Иван Петрович Павлов. Биографический очерк[править]
14 сентября старого стиля в Рязани у молодого священника в захудалом пригороде Николы Долготели родился первенец, названный в честь деда по матери Иваном. Отец его, Петр Дмитриевич Павлов, происходил из среды сельского духовенства. Прапрадед отца был всего-навсего простым пономарем в селе. Трудна и тяжела была жизнь сельского духовенства в те времена, а доля низших рангов духовенства была особенно незавидна. Буквально приходилось биться из-за куска насущного хлеба: жизнь их ничем не отличалась по внешности от жизни рядового хлебороба. Ведь земледелие составляло главный источник существования. Этот постоянный физический труд, при некотором умственном развитии, и создал поколение энергичное, сильное, здоровое. Постоянная нужда закаляла сильные натуры, а известная интеллигентность побуждала выбиться из тяжелых условий существования. И вот мы видим, как потомки деревенского пономаря шаг за шагом поднимаются все выше и выше, завоевывая в жизни одну позицию за другой. Так, П. Д. смог начать свое жизненное поприще уже в губернском городе, хорошо кончив семинарию. Личными качествами он приобрел общее уважение среди духовенства и горожан и кончил свои дни, будучи уже благочинным в одном из лучших приходов Рязани.
По умственному развитию П. Д. заметно выделялся среди духовенства того времени. Он всегда сохранял любовь к чтению, даже позволял себе покупать книги в те времена, невзирая на малые средства. Конечно, эти покупки были настоящими семейными праздниками. Между прочим, Иван Петрович часто с благодарностью вспоминал заветы отца читать книгу по два раза, дабы лучше усвоить содержание. Кроме далеко незаурядных умственных запросов П. Д. выдвинули на почетное место и другие черты его характера. Весьма требовательный к другим, он был не менее требователен к себе самому; он отличался большой настойчивостью и силой воли; слово его было крепко. П. Д. отличался прекрасным здоровьем и большой физической силой, от своих родителей унаследовал любовь к земле. Живя постоянно в городе, он сосредоточил эту любовь на огороде и, главное, на фруктовом саде, где все делал сам. Понятно, он очень старался и словом и делом привить свою любовь к земле своим детям.
Из старших сыновей эту любовь воспринял лишь один И. П.
Надо остановиться на унаследовании здоровья, сил энергии. Как только борьба за кусок хлеба отходила несколько назад, избыток сил просил выхода. И вот брат П. Д. постоянно принимал участие в кулачных боях, процветавших в те времена в Рязани. И эти регулярные бои и еще более разговоры о подвигах создавали и поддерживали боевое настроение в семье. Эта сила и здоровье создали в семье Павловых удивительно жизнерадостное настроение. У некоторых членов веселость выливалась прямо-таки в комическом таланте. Так, брат П. Д. отличался неудержимым стремлением к веселью, смеху, юмору. Нет никаких сомнений, в нем погиб незаурядный комик, а в качестве духовного лица он терпел только одни тернии от своего начальства вплоть до разжалования в дьячки. Дети П. Д. унаследовали отчасти и эти качества, делавшие их желанными членами всякого общества. Особенно отличался этим качеством второй сын — Дмитрий.
Относительно матери, Варвары Ивановны, нужно заметить, что она тоже происходила из духовной среды. Образование получила только домашнее: в те времена даже среди духовенства дочерям не считалось вовсе нужным давать образование. В молодости В. И. отличалась прекрасным здоровьем: это ярче всего сказалось на ее детях. Первые три сына, Иван, Дмитрий, Петр, все погодки, отличались и здоровьем, и способностями. Все трое, не окончив семинарию, перешли потом в университет и по окончании были оставлены кто при университете, кто при Академии. После рождения трех сыновей Варвара Ивановна захворала нервным расстройством, которое очень усилилось после смерти следующих шести детей в молодом возрасте во время эпидемий. Остались в живых лишь два последних ребенка, Сергей и Лидия. Но они далеко не отличались теми способностями, которыми были так щедро наделены три старших брата. С. П. кончил лишь семинарию, дальше в учебу не пошел, а остался священствовать в Рязани и скончался уже во времена революции, заразившись сыпняком.
Итак, И. П. рос на свободе, в компании своих младших братьев, и они прежде всего и явились его соучастниками во всяких играх и шалостях. Родители были обременены заботами о куске хлеба, мать любила и баловала своих детей, но, занятая домашним хозяйством, предоставляла им большую свободу, и они росли, что называется, на воле. Конечно, скоро завязались знакомства с соседскими ребятами, много времени они проводили на улице среди своих сверстников. Само собой разумеется, жили интересами, общими всей улице, и игра в бабки занимала немалую роль, особенно весною. И уже тогда, в игре, сказался огромный азарт у И. П., причем он бил левой рукой; отец его был тоже левшой. Таким образом, в сущности, И. П. был левшой, и только постоянное упражнение развило и правую руку, так что в конце концов И. П. мог почти одинаково хорошо работать и правой и левой руками, например, оперировать. Однако левая рука была все-таки сильнее, и в случаях, требующих особой мышечной силы, пускается в ход именно левая рука, а пишет он обычно правой рукой, хотя может писать и левой.
Обучение грамоте началось с 7 лет уроками у одной старой девицы. Нельзя сказать, чтобы эти уроки увлекали. Напротив, копание в саду вместе с отцом привлекало И. П. гораздо сильнее, и с тех пор имеется у И. П. любовь к ним. Попутно И. П. выучился немного столярному и токарному делу при постройке дома. Таким образом, с раннего детства И. П. обнаружил сильную склонность ко всякой мышечной работе. И это осталось на всю жизнь. Впоследствии это перешло в увлечение разного рода спортом, и он был душою гимнастического общества врачей. Сам И. П. частенько говаривал, что чувство удовлетворенности от удачной мышечной работы у него было значительно ярче удовольствия от решения каких угодно умственных задач. «Мышечная радость» — как называл это И. П.
В возрасте около 8—10 лет здоровый до сих пор мальчик сильно разбился, упав с забора на кирпичный пол. Одно время боялись даже за состояние легких, так как после ушиба И. П. стал часто прихварывать. Все это еще более задерживало учение. Только в 11 лет его вместе с Дмитрием отдали в Рязанское духовное училище во второй класс. А там в начале шестидесятых годов шла сильная ломка старого и замещение новым. Но старое существовало наряду с новым. Сечение еще практиковалось, но общая порка уже отжила. Зато нравы молодежи были еще вполне старые: брань и драки процветали вовсю, и постоянно прихварывающему И.П. подчас приходилось тяжко. Но это заставило его еще сильнее и упорнее взяться за укрепление своего здоровья путем всяких мышечных упражнений. Отец устроил в саду для целей гимнастики соответствующие приспособления. И опять надо отметить, что и тут особое упорство проявлял только И. П.; его братья сравнительно скоро отстали и искали другие развлечения. Так уже с раннего детства сказалось в И. П. сильное упорство в преследовании поставленной задачи, какая бы она ни была. Пошлют ли в ягодник набрать малины, И. П. усердно старается скорее наполнить корзинку, а в то же время Д. П. больше норовит класть себе прямо в рот! Зато когда дети таскали яблоки и попадались, то И. П. никак не хотел расстаться с уже забранными сокровищами.
Кончив духовное училище, братья Павловы поступили в Рязанскую духовную семинарию. И тут тоже происходила замена старого новым. Конечно, особенно сильно влияли преподаватели новой формации, которые могли вдохнуть любовь к своему предмету. Таков был Никольский: именно он заинтересовал в числе прочих и И. П. русской литературой, в то время имевшей таких представителей, как Тургенев, Толстой, Достоевский, Некрасов. Но на И. П. особо сильное влияние оказал другой преподаватель (греч. языка), Орлов, который умел как-то близко подойти к ученику, внушить ему стремление к знанию. И долго после окончания семинарии сохранялись дружеские отношения Павловых с этим человеком.
И. П. вспоминал семинарию с любовью. Особенно он отмечал, что там никогда не было сухого формализма. Раз кто-нибудь сумел хорошо зарекомендовать себя успехами по какому-нибудь предмету, смотрели сквозь пальцы на прорехи по другим. Не ставилось в главную задачу добиться одинаковых успехов по всем предметам. Очень вероятно, этим обычаем семинарии того времени объясняется громадное число выдающихся лиц, вышедших в эту эпоху из духовного сословия.
Среди молодежи скоро стали завязываться прочные знакомства, можно сказать, на всю жизнь. Из близких друзей надо отметить и И. М. Чельцова, и Н. И. Быстрова. В старших классах семинарии были преподаватели преимущественно нового типа, сами с увлечением переживавшие дни всеобщего подъема 60-х гг. А молодежь, само собой разумеется, увлеклась еще боль-nie. «Современник», «Русское слово» — вот что пленяло тогда молодежь, а модным пророком являлся в те времена Писарев. Его читали нарасхват; ждали дня получения нового номера в библиотеке, дабы поскорее получить заветный номерок в читальне. В те дни перед дверями библиотеки стояла большая очередь, дабы сразу ринуться в открытые двери и добраться первому до новой статьи Писарева. И братья Павловы принимали в этих огромных очередях самое горячее участие, хотя мало было шансов на получение первого приза благодаря большому числу соревнователей. Само собой разумеется, чтение журналов вызывало бесконечные споры среди молодежи. И часто можно было видеть по улицам мирной Рязани группы семинаристов, громко разговаривающих на всю улицу. Даже придя в гости, они не прекращали своих споров, скорее вовлекали в них и хозяев. И среди этих спорщиков выделялся И. П. страстностью своих реплик, сопровождавшихся энергичными жестикуляциями. Однако эти споры мало-помалу приучили критически относиться ко всему: маленькая оплошность давала повод противнику жестоко использовать ошибки и осмеять противника.
Во время пребывания Павловых в семинарии произошло преобразование ее и было дано право поступать в университеты еще раньше окончания полного курса. Увлеченный благодаря Писареву естественными науками, И. П. в 1870 г. вместе со своими друзьями Быстровым и Чельцовым прибыл в Петербург и поступил на естественный факультет. Поселились экономии ради на Петербургской стороне, обедали в кухмистерских по 20 и 15 коп. за 2 блюда, причем соль и хлеб давались без ограничения. Рязанцы держались своего землячества, и новых знакомых было мало. Только благодаря приезду на другой год Д. П. житье стало в Питере веселее. Д. П. унаследовал в большей мере веселье и комические способности от дяди и оттого быстро делался душою всякого общества. Конечно, братья стали жить вместе, и мало-помалу на долю Д.П. перешла забота о житейских мелочах. Потом это дошло до того, что Д. П. заказывал И. П. нужные вещи. Со времени женитьбы И. П. эта обязанность перешла всецело на жену, которой приходилось заказывать сапоги, костюм для мужа. Только изредка И. П. вдруг приходило в голову заказать себе пару, причем выбирал он такие удивительные цвета, что друзья смеялись, а семья сердилась.
Вообще заботливость жены по отношению к мужу должна быть отмечена. Благодаря этому с И. П. были совершенно сняты дрязги жизни, и оттого он мог отдать все свое время научной работе.
На лето братья уезжали в Рязань к отцу, где и отдыхали, причем И. П. обычно оставался дома, не ездил на охоту, что любили его братья. Зато к ним постоянно собиралось много гостей: сейчас же устраивались игры в городки. Часами можно было слышать удары палок, прерываемых взрывами смеха. Соревнование молодежи подымало азарт до сильной степени. И тут темперамент И. П. проявлял себя вполне. Но как бы велик ни был азарт, он умел держать себя в руках, и оттого верно и сильно бросал свои палки. Таким образом, уже в играх сказались существенные черты, которые и помогли ему достигнуть блестящих результатов. Прежде всего большой темперамент вызывал чрезвычайную страстность ко всякому делу, но эта страстность всегда сдерживалась и контролировалась. Ясно, что процессы сильного возбуждения достаточно хорошо регулировались соответственным торможением, для хаотической реакции места не было вовсе. Вот этой черты в такой степени не хватало Д. П.
Только на III курсе И. П. окончательно остановился на физиологии как основном предмете. Этот выбор был сделан благодаря проф. Циону, его блестящим лекциям и превосходным демонстрациям. Одну из своих работ И. П. посвятил своим учителям, Людвигу и Циону. Надо еще отметить, что первую свою работу, сделанную совместно с М. И. Афанасьевым о нервах, заведующих деятельностью поджелудочной железы, И. П. предпринял по предложению Циона в 1874 г. Последний был в этом году назначен профессором физиологии в Медико-хирургической академии и не мог руководить работой И. П. Эта работа была удостоена золотой медали. Напечатана она не была, хотя там были новинки по тому времени. Так, была предложена особая Т-образная трубочка: надо было через разрез ввести в поджелудочный проток трубку и потом ввинтить перпендикулярно надставку. Впоследствии подобные трубки были предложены другими, например Левашовым. Исполнение этой работы задержало окончание университета на год. Окончив его в 1875 г., И. П. получил от проф. Циона предложение занять место ассистента в Медико-хирургической академии. Казалось, все складывалось удачно, и И. П. решил совместить занятия ассистента с прохождением курса в качестве студента Академии, поступив на III курс. И все это сразу разлетелось в прах. Дело в том, что Цион был назначен на кафедру благодаря лестным отзывам Людвига, Пфлюгера, Гельмгольца, Клода Бернара, причем министр не утвердил кандидата конференции, в связи с чем возникли осложнения, заставившие в конце концов Циона перебраться в Париж. Вынужденный уход Циона поставил И. П. вновь перед тяжкой заботой о куске хлеба. Правда, преемник Циона Тарханов пригласил И. П. остаться у него ассистентом. Однако И. П. решительно отказался только потому, что Тарханов незадолго перед этим прикрыл своим авторитетом промашки лица, имевшего вес и занимавшего видный пост, в ущерб истине. Тут резко сказалось боевое настроение, характерное для И. П., который не может менять своих убеждений ради земных благ.
В конце концов И.П. удалось устроиться ассистентом у проф. Устимовича в Ветеринарном институте с 1876 по 1878 г. В лаборатории Устимовича И. П. предпринимает впервые ряд самостоятельных работ. В это же время И. П. удалось съездить за границу к Гайденгайну и там поработать в первоклассной лаборатории (1877). И тут он опять столкнулся с вопросами пищеварения и сосредоточивает свое внимание на кровообращении. И здесь надо отметить особый подход к решению поставленной задачи, подход и очень простой и точный: И. П. определяет кровяное давление без всякого наркоза. Процедура привязывания вызывает резкие изменения давления; для устранения требуется только приучить собаку к этой процедуре. И кровяное давление оказывается чрезвычайно постоянным у одной и той же собаки в разных опытах. Вот один из многих примеров решения поставленных вопросов. Конечно, опыты могли идти гладко только благодаря превосходной оперативной технике. Работы из области кровообращения оказались важными в том отношении, что они сблизили И. П. с клиницистами школы Боткина, который тогда интересовался действием различных веществ на кровообращение.
Между тем И. П. окончил курс в Академии в 1879 г., запоздав на год из-за войны. За работы свои И. П. и здесь был удостоен золотой медали и по конкурсу был оставлен при Академии для усовершенствования. Благодаря содействию Стольникова И. П. был приглашен заведовать лабораторией при клинике Боткина. Лаборатория была в жалком положении и чрезвычайно скудно оборудована. На обязанности И. П. лежала вся организация экспериментальной части. Боткин обычно давал тему, а все выполнение, разработка падали всецело на И. П. Проф. Манассеин заявил во время дебатов при выборах И. П. на кафедру фармакологии в 1890 г., что ему «положительно известно, что Павлов фактически руководил всеми собственно фармакологическими и физиологическими работами, вошедшими в диссертации, напечатанные из клиники Боткина. Конференции, конечно, хорошо известно, что высокочтимый учитель С. П. Боткин, бывши великим клиницистом, в последние годы вовсе не занимался чисто физиологическими работами» (протокол засед. Конф. 90 г.). Правда, эта отчасти навязанная работа отнимала много времени. Зато она-то и воспитала И. П. в качестве превосходного руководителя и организатора работ, невзирая на плачевную обстановку. И это потом дало плод сторицей! А среди лабораторной жизни и в клинике завязывались новые прочные связи, как, например, с Симановским.
Работа по инициативе Боткина имела преимущественно фармакологический характер: изучалось действие лекарств, например адониса, на сердце, на сосудистые центры и, в конце концов, действие на периферические сосуды путем пропускания крови через изолированные конечности. В то же время И. П. мог сделать и для себя несколько работ самостоятельно. Прежде всего надо упомянуть его диссертацию о центробежных нервах сердца. Тут впервые на сердце теплокровного животного были установлены помимо ускоряющих и замедляющих волокон усиливающие и ослабляющие. И тут в основу работы положена тщательная препаровка самых тонких веточек.
Со времени окончания курса в университете И. П. жил вместе с братом Д. П., который получил место ассистента. А это дало маленькую казенную квартиру в три комнаты. У братьев скоро образовался дружный кружок, где царило веселье, смех. Иногда И. П. приходилось оставаться в Питере и на лето, тогда часто собирались у кого-нибудь на даче, ездили там верхом или устраивали катание на лодках. В один из таких сезонов в 1880 г. И. П. познакомился с Серафимой Васильевной Карчевской, слушательницей педагогических курсов. Роман остался для всех тайной, хотя они всегда находились у всех на глазах: с изумлением узнали все знакомые, когда им объявили о дне свадьбы. И здесь снова бросается в глаза удивительная выдержка И. П. в серьезных вопросах при сильнейшей вспыльчивости и несдержанности в пустяках. Свадьба состоялась 1 мая 1881 г. в доме сестры невесты Е. В. Сикорской в Екатеринославе (Ростов н/Дону). Тут не обошлось без комических инцидентов: у И. П. совершенно не было денег, так что сестре пришлось выручить молодых, иначе они не могли бы даже выехать. Это лишний раз показывает, насколько чужд был И. П. мелочам жизни. После женитьбы некоторое время молодые продолжали жить в квартире брата экономии ради; к ним собиралось много гостей, и при этом братья подшучивали друг над другом, один указывал на тяготы семейной жизни, другой — холостой. Однажды, когда собралось многолюдное общество, Д. П. завел этот разговор и на реплики брата, якобы рассердившись, крикнул собаке: «Принеси туфлю, которой жена бьет И. П.». Собака опрометью побежала в другую комнату и торжественно явилась с туфлей под гром аплодисментов и взрыв хохота. И. П. был, что называется, положен на обе лопатки. Много-много лет спустя, рассказывая это происшествие, И. П. все же не мог забыть обиды своего поражения: элемент активности, борьбы слишком глубоко заложен в его натуре, и это сказывается даже в мелочах и шутках.
После защиты диссертации о сердечных нервах И. П. получил и звание приват-доцента Академии (1884). После этого он вскоре получил двухлетнюю заграничную командировку, с 1884 по 1886 г. Работал он в лаборатории Гайденгайна и Людвига. Особенно сильное впечатление оставило пребывание именно у Людвига. Ведь он являлся учителем всех физиологов того времени, и притом в европейском масштабе.
Возвратившись из-за границы, И. П. вновь обращается к предмету своей первой любви, к пищеварению. В 1888 г. он открывает секреторные нервы для поджелудочной железы, общее признание которых произошло только лет через 20: так трудно повторить эти опыты, не пройдя школы у И. П. На следующий год он вместе с Симановским опубликовал знаменитые опыты с мнимым кормлением. Этот успех надолго приковал все внимание И. П. к вопросам пищеварения. Наряду с такими успехами в научной области в то время у него были крупные неудачи в практической жизни. На конкурсе на кафедру физиологии в университете он был забаллотирован: выбран H. E. Введенский.
Эта крупная неудача перенеслась легко И. П., хотя материальное положение и было очень незавидное. Наблюдение над превращением куколки в бабочку так захватило И. П., что он совершенно забыл про свою неудачу. Но она была не одна. Дело в том, что ректор Флоринский предложил И. П. кафедру физиологии в Томске. Но Делянов назначил другого кандидата только потому, что за него хлопотал один министр. Тогда Флоринский предложил кафедру фармакологии, и, наконец, И. П. был назначен профессором в Томске. И вдруг сразу его выбрал Варшавский университет, а потом и Академия в заседании 24 апреля 1890 г. 17 голосами против 5. Через год при содействии принца Ольденбургского И. П. был назначен шефом физиологического отдела Института экспериментальной медицины и, таким образом, получил возможность самостоятельно работать, не думая все время о хлебе насущном.
Пребывание в Академии оставило большой след на И. П. вот в каком отношении: клинические предметы, конечно, его мало интересовали, и он иногда терпел бедствия на экзаменах у клиницистов, как, например, у проф. Эйхвальда, но успехи хирургии не могли не импонировать, тем более что сам И. П. обладал превосходной оперативной техникой. Сперва антисептический, а потом асептический метод, можно сказать, перевернули всю хирургию. Неудивительно, что И. П. решил использовать эти методы для физиологических целей. Впервые появились правильно устроенные операционные комнаты именно в физиологическом отделе Института. А теперь это делается уже необходимостью каждой современной физиологической лаборатории. Такой метод дал возможность И. П. исследовать все пищеварительные железы по порядку, наблюдая работу их у совершенно здоровых собак после сложных операций.
Благодаря сильному увлечению оперативным методом И. П. взялся за повторение экковской операции исключения печени от портального снабжения кровью. Только в его руках эта операция подвинула понимание функции печени, а благодаря Ненцкому этот вопрос осветился и со стороны химической. Однако надо признать, что факты, установленные И. П. касательно картины отравления от мясной диеты, подтверждены всеми авторами, а вот относительно причины отравления все еще спорят. Одни находили аммиака в крови больше, чем в норме, другие меньше и т. д. Во всяком случае, со стороны химической вопрос еще окончательно не выяснен.
Эти работы с печенью тесно соприкасались с рядом работ, имевших отношение к химизму тела. Однако интерес к химизму вообще был небольшой у И. П., который весь свой пыл устремил в сторону «нервизма», в сторону нервных связей организма. Так, один из его учеников (Миронов) исследовал причины секреции молочных желез. После перерезки всех нервных связей секреция продолжалась: ясно, тут имели дело с гормональными связями организма. И этого одного было достаточно, дабы оставить навсегда этот вопрос!
А все нервные механизмы исследовались до конца. И. П. слагался в качестве научного деятеля во время быстрого развития изучения нервных связей, а о гуморальных связях в те времена болтали разные сказки лишь старые врачи. И это сказалось на всю жизнь. Эта склонность И. П. вполне хорошо объясняет, почему он остановился на полпути в анализе действия кислоты на секрецию поджелудочного сока. Нервные связи предполагались априорно, и достаточно было удаться одному контрольному опыту, дабы считать дело вполне показанным. Как раз мне поручил И. П. проверить данные Бейлиса и Старлинга о секретине. В его присутствии начали опыт, который дал полное подтверждение их взглядов. И. П. постоял, молча ушел в кабинет и через полчаса вышел и сказал: «Конечно, они правы. Ведь не можем же мы претендовать на единственное право открытия новых фактов!» Вопрос был для него уже решен раз и навсегда, всегда было на первом плане преклонение перед фактом, действительностью. Теории хороши, поскольку они дают новый подход и накопляют факты, — и только. А вот действие секреторных нервов на панкреатическую железу английскими авторами отрицалось даже совсем, пока наконец эти опыты не были демонстрированы в самой Англии одним учеником И. П. (Анрепом).
Получив кафедру фармакологии, И. П. уже мог не думать о материальной стороне жизни в такой степени, как раньше, хотя семья увеличивалась. Для летнего отдыха И. П. стал регулярно ездить в Силламяги на дачу в Эстляндию, где и проводил все лето. В это время он не любил ездить в Питер и навещал лаборатории только в исключительных случаях, когда у работавших у него сотрудников подходил срок командировки.
Вообще же лето посвящалось всецело отдыху от лаборатории: в это время он много читал литературных новинок, исторические книги, в то же время процветал всякий спорт, купание, велосипед и, конечно, городки — занятие, любимое еще с Рязанской семинарии. На его обязанности лежало поддержание дорожек сада в должной исправности. Кроме того, И. П. много занимался разведением цветов, особенно любил левкои, ради которых специально ездил в мае на дачу для подготовки клумб, причем работал так, что часто не мог даже спать ночью от усталости. Фотографии отмечают эту сторону жизни И. П. Таким образом, у И. П. сложилась жизнь совершенно по другому шаблону, чем у Дарвина: у первого не остывал широкий интерес ко всему окружающему. Все его радовало: и хорошая книга, и цветок, и бабочка, и игра в рюхи. Зато он и сохранил умственную и телесную свежесть, несмотря на свои годы. Наоборот, Дарвин рано уже сделался полным инвалидом, жизнь которого поддерживалась только заботами семьи. Благодаря такой тренировке И. П. в 1918 г. мог с Удельной на велосипеде ездить в Институт экспериментальной медицины для работы на огороде. Если он и похудел так сильно, осунулся, даже появились кое-какие симптомы сердечной слабости, то только потому, что наряду с физической работой питание у него было тогда неважное.
Вскоре после утверждения И. П. профессором Академии начальником ее назначен был весьма талантливый и популярный Пашутин. Конечно, это назначение сперва всеми приветствовалось. Но скоро наступило и горькое разочарование. Человек властный, Пашутин повел свою линию очень круто, нисколько не считаясь с желаниями Конференции, а его властность так импонировала, что вызывала подобострастие среди профессуры, в сущности вполне не зависимой от начальника. Все это, конечно, вызвало сильный отпор со стороны И. П., который сразу повел неустанную борьбу с Пашутиным. Так, у И. П. годами в кармане лежал устав Академии, чтобы всегда иметь его под рукой для борьбы. Заметных результатов от этой борьбы не было потому, что большинство профессуры вставало постоянно на сторону начальства. Даже когда удаляли одного товарища якобы за выслугу лет, а по сути за смелость высказать свое мнение, несогласное с начальством, то невозможно было устроить даже товарищеского прощального обеда. Сперва давали согласие, а узнав о недовольстве Пашутина, малодушно отказывались. И это люди практической медицины, хорошо зарабатывающие частной практикой, значит, и с материальной стороны вполне обеспеченные. Тут действовала унаследованная черта характера — покорность. За свою непокладистость И. П. был наказан тем, что ему долго не давали звания ординарного профессора, даже после того, как он перешел на кафедру физиологии в 1895 г. Ординатуру же он получил лишь в 1897 г. Все эти факты сильно отзывались на боевой натуре И. П. Горячо привязанный к родине, он тем не менее не мог забыть времени господства Пашутина в Академии.
Отдыхая летом от лабораторных занятий, И. П. обнаружил большую страсть к коллекционерству, сперва бабочек, потом растений, марок, наконец картин. Сначала говаривалось, что-де бабочки собирались для сына. Конечно, это был лишь предлог: И. П. так привык в лабораториях к постоянному коллекционированию все новых и новых фактов, что уже не мог вовсе жить без соответствующего интереса. Летом получалось лишь замещение одного другим, а самая суть явления оставалась. Оттого коллекционирование стало проявляться уже в зрелых годах. Конечно, он отдавался и этим занятиям со свойственной ему страстью, подкрадываясь к давно желанной бабочке, занимаясь лабораторными исследованиями или спортом.
Благодаря этой черте характера — его способности увлекать других — могло так долго функционировать гимнастическое общество врачей. Дабы разохотить одних, подзадорить других и привлечь всех, И. П. выдумал особую табель о рангах и давал шуточные звания «столбов» тем, кто не манкировал вовсе, «подпорок» — кто мало пропускал, и т. д. И это поддерживало азарт, так что общество это распалось лишь в 1914 г., когда война сразу вырвала массу членов из Питера. Эти качества сказались и в качестве руководителя лабораториями.
Живой и веселый, И. П. умеет вдохнуть энергию и интерес самым, казалось, апатичным натурам. Кроме того, он удивительно ясно и просто умеет представить все предметы и тем подготовить новичка к решению стоящего на очереди вопроса.
Вообще И. П. обладает громадным педагогическим талантом, оттого его лекции всегда привлекают массу слушателей. Дело в том, что И. П. излагает чрезвычайно просто и образно весь предмет, довольно-таки трудный для новичка. Оттого его лекции, изданные чуть ли не 25 лет назад, еще до сих пор являются желанной книгой для студента: все там так просто и ясно! Его лекции часто переходят в живой диалог, так как студенты всегда переспрашивают, что им осталось еще непонятно. Это придает его лекциям еще более живости, зато является очень трудным делом застенографировать их, ибо И. П. порой из-за вопросов забегает то вперед, то назад.
Благодаря «контрам» с Пашутиным И. П. долго не имел постоянных учеников. Все, кто оставался у него, неизбежно проваливались на конкурсе на заграничную поездку, несмотря на хорошие работы. За это время только один его ученик попал за границу, да и то только благодаря личным связям среди хирургов. Таким образом, работа у него производилась главным образом военными врачами, которые были прикомандированы на время к Академии и в это время защищали диссертации. Все это были практические врачи без всякой специальной физиологической подготовки. С таким материалом И. П. сумел организовать живую работу в большом масштабе. Конечно, сам И. П. являлся истинной киназой (катализатором. — Сост.) работы: где он находился, там и кипела она. Сам И. П. входил в мельчайшие детали, часто измерял количество переварившихся миллиметров белковой палочки. При этом он был очень пунктуален относительно времени. В назначенное время он всегда был на месте, никогда не опаздывал. В других отношениях у него не было вовсе подобной точности. Так, на письма всегда отвечал с большим запозданием или вовсе даже не отвечал, и вообще это для него — большой труд.
В 1897 г. И. П. написал свои замечательные лекции о работе пищеварительных желез, где суммировал достижения за десятилетний промежуток времени. Живость и образность изложения так же содействовали успеху этой книги, как обилие и новизна сообщенных фактов. По манере изложения И. П. приближается больше к французскому ученому, чем к немецкому с его обстоятельным, но утомительным писанием. Эта книга была переведена на немецкий, французский, английский языки и обеспечила широкую известность И. П. за границей. Общее признание заслуг И. П. выразилось в получении Нобелевской премии в 1904 г. Надо еще прибавить, что в лабораторию И. П. приезжало из-за границы много лиц из числа квалифицированных физиологов, дабы поучиться у И. П., пройти курс операций для изучения вопросов пищеварения. После выхода его книги началась эра особенно сильного интереса ко всем вопросам пищеварения, и не только в лабораториях И. П., но и за границей. Все это было следствием его книги. Здесь И. П. сыграл роль фермента для поднятия продуктивности работы. Чтобы наглядно показать ту энергию, с которой продолжалась работа у И. П., достаточно сопоставить две даты. Его лекции появились в 1897 г. и имели перечень 26 работ. Второе издание вышло через 20 лет, в 1917 г., имея уже добавочных 126 (да и то не совсем полно собранных) работ.
Обилие работ объясняется тем, что в начале нового столетия у И. П. начинает образовываться кружок лиц, посвятивших себя полностью физиологии, конечно, благодаря воздействию самого И. П. Оттого продуктивность работ по пищеварению возросла, несмотря на то что главное внимание И. П. стало обращаться уже в другую область. Тут мы подходим к последнему циклу работ И.П., к вопросу о механизме работы головного мозга. Прежде всего этому содействовала его главная тенденция интересоваться «нервизмом». А изучение вопросов пищеварения дало в руки средства подойти просто к решению этой проблемы. Слюна отделяется, если мы вольем собаке кислоту в рот; но потом один вид кислоты вызовет у нее слюноотделение. Вот этот простой опыт и положен И. П. в основу методики для изучения функций мозга. Секреция гораздо лучше анализируется, чем мышечные реакции, сложные, запутанные. Нисколько не отвергая их с самого начала, И. П. обратил внимание на другую сторону, на секрецию слюны, как легче анализируемое и регистрируемое явление. Новое столетие было ознаменовано первой попыткой этого рода вместе с д-ром Толочиновым.
Так возникло учение об условных рефлексах, приобретаемых в течение индивидуальной жизни опытом самого животного в отличие от унаследованных «безусловных» рефлексов, которые прежде только и составляли предмет изучения. Первая работа Толочинова опубликована в 1902 г., и с тех пор это учение об условных связях вызвало огромное количество работ и значительный интерес. С этой точки зрения работа высших отделов мозга приобретает характер машинности, и оттого это учение приветствуется людьми материалистического мировоззрения и встречается недружелюбно их противниками. Конечно, И. П. ожидал нападок на свое новое детище и пережил огромный ряд сомнений и колебаний. Даже много лет спустя, когда новый метод уже ясно зарекомендовал себя, И. П. частенько говорил: «Вот этот новый факт все же оправдывает наш подход: вряд ли мы сильно ошибаемся». Итак, только пройдя через сомнения и критику, И. П. твердо остановился наконец на своем пути изучения мозговой деятельности. В последнее время он собрал все работы по этой области вместе в виде книги: «Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности животных».
С 1906 г. работа в лабораториях пошла усиленным темпом. Теперь исследования велись уже в двух направлениях: с одной стороны, продолжалась разработка вопросов пищеварения, с другой — создавалась новая область — условных рефлексов. В это время И. П. был выбран академиком в Академии наук. К тому же надо добавить, что в 1905 г. физиологическая лаборатория Военно-медицинской академии перешла в новое, только что выстроенное здание. Таким образом, И. П. получил прекрасную лабораторию. Все это и позволило развернуть работу в пределах, значительно превосходящих прежние. Зато обилие работ, выходящих из лаборатории И. П., создало ему много недоброжелателей. После признания И. П. заграничным научным миром в виде присуждения Нобелевской премии перестали нападать на работы пищеварительного цикла, теперь о них говорят с почтением, хотя бы внешним. Зато тем сильнее нападали на работы об условных рефлексах. «Какая это наука. Ведь это всякий егерь давно знает, дрессируя собак!» Так и не поняли суть дела. Конечно, получение Нобелевской премии дало сильный повод зависти. Однако в первое время после получения внешне относились к И. П. с почтением, но чем далее, тем больше и больше чувствовалось и нарастало раздражение. Конференцией Академии была даже не одобрена одна из диссертаций, вышедших из лаборатории И. П.
Конечно, он отлично понимал, что все это делается только с целью насолить ему. Около того же времени один его ученик, возвратившийся из заграничной командировки, был забаллотирован при соискании звания приват-доцента. Случай прямо исключительный! Вот та почва, где возник следующий характерный инцидент. Общество русских врачей состояло преимущественно из членов, имевших то или другое отношение к Академии. И.П. был почетным членом этого Общества, много лет состоял помощником председателя, проф. Л. В. Попова, а за смертью его был избран председателем. Почти никогда не пропускал заседания; когда не хватало докладов для очередного заседания, всегда выручал работами своих учеников. А это все более и более раздражало других членов: почему так много павловских докладов? Никто не дал ответа, что-де потому, что у клиницистов-то их было мало.
Чувствуя общее недовольство, И. П. сам сложил звание председателя осенью 1912 г. Председательствующий заявил, что он ставит тем не менее на предварительную баллотировку И. П., ибо уверен, что он останется, если его снова выберут. Сейчас же пошла агитация, и И. П. был забаллотирован. Затем председательствующий дальше повел заседание, считая возможным для себя выставить свою кандидатуру. В протоколе Общества об этом забаллотировании, конечно, нет и следа; когда же другие члены настаивали на этом, то председательствующий обратился даже к самому И. П., дабы он своим авторитетом прекратил бы все это грязное дело. Само собой разумеется, Общество не стало процветать после подобной милой истории!
Теперь остается сказать об И. П. как руководителе работ. И здесь он занимает совершенно особое место. Живой, общительный, И. П. сам всегда увлекается и оттого может возбудить горячий интерес к лабораторным занятиям у своих сотрудников. Романтик — вот как определил бы его Освальд. Увлечение до полного самозабвения часто приводило к бурным вспышкам, и тут воспитание в бурсе оставило свой след в привычке И. П. браниться подчас достаточно сильным выражением. И все-таки невзирая на все это, он всегда привлекал к себе много работников, увлеченных страстной работой И. П., который не пропускал прежде ни дня большого праздника, ни Нового года. Отпустив на эти дни своих сотрудников, он сам тем не менее шел в лабораторию и смотрел, сколько и где переварилось. Какой громадный след оставляла его работа в лабораториях, лучше всего видно из следующего эпизода, произведшего на меня глубокое впечатление. Во время беспорядков, связанных с отступлением армии после Ляоянского боя, я встретил в Мукдене одного типичного главного врача прежнего времени. И вот, увидя меня, он с радостью бросился говорить о лаборатории И. П.; вспоминал о своих собаках, своего Гектора, который так хорошо показывал ему опыты. О войне, японцах не было ни слова! Вот какова была сила возбуждения в лаборатории И. П., что могла и этому человеку вдохнуть интерес к исканию истины! Кроме того, И. П. всем своим примером заставлял любить всякую работу, будь то игра в городки или решение новых проблем. Во все он умеет вдохнуть интерес. А главное, он учил своих учеников правильно мыслить, кладя в основу суждения фактическое содержание, а не догму теорий, я бы сказал: это мышление фактами, а не тезисами. Когда видишь, как быстро в лаборатории создаются и гибнут всякие теории, научаешься относится к ним достаточно критически.
Разбирая способы его руководства, можно увидеть, как они с течением времени меняются. Вначале И. П. интересовался одной-двумя работами и сидел у сотрудников, выполняющих ее, почти все время; остальным работам уделялось относительно мало времени. Затем очередь переходила к другим работам, которые и начинали быстро двигаться вперед. Таким образом, господствовал «ударный принцип». Теперь, при оживлении лабораторий после 1918—1919 гг., И. П. руководит уже по-иному: это уже шахматный игрок, играющий сразу на многих досках. Данными, полученными у одного, И. П. усиливает продвижение другого, и обратно. Как раз теперь условные рефлексы разрабатываются в таком масштабе, как никогда раньше. Интерес к ним, особенно среди молодежи, сильно растет. Как-никак, учение об условных рефлексах создает новое понимание психической жизни человека, а следовательно, войдет рано или поздно в основу нового грядущего мировоззрения.
И. П. чрезвычайно быстро схватывает все новые отношения, случайно встретившиеся в опыте. И тут дает полную волю своей фантазии. Но вот факт замечен, повторен. Теперь начинается длительная полоса сомнений, критики, проверки. Огромное число теорий тут и гибнет, остается только то, что выдержало эту строгую критику.
Таким образом, постоянно чередуются две эти фазы: с одной стороны, полета фантазии, с другой — сомнений и критики. Надо еще отметить, что интерес к работе у И. П. так велик, что он обычно лучше знает подлинные цифры опыта, полученные у кого-нибудь из сотрудников, чем даже сам работающий. Хотя у И. П. и очень много работников, однако все существенные новости он держит в голове. Порой бывает, что И. П. журит своего сотрудника за то, что тот по памяти не может рассказать ход опыта, и тогда И. П. не только восстанавливает последовательность хода опыта, но и приводит даже полученный результат в цифрах.