хочет ставить его суждений выше болтовни революционных шарлатанов и дураков.