Одоевский В. Ф. Записки для моего праправнука. Повести. Статьи. Письма. Критика и воспоминания современников. Московские адреса / Сост., вступ. ст. и примеч. В. И. Сахарова. — М., Русскiй мiръ, 2006. С. 332—334.
<1>
1842
Москва изменилась. Прежде в мыслящей ее половине жили нем-цы; теперь мыслящие люди православны в высшей степени. Изучение памятников, возбужденное скептицизмом школы Каченовского, про-извело род православного фанатизма, который дошел до того, что умные люди почитают нужным давать разумный смысл всему нелепо-му, застывшему в Москве. Молодежь donne en plein lЮ dedans*; Хо-мяков, диалектический ратоборец, очень рад, что нашел поприще бесконечное для своего игривого ума и разумной шутки. Боюсь, что-бы это направление не дошло до апотеозиса московских тетушек. — Между тем ученые ex officio**, как, н<а>пр<имер>, <Ф. Л.> Морошкин, отыскивают допотопную Русь, и их изыскания весьма заме-чательны.
- всецело поглощена этим (фр.).
** по обязанности (лат.).
<2>
Москва
В некотором царстве, в некотором государстве жил был город Москва, в котором жили немцы и весело грезили в поэтических ту-манах Океновой и Шеллинговой философии; из этих немцев вышли люди разного звания: русские, полурусские и никакие; в Москве жи-вут люди не полурусские, но и не русские, а православные, дельные и недельные; одни с фанатизмом роются в рукописях, другие старают-ся придать разумный смысл философии моих почтенных тетушек, живущих частию на Покровке, частию на Ордынке, которые ни-сколько не подозревают такой неожиданной себе чести. Их мысли, речи, деяния — все воплотилось в новое поколение; Запад и все за-падное предано анафеме, и, как говорит Ч<аадаев>, «l’orthodoxie fait des terribles ravages Ю Moscou»***; читаются лишь книги, писаные славянскими буквами, поздравляют друг друга с именинами Кирил-ла Туровского, многие дамы прочли Карамзина раз шесть сряду. Это направление дает совершенно особенный характер Москве; в гостиных цитируются фразы из Нестора, как некогда стихи Вольтера или Расина. В умной стороне этого направления — Морошкин, который отыскивает нашу допотопную юриспруденцию; его лекции слушаются с восторгом; мне не удалось его слышать с кафедры, но в обыкновен-ном разговоре.
*** православие производит ужасные опустошения в Москве (фр.).
<3>
Москва 1849
Тут штука простая, мои друзья. Вас обуяла лень, которая, как квас, сродна русскому человеку; вам наскучила эта ежечасная борьба, которая встречает человека в мире положительном: не легко сегодня принимать теорию какого-нибудь химического или метеорологичес-кого явления и завтра натолкнуться на какой-нибудь катализис или сфероидальность воды, которые заставляют все теории переделывать сызнова; не легко встречаться и с общественными вопросами, где дорога тянется тоненькой ниточкой между диким варварством и про-свещенным безумием; не легко при каждом шаге спрашивать себя: согласен ли я с моими убеждениями? не подаюсь ли я в ту или другую сторону; не легко каждую минуту анализировать свои действия, когда силою жизни, в которой живешь, должен каждую минуту действо-вать; не легко бороться ни с собственными, ни с чужими сомнения-ми или предрассудками; не легко отличать постоянное от случайного, ни временное от вечного; вообще трудно жить и делать что-нибудь на сем свете; такая жизнь полна горечи и забот, часто требует мелочной хлопотливости и вместе энергической решительности, простоты серд-ца и глубокого знания людей, добросовестности и стратегии. Вам захотелось полениться; но как вы люди умные, то вы не могли не приискать какого-либо основания для своей лени; вы принялись отыс-кивать для нее благоприличное платье, несколько успокоительных букв; для того отбросили все сомнения, волнующие душу, но чтобы отбросить сомнения, вы должны были отбросить всю существенность. Тогда дело сделалось очень легким; все настоящее показалось вам столь скверным, что вы предали его полному презрению, но, к сожале-нию, незаслуженному; весь положительный мир, успехи наук, ис-кусств, промышленности, для вас исчез; прошедшее приманило вас своею мертвенностию; оно прошло и потому спокойно, по крайней мере для потомков, а вам и нужно именно успокоение. Но этот сквер-ный квиетизм ведет вас прямо — ужаснитесь — к католицизму рим-скому и иезуитскому, — ибо к нему первый шаг византийское слово-прение. Там успокоение совершенное; не о чем заботиться! встретится ли сомнение в житейском быту, под рукою папа, а для обыденных надобностей le directeur spirituel*, — какой бы ни был вопрос, на все есть ответ, как в добром словаре, и, что всего лучше, с полной ве-рою в понятия и страсти своего директора папист не только успокаивается, но еще творит нечто весьма благочестивое, ибо, как говорит св. Тереза: «Если бы Иисус Христос сам говорил мне что-нибудь, то я бы ему отвечала: Pardon, Seigneur, mais je dois obИir Ю mon Directeur!»* — Вот удочка, на которую паписты словили столько лю-дей, они играли наверняка, рассчитывая на самую постоянную и силь-ную страсть человека: рукавоспустие, а чтобы обмануть потребность деятельности, также врожденной человеку, они заняли ее праздно-словием. Берегитесь этой удочки — и вспомните филолога Печерина, который на нее попался. Не забудьте и Гагарина.
- духовный наставник (фр.).
<4>
Москва в 1849-м году — торжественное праздношатательство, нуждающееся еще в Петровой дубинке; болтовня колоколов и пьяные мужики довершают картину.
Вот разница между Петербургом и Москвою: в Петерб<урге> труд-но найти человека, до которого бы что-нибудь касалось; всякий зани-мается всем, кроме того, о чем вы ему говорите. В Москве нет чело-века, до которого что-нибудь бы не касалось; он ничем не занимает-ся, кроме того, до чего ему никакого нет дела.
- Простите, Господин, но я должна подчиняться своему наставнику! (фр.)
Примечания
Заметки о Москве
Впервые напечатано: альманах «Российский архив». М., 1994. Т. V.
Каченовский Михаил Трофимович (1775—1842) — историк, профессор Московского университета, издатель журнала «Вестник Евро-пы», где молодой Одоевский печатал свою прозу и стихи.
Хомяков Алексей Степанович (1804—1860) — поэт и критик, один из вождей московского славянофильства. Идейные разногласия между Хомя-ковым и западником Одоевским не мешали их старой дружбе. См. пере-писку писателей.
Морошкин Федор Лукич (1804—1857) — юрист и историк, профессор Московского университета. Сохранилось примечание автора к этому месту рукописи: «Морошкин человек высокого роста, приятной наружности с примечательно выдавшимся лбом; орган весьма приятный, похож на орган Шелехова; говорит красноречиво и несколько напыщенно, но это не ме-шает профессору».
Немцами Одоевский вслед за тогдашними московскими сплетниками называет себя и своих друзей по Обществу любомудрия, увлекавшихся в начале 1820-х годов немецкой идеалистической философией.
Окен Лоренц (1799—1851) и Шеллинг Фридрих-Вильгельм (1775—1855) — немецкие философы-идеалисты, чьи труды изучались юными лю-бомудрами.
Чаадаев Петр Яковлевич (1794—1856) — русский философ и писатель, с которым Одоевский, несмотря на дружеские отношения, расходился во мнениях.
Св. Кирилл Туровский (1130—1182) — русский церковный писатель.
…дамы прочли Карамзина… — имеется в виду «История государства Российского» Н. М. Карамзина.
Нестор — монах Киево-Печерского монастыря, русский пи-сатель конца XI — начала XII вв.
Печерин Владимир Сергеевич (1807—1885) — русский писа-тель. Эмигрировал, принял католичество и вступил в монашеский орден редтемпористов.
Гагарин Иван Сергеевич (1814—1882)-- князь, русский дипломат и писатель. Эмигрировал, принял католичество и вступил в орден иезуитов.