Как мы сообщали выше, 26 июля 1826 года Я. Н. Толстой обратился с всеподданнейшим письмом, в котором он рассказывал о своих отношениях к тайным обществам. Письмо было оставлено без ответа. 17 октября того же года Толстой отправляет уже всеподданнейшее прошение и прилагает записку, в которой с некоторыми дополнениями, подчеркивающими его лояльность, повторяет свой рассказ, изложенный в письме. Результат был тот, что 25 ноября 1826 года Толстой был уволен от службы с сохранением чина. Так как письмо или записка заключают показания Толстого о тайных обществах, в делах Следственной комиссии отсутствующих, и являются таким образом первоисточником, то мы воспроизводим целиком письмо, указывая в прямых скобках дополнения и изменения, сделанные Толстым в записке. Прошения Толстого от 17 октября не печатаем, так как исторического материала оно не содержит, а характеризует скорее личность самого Толстого — в очень непривлекательных чертах.
К показанию Я. Н. Толстого нужно отнестись критически. Он старается скрыть всякую принадлежность к тайным обществам и прикидывается ничего не понимающим мальчиком, между тем, по выражению кн. Оболенского в позднейших записках, он был «первоначальным» членом, т. е. членом Союза благоденствия, и не прекращал своих сношений с членами до самого отъезда за границу в половине 1823 года, т. е. до начала организационных заседаний по реорганизации Северного общества. Из объяснений Толстого видно, что Ник. Ив. Тургенев действительно приглашал его, по его — Толстого — выражению, вступить в общество, неизвестное ему даже по имени; в действительности же не бросать общества после роспуска. Между прочим, Тургенев ссылается в своей книге («La Russie et les russes», t. 1, p. 197—198) на письмо Я. Толстого, в котором тот сообщал Тургеневу, что его принял в общество не Н. И. Тургенев, а Семенов. Письмо это Толстой написал 5 июня 1827 года, а годом раньше, как мы теперь знаем, в своем прошении он весьма определенно обрисовал роль Тургенева. В Тургеневском архиве сохранилась переписка А. Ив. Тургенева с Я. Н. Толстым, о которой упоминает Н. И. Тургенев. Для сопоставления приводим и ее, причем письма А. И. Тургенева с копий, а письма Я. Н. Толстого — с подлинника. Вообще же надо заметить, что в 1826 году Толстой уж приготовлялся к той роли, в какой мы знаем его позже.
Нам кажется, что после статьи Б. Л. Модзалевского о Я. Н. Толстом и материалов, опубликованных нами раньше (во II-м вып. изд. «Пушкин и его современники»), на личности и деятельности Толстого до 1825 года больше не придется останавливаться ни пушкинистам, ни историкам. Для истории же Толстого № 2-й нужно будет рассмотреть кипы (буквально) его донесений из Франции, хранящихся ныне в архиве III Отделения (что ныне департамент полиции). Быть может, они представят даже интерес для историков Франции, ибо Толстой обстоятельно знакомил своих хозяев с политической жизнью Франции, с революциями и сообщал даже «списки канальям» (буквально!), принимавшим в них участие.
I[править]
Уповая на мудрое милосердие вашего императорского величества, дерзаю изложить чистосердечное объяснение, касающееся до сношений моих с тайными обществами. «Сердце царево в руце божией», от коего проистекает благодать и всякое милосердие, а мы суть стадо вверенное царскому попечению, мы суть дети великого семейства, над коим он поставлен главою от бога; итак да окажет он нам отеческое снисхождение"
В 1818 [или 1819 году] составилось общество в доме камер-юнкера [Никиты] Всеволожского. — Цель оного состояла в чтении литературных произведений. — Я был один из первых [главнейших] установителей сего общества и избран первым председателем. Оно получило название «Зеленой Лампы» по причине лампы сего цвета, висевшей в зале, где собирались члены. Под сим названием крылось однако же двусмысленное подразумение и девиз общества состоял из слов: «Свет и Надежда»; причем составлены [составились] также кольца, на коих вырезаны были лампы; члены обязаны были иметь у себя по кольцу. Общество Зеленой Лампы [невзирая на то] не имело никакой политической цели. — Одно обстоятельство отличало его от прочих ученых обществ: статут приглашал в заседаниях объясняться и писать [этого слова нет] свободно и каждый член давал слово хранить тайну [о существовании оного]. — За всем тем в продолжение года Общество Зеленой Лампы не изменилось и кроме некоторых республиканских [вольнодумственных] стихов и других отрывков [подобных статей] там читанных никаких вольнодумческих планов [никаких законопротивных действий] не происходило. Число членов простиралось до 20 или немного более [этой фразы нет]. — Заседания происходили как я выше сказал в доме Всеволожского, а в отсутствии его у меня. Однажды член отставной [этого слова нет] полковник Жадовский объявил обществу, что правительство [полиция] имеет о нем сведения и что мы подвергаемся опасности, не имея дозволения на установление Общества. — С сим известием положено было прекратить заседания и с того времени общество рушилось. — Но из числа членов находились некоторые, движимые политическими видами, и в 1819 году (кажется) [и в 1819 или 1820 году] коллежский асессор Токарев и полковник Глинка сошлись на квартире первого, пригласили меня и, присоединив к себе князя Оболенского, титулярного советника Семенова и прапорщика Катенина [последней фамилии нет] положили составить политическое общество под названием Добра и Правды. Уложение уже было написано колл. ас. Токаревым: оно состояло в прекращении всякого зла в государстве, в изобретении новых постановлений в правительстве и, наконец, в составлении конституции [Уложение было уже заблаговременно написано Токаревым. Оно состояло в том, что каждому члену поставлялось в обязанность стараться искоренять зло в государстве, заниматься изобретением новых постановлений, сочинением проектов для удобнейшего средства к освобождению крестьян и присвоении новых прав различным сословиям государства, наконец в сочинении полных конституций, приспособленных к нравам и обычаям народа]. Несколько дней спустя после сего сходбища Токарев назначен был прокурором в Орел и оставил Петербург [и вскоре после того умер]. С отъездом его прекратилось и сие общество. Год после того (если не ошибаюсь) [Несколько месяцев после того] коллежский асессор Капнист, с коим познакомил меня кн. Оболенский, предложил мне вступить в общество, составленное в Измайловском полку на тех же почти основаниях [условиях]. Я явился к нему в назначенный день; но видя из слов его, что правила общества и состав его были весьма нерассудительны, я не присоединился к ним [но заметя, что Общество составлено по большей части из молодых людей, коих неосновательные суждения обнаруживали незрелые понятия о столь важном предмете; словом сказать, основание сего общества не сходствовало с моими правилами; вследствие чего я решительно отказался, не присоединился к ним] и не был ни на одном заседании, хотя в донесении правительству я несправедливо назван установителем сего общества [хотя в донесении Следственной комиссии я назван установителем сего общества, по показанию тит. советника Семенова, который, я полагаю, ошибся или совершенно не помнит сего обстоятельства]. В одно и то же время составилось другое подобное же общество в доме офицера Измайловского полка Миклашевского. — Будучи приглашен к нему на квартиру я нашел там статского советника Николая Тургенева, полк<овника> фон-Брштена, кн<язя> Оболенского и титулярного советника Семенова [Семенова и полковника Глинку]. Увлечен будучи убеждением и красноречием первого, я вступил в их сообщество, цель коего была постановление конституции. — Однако же во время сего собрания я долго колебался, находя основание несоответствующим моему образу мыслей. Несмотря на то, что я против воли вступил и дал подписку. [Я склонился на приглашения их и вступил в Общество, название коего мне даже неизвестно; но цель оного была постановление конституции; прежде нежели я дал подписку, я долго колебался, с жаром оспаривал их в том, что каждый член свободен оставить Общество, не подвергаясь мщению прочих; я объявил им, что никогда не буду принадлежать сословию, где будут совершаться убийства; (тогда толковали только о мщении долженствующем воспоследовать за измену и предательство неверных членов, но отнюдь и нисколько не помышляли об ужасном цареубийстве и даже о никаких насильственных и законопреступных мерах, коих я бы никак не допустил и в случае донес бы правительству с пожертвованием собственной жизни)]. На другой день назначено было сойтись у полк<овника> Митькова, но я, чувствуя уже раскаяние, не поехал к нему, [но обмыслив здраво, накануне, безумство и опасность наших предприятий, я к нему не поехал]. С тех пор, клянусь богом, честью и государем моими, нога моя ни одного раза [ни однократно] не вступала в сии сословия и невзирая на убеждения прежних моих товарищей [Тургенева, князей Оболенского и Трубецкого] постоянно отказывался от сношений с ними. — Однажды объявил я Тургеневу [этого слова нет] на приглашение его, что не могу уже соучаствовать в их сходбищах, ибо дал подписку правительству, что не буду принадлежать ни к каким масонским ни тайным обществам. — С сего времени Тургенев совершенно ко мне охладел и перестал ко мне ходить; они называли меня недовольным потому, что я часто жаловался на службу, на которую употребил 17 лет моей жизни, расстроил состояние, утратил здоровье и не дослужил даже до штаб-офицерского чина. [Вместо последней фразы, начиная с сего времени читаем: Сии обстоятельства были некоторым образом причиною отъезда моего за границу, где нахожусь близ трех с половиной лет, томимый жесточайшей болезнью и мучительнейшей горестью. Яков Толстой].
Вот в чем состоит мое преступление; оправдывать я себя не дерзаю, но повергая участь мою к освященным стопам вашего императорского величества смею удостоверить, что ежели бы все подданные были столь же преданы своему государю, то, конечно бы, Россия благоденствовала и пагубные злоумышления не возмутили бы ни разу драгоценных минут царствования вашего величества. К величайшему несчастию моему, жестокая болезнь лишает меня средств доказать на деле всю приверженность мою к престолу.
В. И. В. верноподданный Яков Толстой,
Париж.
26 июля 1826 года.
Из рапорта Следственной комиссии, так, как и из приговора верховного уголовн<ого> суда, вам известно, что брат мой Н<иколай> Т<ургенев> был обвинен и осужден между прочим и как распространитель тайного общества и что в числе тех лиц, коих якобы он принял в члены общества, находитесь и вы. Вместе с сим, конечно, дошли и до вас слухи, что некоторые почитали брата моего сочинителем какой-то статьи о тайных обществах во франц<узском> журнале "La France ChrЙtienne[1] напечатанной! Слух сей, вероятно, повредивший брату моему в лице нашего правительства, дошел, чрез меня, и до брата. В объяснении своем и в письмах своих ко мне он утверждает, что никогда никакой статьи в иностранных журналах не печатал.
Брат мой поручил мне просить вас, М. Г. мой, чтобы вы приняли на себя труд дать письменный отзыв, были ли вы когда-нибудь приняты моим братом в члены какого бы то ни было тайного общества.
Я же с моей стороны, слышав, что те же, кои прежде статью, во франц<узском> журнале напечатанную, приписывали брату моему, впоследствии показали, что она сочинена вами, решил покорнейше просить вас дать также письменный отзыв: вы или кто другой сочинитель статьи, о которой я упомянул выше [появление коей содействовало, может быть, весьма много бедствию, брата постигшему.
Сердцевидец слышит каждое слово, видит каждую мысль нашу. Он будет судить и вас и судей ваших. Одна истина, наконец, торжествует и только с чистой совестью, не отягченною нещастием ближнего, можно жить и умереть спокойно][2]. С полною доверенностью к вашим правилам буду ожидать ваш отзыв и не скрою от Правл. Ген-ства.
М. Г. М.
Париж мая 31 дня.
Письмо, коим вашему превосходительству угодно было почтить меня прошлого 31 мая, заключает в себе следующие вопросы: — Во-первых: был ли я когда-либо принят братом Вашим Николаем Ивановичем Тургеневым в члены какого бы то ни было тайного Общества? На сие честь имею ответствовать: что никогда братом Вашим Николаем Ивановичем в члены никакого тайного общества принят не был; а полагаю, что причины, подавшие повод сему заключению Следственной комиссии и приговору Верховного Уголовного суда, основаны на следующих обстоятельствах. В 1820 году секретарь Семенов пригласил меня к г. Миклашевскому, служившему тогда офицером л.-гв. Измайловском полку, с тем чтобы участвовать в предполагаемом составлении тайного Общества. Пришед к упомянутому Миклашевскому, я нашел там, между прочим, брата вашего; совещанья наши длились несколько часов, в продолжение коих я от брата вашего не слыхал никакого предложения о вступлении в составляемое общество и помню только, что он (брат ваш) предлагал и в суждениях своих с жаром поддерживал один предмет, целью коего было освобождение крестьян; в прочих прениях он мало участвовал и, как мы все тогда заметили, одна мысль господствовала и управляла его разговорами, сия мысль, о коей я уже упомянул, состояла в освобождении крестьян. Впрочем, в продолжение сего совещания, никакой мятежной ниже преступной цели обнаруживано не было, сие мнимое общество в одно и то же время началось и прекратилось; ибо сие было первое и последнее или, лучше сказать, единственное его заседание; оно не имело никакого устава и не отличалось никаким названьем; правда, что на сем совещании, по предложению одного из присутствовавших, требовали от нас подписки для хранения тайн касательно наших совещаний, в чем я и подписался, не знаю, последовали ли прочие моему примеру. — После того неоднократно виделся я с братом вашим Николаем Ивановичем; но никогда от него собственно не слыхал ничего относительно тайных обществ; хотя, по уверению секретаря Семенова, брат ваш препоручал будто бы ему убеждать меня не оставлять общества: но если б слова Семенова были справедливы, то почему же брат ваш, с коим я часто виделся, сам мне о том никогда ни слова не говорил? Из сего я заключаю, что брат ваш отказался от участия в тайных обществах в одно время со мною, т. е.: после данной нами правительству подписки в том, что не будем принадлежать ни к каким масонским и тайным обществам.
Во-вторых: Касательно статьи, напечатанной в парижском журнале «La France ChrЙtienne», сочинителем коей по словам вашего превосходительства, некоторые почитали первоначально брата вашего Николая Ивановича, а впоследствии подозревали меня, я имею честь отвечать вашему превосходительству, что по мнению моему, статья сия не могла быть сочинена русским, уповающим еще на справедливость и милосердие А_в_г_у_с_т_е_й_ш_е_г_о и_м_п_е_р_а_т_о_р_а нашего, а вероятно, родилась в голове буйного и дерзкого иностранца. Тот, кто дерзает гордиться званием изгнанника (так изъясняется сочинитель сей статьи) не может быть Россиянином, отрицающим помилованье; я же ласкаю себя надеждою, что та рука, которая укротила возмущенье и спасла отечество, прольет также источники благодати и милосердия. Я с моей стороны не мог быть автором помянутой статьи также и по той причине, что она напечатана здесь 10 апреля 1826, я же в это время находился в Неаполе, в чем удостовериться можно по паспорту моему, выданному мне в Неаполе в исходе марта того же года. Пересылка возмутительной и противозаконной статьи из Неаполя в Париж столько же затруднительна, как и пересылка из Петербурга в сей последний город, да и сверх того, в Неаполе мы в означенное время: т. е. в начале апреля, не имели еще никаких сведений о Следственной комиссии, сочинитель же сей статьи говорит о труд[е] оной, как о деле ему известном.
Вот, М. Г., ответы мои; в истине оных ручаюсь честью и готов под присягою подтвердить все то, что сказал ваш<ему> превосх<одительству> в сем моем письме.
Всепокорн. Слуга
Париж. 5 июня 1827.
За две недели пред сим я сообщил брату копию с письма вашего от 5-го июня 1827 года, в коем вы утверждаете, что вы от брата моего никогда не слыхали никакого предложения о вступлении в составляемое общество; но что секретарь Семенов приглашал вас в общество и что в единственном заседании, в коем по приглашению Семенова, вы находились и видели брата моего, он ни о каких преступных предметах не рассуждал, а говорил только о пользе освобождения крестьян; вместе с сим вы, в виде предположения, упоминаете, что, вероятно, брат мой отказался от участия в тайных обществах в одно время с вами; то есть после данной правительству подписки в том, что не будет принадлежать ни к каким масонским и тайным обществам.
Брат, прочитав ныне письмо ваше со вниманием, отвечает мне, что он никогда не говорил об учреждении нового общества, и что этого и потому быть не могло, что в 1820 году существовало еще старое общество и что, вероятно, секретарь Семенов предлагал вам о вступлении в старое общество. Желая привести сии обстоятельства в возможную ясность, я покорнейше прошу вас, мил. гос. мой, удостоить меня отзывом на сие письмо.
Париж 1830.
Я имел честь получить письмо вашего превосходительства, содержащее в себе два вопроса, относящиеся к пояснению прежнего письма моего, писанного к Вам в прошлом 1827 году. Отвечая на оные вопросы, я подтверждаю
Во-первых: Что приглашал меня вступить в Общество, не брат ваш, а г. Семенов, который неясно истолковал мне, вновь ли составляется Общество или предлагают мне вступить в старое, а потому я и думал, что дело идет о каком-нибудь еще не совершенно устроенном обществе; ныне же по внимательном прочтении рапорта Следственной комиссии я удостоверил, что общество, в которое приглашал меня секретарь Семенов, не что иное как старое, известное под именем Зеленой книги.
Во-вторых: Касательно предположения моего, что брат ваш оставил общество в одно время со мною, я разумел, что со времени единственного собрания, о коем я упоминал, происходившего в 1820 году на квартире Миклашевского, брат ваш никогда со мною о никаких обществах не говорил; следственно, полагаю совершенно от оных отказался.
Подписка же, данная впоследствии правительству, вероятно, для брата вашего, так как и для меня запечатлела твердые намерения наши впредь никогда не участвовать ни в каких обществах.
Париж. 6 мая. 1830 года.
Тургеневу.
Источник: Щеголев П. Е. Первенцы русской свободы / Вступит. статья и коммент. Ю. Н. Емельянова. — М.: Современник, 1987. — (Б-ка «Любителям российской словесности. Из литературного наследия»).
Исходник здесь: http://az.lib.ru/s/shegolew_p_e/text_0180.shtml