Из благодарности[править]
Жанетта, горничная хорошенькой вдовушки Аглаи де Сюзор, была страшно удивлена ранним возвращением своей барыни, с обеда от ее брата, откуда она обыкновенно возвращалась после полуночи. А теперь не было еще и десяти часов. Еще более удивилась она, когда Аглая, лихорадочно срывая с себя шляпу и боа, отдала отрывистое приказание:
— Затопить камин в будуаре, пусть Жюстин подаст туда чай… на двоих…
— Жюстин на минутку вышел со двора… Мы не ждали барыню так рано… Я сейчас подам чай… Камин топится… — говорила Жанетта, с изумлением поглядывая на свою госпожу, которая, подойдя к зеркалу, поправляла прическу и не имела, видимо, намерения снимать свой вечерний наряд, чтобы заменить его более удобным домашним костюмом.
Но она уже совсем оторопела, когда услыхала новое приказание:
— Сейчас приедет граф де Кюи, отоприте ему и проведите сюда.
Подобное посещение красивого молодого человека в такое позднее время и не в приемный день, до такой степени не согласовалось с привычками ее госпожи, что она невольно переспросила:
— Граф де Кюи?..
— Ну да! — последовал нетерпеливый ответ.
Аглая не без смущения отдавала свое приказание, и удивление горничной, вполне для нее понятное, рассердило ее именно потому, что оно подтверждало необходимость всего происходящего.
— Идите же… звонят…
Действительно из передней донесся робкий звонок.
Аглая прошла в будуар, где, в полумраке прикрытой абажуром лампы, нервно начала сдергивать с руки перчатки, причем от волнения задевала за пуговки кружевами и взволнованно обрывала их, не имея терпения распутать.
— Боже! как вы скоро… Я не успела приехать… Это невозможно… Вы верно сейчас же вслед за мной ушли от брата?.. Это Бог знает, что!.. Вероятно, все заметили.
— Помилуйте… я больше 15 минут переждал… — последовал робкий ответ, совсем не подходивший к тону к изящной, но очень мужественной фигуре молодого графа.
В чем-чем, а в робости уже упрекнуть его было нельзя. Смелый до дерзости со всеми женщинами, Анри де Кюи робел только перед одной. Правда, с тех пор, как он влюбился в хорошенькую сестру своего товарища, переехавшую после смерти мужа в Париж, он сильно изменился.
Эта хорошенькая и бойкая провинциалка совсем выбила его из обычной колеи, и он терял перед нею всю свою самоуверенность «счастливого дон Жуана», как прозвали его товарищи.
— Я уверена, что мы обратили на себя общее внимание, — продолжала сердито молодая вдовушка. — Я сама не понимаю, как я могла согласиться!.. Но ваш отчаянный вид, эти слова: "я должен с вами сегодня же переговорить'*… совсем меня ошеломили… Ну говорите же… что такое вам надо?..
— Позвольте… неужели вы не хотите даже присесть… Я не могу так скоро… Я… я сяду.
Он проговорил это таким жалостным голосом, что Аглая не могла не рассмеяться. Это не помешало ей снова напасть на сконфуженного молодого человека.
— Ну что же вы молчите… объясните ваше спешное дело?
В это время Жанетта внесла поднос с принадлежностями к чаю и две чашки.
— Позвольте… я вижу, вы хотите угостить меня чаем? Не лучше ли нам…
— С чего вы это взяли… я всегда в это время пью чай!
— Из двух чашек?
Аглая снова рассмеялась и присела к столику, где весело кипел самовар.
— Вот вам чай… пейте и говорите, что вам нужно?
— Пить и говорить в одно время? Разве это возможно? А потом… знаете я теперь даже не могу говорить…
— Почему это?
— Да потому что я хотел вас спросить, отчего вы ко мне так переменились, а вы сейчас так милы… так любезны…
— С чего вы взяли, что я к вам переменилась? — спросила молодая вдовушка, перебирая тонкими пальчиками ленты своего пояса.
— Помилуйте! Вы стали так ко мне суровы… холодны… я право теряюсь, чем я так провинился?
Аглая молчала. Казалось она о чем-то раздумывала. Анри продолжал смелее:
— Вы были раньше так милы со мной, так добры…
— Вы меня упрекаете, что я была с вами слишком мила? — капризно подхватила молодая женщина.
— Совсем нет… Конечно нет… я только жалею, что все это прекратилось., и прекратилось по-видимому без всякого повода!
— По-видимому! — с значительной заминкой проговорила Аглая.
— Ну да… потому что я положительно не знаю, почему вы изменились… Я знаю, вы кокетка… но не до такой же степени, чтобы даром мучить человека?
— Даром! — с насмешливой миной возразила вдовушка.
— Послушайте, это прямо невыносимо… объясните же, чем я заслужил вашу немилость? В чем я виноват?
— Вы хотите знать? — воскликнула Аглая, вскочив с места и снова рассердившись не на шутку. — Вы непременно хотите это знать? Отлично, я вам все скажу… чтобы вы не воображали, что вы во всем правы и что это с моей стороны каприз. Я вам скажу…
— Пожалуйста… я только об этом и прошу!
— Зачем вы дали деньги моему брату?
— Как зачем… чтобы спасти его от банкротства!..
— Скажите, какой спаситель!.. Водолаз, который не может удержаться, чтобы не вытащить тонущего из воды… Поймите, что этим вы все погубили! Погубили и свое, и мое счастье…--при этом на глазах молодой женщины сверкнула слеза, она сердито отвернулась и смахнула ее рукой.
Граф де Кюи совершенно растерялся. Он хотел взять ручку Аглаи, но она решительно ее отдернула, хотел заговорить, но Аглая не дала ему на это время.
— До чего вы все мужчины глупы… разве вы не понимаете, что я не могу теперь выйти за вас замуж… всякий скажет, что я выхожу за вас из благодарности… из благодарности… и я этого не хочу… понимаете не хочу и не хочу!
Она топнула маленькой ножкой и закрыла лицо обеими руками. Анри бросился опять к ней и бессвязно бормотал:
— Простите, я дурак… я не должен был этого делать… простите…
— Да нет же… Конечно, это очень с вашей стороны было хорошо… мой брат, не ссуди вы его деньгами, мог потерять все состояние… Это было очень великодушно с вашей стороны… Но мое сердце за это переполнилось такой благодарностью, что больше в нем ни для чего места не осталось!
— Согласитесь, однако, что я не мог иначе поступить… Ваш брат друг моей юности, разве я мог не помочь ему в трудную минуту… почем же я знал…
— Вы были слишком великодушны… еще если бы вы это сделали не с таким рыцарским порывом… если бы вами руководило какое-нибудь корыстное чувство… Посудите сами: любовь — это подарок, а теперь моя любовь должна явиться какой-то расплатой, я вам обязана, на мне лежит долг… Мне будет казаться, что мои ласки являются процентами по векселю… Нет, это невозможно… Нельзя ставить женщину в такое положение!
Бедный претендент на руку Аглаи положительно не знал, как ему выйти из этого нелепого положения. Он чувствовал, что молодая женщина не права, что никакой логики в ее словах нет и в тоже время сознавал, что ему трудно заставить ее изменить мнение. Он готов был прийти в отчаяние, как вдруг, в новом потоке речей, Аглая высказала мысль, за которую ему показалось возможным ухватиться.
— Если бы еще это доброе дело могло вам доставить какую-нибудь выгоду, если бы вы так не великодушничали, а показали бы себя хоть капельку дельцом, корыстным хоть немножко, это бы облегчило мне сознание моего долга, я могла бы хоть чем-нибудь себя успокоить!.. Но нет… ничего… придраться не к чему — говорила Аглая, искренне возмущаясь высокими качествами своего претендента.
— Послушайте, мой дорогой друг, — начал граф с легким смущением. — Я… я должен вам сделать одно признание… заранее прошу вашего снисхождения, но раз вопрос поставлен так, я думаю нам возможно будет сговориться… Никакого великодушия я не проявлял!
— Что это значит?
— А вот что: у меня есть приятель, близкий человек к министру, депутат и человек влиятельный. Когда разнеслась весть о возможном банкротстве вашего брата, он, зная мои отношения к вашей семье, явился ко мне с следующим предложен ем: описав в какое неприятное положение будет поставлено министерство, если закроют фабрики вашего брата и огромное количество рабочих останется без дела, он предложил мне ссудить его нужной суммой для продолжения дела, а за это обещал от имени министра… что я получу красненькую ленточку, он знал, как давно я мечтал об ордене. Так что видите, никакого великодушия я не проявлял… Это просто была выгодная сделка… иначе я никогда бы ордена не дождался… а при свободных деньгах, услуга была самая ничтожная…
— Вы желали ордена?.. Вы, интеллигентный человек?
— Ну да, желал… не для себя конечно… но знаете для родных… Это так порадовало бы мою мать!
— Вот никогда бы не подумала, что вы стремитесь к красненькой ленточке… вы, которого я считала таким развитым!
— О вкусах не спорят!
— Да разве полученный таким образом орден стоит чего-нибудь? Отличие состоит в том, что у вас были свободные деньги, и вы их дали своему приятелю чтобы выручить его из беды, нечего сказать, странная заслуга!
— Как взглянуть на дело… вот об этом можно и поспорить!
— Значит вы нисколько не лучше других? И у вас все основано на расчете;
— Ну да… я таков, каким вы меня желали видеть!
Аглая с сердцем отодвинула стоявший перед ней чайный столик и начала ходить по комнате, не обращая внимания на графа.
— А я то глупая думала… я так волновалась… считая этот поступок таким благородным… верила в его великодушие… Но это отвратительно, милостивый государь, как же вы смели меня обманывать… вводить в заблуждение?
Она остановилась и гневно смотрела на любующегося ею Анри. Да и было чем любоваться. Прелестные глазки горели, щечки зарумянились, растрепавшиеся от волнения локоны пушистым ореолом окружали милую головку, а белоснежная грудь трепетно поднималась, заставляя вздрагивать жемчужное ожерелье, оттенявшего ее белизну.
— Но я думал этим заслужить вашу благодарность… Надеялся, что вы меня за это полюбите… теперь же, когда оказалось, что благодарность вас только стесняет, я открыл вам всю правду.
— И никто вас об этом не просил! Благодарность такое чудное чувство… оно не позволяет нам делаться эгоистами, оно дает такой прекрасный предлог для того чтобы оправдать чувство любви…
— Разве любовь нуждается в таких предлогах?
— Конечно… по крайней мере можно объяснить, почему она вами завладела, перед солидными людьми… Мне, как вдове, это тем более необходимо, в виду семьи моего покойного мужа… Нет это ужасно… и к чему вы мне все это сказали!
— Послушайте, Аглая, но вы ведь сами упрекали меня за то, что я внушил вам своим поступком благодарность, которая мешала вам меня любить…
— Зачем вы мне поверили? Зачем? Вы от меня отняли мою иллюзию, нарушили мое счастье… бедная я, бедная!.. Так обмануться в человеке!
Прелестная капризница бросилась на кушетку и залилась на этот раз настоящими слезами. Анри нервно крутил усы, а затем встал, на цыпочках подошел к кушетке и, опустившись на колени, прошептал вкрадчивым тоном:
— Аглая… милочка… простите… я обманул вас.
— Обманули? Еще раз обманули? Как?
— Никакого ордена мне не обещали… ничего подобного не было… я выручал вашего брата, для него… и для вас…
— Так вы вздумали надо мной смеяться… как же вы осмелились?
— Милая… да ведь я совсем голову потерял… не знал, как вам угодить… Аглая, милая… не мучьте меня… скажите же, скажите…
В это время в соседней комнате часы на камине пробили полночь. Это дало предлог Аглае вскочить и уклониться от ответа:
— Боже! Полночь! Да вы с ума сошли, что теперь скажут!
— Скажут: что граф де Кюи очень долго засиделся у своей невесты, вот и все!
— Разве что так… иначе моя репутация бы погибла! — весело рассмеялась Аглая.
— Ну вот и прекрасно! Все препятствия устранены! Вы выходите за меня замуж из-за опасения светских сплетен, из страха!
— А все-таки не из благодарности, вышло же, по-моему,!
Что ответил на эту выходку Анри, мы не знаем, но через две недели, все их общие друзья получили приглашение на свадьбу, и перед алтарем стояла такая прелестная парочка, что никому и в голову не пришло спросить, что побудило их повенчаться.
Напротив, общий говор был:
— Они рождены друг для друга!
Источник текста: журнал «Вестник моды», 1913, № 5. С. 46—48.