Избранные поэтические переводы (Заяицкий)

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Избранные поэтические переводы
автор Сергей Сергеевич Заяицкий
Опубл.: 1928. Источник: az.lib.ru • Иоганн Вольфганг Гете(«Мальчик с сурком»)
Фридрих Маттисон («Аделаида»)
Людвиг Рельштаб («Вестник любви», «Предчувствие воина»,"Весенние мечты","На чужбине")
Иоганн Габриэль Зайдль («Голубиная почта»)
Вильгельм Мюллер («Бурное утро», «Шарманщик»)
Марк Антуан Дезожье («Стакан», «Песня о еде»)
Пьер Дюпон («Погреб», «Ткач», «Последний ясный день»)

Оригинал здесь: 1-е стихотоврение — Публичная библиотека Вадима Ершова.

Остальные — Век перевода

Иоганн Вольфганг Гете

(1749—1832)

МАЛЬЧИК С СУРКОМ

По разным странам я бродил,

И мой сурок со мною.

И сыт всегда, везде я был,

И мой сурок со мною,

И мой всегда, и мой везде,

И мой сурок со мною.

Господ немало я видал,

И мой сурок со мною.

И любит кто кого, я знал,

И мой сурок со мною,

И мой всегда, и мой везде,

И мой сурок со мною.

Девиц веселых я встречал,

И мой сурок со мною.

Смешил я их, ведь я так мал,

И мой сурок со мною,

И мой всегда, и мой везде,

И мой сурок со мною.

Прошу я грош за песнь мою,

И мой сурок со мною.

Попить, поесть я так люблю,

И мой сурок со мною,

И мой всегда, и мой везде,

И мой сурок со мною.

ФРИДРИХ МАТТИСОН

(1761—1831)

АДЕЛАИДА

Друг твой бродит один в садах весенних,

Нежным, чудным сияньем озаренный;

Свет сквозь ветки дрожащие струится,

Аделаида!

В ярком зеркале рек, в снегах альпийских,

В облаках золотистых в час заката,

В светлой звездной равнине блещет образ,

Аделаида!

Тихо ветер вечерний в листьях шепчет,

Ландыш вздохом чуть слышным отвечает,

Волны плещут, и соловьи запели:

Аделаида!

Будет пышно цвести моя могила,

Будет алый цветок расти из сердца,

Ярко будет блистать на лепесточках:

Аделаида!

ЛЮДВИГ РЕЛЬШТАБ

(1799—1860)

ВЕСТНИК ЛЮБВИ

Вечно шумящий сребристый ручей,

Знаю, ты мчишься к любимой моей.

О, мой ручей, торопись, торопись,

Милой моей от меня поклонись.

Алые розы цветут у окна,

Ими украсит наряд она;

Их напои ты струею своей, —

Станут и ярче они и пышней;

Если мечтает она обо мне,

Внемля печально твоей волне,

Ей улыбнись и ее успокой:

Скоро твой милый будет с тобой.

В час, когда солнце зайдет за холмом,

Дай ей забыться спокойным сном;

Шепотом нежным в ночной тиши

Ей о любви рассказать спеши.

ПРЕДЧУВСТВИЕ ВОИНА

Настала ночь, и лагерь весь

Затих во мгле ночной.

Но грустно мне и тяжко здесь,

Томится грудь тоской.

Еще недавно мирным сном

Любил забыться я,

К родной груди припав плечом,

Зимою у огня.

А здесь лишь сабли да штыки,

Ярко сверкает сталь;

Я здесь один, я полн тоски,

Меня гнетет печаль.

Нет, сердце, страха ты не знай

И в бой на смерть иди!

Любовь моя, навек прощай,

Свиданья вновь не жди!

ВЕСЕННИЕ МЕЧТЫ

Ветер играет,

Треплет листы;

В поле сверкают

Ярко цветы.

Вдыхаю я запах весеннего дня.

Как сердце забилось в груди у меня!

За птицею следом умчался бы я!

Куда?

Речки стремятся

Радостно с гор,

Все они мчатся

В дальний простор.

Ручей под лучами блестит серебром,

Лазурное небо купается в нем.

И рвется душа моя вслед за ручьем.

Куда?

Солнца сиянье,

Свет и тепло!

Вновь упованье

Сердце зажгло.

Стою и любуюсь цветущей весной,

Лазурное небо горит надо мной.

Туманится взор мой внезапной слезой.

К чему?

В зелени сочной

Ясень и клен,

Снегом цветочным

Сад убелен.

Всё тянется к свету, всё хочет расти;

Деревья и травы хотят цвести:

В себе они силы сумели найти,

А я?

Смутные грезы

Влекут меня вдаль.

Вечно лишь слезы,

Грусть и печаль.

Желание страстное знаю и я!

Но кто же вернет мне восторг бытия?

Лишь ты утешить можешь меня!

Лишь ты!

НА ЧУЖБИНЕ

Горе блуждающим,

Дом покидающим!

Тем, кто скитается,

В мире теряется,

Братьев покинувши,

Близких отринувши, —

Горе сердцам таким,

Счастья не будет им!

В сердце страдание,

Стон и рыдание,

Манит всей силою

Родина милая.

Нет утешения,

Нет облегчения,

В пору вечернюю

Горе безмерное.

Ветры летучие,

Волны могучие,

Солнце лучистое,

Ясное, чистое,

Вы отнесите ей

Слезы любви моей,

Слезы изгнанника,

Вечного странника!

ИОГАНН ГАБРИЭЛЬ ЗАЙДЛЬ

(1804—1875)

ГОЛУБИНАЯ ПОЧТА

Голубка ручная живет при мне,

Я ей доверяю вполне;

Куда пошлю, туда летит

И вновь спешит ко мне.

И сотни раз я шлю ее,

Он посланье несет,

И знает дом любимый мой, —

Милая в нем живет.

Стучится голубка к милой в окно,

Чтоб ей передать привет;

Мое письмо она отдаст,

Возьмет ее ответ.

Порой письма не пишу совсем,

Слезу посылаю я;

Бережно так ее несет

Посланница моя.

Моим словам послушна она,

Рада всегда служить;

Если не нужно ей лететь,

Тотчас начнет грустить!

Не страшен ей и ветер злой,

Не скучно ей в пути,

За труд наград не ждет она,

Рада письмо нести!

Недаром голубку я полюбил,

Награда мне будет дана;

Мечта ей имя! Знаешь ты?

Любовь сулит она.

ВИЛЬГЕЛЬМ МЮЛЛЕР

(1794—1827)

БУРНОЕ УТРО

Был серый плащ на небе, но вихрь его сорвал

И темных туч лохмотья трепать свирепо стал,

Трепать свирепо стал.

Вся даль в огне кровавом, и тучи все в огне.

И вот такое утро теперь по сердцу мне,

Должно быть, сердце в небе узнало образ свой,

То зимний день холодный, то зимний день холодный,

Холодный день и злой!

ШАРМАНЩИК

Вот стоит шарманщик грустно за селом,

И рукой озябшей он вертит с трудом,

Топчется на месте, жалок, бос и сед.

Тщетно ждет бедняга — денег в чашке нет.

Тщетно ждет бедняга, — денег нет и нет.

Люди и не смотрят, слушать не хотят,

Лишь собаки злобно на него ворчат.

Все покорно сносит, терпит все старик,

Не прервется песня и на краткий миг,

Не прервется песня и на краткий миг.

Хочешь, будем вместе горе мы терпеть?

Хочешь, буду песни под шарманку петь?

МАРК-АНТУАН ДЕЗОЖЬЕ

(1772—1827)

СТАКАН

Куда кругом ни посмотрю —

Все в зависти, в тоске застыли,

Бедняги, я им говорю,

Вы, верно, никогда не пили.

Не буду я страдать и ныть,

Не стану издавать стенаний,

Покуда есть, чем заплатить

Мне за вино в моем стакане.

Богатый, с тощим кошельком,

Смеюсь я, зависти не зная,

Над перуанским родником

И над сокровищем Китая.

Хвала Творцу! Когда один

Порой запрусь в своем чулане,

Топаз, и жемчуг, и рубин

Я нахожу в своем стакане.

Мои болезни с юных лет

Все от вина проходят сами.

Недаром кравчий Ганимед

Был избран вышними богами.

Удары яростных громов

Среди лесов и океанов —

Не признак ярости богов,

А просто грохот их стаканов.

Ручьи с небес текут всегда,

Их облака сдержать не в силе, —

Будь для богов мила вода,

Они бы так ее не лили.

Смотри, потоки полились,

И залита кругом поляна:

То боги выплеснули вниз,

Ругаясь, воду из стакана.

Все от вина добрей, и свет

Не видел короля такого,

Который, севши за обед,

Изрек бы приговор суровый.

Гнев за обедом разве б мог

Затмить чело царя туманом?

Со скипетром в руке он строг,

Но благодушен со стаканом.

Иль дурью был Нарцисс объят,

Иль мог он малым насладиться,

Коль, в воду устремив свой взгляд,

Сумел в себя навек влюбиться.

Меня пленяет иногда

Краса моих же очертаний,

Но то бывает лишь тогда,

Когда свой лик я зрю в стакане.

О Бог вина, о Бог миров,

Чьим я являюсь отраженьем!

Прими хвалу моих стихов

И не оставь благоволеньем.

Пусть жажда вслед за мной бредет

Повсюду, до конца скитаний,

И пусть наследник обретет

Лишь пустоту в моем стакане.

ПЕСНЯ О ЕДЕ

Когда, подушку озаряя,

Ко мне приходит ранний свет,

Чтобы начать мой день, всегда я

Иду с визитом в мой буфет.

Придя к нему, я равен буду

Бессмертным всем богам тотчас, —

Мой рот щадит иное блюдо,

Но все съедает жадный глаз.

В питье для нас, друзей веселий,

Безвкусие и пошлость есть.

Больные пьют, трясясь в постели,

А кто здоров, тот должен есть.

Рисует мне мечта поэта,

Каков у Наслажденья вид:

Перед обломками паштета

С набитым ртом оно сидит.

Когда порой, часа в четыре,

Охота мне поесть придет,

Всегда перед меня в трактире

Мой появляется живот.

И часто, хорошо покушав,

Боюсь, не выйду (вот беда!),

Стены при этом не разрушив,

Иль там останусь навсегда.

Мне повар кажется порою

Каким-то высшим существом.

Он правит нашею судьбою

Во мраке кухонном своем.

Со страхом мы глаза воздели,

Следя за божеским слугой —

Ведь кухня — храм на самом деле,

В котором печь — алтарь святой.

Я мог подробно рассказать бы,

Но все вы знаете о том,

Что у отцов и дедов свадьбы

Всегда кончались пиршеством.

Вы знаете прекрасно сами,

Что после пира гаснул свет,

И, значит, в этот мир мы с вами

Явились ужину вослед.

Хочу, чтоб смерть ко мне слетела

На пире; скатерть пусть возьмут

И в ней мое хоронят тело

Средь четырех огромных блюд.

Пусть будет тронут путник чуткий

Могильной надписью: «Поэт,

Умерший в полном цвете лет

От несварения желудка».

ПЬЕР ДЮПОН

(1821—1870)

ПОГРЕБ

Посвящается Бонвале

Я погреб славлю всей душой!..

Сырой и темный ряд ступенек

Оделся плеснью вековой,

По ним для пьяниц путь трудненек!

В церквах и замках вековых

Бывают столь же темны своды,

Грибы и мхи корою их

За многие покрыли годы.

Когда мы в погребе поем,

Нам вторит свод порою,

Вина хлебнуть приятно в нем,

Рожденного для нас землею

Осеннею порою,

Осеннею порою!

Мы попираем под ногой

Осколки, пробки и бутылки,

Тут крысы бегают толпой…

Зажжем свечу, не будем пылки;

Хоть бочка на щелчок полна,

Ее оставим спать в покое,

В ней влага слишком зелена,

Там есть в углу вино другое.

Когда мы в погребе поем,

Нам вторит свод порою,

Вина хлебнуть приятно в нем,

Рожденного для нас землею

Осеннею порою,

Осеннею порою!

Ах, что за яркое стекло!

Здесь дремлют всех цветов бутыли,

Вино то красно, то светло,

Быть равнодушным мы не в силе.

Опорто, Херес, Аликант,

Лакрима Кристи и Канари…

Любое, будто бриллиант,

Блестит в корзине, как в футляре.

Когда мы в погребе поем,

Нам вторит свод порою,

Вина хлебнуть приятно в нем,

Рожденного для нас землею

Осеннею порою,

Осеннею порою!

Сотэн и Грав я здесь познал,

Отведал в несколько мгновений,

От Силери я весел стал,

Пред Рейнским преклонил колени.

Бордосских алый путь широк,

И по нему пройдусь я тоже,

Еще бургундского глоток,

И пурпур заблестит на роже.

Когда мы в погребе поем,

Нам вторит свод порою,

Вина хлебнуть приятно в нем,

Рожденного для нас землею

Осеннею порою,

Осеннею порою!

Здесь Романэ, а там Помар,

И Шамбертен под слоем пыли…

Ах, их амброзий и нектар

Во мне веселость пробудили.

И вот я вождь, солдат, герой,

Поэт, художник и ваятель,

Венеры призрак предо мной…

Лечу я к звездам, как мечтатель.

Когда мы в погребе поем,

Нам вторит свод порою,

Вина хлебнуть приятно в нем,

Рожденного для нас землею

Осеннею порою,

Осеннею порою!

В бутылке пыльной и сырой,

Быть может, в сумрачном подвале

Ключ к той загадке роковой,

В который счастья все мы ждали!

О, если в погребе моем

Сокрыто то, что нужно людям,

Скорей бутылку разопьем,

Но разбивать ее не будем!

Когда мы в погребе поем,

Нам вторит свод порою,

Вина хлебнуть приятно в нем,

Рожденного для нас землею

Осеннею порою,

Осеннею порою!

Не бесполезно провожу

Свое я время под землею;

Прохладу летом нахожу,

И нахожу тепло зимою.

Мне было б здесь забавно жить,

А коль запретен храм природы,

Хотел бы я и смерть вкусить,

Укрывшись здесь, под эти своды.

Когда мы в погребе поем,

Нам вторит свод порою,

Вина хлебнуть приятно в нем,

Рожденного для нас землею

Осеннею порою,

Осеннею порою.

ТКАЧ

Весь день, трудясь, стучу ногой,

Я тку, и мой челнок стремится,

Со свистом взад-вперед он мчится,

И думается мне порой,

Что в небесах запела птица.

Ребенком в конопле играл

Я часто, как и все мальчишки,

Порой гнездо я разорял,

Порою рвал свои штанишки.

Те дни я вспоминать люблю!

С тех пор скупее небо стало!

Мы в воду клали коноплю,

Лишь только осень наступала!

Весь день, трудясь, стучу ногой,

Я тку, и мой челнок стремится,

Со свистом взад-вперед он мчится,

И думается мне порой,

Что в небесах запела птица.

Не любит конопля холмов,

Над нею зонтик — стая птичья,

У конопляных есть цветов

Меж самкой и самцом различье.

Одни нежны и люди ткут

Из них себе наряд богатый,

Другие, грубые, идут

На паруса и на канаты.

Весь день, трудясь, стучу ногой,

Я тку, и мой челнок стремится,

Со свистом взад-вперед он мчится,

И думается мне порой,

Что в небесах запела птица.

Птиц проводив на дальний юг,

Мы посиделки так любили!

Под веретен девичьих стук

Мы, парни, паклю колотили.

В канатной мастерской потом

Я колесо вертел не худо,

И с той поры я стал ткачом

И им до самой смерти буду!

Весь день, трудясь, стучу ногой,

Я тку, и мой челнок стремится,

Со свистом взад-вперед он мчится,

И думается мне порой,

Что в небесах запела птица.

Основу на станке пригнать,

Приладить, натянуть на диво,

Связать все нити, сосчитать —

Всё это очень кропотливо.

Мы ткем в подвалах, ткань плотней

Тогда выходит… Правда, могут

Глаза до срока стать слабей,

Но тут очки всегда помогут.

Весь день, трудясь, стучу ногой,

Я тку, и мой челнок стремится,

Со свистом взад-вперед он мчится,

И думается мне порой,

Что в небесах запела птица.

Конечно, если б ткать я мог,

Как брат-паук при ярком свете,

Без лампы — я б глаза сберег,

И что ж? Смешны мне мысли эти!

Ведь нужен парус для судна,

Для мертвых саван, для девчонки,

Коль замуж собралась она,

Платки, простыни и пеленки!

Весь день, трудясь, стучу ногой,

Я тку, и мой челнок стремится,

Со свистом взад-вперед он мчится,

И думается мне порой,

Что в небесах запела птица.

Есть конопля и есть вода,

Сословий чистота не знает,

Работу ткач найдет всегда,

Без дела прачка не бывает!

Еда и вкусное питье

Еще не всё, чтоб быть счастливым,

Должно еще блестеть белье

В твоем комоде бережливом.

Весь день, трудясь, стучу ногой,

Я тку, и мой челнок стремится,

Со свистом взад-вперед он мчится,

И думается мне порой,

Что в небесах запела птица.

ПОСЛЕДНИЙ ЯСНЫЙ ДЕНЬ

Откос далекий, став красней,

Чтоб собран виноград, вещает,

И осень с мантии своей

Последний ясный день стряхает.

Скорей, скорей покинем дом,

Покуда дали лучезарны,

Покуда солнце над холмом

Не кончило посев янтарный!

В последний раз лучистый взгляд

Кидает осень на селенья,

Скорей отпразднуем закат,

Терять не будем ни мгновенья.

Вдоль опустелых вдруг полей

Рабочий мерно путь свершает,

С надеждою к груди своей

Он сноп златистый прижимает.

Скворцы по кочкам и межам

Как туча черная садятся,

И вдруг, поднявшись к небесам,

На яблони в деревню мчатся.

В последний раз лучистый взгляд

Кидает осень на селенья,

Скорей отпразднуем закат,

Терять не будем ни мгновенья.

Нет ласточек в лазури той.

Одна бедняжка не умчалась,

И перед страшною зимой

Без крова теплого осталась!

Твои сестрицы лишь к весне

Вернутся снова в край родимый…

Пока их нет, пойдем ко мне,

За печкой проведешь ты зиму.

В последний раз лучистый взгляд

Кидает осень на селенья,

Скорей отпразднуем закат,

Терять не будем ни мгновенья.

Но край туманный не презрев,

Ему верна иная птица…

Сорока, медленно взлетев,

На тополь, как на шест, садится.

Щегленок в вышине поет,

И королек взлетает прытко

На дуб… Во мху еще цветет,

Не увядая, маргаритка.

В последний раз лучистый взгляд

Кидает осень на селенья,

Скорей отпразднуем закат,

Терять не будем ни мгновенья.

Так тихо умирает год,

Что кажется, он вновь родится…

Всё смотрит радостно вперед,

Грядущей смерти не страшится!

Пока на дереве нагом

Тоскует ворон злой о снеге,

На дерне рядом молодом

Играют новые побеги.

В последний раз лучистый взгляд

Кидает осень на селенья,

Скорей отпразднуем закат,

Терять не будем ни мгновенья.

Свежеет воздух, небосклон

Вдали под вечер всё краснее…

Огонь в камине разведем,

Подсядем все к нему теснее!

Здесь будет хорошо для всех,

И каждый милую здесь встретит,

Под звон ковшей, под громкий смех,

Он вьюги злобной не заметит.

В последний раз лучистый взгляд

Кидает осень на селенья,

Скорей отпразднуем закат, Терять не будем ни мгновенья.