Н. П. Огарев. Избранные социально-политические и философские произведения
Том первый.
Государственное издательство политической литературы, 1952
ЗАМЕЧАНИЕ НА ЗАМЕЧАНИЕ Г. ЧИХАЧЕВА, ПОМЕЩЕННОЕ В № 59 «ЗЕМЛЕДЕЛЬЧЕСКОЙ ГАЗЕТЫ» 1847 ГОДА НА СТАТЬЮ № 72 «МОСКОВСКИХ ВЕДОМОСТЕЙ» 1847 ГОДА, ПОД ЗАГЛАВИЕМ «ДВА СЛОВА О РАБОТАХ ГОСПОДСКИХ ЛЮДЕЙ»1.[править]
и приймите глубочайшую благодарность".
Андрей Иванович Чихачев,
Омолвились, Андрей Иванович, шибко обмолвились!
Отвечаю вам с полной надеждой на вашу глубочайшую благодарность. Вот куда непонимание одного слова может завлечь молодого человека! — подумал я, прочитав вашу статью. Вероятно, я не ошибаюсь, почитая вас молодым человеком, и совершенно убежден, что при ваших способностях, с летами вы приобретете и более верное знание слов, употребляемых в науке, и более положительный взгляд на вещи. — Но приступимте к делу. Выписываю ваши слова: «Что это за ненормальное отношение производительных сил? Что это за хозяйственные отношения на нормальных основаниях? Слово нормальный собственно значит народный, образцовый; но здесь, по моему мнению, еще и вот какое значение: свойственный, должный, положительный, непреложный, с духом времени сообразный, в духе народном пребывающий, неуклонный от коренных начал всякого блага, совета и доброты сердца. И после этого мне становятся очень понятны нормальное и ненормальное отношение производительных сил (помещик, крестьяне), нормальные и ненормальные основания как в хозяйстве, так и во всяком деле. Покойники отцы и деды наши обошлись бы без слова нормальность, заменяя его вполне добросовестностью» («Земледельческая газета» № 59, стр. 470).
Слыхали вы, вероятно, как медики иногда толкуют о нормальных и ненормальных отправлениях желудка, сердца, мозга и т. д.? Неужели вы и тогда думали, что они говорят про народные, образцовые или добросовестные отправления желудка, сердца, мозга и т. д.? — Нисколько! Нормальность просто значит правильность (от слова: norma, мерило, мера угла). Нормальное отношение, нормальное основание значит правильное отношение, правильное основание. В мире же человеческом правильность значит разумность, и потому: «ненормальное отношение производительных сил» значит «неразумное отношение производительных сил»; «хозяйственные отношения на нормальных основаниях» значат «хозяйственные отношения на разумных основаниях». Конечно, вы и не ограничились, переводя слово нормальность, одним понятием народного; но, по примеру прадедов, желаете заменить его словом добросовестность. Не знаю, почему прадеды вам кажутся добросовестнее нас; вполне согласен, что добросовестность — дело почтенное; но сделайте милость, укажите мне хоть одно государство, одно человеческое общество, которое бы все свои труды, постановления, связи, делающие из него одно нераздельное целое, полагало на добросовестности частных лиц, каждого из своих членов! Кроме того, что такого общества нет и никогда не бывало, но если б оно и существовало, то согласитесь, что, рядом с младенческой добросовестностью, оно представило бы нам страшную неразвитость потребностей промышленности, искусства, знания. Едва ли даже мы в состоянии представить себе картину младенческой добросовестности. В ней мы более увидели бы младенчества, чем добросовестности. Эх, Андрей Иванович! Что уж нам возвращаться к тем временам, когда человек еще не вкусил плода с древа познания добра и зла! Ведь нельзя, да и не хочется! Признаемтесь лучше, что каждый из нас имеет в жизни свои интересы и требует в обществе человеческом законности, правосудия для того, чтобы его интересы не были оскорблены интересами другого. Нормальные, т. е. правильные, разумные отношения между людьми, живущими в обществе, в государстве, именно и состоят в том, чтоб в основании их был поставлен закон, ограждающий лицо от притязаний другого лица, сословие — от притязаний другого сословия, чтобы не было места обиде. Только не в детской добросовестности (которой не существует) ищите этих нормальных отношений, а в мужественной, священной защите своего права на жизнь и пользование ее благами. Что же касается до народной, образцовой добросовестности (слова, которыми вы переводите слово нормальность), то не знаю, почему вы полагаете, что мы должны гордиться ею перед другими народами, как будто, кроме нас, все другие народы недобросовестны?! Не имея такого грустного взгляда на род человеческий, я беру под свою защиту против вас все народы, обитающие на земном шаре, без исключения, и имею на это право: добросовестность, простое чувство честности, есть принадлежность человека вообще и потому принадлежность всего рода человеческого, а не составляет отличительной черты какого-нибудь народа, какого-нибудь сословия. Почему это мы «помещики — в блестящую награду — должны гордиться ею перед другими народами?» («Зем. газета» № 59, стр. 470). Я очень уважаю наше сословие; да помилуйте, Андрей Иванович! за что же вы мужика-то почитаете менее добросовестным? Право, не понимаю! Я знаю очень много недобросовестных мужиков; но знаю также много и недобросовестных немужиков. Если б последних не было, наше мудрое правительство не трудилось бы внушать умеренность в употреблении помещичьей власти. Наоборот, я знаю много весьма добросовестных мужиков и весьма добросовестных помещиков. Но что ж из этого? Какое распределение производительных сил в государстве оснуете вы на этой добросовестности?
Знаете что, Андрей Иванович? Вас слово нормальность ужасно запутало. Почувствовав сами, что его нельзя передать народностью и добросовестностью, вы свели нормальность хозяйственных отношений на три дня работы. Три дня работы, конечно, у нас существуют, но для нормальности хозяйственных отношений, т. е. для их правильности, разумности, нужна оценка труда, земли и произведений, получаемых посредством земледелия. Три дня работы потому и ненормальны, что они совершенно произвольны, потому что можно сделать вопрос: почему не два дня с четвертью, не два дня, не четыре дня? И вы на этот вопрос ничего не ответите, кроме того, что три дня искони положены или что три — половина шести, — ответ, который не определяет никакой ценности. А если возьмете в расчет количество земли, которое помещик отдает крестьянину, то, смотря по разным местностям, найдете, что оно стоит более или менее трех дней работы, и тогда уже никак не докажете, чтоб хозяйственные отношения были правильны, разумны, т. е. нормальны; даже не докажете, чтоб они были добросовестны. Невольно и вы подумаете о кадастре, о котором давно хлопочет наше попечительное правительство3.
Неужели все зло оттого, что мужик пьет винцо, а другие роскошничают? Эх, Андрей Иванович! Дай бог, чтоб наш мужик каждый день мог иметь за обедом винцо, и дай бог, чтоб мы все были в состоянии жить роскошно. Дайте-ка нам правильные, разумные, т. е. нормальные, хозяйственные отношения, где бы и паши капиталы, и наш труд имели настоящую ценность, — тогда мы будем уметь и роскошничать сообразно с нашими средствами. Мы будем знать наши средства, без этого комфорт невозможен. А жизнь без комфорта, Андрей Иванович, признайтесь, просто дикость, нечто подходящее к калмыцким нравам, в чем хотя и очень много патриархальной простоты, но, право, мало доблести. Нечисто — и только! Лучшим доказательством тому, что мы не знаем наших средств и, следственно, не имеем нормальных хозяйственных отношений, служит то, что мы (по вашему же признанию) разоряемся. Неужели же 99/100 из нас моты? А между тем и мужики наши живут едва ли комфортабельно! Не в пристрастии к роскоши, с одной стороны, и не в пристрастии к вину, с другой стороны, ищите зло; а именно в ненормальности, неправильности хозяйственных отношений, безоценности производительных сил.
Впрочем, почтенный Андрей Иванович, я совершенно уважаю ваше желание прочного союза помещиков с крестьянами и ужасно желал бы считать моих крестьян моими сыновьями. Только я не знаю, с какого права я навяжусь им в отцы? Не знаю тоже, насколько они просты и поверят ли моей родительской нежности, видя себя на деле только моими работниками! Дайте мне нормальное, правильное отношение работника к собственнику, в котором обеспечивалась бы непринужденность найма и ограждалися работник и его труд от моих излишних притязаний, — и не нужно мне будет сочинять себе ни сыновей, ни приятелей, а просто воздавать самостоятельным людям за их труд то, чего он стоит. Указ 2 апреля 1842 года 4 уже показывает нам путь к нормальности хозяйственных отношений.
В заключение советую вам позаняться попристальнее политической экономией и наперед уверен, что в ваших летах и при ваших способностях вы далеко пойдете в науке и ее практических приложениях.
ПРИМЕЧАНИЯ[править]
1 Впервые опубликовано в газете «Санктпетербургские ведомости» 5 октября 1847 г., № 227, а оттуда перепечатано в «Московских ведомостях» 11 октября № 122. Местонахождение рукописи неизвестно. Печатается по тексту газеты «Московские ведомости». Огарев послал свою статью редактору этой газеты Е. Ф. Коршу, предупредив его, что в случае цензурных препятствий просит переслать статью в какой-либо другой орган. Таким образом, статья сперва была напечатана в Петербурге и лишь после этого перепечатана за полной подписью автора в Москве.
2 А. И. Чихачев — помещик-крепостник, выступавший в «Земледельческой газете» со статьями, в которых защищал барщинный труд и систему барщинного хозяйства. За 1847 г. он напечатал свыше 15 подобных статей. Огарев, отвечая на статью Чихачева в № 59 «Земледельческой газеты», имел в виду многие его крепостнические выступления.
«Замечание г. Чихачева» последовало на заметку в № 72 «Московских ведомостей»; последняя в свою очередь являлась перепечаткой из «Журнала Министерства государственных имуществ» и полностью воспроизводила стр. 98—101 хроники майской книжки этого журнала. Здесь прямо говорилось следующее: «Мы были всегда того мнения, что главная причина существенных препятствий к развитию нашего хозяйства заключается в ненормальном отношении производительных сил, и что, без изменения экономических отношений рабочего класса, изменений системы хозяйства, улучшенные орудия и все другие технические приемы будут средствами палиативными и едва второстепенными». Журнал давал повод к гласному обсуждению вопроса о возможности изменения крепостнических отношений. Огарев не замедлил воспользоваться случаем и после напечатания «Замечания Чихачева» выступил против помещиков-крепостников.
3 Хлопоты «попечительного», как иронически замечает Огарев, правительства касались вопроса о введении инвентарей (т. е. ограничительных правил) и кадастров (т. е. оценок) в помещичьих имениях с целью ввести эксплуатацию крепостных в «законные» рамки.
4 Указ 2 апреля 1842 г. «Об обязанных крестьянах» был введен после трехлетней подготовки 1839—1841 гг. в Секретном комитете по проекту гр. П. Д. Киселева. Закон предоставлял право помещикам заключать со своими крестьянами договоры «по взаимному соглашению», с тем чтобы «помещики сохранили принадлежащее им полное право вотчинной собственности на землю», крестьяне же «получали от них участки земли в пользование за условленные повинности». Это была попытка царского правительства полумерами исправить «крепостное зло», оставляя нетронутыми основы крепостничества, попытка, окончившаяся полным провалом.
Огарев, говоря об указе 2 апреля, намекает на необходимость не урезанной, а полной ликвидации «ненормальных хозяйственных отношений», т. е. крепостнических отношений.