Александр Модестович Хирьяков
Избранные стихи[править]
Содержание:
Странник («Посох мой верный, идем мы с тобой …»)
«Когда Израилем нарушен был обет…»
«Россия! Родина! Родимая земля!..»
Из Рая или Ада Илиада («Бег, о богиня, воспой Беседовскаго храброго сына …»)
«Час незабвенный. Со всей полицейскою мощью…»
«Байрон великий изрек, что движенье — закон земной жизни…»
«О, родина, родина, родина-мать…»
Отъезжающим («Вечерних облаков плывущую семью…»)
«Цвета родной земли: сиянье чистых лилий…»
«Как стая облаков умчитесь вы толпой…»
Панихида («Ходят волны дыма благовоннаго…»)
Странник
Посох мой верный, идем мы с тобой;
Путь нам далекий назначен судьбой.
Смело пойдем по горам, по лесам…
Счастье иль гибель ждет меня там;
К синему морю приводит мой путь:
Как хорошо на песке отдохнуть!
Даль необ’ятная, отдайся мечтам…
Счастье иль гибель ждет меня там?
Поднял я парус и мачта скрипит.
Ветру морскому душа говорит:
Дальше, все дальше по синим волнам
Счастье иль гибель ждет меня там?
Волны вздымаются, волны ревут,
К чудному острову волны несут…
Замок! Там светлая Фея живет!…
Счастье безумное там меня ждет!..
Выброшен на берег жалкий челнок,
Путь мой неведом, путь мой далек…
Замок и Фея все было обман…
Саваном стелется серый туман.
Веет весенняго ветра волна,
Вижу: тумана сквозит пелена,
Заревом нежным зажглись облака,
Стихла безумнаго сердца тоска…
Дальше, все выше, все выше, вперед…
Верю и вижу, что солнце встает!
[1] Уголок стихов русских поэтов в Польше // Русское Слово. 1939. N 60 (2178), 12 — 13 марта, с. 7.
Когда Израилем нарушен был обет,
Разгневался Господь на свой народ избранный
И повелел ему скитаться сорок лет
Вдали от радостной Земли Обетованной.
И мы, о Господи, виновны пред Тобой
И много лет скитаемся в пустыне…
Но Ты, Ты наш оплот. Ты тронешься мольбой…
И мрак наш озаришь немеркнущей святыней.
Пошли, Господь, нам Твоего Мессию!…
Твоей десницею воздвигнется Россия.
Придет долгожданный Мессия!
Проснись от позорнаго сна!
Воскресни, воскресни, Россия!…
Воскреснет родная страна!
И выйдут из мрака столетий,
Ломая закон бытия,
Твои богатырскмя дети, —
Воителей грозных семья.
И знамя твое, как святыню
Поднимут, отчизна моя,
Алеша Попович, Добрыня
И старый — могучий Илья.
Мы верим, Господи, день близок долгожданный.
Редеет мрак! Заря уже горит…
И сердце сердцу говорит
О светлой радости Земли Обетованной.
[1] Русское Слово. 1939. N 83 (2201), 8 — 9 апреля. с. 12.
Россия! Родина! Родимая земля!
К Тебе летит душа, страдая и любя.
К родным полям, к твоим лесам дремучим…
Россия! Край родной!.. Забуду ли тебя?
Россия! Рабская, несчастная страна
В лохмотьях нищенских валяется она…
Но я то — сын ея … и скорбью безпредельной
Душа моя полна.
Ты любишь Родину? Ты лжец! Не лги напрасно…
Когда бы ты любил ее любовью страстной
Ты б ненавистныя оковы разметал…
И стала б Родина свободной и прекрасной.
Пчела несет в свой дом душистый мед с полей,
О муровейниках хлопочет муравей,
Медвед; и волк свои берлоги защищают…
А Ты? Что сделал ты для Росины своей?
Борьба за Родину!.. Хоть бы один намек!…
Освобождения час неведомо далек.
Слабеет дух, нет веры беззаветной…
И каждый как в пустыне одинок.
Россия! Родина!.. Идут страстные дни…
Христовой веры гасятся огни…
Страна любимая! Крепись, молись, родная…
И нас изгнанников в молитвах помяни.
Антология русской поэзии в Польше. Варшава, 1937, с. 9.
Из Рая или Ада Илиада
Бег, о богиня, воспой Беседовскаго храброго сына,
Прыткий стремительный бег, легкой серны альпийской подобный.
Как со скалы на скалу легкотенная серна стремится,
Мчась сквозь кустарник колючий и шерсти клочки оставляя,
Так Беседовский скакал через гордыя стены Гренеля,
Брюкам ущерб нанося и пиджак дорогой разрывая.
— Пусть разорвется пиджак и пускай раздираются брюки,
Лишь бы меня не настиг Ройзенман, безпощадный губитель, —
Так Беседовский вещал, от зловредной Чеки убегая.
Сердце ж его трепетало, как хвостик пугливаго зайца,
В час, когда лютые псы мчатся за ним по пятам.
По саду бродит впотьмах Беседовский, ища избавленья,
Рыщет туда и сюда он и вдруг замечает консьержа.
— О, не стреляйте в меня. Я молю вас, консьерж богоравный.
Я, вам клянусь, не злодей, я сосед, заместитель полпреда,
Я — замполпред Беседовский, и вас я молю о защите.
Страшно жесток Розейман и глубоки подвалы полпредства.
Был бы я трупом теперь, если б только не быстрыя ноги.
Я через стены удрал, а семейства осталось в полпредстве.
К вам прибегаю, консьерж, проводите меня к комиссару.
Пусть мне вернут мои вещи, супругу и отпрыска сына.
Знаю: могуч Ройзенман, но полиция все же сильнее.
Тронут был добрый консьерж, пурбуары мечтой обнимая.
За руку взял замполпреда и бросил крылатое слово:
— Ловки вы прыгать, посол, вероятно, служили вы в цирке.
Жарьте к Фоме Аквинату, и ваши услышат моленья,
Мощна защита его, и пыль — Розейман перед нею.
Грустно по ней головой замполпред Беседовский.
Горькия слезы из глаз по лицу покатились ручьями.
Руки он к небу воздел и в отчаянии молвил консьержу:
— Друг мой, Фома Аквинат ведь святой католической церкви
Смею ль возвать я к нему, он ли захочет помочь мне?
Я ж большевик, замполпред, я по должности ярый безбожник.
Мне к Аквинату заказан спасительный путь.
Так говорил замполпред, и из глаз его слезы катились.
— Муж быстроногий, утешься, — промолвил консьерж сердобольный;
— Знай, что Фомой Аквинатом ближайший участок зовется.
Радостно дрогнуло сердце в груди замполпреда.
Серной, альпийским козлом он понесся в участок,
Даже забыл второпях, что дают пурбуары консьержам.
Час незабвенный. Со всей полицейскою мощью
Смело и гордо вступил замполпред Беседовский в полпредство
Сам Бенуа, полицейско-судебный властитель
Мощною дланью своей охранял замполпреда.
Все Беседоввский вернул. Он вернул себе тросточку, зонтик,
Шляпу, пэнснэ, чемодан, портсигар, два костюма, перину…
Кстати вернул и жену и любезнаго отрока-сына.
Час незавенный настал, и свободный от власти чекистов
С тросточкой, зонтиком, шляпой, пэнснэ, чемоданом
Взял Беседовский в отель, близ церкви Мадлены
Номер уютный, и тридцать пять тысяч курьеров,
Что репортерами в нынешнем веке зовутся,
Громкия речи его разнесли во все стороны света:
Он с Милюковым сердечный союз заключает,
Он для Гукасова с нефтью отыщет фонтаны,
Керенский будет служит у него адъютантом,
Виктор Чернов уж не раз забегал: не найдется ли место швейцара?
Байрон великий изрек, что движенье — закон земной жизни.
Выстрадать надо награду, — он же добавил еще.
Бегом своим показал Беседовский всю пользу движенья,
Брюки его пострадали, но слава — награда ему.
За свободу, N272, 12.10.1929, с. 4
О, родина, родина, родина-мать,
Тебе наши силы должны мы отдать.
Пусть тучи нависли, пусть громы гремят —
Вперед, соколиный могучий отряд.
Отвагой клокочет в груди наша кровь
И светит, как солнце, к отчизне любовь.
О свежесть зеленых лесов и полей.
О даль необъятная вольных степей.
Старинныя стены святого Кремля…
Воскресни, воскресни, родная земля.
Мы тело и дух закалили в борьбе
И вольную волю добудем Тебе.
За свободу, N88, 4.04.1929, с. 4.
Отъезжающим
Пражской группе Московскаго Художественнаго Театра
Вечерних облаков плывущую семью
Любил я наблюдать в деревне под Москвою,
Их перья белыя с лазури синевою
И с ярким пурпуром воздушную ладью.
Они в один аккорд сливались предо мною.
Три ярких цвета: белый, синий, красный
Гармонией звучали, песней властной.
Цвета родной земли: сиянье чистых лилий,
Небесная лазурь и пламени любовь.
Сквозь отголосок давних былей
Со сцены мне звучат аккордом стройным вновь.
Вдали от родины, далеко от Москвы
Трехцветный наш аккорд нам подарили вы.
Как стая облаков умчитесь вы толпой.
И сцена нам покажется пустою.
Вы озарили нас минутною красой
И вечною нетленной красотою.
За свободу, N137, 28.05.1929, с. 4
Панихида
Ходят волны дыма благовоннаго,
От всего земного мысль оторвалась,
И царит в безбрежное, бездонное,
Внемля звуками гимна похороннаго:
"Яко зол душа моя исполнилась.
Все, что в жизни было мне обетованнаго,
Все, чем жизнь во мне отозвалась,
Стало отзвуком мечтания обманнаго
И томит тоска небытия желаннаго
Яко зол душа моя исполнилась.
За страницами страницы перевенуты,
С пережитым разорвалась связь,
Все мечтанья жизнью опровергнуты,
Все былыя радости отвергнуты,
Яко зол душа моя исполнилась.
Разрывайтесь жизни сновидения.
Смертью смоет жизненную грязь…
Тишина и мир… успокоение…
О приди же радость избавления,
Яко зол душа моя исполнилась.
За свободу, N137, 28.05.1929, с. 4.
Примечания[править]
Отмеченные знаком [1] — см. http://www.russianresources.lt/
Остальные — здесь: http://www.mochola.org/rossica/khiryakov.htm