Злословие[править]
Злословие старо, как мир. За 20 веков до Бомарше, латинский поэт Теренций жаловался на него, а у Аристофана мы находим подтверждение знаменитого возгласа Дон-Базилио о клевете, которая ничто иное, как умышленное, из своих видов, злословие. В учении Конфуция о нем говорится то же, что в проповедях Бурдалу. Нечего и говорить, что злословие было известно и ассирийцам и египтянам, это было слишком цивилизованные народы? чтобы с ним не познакомится
Но не смотря на свое древнее происхождение, злословие всегда ново, оно ум ело принимает формы своего времени, следит за модой и изменяет свою внешность. Последнее изменение клеветы — это сплетня, — наследие грубой лжи.
Впрочем, слово злословие очень выразительно и очень хорошо определяет значение и смысл этого бича человечества. В действительности злословие является не только индивидуальным недостатком ума или характера, а прямо социальным пороком, чем-то вроде эпидемической, заразительный болезни, захватывающей тех, кто «представляет наименьшее сопротивление», как говорят врачи, а главным образом тех, кто вращается в зараженной среде. Эта среда: свет и его праздная болтовня.
Конечно, есть субъекты обоего пола, для которых злословие потребность, глубоко впившийся порок, люди, не умеющие говорить иначе как злословя так сильна у них в этом потребность. Чаще всего это встречается между теми, кто, достигнув известного предела лет, не ждут от жизни ничего для себя лично и утешаются в этом злостными нападками на чужую жизнь, насильно в нее втираясь. Это, пожалуй, наиболее невинный сорт клеветников, пустые болтуны, которым никто не придает веры и от которых спасаются бегством, если нельзя было их избежать. И гораздо опаснее злословие, которого не ожидаешь, подкрадывающееся предательски, прежде чем успеешь запастись против него каким-либо оружием. Эти случайные, невидимые клеветники особенно опасны. А их, к несчастью, немало различного типа. Одни, и вероятно самые многочисленные, это люди, не знающие, даже ни о чем не думающие, неспособные что-нибудь выдумать сами, но торопящиеся все поскорее пересказать и передать. Это люди формации, продукт расширения рамок общества, т. к. прежде, в тесном интимном кругу, где все более или менее знали друг друга, можно было легче проверить всякий слух и вздорный сам собою сокращался, а не разрастался. Теперь же болтун может всегда встретить новых людей для сообщения своих вестей и их круг делается все шире и шире, и сплетня все больше и больше растет. А так как такого типа сплетники, не стесняясь, болтают о людях совершенно неизвестного им круга, никто не может быть от них гарантирован и безопасными совершенно их назвать нельзя.
Другие злословят от нечего делать, от того, что это самый легкий способ выказать ум, которого иногда и совсем нет. Обыкновенно это люди ничего не думающие, не читающие, не знакомые с жизнью, не имеющие никаких интересов. Где же им найти предметы для разговоров? Конечно, имеется и другой исход из такого положения: они могли бы, мало того, они должны бы были молчать, но этому мешает их самолюбие. Они хотят блистать, и думают, что, злословя, выказывают необыкновенное остроумие. Есть также люди, злословящие из низости; это ничтожные субъекты, вечно колеблющиеся между добром и злом. Они думаю возвыситься сами — унижая, или позволяя унижать других. Злословие является местью за собственное ничтожество, при чем они и сами злословят, а еще чаще, боясь попасться, поощряют к злословию других, одобряя или не возражая на клевету. Такого рода злословие является скрытой, трусливой борьбой против всего возвышенного, благородного, против всего, что недоступно их пониманию, благодаря их собственной пошлости.
Такого рода злословие, как и насмешка в известном смысле, является тем оружием, каким общество казнит тех, кто осмеливается выйти из рамок среднего уровня, это жест социального уравнения.
Виноваты не одни клеветники, виноваты и те, кто допускает распространяться клевете, этой фальшивой монете общественного мнения, кто верит злословию и его не пресекает. Виноваты не только говорящие, но и слушающие.
Существуют не только злые языки, но и злые уши. Злословящие — это авторы, старающиеся угодить вкусам публики. Надо значит изменить эти вкусы, уничтожить эту склонность к злу или преступное к нему равнодушие. А между тем многие считают себя глубокими философами и знатоками человеческой натуры, принимая без всякой проверки всякие доказательство ее порочности! А из них как много таких, которые напускают на себя пессимизм из боязни показаться наивными и смешными, в то время как охотно бы поверили в добрые качества людей, если бы решились быть искренними и сбросить этот свой напускной пессимизм. Они-то и поощряют злословие, облегчают ему путь, одобряют его средства. Не будь так много людей этого сорта, будь они построже, клеветников стало бы куда меньше, и они стали бы куда скромнее.
Однако несомненно зло существует, и есть злые люди, заслуживающие чтобы их выводили на чистую воду. Не можем же мы отказаться от права судить злых? Конечно нет.
Это было бы пагубной слабостью: отказ от самозащиты, когда в ней есть необходимость. Но надо помнить, что ничего не может быть труднее как справедливый суд. Мы и сами то себя не особенно хорошо знаем, как же мы можем претендовать на то, чтобы свободно распознавать качества других людей? Всякий человек заключает в себе целый таинственный мир, доступный нам только с внешней стороны.
А судить по внешним признакам нельзя, этого надо остерегаться. Поэтому надо осторожно высказывать свое мнение, судить людей очень осмотрительно, хорошо вникнув в суть дела. Конечно в этом случае зло может ускользнут от нашего внимания, также, как и добро. Но лучше не знать — чем выдумывать.
Источник текста: журнал «Вестник моды», 1911', № 12. С. 119'—120.