Михаил Козырев
[править]Изобретатель
[править]Сколько на свете всякой машины придумано — страсть! И все, читаешь, американцы да немцы всякие орудуют, а нет того, чтобы наш брат изобрел. А почему?
Потому, что ихнему брату это легко дается: выдумал какой ни на есть винтик к машине, — и хватит: сыт, пьян и нос в табаке. А у нас — не так. У нас башка нужна. И такая башка, что никакому немцу не выдумать.
Был у нас один башковитый. Пошел как-то в поле, — видит — жнейка! Другому хоть бы что, — а ему не терпится.
— Ежели, — говорит, — сюда рычажок, сюда винтик, а вот в это место хреновинку, так цены машине не будет!
— Ладно, говорим, орудуй!
Вишь ты, ему показалось, что немецкая машина нечисто жнет. Башка!
Что ж дальше? В Америке там это просто: делай свою хреновинку, тащи на завод — и конец. А у нас не так. У нас, коли по этой линии пошел, изобретай дальше!
Он и пошел тут изобретать: первым делом чертеж требуется: чертеж не шутка, коли бумага есть, — а на ту пору нигде бумаги не сказалось.
Немцу бы тут и крышка, — а наш парень вывернулся — бумагу изобрел! С березы кору содрал, расправил, — и готова бумага. Вот тебе и вторую штуку придумал!
Пошло письмо в город, сидит он, ответа ждет. Ждал таким манером чуть ли не год, — известно, волокитность всякая, — а все-таки дождался: поступает к нему бумага с печатью:
— Пришлите модель, ваш чертеж непонятен.
Изобретай модель! Для модели железо нужно, — изобретай железо! Он и железо изобрел, — голова! Ночью с кооперативной лавки с крыши один лист снял, ночным же манером с паровоза гайку и трубочку, — глядишь — и модель готова.
— Скажешь, — все?
Для немца какого-нибудь, может, и все, а для нашего брата — с полдела. Ты пораскинь умом, как бы такую штуку в город свезти, если билета не укупишь? Понятно, в Америке там это просто, — сел в автомобиль и был таков, а у нас и на этот счет надо аппарат придумать. И придумал!
Из ремней аппарат соорудил — и такой полезный аппарат, диву даешься! Ремешки крест на крест идут, из сыромятной кожи, — сам кожу-то изобрел. Этим самым ремнем прикручивай себя к любому вагону, хошь первого, хошь второго класса, и — жарь в город.
Прилетел на своем аппарате в город и модельку привез. Идет в одно место, идет в другое, — его в третье шлют. Он в третье, — его в четвертое гонят. Видит, а сапоги-то разваливаются, не выдержат такой ходьбы. Вы думаете, — ему крышка? Нет. Он и сапоги изобрел. Железом подметки подбил, — мало ли в городе железа, — и ходит.
Сколько он там ходил, — неведомо. Только прилетает на своем аппарате назад с той же моделью, сильно задумавшись.
— Что с тобой? — спрашиваем.
— Да вот, говорит, изобрел, очень все хвалят, а одной вещи не осилил.
— Какой такой вещи?
— Толкача, чтобы свое дело в ход толкать.
— Верно, говорим, надобен такой толкач! Ох, как требуется! Думай, говорим, выдумывай!
И зачал он думать. Год ходит, — думает, два года ходит, — думает, построил самогонный аппарат.
— Это, спрашиваем, что такое?
— Это, — говорит, — аппарат деревенские власти толкать, и какое бы, — говорит — к нему приспособление сделать, чтобы для города годился?
Измаялся весь, а не придумал: ума не хватило.
Н-да, у нас не Америка какая-нибудь, чтобы так себе: тяп-ляп, и готов корабль! У нас башка нужна. Да и не одна башка, — две башки и то, пожалуй, мало. А с одной башкой лучше в такое дело не суйся!
Источник текста: Михаил Козырев. Запрещенные слова. Юмористические рассказы. — Москва: «Никитинские субботники», 1928.