Жюль Лафорг[править]
Избранные стихотворения[править]
Жалоба органиста церкви Богородицы в Ницце
Зимние вороны простонали давно,
Простонали псалмы в бледную просинь…
Близится с ливнями осень…
Прощайте, кусты казино!
Вчера она казалась еще бледнее…
Помню: всем телом дрожала она.
Эта церковь так холодна!
Ах, здесь только я любуюсь ею.
За грустной улыбки мгновенный свет
Я сердце свое разрубил бы,
И я верен ей был бы
Навсегда в этом мире побед.
Я хочу ее с miserere встретить
В тот день, когда она умрет…
Она с такою вселенской тоской позовет,
Что Господь Бог мне должен ответить.
Но нет, я останусь один, в мечтах
О возлюбленной, умершей в чахотке,
Обширное сердце качая, как в лодке,
В твоих вечных фугах, Бах.
И каждый год, печален и нем,
Так, чтобы подозренья ни к кому не пришли,
Я буду расковывать тот Реквием,
Который я создал на смерть Земли!
(Перевод Надежды Львовой)
Зимний закат
Как жалобен закат сегодня в небесах!
Вихрь безнадежности расплакался в кустах,
Швыряя мертвые сучки к листве спаленной.
…………………………………………………
…………………………………………………
…………………………………………………
О Солнце! Летом ты, во всем величьи славы,
Как Дароносица, — вдруг падало на травы,
Расплавив всю лазурь!.. А нынче надо мной
Шафранный диск — без блеска и больной,
И, киноварь разлив, вдали ты стынешь кротко
Один, украшенный лишь смертью и чахоткой,
И зябким облакам бросаешь слабо ты
Свинцово-белые да желтые черты.
Viel-or, и rose-fane, и серый, и лиловый…
О да! Конец, конец! Лишь воет вихрь суровый!
Всё желто, грязно… Ах, уже сомкнулся путь.
Исполнен срок земли; ее бессильна грудь.
А дети жалкие — худы, бледны, и гадко
От черезмерных дум над вечною загадкой.
Под тяжестью одежд, согнутые, дрожат,
И в чаще сумрачных бульваров нем их взгляд,
И горький смех над их абсентом бродит,
Когда беременные женщины проходят
И выставляют грудь и животы —
В звериной гордости рабынь святой мечты.
Безвестный ураган последнего развала!
Сюда, сюда! Вздымая трубы шквала,
Бери наш шар нечистый и смети
Проказу городов и их сынов с пути.
И брось обломки их в пучину без названья…
Никто не помнит пусть, в величии незнанья
Предвечных солнц и звезд любви живой,
О мозге сгнившем, что когда-то был землей.
(Перевод Надежды Львовой)
Перед большой розеткой в оконнице Церкви Богородицы
Cupio dissolvi et esse cum Christo [*]
О зов торжественный и странный!
Как Dies irae слышен вновь.
Розетка храма восьмигранна,
И в ней, печалью осиянны,
И преклоненье, и любовь.
Лавина роз устало-бледных,
И душных лилий томный рой,
Покой тычинок заповедных —
И аромат и звон победный,
Разбив, мне сердце успокой!
Я вечный аромат страданий.
Без плоти — Жар. Без цели — Страсть.
Хочу я масл благоуханий,
Хочу улыбок и рыданий
И к чистому хочу припасть.
Все в нимбах лала и топаза,
Прозрачные в венке лучей,
Огни веков — Святая стража
В одежде неги и топаза
Меня уносит в свой ручей.
Блаженство! Мука! Мука снова!
И пред избранником небес,
Чей дух как дым костра святого,
Ворота рая голубого
На петлях злобных — без завес.
О Аллилуйа! Слабость! Нежность!
Небесный спазм! Возврата нет!
Бурь ликования мятежность,
Сплетай в объятьях всю безбрежность
Любовью дышащих планет!
А мира скорбное рыданье,
Что без конца повторено,
Течет сквозь гимны ликованья
Сфер, — вечным эхом мирозданья
Приотворившихся давно!
[*] …<имею желание> разрешиться и быть со Христом… (Флп. 1:23).
(Перевод Надежды Львовой)
Жалоба больших сосен в покинутой вилле
Весь вечер солнце хмурилось в тумане,
Не усмирился ветер до сих пор.
Но мы — вверху священный взор,
Который разметет асфальтовые ткани!
— Ах, я вами совсем разорен,
Балы бриллиантов, женские тени…
Наверно, наверно, я не рожден
Для таких наслаждений!
Не усмирился ветер до сих пор,
О кашель хаоса, о стоны погребаний!
— Земли проданы… Сколько людей,
Что рабски мне подавали перчатки,
В этот миг из моих рублей
Дают взятки.
— На низком небе траурные ткани.
Им Miserere вслед гремит зловещий хор.
— Вижу их, погрузивших руки в плоды,
Перстни на пальцах меняющих жадно.
Наши ночи, скитанья и наши труды
Им непонятны.
— О кашель хаоса, о стоны погребаний!
Запоем, как Мемнон! Солнце смотрит в упор!
А меня приютила эта кровать,
Бесцветная комната в отеле…
Как бы хотела я не слыхать
Ноябрьской метели!
Она усмиряет ветра сумрачный хор!
Облака стирает, как пену мечтаний!
— Берта, чей взор подобен цветам,
Кто молился о моем возвращеньи,
Что делаешь ты, выйдя замуж, там,
В провинции, в отдаленьи?
— Будем петь, как Мемнон! Солнце смотрит в упор!
Вот оно, как из гроба восстав, — всё сверканье!
— О, какой ветер! Всякий сон, прощай!
Боже! Я болен и нет мне услады!
О наше окошко, наш солнечный рай
В Баден-Баде!
— Мол рухнул! К великим свершеньям, сжиганьям!
Святые дары! Labarum noctis irae — твой взор!
— И скоро, один, поеду опять
В Монмартр, в пятом классе,
Далеко от родителей, которые спят
В Эльзасе.
(Перевод Надежды Львовой)
Жалоба обманутого супруга
Sur l’air populaire
«Qu’allais-tu faire a la fontaine?»
Что же делали вы у Распятья?
Проклятье, жена!
Что же делали вы у Распятья?
Сына просила нам даровать я,
О Боже, мой друг;
Сына просила нам даровать я.
А зачем вы стояли в углу?
Проклятье, жена!
А зачем вы стояли в углу?
Не взяв стула, я сберегла три су,
О Боже, мой друг;
Не взяв стула, я сберегла три су.
Не видел ли я спины офицера?
Проклятье, жена!
Не видел ли я спины офицера?
Это Распятье большого размера,
О Боже, мой друг;
Это Распятье большого размера.
На Распятьи нет сверкающих звезд!
Проклятье, жена!
На Распятье нет сверкающих звезд!
Это рана Голгофы, как крест,
О Боже, мой друг;
Это рана Голгофы, как крест.
…………………………………………
…………………………………………
…………………………………………
…………………………………………
…………………………………………
…………………………………………
Не говорят у подножья Креста,
Проклятье, жена!
Не говорят у подножья Креста.
От избытка любви раскрываю уста,
О Боже, мой друг;
От избытка любви раскрываю уста.
Череп тебе разрублю пополам я,
Проклятье, жена!
Череп тебе разрублю пополам я.
Ему же бессмертную душу отдам я,
О Боже, мой друг;
Ему же бессмертную душу отдам я.
(Перевод Надежды Львовой)
Настроения
Я болен сердцем, я на лад настроен лунный.
О тишина, простри вокруг свои лагуны!
О кровли, жемчуга, бассейны темноты,
Гробницы, лилии, озябшие коты,
Поклонимся луне, властительнице нашей:
Она — причастие, хранящееся в чаше
Безмолвия, она прекрасна без прикрас,
В оправе траурной сверкающий алмаз.
Быть может, о луна, я и мечтатель нудный,
Но все-таки скажи: ужели безрассудно
Хоть в мыслях преклонить колени пред тобой,
Как Христофор Колумб пред новою судьбой?
Ни слова более. Начнем богослуженье
Ночей, настоенных на лунном излученьи.
Вращайся медленней, лишенный всех услад,
О фиброинный диск, о трижды скорбный град!
Кентавров вспомяни, Пальмиру дней счастливых,
Курносых сфинксов спесь, что спят в стовратных Фивах,
И из-под озера Летейского ответь,
Какой Гоморрою тебе дано дотлеть?
Как относительны пристрастья человека,
Его «люблю тебя»! Какая подоплека
У «добрых вечеров» его и «добрых утр»!
Кружить вокруг любви, боясь проникнуть внутрь…
— Ах, сколько раз долбить я должен в лоб чугунный;
Я болен сердцем, я на лад настроен лунный.
(Перевод Бенедикта Лившица)
Из «Изречений Пьерро»
Ах, что за ночи без луны!
Какие дивные кошмары!
Иль въяве лебедей полны
Там, за порогом, дортуары?
С тобой я здесь, с тобой везде.
Ты сердцу дашь двойную силу,
Чтоб в мутной выудить воде
Джоконду, Еву и Далилу.
Ах, разреши предсмертный бред
И, распятому богомолу,
Продай мне, наконец, секрет
Причастности к другому полу!
(Перевод Бенедикта Лившица)