Михаил Волков.[править]
ЗАКОВЫКА.[править]
Гунявит как нищий-слепец — великопостный звон — на карачках ползет по золотушно-весенним полям, корявыми пальцами цепляется за деревья и где-то в сумерках тихо-тихо замирает.
Церковь зазывно подмаргивает в окошко одним глазом: к нам, мол, пожалуйте: покупаем, продаем и в обмен берем.
И несет люд — бремя грехов в мену на слово, — льстивое, — поповское… и станет на душе и в мошне так легко-легко.
Батюшка похаживает — бороду поглаживает, покхмыкивает: Бога гневить нельзя — эк пятаки позвякивают.
Опростал дядя Клим душу от грехов, поди, короба с два свалил, а все на душе камень лежит.
Идет-идет, да вдруг словно лошадь зарочистая — станет, мнется на месте, в затылке поскребет и рукой отмахнется:
… Гм… эка оказия…
Запала в голову какая-то загвоздка — зудит мухой назойливой — а не поймаешь…
Жил-жил эва сколько годов отмахал: вскачь не догонишь — все как по писанному шло: изо дня в день корпел за работой и никакая думка голову не тяготила.
А тут как-будто вдруг от слепоты прозрел: выйдет хоть бы на косьбу, кинет округ глазом: ширь зеленей стелется, там где-то далеко-далеко земля с небом обнялась, солнышко таково ласково в лысину целует, из травы цветочки улыбаются и такое найдет умиленье, просто душа плывет — облачком кисейным расплывается…
Пичужка какая чирикнет — ну, что-ж, думается, особенного — слава те Господи — за свою жизнь птичьего голосу ни весть что переслушал, а тут словно спичкой по душе чиркнет — так и загорится.
Кумекал-раскумековал дядя Клим, что за притча такая с ним сталась — да так и не раскумекал.
Дедушке Левонтию — знахарю порог обивал — поглядел дедушка в ковшик с водицей — с «самим» пошептался — притка, говорит, с ветру напущена, а снять нельзя, на крест заговорено.
Он к Егоровне — божьей богомолочке, — та с угодниками свой человек — коли не помогла сила темная, не вызволит ли сила небесная.
Пораскрыла Егоровна наугад книгу евангельскую — чтет стих: не подошло, качнулась к твореньям Златоуста, Лествичника: не-то, и только царь-Давыд псалтырью истинну изрек: «Дни человека, как трава, как цвет полевой, так он цветет. Пройдет над ним ветер и нет его»…
И говорит Егоровна таковы слова: душа тоскует перед ростанью…
И пустился дядя Клим в жизнь душеспасительную: в заутреню — заутреничает, в обедню — обедничает, нищий в окошко стукнет — кус норовит с гаком отвалить, коль глаза залукавят — немного ли… нечистому прямо в бельмы через леворуку харкнет.
Наденет рубаху — белее снега — каемистую, с ластицами подмышками — красными, портки пестрядивые, что ручьи после дождя, полосой пестреют — сядет на завалинку, нейдет ли из-за околица Косариха — с косой: созрела былинка — на коси…
Сосед однолеток подсядет:
— Не преставился?..
— Скоро… Чую, как душа на небо рвется…
— Чай с жистью расстаться нехотно?..
— Пожито — погрешено… пора и на покаянье…
Сидят и о жизни праведной балякают…
Бабы по улице цветнеют, поравнялись:
— Дядя Клим — все еще на земле — болтаешься, а мы думали — уж небо топочешь…
Ведь у бабы не язык — жало змеиное…
Першит у него в горле слово — забористое, шибанул бы, сукиных дочерей, сплеча… да никто — как ангел в правое ухо упередил:
— Ой, спасенье не в спас пойдет!..
Молитвословит — лукавый: кукиш с маслом получил.
Сыновья иной раз с укором:
— Неча, лысину-то зорить, чай и помочь в работе не грех…
Экий народец и кончине праведной — завистно.
Ждет, пождет дядя Клим, а смерть к нему нейдет.
Пора страдная в разгаре — домочадцы все на работе.
Пригрелся на завалинке дядя Клим — поднял бороду кверху, глядит — под князьком в гнездышке детенышки ласточки копошатся, красненькие ротики раскрывают, пищат. Вот мать прилетела — мошку сунула, чирикнула: сидите, детки, смирно, и улетела.
Как туман над полями ползет ему в голову думка:
— Вся-то с кукиш, а тоже своя забота есть, с коих пор поднялась на работу… Пяток ртов прокормить — не шутка… что ей — только на эфтом свете и жизнью пользуйся — подохла и нет ничего… а мы живем — маемся — маемся, да и на том-то свете черти драть будут… Ой, и опять помыслом согрешил!.. прости Господи, мое согрешенье… тьфу… тьфу… сгинь лукавый!
… Ишь ты подвернулся врасплох захватил, вот тут и сподобься жизни праведной…
Глядь, Тараска Авдотьин, парнишка — грамотей с книжкой бредет: книжонка с виду так себе не казистая — закурки на две хватит, не больше…
— Дешка, чтой-то такое на книжке написано: "Проле… про-ле-та-ри-я… всех стран… сое-ди-няй-те-ся?..
— Шут-те знает что!.. Теперь народ мудреный пошел… ни Бога, ни царя знать тебе не хочет… сами мол управимся.
… Д-да… а слово-то занятное… Как бишь его… «Прота-ле»… сразу видно, что слово-то господское — не распоясавшись, нашим дубовым языком и не выговоришь…
— «Проле»…
— Ты, малец, катись-ка к Андрону — он книжник, библию который год осиливает, кабы, говорит, до смерти успеть… большо-ое спасенье будет…
Тараска взглянул, по заднице для прыти шлепнул и вихрем понесся к деду Андрону.
— Вот она грамота-та силища какая… мальчонка — соску еще не забыл, а уж может знать, что на край свете деется… а я прожил всю свою жисть словно в теми какой… Э-эх-хе!..
Шествует с Тараской дед Андрон — старик кряжистый с очками на носу… подсел на завалинку, поправил очки, взял книжку: сначала отдалил, потом к глазам поднес…
— … "Проле-та-рие всех стран соединяйтесь… Мм… что означает — доподлинно сказать тебе не смогу… а-а, это, пожалуй, как бы вроде, как на священных книгах пишут: «благословиши, Господи, венец лета твоя»… Отродясь впервой такое слово слышу… Дако-се в книжонке померекаем, не будет ли там разгадки…
И принялся за чтение Андрон — все равно, что лошадь по дороге ухабистой — коли трухнуть нельзя, так шажком плетется, из колеи на слове заковыристом выскочит — назад воротится, все же за лето-летинское до конца доплелся…
Дядя Клим слушает да ахает:
— Погодь, Андрон… Неужель — так и пропечатано: дескать, вся сила в нас самих… Ни Бог, ни царь не помогут, коль сам за ум не возьмешься?!.
— Давай-ка еще раз побукварим — по этому месту… опять выходит: Бога-то и нет — попы для своих барышей — люд морочат… Только, братец мой, не возьму в толк: кто же на горе Синае Моисею — гремел: «Аз Господь Бог твой»… Лико-то точно Моисей не видел, а голос слыхал… в Библии доподлинно расписано…
— Може — Моисею-то только почудилось…
Дальше — больше и поняли Клим с Андроном, что рай на земле, а не на небе — вся сила в труде… работай, и работай… весь народ, как братья, должны сбиться в работе в одну семью.
— Эх, Клим, — кабы эта книжица допрежь в руки попалась… Сколько годов на Библию-то потерял…
— Д-да, Андрон, выходит все мое спасенье прахом пошло. От кого же награду получу, коли и я, как животина подохну и капут. Истинно в книжке говорится: «Человек вечен в потомстве и делах рук своих»… По губам попы раем мазали… на привязи держали… Понимаю чему — душа-то радовалась прояснению ликовала…
— Так, Клим, оставить нельзя, нужно всем объявить пускай расчухают… давай-ка, все, что в книжке бается, — соорудим…
— Дельно…
Народ мимоходит, зубоскалит:
— Вить старые хрычи, как воронье к непогоде разгалделись…
Снял рубаху — смертельную дядя Клим — да в работу подался: инда коса звенит — поет.
Дивится люд — что-то подеялось.
— Аль на небе отсрочили?..
Ухмыляется в бороду Клим, с Андроном перемигивается:
— Вот ужо дай срок, узнаете…
«Начинаем, начинаем — на-чинаем!»… заманивают колокола к обедне.
Дьячок горох по полю сыплет — чтет часы.
Батюшка в алтаре просвирами орудует.
Мужиков в церкви маловато, — пока до начала — табашничат.
Старухи у кануна сродников поминают.
Девки по парням глазом стреляют, шушукаются, в рукав хихикают.
Вошел дядя Клим в церковь — лба не перекрестил — прямехонько, шасть, на место поповское — проповедное…
Люд глаза таращит: обалдел старой…
… Православные!..
У дьячка аминь на языке повис — у попа просвирки на пол прыснули…
… Так значит Бога нет!.. и николи не было… все выдумка одна… Значит, всяк сам на себя надейся… Иное дело одному невмочь, берись собча… Как это в книжке говорится: коли ты силен — лядащего не забижай… Чтобы, того, все ровня-ровней… Коли мне не верите, Андрон — порука…
— Что правильно, то правильно… так и в книжке пропечатано… грянул Андрон…
Старухи отплевываются:
— Отцы родные, и другой рехнулся… Не он первой, не он последний библей-то зачитался…
Батюшка из алтаря:
— Гоните, провославные, взашей осквернителей храма сего!..
Сторож Масей с дьячком Антропом, как клещ-червь, впиячились в ворот Клима — да из церкви потянули, заодно и Андрона прихватили…
— Вот-те и праведники…
Молчит люд — размышляет:
— Будто и правда… а кто-е… знает… Тут заковыка какая-то…
Здесь дьякон завладычил…
Руки проворно крестом замахали…
И пошла плестись паутина…
Текст издания: Волков М. Заковыка. Рассказ // Кузница. 1920. N 3. С. 21-24.
Оригинал здесь