Коровин К. А. «То было давно… там… в России…»: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936—1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
М.: Русский путь, 2010.
Зазуля[править]
Был у меня приятель, милейший человек, но настолько женской любовью испуганный, что лицо имел с выражением недоумения и испуга. У него как-то поднимались брови на лбу так высоко, что подходили к самому пробору вьющихся волос. И все это от любовных происшествий…
Каждый человек, как и этот приятель мой, в женщине, которая понравится, видит свой идеал. И вот, к пятидесяти своим годам, приятель мой приехал однажды ко мне в деревню, таинственно настроенный, какой-то особенно возвышенный, и постепенно мне и другим приятелям, гостившим у меня, поведал, что влюблен. В Зазулю.
Конечно, приятели мои, охотники, народ легкомысленный, когда услыхали слово «Зазуля», удивились и рассмеялись. Что за Зазуля? Такого и имени нет.
Кто говорил — это иностранка, кто говорил — гречанка, но приятель мой сказал, что она русская, но зовут ее Зазуля.
— Такого русского имени нет, — сказал ему Вася Кузнецов.
— Нет, есть, — утверждал влюбленный приятель.
— Нет, нет, — говорили все. — Посмотри Святцы.
Взяли Святцы, оказалось — такого имени нет.
— Нарицательное имя! — кричал влюбленный.
— Ерунда! — говорили приятели.
— Нет, не ерунда, вы ничего не понимаете… — не соглашался влюбленный. — Она — Зазуля. И если хотите знать, она не просто Зазуля, а фон Зазуля…
— Что за черт? — смеялись приятели. — Что ты путаешь…
— А вот увидите, она сегодня приедет в шесть часов. Вот тогда посмотрите.
— Постой все же, — сказал ему Павел Сучков. — Странно и пошло. У нее же есть отец. Как же ее по отчеству зовут?
— Ее зовут Зазуля, а больше я ничего не знаю. Но она мой идеал и влюблена в меня. И это все.
Был жаркий день лета. В синеве неба ни облачка. В окне блестели березы. Ворона сидела на сарае, открыв от жары рот. На террасе, на столе, стояла клубника, покрытая сеткой от мух. Ласточки летали высоко в небе. В саду звенела малиновка.
Охотники сидели дома, расстегнув рубахи. Перед тем ходили купаться на речку, но, сколько ни купались, еще хуже берет жара. Постоянно пили кто квас, кто разводил черничное варенье в воде. Безмятежное житье в деревне летом. На охоту в такую жару ходить нельзя.
Собаки лежали, растянувшись в тени, или лениво бродили, высунув языки.
В воротах сада показался тарантас. В нем сидела женщина в соломенной шляпе, покрытой белой вуалью. У крыльца она быстро выпрыгнула из тарантаса на землю. Высокая красивая женщина с бирюзовыми глазами, блондинка. Изящная и стройная.
Она любезно поздоровалась со всеми нами. Лицо ее было как будто из фарфора. Во всей ней была какая-то особенная кротость.
Влюбленный приятель восторженно глядел на нее, подняв брови кверху, до самого пробора.
Она прошла на террасу и села у стола, сказав приятелю, нельзя ли чего-нибудь выпить. Тот быстро принес ей стакан воды.
— Принеси коньяку, — сказал Сучков.
— Благодарю, — сказала дама. — Хорошо, коньяку.
Коньяк налили в стакан с водой, положили сахару. Павел Сучков, отведя меня в сторону, сказал на ухо:
— Она мила. Но нельзя же называть ее Зазулей.
— А баба ничего, — сказал мне тихо и Вася Кузнецов. — И откуда это только Колька достал. Зазуля.
И Кузнецов рассмеялся.
Тихая Зазуля, с бирюзовыми глазами, мигая ресницами, кротко ела клубнику. Каждую ягоду обмакивала в сахар, брала в рот и, кушая, смотрела бирюзовыми глазами, мигая, в небеса.
Влюбленный приятель старался ей услужить, говоря в повышенном тоне самые простые вещи.
— Прекрасная погода, феноменально какое лето. Вот этот лес большой, тянется на две тысячи верст.
— Ну и врешь, — сказал ему Кузнецов.
— То есть как это, врешь?
— Всего на двести.
— Ну и на двести достаточно, — согласился влюбленный.
Зазуля слушала, кушала ягоды и молчала. Так и не разговорилась ни с кем из моих приятелей Зазуля.
Поздно вечером, когда я пошел с Васей Кузнецовым на речку поставить на ночь донные удочки с живцами, Вася Кузнецов, человек огромного роста, но к ночи какой-то трусоватый, закидывая удочки, сказал:
— А знаете, Зазуля — это штучка… Тут надо посматривать…
— Ничего не штучка, просто баба. Колька — человек занятный, говорливый, бабам нравится своей искренностью.
— Ну нет-с, — не соглашался Вася. — Знаете, это не так. Это подозрительная штучка. Какой черт ей нужен Колька. И потом — Зазуля. Что это такое-с? В Святцах нет-с… Имени не говорит, скрывает.
— Черт с ней, — говорю я. — Может быть, не хочет сказать.
— Не хочет-с. Тут-то все и спрятано… Зазуля… Это еще неизвестно, что такое. Знаете-с, это псевдоним, инкогнито. Если она в него влюблена, почему имени не говорит… Помните черного рыцаря в «Лоэнгрине»? Эльзе говорили: спроси у него имя. Так Эльза сдуру и спросила, а тот позвал лебедей, сел на них да и прощай. Тоже, знаете ли, была штучка… Нет, я сам спрошу ее имя. Она у меня не увернется. Жили мы здесь спокойно, а теперь, знаете, опасно: Зазуля…
Василий Сергеевич, вернувшись, когда уже взошла луна, долго ходил с приятелем Колей по саду, что-то ему говорил, а тот с ним горячо спорил.
Охотник Караулов тоже взял меня под руку:
— А не кажется вам что-то странное в этой Зазуле. Самое название — Зазуля… Тут что-то есть…
И Павел Сучков — он сидел на террасе, пил коньяк, осовел, — тоже тихо сказал мне:
— Да… странно-с, непонятно-с… Зазуля… В первый раз в жизни. В чем дело?.. Зазуля… Стоит подумать.
Была прекрасная летняя ночь. На столе на террасе накрывали ужин. Сквозь ветви заросшего сада мерцал огонек в большой старой беседке. Там, в беседке, сидела с Колей Зазуля.
Когда подали ужин, я сказал моему слуге Леньке:
— Поди в беседку, позови Колю и Зазулю ужинать.
Ленька скоро вернулся и медленно процедил:
— Они не идут. Я стучал в дверь — ничего не слышат. Посмотрел в окно. Они сидят на кушетке и целуются. Я и в окно стучал — ничего не слышат.
— Что за черт, — сказал Вася,
— Да… — засмеялся Павел Александрович. — Это, господа, любовь.
Громовым голосом Василий Сергеевич крикнул с террасы:
— Колька, Зазуля — ужинать!
Освещенная луной, у беседки показалась Зазуля и нежно крикнула:
— Мы не хотим кушать.
А утром к чаю на террасу не пришли ни Коля, ни Зазуля.
Я подошел к беседке, дверь была открыта.
На крыльце стоял возчик Батранов, и, когда я уходил от беседки, Батранов сказал:
— Николай-то Василич с барыней в три часа ночи уехали. Велели вам заплатить, потому денег у них только на билеты, на машину, остались. Они всю дорогу о деньгах говорили — что денег нет.
— Вот это настоящая любовь, — сказал я приятелям.
— Любовь? Нет, врете-с… Непонятная штучка, а не любовь, — прищурив один глаз, сказал Вася. — Ночью увозит Николая. Как хотите, тут что-то есть подозрительное. Если хотите знать-с, то я на нее, знаете, смотрел-с, она глазки отводит в небо, в глаза не смотрит-с. Совесть нечиста. В Святцах имени такого нет-с… Это тоже что-нибудь!
— А все-таки женщина-класс, — сказал бывший военный, Павел.
— У Николая, — говорю я, — денег ни копейки, а повез… Вот это и есть настоящая любовь.
— Да, странно, — сказал охотник Караулов. — И что она в нем нашла? Обезьяна он и дурак. И пятьдесят лет.
— И я говорю — что она в Кольке нашла: шкелет и шкелет, — соглашался Вася.
Тетенька Афросинья, подавая к чаю оладьи, посмотрела на нас, покачала головой и сказала:
— Ну и барыня приезжая. Вот хороша. Чисто ангел шелковый. И-их, и ласкова, видать, что барыня. А он… удивленье. Прямо верно, что шкелет. И-их, любовь зла — полюбишь не то что козла, а и Зазулю.
Так мы и не узнали, какое же имя, не птичье, а человеческое, было у этой нежной Зазули с бирюзовыми глазами.
ПРИМЕЧАНИЯ[править]
Зазуля — Впервые: Возрождение. 1937. 4 июня. Печатается по газетному тексту.